CC BY
105
РОССИЯ И МИР Russia and the World
А.С. Ряжев
РЕЛИГИОЗНАЯ ПОЛИТИКА ПЕТРА I НА ЮЖНЫХ РУБЕЖАХ РОССИИ
НАКАНУНЕ И В ХОДЕ ВЕЛИКОЙ СЕВЕРНОЙ ВОЙНЫ*
A.S. Ryazhev
The Religious Policy of Peter I on the Southern Borders of Russia before and during the Great Northern War
Религиозная (вероисповедная) политика российского абсолютизма в XVIII в. - актуальный вопрос современной историографии. Применительно к годам Северной войны эта политика исследована неравномерно. В частности, религиозная ситуация на южных рубежах государства, возникавшая в результате деятельности Петра I, остается во многом неизвестной1.
Учитывая активную внешнеполитическую деятельность Петра I, его религиозную политику и, шире, вероисповедную обстановку на юге России во время его правления нужно изучать в международном контексте, что и составляет цель настоящей статьи. Основной источник - переписка Коллегии иностранных дел с Синодом, сохранившаяся в Архиве внешней политики Российской империи2. Эти документы были созданы в 1730-х - 1750-х гг., однако они открывают возможность ретроспективного анализа политико-религиозных коллизий первой четверти XVIII в. на южных рубежах Российской империи.
* * *
Взаимодействие религии и дипломатии в южных пределах страны и близ них подразумевало три направления активности государства. Прежде всего, оно выступало участником связей c православными церквами и народами Греции, Балкан, Ближнего Востока. Далее, требовала внимания правительства католическая миссио-
* Исследование проведено в рамках государственной субсидии по проекту «Общественно-политическое развитие народов Юга России в XVIII - XX вв.» (№ АААА-А17-117030910096-7)
нерская экспансия. Наконец, власти не могли оставаться безучастными к кавказским конфессиональным конфликтам, осложнявшим тамошнее российское присутствие. Сочетание указанных процессов вкупе с мерами властей и способствовало складыванию изучаемой вероисповедной ситуации.
Отношения Восточной Европы с греческим православием имели давнюю традицию. На пороге раннего Нового времени они привели к оформлению тенденции, свойственной православным властителям - провозглашать освобождение Константинополя от турок одним из императивов политики. Практически все правители - валашские господари, трансильванские князья, украинские казачьи гетманы, да и московские государи, оказавшись на вершине могущества, реального или мнимого, - отдавали дань подобному стремлению3. Петр I в 1690-е гг. также не составил исключения4.
Вследствие усилий греческих церковных кругов, желавших укрепить свое положение относительно Порты, в арсенал российской дипломатии вошла тема покровительства христианам Балкан и Ближнего Востока. Так, по просьбе иерусалимского патриарха Досифея (Нотара) на русско-турецких переговорах в рамках Кар-ловицкого конгресса 1698-1699 гг. ее выдвигал глава российской делегации, посол при австрийском дворе П.Б.Возницын. В дальнейшем тема стала общей для турецкой дипломатии России: соответствующее подтверждение вошло в задачи миссии Е.И.Украинцева и И.П.Чередеева, затем представителей Петра I в Константинополе - П.А.Толстого и И.И.Неплюева5.
Тем не менее, отношения российских дипломатов с греческой иерархией в начале XVIII в. становились неустойчивыми, и это предвещало их грядущий кризис.
Упрочение позиций России и важная роль украинского казачества в дипломатических перипетиях эпохи наложились в сознании православного дунайско-балканского сообщества конца XVII в. на общие задачи борьбы против османской угрозы. В подобных условиях возникали проекты буферных государств между европейскими державами и Турцией. В украинском и молдавском православии обсуждалось еще одно начинание - государство в составе Молдавии, Валахии, южных земель Речи Посполитой под русской защитой. После победы Петра I в Полтавской битве замыслы такого рода оживились. Реакцией на рост влияния России и симпатий к ней среди православных стали слухи о намерении Петра I разрушить Османскую империю и основать на ее месте греко-восточное образование - «Ориентальное царство». Турецкий султан Ахмед III верил в распространявшиеся слухи и даже склонялся к убеждению, что Петр I завещал похоронить себя в храме Св. Софии. Слухи распространялись европейскими и османскими кругами, видевшими угрозу в усилении России. Между тем сам Петр I отвергал приписываемые ему планы6.
В этой связи без последствий в начале 1700-х гг. осталась инициатива молдавского господаря о переходе в русское подданство. О готовности выступить против турок царя извещали сербские делегаты, но Петр I, связанный Северной войной, не желал из-за религиозных симпатий доводить дело до обострения отношений с противником -Турцией и партнером - Австрией.
Однако идея православной солидарности представилась Петру I весьма привлекательной. К тому же текущие события, как думалось, подтверждали ее жизненность. После объявления в 1710 г. Турцией войны России молдавский господарь Д. Кантемир признал русское подданство, что оформилось договором обоих властителей 1711 г. в Луцке. Князь Ф. Ракоци обещал Петру I в обмен на поддержку отдать под его власть православных Трансильвании. Сообщения греческих и балканских информаторов о готовности принять сторону России с оружием в руках шли широким потоком. В этих условиях возник стратегический замысел Прутского похода - экспедиции на нескольких театрах военных действий вкупе с партизанской борьбой в тылу противника. Православный союз становился здесь дипломатическим основанием российской коалиции против турок.
В дополнение к Луцкому договору Петр I создал альянс с правящими кругами Молдавии и Валахии. В 1711 г. он выпустил грамоты, обращенные к православным народам под властью турок. На службу в русские консульства на Средиземном море по приказу царя нанимали православных греков, а на Балканы отрядили секретную миссию М. Милорадовича и И. Лукачевича7. Российскую поддержку получил и митрополит Антим Иверианул, отличавшийся на тот момент симпатиями к России.
Но Прутский поход выявил слабость расчетов на помощь православных народов: выступлений на стороне России не произошло. Исключением явились лишь черногорцы, но восстание в Черногории и Герцеговине оказалось на периферии событий, оно не могло сковать главные турецкие силы, да и вспыхнуло с опозданием: после отхода русской армии от Прута. Там же, где восстание было нужнее всего - в Валахии и Болгарии, - оно так и не началось8.
В целом православная верхушка на Дунае и Балканах не оказала России значимого содействия во время похода, а после неудачи российских сил на Пруте довольно быстро отошла от прежних замыслов. Так, занял проавстрийскую позицию митрополит Антим9. «Смена вех» имела причины: с конца XVII в. австрийские Габсбурги вели в отношении православного населения интегративную политику - включали аристократию и духовенство в систему имперского управления, наделяли привилегиями10.
К тому же австрийская дипломатия в дунайских делах имела традиционно большой вес. Так, русский представитель на Босфоре П.П. Шафиров летом 1712 г. констатировал, что Ф. Ракоци стремится к компромиссу с австрийцами, обращения же его к России - лишь
«лукавство». На Австрию переориентировался и Д. Кантемир - союзник Петра I, что выяснилось вскоре после возвращения русской армии с Прута. В сообщениях П.П. Шафирова указывалось: пребывание Д. Кантемира после Прутского похода на южных границах России (в Харькове) не служит более стимулом для православной знати, шведской дипломатии дает повод для инсинуаций, а связи бывшего господаря с врагами России в канун минувшей русско-турецкой войны выглядят все более двусмысленными. «Как здесь слышу,
- констатировал дипломат, - человек зело превратной и фалшивой, и [крымскому] хану друг великой был... А ему истинно по здешним его поступкам верить нечего, ибо и на патриарха, и на брата своего, и на мултянского [господаря] доводил турком.»11.
Сложившиеся условия означали, что шаги России в защиту православия на Дунае лишены смысла, а союз с Австрийской монархией на турецком и балканском направлениях не имеет альтернативы. Концом Прутской эпопеи для Петра I стали указы о поселении на пограничных юго-западных землях сербских, молдавских и иных выходцев, пострадавших в период похода русской армии12.
Дальнейшие перипетии Северной войны подтвердили отсутствие опор для православной солидарности и, соответственно, определили критический пересмотр Петром I и давнего украино-мол-давского проекта. С одной стороны, сказывался успешный натиск России на основном театре военных действий. По «Вечному миру» она была гарантом прав православных в Речи Посполитой. Тарно-гродская конфедерация и Люблинский трактат 1716 г. обеспечили Петру I перевес в Речи Посполитой, почему ему стало проще защищать православных (и их союзников - протестантов) в соседнем государстве самостоятельно и без передела границ13.
С другой стороны, давали себя знать последствия осечки на Пруте. Российское влияние на юге после 1711 г. сократилось: приходилось возвращать Турции ранее взятый Азов, упраздняя и заложенный в городе монастырь. Новой, враждебной Петру I силой выступали казаки: украинские - запорожцы, мазепинцы, орликовцы, и русские
- некрасовцы. Некрасовцы осели на Кубани после подавления движения К.А. Булавина, но едва в Бендерах возникла ставка Карла XII, их представители появились и там. В дальнейшем, установив общение с турецкими властями, запорожцы пытались восстановить разоренную в 1709 г. Запорожскую Сечь, некрасовцы - закрепиться под Азовом. Это добавило работы русским дипломатам: П.П. Ша-фиров и М.Б. Шереметев летом 1712 г. часто напоминали великому визирю, «чтоб оным ворам. в Сече не жить. Також дабы и бунтовщику Некрасову. не жить близ Азова. И чтоб везирь приказал их определить под команду турского паши, а не под ханскую, и поселил бы их где близ своих краев», только не на границе, «ибо от них кроме возмущения ничего не будет» и «всегда происходить будут ссоры и грабежи подданным царского величества»14.
В 1712-1713 гг. Турция выдвинула претензии на Правобережную Украину, видя в ней барьер против России и Речи Посполитой, защищаемый казаками - запорожцами и мазепинцами - под протекцией Крыма. В планы Порты входило также создать для них особую церковную структуру, во главе которой встанет «казацкий патриарх». Аналогичный проект предлагал Порте в 1712 г. и посол Швеции15. Духовным главой «в казацкой земле» Порта полагала сделать иерусалимского патриарха Хрисанфа (Нотара), что влекло для него конец отношений с Россией. Обозначившаяся перемена еще более подчеркнула кризис русских связей с верхушкой греческой иерархии на Востоке, отмеченный П.П. Шафировым и М.Б. Шереметевым. Зачислив патриарха Хрисанфа в число «добрых приятелей тур-ских», они добавляли: «и изо всех греков ни мы, ни Петр Андреевич [Толстой] не сыскали приятеля, ни доброго человека, и бегут от нас как от мору»16. Петр I, получив подобные известия, сделал свои выводы - российские контакты с восточными иерархами впредь стали сугубо формальными.
Османский проект православной «казацкой земли» под эгидой мусульманского Крыма не состоялся: в 1714 г. поляки выбили запорожцев с правобережья Днепра17. Не укоренились под Азовом и некрасовцы. Но в целом до конца Северной войны у России недоставало сил, чтобы снять остроту казачьего вопроса на южном по-граничье.
Среди важных факторов, определявших религиозную обстановку на юге в конце XVII - начале XVIII вв., было развитие католической экспансии. Миссионеры, появлявшиеся вблизи российских рубежей, происходили из разных монашеских орденов, однако в массе своей представляли те орденские подразделения, которые поддерживались австрийскими Габсбургами. Первыми в Россию проникли иезуиты, вслед за ними шли капуцины, францисканцы, доминиканцы - австрийские ставленники и выходцы из пределов, подвластных Австрийской монархии.
Рост влияния католичества мыслился европейцами как спутник их проникновения в неевропейские общества и не связывался с миссионерством как таковым. Так, М. Змаевич, один из сподвижников Петра I, и Д. Ферран, врач крымского хана, несмотря на разные политические вкусы, ставили одинаковую личную цель - распространение католичества в стране пребывания. Миссионерство же воспринималось современниками как предприятие сугубо политическое: тот же Д. Ферран считал нужным в антироссийских видах крестить черкесов, союзных Крыму, и отводил это поручение монаху-миссионеру в Бахчисарае18.
Для Габсбургов же и связанных с ними торговых кругов экспансия миссионеров составила часть стратегической задачи - проникновения в Азию. Австрийская монархия делала ставку на иезуитов и капуцинов, обладавших наибольшим опытом работы за пределами
Европы. России в Вене с конца XVII в. отводили особое назначение: вовлечь ее в войну с османами (тем самым снизив их натиск на Балканах) и получить с ее территории доступ к прямому восточному транзиту.
Укрепление русско-австрийских отношений в период Северной войны, важность союза с Австрией для Петра I открыли миссионерам двери: проповедь патеров среди армян, калмыков, горцев не встречала сопротивления. Более того, власти на местах помогали пришельцам, полагая их труд фактором европеизации и не задумываясь о прерогативах Русской православной церкви. До 1721 г., когда Коллегия иностранных дел предписала провести проверку положения католиков в Астрахани, деятельность миссионеров вообще не интересовала власти на юге19.
Русско-австрийское охлаждение 1718-1720 гг. из-за нежелания Габсбургов признавать императорский титул Петра I не повлекло за собой ухудшения положения австрийских миссионеров в регионе. Как следствие, австрийская дипломатия трактовала присутствие миссионеров здесь как важное средство влияния на Россию.
Наибольший успех на российском юге ожидал капуцинов. В 1755 г. власти проводили в Астрахани дознание по обвинениям армяно-григорианским духовенством капуцинов во вторжении в его приходы и «похищении паствы»20. Во время разбирательства один из миссионеров составил челобитную на имя Елизаветы Петровны, где заявлял, что со времени приезда в Россию патеры пребывали в готовности переводить иноземцев «из армянского, персидского, турецкого, арапского и протчих законов», занятых в городе торговлей, «в свой римский закон. по их добровольному желанию.»21. Иными словами, дело у миссионеров строилось широко, с охватом всех вовлеченных в коммерцию этноконфессиональных групп, и можно не сомневаться, что его именно так и поставили с начала XVIII в.
Одним из главных экономически сильных религиозных меньшинств Восточной Европы были армяне, обладавшие системой взаимопомощи и связями с единоверцами от Средиземного моря до Индии22. Капуцины активно взялись за работу с армянами, в том числе и в России. В 1738 г. российские власти проинспектировали католическую часовню в Нежине, служившую на деле миссионерским центром. Инспекция показала, сколь основательно отнеслись австрийские власти и капуцины к организации пропаганды католичества среди армян. На средства, поступавшие из австрийских пределов («из получаемых с вершков с того капитала, которой у Его римско-императорского Величества находится», - уточнялось в одном из документов), построили часовню с небольшим, но постоянным штатом - два клирика, один из которых назначался на вакансию с обязательным знанием армянского языка, всего же в год на содержание этой часовни и миссионеров шла одна тысяча «реинских
гулденов»23.
Подобные усилия принесли плоды: материалы Коллегии иностранных дел 1750-х гг. о капуцинах красноречиво свидетельствуют, что на юге миссионеры создали армяно-католическую сеть с крупнейшими общинами в Нежине и Астрахани уже к исходу 1730-х гг. Наибольшая их активность пришлась именно на время Северной войны.
Работа патеров носила системный и трансграничный характер. В 1700-е гг. армянское духовенство в России постоянно жаловалось администрации на миссионеров, вторгающихся в армяно-григорианские приходы. В Персии в то же время росло количество аналогичных жалоб армянского католикоса персидским властям на кармелитов и других миссионеров24. Здесь давал себя знать общий натиск орденов на Востоке, составной частью которого стало давление на армян. Согласованность в действиях миссионеров в свое время подтверждал русский консул в Гиляне: он докладывал, что капуцины в России и Персии ведут тайную переписку25. В 1730-1740-е гг., как показывают документы, патеры были готовы, используя Астрахань как базу, начать проповедовать на Северном Кавказе и добивались на это разрешения российских властей26.
Неудачный для Петра I исход дела на Пруте повлек упадок российского влияния и рост экспансионистских планов Турции на Северном Кавказе. В регионе издавна утвердились казаки-старообрядцы - беглецы с Дона, подчинившиеся крымскому хану. В 1708 г. силы нелояльного казачества в регионе пополнили некрасовцы, закрепившиеся на Кубани к 1711 г. также с одобрения Крыма27, и турецкая сторона возымела виды использовать их против России вкупе с Кубанской Ордой, являвшейся частью Крымского ханства. В 1712 г. в российских отношениях с кабардинскими князьями остро встал вопрос о беглых холопах-христианах: владетели домогались их выдачи, угрожая в противном случае перейти в подданство Турции28. В 1715 г. поражение от Кубанской Орды потерпел калмыцкий Аюка-хан, после чего его связи с российской стороной ослабли. В итоге Россия ощутила недостаток поддержки в регионе.
В этих обстоятельствах российская политика на Северном Кавказе, начиная с 1714-1715 гг., предусматривала развитие отношений с Кабардой и калмыками, а также привлечение в подданство ближайших кавказских владетелей. Дагестан и Ширван воспринимались как сфера влияния Персии, но посольство А.П. Волынского выявило ее слабость и, соответственно, угрозу утверждения Турции на берегу Каспия. Как следствие, встал вопрос о присоединении каспийских провинций и выселении оттуда шиитов, которых полагали опорой Персии29.
Подобный шаг требовал усиления позиций в Закавказье. Здесь Россия считала опорой Грузию, между тем в ее правящем доме имел место раскол из-за перехода в ислам ряда видных его членов и шед-
шей с 1716 г. феодальной войны. К тому же среди грузинских феодалов и церковных иерархов многие ориентировались не на Россию, а на Европу, в первую очередь на Францию, что объяснялось засильем в Грузии миссионеров-французов. В 1713-1716 гг. грузинский монах-униат Саба (С. Орбелиани), совершил поездку во Францию для переговоров с королем Людовиком XIV и папой Климентом XI о возведении на престол Картли царя-христианина. С XVII в. в Грузии действовали театинцы, капуцины, кармелиты, в 1715 г. официально открылась католическая миссия. Миссионеры имели влияние на представителей царских домов, посредничали в их переговорах, подталкивали к союзу со странами Европы, заинтересованными в торговых путях на Восток через Грузию30.
Российскую поддержку получал царь Вахтанг VI - противник перехода правящей династии Картли в ислам. Однако и ему пришлось сменить веру при шахском дворе, чтобы возвратиться в Грузию из почетного плена и вернуть себе трон. Сам царь отличался католическими симпатиями и держал при себе советников-миссионеров. Миссионеры же дали образование Вахушти Багратиони, внебрачному сыну Вахтанга и одному из его доверенных людей (позже он стал известен как историк). Опора Вахтанга в среде аристократии была шаткой, много большими симпатиями пользовался его враг Константин (Мухамед-кули-хан), кахетинский царь-мусульманин.
Поиски союзников привели Россию в конце Северной войны к контактам с армянами Закавказья - меликами Карабаха, боровшимися против Персии на свой страх и риск, а также католикосами в Эчмиадзине и Гандзасаре31. В итоге обстановка на Кавказе оставалась сложной, предъявляла России новые вызовы в условиях соперничества с Турцией.
Победоносное окончание Северной войны поставило Петра I перед необходимостью заняться вопросами восточной политики. Предпосылки для этого определились, идейные же подходы к политико-дипломатической сфере нуждались в коррективах. Итог истекших лет петровского правления здесь не был радужным: прежние попытки строить политику на основе конфессиональной общности не увенчались успехом, более того, обозначился крах «православной дипломатии». Геополитические интересы России на Востоке нуждались в более глубоком осмыслении, которое соответствовало бы масштабу петровских перемен.
Примечания Notes
1 Ряжев А.С. Вероисповедная политика русского «просвещенного абсолютизма»: история изучения // История и историки, 2005: Историографический вестник. Москва, 2006. С. 84-86.
2 Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф.10. Оп. 10/1. Д. 1 (1751 - 1758); Д. 1 (1759 - 1761); Д. 1 (1762); Д. 2 (1738).
3 Суляк С. Миссия митрополита Гедеона: неосуществленный геополитический проект // Русин. 2006. № 2. С. 24, 25.
4 Гузевич Д., Гузевич И. Великое посольство. Санкт-Петербург, 2003. С. 17-20; Лещиловская И.И. Петр I и Балканы // Вопросы истории. 2001. № 2. С. 46-48.
5 Теплов В.А. Русские представители в Царьграде в 1496 - 1891: Исторический очерк. Санкт-Петербург, 1891. С. 21-49; БогословскийМ.М. Петр I: Материалы для биографии. Т. 5. Ленинград, 1948. С. 44-95.
6 Артамонов В.А. Россия и Речь Посполитая после Полтавской победы (1709 - 1714). Москва, 1990. С. 68-70.
7 Лещиловская И.И. Петр I и Балканы // Вопросы истории. 2001. № 2. С. 49.
8 Артамонов В.А. Россия и Речь Посполитая после Полтавской победы (1709 - 1714). Москва, 1990. С. 80-85.
9 Гвинчидзе О.Ш. Антим Ивериец. Тбилиси, 1989. С. 146-148.
10 Костяшов Ю.В. Сербы в Австрийской монархии в XVIII веке. Калининград, 1997. С.140-142.
11 Артамонов В.А. Россия и Речь Посполитая после Полтавской победы (1709 - 1714). Москва, 1990. С. 98, 176; Базарова Т.А. Русские дипломаты при османском дворе: Статейные списки П.П. Шафирова и М.Б. Шереметева 1711 и 1712 гг. = Russian Diplomats at the Ottoman Court: Stateinye Spiski of Petr Shafirov and Mikhail Sheremetev in 1711 and 1712: Исследование и тексты. Санкт-Петербург, 2016. С. 488, 489, 490, 492.
12 Политические и культурные отношения России с югославянскими землями в XVIII в.: Документы. Москва, 1984. С. 51, 53, 64.
13 Lewitter L.R. Peter the Great and the Polish Dissenters // The Slavonic and East European Review. 1954, December. Vol. XXXIII. № 80. P. 88-97.
14 Базарова Т.А. Русские дипломаты при османском дворе: Статейные списки П.П. Шафирова и М.Б. Шереметева 1711 и 1712 гг. = Russian Diplomats at the Ottoman Court: Stateinye Spiski of Petr Shafirov and Mikhail Sheremetev in 1711 and 1712: Исследование и тексты. Санкт-Петербург, 2016. С. 496, 508, 512.
15 Базарова Т.А. Русские дипломаты при османском дворе: Статейные списки П.П. Шафирова и М.Б. Шереметева 1711 и 1712 гг. = Russian Diplomats at the Ottoman Court: Stateinye Spiski of Petr Shafirov and Mikhail Sheremetev in 1711 and 1712: Исследование и тексты. Санкт-Петербург, 2016. С. 479-483.
16 Базарова Т.А. Русские дипломаты при османском дворе: Статейные списки П.П. Шафирова и М.Б. Шереметева 1711 и 1712 гг. = Russian Diplomats at the Ottoman Court: Stateinye Spiski of Petr Shafirov and Mikhail Sheremetev in 1711 and 1712: Исследование и тексты. Санкт-Петербург, 2016. С. 492, 493.
17 Артамонов В.А. Россия и Речь Посполитая после Полтавской победы (1709 - 1714). Москва, 1990. С. 44, 47, 51, 116, 150.
18 Андреев А.Н. Российские «инородцы» в XVIII веке и западно-христианское влияние // Вестник Южно-Уральского государственного уни-
верситета. Серия: Социально-гуманитарные науки. 2010. № 28 (204). С. 7, 8.
19 Толстой Д.А. Римский католицизм в России. Т. 1. Санкт-Петербург, 1876.С. 173.
20 АВПРИ. Ф. 10. Оп. 10/1. Д. 1 (1751 - 1758). Л. 7; Д. 1 (1759 - 1761). Л. 1.
21 АВПРИ. Ф. 10. Оп. 10/1. Д. 1 (1751 - 1758). Л. 5об.
22 Григорян В.А. История армянских колоний Украины и Польши (Армяне в Подолии). Ереван, 1980. С. 49-52.
23 АВПРИ. Ф. 10. Оп. 10/1. Д. 1 (1759 - 1761). Л. 6-7, 184-187; Д. 1 (1762). Л. 20.
24 Эзов Г.А. Сношения Петра Великого с армянским народом: Документы. Санкт-Петербург, 1898. С. XVI-XIX.
25 Толстой Д.А. Римский католицизм в России. Т. 1. Санкт-Петербург, 1876. С. 174, 175.
26 АВПРИ. Ф. 10. Оп. 10/1. Д. 1 (1751 - 1758). Л. 27-29.
27 Аваков П.А. «.И живут во всяком непорятке»: Документы РГА ВМФ о жизни казаков-некрасовцев в Крымском ханстве: 1711 г. // Исторический архив. 2015. № 4. С. 26-28.
28 Сотавов Н.-п. А. Северный Кавказ в русско-иранских и русско-турецких отношениях в XVIII в.: От Константинопольского договора до Кю-чук-Кайнарджийского мира, 1700 - 1774. Москва, 1991. С. 56.
29 Рахаев Д.Я. Северный Кавказ в русско-турецких отношениях в годы Северной войны (1700 - 1721) // Вестник Саратовского государственного социально-экономического университета. 2007. № 2 (16). С. 170; Махмудова К.З. Кавказский вектор в восточной политике Петра I (1700 - 1722 гг.) // Вестник Владикавказского научного центра. 2015. Т. 15. № 1. С. 7.
30 Татишвили В.И. Грузины в Москве: Исторический очерк (1653 -1722). Тбилиси, 1959. С. 68-74; Табагуа И.М. Из истории франко-грузинских отношений в первой четверти XVIII века // Французский ежегодник: Статьи и материалы по истории Франции. 1969. Москва, 1971. С. 23-40.
31 Эзов Г. А. Сношения Петра Великого с армянским народом: Документы. Санкт-Петербург, 1898. С. XL-XLIX.
Автор, аннотация, ключевые слова
Ряжев Андрей Сергеевич - канд. ист. наук, ведущий научный сотрудник, Калмыцкий научный центр, Российская академия наук (Элиста)
riazhev@yandex.ru
Впервые в историографии рассматривается роль религиозного фактора в дипломатии Петра I на южных рубежах России в годы Северной войны, особенно после Прутского похода. Комплекс дипломатических мер Петра I, которые затрагивали область религии, предпосылки и главные направления его религиозной политики на юге страны раскрываются в статье на основе малоизвестных материалов, архивных и печатных. В частности, автором была использована практически неизвестная специалистам
подборка документов Коллегии иностранных дел о положении европейских христианских исповеданий в южных областях России в первой половине XVIII в. и об их взаимосвязях с другими конфессиями. Особое внимание уделяется отношениям с православными церквями и народами на Балканах и Ближнем Востоке. В частности, оцениваются геополитические проекты, направленные на создание буферных государственных образований, основанных на этнической и религиозной общности с Россией ради противодействия Крымскому ханству и Османской империи. Также рассматриваются меры по отношению к миссионерам-католикам, продвигавшимся на Восток и в Россию при поддержке монархии Габсбургов. Наконец, показываются шаги российской дипломатии по урегулированию религиозных сложностей и конфликтов на Кавказе. Автор приходит к выводу о кризисе российских дипломатических подходов, основанных на конфессиональной солидарности с православными церквями и народами, в начале XVIII в. По мнению автора, это привело к отходу Петра I от стереотипов эпохи средневековья, к формированию новых идейных императивов в области внешней политики.
Петр I, Северная война, Коллегия иностранных дел, Прутский поход, религиозная политика, православие, католицизм, ислам, Русская православная церковь, Армянская григорианская церковь, католический миссионер, Крымское ханство, Османская империя, Северный Кавказ, Грузия, Астрахань.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Andreyev, A.N. Rossiyskiye "inorodtsy" v XVIII veke i zapadno-khris-tianskoye vliyaniye [Russian "Foreigners" and Western Christian Influence in the 18th Century.]. Vestnik Yuzhno-Uralskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Sotsialno-gumanitarnye nauki, 2010, no. 28 (204), pp. 6-11. (In Russian).
2. Leshchilovskaya, I.I. Petr I i Balkany [Peter I and the Balkans.]. Voprosy istorii, 2001, no. 2, pp. 46-58. (In Russian).
3. Lewitter, L.R. Peter the Great and the Polish Dissenters. The Slavonic and East European Review, 1954, December, vol. XXXIII, no. 80, pp. 75-101. (In English).
4. Makhmudova, K.Z. Kavkazskiy vektor v vostochnoy politike Petra I (1700 - 1722 gg.) [The Caucasus Vector of Peter I's Eastern Policy (1700 -1722).]. Vestnik Vladikavkazskogo nauchnogo tsentra, 2015, vol. 15, no. 1, pp. 5-8. (In Russian).
5. Rakhayev, D.Ya. Severnyy Kavkaz v russko-turetskikh otnosheniyakh v gody Severnoy voyny (1700 - 1721) [The North Caucasus in Russian-Turkish Relations during the Northern War, 1700 - 1721.]. Vestnik Saratovskogo gosudarstvennogo sotsialno-ekonomicheskogo universiteta, 2007, no. 2 (16), pp. 168-171. (In Russian).
6. Sulyak, S. Missiya mitropolita Gedeona: neosushchestvlennyy geo-politicheskiy proyekt [Metropolitan Gideon's Mission: An Unrealized Geopolitical Project.]. Rusin, 2006, no. 2, pp. 19-29. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
7. Ryazhev, A.S. Veroispovednaya politika russkogo "prosveshchennogo absolyutizma": istoriya izucheniya [The Religious Policy of Russian "Enlightened Absolutism": A History of Study.]. Istoriya i istoriki, 2005: Istoriogra-ficheskiy vestnik [History and Historians, 2005: Historiographical Bulletin.]. Moscow, 2006, pp. 84-86. (In Russian).
8. Tabagua, I.M. Iz istorii franko-gruzinskikh otnosheniy v pervoy chetverti XVIII veka [From the History of French-Georgian Relations in the First Quarter of the 18 Century.]. Frantsuzskiy ezhegodnik: Stati i materialypo istorii Frantsii, 1969 [The French Yearbook: Articles and Materials on the History of France, 1969.]. Moscow, 1971, pp. 23-40. (In Russian).
(Monographs)
9. Artamonov, V.A. Rossiya i Rech Pospolitaya posle Poltavskoy pobedy (1709 - 1714) [Russia and the Polish-Lithuanian Commonwealth after the Victory at Poltava, 1709 - 1714.]. Moscow, 1990, 205 p. (In Russian).
10. Bazarova, T.A. Russkiye diplomaty pri osmanskom dvore: Stateynyye spiski P.P. Shafirova i M.B. Sheremeteva 1711 i 1712 gg. = Russian Diplomats at the Ottoman Court: Stateinye Spiski of Petr Shafirov and Mikhail Sheremetev in 1711 and 1712: Issledovaniye i teksty [Research and Texts.]. St.-Petersburg, 2016, 863 p. (In Russian).
11. Bogoslovskiy, M.M. Petr I: Materialy dlya biografii [Peter the Great: Biographical Materials]. In 5 vols. Leningrad, 1948, vol. 5, 312 p. (In Russian).
12. Grigoryan, V.A. Istoriya armyanskikh koloniy Ukrainy i Polshi (Army-ane v Podolii) [The History of the Armenian Colonies in Ukraine and Poland: The Armenians in Podolia.]. Yerevan, 1980, 291 p. (In Russian).
13. Guzevich, D.; Guzevich, I. Velikoye posolstvo [The Grand Embassy of Peter the Great.]. St.-Petersburg, 2003, 305 p. (In Russian).
14. Gvinchidze, O.Sh. Antim Iveriets [Anthim the Iberian.]. Tbilisi, 1989, 261 p. (In Russian).
15. Kostyashov, Yu.V. Serby v Avstriyskoy monarkhii v XVIII veke [Serbs in the Austrian Monarchy in the 18th Century.]. Kaliningrad, 1997, 220 p. (In Russian).
16. Sotavov, N.-p. A. Severnyy Kavkaz v russko-iranskikh i russko-turetskikh otnosheniyakh v XVIII v.: Ot Konstantinopolskogo dogovora do Kyuchuk-Kaynardzhiyskogo mira, 1700 - 1774 [The North Caucasus in Russian-Iranian and Russian-Turkish Relations in the 18th Century: From the Treaty of Constantinople to the Peace of Kuciuk-Kainargi, 1700 - 1774.]. Moscow, 1991, 221 p. (In Russian).
17. Tatishvili, V.I. Gruziny v Moskve: Istoricheskiy ocherk (1653 - 1722)
[Georgians in Moscow: A Historical Essay (1653 - 1722).]. Tbilisi, 1959, 231 p. (In Russian).
18. Teplov, V.A. Russkiye predstaviteli v Tsargrade v 1496 - 1891: Is-toricheskiy ocherk [Russian Representatives at Constantinople, 1496 - 1891: A Historical Essay.]. St.-Petersburg, 1891, 73 p. (In Russian).
19. Tolstoy, D.A. Rimskiy katolitsizm v Rossii [Roman Catholicism in Russia.]. In 2 vols. St.-Petersburg, 1876, vol. 1, 537 p. (In Russian).
Author, Abstract, Key words
Andrey S. Ryazhev - Candidate of History, Leading Researcher, Kalmyk Scientific Center, Russian Academy of Sciences (Elista, Republic of Kalmykia, Russia)
riazhev@yandex.ru
The article is the first attempt in historiography to examine the role of the religious factor in the diplomacy of Peter I on the southern borders of Russia during the Great Northern War, particularly, after the Prut River Campaign. A series of diplomatic measures by Peter I related to the area of religion, the background to and key directions of his religious policy pursued on the south of the country are presented on the basis of little-known archival and other published materials. In particular, the author uses a selection of documents, practically unknown to specialists, from the Collegium of Foreign Affairs concerning European Christian confessions in southern regions of Russia in the first half of the 18t century and their connections with other confessions. Special attention is paid to Orthodox churches on the Balkans and in the Middle East. The author evaluates geopolitical projects aimed at establishing buffer state formations based on the ethnic and religious unity with Russia to counter the Crimean Khanate and the Ottoman Empire. Also, the author analyzes measures toward Catholic missioners, supported by the Habsburg monarchy, who moved eastward to Russia. Finally, the article describes the efforts made by Russian diplomacy to settle religious difficulties and conflicts in Caucasus. The author arrives at the conclusion about the crisis of the Russian diplomatic approaches based on confessional solidarity with Orthodox churches and peoples in the early 18t century. According to the author, this made Peter I depart from medieval stereotypes and embark upon new ideological imperatives in the area of foreign policy.
Peter I, Great Northern War, Collegium of Foreign Affairs, Prut River Campaign, religious policy, Orthodoxy, Catholicism, Islam, Russian Orthodox Church, Armenian Apostolic Church, Catholic missionary, Crimean Khanate, Ottoman Empire, North Caucasus, Georgia, Astrakhan.
