CC BY
119
РЕГИОН КАК ИСТОЧНИК ТВОРЧЕСТВА И ОБЪЕКТ НАУКИ О ЛИТЕРАТУРЕ
В «Набросках статьи о русской литературе» А.С. Пушкин заметил: «Уважение к минувшему - вот черта, отличающая образованность от дикости». Именно такой взгляд на личность человека продиктовал великому поэту и еще одно утверждение, уже давно ставшее не только историко-литературным фактом, философской истиной, но и житейской мудростью, степень освоения которой определяет наше отношение и к Отечеству, и к национальной истории, и к «малой родине». В письме к П.Я. Чаадаеву от 19 октября 1836 г. из Петербурга в Москву он писал: «...клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал» [Пушкин 1964: т. 7, с. 225; т.10, с. 596-598]. Эту своеобразную клятву Пушкин произносил как ответ на размышления своего друга П.Я. Чаадаева об исторической миссии России, о психологии русского человека в сравнении с европейцем.
1 декабря 1829 г., в период своего «затворничества», Чаадаев, как известно, поставил точку в незавершенном обстоятельном письме к соседке по имению Е.Д. Пановой. Письмо разрослось до статьи, которая и была опубликована в «Телескопе» в 1836 г. (№ 15, с. 275-310) под названием «Философическое письмо к г-же ***». В ответ на ее «религиозные сомнения» он затронул давно интересовавший его вопрос о значении христианства, о необходимости усвоения для России опыта европейской цивилизации.
Автор этого, как принято его называть, «первого философического письма» дал весьма нелестную характеристику российской действительности. Для большей наглядности оценок Чаадаева процитируем «письмо» подробней: «Мы все как будто странники... Мы живем в каком-то равнодушии ко всему, в самом тесном горизонте, без прошедшего и будущего. Если ж иногда и принимаем в чем участие, то не от желания, не с целью достигнуть истинного, существенно нужного и общего блага, а по детскому легкомыслию ребенка, который подымается и протягивает руки к гремушке, которую завидит в чужих руках, не понимая ни смысла ее, ни употребления... Мы принадлежим к нациям, которые, кажется, не составляют еще необходимой части человечества, а существуют для того, чтоб со временем преподать какой-нибудь великий урок миру... В наших головах решительно нет ничего общего; все в них частно, и к тому еще не верно, не полно. Даже в нашем взгляде я нахожу что-то чрезвычайно неопределенное, холодное, несколько сходное с физиономиею народов, стоящих на низших ступенях общественной лестницы. Находясь в других странах и в особенности южных, где лица так
Л.В. Полякова
В статье формулируется предмет филологической регионалистики как гуманитарного знания, определяется его тип,анализируется литературоведческий дискурс, соотношение с историей литературы. Осуществлена попытка дифференциации понятий «региона-листика», «регионоведение»,«краеведение» («краезнание»), обращено внимание на трудности методологического характера в процессе формирования литературоведческой регионалистики как отрасли филологии.
Ключевые слова: гуманитарные науки, регио-налистика, прикладное литературоведение, «край», «регион».
оживлены, так говорящи, я сравнивал не раз моих соотечественников с туземцами, и всегда поражала меня эта немота наших лиц... Я совсем не хочу сказать, что у нас только пороки, а добродетели у европейцев; избави Боже! Но я говорю, что, для верного суждения о народах, надобно изучить общий дух, их животворящий; ибо не та или другая черта их характера, а только этот дух может вывести их на путь нравственного совершенствования и бесконечного развития... Отшельники в мире, мы ничего ему не дали, ничего не взяли у него, не приобщили ни одной идеи к массе идей человечества; ничем не содействовали совершенствованию человеческого разумения и исказили все, что сообщило нам это совершенствование. Во все продолжение нашего общественного существования мы ничего не сделали для общего блага людей: ни одной полезной мысли не возросло на бесплодной нашей почве, ни одной великой истины не возникло среди нас... Не знаю, в крови у нас есть что-то отталкивающее, враждебное совершенствованию...» [Западники 40-х гг. 1910: 3, 4, 6, 9-11].
Письмо получило преимущественно негативный резонанс. П.Я. Чаадаев был официально объявлен сумасшедшим. В письме «Къ...» 7 августа 1837 г. В.Г. Белинский задавался вопросом о том, полезна ли вообще политика для России. «Вино полезно для людей взрослых и умеющих им пользоваться, - писал он, - но гибельно для детей, а политика есть вино, которое в России может превратиться даже в опиум» [Западники 40-х гг. 1910: 112]. А.И. Герцен в «Дневнике» в 1842 г. записал: «Спор с Чаадаевым о католицизме и современности; при всем большом уме, при всей начитанности и ловкости в изложении и развитии своей мысли, он ужасно отстал... Это голос из гроба, голос из страны
смерти и уничтожения. Нам странен этот голос...» [Западники 40-х гг. 1910: 196].
Обстоятелен в ответе Чаадаеву был Пушкин. 19 октября 1836 г. в письме к нему он писал: «...я далеко не во всем согласен с вами. Нет сомнения, что Схизма отъединила нас от остальной Европы и что мы не принимали участие ни в одном из великих событий, которые ее потрясли, но у нас было свое особое предназначение. Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас тылу... нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех... У греков мы взяли Евангелие и предание, но не дух ребяческой мелочности и словопрений. Нравы Византии никогда не были нравами Киева... Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы - разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие - печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, - так неужели все это не история, а лишь бледный полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть целая всемирная история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел вас в Париж? и (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы? Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора - меня раздражают, как человек с предрассудками - я оскорблен, - но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал... Поспорив с вами, я должен вам сказать, что многое в вашем послании глубоко верно. Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь - грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству - поистине могут привести в отчаяние. Вы хорошо сделали, что сказали это громко. Но боюсь, как бы ваши исторические воззрения вам не повредили... Наконец, мне досадно, что я не был подле вас, когда вы передавали вашу рукопись журналистам...» [Пушкин 1949: 866-868].
Пушкин и Чаадаев говорили об особенностях России, и, обратим внимание, Пушкин употребил как самостоятельные понятия «отечество» и «история». Собственно эти оценки, с одной стороны, Чаадаева, с другой - Пушкина о русском человеке, «жизнетворя-щем» «общем духе» народа, о национальной истории, России, отечестве и составляют ментальные черты географического, этнического, социально-бытового, пси-
хологического, характерологического, историко-культурного, экономического, политического, духовного пространства, которое вмещается в наши представления о крае, регионе, о нашем месте в нем. Оно, пространство, претендует на осмысление его в рамках особой науки, постижение которой ведет нас к пониманию того, что «история наших предков» - это и есть моя история, и яявляюсь частью жизни того или иного локально-исторического края.
В последние два-три десятилетия под воздействием, с одной стороны, процессов глобализации общественного сознания, с другой - подъема национального самосознания, осознания единства и специфичности якак существа, противоположного осознанию внешнего мира, в этих условиях актуальным и методологически обоснованным становится не только выявление общих, единых типологических характеристик, но и не в меньшей степени анализ специфических особенностей регионально-исторического развития, что и является одной из задач регионалистикикак гуманитарной науки. Предметом ее изучения является жизнь региона в его историческом освещении. Задача филологической регионалистики - с использованием филологического инструментария системно исследовать и описать особенности характера, содержания, закономерностей развития жизни регионов в их историческом движении. И, на первый взгляд, здесь все понятно.
Литературоведческое краезнание, если остановиться именно на нем подробнее, - один из путей познания особенностей жизни региона, именно с опорой на тематические и жанровые классификации произведений; структурно-поэтический анализ текстов; литературно-критические, текстологические реалии; комментирование, толкование, издание, составление научной библиографии и написание научной биографии писателей. В процессе постижения филологической регионалистики возможно создать представление о месте того или иного края в истории всей отечественной культуры и литературы, о литературе края как об одном из важнейших компонентов культуры региона, об основных периодах становления и развития региональных литературных традиций. При этом надо иметь в виду, что отклики самих писателей о крае недостаточно лишь констатировать: следует в каждом отдельном случае учитывать ситуацию и обстоятельства, условия, в которых возникали те или иные характеристики и оценки. Тогда станет понятным, почему, например, А. Платонов оценивал тамбовскую жизнь однозначно негативно, а О. Мандельштам, спустя менее десятилетия, столь же однозначно пропел оду зимнему Тамбову.
В настоящее время существует несколько и весьма не схожих определений «комплекса научных дисциплин, различных по содержанию и частным методам исследования, но ведущих в своей совокупности к научному и всестороннему познанию края», «всестороннего изучения... какой-либо определенной территории, проводимого на научной основе, причем объектами изучения являются: социально-экономическое, политическое, историческое и культурное развитие микрорайона, села,
города, района, области, природные условия и т. д.», «области науки, которая находится на пересечении интересов специалистов по истории литературы, историческому краеведению, этнографии, фольклору и лингвистике» [Милонов 1985: 3; Стародуб 2003: 6]. Как явствует из приведенных и других аналогичных определений, краезнание - это «научная дисциплина», процесс изучения, «область науки на пересечении». Ясно, что речь идет о прикладном и пограничном характере науки, обращенной к изучению жизни края, региона, и эти понятия в принципе тождественны, как тождественны обозначения научных дисциплин: краеведение, краезнание, регионоведение. Важно подчеркнуть: они реализуют себя в отдельности и вместе, полисемантичны, полифункциональны и синкретичны, направлены на изучение края. Они пересекаются, но не взаимоотменяются. Однако регионалистика, в частности филологическая, литературоведческая, как отрасль гуманитарных наук имеет более артикулированный вектор движения, развития - через познание особенностей края к постижению тайн и загадок конкретных открытий в той или иной научной сфере, к получению нового научного знания. Например, через изучение истории Петербурга - к пониманию «маленьких трагедий» А.С. Пушкина или романов Ф.М. Достоевского.
Помимо собственно научной сферы регионалистики, частных ее разделов, существует комплекс учебных дисциплин, связанных с изучением специфики края, и среди них - литературное краеведение как отрасль литературоведческой науки, существующая наравне с историей литературы, теорией литературы, литературной критикой или текстологией. Сегодня не потерял актуальности подход Н.С. Травушкина, рассматривавшего литературное краеведение в системе литературоведческих наук и определявшего его следующим образом: это «та же история литературы, но отличающаяся особым подбором материала, особым аспектом его рассмотрения» [Травушкин 1967: 162]. В научной и научно-популярной литературе эксплуатируются и иные термины: «литературоведческое краеведение» (именно под таким названием помещена специальная статья в Краткой литературной энциклопедии (М., 1967. Т. 4), «краеведческое литературоведение» и др.
Реальные затруднения общетеоретического характера имеет работа над проблематикой литературоведческой регионалистики, в том числе учебной. Первые затруднения, встречающиеся на пути изучения этой отрасли науки, повторимся, имеют чисто терминологическое свойство. Как предпочтительнее назвать не только науку, но и учебный предмет, связанный с изучением территориальной литературы и литературы о той или иной территории, регионе, крае, если в научной литературе исторически существовало и продолжает существовать множество определений: «краевое, местное литературоведение», «краевая литература», «литературоведческое краеведение», «региональное изучение литературы», «областная литература», «литература края», «территориальная литература», «литературный регионализм», «локальное литературоведение» и т.п. - поня-
тия, явно по смыслу несовпадающие? В приведенных обозначениях, как и в работах специалистов в целом, как видим, не дифференцированы сама литература, принципы ее изучения и собственно наука о литературе. Видимо, надо согласиться с Н.А. Милоновым в том, что более привычным, устоявшимся следует считать понятие «литературное краеведение»: оно проще в употреблении, в нем выделен объект изучения в краеведческом плане - литература края. Однако, на наш взгляд, логично это «краеведение» или «краезнание», познание края через изучение литературы рассматривать как часть, отрасль не литературоведческой науки в целом, как утверждает Н.А. Милонов, а лишь конкретно истории литературы, изучение которой естественно никогда не исключало и не исключает опоры на литературную теорию. Потому ведущими методологическими принципами изучения литературы в аспекте литературного регионализма остаются два - историко-литературный (с учетом основных тенденций развития русской литературы) и региональный (с опорой на историко-литературный краеведческий материал).
Кстати, в статье двадцатипятилетней давности «Проблемы регионального изучения литературы» известный литературовед П.В. Куприяновский предложил рассматривать пять направлений, составляющих единый региональный принцип изучения литературы: изучение жизни и творчества местного писателя; изучение писателя-классика (крупного писателя) в плане регионально-краеведческого начала; исследование литературной жизни в области, крае, регионе; наша область (край, регион) в художественной литературе; история развития литературы в крае [Русская литература 1984]. И это оптимальный подход.
Второе, не менее серьезное затруднение для формирования литературоведческой регионалистики как отрасли науки связано с определением границ понятий «край», «регион». Уточним: в новейшие образовательные стандарты по литературе, как и по истории, географии, культуре, введен именно «региональный» компонент, а программа по литературному краеведению существует в рамках «Курса регионального компонента базисного учебного плана «Краеведение». На начальном этапе исследования или изучения этого компонента предполагается обязательное уточнение территориальных понятий. И здесь следует выбрать свой ранжир, свой подход, но он, этот подход, должен быть обязательно оговорен, ибо край, регион в своих географических границах может быть сужен до отдельного сельского района или города, а может охватывать целые материки и континенты. И дело не только в этом, но и в трудности идентифицировать, определить, распознать в общем историко-национальном, историко-культурном контексте собственно, скажем, тамбовский материал. В культурологии понятие «край», «земля» аналогично понятию «региональная культурная среда», географически обособленному, географически конкретному историко-культурному ландшафту, в котором различаются региональные традиции, местный колорит, специфика этнических реалий, быта, живой разговорный язык,
даже анималистика (например, преобладание той или иной породы домашних животных), ономастика (например, преобладание конкретных имен и фамилий) или топонимика (характеристика географических названий края).
В процессе исследования литературы, литературной жизни региона, региональной проблематики в художественной литературе предстоит преодолеть и еще одно немалое препятствие: определить, какими критериями измерять степень причастности писателя и его творчества к литературе края? Достаточно ли одного факта его рождения или непродолжительного проживания на этой земле? Нужны ли более фундаментальные контакты творца с жизнью края? Какими критериями определять региональный, локально-исторический колорит того или иного литературно-художественного текста?
Литературно-художественная, литературоведческая регионалистика, в том числе и как учебная дисциплина, предполагает изучение литературы, литературной жизни края в его исторических и современных географических границах. Методика исследования обязательно учитывает изучение междисциплинарных связей (литературы с историей, языком, фольклором, живописью, музыкой, архитектурой). В процессе выработки критерия отбора авторов и их произведений с целью выявления каких-то историко-литературных закономерностей для монографического исследования следует ориентироваться, прежде всего, на литературно-художественную классику, т. е. писателей и их произведения, которые в те или иные историко-литературные периоды определяли и определяют ведущие направления в национальном искусстве в целом, служат базово-накопительным художественным «капиталом» для утверждения традиций или новаторских решений. И это еще одно затруднение на пути формирования литературоведческой региона-листики как области гуманитарной науки.
В научной литературе понятие «классика», в том числе литературная, не имеет четкого, бесспорного определения и остается проблематичным. Французский мыслитель XIX в. Ш. Сент-Бев в работе «Что такое классик?» уточнял: «Понятие «классик» заключает в себе нечто такое, что бывает длительным и устойчивым, что создает целостность и преемственность, что постепенно складывается, передается и пребывает в веках», классик отвечает «мудрости, умеренности, логичности», он «способен придать жизни очарование» [Сент-Бёв 1970: 310]. Сент-Бёв ввел понятия «высший разряд классиков», «писатель среднего ранга», даже «малюсенький классик». Современные исследователи оперируют понятиями «сверхклассик», «классик первого ряда», «классик второго ряда», «просто классик», «полуклассик» [Кормилов 2001]. И, понятно, все эти обозначения весьма зыбки. Но понятно и другое: деятеля-классика, как правило, кроме выдающегося таланта, всегда отличает чувство родины, России, ее истории и национальной специфики. «Писатель, - утверждал М.Е. Салтыков-Щедрин, - которого сердце не переболело всеми болями того общества, в котором он действует, едва ли может претендовать на значение выше посредственного и очень скоропреходящего» [Салтыков-Щедрин 1933: 163].
Степень связи писателя, к примеру, с Тамбовским краем, регионом определяется содержанием и характером конкретных его произведений, создающих вместе с произведениями других авторов «тамбовский текст» русской литературы, существующий по аналогии с «петербургским», «московским», «пермским», «елецким», «сибирским», «крымским» и другими текстами, характеризующимися специфическими топонимическими сюжетами, героями, поэтикой, когда даже сам «край» может восприниматься как образ или герой литературного произведения: лирические и драматургические произведения Державина тамбовского периода, «Тамбовская казначейша» Лермонтова, лирика Баратынского, написанная в Маре, «Раскаты Стенькина грома в Тамбовской земле», «Оскудение. Очерки, заметки и размышления тамбовского помещика» Терпигорева, поэзия из сборников «Песни старости», «Прощальные песни» Жемчужникова, «Печаль полей» Сергеева-Ценского, «Уездное» Замятина, «Город Градов» Платонова, «Тамбовский мужичок в Москве» Серафимовича, «Вольный проезд» Цветаевой, «Одиночество» Вирты, «Случай на станции Кочетовка» Солженицына и некоторые другие. Они отличаются яркими художественными картинами жизни «тамбовского человека» (по Платонову) в разные исторические периоды.
Следует иметь в виду, что о «тамбовском тексте» русской литературы, как, впрочем, и о других вышеперечисленных, можно говорить лишь очень условно и то в пределах, главным образом, литературоведческой, филологической регионалистики. Пока в литературоведении научно обоснован лишь «петербургский текст», с его отношением к Петербургу как городу, являющемуся квинтэссенцией жизни России, в котором зашифрованы этапы ее духовного развития; с наличием в нем, этом «тексте», петербургского мифа (сакральной географии города, его творения «из ничего», его нереального вида и особых отношений с временем); с раскрытием темы призрачности, пустынности северной столицы. «Тамбовский текст» складывается из отдельных биографических реалий писателей и их произведений, имеющих связь с Тамбовским краем, из отдельных мотивов, образов, характеров, сюжетов, героев разных историко-литературных периодов, когда можно обобщенно говорить о тамбовской теме и «тамбовском человеке», о массовом образе тамбовцев на страницах отечественной художественной словесности в целом или в отдельные исторические периоды ее развития.
Логично в процессе изучения именно филологического краеведения, филологической регионалистики обратить внимание на целесообразность названия местных жителей нашего края - «тамбовцы» или «там-бовчане». Известно, что в последние годы в нашем регионе как бы закрепилось именование «тамбовчане», однако известно и другое: в Тамбове на здании областной универсальной научной библиотеки имени А.С. Пушкина со стороны площади В.И. Ленина на протяжении многих последних лет красовался замечательный плакат «Тамбовцы, любите свой город!». История этого этнотопонима убеждает в том, что сегодня нам
следует вернуть одну из лингвокультурных традиций, называть жителей нашей области «тамбовцы», а не «тамбовчане». В качестве аргумента сошлемся на весьма убедительные размышления известного тамбовского журналиста, краеведа И.И. Овсянникова. На страницах своих публикаций в местной печати он не раз выступал с идеей названия жителей нашего края именно «тамбовцы». Есть смысл для наглядности и убедительности аргументов привести хотя бы один материал краеведа более подробно.
В заметках «В Тамбове живут тамбовцы» [Тамбовская жизнь 1995] И. Овсянников, отвечая читательнице газеты, писал: «Прежде всего позволю себе высказать свое решительное несогласие с утверждением Нины Сергеевны, что коренные тамбовцы называют себя там-бовчане. Да нет же, как раз наоборот: аборигены нашего славного города, да если это еще интеллигентская косточка, именуют себя только тамбовцами. И это исторически верно. С древнейших времен, как только Тамбов появился на карте России, при образовании существительного от его названия использовался суффикс -ец. Вообще, замечу в скобках, три четверти нынешних слов-названий жителей образованы с помощью этого суффикса. Если мы полистаем «Повесть временных лет» (1069 г. ), то встретим в ней новгородцев, ростовцев, белозерцев... Правда, мы не найдем там тамбовцев по одной-единственной причине: они тогда вообще не существовали. Ну, а если заглянем в более поздние документы, которые появились тогда, когда Тамбов уже поднялся на Диком поле «небольшою крайней крепостцой», то обнаружим, что в «Материалах по истории Воронежского и соседских губерний» (1652), а также в «Актах Московского государства» (1663) писали: «Бьет челом холоп твой тонбовец сын боярский Протаска Ульев», «привозят-де лебедей немногие люди в Тонбов тонбовцы... из вотчих своих». Как видите, уважаемая читательница, не «тонбовчане» писали три с лишним века назад, а «тонбовцы». Да и у историка нашего знаменитого С.М. Соловьёва в его труде «История с древнейших времен» можно прочесть: «На тамбовцев в нынешнее смутное время надеяться не на кого».
Вот как обстоит дело с «коренными» тамбовцами. Кстати, возьмите, если есть еще сомнение, и полистайте писателей-классиков - Шолохова, Сергеева-Ценского, Соколова-Микитова, Шишкова. На страницах их книг встретите десятки тамбовцев и ни одного тамбовчанина. Вот, например, Мамин-Сибиряк пишет: «Пароход отходил в одиннадцать часов, но тамбовцы забрались на пристань спозаранку.». Впрочем, может, хватит примеров? - продолжал краевед. - Это бесспорно, что предки наши не были тамбовчанами. Однажды по этому поводу разгорелся спор между уроженцами нашего края Н. Виртой и М. Зингером. Третейским судьей они решили избрать поборника за чистоту родного языка Фёдора Гладкова. По свидетельству еще одного нашего земляка-краеведа Семёна Евгенова, старый писатель горьковской школы ответил буквально следующее: «Скажите, кому придет в голову говорить воронежчанин вместо воронежца, саратовчанин вместо саратовца,
астраханчанин вместо астраханца?! Я уверен, что не позволят кишиневцы называть себя кишиневчанами, ялтинцы - ялтачанами, краснодарцы - краснодарчанами. А вот ваши земляки стали именоваться тамбовчанами. Какая в этом потеря чувства языка, какая несуразица! А главное - нет никакой надобности в этом, никаких поводов и мотивов!».
«Яростно выступал против употребления слова «тамбовчанин» и наш знаменитый земляк, академик, властелин русского языка Сергей Николаевич Сергеев-Ценский, - продолжал И.И. Овсянников. - Для краткости, без комментариев, приведу только одну его цитату по этому поводу: «Как объяснить такое: Тургенев был орловцем, а я на заре туманной юности - тамбовцем. Теперь же мы с Тургеневым стали: он - орлов-чанин, а я -можете представить себе - тамбов-чанин! И я готов спросить кого угодно: не знаете ли, в какой бондарной мастерской были выработаны эти неуклюжие «чаны»?».
Думается, неуклюжие «чаны» родятся от нашего беспамятства, нашего духовного манкуртизма. Мол, какая разница, хоть горшком назови, лишь бы в печь не ставил. Не все ли равно, так или этак назвать? Так что «бондарная мастерская» находится в нас самих.
А какого мнения по этому вопросу ученые-лингвисты? Да, говорят они, суффикс -ец наиболее старый и наиболее продуктивный в словообразовании. До сих пор основная масса существительных слов и вновь образуемых имен жителей не обходится без этого словообразовательного кирпичика. «Названия на -ец, - писал А.А. Потебня, - оказались структурно связанными с основами оттопонимических прилагательных на -ск». К примеру: Баку - бакинский - бакинец, Тамбов - тамбовский - тамбовец. И связь эта установилась в далеком прошлом. Суффикс же -чанин исторически к середине нашего века превратился в самостоятельную словообразовательную единицу. В чем его достоинство, почему он так активизировался? А дело в том, что он единственный из суффиксов, оформляющих название жителей. Суффикс -ец уязвим, ибо поле деятельности его излишне обширно.
В заключение скажу следующее, - подводил итог журналист. - Лексика наша не стоит на месте. В русском языке происходят глубинные процессы, которые могут проследить и объяснить только специалисты. Так обстоит дело и в данном случае с этими двумя взаимозаменяемыми суффиксами -ец и -чанин. Да, правильно заметил Н. Карамзин, слова входят в наш язык самовластно. И никаким циркуляром здесь не запретишь и не разрешишь. Но есть же многовековые традиции, есть историческая память. Разве мы, люди ХХ в., не должны с ними считаться? Тогда давайте и петербуржцев именовать петербуржчанами. А почему бы и нет?».
Добавим и от себя: в рассказе С.Н. Сергеева-Цен-ского «Жестокость» действует студент-«тамбовец». А вот и еще более ранний историко-литературный факт: к сожалению, забытый сегодня тамбовцами поэт, прозаик и драматург конца XVIII - начала XIX в. князь Н.М. Кугушев подписывался тремя псевдонимами: «Тамбов», «Инвалид», а еще - «Ботамвец», который составлялся из слогов «там-бо-вец».
Кроме художественных классических произведений, не только составляющих историко-литературную базу, мощную опору для литературного краезнания конкретного региона, но и являющихся гордостью этого края и всей национальной литературы, следует не менее скрупулезно изучать такое явление, как «литературная жизнь» региона, представляющая собой своеобразную летопись деятельности литераторов, литературных групп и объединений. Она характеризуется исторически обусловленной спецификой литературного творчества, издательского дела, литературно-массовых мероприятий, творческими контактами писателей-современников.
Около тридцати лет назад Д.С. Лихачёв выступил на страницах «Литературной газеты» со статьей «Необходим справочник «Литературные места России» [Литературная газета 1980], где изложил свою концепцию изучения региональной литературы. «Понять литературу, не зная мест, где она родилась, не менее трудно, чем понять чужую мысль, не зная языка, на котором она выражена, - писал он. - Ни поэзия, ни литература не существуют сами по себе: они вырастают на родной почве и могут быть поняты только в связи со всей родной страной». Справедливость этих слов подтверждает история мировой культуры. Можно ли понять со всей полнотой эстетического содержания художественные творения, например, Рафаэля, Леонардо да Винчи, Тициана без представлений о ландшафтах Флоренции или Венеции? Лермонтов и Тарханы, А.Н. Островский и Петербург, Тургенев и Спасское-Лутовиново, Некрасов и Карабиха, Л.Н. Толстой и Ясная Поляна, М. Горький и Нижний Новгород, Блок и Шахматово, Есенин и Кон-стантиново, Шолохов и Вёшенская, Распутин, Астафьев, Вампилов и Сибирь, Белов, Рубцов и Вологда - разве можно представить творческое наследие этих писателей вне связи его с историей, бытом и природой этих неповторимых мест? «.Иногда эти места ничем совершенно не отличаются от сотен таких же мест, - писал и К.Г. Паустовский. - Взять хотя бы город Елец. Елец отчасти похож на Рязань, на бывший Козлов, на Липецк. Но в Ельце особенно сильно чувствуешь сотни раз описанные Буниным уголки России, ее прелесть, дыхание ее безграничных ржаных полей. Человек, проходя по земле, оставляет невидимый и неосязаемый, но отчетливый след пребывания. Только память по своей немощи может стереть этот след, но, конечно, с трудом. Город, не связанный ни с каким воспоминанием, даже литературным, мертв для меня. И, очевидно, для многих из нас» [Паустовский 1982: 166].
Это высказывание русского писателя приводит в упоминавшейся книге «Литературное краеведение» Н.А. Милонов [Милонов 1985: 5] и, как бы развивая его, достаточно подробно излагает историю становления и развития в России литературного краеведения как науки, начиная с XIX в. Он ссылается на автора статьи «Литературоведческое краеведение» из Краткой литературной энциклопедии А. Кайева, утверждавшего, что краеведение в России «зарождается в 30-40-х гг. XIX в. как разновидность краевой библиографии». Н.А. Мило-нов справедливо считает, что к вопросу о зарождении
русского литературного краеведения следует подойти более широко: интерес к всестороннему познанию материальных и духовных богатств страны проявился значительно раньше, в периоды подъема национального самосознания. Известный краевед называет М.В. Ломоносова, О.М. Сомова, А.А. Бестужева и других деятелей культуры и литературы. Особое место в истории русского регионоведения в книге Н.А. Милонова отведено так называемой натуральной школе, в деятельности которой ведущее место занимал В.Г. Белинский, во вступлении к сборнику «Физиология Петербурга» высказавший мысль о «местном колорите» художественных произведений.
Большой интерес к вопросу о роли регионального фактора в становлении и совершенствовании писателей проявляли Герцен, Чернышевский, Добролюбов. Активную краеведческую работу проводил историк М.Д. Хмы-ров (1830-1872), автор проекта «Энциклопедия русского отечествоведения». Как пишет Н.А. Милонов, «ему удалось собрать огромное количество сведений об исторических событиях в России, памятниках истории и культуры, русских деятелях, городах, монастырях, музеях, учебных заведениях, библиотеках, театре, фольклоре. Коллекция Хмырова хранится сейчас в Государственной публичной исторической библиотеке» [Милонов 1985:23].
В развитии литературоведческой регионалистики второй половины XIX в. значительна роль культурно-исторической школы. А.Н. Пыпин и Н.С. Тихонравов ввели понятие «второстепенные писатели». По воспоминаниям одного из учеников Тихонравова, на его лекциях происходил «буквально перекрестный допрос литературных памятников, писем, автобиографий и воспоминаний, записок и мемуаров, альманахов, черновых бумаг и т. п. Каждый факт проверяется другим, ни одна мелочь не обходится без строгой критической оценки» [Милонов 1985:24].
В ХХ в. литературоведческая регионалистика стала не только респектабельной наукой, но и приобрела характер массового движения. Начал выходить журнал «Краеведение», зарождались - и интенсивно росло их число - краеведческие музеи, кружки, ячейки, общества и т.п. М. Горький не раз говорил о недопустимости «игнорировать областную литературу и прессу», и в статье «О литературе» (1930) он призвал литераторов к освещению жизни «даже самых темных и отдаленных от центров культуры «медвежьих углов». «Я не навязываю художественной литературе задач «краеведения», этнографии, но все же литература служит делу познания жизни, она - история быта, настроений эпохи.». В «Беседе с молодыми ударниками, вошедшими в литературу» писатель с удовлетворением отмечал появление крупных литературных сил в самых различных областях Советской страны [Горький 1953: 37-38].
Огромную роль в становлении литературного краеведения и литературоведческой регионалистики сыграли работы Н.К. Пиксанова «Областные культурные гнезда. Историко-краеведческий семинар» (М., 1928), П.Н. Сакулина «Синтетическое построение истории ли-
тературы» (М., 1925), а также Н.Л. Бродского, Ю.М. Соколова, М.К. Азадовского и других выдающихся историков русской литературы и фольклористов ХХ в.
На страницах своей книги «Литературное краеведение» [Милонов 1985: 37, 40] Н.А. Милонов достаточно подробно рассказывает о состоянии литературного краезнания в годы Великой Отечественной войны. В самостоятельном разделе монографии - «Литературное краеведение на современном этапе (60-80-е гг.)» [Милонов 1985:40-51] - освещена общая картина созидательной деятельности отдельных краеведов, культурологов, литературных краеведов, писателей в области собирания и сохранения литературных памятников. Отмечена роль областных музеев, библиотек, музеев на общественных началах, школьных литературных музеев, издательств, кафедр, Всесоюзного добровольного общества любителей книги, клубов книголюбов, Общества охраны памятников истории и культуры. В 1970-1980-х гг. выходили своеобразные краеведческие литературно-художественные и литературно-критические антологии - «Литературный Белгород» (1970), «Очерки литературной жизни Воронежского края» (1970), О. Савинова «Пенза литературная» (1977), И. Баскевича «Курские вечера (литературно-краеведческие очерки и этюды)» (1979) и др. В Тамбове в 1986 г., к 350-летию города, в Центрально-Черноземном издательстве вышел литературно-краеведческий том «Тамбов на карте генеральной», в который включены произведения современных тамбовских писателей и наш развернутый историко-литературный очерк.
В статье «О народности в литературе» А.С. Пушкин записал: «Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию, которая более или менее отражается в зеркале поэзии. Есть образ мыслей
и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу» [Пушкин 1964:39-40]. И это хороший ориентир для исследователей, акцентирующих литературоведческих изысканиях региональную специфику.
Литература
Горький М. Собр. соч.: в 30 т. М., 1953. Т. 25. С. 250; Т. 30. Западники 40-х гг.: Н.В. Станкевич, В.Г. Белинский, А.И. Герцен, Т.Н. Грановский и др. / сост. Ф.Ф. Нелидов. М., 1910.
Кормилов С.И. О соотношении литературных рядов (опыт обоснования понятия) // Известия Академии наук. Сер. лит. и языка. 2001. Т. 60. № 4. Литературная газета. 1980. 12 марта. Милонов Н.А. Литературное краеведение. М., 1985. Паустовский К.Г. Золотая роза. Кн. 2 // Дружба народов. 1982. № 7.
Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 10 т. М., 1964. Пушкин А.С. Собр. соч.: в 10 т. М., 1949. Русская литература. 1984. № 1. Салтыков-Щедрин М.Е. Полн. собр. соч.: в XX т. М., 1933-1941. Т. V.
Сент-Бёв Ш. Литературные портреты. Критические очерки: пер. с франц. М., 1970. Стародуб К.В. Литературное краеведение в школе. Методические рекомендации, материалы к урокам, литературные экскурсии. М., 2003. Тамбовская жизнь. 1995. 25 марта. ТравушкинН.С. Литературное краеведение в системе литературоведческих наук // Научные доклады литературоведов Поволжья. Астрахань, 1967.
