CC BY
68
1. ПОЛИТОЛОГИЯ
1.1. РЕЛИГИОЗНОСТЬ ПРИВАТНАЯ VS. РЕЛИГИОЗНОСТЬ ПУБЛИЧНАЯ: ЭВОЛЮЦИЯ РЕЛИГИОЗНОСТИ В СССР / РОССИИ
Сергеева Александра Нахмановна, старший преподаватель департамента прикладной политологии, Факультет: Санкт-Петербургская школа социальных и гуманитарных наук,
Место работы: Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»- Санкт - Петербург
asergeeva@hse.ru; alevagn@gmail.com
Аннотация: В статье проблематизируется совокупность оснований, оказавших влияние на процесс религиозного ренессанса в России постсоветского периода. Акцентируется внимание на политические, социально-культурные и внутри конфессиональные причины. Делается вывод о том, что к моменту распада союзного государства устойчивость культурных традиций, латентная религиозность, кризис идеологии и ряд других факторов оказали существенное влияние на конструирование новых форм включения религиозной компоненты в публичную сферу.
Ключевые слова: православие, атеистический период, «советские верующие», латентная религиозность, религиозная публичность.
RELIGIOSITY PRIVATE VS. RELIGIOSITY PUBLIC: EVOLUTION OF RELIGIOSITY IN THE SOVIET UNION / RUSSIA
Sergeeva Alexandra N., Senior Lecturer, Department of Political Science, School of Social Science and Humanities Place of employment: National Research University Higher School of Economics Campus at Saint-Petersburg
asergeeva@hse.ru; alevagn@gmail.com
Abstract: The article problematizes the complex of reasons that had influence on process of the religion renaissance during post-soviet period. Political reasons, social-cultural reasons and intro-confessional reasons are highlighted. It was concluded that the stability of cultural traditions, the latent religiosity, the ideology crisis and complex of other factors - all of it had significant influence on building up new forms of incorporation of religious component into public sphere at the moment of collapse of the Union State.
Keywords: Orthodoxy, atheistic period, soviet religious citizens, latent religiosity, religious publicness.
Одной из знаковых характеристик современного российского публичного пространства является широкое присутствие религиозного компонента практически во всех сферах общественной, политической и социальной жизни. В дискурс о формировании новой модели инкорпорирования религиозной этики в нормативно-ценностное поле светского государства включены представители научного сообщества, публицисты, члены политических партий, конфессиональные мыслители, деятели общественных организаций, депутаты различных уровней, сотрудники образовательных учреждений и гражданские активисты. Симптоматично, что идеологически единое сообщество выдвигает полярные суждения о данной модели. Так, в мае 2016 года в Москве при поддержке партии «Коммунисты России» прошел съезд общественной организации «Атеисты России», приоритетной задачей которой провозглашено следующее: «... остановить клерика-лизацию страны, защитить права атеистов ...». [10] В то время как лидер КПРФ Г. Зюганов не видит противоречий между христианским учением и идеями защиты прав трудящихся.
По данным социологических опросов, проводимых в 1990-е гг., численность россиян, идентифицирующих себя с православием, составила 71 %. Результаты исследований 2011-го года показали, что 48% опрошенных россиян полагают, что церковь должна быть отделена от государства, в то время как 30 % респондентов ратуют за признание за православием статуса
государственной религии.
На фоне начавшегося в постперестроечный период религиозного возрождения, к началу 2000-х годов в России происходит активизация антиклерикальных настроений в обществе. Обозначенная тенденция связана, в том числе, с принятием за последние три десятка лет ряда Законов и положений, направленных на расширение прав и полномочий религиозных организаций, на противодействие оскорблению религиозных убеждений, чувств верующих и т.д. Возможность неоднозначного прочтения, как текстов преамбулы, так и самих законодательных документов оставляет определенную свободу для интерпретаций, что в свою очередь позволяет говорить о нивелировании_госу-дарственных и конституционных секулярных норм. Впоследствии обнаружилось влияние принятых актов на основополагающие светские принципы свободы мысли, совести, убеждений и религий. На междисциплинарной научной конференции в октябре 2015 года в МГУ был поднят вопрос об актуализации «противоречий между религией, обществом и государством», «ограничение свободы слова в средствах массовой информации < ... >, подцензурный характер религиозных тем в СМИ». [3]
Эти факты объясняют интерес к изучению феноменов, послуживших основанием для активной динамики процесса религиозного возрождения в России постсоветского периода. Каким образом, политическое сообщество за чуть более чем столетний исторический
период прошло путь от монархии, при которой конфессиональная принадлежность использовалась в качестве стратификационной категории, через атеистический период к конституционно обозначенному светскому государству с особым статусом института православной церкви? Что представляют собой современные религиозные организации, столь стремительно возродившиеся после «богоборческого» этапа? Каковы истоки восприимчивости вчерашних советских граждан к миру религиозного универсума? Было ли сознание «строителей коммунизма» секулярным? Какое влияние оказывают общественно-политические процессы на самоидентификацию и самопрезентацию верующего? Охватить весь спектр причин, механизмов, условий и фактов, объясняющих всю многогранность эволюции отечественного политико-религиозного континуума, в рамках одной работы не представляется возможным. Предложенное исследование ограничится изучением взаимодействия политических институтов и православной общины, результатами сравнительного анализа ряда документов и материалов научных исследований. В статье обозначены особенности хабитулизации советских «верующих», используются интервью и вторичные статистические данные, а так же работы и комментарии православных мыслителей.
Хотелось бы отметить, что верификация категории «религиозность» представляет для исследователей определенную сложность. Вопрос заключается в том, что именно описывает данная категория: практики, участие в литургии и таинствах, выполнение домашних правил для мирян, чтение религиозной литературы, воцерковленность, мировоззрение, особенность коммуникативных паттернов в социуме, определенная специфика по отношению к публичной сфере и т.д. В статье под «религиозностью» подразумевается совокупность таких элементов, как «вера, практики и ритуалы, знания». [13, с. 292]
«Религия есть опиум народа»?
К началу ХХ века отношение представителей высшего клира Православной Российской Церкви (ПРЦ) к институту монархии было амбивалентно. С одной стороны, российский император был помазан на царство по православному чину и обряд проводил первенствующий митрополит. С другой стороны - Николай II систематически отвергал прошения церковных иерархов о созыве Собора, о восстановлении патриаршества и о выходе церкви из-под государственного контроля. Кроме того, происходящие в этот период в России общественно-политические процессы негативно повлияли на ПРЦ, как на религиозное сообщество. Отсюда и благосклонность ряда священнослужителей к отречению монарха, и «симпатия» к временному правительству. Но, не смотря на это, в целом, «для оппозиционных слоев общества церковь ассоциировалась с самодержавием и притеснением». [12, с.240] В феврале 1917 года сложилась уникальная ситуация, при которой «институт монархии однозначно потерпел поражение, а Церковь, наоборот, считала себя получившей шанс на возрождение в новом качестве». [12, с.239]
Дабы не упустить шанс, осенью 1917 года в храме Христа Спасителя начал работу Поместный Собор, призванный урегулировать внутри церковную деятельность и обозначить свои позиции. 5 ноября после двухсот летнего перерыва избирается глава патриаршей кафедры, и Святейшим Патриархом Московским становиться Тихон. Это, без преувеличения, эпохаль-
ное для Православной Российской Церкви событие, происходит практически одновременно со взятием Зимнего Дворца в Петрограде красноармейцами. Готовность ПРЦ усилить свое общественно-политическое влияние совпало с приходом к власти сил, готовых разрушить существующую общественно-политическую систему, «а затем...». Уникальность в том, что с разницей в месяц, были приняты взаимоисключающие документы: определение Собора «О правовом положении Православной Российской Церкви», «О правах и обязанностях Патриарха», «О круге дел, подлежащих ведению Высшего Церковного управления» и «Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах». Объем статьи не позволяют подробно сравнить эти тексты, ограничимся некоторыми примерами. ПРЦ обозначило свою позицию по отношению к русской государственности « как бы она ни развивалась», следующим образом: «Православная Российская Церковь, будучи частью единой Вселенской Церкви, занимает в Российском государстве первенствующее среди других исповеданий публично-правовое положение. Собор говорит не просто о первенствующем положении Православной Церкви, а именно о публично-правовом: первенствующее положение Церкви должно быть закреплено в законах Российского государства. <...> Церковная иерархия и церковные установления признаются государством в силе и значении, какие им приданы церковным постановлением. Если церковный иерарх в епархии имеет определенные права, например, имущественные по отношению к церковной собственности, именно таковым его и должно признавать государство». [8] В тексте «Декрета» читаем: «Все церковные и религиозные общества подчиняются общим положениям о частных обществах и союзах и не пользуются никакими ни преимуществами, ни субсидиями, ни от государства, ни от его местных автономных и самоуправляющихся установлений». Полярные позиции обозначились в отношении брака, образования, освобождения от воинской повинности, в отношении имущества, признания за священниками прав государственных служащих с последующей выплатой пенсии и т.д. Принципиальным оказалось различие в обозначении статуса «независимости» от государства или «отделения» от государства в соответствующих документах.
Признавая функциональную роль церкви в обществе, вождь мирового пролетариата писал: «...по основному закону нашей республики, свобода духовная насчет религии за каждым, безусловно, обеспечена...».[14, с.112] Подавлению подвергались именно действия религиозных организаций, «направленные на формирование весомой роли в общественных настроениях, на хозяйственное и политическое влияние ».[14, с.112]
Само православное сообщество к началу века не было целостным и пребывало в состоянии институционального кризиса. Вот как описывает современный богослов состояние церкви в тот период: « Веками сосуществовавшие почти параллельно православная и православно-атрибутивная монархическая государственность не смогли к началу хХ века выработать государственно-политическую идеологию, способную отзываться на запросы современной общественной жизни. В то же время православное бытовое благочестие стремительно разрушалось под влиянием происходившей в начале ХХ века модернизации культурно-хозяйственного уклада народной жизни. При этом привыкшая сторониться профанной общественно-
политической жизни православная иерархия, к тому же связанная административными путами синодальной бюрократии, не могла противостоять происходившей в это время духовно-мировоззренческой секуляризации, которая обнажила во многом еще не преображенные христианством рудиментарно-языческие пласты народной религиозности». [9, с. 291]
В первые десятилетия советской власти в стране развернулась богоборческая кампания, вылившаяся в массовые репрессии священнослужителей и их семей, закрытие приходов и монастырей, изъятие и уничтожение церковного имущества. Вчерашние верующие, в сознание которых были «не преображенные христианством рудиментарно-языческие пласты народной религиозности» [9, с. 292], вступали в ряды «Союза воинствующих безбожников», агитировали на борьбу с «мракобесием и клерикализмом», выпускали плакаты с лозунгами «Не нарушайте отдых трудящихся колокольным звоном» или «Религия - тормоз пятилетки».
В процессе конструирования нового социально-культурного пространства произошло переформатирование образа «другого» из образа вчерашнего «своего», стигматизированным мог стать любой, чье мировоззрение не вписывалось в новую идеологему. Но эти маркеры были условными, под репрессии попадали и «другие», и «свои», и недавние гонители. Однако, в отличие от жертв, не понимавших и не принимавших причин своего гонения, священники страдали, «объясняя природу своих лишений в религиозных терминах, как наказание за грехи». [18, с. 237]
Трансформация фоновых ожиданий выработала у новых «других» навыки конформизма, которые отпечатались в габитусе (хабитусе) многих советских людей. Опривычивание рутинных практик позволило «экономить усилия при повторном воспроизведении и обеспечивало закрепление действия в будущем тем же самым образом и с тем же практическим усилием». [2, с. 37] Опыт первичной социализации приобретается в семье. Страх обнародовать свое «неблагонадежное прошлое», стать социально порицаемым, «другим», был знаком членам советских семей, в том числе, мирянам. С этим феноменом столкнулись отечественные исследователи, проводившие в середине ХХ века опрос граждан об отношении к религии. По мнению ученных, «...ответы респондентов в громадной мере были обусловлены конформизмом и глубоко коренившимися страхами или просто были бездумно механическим повторением стереотипов». [1, с. 111]
Таким образом, на фоне общественно - политической, институциональной и нормативно-ценностной трансформации произошло изменение статуса религии в обществе и стигматизация верующих. «Религиозность» становится социально порицаемой и переходит в приватную сферу. Однако, несмотря на столь многогранные преобразования, к концу 1930-х годов, почти две трети населения страны идентифицировали себя как верующих.
Патриаршество
Своеобразным отражением влияния политических процессов, в целом, и воли политического лидера, в частности, на религиозную жизнь в Советском Союзе является восстановление в 1943 году по инициативе И. Сталина института патриаршества. Ситуация вокруг столь знакового события, мотивы решения, взаимодействие представителей нового церковного клира с властью, отношение вождя всех народов к вере и дру-
гое вопросы за отсутствием достоверной информации по причине ограниченного доступа к архивам этого периода, обрастали мифами и легендами. Так, сюжет о возможной встрече генералиссимуса с Матроной Московской перманентно активизируется в настоящее время у сторонников идеи «вернуть Сталина», «канонизировать православного правителя» и т.д. Симптоматично, что в период политического кризиса 1993 года среди митингующих за восстановление советского строя были люди с религиозными символами, для которых новая власть воспринималась как «безбожная», несмотря на масштабный процесс восстановления храмов и на сам факт возможности публичного обозначения своей религиозности.
Включив в свой состав все находящиеся на территории страны православные общины, возрожденная Русская православная церковь Московской патриархии (РПЦ МП) фактически подчинилась Совету по делам РПЦ и к развалу Союза государства представляла собой, чуть ли единственную, жестко иерархически выстроенную общественную организацию с развитой сетью внутренних и международных связей. Признание политическим руководством факта репрессий верующих, экономические преференции религиозным общинам, восстановление разрушенных и строительство новых приходов, рост количества прихожан, включение духовенства в публичное пространство и другие факторы создали благодатную почву для роста политического влияния РПЦ.
По данным опросов к середине 1990-х годов 70% россиян идентифицировали себя как верующие. Эта цифра сопоставима с данными, полученными при «опальной» переписи населения 1937 года. Однако, как отмечают отечественные исследователи, число «истинно» религиозных мирян, «живущих в свете веры» и исполняющих предписания не изменилось - не более 3%. Многочисленных новых верующих представители клира иногда называют «захожанами», по причине нерегулярного участия в службах, и, как правило, в Рождественские и Пасхальные периоды. Часть современных неофитов свою «вновь обретенную религиозность» больше связывают с социокультурными традициями, с верой отцов, с практиками и ритуалами, и склоны отстаивать истинность своих убеждений активными публичными действиями.
После кончины патриарха Тихона в 1925 году и знаменитой «Декларации» 1927 года заместителя Патриаршего Местоблюстителя и временно патриаршего Митрополита Сергия об изменении «лишь отношения к власти, а вера и православная жизнь должны остаться незыблемы», в православной общине образовались «раскольнические» группы, в частности «сергианцы», «карловчане». Перманентная ситуация внутри церковного «раскола» характерна и для современной православной общины. После роста численности приверженцев православию в середине 1990-х годов и оттока прихожан в начале 2000-х годов, после подписания «Акта о каноническом общении Русской Православной Церкви заграницей с Русской Православной Церковью Московского Патриархата» и ряда других событий, образовались новые и реанимировались старые т.н. «раскольнические» направления, артикулирующие порой несвязанные с богословием общественно-политические тезисы. Так , часть современного православного клира и некоторые миряне негативно восприняли встречу Патриарха Кирилла с папой Римским
Франциском, опасаясь снижения роли РПЦ МП на государственном и международном уровнях.
Большим общественным и политическим влиянием обладали, в свое время, Патриарх Тихон и Патриарх Алексий II. Ныне действующий глава патриаршей кафедры использует институциональные, символические и коммуникативные ресурсы РПЦ, а так же свое личное положение, для продвижения идеи о признании особого исключительного статуса православной религии во всех сферах жизни современного российского социума.
История института патриаршества изобилует трагическими событиями и неоднозначными решениями, сотрудничеством с богоборческой властью и попытками сохранения вероисповедальной традиции, но к моменту распада союзного государства, возможно, именно структурированность организации и символический культурный потенциал позволили РПЦ эффективно проявиться в новых условиях.
«Я всегда знала, что была крещена»
Как уже отмечалось ранее, фундаментальные научные исследования религиозной составляющей жизни советских граждан по причине идеологического прессинга, которые испытывали на себе отечественные ученые, практически не проводились. К началу 1960-х годов «проведенная за предыдущий период «разработка» религиозного вопроса считалась исчерпывающей, у многих навсегда отбив охоту к самостоятельному теоретизированию».[15, с.156] В распоряжении современных исследователей имеются результаты немногочисленных опросов, проводимых в советский период под рубрикой изучения религиозности и атеизма, мемуарная и публицистическая литература, нарративные интервью о жизни «религиозных атеистов».
Проблематизируя совокупность научно-методологических ограничений исследовательских работ о религиозности и полученные результаты, специалисты заключают, что «несмотря на активную атеистическую пропаганду, религия продолжала существовать и оставаться важным фактором общественной жизни в СССР».[16, с.63] В составе религиозных респондентов преобладали люди пожилого возраста, женщины, мало образованные граждане и селяне. Стабильность численности верующих в период с 1940-х до 1970-х годов ученые объясняют латентной религиозностью представителей молодого поколения. «Старшее поколение уходило из жизни, молодежь была не религиозна, откуда же брались верующие в каждое последующее поколение? Очевидно, что среди тех, кто был молодым в 1930-1940-е гг. и уже не причислял себя к верующим, перешли в разряд среднего и старшего возраста в 19601970 гг., находили для себя возможным и нужным открыто исповедовать религию». [16, с.64]
Аналогичная ситуация произошла к началу 1990-х годов, когда на фоне крушения коммунистической идеологии и активных общественно-политических процессов, храмы заполнились многочисленными прихожанами, для которых латентная религиозность оказалась неким символическим ресурсом. Вчерашний «верующий» страны советов на школьных, вузовских, рабочих атеистических собраниях вставал под торжественный вынос красного знамени, пел гимны, произносил слова клятвы, и при этом участвовал в пасхальном крестном шествии. Фактически участвовал во взаимоисключающих символических действиях: в атеистических собраниях и в религиозных ритуалах. Приватная религиозная самоидентификация, о которой
«не принято было говорить», «уживалась» с членством в атеистических организациях, таких как комсомол или коммунистическая партия, и не мешала карьере. Остается вопрос: в которых мероприятиях человек участвовал, а на каких - присутствовал?
В советский период семейная традиция празднования Пасхи носила чаще всего «культурный», нежели религиозный характер, поскольку отсутствовало сакральное наполнение символического ритуального действия. Ограничение доступа к святоотеческим источникам, не участие в церковных таинствах и многие другие причины способствовали распространению и поддержанию псевдо религиозных знаний и мифов. Довольно часто отнесения себя к православию основывалось на убеждении, «если я русский, значит -православный», что является скорее этнически обусловленной религиозностью. Не редким явлением была традиция крещения младенцев «втайне от партийных родственников».
В итоге, религия через семейные традиции и индивидуальную память сохранило свое присутствие в нормативно-ценностном пространстве советских «верующих». Позднее, конвертация своеобразного символического ресурса явилась одним из катализаторов столь стремительного перехода в «перестроечный» период религиозной само презентации из приватного статуса в публичный.
Запрос советской интеллигенции
К концу 1970-х годов «религиозные верования в СССР еще традиционно клеймятся понятием «пережитков», однако содержание исследовательских работ уже более или менее объективно свидетельствует о наличии оснований религиозности в самом укладе общественного бытия советских людей, их повседневном жизненном мире и духовных потребностях». [15, с.159] В этот же период обозначился т.н. «ретроспективный поворот», при котором начал формироваться дискурс о новом взгляде на общую национальную историю.
Темпоральность нового интереса позволяла через са-кральность общего прошлого переосмыслять настоящее и конструировать будущее в новом контексте. Нарратив общего исторического наследия через идею сохранения культурного наследия, например памятников архитектуры, к которым стали относить и религиозные сооружения, стал наполняться новым содержанием.
Отдельным фреймом в зарождающийся дискурс в качестве нового взгляда на привычное явились «эстетизация религиозных объектов» [6, с.22] и представление национального ландшафта в образе церкви (национальной святыни) на фоне узнаваемой природной панорамы. О религии стали рассуждать как о неотъемлемой части национальной культуры и политической истории, определяющей их самобытность и уникальность.
Возрождение интереса к религии было связано, в том числе, с социокультурными и этническими аспектами, с трансформацией национального самосознания, с выстраиванием новой формы патриотизма, с нежеланием больше ощущать себя «Иванами, непомнящими родства». Происходило формирование определенных «когнитивных и дискурсивных привычек, которые конвертировались в уверенность, что у религии есть свое законное место в жизни общества и индивида, место, которое она была несправедливо лишена». [6, с. 11]
Инициаторами и активистами нового дискурсивного пространства были представители академического
сообщества, писатели, деятели культуры и искусства. Советская интеллектуальная элита находилась в сложном поиске новых индивидуальных и общественных этических и онтологических оснований.
За время доминирования апофатического атеизма советского образца, представляющего собой идею отрицания «не только возможности познать Бога, но и Его собственного существования», [19, с. 34] и стагнации коммунистической утопии образовался своего рода мировоззренческий вакуум. Объяснение причины сформировавшегося индивидуального онтологического кризиса предложил почитаемый в тот период православный богослов - экуменист протоиерей А. Мень: «. ..человек стремиться всегда видеть некий высший смысл бытия, и перед ним благоговеть, и с ним соотносить свою жизнь, эта потребность - нормальное состояние человеческого рода». [7, с. 10]
Таким образом, в позднесоветский период актуализировался процесс
преобразования автономного статуса религии в рамках идеи исторического и культурного наследия.
«Иисус Христос был первым коммунистом»?
Произошедшие после распада Союзного государства общественно - политические и социально - экономические трансформации оказали существенное влияние на все сферы человеческой жизни. В период перестройки свобода совести и вероисповедания явились неотъемлемой частью модернизации общества, продвижению к демократизации институциональных норм, правовых аспектов и принципов.
На этапе сложного процесса лиминального перехода неизбежно актуализировался поиск иных смысло образующих и само идентификационных оснований. Наполнение формирующейся реальности новым содержанием происходило через апелляцию к традиционным исторически сложившимся социо культурным паттернам, моделям, нормам и ценностям. В стране начался общественный процесс форсированной реанимации религии, которая стала «активно проникать во все основные социальные сферы социального бытия, меняя не только социальные структуры, культуру и ценностные установки людей, но и социальное значение, и доктринальное содержание самой религии». [4, с.206] Предъявление себя как представителя религиозного сообщества представлялось скорее социально ожидаемым, в чем- то даже «публично обусловленным» действием, религиозная идентификация становилась одним из способов включения в общественные, профессиональные, а иногда и политические сообщества. Однако, за семидесятилетний советский период сменилось не одно поколение верующих, индивидуальная память современников сохранила во многом поверхностные, формальные знания о «вере отцов» без сопричастности к глубине катехизиса и евхаристии.
Пик религиозного ренессанса пришелся на конец 1990-х годов. В этот период было принесено фактически публичное покаяние политическим руководством за репрессии, которыми подвергались представители духовенства и миряне, произошло принятие некоторых законов, определивших юридические и экономические статусы религиозных организаций, и ряд других не менее значимых событий. К началу 2000-х годов обозначились предпосылки институционального кризиса в РПЦ. Появились тенденции в сторону инструментализации и политизации религии. В православном сообществе образовались группы, артикулирующие недовольство действиями и
высказываниями представителей высшего клира. Начался отток верующих и переход в другие конфессии, в новые религиозные движения или выбор «бедной веры». Остановимся лишь на некоторых основаниях, приведших к сложившейся ситуации.
Как было отмечено в предыдущем разделе, в поздне -и постсоветский периоды статус религии изменился через признание религии важной и неотъемлемой частью исторического и культурного наследия. Но, отечественная культура и символическая память в этот период были, как никогда, «... преследуемы прошлым»[18, с.12], и представляли собой « живую комбинацию различных символов, периодов и мнений, которые переживались совместно и одновременно».[18, с.22]
Незавершенный процесс или неготовность осмысления и рефлексии травматического опыта недавнего прошлого, влияние советской хабитулизации и пролонгированное ее присутствие в паттернах представителей молодого поколения предопределили, во многом, нормативно-ценностные и деятельные аспекты конструирования нового религиозного сообщества. Многие современные священнослужителей и миряне родом из недавнего советского прошлого, со всеми особенностями и проявлениями, стереотипами и предубеждениями, коммуникативными практиками и пониманием религиозной жизни. « Сегодня православие - не столько религия, сколько символ русского своеобразия. Поэтому, в полном противоречии с «нормальной» логикой и прямым значением терминов, в современной России понятие «православный» не является частью более широкого понятия «верующий», а, скорее, наоборот - понятие «верующий» является частью понятия «православный». [1, с. 130]
Одним из мотивов массового обращения россиян к религии в постсоветское время явилась актуализация, в том числе, перманентного запроса « человека к трансцендентному». [17, с.60] Позднее пришло переосмысление возможно ошибочного сужения экзистенциальных поисков исключительно в рамки религиозной или церковной этики, и, не найдя ответы на свои духовные запросы, некоторые «верующие» продолжили свои искания в других духовных континуумах.
Современный общественный и внутри церковный дискурс включает широкий диапазон мнений:
- от редукции к византийскому способу общественного уложения и требований объявить православие государственной религией, до модернизации института церкви;
- от расширения присутствия религиозного компонента в публичной сфере до призывов к тому, чтобы ради спасения религии «.церковь неизбежно должна вернулась < ...> к жизни в < ...> равнодушном окружении, к решению своих проблем только своими силами, без поддержки государства и безбожного общества»; [5, с.308]
- должна ли церковь быть де юре независима от государства и при этом де факто получать экономические преференции, не платить налоги и получать дотации, в том числе, за счет налогов и с неправославных граждан или должна выстраивать свою финансовую и хозяйственную деятельность исключительно за счет пожертвований;
- одновременное признание того факта, что церковь получила свободу, которой не имела никогда раньше, и желание восстановить союзное государство в прежних границах [11].
Таких примеров можно привести множество.
В завершении хотелось бы вернуться к тезисам церковных документов 1917 года, которые представляются весьма «современными» и коррелируют с некоторыми резолюциями и положениями, принятыми в 2000-х годах. Например: «Глава российского государ-
ства, министр исповеданий и министр народного просвещения и товарищи должны быть православными. Во всех случаях государственной жизни, в которых государство обращается к религии, преимуществом пользуется Православная Церковь. Скажем, собирается русский парламент на свое заседание, там служится молебен.Православный календарь признается государственным календарем. Воскресные и особо чтимые Православной Церковью дни признаются в государстве неприсутственными днями. Свобода исповедания и проповедания Православной веры, равно и свобода Православного богослужения ограждается государственной властью. Посему, под страхом уголовного наказания, воспрещается публичное поношение и поругание учения Православной Церкви, предметов религиозного почитания, священно- и церковнослужителей ». [8]
* * *
Резюмируя представленное исследование, хотелось бы отметить следующее. Произошедшие за последние сто лет отечественной истории общественно - политические и социально - экономические трансформации кардинально меняли статус религии и существенно влияли на жизнь верующих.
В первые годы советского периода произошло разрушение института церкви, удаление религиозного контента из социума, стигматизация верующих. Отношение представителей клира к светской власти было амбивалентно. Лидеры православной общины были вынуждены находить компромисс между сотрудничеством с атеистическим политическим руководством и сохранением церковной жизни. Вплоть до 1991 года конфессиональными вопросами в стране, и деятельностью Русской Православной Церкви в частности, напрямую руководили чиновники из Совета по делам религий, специально созданного государственного отдела при Правительстве СССР.
Институциональное присутствие православной церкви и индивидуальная модель сохранения религиозной жизни, для основной части советских «верующих», находись в разных социальных пространствах. Габитус советских «верующих» непротиворечивым образом вмещал одновременно и знание, память о своем крещении и политическую благонадежность, и социально одобряемый дискурс, и нормативное поведение. Сложилась парадоксальная ситуация: в публичном пространстве советский гражданин мог быть комсомольцем или коммунистом, занимать руководящую партийно-управленческую или профессиональную должность, выступать на агитационных собраниях, будучи при этом крещенным. Сопричастность к религиозным обычаям происходила, в основном, через поддержание семейных традиций празднования пасхальных событий.
В позднесоветский период стагнации коммунистической доктрины началось переосмысление значения религии через актуализацию дискурса об обще национальном наследии, истории и культуре.
После распада союзного государства реинтеграция религии представлялась неотъемлемым элементом модернизации общества и восстановления исторической справедливости, инертность многовековых социально-культурных традиций и латентная религиозность населения явилась неким символическим ресурсом, послужившим катализатором процесса религиозного ренессанса. Православные священники обращают внимание на то, что современная церковь получила
небывалую в своей истории свободу.
Обозначившийся в российском публичном пространстве тренд в направлении инструментализации и политизации религии формирует новый вызов перед институтом церкви и верующими. Нарушение существующей зыбкой грани между публичной религиозностью и религиозной публичностью может привести как к усилению внутри церковного раскола, так и к активизации антиклерикальных настроений в обществе.
Список литературы:
1. Астэр И.В. Современное русское православное монашество: социально-философский анализ / Ирина Астэр. - СПб.: Издательство ООО «Архей», 2010. -199 с.
2. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. / Пер. Е. Д. Руткевич. — М.: Медиум, 1995.- 323с.
3. В Москве рассуждали о цензуре и самоцензуре в отношении религиозных тем. [Электронный ресурс] - Режим доступа: URL http://www.newsru.com/religy/20oct2015 /zensur_selbszensur.html (Дата обращения 25.01.2016 года)
4. Иванов А.В. , Данилов С.А., Дорошин И.А. Риски и вызовы постсекулярного общества: концептуальные основания. // Фундаментальные исследования. Научный журнал. М.:-ИД «Академия естествознания». №1 , 2014. С.204-212.
5. Игумен Петр (Мещеринов). Искушение наших дней. В защиту церковного единства. - М.: Даниловский благо-вестник, 2003. - 320 с.
6. Кормина Ж., Штырков С. «Это наше исконно русское, и никуда нам от этого не деться»: предыстория постсоветской десекуляризации // Изобретение религии: десеку-ляризация в постсоветском контексте / [Науч. ред. Ж. В. Кормина, А.А. Панченко, С. А. Штырков]. - СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2015. С. 7-45.
7. Мень А. прот. Быть христианином. Интервью и последняя лекция. Сост. М. Макаров. - М.: Изд. «Благовест-ник», 1996. - 48 с.
8. Митрофанов Г., прот. История Русской Православной Церкви 1900-1927. СПб.: «Сатис», 2002. - 314 с. [Электронный ресурс] - Режим доступа. URL: http://krotov.info/history/20/1900/mitrofanov.htm (Дата обращения 15.05.2016г.)
9. Митрофанов Г., прот. Россия XX века - «восток Ксеркса» или «Восток Христа». Духовно-исторический феномен коммунизма как предмет критического исследования в русской религиозно-философской мысли первой половины XX века / Митрофанов Г.Н. - Ростов-на-Дону: Троицкое слово, 2004. - 318с.
10. Общероссийский съезд атеистов состоится в Москве. Официальный сайт Коммунистической партии «Коммунисты России». [Электронный ресурс] - Режим доступа. URL http://www.komros.info/News/news_8082.html (Дата обращения 14.05.16г.)
11. Перестройка: освобождение или катастрофа? -Мнения священнослужителей. Информационное агентство «Новости Федерации». http://regions.ru /news/2549812/ (Дата обращения 28.04.2016)
12. Пинюгина Е.В. Русская православная церковь и осмысление российской истории ХХ века. Часть 1// Символическая политика: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИИОН. Центр социал. науч. - информ. исслед.: Отд.полит.науки; Ред.кол.: Малинова О.Ю., гл.ред., и др. - М., 2015.- Вып.3: Политические функции мифов. С.236-254.
13. Пруцкова Е. Операционализация понятия «религиозность» в эмпирических исследованиях // Государство, религия, церковь. №2(30). 2012.С.268-293.
14. Смирнов М.Ю. Религия и Библия в трудах В. И. Ленина: новый взгляд на старую тему // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. - 2011. - № 2.С. 106125.
15. Смирнов М.Ю. Современная российская социология религии: откуда и зачем? Религиоведение. Научно-
теоретический журнал. — Благовещенск; М., 2007. № 1. С. 154-164.
16. Сосковец Л.И. Советские верующие: общие соци-одемографические и культурные характеристики. Вестник Томского государственного университета. Выпуск № 281 / 2004. С.62-65.
17. Тульчинский Г.Л. Современность: имманентность и поиски трансценденции // Философские науки. 2013. № 5. С. 54-65.
18. Эткинд, А. Кривое горе: Память о непогребенных / Александр Эткинд; авториз. пер. с англ. В. Макарова. -М.: Новое литературное обозрение, 2016. - 328 с.: ил. (Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»)
19. Эпштейн М. Религия после атеизма. Новые возможности теологии. - М: АСТ - ПРЕСС КНИГА, 2013. - 416 с. (Идеи для мира)
ОТЗЫВ-РЕКОМЕНДАЦИЯ
научного руководителя на статью А.Н. Сергеевой «Религиозность приватная vs. Религиозность публичная:
эволюция религиозности в СССР / России» Данная статья посвящена теме, чрезвычайно актуальной для понимания динамики современной российской политической культуры.
Достоинством работы является стремление автора найти объяснение росту присутствия РПЦ в российском публичном политическом пространстве не с помощью абстрактных схем и моделей, а проследив историческую динамику отмеченного нарастания. Собственно, только исторический подход и может помочь найти ключ к такому объяснению. Вместе с тем, автор увязывает специфически российские процессы с об-щецивилизационным фактором постсекуляризации.
Автор демонстрирует хорошее владение материалом, не ограничивается рассмотрением динамики процесса, но и намечает дизайн эмпирического исследования характеристики нынешнего состояния дела.
И в постановке проблемы, и в ее формулировке, выявлении перспектив решения автор опирается на достаточно представительный круг отечественных и зарубежных авторов.
Все сказанное выше позволяет с полными на то основаниями рекомендовать данный материал к публикации в журнале «Социально-политические науки». Он может послужить удачным стимулом для развертывания на страницах журнала содержательной дискуссии по теме публикации.
Засл.деятель науки РФ, д.филос.н., профессор, НИУ Высшая школа экономики - Санкт-Петербург
Г.Л. Тульчинский
