CC BY
72*
М.В. Шкаровский
РЕЛИГИОЗНАЯ ЖИЗНЬ БЛОКАДНОГО ЛЕНИНГРАДА
Религиозная жизнь блокированной с суши Северной столицы России составляет важную, однако малоизвестную страницу ее истории. Без ее знания трудно понять, чем же держался город, ведь помощь извне была очень мала. До сих пор почти не освещена роль блокадного духовенства в укреплении духа защитников Ленинграда. Среди страха, голода, страданий измученной паствы священники православных храмов показывали примеры удивительной стойкости, христианского терпения и выдержки. Они поддерживали и ободряли прихожан, не давая погаснуть надежде, что не будет оставлен и побежден народ русский, что их соборная молитва окажется услышана и город выстоит. Именно вера являлась тем источником, откуда черпали силы многие защитники и жители города.
К началу Великой Отечественной войны отношения между государством и религиозными организациями в СССР были далеки от нормальных. Правда, к 40-м годам сталинское окружение, в основном под влиянием внешнеполитических обстоятельств, уже отказалось от запланированного полного уничтожения православной церкви в стране. Однако ее положение оставалось трагичным - множество запретов опутывало со всех сторон, сотни священников томились в тюрьмах и лагерях. Так, в одной из крупнейших епархий страны - Ленинградской, к 1941 г. уцелел лишь 21 православный храм, отсутствовали монастыри, духовные учебные заведения и т. п., были еще не изжиты церковные расколы
* Михаил Витальевич Шкаровский - доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Центрального государственного архива Санкт-Петербурга, преподаватель Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств.
1920-х годов. Большинство храмов относилось к Московской патриархии, Ленинградскую епархию которой возглавлял митрополит Алексий (Симанский). В самом городе и северных пригородах, оказавшихся в кольце блокады, в его ведении находились Николо-Богоявленский кафедральный и Князь-Владимирский соборы, церкви: Никольская Большеохтинская и Волковская кладбищенские, Димитриевская Коломяжская и Спасо-Парголовская. К обновленческому течению принадлежали Спасо-Преображенский собор и церкви на Серафимовском кладбище и станции Лисий Нос. Ими управлял протопресвитер Алексий Абакумов. Наконец, в городе оставался последний иосифлянский храм - Троицкий в Лесном, где служил иеромонах Павел (Лигор). Общее количество штатных православных священнослужителей в Ленинграде не превышало 25 человек, кроме того, было около 30 приписных, заштатных и катакомбных священников.
Общин других исповеданий к этому времени почти не осталось. Петербург всегда был многонациональным и многоконфессиональным городом. На 1917 г. в нем имелось около 80 инослав-ных и старообрядческих храмов, часовен, молитвенных домов. Однако к началу войны подавляющее большинство из них оказалось закрыто. Так, в 1938 г. были ликвидированы две последние лютеранские кирхи, молитвенные дома баптистов и адвентистов Седьмого дня, буддийский храм, в феврале 1939 г. - единственная оставшаяся старообрядческая церковь. Несмотря на массовое сопротивление мусульман, перед самой войной, 27 января 1941 г., Президиум Верховного Совета РСФСР утвердил решение Ленгор-исполкома о закрытии соборной мечети. В результате этих насильственных акций, репрессий и выселения из города верующих различных конфессий в Ленинграде кроме десяти православных церквей уцелели лишь Хоральная еврейская синагога и костел Бо-жией Матери Лурдской. Причем он функционировал недолго. Уже 15 июля 1941 г., после разрыва отношений СССР с профашистским французским правительством в Виши, единственного в Ленинграде католического священника Михаила-Кловиса Флорана арестовали, обвинили в шпионаже и отправили в Москву. 21 июля его выслали из СССР. И хотя костел формально закрыт не был, богослужения в нем не проводились. Правда, перед отъездом Фло-ран сумел передать полномочия апостольского администратора священнику Павлу Хомичу, который нелегально проживал в Ленинграде с августа 1939 г. После пятилетнего срока заключения в лагерях Хомич поселился в Ленинграде, рассчитывая, что ему
удастся в большом городе устроиться служить в какой-либо храм и «легализоваться». Ревностные католички-терциарки приютили своего пастыря. Время шло, отношение властей к церкви не менялось, почти все католические храмы были закрыты. Отец Павел стал служить тайно в квартирах, где он жил и куда его приглашали. Круг его прихожан был невелик - около 20 человек, в основном пожилые женщины. Тайные богослужения продолжались и в блокаду. В начале 1942 г. многие терциарки были принудительно эвакуированы как «неблагонадежный элемент». 15 июля 1942 г., когда город уже обезлюдел и проводилась массовая перерегистрация паспортов, Хомича арестовали. Его обвинили в организации подпольного костела, антисоветской пораженческой агитации и клевете на советское правительство, а 1 сентября 1942 г. приговорили к смертной казни и 10 сентября расстреляли (1, Ф. архивно-следственных дел. Д. П-83605. Л. 149-321).
Из неправославных храмов всю блокаду действовала лишь Хоральная синагога. Сведений об ее общине сохранилось немного: она регулярно делала денежные взносы в фонд обороны, власти выдавали муку для выпечки мацы и т. п. Кроме того, известно, что в осажденном городе на квартирах своих членов собиралась баптистская община, официально зарегистрированная только в 1945 г.
С первых же дней войны Русская православная церковь, продолжая вековую традицию, посвятила себя защите Родины. Уже 22 июня, когда многие государственные и партийные руководители пребывали в растерянности, Местоблюститель Патриаршего Престола митрополит Сергий (Страгородский) обратился к верующим с посланием и благословил их на борьбу за оборону Отечества. Это послание зачитывалось в храмах Ленинграда, и люди уходили на фронт, как на подвиг, благословленный церковью. 26 июля митрополит Ленинградский Алексий написал свое обращение к духовенству и верующим «Церковь зовет к защите Родины»; особенную же известность получило его слово за литургией, произнесенное 10 августа в Московском Богоявленском кафедральном патриаршем соборе. В нем говорилось, прежде всего, о патриотизме и религиозности русского человека: «Как во времена Димитрия Донского и св. Александра Невского, как в эпоху борьбы с Наполеоном, не только патриотизму русских людей обязана была победа русского народа, но и его глубокой вере в помощь Божию правому делу, ...мы будем непоколебимы в нашей вере в конечную победу над ложью и злом, в окончательную победу над врагом» (6, с. 104). Авторитет и влияние Ленинградского
владыки в это время были настолько велики, что 12 октября 1941 г. глава патриаршей церкви митрополит Сергий в своем завещательном распоряжении именно его назначил своим преемником. Впрочем, к концу 1930-х годов на свободе оставалось всего лишь четыре правящих православных архиерея. По предложению митрополита Алексия уже с 23 июня приходы Ленинграда начали сбор пожертвований на оборону. Владыка поддержал желание верующих отдать на эти цели имевшиеся в храмах запасные суммы, порой очень значительные. Особенно активно проявлялось желание оказывать запрещенную с 1918 г. благотворительную помощь. Вспоминали опыт Первой мировой войны, когда многие приходы устраивали госпитали. Так, «двадцатка» Князь-Владимирского собора предложила на свои средства открыть и содержать лазарет для раненых и больных воинов и 8 августа передала на него 710 тыс. из 714 тыс. имевшихся у нее рублей. Однако подобная конкретная благотворительная деятельность осталась под запретом и после начала войны. Приходам разрешили перечислять деньги только в общие фонды - Красного Креста, обороны и т.п. Но даже такое ограничение не погасило воодушевления верующих и духовенства. Храмы отказывались от всех расходов, кроме самых необходимых. Повсеместно солдатам собирали теплые вещи, прихожане жертвовали продовольствие для больных и т. д. 385 тыс. рублей в первые дни войны выделил Никольский собор, всего же к концу 1941 г. свои взносы сделали все православные приходы Ленинграда на общую сумму 2144 тыс. рублей (10, Ф. 9324. Оп. 1. Д. 4. Л. 1-2, 53. Ф. 7384. Оп. 33 Д. 209. Л. 154).
С конца июня 1941 г. храмы стали заметно заполняться народом: многие приходили помолиться за своих близких. Но богослужения пришлось приспособить к военным условиям: утром они начинались в 8 часов, вечером - в 16, ведь молящимся нужно было успеть благополучно вернуться домой до наступления комендантского часа. Молодые церковнослужители ушли в армию, народное ополчение, на оборонное строительство. Оставшиеся изучали средства противопожарной и противовоздушной обороны и возглавили соответствующие группы прихожан, созданные при каждом храме. Были образованы и группы сохранения порядка на случай паники во время богослужения. Среди оборонных мероприятий важное значение имела и маскировка соборов, которые могли бы стать ориентирами и целями при воздушных налетах на город. В августе началась маскировка их золотых куполов с помощью чехлов, маскировочных сетей и окраски в защитный цвет. До
сих пор на окнах Николо-Богоявленского собора остались внутренние ставни, сделанные в начале войны. Тогда они плотно закрывались, чтобы даже огонек свечи или лампадки не просочился наружу и не стал ориентиром для фашистских бомбардировщиков.
Фронт стремительно приближался к городу. Немало ленинградцев, среди них и несколько священников, опасаясь за свои семьи, проводившие лето на даче, выехали за ними, но неожиданно сами оказались в оккупации. Один из них, протоиерей Александр Петров, вскоре начавший служить в гатчинском соборе, в августе 1942 г. был расстрелян фашистами (10, Ф. 9324. Оп. 1. Д. 7. Л. 19). 8 сентября сомкнулось кольцо блокады. Начались артиллерийские обстрелы города. От снарядов и бомб пострадали Никольский, Князь-Владимирский соборы, здание бывшей Духовной академии, где тогда размещался госпиталь. Даже отдаленная Коломяжская церковь в ноябре 1941 г. подверглась бомбардировке. Один из ее прихожан - С. И. Каяйкин - был убит прямо в церковной сторожке. Но богослужения в действовавших храмах продолжали совершаться ежедневно. Первоначально по сигналу тревоги молящиеся уходили в бомбоубежища, затем привыкли, и службы зачастую не прерывались, только дежурные МПВО занимали свои места.
К концу сентября фашистские войска под Ленинградом были остановлены; в город войти они не смогли. Интересно, что родилась широко распространенная легенда, сам этот факт объяснившая вмешательством Небесных Сил. Она неоднократно описывалась в литературе: «Промыслом Божиим для изъявления воли Господней и определения судьбы русского народа был избран Илия Салиб - митрополит гор Ливанских (Антиохийский патриархат). После Александра III (патриарха) Илия Салиб горячо, всем сердцем, молился о спасении страны Российской перед иконой Казанской Божией Матери. Три дня без сна, еды и пития. Через трое суток бдения ему явилась Сама Матерь Божия и объявила ему волю Божию: "Успеха в войне не будет, доколе не отворят все закрытые по стране храмы, монастыри, духовные академии и семинарии; не выпустят из тюрем и не возвратят с фронтов священство для богослужения в храмах. Сейчас готовится к сдаче Ленинград. Город Святого Петра не сдавать. Доколе мое изображение находится в нем - ни один враг не пройдет. Пусть вынесут чудотворную икону Казанскую и обнесут ее крестным ходом вокруг города..."» Нужно объяснить, что подобное явление митрополиту Илие действительно было, и он связался с представителями Рус-
ской церкви и советским правительством и передал им «Господне определение». Далее же в историю вплетаются легендарные события: «В Ленинграде вынесли из Владимирского собора Казанскую икону Божией Матери и пошли крестным ходом. И произошло удивительное. Гитлер изменил свои планы... Благоприятный момент для врага был упущен. Враг был отброшен. Подтвердилось пророчество святителя Митрофана: город Святого Петра избран Самой Богородицей, и пока в нем находится Казанская Ее икона и есть молящиеся, враг не сможет войти в город. После Ленинграда Казанская икона Божией Матери начала свое шествие по России...».
Молитвы перед чудотворными иконами в Ленинграде были, как и крестные ходы, в ограде храмов. Распространенная версия о шествии с образом Казанской Божией Матери вокруг города, вдоль линии, где вскоре остановят фашистов, документально не подтверждается. В 1947 г. митрополит Илия по приглашению Московской патриархии и советских властей приезжал в СССР. Он был награжден Сталинской премией мира за помощь во время войны. Владыка посетил Князь-Владимирский собор, увидел чудотворную икону и рассказал собравшимся в храме о своем видении.
Рано наступившая зима оказалась на редкость суровой. В городе почти прекратилась подача электроэнергии, остановился транспорт, многие здания не отапливались. В храмах температура упала до нуля, порой замерзало масло в лампадах, все больше людей умирало от голода. Протоиерей Николай Ломакин, давая свидетельские показания на Нюрнбергском процессе, рассказывал, что вокруг Никольской церкви Большеохтинского кладбища можно было в течение целого дня видеть груду гробов - 100, 200 гробов, над которыми совершал отпевание священник. Всем ленинградским священнослужителям, в том числе митрополиту Алексию, приходилось постоянно заниматься этим скорбным делом.
Даже в самую страшную блокадную зиму 1941-1942 гг. храмы продолжали функционировать (лишь Серафимовская кладбищенская церковь в январе-апреле 1942 г. была закрыта), давая горожанам духовное утешение и поддержку. Весь период блокады продолжался значительный рост религиозного чувства горожан. На глазах разваливалось «замешенное на крови и пытках 1930-х годов» уродливое здание «воинствующего безбожия». Богослужения проходили при переполненных храмах. Литургию в них вопреки церковным канонам нередко служили так же, как это делали
священники-заключенные в лагерях - на ржаной просфоре. Вместо вина порой использовался свекольный сок. Конкретную цифру ленинградцев, посещавших в тот период церкви, указать невозможно, однако сохранились свидетельства очевидцев. Один из прихожан Князь-Владимирского собора позднее вспоминал о декабре 1941 г.: «Певчие пели в пальто с поднятыми воротниками, закутанные в платки, в валенки, а мужчины даже в скуфьях. Так же стояли и молились прихожане. Вопреки опасениям, посещаемость собора нисколько не упала, а возросла. Служба у нас шла без сокращений и поспешности, много было причастников и исповедников, целые горы записок о здравии и за упокой, нескончаемые общие молебны и панихиды». Митрополит Алексий в своем докладе 8 сентября 1943 г. на Соборе епископов православной церкви также указывал: «И мы можем отмечать повсюду, а живущие в местах, близких к военным действиям, как, например, в Ленинграде в особенности, как усилилась молитва, как умножились жертвы народа через храмы Божии, как возвысился этот подвиг молитвенный и жертвенный. Тени смерти носятся в воздухе в этом героическом городе-фронте, вести о жертвах войны приходят ежедневно. Самые жертвы этой войны часто, постоянно у нас перед глазами...». Ленинград сражался не только силой оружия, но и молитвой церкви, силой общего воодушевления. В чин Божественной литургии вводились специальные молитвы «о даровании победы нашему доблестному воинству и избавлении томящихся во вражеской неволе». Служили тогда и особый молебен «в нашествие супостатов, певаемый в Отечественную войну». Позднее, в 1943 г., на некоторых богослужениях в Никольском кафедральном соборе присутствовало командование Ленинградского фронта во главе с маршалом Л. А. Говоровым.
Все свои силы для того, чтобы службы продолжались, прилагал митрополит Алексий. Не обращая внимания на артобстрелы, он, зачастую пешком, посещал ленинградские храмы, беседовал с духовенством и мирянами. «Нет слов, - отмечал очевидец, - чтобы описать ужасы, которые пережили ленинградцы в дни жестокой блокады своего города... Митрополит Алексий сам испытывал все эти бедствия и проявил героическую бодрость духа и огромное самообладание. Он постоянно совершал богослужения, ободрял и утешал верующих. И, несмотря на голод и бомбежки, обессиленные люди с опухшими лицами, едва держась на ногах, ежедневно наполняли храм, где служил архипастырь, и во множестве приобщались у него святых Христовых Таин. В дни блокады владыка
Алексий служил Божественную литургию один, без диакона, сам читал помянники и каждый вечер служил молебен Святителю Николаю, а затем обходил Николо-Богоявленский собор, в котором в то время и жил, с иконой великого угодника Божия, моля его, чтобы он сохранил храм и город от вражеского разрушения» (2, с. 66). Двери квартиры митрополита были открыты для всех посетителей. По воспоминаниям протоиерея Н. Ломакина, «очень многим Владыка из личных средств оказывал материальную помощь, немалым лишая себя, по-христиански делился пищей. Желая молитвенно утешить и духовно ободрить пасомых, он нередко сам отпевал усопших от истощения мирян, невзирая при этом на лица, - и обставлял эти погребения особенно торжественно» (5, с. 26). В летописях России эпохи Смутного времени начала XVII в. найдутся примеры патриотической деятельности епископов в осажденном городе. Но подобного по продолжительности «блокадного сидения», завершившегося победой, история не знает. Голодная блокада не щадила и священнослужителей. Всего же в блокадном городе умерло, считая заштатных и приписных, 18 православных священников, т. е. каждый третий. Только в Князь-Владимирском соборе в 1942 г. умерло восемь служащих и членов клира: два приписных священника, протодиакон Георгий Верзилов, бывший регент хора, сторож и певчий Воробьёв, три дворника, а также бессменный председатель «двадцатки» И.М. Куракин. В Никольском соборе прямо за богослужением умер регент, звонарь А. А. Климанов, не пережил голодную зиму и келейник митрополита Алексия инок Евлогий (10, Ф. 7384. Оп. 33. Д. 209. Л. 157, 203). Можно привести много примеров подвижнического служения ленинградского духовенства. «Всю войну не было дня, чтобы отец не пошел на работу, - вспоминала балерина Кировского театра И. В. Дубровицкая о своем отце, протоиерее Никольского собора Владимире Дубровицком. - Бывало, качается от голода, я плачу, умоляю его остаться дома, боюсь, упадет, замерзнет где-нибудь в сугробе, а он в ответ: "Не имею я права слабеть, доченька. Надо идти, дух в людях поднимать, утешать в горе, укрепить, ободрить". И шел в свой собор. За всю блокаду - обстрел ли, бомбежка ли - ни одной службы не пропустил» (3, с. 9). Священнослужители, сами испытывая все невзгоды, понимали, как нуждаются люди в поддержке, утешении. А ведь многие из них, уже очень немолодые, жили далеко от своих храмов. Даже старейший протоиерей Иоанн Горемыкин на восьмом десятке лет каждый день пешком добирался с Петроградской стороны в Коломяги. Не-
которые верующие и сейчас помнят, как обессилевшего в блокаду священника везли в конце войны к службам на финских саночках. Сохранились свидетельства прихожан, что он порой последний паек свой отдавал голодающим. Отец Иоанн благословлял земляков на фронт, а сыну, работавшему в городе главным инженером одного из военных заводов, сказал: «Как это так? Все идут защищать Родину, а мой сын будет отсиживаться?» И Василий Горе-мыкин пошел в армию. Командующий фронтом Л.А. Говоров, узнав об этом, специально приезжал в Коломяжскую церковь благодарить протоиерея (8, с. 21). Правда, другой сын пастыря, Дмитрий, только за то, что он служил священником в церкви на оккупированной территории Ленинградской области, был в 1944 г. арестован и отправлен на несколько лет в лагерь. Священники и их паства в блокированном городе жили одной судьбой. Вокруг храмов существовали объединения людей, которые помогали друг другу выжить, выстоять. Так, например, автономно, без какого-либо существенного вмешательства городских властей, функционировала община обновленческого Спасо-Преображенского собора. В его подвале было оборудовано бомбоубежище на 500 человек для прихожан и жителей окрестных домов, в котором старались поддерживать положительную температуру. Имелся кипяток, запас медикаментов, в случае необходимости в подвале можно было переночевать. Нуждающимся людям помогали деньгами, дровами, свечами, маслом для освещения и т.д. В соборе с довоенных времен имелся запас строительных материалов, и прихожанам делали из железных листов печи для обогрева квартир, выделяли фанеру, картон, чтобы заменить ими выбитые взрывной волной оконные стекла (10, Ф. 4769. Оп. 3. Д. 147. Л. 1120, 57-58).
Несмотря на оказываемую помощь, люди умирали. В конце 1941 г. слег настоятель, протопресвитер Алексий Абакумов. 12 декабря он писал «двадцатке»: «Температура 38,8. Назначен постельный режим. К воскресенью мне не встать. Не можете ли мне отпустить и прислать бутылку деревянного масла, чтобы не сидеть в темноте?» Собор выделил отцу Алексию и масло, и 1000 рублей пособия. Но силы старца таяли, и 19 декабря он скончался. Жертвами блокады стали также протоиереи Петр Георгиевский и Иоанн Громов. Зиму 1941/42 гг. из 100 соборных певчих пережили лишь 20. Первыми от голода погибали мужчины, в их числе и помощник регента И.В. Лебедев. 28 декабря он писал: «Я, можно сказать, понемногу умираю. Силы мои подорвались. Я сей-
час лежу. Одни кожа и кости. Сидим несколько дней на одном хлебе. Конечно, все теперь так существуют, но хочется жить... Со мной вместе голодают жена, дочь и девятилетний внук, отец которого на фронте. Нет ни продуктов, ни денег. Спасите жизнь». Лебедеву было выдано 300 рублей, но спасти его не удалось (10, Ф. 4769. Оп. 3. Д. 147. Л. 21-22). Умерли председатель «двадцатки» собора Е.Д. Балашева и десять человек служащих.
Однако многим помощь общины все же сберегла жизнь. Так, певчий А. Галузин 3 октября 1941 г. обращался к «двадцатке»: «Прошу Вас - помогите мне сколько-нибудь, я нахожусь в ужасном положении. У меня нет на зиму ни сапог, ни пальто, ни одежды. Неужели я погибну? Мать больна, лекарства купить не на что. Прошу Вас - не дайте погибнуть. Помогите выбраться из ужасной пропасти». Ему было выделено 250 рублей. Впоследствии Галузин ушел добровольцем в армию. Удалось спасти и певчего П.И. Большева. 10 января 1942 г. он писал: «Я третий день, как слег в постель и не могу совершенно встать. Думаю, чувствую, что так и кончу свою жизнь на этом. Ни денег, ни вещей у меня нет... Положение мое ужасное. Помогите. Жить еще хочется». Певчему было выдано пособие в 300 рублей. После выздоровления Большев поступил в красноармейский ансамбль песни и пляски, работавший в прифронтовой полосе (10, Ф. 4769. Оп. 3. Д. 147. Л. 21-22).
К весне 1942 г. из шести членов предвоенного клира в Преображенском соборе осталось лишь двое - протопресвитер Павел Фруктовский и протодиакон Лев Егоровский. Оба они жили на очень большом расстоянии от храма: настоятель на Васильевском острове, у Смоленского кладбища, протодиакон же - за городом, в Парголово. Но даже в самую тяжелую пору они постоянно служили в соборе. В ходатайстве прихожан осенью 1943 г. о награждении Фруктовского медалью «За оборону Ленинграда» говорилось: «...в зиму 1941/42 гг., когда отсутствовало трамвайное сообщение, а живет отец Павел от собора в 15 км, он, опухший от недоедания, в возрасте 65 лет, ежедневно посещал собор, он был единственный священник, временами он приходил на службу совсем больной и домой уже не мог возвращаться, и ночевал в холодном соборе» (10, Ф. 7384 Оп. 33. Д. 67. Л. 132). Много месяцев Фруктовский обслуживал приход на пределе физических возможностей: он один и литургисал, и исповедовал, и отпевал, и совершал все требы. Но община выстояла. Весной 1942 г. она приступила к уборке прилегавших к храму площади и улиц, начала обрабатывать выделенный ей для огорода участок земли.
Приближалась первая военная Пасха. В праздничном послании митрополита Алексия подчеркивалось, что в ее день - 5 апреля, исполняется 700 лет со дня разгрома немецких рыцарей в Ледовом побоище святым благоверным князем Александром Невским - небесным покровителем города на Неве. Пасхальное богослужение собрало много народа, однако меньше, чем год назад: сказывались последствия войны. Каждый третий житель города умер от голода, в первой половине 1942 г. развернулась массовая эвакуация. Важно отметить, что почти все служащее духовенство осталось на своих местах. Многие верующие вместо куличей освящали кусочки блокадного хлеба.
Богослужение было перенесено на 6 часов утра, что позволило избежать больших жертв. Именно к Пасхе гитлеровцы приурочили особенно яростный налет на Ленинград. Так, серьезные повреждения были нанесены в пасхальную ночь Князь-Владимирскому собору. Фашистские самолеты не только сбрасывали на него бомбы, но и обстреливали на бреющем полете из пулеметов. Согласно акту специальной комиссии, общий ущерб, нанесенный собору от попадания снарядов и бомб с августа 1941 по 1 мая 1943 г., составил 5514 тыс. руб. В 1943 г. особенно часто обстреливался Никольский собор; однажды в него попали три снаряда, причем осколки врезались в стену покоев митрополита. Владыка вошел в алтарь, показал причту осколок снаряда и, улыбаясь, сказал: «Видите, и близ меня пролетела смерть. Только, пожалуйста, не надо этот факт распространять. Вообще, об обстрелах надо меньше говорить... Скоро все это кончится. Теперь недолго осталось» (5, с. 27). Следует отметить, что представители духовенства наравне со всеми жителями несли труды по обороне города, входили в группы самозащиты МПВО. Например, в справке, выданной 17 октября 1943 г. архимандриту Владимиру (Кобецу) Васи-леостровским райжилуправлением, говорилось, что он «состоит бойцом группы самозащиты дома, активно участвует во всех мероприятиях обороны Ленинграда, несет дежурства, участвовал в тушении зажигательных бомб» (10, Ф. 7384. Оп. 33, Д. 209. Л. 243). Активно включилось духовенство города в подписку на военные займы, сбор пожертвований в фонд обороны. К 1 июня 1944 г. сумма таких пожертвований достигла 390 тыс. руб., в том числе митрополит внес 50 тыс. руб., а протодиакон Л.И. Егоровский, сдавший 49 тыс. руб., получил персональную телеграмму с благодарностью от И. Сталина (10, Ф. 9324. Оп. 1. Д. 4. Л. 45). Однако основной поток даяний шел от верующих. Хо-
тя к середине 1942 г. население Ленинграда резко сократилось, деятельность городских церквей, особенно патриотическая работа, не только не пришла в упадок, но даже возросла. Оставшиеся ленинградцы сплачивались вокруг своих храмов. Так, например, доходы Князь-Владимирского собора в 1942 г. несколько снизились по сравнению с 1941 г. и составили 501 082 руб., но уже в 1943 г. выросли до 922 656 руб. Причем из последних на содержание храма было потрачено 221 519 руб., а 76% всех расходов пошло в фонд обороны. Большой подъем вызвало обращение патриаршего местоблюстителя Сергия 30 декабря 1942 г. с призывом начать сбор средств на танковую колонну им. Димитрия Донского. Уже через четыре месяца была собрана необходимая сумма, превышавшая 8 млн. руб., из них 1 млн. являлся ленинградским. Вносились также пожертвования на авиаэскадрилью им. Александра Невского; ко дню Красной Армии 1943 г. в госпитали города и войсковые лазареты поступило свыше 600 остро необходимых полотенец и т.д. Всего же верующие ленинградцы за 1942 г. собрали 1485 тыс. руб., а за 1943 - 5051 тыс. руб. (10, Ф. 9324. Оп. 1. Д. 4. Л. 54. Ф. 7384. Оп. 33. Д. 209 Л. 199. Д. 210. Л. 1-11). Неслучайно митрополит Алексий в своем «Послании к Ленинградской пастве» от 22 июня 1943 г. отмечал: «Как охотно и обильно всюду текли жертвы на воинские нужды и на подарки - подлинные дары любви воинам, а также больным и раненым. И текли, и текут, и будут течь обильными неиссякаемыми потоками, свидетельствуя о неиссякаемой любви нашей и преданности делу спасения Отечества, в твердой вере, что и для всех нас не оскудеет дивная помощь Бо-жия» (7, с. 64). О средствах, собранных для Советской Армии Ленинградской епархией, владыка дважды - в январе и мае 1943 г. извещал телеграммами И. В. Сталина, и 17 мая Верховным главнокомандующим была отправлена ответная телеграмма, опубликованная в газете «Правда»: «Прошу передать православному духовенству и верующим Ленинградской епархии, собравшим, кроме внесенных ранее 3 682 143 рублей, дополнительно 1 769 200 рублей на строительство танковой колонны им. Димитрия Донского, мой искренний привет и благодарность Красной Армии. И. Сталин» (10, Ф. 9324. Оп. 1. Д. 4. Л. 10, 14, 15).
Активная патриотическая деятельность подавляющей части духовенства и верующих православной церкви послужила одной из существенных причин начала значительных изменений ее взаимоотношений с государством. За два года войны, несмотря на отсутствие необходимого аппарата управления, печатного органа и
юридического статуса, церковь показала свою силу в борьбе против фашизма, сумела во многом расширить и упрочить свое влияние в стране. Реальная действительность заставляла Сталина, руководство ВКП(б) пересмотреть свою религиозную политику, перейти к диалогу во имя единства верующих и атеистов, борьбы с общим врагом России - фашистской Германией. Уже в первый период войны произошел окончательный отказ от планов уничтожения православной церкви в стране, практически прекратились аресты священнослужителей, была свернута антирелигиозная работа. Возникли возможности открывать некоторые из ранее закрытых церквей, восстанавливать епископские кафедры. В государственных типографиях печатались послания некоторых митрополитов, в целях разъяснения патриотического курса церкви вышли две книги «Правда о религии в России» в 1942 г. и «Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война» в 1943 г. Характерным фактом было снятие в 1942 г., в первую военную Пасху, запрета на ночной крестный ход вне храмов, чтобы сделать возможным более полное участие верующих в пасхальном богослужении.
В Ленинграде также произошли некоторые изменения. Так, даже в голодную зиму 1941/42 гг. православные приходы регулярно снабжались вином и мукой для причащения богомольцев. В отношении старшему инспектору сектора адмнадзора Ленсовета А. Татаринцевой от 26 февраля 1942 г. говорилось: «Князь-Владимирский собор сообщает о получении 23 февраля с. г. по разверстке Ленгоротдела вина и муки для культовых надобностей и приносит Вам глубокую благодарность за оказанное Вами содействие в деле получения этих крайне необходимых продуктов» (10, Ф. 7384. Оп. 33. Д. 209. Л. 156). Странно, вероятно, было читать эти слова человеку, лишь недавно рьяно искоренявшему православие в Ленинграде. Своеобразное признание значительной роли религиозного фактора в обороне города со стороны властей произошло весной-летом 1942 г. Когда принималось решение оставить в городе лишь тех, кто необходим для удовлетворения потребностей фронта и «насущных нужд населения», приходское духовенство получило возможность продолжить свое служение. Были эвакуированы лишь два штатных священника - Илия Попов и Сергий Бычков.
Однако отношения церкви и государства в первый период войны диалогом еще не стали. В это время нередки были рецидивы прежней политики, грубых административных насильственных
акций по отношению к православным приходам. Например, в заявлении на имя Татаринцевой от председателя «двадцатки» Сера-фимовской церкви К.И. Андреева от 29 января 1942 г. говорилось, что с 22 января ее здание было изъято Приморским райсоветом «под склад-распределитель для приема покойников, доставляемых из города, и постепенного их захоронения. По распоряжению председателя тов. Белоусова без меня и члена "20-ки" церковь была вскрыта, причем все имущество, утварь и проч. свалено к алтарям. Доступа в здание для меня нет». Вскоре при содействии милиции Андреев попал в церковь и обнаружил крупную недостачу денег, церковных продуктов и т.д. (10, Ф. 7384. Оп. 33. Д. 213. Л. 107).
Окончательно нормализовать отношения с православной церковью в 1943 г. Сталина и его окружение заставила целая группа факторов. Это и обращение в ходе войны к русским национальным патриотическим традициям, и стремление нейтрализовать воздействие фашистской пропаганды, представлявшей Германию защитницей христианства в России. Немаловажную роль сыграли и отношения с союзниками. 8 сентября 1943 г. в Москве состоялся Собор епископов, на котором 19 иерархов единогласно избрали Патриархом Московским и Всея Руси Сергия. Собор также обратился к христианам всего мира с призывом объединиться для окончательной победы над фашизмом. В сентябре же вышел первый номер «Журнала Московской Патриархии».
Эти благоприятные изменения вскоре сказались и на судьбе ленинградского духовенства. Практически прекратились репрессии против священнослужителей Московской патриархии и обновленцев. Последние аресты их состоялись в Ленинграде в конце августа 1941 г. В то время город «очищался от неблагонадежных элементов», заподозренных в шпионаже. В подавляющем большинстве случаев пострадали совершенно невинные люди, например, был посажен в тюрьму знаменитый писатель Даниил Хармс. Арестовали и жену бывшего обновленческого митрополита Николая (Платонова) Екатерину Ивановну. Возникло даже коллективное церковное «дело». 28 августа «взяли под стражу» священника Никольского Большеохтинского храма Николая Ильяшенко и нескольких служащих этой церкви. Но осудить их не удалось. 4 сентября 1941 г. Ильяшенко эвакуировали в тюрьму г. Новосибирска, а 7 июля 1942 г. дело прекратили за недоказанностью обвинения, и священника освободили. В первые месяцы войны был арестован священник Спасо-Парголовской церкви отец Симеон. Он умер в
ленинградской тюрьме к 1943 г. По свидетельству прихожан, тело священника неизвестные люди привезли и положили на дороге у храма, заявив верующим: «Это ваш. Сами и хороните». Пастыря похоронили без гроба близ церкви на Шуваловском кладбище. Согласно приказу Военного Совета Ленинградского фронта от 9 марта 1942 г. подлежал административной высылке из Ленинграда протоиерей Князь-Владимирского собора Филофей Поляков. Однако для него было сделано исключение, и постановлением от 6 апреля высылку отменили (9). Репрессии против духовенства и мирян в блокадном Ленинграде полностью не прекратились, но теперь они касались только «антисоветских» подпольных течений Русской православной церкви. С осени 1943 г. представителей ленинградского духовенства стали привлекать к участию в общегородской общественной работе. Так, протоиерей П. Тарасов участвовал в деятельности городской и специальной комиссиях, а протоиерей Н. Ломакин - в городской и областной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Митрополит Алексий вел переговоры о подготовке и издании книги о патриотической работе в Ленинградской епархии в годы войны (в итоге книга не вышла). А 11 октября 1943 г. по поручению Президиума Верховного Совета СССР впервые за все годы советской власти 12 ленинградским священнослужителям были вручены правительственные награды - медали «За оборону Ленинграда». Позднее этой медалью наградили еще нескольких клириков, но отнюдь не всех. Так, протопресвитер П. Фруктовский, понесший столько трудов в 1941-1942 гг. оказался обойденным. Причиной послужил факт его высылки из Ленинграда в 1935 г. Всего же правительственные награды получил 21 ленинградский священнослужитель, в том числе 12 - две медали: «За оборону Ленинграда» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Происходили и другие перемены. 14 декабря 1943 г. Ленинградскому митрополиту разрешили иметь технический аппарат, и 15 апреля 1944 г. в здании Никольского собора открылась епархиальная канцелярия (10, Ф. 9324. Оп. 1. Д. 9. Л. 1. Д. 13. Л. 1).
Торжественно и празднично отмечалось ленинградским духовенством и верующими полное освобождение города от вражеской блокады. Во всех храмах по благословению митрополита 27 января 1944 г. были совершены благодарственные молебствия, перед началом которых настоятели читали слово Алексия: «Слава в вышних Богу, даровавшему нашим доблестным воинам новую блестящую победу на нашем родном, близком нам Ленинградском
фронте... Эта победа окрылит дух нашего воинства и как целительный елей утешения падет на сердце каждого ленинградца, для которого дорога каждая пядь его родной земли...» 28 января владыка вместе с членами областной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков посетил освобожденные пригороды - Петергоф, Пушкин и под впечатлением увиденной картины варварского разрушения дворцов и храмов написал гневную статью для «Журнала Московской Патриархии».
В конце 1943 - начале 1944 г. в истории Ленинградской епархии произошло еще одно важнейшее событие - присоединение к патриаршей православной церкви обновленческих храмов города. Возросшая в годы войны нравственная мощь, организационное укрепление, а также изменение отношения государства к патриаршей церкви способствовали изживанию остатков церковных расколов. Уже в 1942 - начале 1943 г. правительственные органы начали отвергать обновленцев. Облисполкомы порой отказывали в регистрации архиереям, назначаемым на епархиальные кафедры. Их игнорировали при составлении комиссий по расследованиям преступлений гитлеровцев и т.д. 18 апреля 1943 г. состоялась последняя хиротония обновленческого епископа, им стал ленинградский протоиерей Сергий Румянцев, женатый и имевший детей. В московском Воскресенском соборе в Сокольниках его рукоположение во епископа Ладожского, викария Ленинградского с поручением временно управлять Ленинградской епархией совершили архиепископ Звенигородский Андрей (Расторгуев) и епископ Ташкентский и Самаркандский Сергий (Ларин). Румянцев, уважаемый прихожанами, был избран ими, а не назначен сверху. Этот случай явился «лебединой песней» обновленческого брачного епископа (4, с. 382).
Весной 1943 г. началось все нарастающее возвращение обновленческих приходов в патриаршую церковь, однако окончательный перелом произошел в конце года. Решающими факторами здесь явились избрание Сергия патриархом и прием Сталиным церковного руководства, удовлетворение предложений и пожеланий последнего. Теперь обновленчество утрачивало свою юридическую сущность и в глазах правительства. По стране прокатилась волна ликвидации обновленческих общин и массового возвращения их духовенства в Московскую патриархию.
9 января в Спасо-Преображенском соборе совершилось воссоединение общины храма, принесшей покаяние, с патриаршей православной церковью. Владыка принял в общение и духовенство
собора - протопресвитера П. П. Фруктовского и архидиакона Л.И. Егоровского, рукоположенного им через неделю в сан иерея. Новым настоятелем был назначен протоиерей П. Тарасов. В феврале на заседании Священного Синода митрополит Алексий выступил с докладом о принятии им в церковное общение всех обновленческих храмов Ленинграда и пригородов - не только Преображенского собора, но и церквей на Серафимовском кладбище и станции Лисий Нос. Духовенство этих храмов все годы войны честно выполняло патриотический долг. Оно звало людей на ратные и трудовые подвиги, собирало средства для раненых воинов, в фонд обороны и т.д. Некоторым священнослужителям заслуженно были вручены медали «За оборону Ленинграда». Так, в наградной характеристике епископа Сергия Румянцева от 22 ноября 1943 г. говорилось: «Принимал активное участие среди верующих обновленческой ориентации в сборе средств в фонд обороны государства. Собрано и внесено на оборону около полутора миллионов рублей» (10, Ф. 9324. Оп. 1. Д. 13. Л. 70).
Завершилась история обновленчества в Ленинграде принятием Румянцева в общение с патриаршей православной церковью. Его прошение на имя митрополита Алексия было подано им в июне 1944 г., однако к нему подошли особенно требовательно. Синод поручил принять Румянцева «через публичное покаяние по установленному для приема обновленческих епископов чину... как мирянина» (10, Ф. 9324. Оп. 1. Д. 13. Л. 70). 24 июля последний в Никольском кафедральном соборе принес покаяние перед лицом архиепископа Псковского и Порховского Григория (Чукова). Румянцев был принят в лоно святой церкви как мирянин, но уже вскоре удостоен законного рукоположения в сан диакона и священника, став настоятелем Троицкой церкви в Лесном. Оставаясь пресвитером, он еще долго служил в Ленинграде, любимый и уважаемый прихожанами. Более сложные процессы происходили в когда-то наиболее сильном оппозиционном правительству и патриархии иосифлянском движении. Пытавшиеся сначала удержаться на легальном положении, в 1930-е годы почти все уцелевшие в ходе репрессий иосифляне ушли в подполье и стали сближаться с катакомбниками. Территория Ленинградской области покрылась целой сетью тайных иосифлянских, или по-другому - истинно-православных общин. Существовали они и в Ленинграде, естественно, оказавшись в кольце блокады. Именно по ним городские органы НКВД наносили основные удары. В справке начальника областного управления Наркомата внутренних дел говорилось о
ликвидации за время войны к 1 октября 1942 г. в городе 625 контрреволюционных групп и формирований, в том числе семи церковно-сектантских. Тайных иосифлян власти также называли «сектантами», так что, скорее всего, речь идет в основном о них. Из этих семи пока известна лишь одна организация, «раскрытая» в июне 1942 г., - иосифлянская община архимандрита Клавдия (Са-винского), существовавшая с 1937 г. в северном пригороде Ленинграда - Коломягах. Община имела свою подпольную церковь и после трагической зимы 1941/42 гг. насчитывала 18 человек; они были арестованы, и некоторых, в том числе архимандрита Клавдия, вскоре расстреляли (10, Ф. 24. Оп. 26. Д. 1323. Л. 83, 86-87).
Через несколько месяцев городским органам НКВД удалось раскрыть еще одну группу иосифлян. 19 января 1943 г. оказался арестован ее руководитель протоиерей Михаил Рождественский -брат известного «новомученика», канонизированного Зарубежной Русской православной церковью Измаила Рождественского. 13 марта окружной военный трибунал войск НКВД приговорил отца Михаила к 10 годам лишения свободы с содержанием в лагере (1, Ф. архивно-следственных дел. Д. П-25479). Но властям не удалось полностью уничтожить тайные общины истинно-православных в Ленинграде.
Кроме того, в городе действовала и официально разрешенная иосифлянская Троицкая церковь в Лесном. Ее приход выстоял даже в страшные 1937-1938 гг. В июле 1941 г. настоятеля храма иеромонаха Павла выслали из Ленинграда в Поволжье, но он успел вернуться, прежде чем сомкнулось кольцо блокады. В начальный период Великой Отечественной войны, традиционно отстраняясь от участия в общественной жизни, эта община держала себя более отчужденно по отношению к военным властям Ленинграда, чем другие православные. Первый взнос в 15 тыс. руб. обществу Красного Креста она сделала 2 ноября 1941 г. Однако в дальнейшем и иосифляне включились в патриотическую деятельность, и к сентябрю 1943 г. их пожертвования достигли 137 тыс. рублей.
Патриотический подъем и сплочение верующих различных течений православия в критической обстановке блокадного Ленинграда коренным образом изменили ситуацию. 24 ноября 1943 г. прихожане Троицкой церкви обратились к митрополиту Алексию с просьбой принять их под свое архипастырское покровительство: «Отделившись от Русской Православной Церкви, руководимой Его Святейшеством Патриархом Московским и Всея Руси Сергием, мы, последователи митрополита Иосифа, совершили великий
грех пред Русской Церковью, нарушив ее единство, и одновременно не меньший грех совершили мы и перед Советской властью и Родиной, стремясь поставить себя в какое-то изолированное положение вне государства... Прошедшие годы и особо годы Великой Отечественной войны показали ненужность, несостоятельность существования иосифлян, мы оказались "заблудшей овцой", оторванной от своего стада. Когда все паствы и пастыри других храмов творили горячие молитвы к Господу нашему над ненавистниками всего рода человеческого - фашистскими грабителями... и делали посильные денежные вклады в фонд Красного Креста и на нужды обороны Родины нашей, - мы, иосифляне, были в стороне, и горько теперь сознавать нам это...» (10, Ф. 7384. Оп. 33. Д. 126. Л. 214-215). В тот же день митрополит Алексий наложил резолюцию о принятии общины Свято-Троицкого храма в каноническое общение с патриаршей церковью. Причем последний иосифлян-ский священнослужитель церкви иеромонах Павел был лишен монашества и сана «за клятвопреступления перед богом, измены совести, попрания святости священного служения Богу» (10, Ф. 7384. Оп. 33. Д. 76. Л. 187). Правда, он долго не смирялся, до 1950-х годов пытался «незаконно» совершать требы на ленинградских кладбищах, но затем все же перешел в патриаршую церковь и в 1960-е годы служил псаломщиком в Смоленском кладбищенском храме Ленинграда.
Следует отметить, что для большинства иосифлян было характерно асхетологическое восприятие всего происходившего. По свидетельству переживших то страшное время верующих, сама блокада многими православными людьми (далеко не только иосифлянами) воспринималась как заслуженное и неизбежное наказание городу за то, что он стал центром революции и того движения, которое обусловило гонения на церковь. Всплеск религиозности помимо прочего был вызван и таким асхетологическим мировосприятием. Это ощущение подвигало многих верующих на активную, зачастую самоотверженную деятельность, прежде всего, в области помощи ближним.
15 мая 1944 г. скончался патриарх Сергий, и согласно его завещанию в должность патриаршего местоблюстителя вступил митрополит Алексий. Вместо него епархию возглавил архиепископ Псковский Григорий (Чуков), в сентябре 1945 г. официально назначенный митрополитом Ленинградским. Религиозный подъем в епархии на заключительном этапе войны наглядно подтверждают статистические данные по Ленинграду. Например, если в Николь-
ском соборе в первой половине 1944 г. было совершено около 86 тыс. требоотправлений и церковных обрядов, то в первом полугодии 1945 г. - 110 тыс. Количество отпеваний покойников составляло в I квартале 1944 г. 42,8% всех захоронений на кладбищах Ленинграда, во II квартале - 48,2%. В результате значительно выросли доходы городских священнослужителей - в 1945 г. в среднем по разным оценкам на 130-180% и превысили аналогичные показатели в Москве более чем в три раза, выйдя на третье место среди всех крупных городов СССР (10, Ф. 9324. Оп. 1. Д. 29. Л. 10, 15, 18). Религиозный подъем проявился и в том, что с освобождением Ленинграда от блокады патриотическое движение верующих в епархии еще более усилилось. Только за три первых послеблокадных месяца было собрано 1 млн. 191 тыс. руб. Ленинградцы горячо поддержали своего духовного вдохновителя митрополита Алексия, 25 октября 1944 г. опубликовавшего послание об открытии всецерковного сбора в фонд помощи детям и семьям бойцов Красной Армии. Общая сумма патриотических взносов духовенства и верующих Ленинградской епархии за июль 1941 -июнь 1945 г. составила 17 423,1 тыс. руб., в том числе 16 274,5 тыс. собрали жители «города на Неве» (10, Ф. 9324. Оп. 1. Д. 22. Л. 10, 22, 24). 2 февраля 1945 г. на Поместном Соборе митрополит Алексий был избран Патриархом Московским и Всея Руси. Вскоре после интронизации он приехал в Ленинград. Свое слово за богослужением в Никольском соборе 1 апреля владыка посвятил блокаде: «Вспоминается мне, как под грохот орудий, под страхом смерти вы спешили придти в этот святой храм, чтобы излить перед Господом свои скорбные чувства... Вспоминаю я, как мы совершали богослужения под грохот разрывов, при звоне падающих стекол, и не знали, что с нами будет через несколько минут... И хочется мне сказать: Град возлюбленный! Много горького пришлось пережить тебе, но теперь ты, как Лазарь, восстаешь из гроба и залечиваешь свои раны, а скоро и предстанешь в прежней красоте... Я призываю благословение Божие на град сей, на братий сопасты-рей моих, о которых сохраняю самые теплые воспоминания. Они разделяли со мной все труды, испытывали много скорбей, еще больше, чем я, и теперь несут тяжелый подвиг... И будем молиться, чтобы Господь простер благословение свое над Русской Церковью и над дорогой Родиной нашей». Таким образом, обращение к церкви в блокадном Ленинграде носило массовый характер, более значительный, чем в большинстве других районов страны. В сознании людей происходили глубокие сдвиги. На борьбу их
подвигала не только тревога за судьбу Матери-Родины, но и сознание того, что угроза нависла над их православным Отечеством. Кроме того, в религиозном сознании как бы воочию переживался Апокалипсис. Религиозный фактор сыграл очень существенную роль в обороне города. Действовавшие весь период блокады храмы активно способствовали мобилизации материальных средств и духовных сил ленинградцев. Это не могли не учитывать городские власти, их церковная политика начала меняться еще до кардинального изменения общегосударственного курса. В то же время, «потепление политического климата» затронуло не все религиозные движения. Оппозиционные советской действительности церковные группы и организации продолжали выявляться и репрессироваться органами госбезопасности. Да и общее изменение религиозной политики носило во многом показной, временный характер. И все же основная часть православной церкви начала бурно возрождаться в годину тяжелых испытаний для русского народа. Она была вместе с ним, в том числе и в порой нечеловеческих условиях блокадного Ленинграда, заслуженно укрепив свой авторитет и расширив влияние.
В 1996-2000 гг. в Петербурге на народные деньги был построен храм Успения Пресвятой Богородицы на Малой Охте в память о жертвах ленинградской блокады. В начале 2000-х годов в его стенах некоторое время действовала музейная экспозиция, посвященная религиозной жизни города в годы войны. Память о ней постепенно возрождается.
Литература
1. Архив Управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Санкт-Петербургу и Ленинградской области.
2. Добрынин М. 50-летие епископского служения Святейшего Патриарха Алексия // Журнал Московской патриархии. - М., 1963. - № 5.
3. Кононенко В. Поправка к закону сохранения энергии. Балет в блокадном Ленинграде // Наука и религия. - М., 1986. - № 5.
4. Левитин А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты / Institut Glaube in der 2. Welt (CH-8700). - Küsnacht, 1978. - N. 3.
5. Ломакин Н. За оборону Ленинграда - за нашу Советскую Родину // Журнал Московской Патриархии. - М., 1945. - № 4.
6. Правда о религии в России. - М., 1942.
7. Русская Православная «Церковь и Великая Отечественная война. Сборник церковных документов. - М., 1943.
8. Седов В. Пастырь добрый // Журнал Московской Патриархии. - М., 1990. -№ 5.
9. Справки Управления Министерства безопасности Российской Федерации по Санкт-Петербургу и области от 9 ноября 1993 г. № 10/16-10948 и от 18 января 1994 г. № 10/16-10918.
10. Центральный государственный архив историко-политических документов Санкт-Петербурга.
