CC BY
77История Церкви
Иерей Герман Каптен, кандидат философских наук, доцент Санкт-Петербургского государственного университета аэрокосмического приборостроения
УДК 94
Религиозные аспекты фемной реформы византийской армии
Аннотация. Представленная работа посвящена изучению изменениям, которые претерпела византийская армия во время перехода к фемной системе в области воинской подготовки, полководческой риторики, государственно-церковных отношений, церемониала и пр. Тяжелая война с персами в начале VII века, а затем арабское нашествие привели к серьезному истощению страны, потери земель и многих источников доходов. В наступившей ситуации Византия не могла себе
позволить армию прежнего наемного образца. Выходом стал переход к фемной системе, попытавшейся заменить ополчением армию из наемников-профессионалов.
К сожалению, в большей части русскоязычных исследований по данной тематике авторы обходят религиозную составляющую этих изменений, что является глубоко ошибочным, поскольку боевые качества ополчения были заметно ниже. Лишь приняв концепцию «христолюбивого воинства» и подняв религиозной мотивацией боевой дух армии, Византия смогла компенсировать недостаток ее профессионализма. В дальнейшем эти представления стали развиваться и превратились в целый комплекс идей, влиявших на государственную политику, официальную риторику и придворный церемониал.
Ключевые слова: История Византии, фемная реформа, священная война, арабское нашествие, иконоборчество, религиозный церемониал.
Представленная работа посвящена изучению изменениям, которые претерпела византийская армия во время перехода к новой системе набора войск, чаще всего условно называемой фемной. В предшествующий период У-У1 веков империя во многом действовала по наследованному от Рима принципу наемной армии и активного привлечения союзников-федератов, которые получали вознаграждение за службу и известную долю добычи.
С помощью такого войска страна смогла пережить кризис конца IV века, активное привлечение одних варваров для борьбы с другими не раз спасало Восточную Римскую империю в неспокойное время великого переселения народов. Сражавшиеся в ее рядах федераты сумели решить проблему нехватки специализированных родов войск, требовавших особых, тренируемых с детства умений. Особенно это касается вооруженной луками кавалерии, значимость которой необычайно возросла в эти годы.
Привлеченные на службу готы, гунны, представители германских племен получали не только разрешение селиться на римской земле, но и щедрые денежные подарки, а также долю военной добычи.
Немаловажным был и престиж, который даже ослабевшая империя могла обеспечить сражавшимся за нее инородцам.
В то же время такой подход к формированию войска имел и свои недостатки, главными из которых являлись большие затраты на содержание наемников, их моральная неустойчивость, склонность к насилию и грабежам местного населения. Кроме того обилие варваров на службе государству часто вызывало критику со стороны многих интеллектуалов.
Так, еще Синезий призывал императора Аркадия: «Берите защитников отечества с собственных полей и из подвластных городов, ибо в них вы найдёте настоящую охрану того государственного порядка и тех законов, в которых сами они родились и воспитались. Разве не усматривается крайней опасности в том, что те чуждые нам военные люди, которым вверена защита нашей страны, могут захотеть наложить свою власть на безоружное население? Постарайтесь же умножить собственные полки, вместе с этим поднимется и народный дух, который с успехом выдержит борьбу с варварским вторжением»1.
Несмотря на эти проблемы, основной силой византийской армии продолжали оставаться именно наемники. Реставрация времен Юстиниана проводилась силами именно таких контингентов, воинов-профессионалов, принимаемых на службу по системе личного найма или заключающего договор целым отрядом. Даже уступая врагам по численности, они могли противостоять варварским ополченцам. Однако в этот период руководящую роль играли уже сами ромеи на постах офицеров и полководцев. Эпоха готов или других иноземцев на высоких армейских должностях осталась в прошлом.
Тяжелая война с персами в начале VII века, а затем арабское нашествие привели к серьезному истощению страны, потерям земель и источников доходов. В наступившей ситуации империя не могла себе позволить армию прежнего образца, потерпевшей от врагов ряд чувствительных поражений. Выходом стал переход к фемной системе, разделившей империю на военные округа под руководством назначаемых василевсом стратигов.
При всей многозначности термина «фема» в византийское средневековье, первоначально он означал округ, в который входят жители городов и деревень, отбывающие государственные повинности, в том числе и военную. Размер земельного надела, получаемого подходящим кандидатом, был поставлен в прямую зависимость от подразделения, где он проходил службу. Более важные роды войск — кавалерия и кадры императорского флота — получали большие участки, чем обычные пехотинцы.
Участки земли не подлежали дальнейшим разделам и передавались по наследству только при условии продолжения службы наследником. Были приняты и специальные меры, предотвращающие поглощение воинских наделов крупными участками местных магнатов.
Тем не менее двойственность задач этих воинов-землевладельцев приводила к серьезному понижению уровня подготовки каждого солдата, вынужденного часть времени заниматься собственным хозяйством, а не подготовкой к бою. По сравнению, например, с наемником-гунном, с детства постоянно упражнявшимся в стрельбе из лука и управлении конем, аналогичные навыки стратиота-ополченца были существенно хуже.
Изменились и враги, прежде всего на востоке. При довольно умелом обращении с оружием, в том числе стрелковым, персидская пехота была известна низким боевым духом, зачастую обращаясь в бегство при малейших трудностях. Это приводило к вынужденному использованию осторожно-оборонительной тактики действия сасанидов на поле боя. Их полководцы предпочитали не рисковать, вступая в битву только при численном перевесе, старались не ввязываться в долгую рукопашную борьбу, предпочитая массовый стрелковый бой. Часто персы оттягивали начало битвы до второй половины дня, чтоб при неблагоприятном развитии боя отступить, пользуясь ночной тьмой2.
Экспансия же арабов под знаменем ислама столкнула византийцев с совершенно иным противником. Арабы не боялись решительных действий, часто нападали на превышающих по численности врагов, не боялись жестокости и непредсказуемого исхода рукопашных схваток.
Для многих из них смерть в бою была даже желанна как сулившая попадание в рай.
В отличие от тех же персов, максимум устремлений которых формулировались идеей о реставрации западных границ державы Ахеменидов, то есть захватом Египта, Палестины, Сирии и Малой Азии, границы Халифата были не определены в принципе.
Мусульманские правители той эпохи поставили своей целью ис-ламизацию как можно большего числа народов, хоть и при сохранении прав некоторых категорий иноверцев. Эдвард Люттвак справедливо отмечает этот момент: «отношения (с государствами ислама — Г К.) были практически все время натянутыми и очень часто выливались в вооруженные конфликты... правители-мусульмане... должны были рассматривать все немусульманские страны на планете как „дом войны", дар ал-харб, который мусульманам предстоит завоевать до дня искупления. Поэтому постоянный мир (салам) с немусульманской державой нельзя было. заключить на законных религиозных основаниях. Верным позволялось лишь перемирие (худна), временное, прагматически обусловленное соглашение, целью которого было выиграть время: на неделю, на год или на срок одного поколения, покуда джихад не возобновится»3.
Поэтому события середины VII века стали не просто очередной тяжелой войной для ромеев, но сделали всю протяженность границ Византии и Халифата ареной практически непрерывного противостояния. Справиться с таким напряжением стране, имеющей профессиональную наемную и поэтому очень дорогую армию, было практически невозможно. Даже просто охрана весьма протяженных границ укомплектованными по такому принципу контингентами становилась слишком тяжелым бременем для казны.
Факт, что Византии все-таки удалось выжить и отразить натиск врагов, говорит о том, что ромеи смогли скомпенсировать ухудшение в профессиональном плане поднятием морального духа солдат религиозным пылом защитников христианства. Однако вопрос, когда же конкретно в имперскую идеологию стали активно проникать и развиваться
идеи религиозного противостояния, довольно сложен и часто становится предметом дискуссии.
С одной стороны, мы не можем согласиться с мнением В. В. Кучмы: «Непреходящая заслуга Маврикия (императора, правившего в 582-602 гг. — ГК.) в истории общественно-политической мысли Византии заключается в том, что он смог опереть здание фемной военной организации на прочный идеологический фундамент, в котором роль скрепляющего раствора была призвана играть христианская догматика»4. С другой, можно оспорить и позицию С. Э. Зверева, связывающего принципиальные изменения в характере византийских войн с арабским нашествием и последующим столетием постоянных войн с мусульманами5.
На наш взгляд, это произошло между этими вехами, во время правления императора Ираклия. Именно война с Хосроем II стала первым классическим примером «священной войны», причем начатой сасани-дами против ромеев6. Поэтому сказанное Владимиром Васильевичем следует отнести не к Маврикию (императору или условному автору «Стратегикона»), а к деятельности Ираклия.
Этот момент подмечает и П. В. Шувалов: «В основе высокой боеспособности этого войска лежали уже не столько старые античные рациональные принципы стратегии и тактики, сколько мистическая вера в справедливость военных действий, ведомых Воинством Христовым под знаменем с изображением Спаса Нерукотворного на битву с врагом Христа, похитителем Честного Древа»7.
Именно Ираклию удалось вырастить из представлений предшествующей эпохи о тотальной «справедливости превыше всего» идею религиозного противостояния и священности долга защиты веры пред лицом иноверных завоевателей, которая действительно сыграла значительную роль в выживании Византии перед лицом серьезнейших опасностей нового периода ее истории. Экспансия же ислама лишь усилила эти уже сложившиеся элементы.
Использование мотивов религиозного противостояния не ограничивалось лишь его констатацией в речи полководца перед боем, как
это было, например, в конце VI века. Правители исаврийской династии превратили его в целый комплекс мер своей внешней и внутренней политики, которая, без всякого сомнения, заслуживает отдельной серьезной работы. В данном же тексте мы коснемся лишь некоторых из них.
Как хорошо известно, Лев III и Константин V предприняли ряд мер по запрету иконопочитания. Перипетии этой политики привели к тому, что в VII веке, по справедливому замечанию Д. Е. Афиногенова8, авторитет константинопольского патриарха упал ниже, чем когда бы то ни было до этого. Императоры не только смещали неугодных епископов, но и активно проводили линию своеобразной «секуляризации» жизни страны, особенно заметной именно в столице.
Снижение авторитета и влиятельности Церкви было осознанным и управляемым высшими государственными деятелями процессом, параллельно которому шла обратная тенденция освящения государственных институтов и лично фигуры императора на троне. Важной стороной этого процесса была и сакрализация военных действий.
Во-первых, продолжалась крайне напряженная война с мусульманами и болгарами-язычниками, поэтому вопрос выживания государства оставался чрезвычайно актуальным. Стремление использовать оружие и тактику противника старо, как и сами военные действия, поэтому соблазн ответить на «газават» своего рода «православным джихадом» был весьма велик. Ведь, грубо говоря, императоры не для того отнимали власть у патриархов, чтоб сдать ее халифам.
Во-вторых, военные действия всегда могли использоваться властью для укрепления своего престижа, демонстрируя превосходство «реальных» действий по защите веры перед «бесполезными» церковными диспутами и богословскими построениями, особенно когда эти дела подтверждаются Самим Богом, дарующем победу ромейской армии. Примечательно, что во время походов Константина Копронима (например, во время болгарской кампании 759 года), в церквях столицы служили специальные молебны о даровании победы благоверному царю над язычниками.
Именно такой подход выражен в красноречивой преамбуле к «Эклоге» Льва III и Константина У, где первостепенной задачей царей становится защита подданных, достигаемая через установление справедливого правления. При этом выражается уже знакомая по предыдущим эпохам вера в прямую связь приверженности царей к справедливости, в контексте эпохи понимаемой как широкий спектр реформ, в том числе и иконоборческих, и военных побед над врагами, которыми они «увенчаны Всевышней рукой как самой драгоценной диадемой»9.
При этом связь «справедливость-победа» начинала пониматься не только в традиционном для времен Юстиниана убеждении, что справедливый правитель будет непобедим в войнах, но и в обратном смысле: успешность военных кампаний могла служить доказательством правильности внутренней политики властей. Как засвидетельствовано многочисленными источниками, такое понимание вполне разделяли многие деятели и второй волны иконоборчества, видя военные неудачи императоров Ирины и Никифора I и объясняя их неугодностью Богу восстановления иконопочитания.
Таким образом, поддерживая свой престиж внешними победами, императоры получали возможность проводить внутреннюю политику, несмотря на противодействие любой оппозиции, даже церковной. То есть мотивы священной войны стали обоснованием права василевсов вмешиваться не только в административные, но даже догматические дела Церкви.
Подобные претензии прекрасно понимали и иконопочитатели, последовательно критикуя подобную политику. Так, еще Иоанн Дамаскин во втором Слове в защиту икон прямо заявил: «Не царей дело — давать законы Церкви... Не цари глаголаша вам слово, но Апостолы и пророки, и пастыри, и учители. Царям свойствен хороший образ государственной деятельности; церковное же устройство — дело пастырей и учителей»10.
На Седьмом Вселенском соборе патриарх Тарасий, с должным количеством пиетета перед государями как светскими владыками и полководцами, твердо настаивал, что «вероучительная деятельность или
руководство Церковью не входят в сферу компетенции императоров»11. Подобная мысль фигурировала и в чине Торжества Православия при патриархе Мефодии.
Весь следующий век между Церковью и василевсами шли поиски хотя бы некоторого согласия. Константинополь неоднократно будоражили скандальные истории, вызванные поступками высших должностных лиц. Тем не менее, правители Византии уже не пытались вносить изменения в какие-либо значимые догматические вопросы. Ведение священной войны в защиту единоверцев осталось в ведении императоров.
Ведь если Романия является избранной Богом империей, то ее защита, безусловно, происходит по Его воле, поэтому ведущий войну против вторгнувшихся на территорию страны император или его полководцы могли законно апеллировать к религиозным чувствам своих подчиненных. В этом, например, проявилось существенное отличие Византии от Запада, которому требовалось официальное объявление богоугодности Крестовых походов высшим церковным авторитетом Папы.
Лев VI Мудрый пишет в «Тактике»: «сарацинами движут в бою не рабское подчинение и строгая дисциплина, но прежде всего корыстолюбие и разнузданность, или, точнее говоря, страсть к грабежу и их особая вера, а лучше сказать, безверие во все святое, и поскольку отсюда проистекает прямая угроза для нас, это вынуждает нас встать на путь священной войны и отвести нависшую над нами опасность»12.
Видимо, именно такие установки привели к тому, что в Романии, наряду с традиционными для полководца качествами, стало особо значимым требование такого свойства как благочестие, необходимость которого для стратига подчеркивали и «Стратегикон», и «Тактика Льва». Соответствовать подобным принципам необходимо было и рядовым воинам. Пожалуй, только в византийской армии этой эпохи могло появиться следующее положение, отраженное в 41 статье «Воинского закона»: «Стратиот, склонный к прелюбодеянию, лишается военной службы, и (его имущество) конфискуется»13.
В официальных документах эпохи все больше упоминается функция императора как защитника верующих. Если во времена Юстиниана функции властителя описываются прежде всего как организационные, для упорядочивания и гармонизации совместной жизни людей в большой стране, то в VII веке наступила эпоха императоров-полководцев. Ираклий, Лев Исавр, Константин Копроним, Никифор Фока и Иоанн Цимисхий не довольствуются пребыванием в Константинополе, а лично возглавляют войска, порой непосредственно участвуя в схватках.
Соответственно и риторика, призванная воодушевить воинов перед боем, начинает все больше проникаться религиозными сюжетами. Сохранившиеся речи полководцев предшествующих веков призывают к стяжанию славы, захвату большой добычи и пр. В описываемую же эпоху воины описываются как соратники и даже братья императора по оружию, защитники сограждан, исполняющие прежде всего религиозный долг сохранения свободы христианской веры.
Так, предписывая стратигу позаботиться об учреждении в войске службы так называемых кантаторов, призванных воодушевлять страти-отов перед сражением речами, автор приводит и краткое содержание таковой: «самое первое, что заслуживает вознаграждения, это верность Господу и благодеяния, оказываемые императору (преуспеяние в этом выше всего остального), что каждый ходит под Богом, проявляя любовь к Нему и к любому из живущих, к братьям по вере, к женам и детям, если они есть, к отечеству. Следует также сказать, что останется вечной память о тех, кто отличился в сражениях за свободу своих братьев, что со стороны врагов такая война противна Богу, что мы, располагая благоволением Бога, обладаем преимуществом в войне, а они, действуя против Его воли, не пользуются Его доверием»14.
Такое важное служение обязательно должно уважаться всеми слоями общества. Так, анонимный трактат X века требует, чтоб стратиг заботился о том, чтоб его подопечные, призванные к столь высокому служению, получали заслуженное уважение гражданских лиц и были защищены от произвола чиновников: «Мне стыдно говорить, что эти люди, которые
ставят служение святым императорам, свободе и защите христиан превыше собственной жизни, подвергаются побоям; а занимаются этим сборщики податей — ничтожества, не приносящие никакой пользы обществу, а только лишь притесняющие и подавляющие бедных людей. воины, которые являются защитниками и первыми вслед за Богом спасителями христиан, которые, если так можно выразиться, каждый день своей жизни отдают за священных императоров, не должны подвергаться унижениям со стороны фемных судей, лишаться имущества, наказываться плетью, а тем более. заключаться в оковы и колодки, подобно рабам»15. Поэтому неслучайно в X веке вполне серьезно встал вопрос о канонизации погибших в сражениях с иноверцами защитников Византии.
Совершенно естественно, что это сближение происходило и со стороны религиозной традиции: все чаще появлялись специальные чины и последования, призванные обеспечить успех войска в бою. В «Тактике» этот раздел необходимых для стратига дисциплин помещен наравне с иными разделами знания, призванными послужить делу победы, после архитектоники (науке о построении укреплений) и астрономии (в данном случае призванной предсказывать природные явления от дождей до землетрясений), перед иатрикой (искусством врачевания ран) и логистикой:
«Дело иератики — твердо проникнувшись Божественным началом и действуя во благо Ему, неустанно исполнять войско высшим законом Христианской веры и с помощью святого слова, священнодействий, молитв и других увещеваний обращать его к Богу, к пречистой Матери Его Богородице, к святым Его служителям. В ответ Бог проявит свою милость, и благодаря вере в спасение своих душ стратиоты будут готовы как можно более стойко перенести предстоящие опасности»16.
В историческом повествовании Феофана Исповедника, например, воспринимается как нечто абсолютно правильное и справедливое активное использование, в том числе и на войне, христианской символики, обрядов и освященных реликвий, обоснованы и апелляции к религиозным чувствам воинов — защитников единоверцев.
Поскольку же победа даруется Богом, то вполне естественно после одержанной победы делать крупные подарки святым — покровителям городов. Так, Константин VI в 795 году «в апреле отправился в поход против аравитян, и 8 числа мая, вступив в сражение с одним отрядом их в местечке, называемом Анусан, разбил его, прогнал и преследовал до реки. Потом прибыл в Эфес, помолился Иоанну Богослову и доходы от торжища, простиравшиеся до ста литр золота, предоставил на служение святому апостолу и евангелисту»17.
Возвращение в столицу победителя не могло обойтись без религиозной составляющей. Согласно XIX главе 2 книги «О церемониях»18, входивший в город триумфатор отправлялся в храм св. Софии, где его встречал патриарх и совершал там каждение престола при пении благодарственных гимнов, посвященных Богородице, в том числе и «Взбранной Воеводе». Могли также исполняться и специально написанные к этому дню песнопения.
После этого в окружении толпы василевс следовал на форум Константина и заходил в храм, посвященный основателю города. Там исполнялись соответствующие случаю победные стихи, взятые из Ветхого Завета, в частности песнь Моисея «Коня и всадника вверже в море.» (Ис. 15: 1-19).
Пленники, причем в тексте прямо называются «знатные сарацины», лежали в ногах у василевса, причем над их шеями держали оружие, а после пения прокимна «Кто Бог велий, яко Бог наш» и ектении с прошением «о еже покорити под ноги их всякого врага и супостата» поднимались и отводились в сторону. Заканчивалась торжественная служба многолетием императору, раздачей даров, и часть добычи также полагалось пожертвовать церквям или монастырям.
Заключая представленное исследование, следует еще раз обозначить его главную мысль: существенная реформа византийской армии, проведенная в УП-УШ веках, не должна пониматься лишь как изменение принципа набора войска. Переход к фемному ополчению был бы не столь эффективен, если его не сопровождало бы существенное изменение
самой идеологии войны. Хотя по целому ряду причин доктрина священной войны так и не стала официальной идеологией Византии, ее мотивы все сильнее звучали в виде законов и постановлений, трактатов и летописаний, свой след эта концепция оставила даже в государственно-церковном церемониале.
Все это не могло не сказаться на росте боевого духа византийских воинов, компенсировавшего недостатки их боевой подготовки. Поэтому армия не только не распалась под ударами наступающих врагов, но отстояла империю, одержав ряд существенных побед на суше и на море, а также сумев организовать защиту пограничных территорий, ставших на долгие годы ареной постоянных боевых действий с беспокойными соседями.
Примечания и библиографические ссылки
1. Sinesius. De Regno. PG 66 I056.
2. См., напр.: Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. I-я кн. XII, 25, XIV. M., I993. С. 34-35.
3. Люттвак Э. Н. Стратегия византийской империи. M., 20I0. С. 20I-202.
4. Кучма В. В. Религиозный аспект византийской военной доктрины // Военная организация Византийской империи. СПб., 200I. С. 75.
5. См.: Зверев С. Э. Военная риторика Средневековья. СПб.: Алетейа, 20II. С. 49-53.
6. Этот вопрос был подробно рассмотрен в статье: Каптен Г. Ю. Священная война в Византии: Персидский след // Начало. Журнал Института богословия и философии. Вып. 29. СПб., 20I4. С. I97-207.
7. Шувалов П. В. Секрет армии Юстиниана: Восточно-римская армия в 49I-64I гг. СПб., 2006. С. 266.
8. См.: Афиногенов Д.Е. Константинопольский патриархат и иконоборческий кризис в Византии (784-847). M., I997. С. II.
9. См.: Ecloga Leonis et Conftantini, Epanagoge Basilii Leonis et Alexandri. Lipsiae, I852. P. I0. См. Об этом также: Haidon J. F. Warfare, State and Society in the Byzantine World, 565-I204. Routledge, I999. P. I3.
10. Иоанн Дамаскин. Второе слово в защиту иконопочитания, I2. Приводится по изданию: Иоанн Дамаскин. Три слова в защиту иконопочитания. M., 2008.
