CC BY
78
Филологические науки
УДК 39:392.9
Жамсаранова Раиса Гандыбаловна Raisa Zhamsaranova
РЕГИОНАЛИЗМЫ КАК ЯВЛЕНИЕ ЭТНОЯЗЫКОВОГО СУБСТРАТА
REGIONALISMS AS PHENOMENON OF ETHNO LINGUISTIC SUBSTRATE
Рассматривается явление языкового субстрата как феномена лингвистического характер, проявившегося, в частности, в лексике. Мы не исключаем возможности рассматривать часть лексикографически зафиксированных лексем известного «Словаря русских говоров Забайкалья» [см.: 20] не как диалектизмы, а как регионализмы. Регионализм представляет собой реликт прежнего «тунгусского» языка, некоего языка-койне исторической Даурии. Принято различать тунгусо-маньчжурские языки, к которым относятся и эвенский, и эвенкийский языки. Однако так называемого «тунгусского» языка не существует, хотя такие народности как эвенки и эвены в этнографической литературе известны как тунгусы. Потому необходимо детальное изучение так называемого языка-койне на котором разговаривало автохтонное население и условно называемого нами «тунгусским» языком. Полагаем, что от этого языка в современных региональных языках (не исключая и русский) «остались» некоторые слова — слова-регионализмы как проявление языкового субстрата.
Принято считать, что становление русского языка в Забайкалье произошло под влиянием, в основном, севернорусского говора. Однако на основании изученной ономастической (в первую очередь, топонимической) лексики региона мы не исключаем наличия языкового субстрата и в апеллятивной лексике русского языка, определяемого нами как регионализмы. Их возможное наличие в лексике русскоязычного населения Забайкалья обусловлено, прежде всего, диахронной социолингвистической ситуацией на территории исторической Даурии
The article deals with such a phenomenon as regionalism. Regionalisms are widely spread by modern Russianspeaking population of Zabaykalie as steady and of everyday usage words. Regionalisms are relicts of ancient Tungus language — language as means of crosscultural communication of different tribes of historical Dauriya. Perhaps some of these words are appreciated as dialect forms of Russian language (some regional investigators receive such words as the examples of Russian dialects of North-Russian origin). But we suppose to interpret their origin of some another source, that is as the result of diachronic linguistic interference and convergent processes. Supposition about the diachronic Ural-Altaic linguistic unity which covered huge central Asian territory including the territory of Eastern Transbajkalye can be realized through linguistic investigation as well as propriety and appellative lexicon of Tungus language of historical Dauriya
По нашему мнению, они имеют другие истоки и их наличие обусловлено рядом причин, которыми являются не только межъязыковая интерференция, но и, что более вероятно, языковые процессы конвергентного характера, что подтверждается более глубоким исследованием семантики лексем-реги-онализмов. Гипотетическая версия о наличии диа-хронного урало-алтайского языкового союза, охватывавшего территорию и Восточного Забайкалья в том числе, находит подтверждение как в проприаль-ной, так и апеллятивной лексике, уходящей истоками в т.н. «тунгусский» язык
Ключевые слова: регионализм, этноязыковой субстрат, «тунгусский» язык, историческая Да-урия
Key words: regionalism, ethno linguistic substrate, Tungus language, historical Dauria
Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 13-0400040
Статья посвящена анализу определенных лексем, функционирующих в региональных языках — русском и бурятском. Лексико-семантическое сходство некоторых из них дает основание полагать об их общем языке-источнике, позволяет относить их к регионализмам, к которым мы отнесли также и местные географические термины, бытующие в речи забайкальцев.
Одним из таких слов является лексема выть, которая описана во многих лексикографических изданиях русского языка [16, С. 455]. Для составления Словаря древнерусского языка, по указанию самого И.И. Срезневского, должны были служить тексты русских письменных памятников Х1У-ХУ вв. Помимо слов, обозначающих религиозно-церковные реалии, что обосновывает их ссылку на источники XI в., зафиксированное слово выть в значениях «участок земли, иногда реки и озера, со всеми или некоторыми угодьями < выть звериных, бобровых и рыбных ловлей... выть означала известное число дворов при раскладке податей. В межевании выть была определенная поземельная мера; она считалась при измерении дворцовых и поместных земель в 12 чет-
вертей доброй земли...; и опять мужику четыре выти, четыре раза есть, двенадцать часов работать...» [16, С. 455] относится к источникам XV в.
В «Этимологическом словаре русского языка» А.Преображенского этимология слова выть в значениях «доля земли; (обл. арх.) пора, час еды; время от еды до еды, т.е. треть рабочего дня», как и в «Этимологическом словаре русского языка» М. Фасмера вслед за Потебней А.А. возводится к санскритскому значению ütis «понуждение, поддержка, одобрение, средства к жизни»; «удовольствие, наслаждение...» [10, С. 105; 17, С. 371-372]. Любопытно, что у Преображенского зафиксировано сопоставление слова выть с финским словом vuitti «доля, часть» с пометой, что финское слово может быть заимствованием из русского [10; С. 195]. Напомним, что в Словаре И.И. Срезневского одно из значений слова выть имело помету как диалектное слово, бытующее, в частности, в Орловской губернии как «часть села»; в Рязанской и Тверской губерниях как «участок при разделе полей и лугов» [16, С. 455]. Интересно заметить, что в Словаре И.И. Срезневского слово выть в качестве диалектного записано в контексте, исходя из которого можно понять, что слово выть было употребительно в речи терских казаков (ср. «береговые наши терские обедать садятся: первая выть. В 3 часа за полдень оно (солнышко)
на шалоник: вторая выть, береговые поужинают..») именно в своем коннотатив-ном значении по отношению к общепринятому «доля земли».
Таким образом, слово выть в лексическом фонде русского языка, судя по лексикографическим источникам, широкоупотребительно, полисемантично, однако при этом не имеет надежного этимологического объяснения как исконно славянского слова. При этом следует заметить, что всеми составителями этимологических словарей русского языка отмечалась трудность при этимологизации данного слова. Однако, исходя из того, что данное слово позже получило свое дальнейшее развитие в языке (ср. фраз. переколачиваемся с выти на выть и не знаем как быть; по три выти зараз отхлестывает; заморить выть — «утолить голод»; по зимам выти коротки (т.е. рабочее время от еды до еды и т.п. (ср. сл. Даля, 3, С. 152) [4, С. 73-74], можно судить о степени глубокого укоренения слова в лексику русского языка.
Поэтому общепринятое в среде русистов-диалектологов мнение об исконности этого слова в языке никоим образом не проясняет то, каким образом (или из какого языка) это слово попало в лексический фонд русского языка; почему оно не имеет лексико-семантических параллелей с другими славянскими языками; чем объяснима полисемия слова выть в русском языке ( напр. от значения «пай; надел, участок земли» до значения «пора, час еды; время от еды до еды»)?
Не исключено, что адекватным ответом на все эти вопросы может являться предположение о заимствованном характере этого, казалось бы, исконно русского слова. Это предположение обусловлено также и тем, что слово выть имеет лексикографическую фиксацию в региональных Словарях русского языка, отражающих этапы становления и распространения русского языка на территории Забайкалья. Напомним, что общепринятым является мнение о том, что на русификацию аборигенного населения Прибайкалья в целом, и Забайкалья, в частности, оказали влияние как
колонизационная политика Российской империи со второй половины XVII в., так и то, что языковая среда казаков П. Бекетова, первыми построивших Читинское Плот-бище, Нерчинский и Аргунский остроги на территории исторической Даурии, считается преимущественно северно-русского происхождения, т.е. основным диалектом первых русскоязычных людей следует считать именно северно-русский диалект.
Данное слово в недалеком прошлом (примерно до 70-х гг. XX в.) было широкоупотребительно в быту современного русскоязычного населения Забайкалья, входило в состав фразеологических оборотов — «... чужа (< чужая) выть до порога»; «как выт-на бушь (< будешь) работать!»; «на чужу (< чужую) выть рта не разевай!»; «своей выти не хватат (< не хватает)» [ПМА 2009-2011 гг.]. В «Словаре русских говоров Забайкалья» слово выть определено как «пай; определенная доля» [20, С. 84]. Однако лексикографические примеры — «моя выть в этом деле небольшая (с. Галкино, Шлк.); со своей вытью только слезы глотать. (Смоленская В.; выть продал, в работниках остался)» — дают некоторое основание понимать слово выть в несколько ином аспекте значения, отличном от общепринятого «пай; определенная доля».
Любопытно, что одним из значений слова выть «аппетит» (никакой выти, ись (есть) не хочется) в «Словаре говоров старообрядцев (семейских) Забайкалья» [13, С. 91], а также слова вытный является «умный; деловой; старательный», которое наряду с другими значениями — «сытный» (еда вытная, долго дюжишь с этой едой); иллюстрирует наличие созначений, совпадая, таким образом, со значением прилагательного вытный, которое, согласно В.В. Виноградову, «. среди своих многообразных значений имело и такое отвлеченное, квалифицирующее значение как «хороший», возникшее из получивший достаточную выть» [4, С. 73-74].
Заметим, что атрибутивное вытный как производное от исходного выть обладает явно положительной семантикой ( ср. хороший; умный, деловой, старатель-
ный; сытный) при сопоставлении значений этой лексемы как в академических словарях русского языка, так и в словарях, имеющих региональный характер, например, в «Словаре говоров старообрядцев (се-мейских) Забайкалья», «Словаре русских говоров Забайкалья». Полисемия слова выть в русском языке от «. обозначения пая, надела земли, меры земли, тяглового участка, подати, еды, времени еды, рабочего времени и кончая общим значением участи, судьбы, рока» [4, С. 73-74], иллюстрирует возможные пути развития семантики, казалось бы, от исходного, т.н. номинативного значения слова до образного.
Возникает вопрос о первичности того или иного значения слова выть: действительно ли наличие пая земли, доли или надела земли являлось основанием для образования метонимического значения слова, т.е. «.значением участи, судьбы, рока»? Или же эти значения, как основное, так и дополнительное, представляют собой интерпретацию в русскоязычном сознании некоего иноязычного слова?
Опираясь на результаты изученного состояния ономастического субстрата в региональной топонимии, в частности, самодийского языкового пласта, подкрепленного наличием лексико-семантических параллелей в апеллятивной лексике селькупского и бурятского языков [6, С. 140147], мы обратились к исследованию т.н. регионализмов, представляющих, на наш взгляд, реликты исчезнувшего языка-койне на котором разговаривало население исторической Даурии до прихода служивых казаков П. Бекетова. Оказалось, что многозначность слова выть обусловлена не только вероятным фактом заимствования апеллятива в русский язык, но и более глубокими, диахронного характера, явлениями, дающими основание относить такую лексику к лексике субстратного происхождения. Известно, что явления субстрата могут быть объяснены уже из каких-то иных языков, некогда функционировавших на исследуемой территории.
Возможно, что именно в этом значении — «умный; деловой; старательный» — и
заключается исходное семантическое значение слова выть, которое сопоставимо, к примеру, с русским атрибутивным упорный; старательный. По-другому, значение слова вытный как «умный; деловой; старательный» ( человек) эксплицирует значимые характерологические признаки, представляющие собой базовые оценочные признаки, значимые для любой национальной культуры.
Однако, как это часто случается при смене языкового сознания населения, язык-койне, как правило, «сохраняет» разновременные, а потому и разноязыкие заимствования (и тем более с лексикой субстратного генеза), что неизбежно при смене этноязыкового сознания. Впоследствии, под влиянием языковой нормы языка-«победителя», в семантике субстратного апеллятива наблюдается трансформация значения. В связи со сменой языка у вторичной языковой личности уже на основе «нового» языка формируется особое понятийное поле, где исходное значение «живет» уже на периферии лексического значения слова. Не исключено, что, к примеру, семантика слова выть / вытный, будучи лексикографически зафиксированной в лексике русского языка, претерпела естественные изменения. Возможно, что основное, базовое значение, имеющее адекватное толкование из средств иного языка, обнаружило уже, к примеру, в русском вторичном языковом сознании уже свое дополнительное значение.
Поэтому значение слова-регионализма выть / вытный явно не имеет однозначного толкования только из средств русского языка, хотя и зафиксирована в Словарях русского языка. Отмечаемое многими исследователями наличие слова выть «участок земли, часть общинной земли», яросл., симб., «луговой участок на время сенокоса»; «время от завтрака до обеда и от обеда до ужина» в северно-русских говорах русского языка согласно «Словарю» Фасмера [17, I: 371-372] представляет пример очевидной семантической трансформации заимствованной лексики. Данный факт подтверждает, впрочем, как и содержание коммен-
тарий к происхождению слова выть, в которых сказано по поводу неясности этимологии этого слова, «инородность» слова в лексике русского языка.
Возможна гипотеза о региональном характере этого слова, которое согласно М. Фасмеру, «вначале было распространено только в пределах Новгорода и западной части Архангельской губернии», дающее нам основание воспринимать слово выть как результат конвергенции. Известно, что этот ареал по своей языковой ситуации имеет сходство с таким регионом, как Русский Север, в пределах которого отмечается естественное наличие конвергентной изоглоссии, к примеру, в географической терминологии. Поэтому изначально слово было, все-таки, зафиксировано как диалектное в русских говорах Новгородской и Архангельской губерний, что также дает почву для размышлений о заимствованном характере лексемы. Составитель ненецко-русского Словаря Н.М. Терещенко отмечает наличие в северных русских говорах отдельных слов ненецкого языка — местных географических терминов, слова, «. связанные в первую очередь с оленеводством, типом одежды и обуви, характерным для тундровых районов, тундровым бытом, которые, несомненно, взяты из ненецкого языка.» [14, С. 6] — лексических заимствований. Это не исключает возможности заимствования в фонд русского языка, например, из каких-то северно-самодийских или иных языков. Во всяком случае, этимология слова выть не получила достаточно убедительной трактовки только из лексических средств славянских языков, что дает возможность усомниться в авторитетности объяснения слова выть как исконно русского слова согласно М. Фасмеру, И.И. Срезневскому, А. Преображенскому, А.А. Потебне, В.В. Виноградову и др. При этом следует заметить, что речь идет вовсе не о значении слова выть, а, прежде всего, о вопросе исконности данного слова в лексиконе русском языке.
Любопытно, что В.В. Виноградов блестяще описал то, как полисемия слова не позволяет развиваться далее только од-
ному из значений слова на примере слова выть. В.В. Виноградов приводит пример того, как «в середине 60-х гг. XIX в. в связи с так называемыми «крестьянскими реформами» в России предполагалось создать административно-хозяйственную единицу, которая была бы меньше уезда, но больше волости и притом была «всесословною». Предложено из ряда многих существовавших наименований отдельных частей уезда такое слово как выть, которое по предложению профессора Н.В. Калачева являлось «совершенно русским, всем понятным и выражало бы в настоящем случае не только часть уезда, но и часть стана, потом оно очень удобно может быть соединяемо как прилагательное со всеми названиями, выражающими должности, собрания и проч., как-то: вытный сход, вытная изба (нынешнее волостное правление, волостной старшина, голова, начальник), вытный писарь, вытный пристав и т.п. Между собой выти различались бы названиями главного селения каждой выти: Салтыковская выть, Покровская, Ивановская и т.д.» [4, С. 73-74].
Предложение о введении новой административно-хозяйственной единицы не прижилось потому, что «оно противоречило живым тенденциям развития общенародного русского языка в ту эпоху.», т.к. «... так называемое номинативное значение слова неотделимо от других значений слова. Оно — их опора и общественно осознанный фундамент. Его иногда называют свободным значением слова, но и эта свобода его обусловлена социально-исторически» [4, С. 74].
Известно, что отделить заимствованную лексику, некогда вошедшую в лексический фонд языка-«победителя» от таковой более древнего происхождения — субстратной, довольно сложно. Смена этноязыкового сознания на отдельной территории, особенно во времена исторически отдаленные, явление повсеместное и закономерное. Подобные явления конвергент-но-интерферентного характера возможны и вероятны на любой территории по причи-
не естественного смешения народов и языков. Территория Восточного Забайкалья как часть огромного Циркумбайкальского региона также не составляет исключение. К тому же совершенно неизученное состояние этноязыковой ситуации региона в постмонгольский период истории Забайкалья дает основание для постановки многих вопросов, в том числе и по т.н. «тунгусскому языку».
Исследованное состояние ономастического пространства региона, включая и этнонимию, и субстратную топонимию, дает основание дифференцировать собственно эвенкийский, эвенский языки от «тунгусского». Обнаружилось наличие самодийского, тюркского, кетоязычного субстрата в онимии Восточного Забайкалья. Поэтому вопрос об этническом, языковом характере тунгусского, равно как и инород-ческо-бурятского населения региона, остается недостаточно разрешенным. Следует также иметь в виду, что согласно ревизским описям 1858 г. практически все тунгусское население Нерчинского уезда было обращено в православное вероисповедание, что естественным образом повлекло смену и антропонимикона, и этнической самоидентификации, как, впрочем, и языкового сознания, и языка.
Отсюда следует вывод о том, что реги-онализмы могут иметь очевидное субстратное (не исключая и адстратное) языковое происхождение и могут быть определены как «тунгусизмы», функционирующие в среде ныне русскоязычного, некогда бывшего тунгусского населения. Поэтому, исходя из данного предположения, мы полагаем о неоднозначном языковом начале регионализма выть, вытный.
Значение регионализма вытный, определяющее личностные характеристики отдельного человека и имеющее положительную коннотацию, возможно соотнести с лексемой ненецкого языка вы" (д) «настойчивость; упорство в достижении цели; старание» [14, с. 58; 65]. В лексике ненецкого языка образовано достаточное число производных (выда(сь) умудриться (что-либо сделать); выдута(сь) этн.
быть шаманом высшей квалификации; выдутана шаман высшей квалификации; выдалара(сь) почувствовать себя обессиленным; выдацга(сь) уставать, изнемогать от чего-либо; не выдерживать чего-либо; сдаваться, терпеть поражение, быть побежденным; выдара(сь) устать, изнемочь от чего-либо; сдаться, потерпеть поражение; выдарара(сь) почувствовать себя обессиленным, лишиться сил, обессилеть; вы"(д) этн. внушение; гипнотическое воздействие; странствование шамана по загробному миру с целью предсказания) [14, С. 58-59; 65] и т.д.), чтобы полагать об исконности слова в языке.
Семантика производных слов в ненецком языке отражает значимые этнокультурные понятия, присущие определенному этносу в определенный период его исторического и культурного развития. Для северных кочевников, жизнь которых всегда была полна лишений и невзгод, требовалась особая сила духа, особая жизненная воля, чтобы выжить. Естественно полагать, что данное слово представляет собой некую лакуну или пример безэквивалентной лексики, обнаруживая тем самым этнокультурную специфику поведенческих норм и клише.
Очевидно совпадение значений самодийской лексемы вы" ( д) и регионализма выть, подтверждаемое не только совпадением семантики, но и тем, что в говоре забайкальских семейских одно из значений ( вытный «умный; деловой; старательный») оказалось почти периферийным, а потому устаревшим. Это дает основание полагать, что данное слово в языке пришельцев-старообрядцев представляет собой пример возможного лексического заимствования. А факт лексикографической фиксации слова выть в «Словаре русских говоров Забайкалья» — это уникальный факт сохранения того самого языкового субстрата т.н. «тунгусского» языка Даурии.
В своих рассуждениях по поводу приоритетности этимологического объяснения слова выть из средств самодийских языков мы опираемся на известное мнение В.И. Абаева о таком явлении как наличие
перекрестных изоглосс в истории языков. «Перекрестные изоглоссы — универсальное явление в истории языков. Сущность этого явления состоит в том, что нет чистых и монолитных языковых систем, что в любом языке ( диалекте) наряду с господствующими, специфическими для него чертами выступают в виде единичных вкраплений элементы и признаки соседних языков (диалектов), при этом не в результате внешнего заимствования, а в результате исконной, органической неоднородности и пестроты участвовавших в его формировании компонентов» [1, С. 263].
Как пишет В.И. Абаев, так обстоит дело с современными диалектами, так было с языками и в древности. «Можно пойти еще глубже и усмотреть те же признаки взаимопроникновения в отношениях между разными языковыми семьями. Не раз отмечались черты близости индоевропейских языков с семитическими, кавказскими, угро-финскими, алтайскими» [там же], что естественным образом ставит проблему родства языков или же заимствования. Полагаем, что слово выть может представлять собой один из примеров явления перекрестных изоглосс, причем в языках далеко неродственных друг другу. Интересно также и то, что истоки этого взаимопроникновения слова из одного языка в другой уходят в очень далекое прошлое, будучи связанными с историей народов и народностей Северной Азии.
Также любопытно разрешить вопрос о путях заимствования этого слова ( и не только) в диалект старообрядцев, а именно — только ли факт двуязычия повлиял на появление этого слова в языке семейских? А также следует более подробно рассмотреть лексику семейских на предмет выявления и отделения южнорусских слов от иноязычных заимствований. Известны многочисленные примеры и в истории народов, и в языках, когда в состав языка-«победителя» (в данном случае — языка русских старообрядцев ) вследствие ассимиляционных процессов, неизбежных при колонизации любой территории, вливается определенное число лексики, прежде всего, имеющей лакунарный характер.
Постепенное «выветривание» основного семантического значения из лексемы, которую мы склонны относить к т.н. «тунгусскому» языку — языку населения исторической Даурии, привело к формированию «нового» значения данного регионализма (уже в фонде русского языка), обнаружившего одно из своих коннотативных значений. Причем подстановка исходного значения из северно-самодийского языка в контекст региональных текстов не противоречит смысловому содержанию выражения, что само по себе служит косвенным доказательством правомерности подобного сопоставления.
Наличие хорошего аппетита влечет за собой пропозициональность значения слова вытный как «хороший (работник)». Понятие «хорошего работника», т.е. «человека с хорошим аппетитом» естественным образом смыкается с понятием «умный; деловой; старательный» (о человеке или его характере). В отношении же такого значения слова выть как «участок земли; пай; доля», которое, по мнению многих исследователей, является старым, перенесённым из прежних мест обитания, а потому считающимся северно-русским диалектным словом, следует высказать следующее.
Исследователями топонимии на территории Русского Севера, которая входит в ареал северно-русского диалекта, в отношении лексики, в частности, местной географической терминологии, высказывалась мысль о наличии заимствований из, например, ненецкого языка, что естественно на территории контактирующих языков.
Поэтому значение слова выть как участок земли; доля; пай» является, на наш взгляд, переосмысленным значением исконно северно-самодийского слова. Самодийское слово, будучи занесенным на русскую языковую почву, не получило своего семантического развития в силу отсутствия обозначаемых им явлений. Однако на основе уже другого территориально-языкового сообщества (в Забайкалье) слово выть проявило свои скрытые значения, что выразилось в толковании этого слова в «Сло-
варе семейских» как «аппетит; умный; деловой; старательный».
При подобном сопоставлении регионального выть / вытный с северно-самодийской лексемой вы" ( д) естественным является вопрос о времени и характере происхождения слова в региональном говоре. Во-первых, возникает вопрос об исходной семантике фасмеровского слова выть. Какое значение этого слова является первичным, а какое (например, «время от завтрака до обеда и от обеда до ужина») — вторичным? Или же некорректно вообще сравнивать слово выть «участок земли, часть общинной земли», «луговой участок на время сенокоса»; «время от завтрака до обеда и от обеда до ужина», отмечаемое в северно-русских говорах русского языка с региональным словом выть / выт-ный «пай; определенная доля»; «аппетит» / «умный; деловой; старательный», «сытный»?
Во-вторых, нет однозначности по поводу исконности этого слова как общеславянского по своему происхождению. В-третьих, недостаточно изучено происхождение этого слова (нельзя исключить возможный факт лексикографического заимствования Л.Е. Элиасовым толкований слов из «Этимологического словаря русского языка» Фа-смера. Возможно, что под значением слова выть как доля имелась в виду судьба как доля, в вовсе не пай земли или участок) , его этимология, как и нельзя не принимать во внимание то, что подобные слова-регионализмы могут представлять собой пример интерференции — взаимодействия языковых систем в условиях двуязычия. С этой позиции закономерно предполагать, что забайкальские регионализмы являют собой результат наличия контактной или субстратной конвергенции как следствие диахронного урало-алтайского языкового союза, постулируемого нами в пределах и Забайкалья.
Данное предположение о языковом происхождении слова выть / вытный подтверждает в очередной раз наличие самодийского субстрата в ономастической системе региона, определяя тем самым пер-
спективу изучения иных региональных текстов в этом направлении.
Широкоупотребительно в региональной лексике слово сивер в значении «северный ветер»; «не освещаемое солнцем место, северный склон горы» [20, С. 376], которое сопоставимо со словом сивер «северный ветер» (арханг.); сиверы (мн. ч.) «северные склоны гор» (вост.-сиб.) [17, С. 616]. В комментариях к этим словам сказано только, что слова сивер и сиверы «связаны с север...», что, естественно, никоим образом не позволяет считать эти слова только русскими по происхождению. По полевым данным, нами зафиксированы также два значения слова сивер «1. северный ветер; 2. северный склон горы» [ПМА 2004-2010 гг.].
Этот регионализм привлекателен для исследования тем, что, по нашему мнению, в лексике бурятского языка имеется синонимичное лексеме сивер «северный ветер» слово жабар «хиус; ветер-верховик ( не сильный, но резкий и очень холодный ветер, обычно дующий с верховьев пади) » [2, С. 230] или форма жавар, употребляемая в устной речи и обозначающая понятие резкого, холодного ветра (ср. жавартай «холодно; с резким ветром» /бур./). Бурятское слово жавар / жабар, также обозначающее понятие северного ветра (все-таки именно северный ветер бывает холодным), как и «тунгусское» сивер, может представлять собой заимствование из тунгусского или же наоборот.
Учитывая сингармонию гласных в бурятском языке, предполагаем, что сивер и жавар / жабар являются по сути одним и тем же словом, именующим одно и то же понятие. Объясним и переход согласного с- в ж- бурятского слова жавар, равно как и -в- в -б- словарного варианта жабар. Вероятно, что исходная аффриката дж- какого-то «тунгусского» диалекта «перешла» в бурятское ж-; переход согласной -в- в -б-бурятского слова жабар очевиден, однако укажем, что согласная -в- сохранилась в форме жавар. Из этого сопоставления очевидно какое-то адстратное начало этих слов, которые могут быть обнаружены в
финно-угорских, самодийских или палеоазиатских языках.
Еще одним достаточно продуктивным термином самодийского происхождения, имеющим лексические параллели в алтайских языках, оказался географический термин ненецкого языка лабцёй 'плоская низменность; плоский ; лабта равнина, плоская низменность, низина'; лабтая, лабта 'равнина'[14, С. 162-163]. Не исключено, что эти ненецкие термины могут оказаться и видовыми от родового термина лабадяв лащг 'крутой (о спуске)'; лаба-дяв ся'; лабахэй лащг 'обрыв'; лабахэй 'обрывистый; утес' [14, С. 159-160]; ла-бадёй 'крутой, обрывистый (о береге, о спуске)'.
Близким по лексико-семантическому облику к самодийскому термину является, на наш взгляд, эвенкийское диалектное ла-пака* 'яма, впадина' [3]. Языковое родство с ненецким термином представляют селькупские лексемы лабдука~лабдуккай 'низкий'; ламду~ламдуй 'низкий'[12, с. 110; 113].
Эти термины стали топоосновой следующих топонимов, из ряда которых к собственно эвенкийским (однако при этом не исключая их возможное субстратное происхождение) можно отнести только те, которые распространены в северо-восточной части региона, а именно: Лопоча, р. -пр. пр. р. Нюкжа, Лопчакан, р. - пр. пр. р. Лопоча, Липаки, р. - л. пр. р. Торга, Зон-Липаки, р. - л. пр. р. Липаки, Липаки, р. - пр. пр. р. Кыэкен, Липаки, пер. (Нерчинско - Куэнгский), Лепиндиха, р. -пр. пр. р. Ороктыча и проч. Полагаем, что гидронимы в своем современном звучании иллюстрируют собой адаптированное к нормам русского языка. Вследствие фонетической перестройки согласно нормам русского языка исходное вероятное название Лопока «превратилось» в Липаки или Ляпина, например. Приращение аффикса —иха в гидронимном Лепин(ди)+иха обусловлено, возможно, и под влиянием русского языка, для которого релевантна топонимическая модель антропоним + аффиксальное -иха.
Названия падей типа Бол. Лепешкина, п. (Крм.), Липыко, п. (Агн.), Лапочкина, п. (Чтн.), Лупцахова (данный гидроним представляет собой явно переосмысленное значение на базе русского языка исходного, возможно, Лопча. Влияние русского языка проявилось и на изменении начальной гласной -о-/-а- в -и- (ср. Лопоча < лабта> Липаки, Липыко)), р. — л. пр. р. Шивыкинда (Акшн.) и проч. могут также представлять собой примеры переосмысления. Заметим, что русскоязычная топонимия Забайкалья синхронна, а потому достаточно прозрачна по своей этимологии. Можно только вести речь о моментах вторичного номинирования исконных топонимов края согласно нормам русского языка. Естественно, что уже на основе русскоязычного сознания топонимы активно стали переосмысливаться и приобретать как будто бы «русское» начало. Однако по архивным документам, к примеру, от 1897 г. среди всех перечисленных Угданского булука (Булук /бур./ - от булэг «низшая административно-территориальная единица» = сомон, поселение) записан улус Лабочканъ [ГАЗК, ф. 19, оп.1, д. 269, л.86], которое позже стало произноситься как п. Лапочкин(а).
В окрестностях г. Чита, недалеко от с. Угдан, находится п. Лапочкина, название которой по своим физико-географическим реалиям сообразно с семантикой северно-самодийского географического термина лабта. Эта падь, где расположен дачный кооператив, тянется вдоль восточного склона Яблонового хребта и представляет собой довольно ровное, плоское место на склоне хребта. Географическое расположение пади под названием Лапочкина совпадает с заявленной этимологией топонима от ненецкого лабта 'равнина'. В «Словаре» Л.Е. Элиа-сова термин лапта приводится в значении «небольшое пастбищное угодье, окруженное тайгой или большими болотами» [20, С. 183]. Однако в качестве регионального термина лапта, зафиксированное в свое время и в «Словаре» Л.Е. Элиасова, по семантике несколько отличается от изначального ненецкого апеллятива лабта 'равнина', сохраняя при этом понятие равнинной, плоской местности.
Можно предположить, что и в монгольских языках этот термин может иметь лексический аналог в виде лексемы лаг 'ил'; 'илистый' /бур./ [2, с. 286]; лаг 'ил'; 'илистый' /монг./ [9, с. 228]. Однако стоит заметить, что понятие илистого дна, например, в составе названий речных гидрообъектов в монгольских языках обычно передается посредством термина бур / буртай 'с илистым дном' от бурятского термина бур 'ил', которое семантически и лексически близко тунгусо-маньчжурскому терминированному бур 'остров'(термины обнаруживают по семантике сходство понятия речного дна, т.к. илистое дно обычно бывает также и кочковатым, что и передается тунгусо-маньчжурским термином бур 'остров', семантическим коррелятом которого является бурятское бур 'ил') [15, С. 111].
Заметим, что в свое время исследователями бурятского языка было отмечено, что бурятский язык сближает с енисейскими, например, отсутствие согласных р и л в начале слова, алтайское чередование м//б, характерное как для кетоязычных, так и самоедоязычных диалектов. Эти диалектные особенности субстратных языков могут на деле представлять собой особенности т.н. «тунгусского» языка. Отечественные тюркологи и монголоведы отмечают роль внешнего влияния каких-то тунгусо-маньчжурских языков ( или «тунгусского» языка) в области ослабления напряженности артикулирующих органов в монгольском и якутском языках, в частности [11; 19].
Этими внешними языками, определяемыми условно как какие-то из тунгусо-маньчжурских языков, точнее «тунгусского» языка, могли оказаться, в первую очередь, палеоазиатские, прежде всего, юкагирский язык. Об этом свидетельствует наличие юкагирских по языковому происхождению этнонимов и генонимов исторической Даурии. Экзонимное никан, гено-нимы тунгусов Някугир и Никогир, как и этноним-экзоним ламуты, обнаруживая в этимоне самоназвание юкагиров кан 'человек', позволяют связать автохтонное население Даурии с древними палеоазиатами. Возможно, что к ним могут быть отнесены
и какие-то из кетоязычных племен, известные по китайским источникам как си-жэнь 'западный человек'.
С последним онимом связан также и китайский экзоним юань-жун, которым именовали «песиглавцев» Северной Тарта-рии или «собачьеголовый народ» государства Гоу-Го, согласно текстам китайских документов. О загадочной стране Гоу-Го повествуют сведения и иностранных путешественников.
Исследованное состояние этноязыковой принадлежности таинственного «пе-сиглавого народа», некогда обитавшего и в пределах Северной Азии (куда территориально относится и территория Забайкалья), позволяет усматривать в их составе какие-то более известные современной историографии племена. Так, полагаем, что в более позднее время с этими этнонимами связан этноним ламуты от юкагирского лаама 'собака' [8, С. 49], что также иллюстрирует обоснованность нашего сопоставления какого-то населения с «собачьего-ловым» народом-никанами.
Любопытно, что впоследствии этноним ламут мог «остаться» в виде генонимных названий нерчинских тунгусов — Намятс-кий и Намясинский. Это позволяет, в свою очередь, выделить общую основу лам-/ нам-, обнаруживающую чередование согласных н||л. В.И. Рассадин заметил, что подобное редкое консонантное чередование наблюдается не только внутри бурятских говоров, но и среди монгольских языков, представляя собой древнемонгольский период развития языков [11, С. 92]. Данное мнение и определяет наше предположение о периоде образования упомянутых гено-нимов тунгусов как онимов домонгольского периода исторического прошлого Забайкалья. В более позднее время уже в бурятских генонимах исходный этимон собака стал основой ряда генонимов хори-бурят — Бат-най и Худай, иллюстрируя тем самым поливариативность концептуального значения экзонима «собачьеголовый народ», или «пе-сиглавцев».
Поэтому мнение об отыскании каких-то из палеоазиатских или кетских языков,
повлиявших на историческое развитие монгольских языков, бурятского, в частности, находит свое подтверждение в виде юкагироязычного исходного этимона, ставшего онимической основой многих поздних генонимов тунгусов и бурят Даурии. Юкагирская праоснова подтверждается еще и тем, что существующие дискуссии по поводу принадлежности юкагирского языка к уральским или к палеоазиатским языкам не закончены, что и обусловило определение многих этнонимно-генонимных имен исторической Даурии как самодийских, тогда как не исключено и то, что они могут иметь и более древнее происхождение.
Имеющиеся исследования по юкагирскому языку позволяют считать этот язык одним из самых древних или палеоарк-тических языков, давших начало многим другим. Во всяком случае, исследователи юкагирского языка склоняются к гипотезе генетического родства юкагирско-ураль-ских языков, отмечая наличие лексических совпадений на уровне древних корней юкагирского и нганасанского, юкагирского и ненецкого [7; 8, С. 45-54].
Косвенным образом дополняет нашу гипотезу о наличии ареального языкового союза, в структуре которого не последнюю роль играли уральские языки, наблюдение о связи уральских языков с юкагирским, высказанное П. Хайду.
Справедливо указывая на соотнесение юкагирского языка с т.н. палеоазиатскими языками, которое было основано согласно географическому, нежели генеалогическому принципу классификации, П. Хайду считает, что юкагирский «представляет собой реликт какого-то древнего субарктического языка, но возможно и то, что он близок к уральским языкам.» [18, С. 167]. Юкагирско-уральские параллели прослеживаются, согласно П. Хайду, как в лексике, так и в синтаксических конструкциях, причем число лексических и морфологических параллелей оказывается огромным. Заведомо обрекая на неудачу попытки реконструкции языковых явлений более чем 8... 10 -тысячелетней давности методами современной компаративистики, П. Хайду
предлагает объяснить наличие этих сходств и параллелей наличием ареально-языко-вого союза, способствовавшей конвергентному развитию языков, что и можно наблюдать на примере бурятско-селькупских лексических параллелей [6, С. 140-147].
Именно наличие диахронного ареаль-но-языкового союза, результатом которых и явились эти связи и параллели, подтверждает правоту Ф.И. Видемана, М.А. Каст-рена и их последователей об «азиатской» прародине уральских народов и языков. Этой прародиной или, вероятнее, ее частью и могла быть исследуемая территория, в пределах которой в историческом прошлом обитали племена, связанные с поздними монголами, тунгусами, инородцами-бурятами, якутами и рядом тунгусо-маньчжурских народностей как в этногенетическом, так и в языковом отношении.
Возможного однозначного разрешения вопроса о какой-то одной линеарной связи юкагирского только с самодийскими или с палеоазиатскими языками быть не может. Изученное состояние регионального ономастического материала, имеющего частный характер, позволяет определить древнюю языковую ситуацию Даурии как палео-урало-алтайское языковое сообщество. Обнаружившееся при анализе генони-мов хори-бурят кетоязычное происхождение некоторых из них, таких как Бодонгут или Хуацай, тому подтверждение [5, С. 5382].
Своего рода косвенным подтверждением этих древних контактов и связей на изучаемой территории может быть констатация обнаруживаемых в якутском языке типологически сходных, в частности, фонетических соответствий якутского и самодийских, включая и некоторые угорские языки [19, С. 106-109]. Потому исторические процессы в ареальных языках, таких как бурятский, якутский и «тунгусский», дают основания полагать о наличии диахронного ареально-языкового союза, в составе которого были представлены и палеоазиатские, в первую очередь, енисейские языки, юкагирский и самодийские, как южные, так и северно-самодийские.
Таким образом, определенную ценность представляют результаты сравнительно-сопоставительного, типологического исследования нарицательной лексики, в т.ч. и географической терминологии, выявляющие аспект диахронных языковых явлений конвергентного характера. Это, в свою очередь, выявляет малоизученные стороны диахронного контактирования каких-то из уральских, палеоазиатских и алтайских языковых общностей на территории Восточного Забайкалья (вероятно и
шире) , что определяет перспективу изысканий в аспекте сравнительно-сопоставительного языкознания на уровне всех классов лексики.
Список принятых сокращений Агн. — Агинский район Акш. — Акшинский район бур. — бурятский язык Крм. — Карымский район монг. — монгольский язык ПМА — полевые архивы автора Чтн. — Читинский район
Литература_
1. Абаев В. И. О перекрестных изоглоссах // Этимология. 1966. Проблемы лингвогеографии и межъязыковых контактов. М.: Наука, 1968. С. 247263.
2. Буряад-ород словарь = Бурятско-русский словарь / сост. К.М. Черемисов. М.: Сов. энцикл., 1973. 804 с.
3. Василевич Г.М. Эвенкийско-русский (Тун-гусско-русский) словарь. М.: Гос. изд-во иностранных и нац. словарей, 1940. 208 с.
4. Виноградов В.В. О некоторых вопросах русской исторической лексикологии // Избр. тр.: Лексикология и лексикография. / История слов. Ч. 3/ etymology.ruslang.ru / index.php?act=contents&book =vinogradov.
5. Жамсаранова Р.Г. Этнонимы и генонимы хори-бурят: лингво-историческое исследование. Чита: ЧитГУ, 2009. 228 с.
6. Жамсаранова Р.Г. Явления конвергенции и трансференции в лексике бурятского и селькупского языков // Вестник Томского гос. пед. ун-та. 2011. № 3. Вып. 3 (105). С. 140-147.
7. Крейнович Е.А. О некоторых юкагирско-уральских языковых параллелях // Советское фин-но-угроведение. 1978. № 4 (14). С. 241-249.
8. Курилов Г.Н. Лексикология современного юкагирского языка. Новосибирск: Наука, 2003. 288 с.
9. Монгол-орос толь = Монгольско-русский словарь / под общ. ред. Лувсандэндэва. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1957. 715 с.
10. Преображенский А. Этимологический словарь русского языка. Т. I. А-О. — М., 1910-1914.
_References
1. Abaev V.I. Etimologiya. Problemy lingvo-geographii I mezhyasykovykh kontaktov (Etymology. Problems lingvogeography and interlingual contacts). Moscow: Nauka, 1968. P. 247-263.
2. Buryat-orod slovar = Buryat-Russkiy slovar [Buryat-dictionary = Buryat-Russian dictionary] compiled. KM Cheremisov. Sov. encyclopedia, 1973. 804 p.
3. Vasilevich G.M. Evenk-russkiy (Tungussko-russkiy) slovar [Evenki-Russian (Tunguska-Russian) dictionary]. Moscow: Gos. publ foreign and nat. dictionaries, 1940.208 p.
4. Vinogradov V.V. O nekotorykh voprosakh russkoi istoricheskoi lexikologii [On some issues of Russian historical lexicology] Fav. tr.: Lexicology and lexicography. / History of words. Part 3. Available at: etymology.ruslang.ru / index.php? Act = contents & book = vinogradov.
5. Zhamsaranova R.G. Etnonimy i genonimy khori-buryat: lingvo-istoricheskoe issledovanie [Eth-nonyms and genonimy Hori-drill: linguistic and historical research]. Chita ChitGU 2009. 228 p.
6. Zhamsaranova R.G. Vestn. Tomsk. gos. ped. univ. (Bulletin of the Tomsk State Pedagogical University), 2011, no. 3. Issue. 3 (105). P. 140-147.
7. Kreynovich E.A. Sovetskoye finno-ugrovede-nie (Soviet Finno-Ugric studies), 1978, no. 4 (14). P. 241-249.
8. Kurilov G.N. Lexikologiya sovremennogo yukagirskogo yazyka [Lexicology modern Yukaghir]. Nauka, Novosibirsk, 2003. 288 p.
9. Mongol-oros tol = Mongolsko-russkiy slovar [Mongol Oros only = Mongolian-Russian dictionary]. Gos. Izd. and Nat. dictionaries, 1957. 715 p.
10. Preobrazhensky A. Etimologicheskiy slovar russkogo yazyka. V. I. A-O. [Etymological dictionary of the Russian language. T. I. A-O]. M., 1910-1914. "
11. Рассадин В.И. Очерки по исторической фонетике бурятского языка. М.: Наука, 1982. 199 с.
12. Селькупско-русский диалектный словарь / под ред. В.В. Быконя. Томск: Изд-во ТГПУ, 2005. 348 с.
13. Словарь говоров старообрядцев (семейс-ких) Забайкалья / под ред. Т.Б. Юмсуновой. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 1999. 540 с.
14. Словарь ненецко-русский / сост. Н.М. Терещенко. СПб.: Просвещение, 2003. 942 с.
15. Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: материалы к этимологическому словарю: в 2 т. / отв. ред. В.И. Цинциус. Л.: Наука, 1975. Т. 1. 672 с.; Т. 2. Л., 1977. 992 с.
16. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. I. А-К. СПб., 1893.
17. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М.: Прогресс, 1986. Т. I.
18. Хайду Петер. Уральские языки и народы / пер. с венгер. яз. Е.А. Хелимского. М.: Прогресс, 1985. 430 с.
19. Широбокова Н.Н. Историческое развитие якутского консонантизма. Новосибирск: Наука, 2001. 151 с.
20. Элиасов Л.Е. Словарь русских говоров Забайкалья. М.: Наука, 1980. 472 с.
11. Rassadin V. I. Otcerki po istoricheskoi fon-etike buryatskogo yazyka [Essays on historical phonetics of the Buryat language]. Moscow: Nauka, 1982. 199 p.
12. Selkupsko-russkiy dialektniy slovar [Selk-up-Russian dialect dictionary]. Tomsk: Tomsk State Pedagogical University, 2005. 348 p.
13. Slovar govorov staroobryadtsev (semejskikh) Zabajkaljya [Dictionary dialects of Old Believers (Se-meiskie) Transbaikal]. Novosibirsk: Publishing House of SB RAS, 1999. 540 p.
14. Slovar nenetsko-russkiy [Nenets-Russian dictionary]. St. Petersburg: Education, 2003. 942 p.
15. Sravnitelniy slovar tunguso-manchshur-skikh yazykov: materaly k etimologicheskomy slova-ryu [Comparative Dictionary of Tungus languages: materials for etymological dictionary: in two volumes] Respons. Ed. V.I. Tsintsius. Leningrad: Nauka, 1975. Vol. 1. 672 p. Vol. 2. L., 1977. 992 p.
16. Sreznevsky I.I. Materialy dlya slovarya drevne-russkogo yazyka po pismenym pamyatnikam [Materials for a dictionary of ancient language of the written monuments]. Vol. I. A-K. St. Petersburg, 1893.
17. Fasmer M. Etimologicheskiy slovar russkogo yazyka [Etymological dictionary of the Russian language]. Vol. I. Moscow: Progress Publishers, 1986.
18. Khaydu Peter. Uralskie yazyki i narody [Ural languages and peoples] / transl. from Hungarian. lang. EA Helimski. Moscow: Progress Publishers, 1985. 430 p.
19. Shirobokova N.N. Istoricheskoe razvitie ya-kutskogo konsonantisma [The historical development of the Yakut consonant]. Nauka, Novosibirsk, 2001. 151 p.
20. Eliasov L.Ye. Slovar russkikh govorov Zabajkaljya [Dictionary of Russian dialects of Trans-baikalie]. Moscow: Nauka, 1980. 472 p.
Коротко об авторе _
Жамсаранова Р.Г., д-р филол. наук, доцент каф. «Теоретическая и прикладная лингвистика», Забайкальский государственный университет, г. Чита, Россия
Научные интересы: Ономастика, когнитология, сравнительно-сопоставительное языкознание
_ Briefly about the author
R. Zhamsaranova, doctor of philological sciences, associate professor, Theoretical and Applied Linguistics department, Transbaikal State University, Chita, Russia
Scientific interests: onomastics, cognitive linguistics, comparative linguistics
