CC BY
26
УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ
КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ
200
Регионализация культурной политики в России: позитивные тенденции нашего времени
Савельев В. В.
П
Виктор Васильевич Савельев — Заслуженный работник культуры Российской Федерации, доктор философских наук, профессор кафедры национальных и федеративных отношений Российской академии государственной службы при Президенте Российской Федерации.
'роблема глобализации является одной из актуальнейших не только для научного сообщества, но и для управленцев-практи-ков, как в области культуры, так и национальных отношений. Примечательно, что некоторые культурологи поддерживают идею глобализации информационно-культурной жизни1, хотя в действительности имеют место два процесса, векторы которых не только не совпадают, но и находятся в естественном противоборстве. Это космополитизация в экономике и информационной сфере, но одновременно — децентрализация в художественно-культурном пространстве2. Их максимально возможная координация и гармонизация являются суперпроблемой для специалистов государственной службы.
Важнейшим направлением реформирования сферы культуры в России с начала 1990-х гг ста-
4/2005
Эта позиция присутствовала в некоторых выступлениях участников международной конференции «Человек, культура и общество в контексте глобализации», состоявшейся 25-27 ноября 2005 г в Москве.
По моему мнению, именно художественная культура, о которой чаще пишут как о форме общественного сознания (искусстве), в качестве ассоциативно-образного потенциала занимает центральное место в культурной подсистеме общества. См. об этом подробнее в журнале «Высшее образование в России». 1998. № 3. С. 83-88.
ла децентрализация системы управления. Она способствовала расширению круга субъектов культурного программирования, согласованию их интересов и решаемых задач, соизмерению целей и желаний с имеющимися ресурсами и возможностями.
Одним из пионеров процесса реформирования выступил временный научно-исследовательский коллектив Управления культуры Тверского облисполкома, предпринявший в 1990 г. попытку разработки концепции региональной культурной политики. В 1992 г по инициативе Министерства культуры Российской Федерации специалистами в области социокультурного проектирования были созданы экспериментальные программы по сохранению и развитию культуры малых исторических городов (Дмитров и Зарайск, Звенигород и Кимры, старая Ладога и Мышкин, Старица и Тихвин). С 1993 г практика программирования была перенесена на уровень субъектов Федерации — в Архангельскую, Смоленскую, Псковскую, Рязанскую области, республику Алтай и т. д.3, где под руководством ученых из Москвы и экспертов федерального Министерства культуры и по выработанной ими методике создавались комплексные программы развития сферы культуры.
В этот период регионы часто воспринимали программирование как отказ центральных властей финансировать государственную сеть учреждений
культуры, а также стремление центра заставить регионы брать на себя ответственность, к которой они в должной мере не были готовы.
Однако ситуация постепенно изменялась, и во второй половине 1990-х гг.. наряду с децентрализацией по линии «федеральный центр — регион», возникает программирование по вектору «регион — местное самоуправление», что свидетельствует о появлении тенденции перехода от тоталитарно централизованной к демократически полицентричной государственной культурной политике в России.
В русле этой тенденции осуществляется потенциальное превращение региональных центров в «столицы культурной жизни». Для реального превращения и необратимости перерастания процесса децентрализации культурной политики в регионализацию следует, на мой взгляд, решить весьма сложную аналитическую задачу: сохраняя сложившуюся федеральную модель организации культуры, определить сущность ее муниципальной (местной) модели. Ведь они различаются не только по масштабу, но и по содержанию культурного процесса.
Федеральная модель представляет собой систему духовного производства, ядром которой являются этнона-циональные ценности. Муниципальная модель косвенно связана с ними, но главное в ней — повседневная жизнедеятельность людей, их межличностные
Относительно успешной в 1992-1995 гг. была практика муниципального программирования развития культуры в Шаховском районе Московской области и безуспешной (при всей схожести концептуального подхода) в 1993 г. в Бежецком районе Тверской области. Главная причина тому — наличие или отсутствия компетентных кадров культуры в органах местного самоуправления, заинтересованных в реформировании культурной жизни.
м к
О 5 ^ I О < м ес
р- о
м £т < < 2
201
4/2005
3
УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ
КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ
202
отношения в нерабочее время, прямой обмен знаниями и жизненным опытом. Ее сверхзадачей, как показывает опыт последнего десятилетия, является возрождение того этнокультурного иммунитета, который существенно ослаб в годы доминирования социалистической культуры. Комплексным критерием эффективности муниципальной культурной политики является самосохранение локальных сообществ, их способность адаптироваться к происходящей социальной, хозяйственно-экономической и общественно-политической трансформации общества.
Процесс регионализации федеративной политики в первую очередь призван преодолеть чрезмерную стандартизацию и унификацию культурной жизнедеятельности, которая была присуща системе духовного производства в советской России.
По моему мнению, подобное преодоление имеет два аспекта — горизонтальный и вертикальный. Горизонтальный аспект — это выход сферы культу-
ры из специфического трехмерного формата: «социалистическая по содержанию, интернациональная по духу, национальная по форме».
Особенность подобного формата состояла в том, что, с одной стороны, классово-социалистическое содержание, направляемое интернациональной идеологической установкой, определяло национальную форму. Но, с другой стороны, именно форма как внешнее выражение содержания культуры, ее облика, используемых средств, являлась в этой триаде наиболее осязаемым, самоочевидным фактором, что создавало видимость приоритетного развития национальных культур в СССР.
На этом рельефном фоне вне зоны аналитической рефлексии оказывались негативные ассимиляционные процессы. Так, общество мало беспокоило угасание функционирования родных языков меньшинств, коренных малочисленных и даже титульных народов, являющихся основой и стержнем их этнонациональной культуры4, а
Во Всероссийской переписи населения 2002 г. этот аспект не вошел в программу исследования. Поэтому индекс русскоязычности можно рассчитать по таблицам о родном языке и языке домашнего общения, полученным в ходе переписи 1989-го и микропереписи 1994 гг. (См.: Что нужно знать о народах России. Справочник для государственных служащих. — М., 1999. С. 561-562, 568). За этот период русскоязычность возросла у титульных народов (этносов) Российской Федерации с 18,9% до 20,8%. Наибольший рост, а следовательно, забвение родного языка, имел место у коряков (+31,9%), ненцев (+19,0%) чукчи (+9,9%) и мордвы (+9,3%). Позитивное уменьшение русскоязычности имело место у эвенков (-8,7%), алтайцев (-3,9%), балкарцев (-2,7%) и калмыков (-2,0%). Стабильной была ситуация среди кумыков (-0,1%), осетин (+0,1%), татар (-0,1%) и тувинцев (+0,1%).
Еще драматичнее этнокультурная ситуация у малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока. Если в 1989 году индекс русскоязычности составлял 50,6%, то к 1994 году он увеличился до 61,1%. Наибольший рост русскоязычности наблюдался среди ороков (+45,8% и достиг 100,0%), коряков (+31,9%), энцев (+30,3%) и кетов (+29,7%). Позитивное уменьшение русскоязычности происходило среди чуванцев (-30,1), алеутов (-15,7%), селькупов (-11,0%), эвенков (-8,7%) и эвенов (-8,2%). Относительно стабильной была ситуация среди долган (-1,3%), юкагиров (+1,3%), хантов (+1,7%) и нанайцев (-2,6%).
4/2005
4
также пренебрежительное отношение к диалектам устной речи, придающим ей красочное разнообразие и связь с родным этноландшафтом.
В процессе восхождения к коммунистической перспективе пропагандировавшаяся диалектика расцвета и сближения культур народов деформировалась. Содержащаяся в ней двусто-ронность движения переходила в метафизическую односторонность, при которой расцвет культур становился средством, а сближение — целью их развития, фатально ведшим национальные культуры, да и сами советские нации, к слиянию.
Сегодня на роль ведущего принципа в федеративной культурной политике государства все настойчивее выдвигается иной императив: признание равного достоинства культур всех народов России, а также укрепление целостности российской культуры посредством создания равных условий для их сохранения и развития. Сформулированный в шестой статье «Основ законодательства Российской Федерации о культуре», этот узловой принцип государственной культурной политики является одновременно ядром государственной национальной политики, цель кото-
рой двуедина. С одной стороны — это полноправное социальное и национально-культурное развитие каждого российского народа, а с другой — упрочение гражданской и духовнонравственной общности людей, которая должна иметь общероссийский характер и может именоваться российской нацией.
На мой взгляд, сближение векторов культурной и национальной политик является еще одной современной тенденцией этнокультурной жизни россиян5. О ее зарождении и развитии свидетельствует становление весьма важных для многокультурного и полиэтнического государства институтов — культурно-национальной и национально-культурной автономий.
Первый из них (КНА) обрел политическую легитимность благодаря принятию в ноябре 1992 г. «Основ законодательства Российской Федерации о культуре»6. Становление же второго из названных институтов (НКА) связано с реализацией Федерального закона «О национально-культурной автономии», действующего с июня 1996 г.
При всей своей схожести эти автономии существенно отличаются друг от друга. Культурно-национальная автономия (КНА) — это общественная
По мнению экс-министра Российской Федерации, координировавшего в 2002-2004 гг. реализацию государственной национальной политики, современный этап реформ в области национальных отношений связан с переключением «этнических проблем с национально-территориального в культурно-просветительное и культурно-образовательное русло». См.: Зорин В. Ю. Российская Федерация: проблемы формирования этнокультурной политики. — М., 2002. С. 6.
Это важнейшее положение закона не получило своего развития в последующем региональном законотворчестве, в котором желательно отразить ответственность государства и местного самоуправления, их органов управления культурой за финансово-экономическую основу культурно-национальной автономии (т. е. законодательно установить принципы финансирования, собственность и имущество, вопросы конкретной финансовой поддержки КНА).
4/2005
УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ
КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ
203
УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ
КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ
204
форма непосредственного осуществления индивидуальных прав личности через создание и функционирование коллективных этнокультурных центров, национальных общностей и землячеств, в которых имеются условия для свободной реализации своей культурной самобытности.
Национально-культурная автономия (НКА) представляет собой форму экстерриториального общественного самоопределения этнических общностей, посредством которой реализуется их коллективное право на представительство в консультативных советах (совещательных органах) при Правительстве Российской Федерации, органах исполнительной власти субъектов Российской Федерации и органах местного самоуправления. НКА, имеющие три уровня организации (федеральный, региональный и местный) и определенную иерархическую структуру, действуют в целях самостоятельного решения вопросов сохранения самобытности, развития языка, образования, национальной культуры. Они обладают правом создавать средства массовой информации.
Если культурно-национальная автономия является элементом культурной подсистемы, то функции НКА значительно шире. Находясь в культурном пространстве и не имея прав выступать субъектами политической сферы, национально-культурные автономии располагают возможностью и действительно способны стать заметным явлением национально-политической жизни.
К сожалению, институт культурнонациональной автономии по сей день оказывается невостребованным по
нескольким причинам. С одной стороны, после принятия закона о национально-культурной автономии, содержащего политико-организационные и финансово-экономические механизмы его реализации, надобность в КНА для национальных меньшинств сошла на нет. Во-вторых, органы управления культурой на федеральном, региональном и местном уровне до 1996 г, не замечали, не стимулировали и не поддерживали институт КНА, а позже стали в меру своих возможностей патронировать развитие национальнокультурных автономий.
В результате органы публичной власти своевременно не заметили те очаги обиды русских, которые возникли в некоторых так называемых «русских областях» (Калининградской, Курганской, Свердловской), и побудили их создать региональные и поставить вопрос о создании общероссийской национально-культурной автономии русских. Появление подобной НКА в России является абсурдом с политической точки зрения.
Однако это не нонсенс с культурологической точки зрения. Дело в том, что подобного рода автономии являются выражением обиженности, возникающей не из-за угрозы ассимиляционного растворения русских. Это в большей степени обида на органы публичной власти, которые не создают должных условий для культурной жизнедеятельности своих же — русских, но в то же время поддерживающих НКА для нерусских меньшинств. В этой связи целесообразно расширить адресность культурно-национальной автономии, рассматривать ее как автономию для большинства, ощу-
4/2005
щающего себя меньшинством на локальной родной территории. А такое ощущение вполне реально не только по причине низкого качества работы государственных служащих, но в связи с миграционными потоками, изменяющими этнический состав в отдельных населенных пунктах южных краев и центральных областей России.
Развитие национально-культурной автономии в России осуществляется весьма медленно, а культурно-национальная автономия пока лишь продекларирована. Подобная ситуация, по моему мнению, обусловлена тем, что этот процесс не может и не должен инициироваться государственными структурами. Он сопряжен с возрождением этнокультурного иммунитета, который закладывается в семье. Если сельская семья достаточно успешно, полуавтоматически исполняет свою этно-иммунную функцию, то городская должна о ней заботиться специально. Сегодня состояние городской семьи таково, что без деликатного стимулирования со стороны муниципальных и государственных служащих она еще долго будет находиться в состоянии бездействия.
О начальном этапе подобного стимулирования свидетельствует появление в мегаполисах и больших городах школ с этнокультурным компонентом, национально-культурных центров, домов национальностей, местных и региональных национально-культурных автономий, деятельности которых целесообразно придавать максимально открытый характер. Когда этого не происходит, то подобного рода образования вызывают опасения со стороны не знающих
о содержании их деятельности или порождают терпимость с негативным оттенком.
Ныне актуальная и значимая проблема формирования российской нации предполагает достаточный уровень этнотолерантности, сущность которой сопряжена с умением и желанием россиян жить в разнообразной этнокультурной среде. Наступательный порыв по формированию эт-нотолератности, наблюдавшийся с 2003 г., сегодня поутих в связи с тем, что слово «толерантность» даже в среде специалистов (с чем автору приходилось нередко соприкасаться на заседаниях круглых столов и разного рода семинарах в Московском Доме национальностей в 2003-2004 гг.) воспринимается как пассивная терпимость. Сегодня толерантность стала «дробиться» на такие более знакомые и конкретные качества как «гражданская солидарность», «культура мира», «согласие». Хотя каждое из этих качеств весьма социально значимо и их формирование достойно специальных среднесрочных программ, но не меньшее значение имеет целостная этнотолерантность, максимально соответствующая возрастанию устойчивости современного российского социума.
Благодаря развитию системы национально-культурной и (в потенции) культурно-национальной автономий в России зарождается третья в порядке названия, но, по моему мнению, лидирующая по своей общесоциальной значимости тенденция — деэта-тизации этнокультурной политики, т. е. передачи части функций по этническому и культурному самоопреде-
4/2005
УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ
КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ
205
УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ
КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ
206
лению народов в руки самих национальностей7.
Тенденция деэтатизации, имеющая особую ценность для демократизации всех сторон социальной жизни россиян и становления гражданского общества, весьма сложна и трудна. Ведь ее реальные успехи зависят от политической и финансовой поддержки со стороны федеральных и региональных государственных органов. Если в горизонтальном, культурно-национальном аспекте содержание и особенности этого процесса уже определились, то в аспекте вертикальном, «духовно-производственном» процесс деэтатизации осуществляется весьма замедленно, ибо не пользуется должной поддержкой со стороны органов регулирования культурного процесса в субъектах Федерации.
В этой связи заслуживает внимания создание региональных целевых Фондов стимулирования культурной деятельности. Суть их функционирования — поиск и поддержка местных культурных инициатив или полузабытых видов деятельности, уменьшение административных начал в культурной политике, когда ее ориентиры определялись централизованно, планировались сверху, без учета реальной ситуации, либо навязывались давлением со стороны, к которому прибегают политизированные лидеры или амбициозные кандидаты во властные структуры.
Свою лепту в осознание вертикального аспекта деэтатизации должны вносить и специалисты-теоретики. С утвер-
ждением культурологии как учебной дисциплины в системе высшего и среднего профессионального образования (1992 г.) и научной специальности (1995 г.), начался стремительный рост культурологической учебной литературы, качество которой оставляет желать лучшего, ибо научно-аналитическая рефлексия развивается весьма медленно. Проблема дифференциации культурной политики, выделения в ней моделей федерального, регионального и местного уровней еще не заняла в имеющихся публикациях достойного места.
Федеральная модель (духовное производство) опирается на аксиологический и деятельностный подходы в понимании культуры. Она является общепризнанной и нашла отражение в «Основах законодательства Российской Федерации о культуре». Проектирование же муниципальной модели, на мой взгляд, возможно при расширении общепризнанной научно-теоретической базы, включения в нее атрибутивного подхода.
Если при аксиологическом подходе дефинитором культуры являются ценности, а в деятельностном — созидательная, творческая деятельность, то при атрибутивном подходе — это жизнедеятельность, обладающая определенными имманентными свойствами. Именно они позволяют отличать культурную жизнедеятельность от докуль-турной (на мегауровне), внекультурной (на макроуровне) и антикультурной (на микроуровне).
4/2005
7 В прежних публикациях эта тенденция обозначалась мною как разгосударствление. Уточнение авторской позиции сопряжено с осознанием того факта, что без поддержки и деятельного участия государственных органов в этом процессе успех едва ли будет возможен. Деэтатизация — это, в первую очередь, деполитизация и, в определенной мере, разгосударствление. Лишь при условии утверждения гражданского общества разгосударствление станет доминирующим.
На мегауровне при вселенском ракурсе сфера культуры тождественна социосфере, достаточно жестко встроенной в мир природы, состоящий из биосферы и космосферы. От их покорения и завоевания человечество, как субъект культуры, вынуждено в конце ХХ века (в целях самосохранения) переходить к стратегии коэволюционного устойчивого развития. В этой связи имманентным свойством культуры и основополагающим императивом культурной политики становится экологичность жизнедеятельности, позволяющая социуму гармонизировать социокультурный процесс с природными процессами, не подвластными ему и протекающими по своим законам в биосфере и космосфере.
Переходя на макроуровень — от вселенского к планетарному ракурсу, мы «входим» в социосферу, которая предстает как система, состоящая из трех рядоположных подсистем — экономической, культурной и политической8. Здесь имманентным свойством культуры и сердцевинным императивом культурной политики выступает социо-этничность жизнедеятельности, т. е. оригинальность жизненных установок и мировидения, стереотипов поведения и моделей переживания этнических общностей (народов), унаследованная от предшествующих поколений. Они имеют достаточно локальные пассионарные начала (этничность), но детерминируются глобальным общесоциальным процессом (социоэтничность).
На микроуровне, при экзистенциальном подходе, аналитик как бы оказывается внутри культуры, которая предстает как пространство гуманистичной жизнедеятельности, т. е. деятельности, во-первых, самостоятельной, во-вторых, активной, в-третьих, свободной и, в-четвертых — творческой.
Взбираясь на первую из ступенек индивидуального культурного прогресса, а затем, восходя по ним вверх, индивид входит в этнокультурное пространство, представляющее собой мозаичную конфигурацию нонсонансных, диссонансных и консонансных пространственно-энергетических полей. Они не только «достаются» нам от предшествующих поколений, но и пополняются, обогащаются современниками, обнаруживающими и реализующими (в меньшей или большей степени) собственные задатки и способности.
В этой связи имманентным свойством культуры и своеобразным вершинным императивом культурной политики является гуманистичность жизнедеятельности, которая в отечественной культурной практике именуется «самодеятельностью».
Если в федеральной модели ведущими культурными факторами являются институты и учреждения, памятники и ценности, то в муниципальной модели они предстают как условия осуществления жизнедеятельности, как определенная культурная (в том числе — культурно-бытовая) среда. В качестве же доминантного фактора может и должна рассматриваться, по моему мнению,
8 Если в социологии принято выделять четыре сферы-подсистемы (экономическая, политическая, социальная и духовной жизни), то в культурологии три — экономическая, политическая и культурная (и соответственно этому — три типа жизнедеятельности).
4/2005
УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ
КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ
207
УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ
КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ
208
основанному на жизненном опыте, здравом смысле и культурологической рефлексии, семья.
Будучи фундаментальным и древнейшим институтом культуры, именно семья обеспечивает, с одной стороны, ретрансляцию этничности, с другой, — создает оптимальные условия для самостоятельной жизнедеятельности, и, наконец, именно семья заинтересована в возрождении и сохранении экологии бытовой и окружающей среды, поддержании физического и психического здоровья своих членов, особенно детей и молодежи.
Сегодня российская семья как негосударственный институт нуждается в деятельной поддержке со стороны муниципальных культучреждений, индивидуально-рекреационный статус которых может и должен дополняться ориентацией на возрождение и поддержание семейно-досуговой культуры местного населения. Поэтому развитие семейного чтения в массовых библиотеках, использование в деятельности музеев интерактивной методики, ориентированной на семью, перепрофилирование сельских клубов в Центры семейно-бытовой культуры и домашних ремесел — это не только инновации в реформировании культурно-просветительной работы, но конкретное проявление тенденции к деэтатизации этнокультурной политики.
В предисловии к русскому изданию книги «Социология» один из патриархов современной американской социологии Н. Смелзер небезосновательно отмечает, что история Советского Союза содержит много попыток подавления семьи, религии и этнической общности. Поэтому возрождение семьи, оптимизация малого, среднего и большого круга семей-
ной жизни, является социально значимой проблемой муниципальной культурной политики. В ее содержание входит не только текущая корректировка деятельности культучреждений, доминирующее место среди которых ныне продолжают занимать клубы (особенно в системе сельского местного самоуправления), но и их превращение в потенциальные центры поддержки семейно-родственных и соседских связей, домохозяйств и фермерства.
Малый круг семьи, образуемый кровными родственниками (мать и отец, братья и сестры, дедушки и бабушки), отличается гуманистичностью. Оптимальное состояние малого круга включает:
- совместное или коммуникативно-связанное проживание трех поколений, при котором миссию воспитателей (по закону отрицания отрицания) успешнее всего могут осуществлять не мамы и папы, а бабушки и дедушки (что весьма сложно в условиях современного доминирования нукле-арной семьи);
- совпадение интересов членов семьи и устремлений младшего поколения, когда родители (что ныне требует существенных материальных затрат с их стороны) содействуют обнаружению и развитию природных наклонностей детей;
- доверительность и доброжелательность межличностных отношений, создающих ощущение родного очага;
- достойный уровень жизни семьи, т. е. наличие добротного и удобного жилья, материальный достаток, позволяющий обеспечить се-
4/2005
мью высококалорийной и богатой витаминами пищей, эстетичными предметами быта и одеждой, формирующими художественный вкус и здоровые потребности членов семьи в саморазвитии.
Средний круг семейной среды сопряжен с социоэтничными особенностями. Они определяются тем, в пространстве каких домашних праздников и род-ственнических традиций, диалектов и родных языков, художественных и бытовых этнокультур протекает жизнь семей и местных родственных сообществ.
Миграционные процессы последних лет, возрастание полиэтничности населения (как в мегаполисах, так и в мононациональных субъектах Российской Федерации), новый характер межнациональных браков в условиях расширяющихся международных контактов (количество которых будет увеличиваться по мере освоения иностранных языков) — все это обостряет проблему оптимизации среднего круга, в решении которой свое место должны занимать муниципальные учреждения культуры. Однако подготовка кадров для них хотя и несколько модернизировалась (от культпросвета и культуртрегерства, отличавшихся заидеологизированностью и ведомственной ограниченностью к социально-культурной деятельности, безграничность масштабов и всепроница-
емость которой ведут к универсализму и соответственно — снижению профессионализма), но остается без должной теоретико-методологической базы9.
Большой круг семьи составляют экологические условия ее жизнедеятельности, которые задаются как природой, так и той глобальной идеологией устойчивого коэволюционного сораз-вития общества и природы, к которой человечество и его микрокосм — семья вынуждены сегодня переходить.
Центры семейно-бытовой культуры способны обращать внимание на локальные экологические условия, в которых живет семья. Согласно последним научным гипотезам, здоровье жителей как важнейший экологический показатель лишь на 8-12 процентов определяется состоянием медицинского обслуживания, а на 25 процентов — экологическим состоянием среды.
Суть смены глобальной идеологии заключается, прежде всего, в преодолении идеологии прогрессизма, которая вдохновляла западноевропейские нации-государства на протяжении всей индустриальной стадии их развития. Восходившие с последней трети XVIII века по пути промышленного, а затем и научно-технического подъема, они стали лидерами антропоцентризма и агрессивного наступления на мир природы, а потому в конце ХХ века поставили человечество,
К сожалению, знакомство с кандидатскими и особенно с докторскими диссертациями по прикладной культурологии, защищенными в академиях и университетах культуры и искусств, показывает, что они не столько способствовали становлению нового, весьма актуального и перспективного направления культурознания, цель которого — теоретическое обоснование современной культурной политики, сколько его дискредитации.
Продолжающееся доминирование культурно-педагогической науки, недостаточное внимание к динамично развивающемуся социологическому знанию, теории национальных и федеративных отношений и, в особенности, к отечественной фундаментальной культурологии — таков далеко не полный перечень проблем, которые медленно решаются вузами культуры.
4/2005
уПрАВЛЕНЧЕСКОЕ
КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ
209
УПРАВЛЕНЧЕСКОЕ
КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ
210
следовавшее в их фарватере, перед реальностью экологической катастрофы и самоуничтожения. Весомую лепту в доминирование идеологии прогрессизма внесло и советское государство.
Сегодня социум весьма противоречиво и медленно начинает движение к идеологии устойчивого коэволюционно-го соразвития человеческого сообщества и мира природы. Она опирается на представления о пределах роста, необходимость преодоления односторонности цивилизационных установок на материализм и технократизм, позитивизм и прагматизм, на соединение естественно-научной рациональности с иными способами освоения мира, на реализацию пока еще сохраняющейся возможности гармонизации технико-экономического развития с требованиями экологического сдерживания и запрета.
Прогрессистские идеалы инновационности и оригинальности, рационализма и революционности должны заменяться идеалами стабильности и равновесия, плюрализма и коэволюци-онности, сердцевиной коих является принцип разнообразия.
В естественных, особенно биологических науках, обязательность этого принципа для самосохранения биосферы является аксиоматичной. Применительно к устойчивости социосферы роль принципа разнообразия, хотя и не является самоочевидной, но также играет определяющий характер. Хотя человечество — это единый биологический вид, но внутренне социум дифференцируется по целому ряду признаков — конфессиональных, языковых, цивилизационных и иных. Ведущим среди них, конечно же, является этническое разнообразие (глубины которого, по теории этногене-
за Л. Н. Гумилева, уходят в биохимическую энергетику). В количественном отношении оно существенно превосходит любой другой тип и вид внутрисоциумной сегментации.
Таким образом, поддержание этнического разнообразия жизни на местном уровне, первоочередная забота о семьях, которые в этническом отношении оказываются в меньшинстве (в том числе семьях вынужденных мигрантов) — все это входит в круг проблем деэтати-зации этнокультурной политики.
Опыт современной региональной культурной политики (приоритет здесь принадлежит, на мой взгляд, Архангельской области), одобренный в декабре 1996 г. Министерством культуры Российской Федерации, является весьма перспективным. Именно в нем реализуется потребность того соединения федерального и муниципального программирования, которое, с одной стороны, является сущностью регионализации культурного пространства России, а с другой, — придает оригинальность культурному программированию, позволяющему преодолевать унифицированность культурной жизни россиян.
Не снижение уровня этнонацио-нальной субъектности культурной политики в российских республиках, автономных округах и автономной области, а возрастание региональной субъектности в административно-территориальных образованиях (т. е. в преимущественно русских по составу населения краях, областях и городах федерального значения) — такова, на мой взгляд, еще одна, четвертая по порядку выделения, позитивная тенденция регионализации культурной политики в Российской Федерации.
4/2005
