CC BY
61
ИСТОРИЯ НАРОДОВ ДОНА И СЕВЕРНОГО КАВКАЗА
I
© 2003 г. А.Е. Иванеско
РЕАЛИИ ВОИНСКОГО БЫТА В ОСЕТИНСКИХ НАРТОВСКИХ СКАЗАНИЯХ И ПРОБЛЕМА ДАТИРОВКИ ЯДРА НАРТИАДЫ
В литературе неоднократно отмечалась характерная черта историографии нартиады: даже те исследователи, которые скептически оценивают возможности нартовского эпоса как источника, признают достоверным в своей основе тот общественный уклад, который отражен в сказаниях о нартах. Как пишет Е.М. Меле-тинский, «конкретно-историческое мышление проявляется в эпосе относительно поздно... Однако общее историческое своеобразие аланской военной демократии (курсив наш. - А.И.) - военные столкновения с соседями в результате изолированных походов-балцев - очень ярко отражено в нартовском эпосе» [1, с. 39-40]. Точку зрения об историчности нартовского уклада жизни можно считать общепризнанной [2-6].
С марксистских позиций этот общественный уклад определяли как строй «военной демократии», соответствующий стадии «разложения родовых отношений» и формирования раннегосударственных институтов [2,
3, 7, 8]. В последнее десятилетие историки и этнологи этому понятию предпочитают термины «военное во-ждество» или «военно-иерархическое общество» [9]. Ключевые признаки такой социополитической системы: наличие двух и более социальных рангов; война является источником доходов; участие в военных экспедициях определяет общественное положение [9].
Несмотря на то, что концепция «разложения родового строя» при переходе к государственности была подвергнута убедительной критике [10], выделенные «военно-демократические» черты нартовского социума сохраняют свое научное значение. Действи-' тельно при взгляде на общество нартов осетинских сказаний очевидными представляются две черты уклада его жизни. Во-первых, бесконечные походы за добычей (балцы) являются отраслью нартовского хозяйства. Во-вторых, охота и балцы - это престижное дело, занятие героев, и охотничьи экспедиции следует рассматривать как одну из форм военных предприятий, хозяйственное значение нартовской охоты сомнительно [7]. Принадлежность к нартовскому племени определяется участием героя в совместных пиршествах-кувдах, которые устраивали в доме Ала-гата, и в грабительских военных предприятиях.
Эти два локуса - поле боя и пиршественный зал -являются главными и организуют все эпическое пространство нартовских сказаний. Только вещи, наполняющие данные локусы, - оружие, детали конской сбруи и чудесная чаша Уацамонга — описаны подробно, поскольку именно эти категории предметов подчеркивают героическую сущность нартов.
Неспособные участвовать в кувдах и балцах подлежат осмеянию и издевательствам, достойной смер-
тью. признается только смерть в сражении. Неспособность нарта «вытащить меч из пожен» и выпить полную «чашу героев» в равной степени является признаком его физической немощи и ведет за собой снижение социального статуса. То обстоятельство, что-слово «нарт» в большинстве случаев синонимично слову «герой» [11], дало даже основание для этносословной или сословной интерпретации понятия «нарты». М.В. Рклицкий видел в нартах представителей воинской знати, «в этническом отношении близкой, но не тождественной покоренному ими населению» [12, с. 15-16], а Я.С. Смирнова-считает нартов «военно-дружинным слоем общества» [7, с. 68]. Показателен способ, который избирают молодые нарты, чтобы расправиться над дряхлеющим Урьцмагом: они пытаются умертвить его, напоив до смерти (сказание о последнем балце Урызмага). Презрение нартов к старикам, идущее вразрез с осетинской, этнографической традицией, обоснованно сопоставляют с данными Аммиана Марцеллина об аланах (Деяния, XXXI, 2,22) [2,12, 13].
Героическое в нартовском эпосе знает только один аспект — воинский. Иногда и характер социальных связей определяют как дружинный: «Народ в целом образует боевую дружину, внутри которой если и есть какая-либо иерархия, то это иерархия старшинства и военного опыта» [2, с. 224]. Для самой когорты героев (виднейших нартов из рода Ахсартаггата) действительно характерна только «иерархия старшинства и военного опыта», но в целом нартовский социум - общество стратифицированное. Можно выделить по меньшей мере три социальные категории: кроме 1шенитых героев - военных предводителей нартовских походов это рядовые нарты (как правило, безымянные) и неполноправные лица (цагары, уацайраги, кусаги, саулаги).
Таким образом, представляется обоснованным выделение в истории осетинского народа периода, характерной чертой которого является отраженный в нартовских сказаниях военно-демократичсский уклад жизни [3, с. 21-22]. Правомерно также считать, что этот «нартовский век» совпадает или по крайней мере пересекается с эпохой эпосотворчества [3, с. 32-33]. Следовательно, определение хронологических рамок этого «века» приближает к решению проблемы эпохи создания эпоса о нартах - одной из самых дискуссионных в современном нартоведении. В историографии были выработаны четыре основные точки зрения:
1. Эпоха формирования нартовского эпоса - III -
II тыс. до н.э.; в качестве доказательства рассматриваются архаичные «матриархальные» черты в устройстве нартовского общества [14-17].
2. По мнению В.И. Абаева, эпоха создания нар-тиады охватывает период с VII - VI вв. до н. э. до XIII -XIV вв. [18].
3. Процесс формирования эпоса о нартах имел место в I - начале II тыс. в рамках аланского союза [1,5,
6, 8]. Исследователи, отстаивающие эту точку зрения, признают, что отдельные мотивы и образы нартов-ского эпоса восходят к скифской эпохе [19-21],' но полагают, что они стали частью эпического повествования уже в период существования аланского союза [8].
4. Нартовский эпос формируется в I тыс. до н. э. Создатели нартовских сказаний - это кавказские по языку носители кобанской, прикубанской и колхидской археологических культур [19]. При этом нартов-ско-скифо-аланские параллели, а также концепция особой «матриархальности» нартовского социума были подвергнуты убедительной критике [4].
В качестве критериев, определяющих хронологические границы эпохи формирования нартиады, рассматривают фольклорные и этнографические параллели; засвидетельствованные нартовскими текстами этнолексемы, сопоставимые с само- и иноназваниями исторических народов; данные нартовской антропонимики и топонимики; наконец, упоминания конкретных исторических реалий (как правило, это металлы, верховой конь, сельскохозяйственные культуры и т.п.). Убедительной представляется связь терми-наг «нарты» с древнеиранским паг - «мужчина», «воин», «герой» [12, 20-22]. Как отмечает В.А. Кузнецов, эта этимология «полностью соответствует сюжетной и идейной направленности эпоса, воспевающего подвиги идеальных воинов и героев» [6, с. 20].
Поскольку описание военных предприятий, молодечества и удали героев, богатырских подвигов является основным содержанием нартовской эпопеи, мы располагаем богатой информацией, относящейся к вооружению героев, структуре нартовского войска и чертам его тактики. Все эти элементы, выписанные вполне реалистично, также маркируют эпоху эпосотворче-ства, подобно тому, как ее отмечают этнографические параллели, заимствованные имена и т.д. Следовательно, военное дело нартов содержит в себе принципиальную возможность датировки «нартовского века».
Разумеется, эта возможность далека от той, которую предоставляет наложение типологии вооружения на хронологические горизонты в археологических исследованиях: эпос фиксирует реалии, относящиеся к различным историческим периодам. Но осетинские нартовские тексты позволяют заключить, что организация военного дела нартов соответствует в целом одному из этих периодов и одной военной системе - с механическим включением заведомо поздних реалий. Поскольку нартовский эпос (и не только осетинская нартиада) продолжает скифо-сарматскую и аланскую эпическую традицию [2, 13, 19, 20], резонно сопоставлять организацию военного дела нартов с чертами военного быта ираноязычных народов древности и средневековья - скифов, савроматов, сарматов, алан.
Как и в других эпических социумах, оружие в нар-товском обществе выполняет важную знаковую функ-
цию и является предметом эпической поэтизации: «...меч, клинок которого светится с одной стороны лучами солнца, а с другой стороны - светом полнолуния; стрелы твои, которые попадают метко; ружье, которое метко попадает из одного конца неба в другой ’, конец... И затем щит твой, от которого беспрестанно отражается свет самый яркий» [23, с. 416]. В другом сказании находим описание меча Сайнаг-алдара: «...произведение искуснейшего бога оружия Сафа; на одной* стороне клинка этого меча сверкает солнце, а на другой'
- луна; если ты взглянешь на сам клинок меча Сайнаг-алдара, то в нем отражается все, что происходит на белом свете» [23, с. 308]. В осетинских сказаниях оружие для видных героев также изготавливает бог огня и кузнечного ремесла Курдалагон (иногда это Сафа).
' Эпическое описание устанавливает своеобразную «генеалогию» оружия [24]: его происхождение, принадлежность видным героям в прошлом и т.д. Уникальность и особая ценность оружия являются средством героической характеристики персонажа, подчеркивают его избранность и выдающиеся качества. Неслучайно зачином ряда сказаний является повествование об обретении юным нартом чудесных доспехов своего отца.
Оружие, сбруя и боевой конь — не только дорогие и престижные вещи, которые составляют предмет гордости рода, они зачастую мыслятся как одушевленные. Доспехи нарта Сослана, непробиваемые «Би-дасов шлем» и «Цереков панцирь», от жажды сражения' излучают синее пламя, а панцирь при крике «К бою!» сам выскакивает к герою. Меч Батраза, Дзус-хъара, самостоятельно нападает на нартов и убивает их. «Одушевленное» оружие с определенной «генеалогией» перестает быть просто предметом в эпическом мире. Многократно именно оно определяет развитие эпического действия, является пружиной эпического конфликта (меч Хамыца в сказании о мести Батраза; Бидасов шлем и Цереков панцирь в сказании об осаде Сосланом крепости Челахсартона и • др.). Конь Урызмага, Арфан, помимо чудесных боевых качеств наделен человеческой речью и не раз своим советом выручает хозяина. Конь является непременным спутником нартов - от самых известных до второстепенных героев; нарт, который отправляется в балц пешком, становится предметом насмешек и издевательств (сказание о Сырдоне, спасшем именитых нартов от великанов). Эту черту нартовского военного быта, сопоставляют с военными обычаями алан [13].
Оружие сопровождает нартовских героев не только при жизни, но следует за ними после смерти: над умершим необходимо воздвигнуть курган, а в саму могилу положить оружие (как правило, это лук и стрелы). В других случаях оружие изображалось.на могильном камне. Умерший мог им воспользоваться. Так, нарт Сослан из могилы поражает стрелой коварного Сырдона [23]. Оружие поверженного противника является и самым престижным военным трофеем. Указанные черты находят соответствия в ■ скифосарматской и аланской традиции: оружие как постоянный атрибут погребений и каменных изваяний, вера в его магическую функцию [25]..
Комплекс вооружения нартов составляют: лук (агрдын), стрелы (фаттге), меч (кард, цирхъ), кинжал ’ (хъама), копье (арц), панцирь (згьэер, згьгерхэедон), щит (уарт), шлем (згьаерхуд). Помимо этого в осетинских сказаниях фигурируют ружье (топп), пушка (сармадзан) и сабля/шашка (эехсаргард). Название шашки (сабли) агхсаргард в осетинском обладает вторичной по отношению к слову «меч» этимологией: оно является производным от сложения гвхсар — «боевая доблесть» и кард - «нож, меч» [26]. Версия, объясняющая происхождение этого названия есть и в текстах самого эпоса: «Прочность меча Ахсара так навсегда связалась с его именем. И сегодня еще прочный меч называют агхсаргард, то есть меч Ахсара» [23, с. 458]. Но сравнение различных версий одного сказания не оставляет сомнений в том, что они замещают архаичные лук и меч: «Упоминание... ружей и пушек лежит' целиком на совести позднейших скази-телей-модернизаторов» [2, с. 225]. Подобную характеристику дают и некоторые сказители: «У нартов еще не было огнестрельного оружия - оружие их составляли меч и стрелы» [23, с. 306] и первые комментаторы эпоса: «...это поздняя приставка Упоминание ружья. - А И.], потому что у нартов не было огнестрельного оружия» [27, с. 107].
Наиболее популярны у нартовских героев меч и стрелы. Оправданно говорить о культе оружия у нартов, в первую очередь о почитании меча. Черты этого культа наиболее явно представлены в цикле Батраза -^ в мотивах закалки героя, погребального костра и меча, заброшенного в море (Батраз не может умереть, пока его меч не будет погружен в море) [13, 28]. По мнению Ж. Дюмезиля, эти черты восходят к скифской эпохе и связаны с фигурой скифского и аланского бога войны, которому поклонялись в образе меча [28]. Другой скифо-алано-нартовской параллелью является обычай нартов молиться богу острием клинка с частью жертвенного животного [23]. В нем также отражение практики почитания меча у скифов и алан [29].
В целом частотность упоминания элементов вооружения в академическом издании «Нарты. Осетинский героический эпос»[23, 27] (по нашим подсчетам) такова:
Элемент вооружения Количество упоминаний
Лук 28
Колчан, ардыстон 12
Стрела (стрелы) 210
Ружье 40
Пушка 25
Меч 217
Кинжал 50
Сабля (шашка) 3
Копье 32
Панцирь 26
Щит 8
Шлем 2
Собир. «оружие», «доспехи» 69
Как видно из приведенных данных, основным видом наступательного вооружения является лук со стрелами [23]. Тексты не позволяют уверенно судить
о его размерах: идет ли речь о «скифском» луке (60 -80 см) или о более мощном (120 - 160 см) «гуннском» [30]. В ряде сказаний сообщается, что древки нартовских стрел выполнены из камыша или тростника -материала, употребительного на протяжении всего скифо-сарматского периода [30].
Важная! информация содержится относительно нартовских стрел, на что обратил внимание В.И. Абаев: их наконечники железные трехгранные [32] (невозможно сказать: втульчатые или черешковые). Это указание, насколько мы знаем, уникально; упоминание же именно железных (или булатных) наконечников в осетинских текстах неоднократно повторяется [23]. В чечено-ингушских сказаниях нарты (в которых обоснованно видят алан-осетин [33] также вооружены стрелами с железными наконечниками [34]. Как полагает В.И. Абаев, упоминание железных трехгранных наконечников стрел отражает реалии позднескифской эпохи [2].
Иная точка зрения отражена в работе Е.И. Крупнова: эта форма наконечников указывает на «скифское время (VII - IV вв. до н.э.), время наибольшего, притом вполне реального контакта местных племен кобанской, прикубанской и колхидской культур со скифскими племенами Юго-Восточной Европы» [19, с. 25]. Это мнение не находит должного подтверждения в археологических материалах и продиктовано, по всей видимости, желанием увязать формирование нартовских сказаний с кавказской этнолингвистической средой.
В колчанных наборах скифов железные наконечники стрел редки; их число возрастает только в IV -III вв. до н.э. - в основном на Среднем и Нижнем Дону [31]. У ранних сарматов Приуралья, междуречья Дона и Волги, меотов Прикубанья железные наконечники стрел, трехгранные и трехлопастные, широко распространяются, вытесняя бронзовые, с III - II вв. до н.э. [35]. «Во II в. до н.э. трехлопастные черешковые наконечники окончательно вытесняют бронзовые, железные втульчатые и железные трехгранные черешковые [курсив наш. - А.И.]. Начиная с I в. до н.э. только они встречаются на протяжении нескольких веков в колчанах сарматских воинов» [30, с. 36]. Таким образом, это нартовское .сказание применительно к наконечникам стрел может отражать ситуацию не ранее IV - III вв. до н.э.
Нарты вооружены железными или стальными (булатными) мечами и кинжалами. Тексты сообщают о мече, который удлиняется на 7 обхватов (более 14 м) [23]; меч Батраза входит в камень на 7 пядей (около 126 - 140 см) [23]; меч конного Арахцау тащится по земле, оставляя ‘широкую борозду [23]. По всей видимости, перед нами эпически-преувеличенное описание длинного всаднического меча. Меч является самым популярным оружием ближнего боя и наиболее престижной частью вооружения. У известных ге-
'Обхват - длина, равная расстоянию между горизонтально вытянутыми ру ками, т е около 2,10 - 2,15 м Пядь Соответствует расстоянию между большим и указательным пальцами, т е. около 18-20 см.
роев мечи выкованы из «небесной руды» и отличают-' ся несокрушимой прочностью. Нарты используют меч в конном, реже - в пешем строю, как рубящее оружие, короткий кинжал - как колющее.
Длинные всаднические мечи (70 - 110 см) появляются у скифов и савроматов в VI в. до н.э. [35], но широкое распространение получают с конца IV в. до н.э. у ранних сарматов и несколько позднее - у скифов Крыма, став основным оружием ближнего боя в
III - II вв. до н.э. [30, 35]. Длинные железные мечи без металлического навершия являются неотъемлемой частью вооружения и в позднесарматское время [35].
В одном нартовском сказании упоминаются мечи «двусторонней» и «односторонней заточки» [23]. В мече односторонней заточки допустимо видеть однолёз-вийный меч, появившийся у скифов в IV - III в. до н.э., но не получивший широкого распространения [35].
Другое оружие ближнего боя - копье. Указания на его размер и устройство скупы: дважды упомянуты «богатыри с большими копьями» в [23]. Но, опираясь на контекст, некоторую информацию извлечь все-таки можно. Так, во время одного из состязаний или поединков нарт Тотрадз поднял Сослана за панцирный ворот своим копьем и до вечера не опускал на землю [23] (в одном сказании копье Тотрадза названо бгехарцаг (диг.) - буквально «копьем верхового», пикой [32]). Иногда говорится, что Тотрадз носил на своем копье Сослана вместе с его конем [23]. Из осетинского эпоса этот сюжет попал в адыгские и абазинские нартовские сказания. У противника Сосруко
- адыг. Тотреш, абаз. Сотраш - было «неломающееся длинное копье» (древко копья «железным было, лезвие - двуострым»), которым он поднимает Сосруко «в небо» [36, 37]. Даже с поправкой на эпическую гиперболизацию можно предположить, что в указанных случаях речь идет о достаточно мощном и длинном копье. Такие «штурмовые» копья - пики (от 2,5 м) появляются в IV - III вв. до н.э. у скифов [38] и ранних сарматов [35], но основным наступательным вооружением, становятся в среднесарматский период (II в. до н.э - середина II в. н.э.) [30]. Впоследствии длинная пика (более 3,5 -4 м) является главной отличительной чертой вооружения катафрактариев [39].
Нарты достаточно широко используют защитное вооружение. Это прежде всего кольчуга или по крайней мере комбинированный доспех: в качестве его составляющих фигурируют кольца, упоминается доспех в 100 и 200 колец [23]. Наличие у доспеха «панцирного ворота» говорит о том, что он был сложным
и, вероятно, массивным. Такие комбинированные доспехи, состоящие из сочетания железных чешуек с кусками кольчужного плетения, были в ходу у сарматских воинов с I в. до н.э. [30]. В скифском военном быту кольчуги и комбинированные доспехи не получили широкого распространения, основной формой оставались наборные пластинчатые панцири [40].
Особый интерес представляет также сообщение о кольчужном доспехе, который прикрывает не только всадника, но и лошадь: «Небесный Курдалагон тебе панцирь кует, в нужный день он и коня твоего при-
кроет; против ружейной пули в нем будет сто колец собираться, против удара меча - двести... в обычный же день будет он не больше рубахи» (курсив наш. -
А.И.) [23, с. 89]. За вычетом «сказочного» качества -уменьшаться и увеличиваться по желанию хозяина -допустимо видеть в этом кольчужном доспехе средство укрытия боевого коня. В данной связи необходимо отметить, что известны находки сарматских кольчужных конских катафракт (Ярославский, Тбилисский к. 15).
Важно подчеркнуть, что в появлении у сарматских воинов длинных копий и кольчужных (или комбинированных) доспехов усматривают влияние, исходившее с территории Северного Кавказа: в Прикубанье сарматы познакомились с длинными меотскими копьями; там же известны ранние находки кусков кольчужного плетения, датируемые I в. до н. э.- [30].
Кроме того, в нартовских сказаниях относительно редко упоминается щит, еще реже — шлем [23]. Скифы и сарматы довольно широко применяли деревянные и плетеные щиты, а также щиты с металлическим покрытием (панцирным, чешуйчатым, полосчатым); этот вид защитного вооружения часто встречается на предметах торевтики [30, 40]. Но известно также, что использование панцирей, особенно с длинными рукавами, и применение тяжелого наступательного вооружения делали щит необязательной частью паноп-лии тяжеловооруженного всадника [30, 40]. В нартовском же войске основное ударное ядро, вероятно, составляла тяжеловооруженная конница.
В части редкого упоминания шлемов осетинский нартовский эпос точно отражает положение дел в скифской и сарматской военной практике до I в. н. э.: в скифском военном быту металлические шлемы «не стали массовым средством личной защиты» [40, с. 98]. Только в I - II вв. н. э., судя по изображениям сарматских воинов на колонне Траяна и на фресках боспорских склепов, металлические шлемы получают значительное распространение [30].
В сказании о последнем балце Урызмага содержится важная информация, позволяющая составить представление о структуре Нартовского войска.-Старый Урызмаг, которому надоели упреки в немощи и издевательства со стороны молодежи, приказал положить его в чугунный гроб и бросить в море. Вода доставляет Урызмага во владения Кафтысар Хуандон-алдара, и нартовский патриарх становится рабом этого «черноморского владетеля». Урызмаг решает пойти на хитрость и предложить за свою голову богатый выкуп: «сто по сто однорогих быков, сто по сто двурогих, сто по сто трехрогих, сто по сто четырехрогих, сто по сто пятирогих». Кафтысар дает согласие и отправляет к нартам гонцов с требованием выкупа. Мудрая Сатана сумела расшифровать послание Урызмага: «однорогими быками пешее войско называет, двурогими
- конное войско, трехрогими быками - копьеносное войско, четырехрогими быками - панцирное войско, пятирогими - тех, кто с головы до ног вооружены» (курсив наш. — А.И.). Нарты снаряжаются в поход и подвергают земли Кафтысара разорению [23, с. 80-83].
По мнению В.И. Абаева, сказания о последнем балце Урызмага и о войне Ахсартаггата и Бората (в этом сказании Кафтысар оказывается союзником од-, ного нартовского рода в его войне с другим) отражают специфику сармато-боспорских отношений: «Военные столкновения, перемежающиеся с союзническими отношениями; служба сарматов у боспорского царя... участие боспорских царей в междоусобиях скифов и сарматов - все это в образной, художестг венной форме сохранили нам нартовские сказания» [41, с. 379]. В образе и имени Кафтысар Хуандон-алдара (буквально Глава рыб - Владетель пролива)
В.И. Абаев видит боспорского царя [41]. Некоторые исследователи посчитали сопоставления сюжета последнего похода Урызмага с событиями боспорской истории «произвольными» [8]. Но точка зрения В.И. Абаева нашла подтверждение: В. Минорский показал, что название должностного лица хазарского кагана, правителя Пантикапея - Балгици восходит к тюркскому балыкчи - «рыбак» и точно соответствует осетинскому Кгефтысаер «глава рыб» [42]. Таким образом, есть основания рассматривать сказание о последнем походе Урызмага как исторически информативный источник. Это в свою очередь позволяет предположить, что данные этого сказания относительно состава нартов-ских сил не являются плодом фантазии сказателей, но отражают некоторые исторические реалии.
Логика перечисления нартовских сил в приведенном сказании очевидна: воинские контингенты следуют друг за другом по мере утяжеления вооружения (пешее войско - конное - копьеносное - панцирное -«те, кто с головы до ног вооружены»). Такова же логика перечисления нартовских сил и в адыгском сказании о последнем походе Уазырмеса, находящемся под влиянием осетинских вариантов. Здесь выкуп составляют пятьсот волов: «сто волов безрогих» (сто пеших воинов), «сто волов рогатых» (сто всадников), «триста красных волов с белыми рогами» (триста всадников в кольчугах из красной меди) [37, с. 370— 372]. Мотив «зашифрованного послания» представлен также в вайнахском фольклоре, но не в героико-эпических сказаниях, а в исторических преданиях и легендах [33]. Из этого можно заключить, что в осетинском нартовском тексте просто «конное войско» может отличаться от трех последующих категорий (это, безусловно, также всадники, исходя из содержания сказания) только относительной легкостью своего вооружения. Следовательно, в «копьеносном войске», «панцирном войске», и тех, «что с головы до ног вооружены» можно видеть тяжеловооруженных всадников, составляющих ударное ядро нартовских сил (показательно, что из «пятисот волов» нартовского войска «триста волов» могут быть отнесены к категории тяжеловооруженных; аналогична ситуация и в приведенном кабардинском сказании). Особо выделенное в зашифрованном послании Урызмага «копьеносное войско» позволяет предполагать, что это наступательное оружие имело большое значение'в бою. К категории «конное войско» допустимо отнести легковооруженных всадников (возможно, это всадники-
лучники, вооружение которых дополняют меч и кинжал). Наконец, в «пешем войске» следует видеть легковооруженные вспомогательные отряды.
Такая военная система в целом аналогична скифской и сарматской конца IV в. до н.э. - IV в. н.э.: два ^ рода войск, конница и пехота, при вспомогательной г
роли последней; решающее значение тяжеловооруженной конницы, в сомкнутом строю осуществляющей прорыв; легкая конница, вооруженная луками и *
мечами или кинжалами, завязывает бой, преследует разбитого противника и охраняет фланги [30, 39, 43].
Интересно отметить, что в тех случаях, когда в ближнем бою нартовские герои используют мечи, сражение или поединок предваряет обстрел противника из лука: «Сперва бьются стрелами, потом мечи друг против друга выхватывают» [23, с. 22, 101]. В других же случаях бой или состязание открывается копейным ударом, и затем обращенный в бегство противник поражается стрелами [23].
Первая тактическая схема в основных чертах соответствует раннесарматскому периоду (IV - III вв. до н.э.): в отличие от классической «скифской» тактики со ставкой на массовую стрельбу из лука с коня по массе пешего и конного противника, больший акцент делается на ближний бой, основным оружием в котором является длинный меч [30, 31]. Впрочем подобную схему реализовала в битве при Фате (310 - ч 309 гг. до н.э.) и скифская конница [43]. По аргументированному мнению Е.В. Черненко, в этом сражении основную роль сыграла тяжеловооруженная конница, ^
имевшая тесный строй и глубокое построение и решившая исход боя в ближнем бою - с использованием длинных мечей и копий [43]. С I в. до н.э - I в. н.э. основой тактической схемы в конном бою становится удар в тесном строю мощными копьями - пиками, и значение массовой стрельбы из лука и всаднического меча уменьшается (мечи в среднесарматский период укорачиваются) [30]. Вне зависимости от решения проблемы историчности «сарматской посадки» признается, что именно массовая - целыми подразделениями - копейная атака тяжелой кавалерии появляется в сарматский период [44].
Еще одна черта тактики нартовского войска заставляет вновь вернуться к битве при Фате (Диодор Сицилийский, XX, 22). Для обороны от внезапного нападения нарты расставляют кругом арбы [23]. В сражении при Фате Сатир, большую часть войска которого составляли скифы, также использует окруженный телегами лагерь в качестве опорного пункта, и Е.В. Черненко относит этот прием к чертам скифской ^
тактики [43].
В сказании о войне Ахсартаггата и Бората фигурирует еще одна вполне реальная деталь - боевые ^
штандарты. Волшебным образом Урызмаг заполучил многочисленные дружины, но помощь они могли оказать, только если их сосчитать. Чтобы выполнить это условие, Сатана пошла на хитрость: она сшила трехногие штаны, и Сырдон, который знал все, заметил: «Их сто раз по сто и триста в излишке, а трехногого человека я среди них не видывал» [23, с. 353].
При очевидном фольклорном происхождении способа подсчета числа воинов сам этот мотив недалеко отстоит от военных реалий первых веков н. э. Так, в «Мученичестве святых Сукиасянцев» сообщается: «Через несколько лет царем аланским стал Гигианос. И взялся он за пересчет войска» [45, с. 317-318]. Численность нартовского войска, определенная таким способом, также выглядит вполне реалистично. По разным версиям сказания, это 2 100 человек («В войске Ахсар-таггата тысяча и тысяча человек и сверх того еще сто воинов [23, с. 359]); 10 ООО и 20 ООО человек («сто по сто воинов у Бората и Бурта, в два раза больше воинов у Урызмага [23, с. 357]); 10300 человек («их сто раз по сто и триста в излишке» [23, с. 253]).
Перед атакой на нартов из рода Бората Урызмаг обещает тому, кто первым водрузит свое боевое знамя (тырыса) [32] на доме Бората, отдать свою жену Сатану. По мольбе Сатаны шедшие первыми два знаменосца были убиты, и знамя на доме Бората водрузил сам Урызмаг [23].
Резонно считать, что тема определения числа воинов и использование при атаке боевых знамен в равной мере соотносятся с идеей управления войсками. Очевидно, что дом Бората атаковали разные отряды, которые шли на штурм под своими знаменами и следовали за знаменосцами.
В данной связи может быть рассмотрена информация о так называемых «скифских драконообразных значках». По сообщению Арриана (II в. н.э.), «скифские военные значки представляют собой драконов... Эти значки не только своим видом причиняют удовольствие или ужас, но полезны и для различения атаки и для того, чтобы разные отряды не нападали один на другой» (Тактика, 35, 2-7). Военные значки «скифов» упоминает В. Флакк (вторая пол. I в. н. э.) (Аргонавтика, VI, 57); изображения драконообразных значков фигурируют среди знамен противников римлян на колонне Траяна [46]. Спорным остается вопрос о том, идет ли речь в трактате Арриана о значках аланской конницы [30] или о значках, которые применяли в военных играх римские кавалеристы [46]. В любом случае признается, что происхождение значков связано с военным делом сарматов.
Внешний вид и устройство нартовских знамен в рассматриваемом сказании не описаны, но функционально они точно соответствуют драконообразным значкам: в обоих случаях это знаки воинских подразделений, роль которых связана с задачей управления войсками.
Таким образом, по целому ряду позиций нартов-ские тяжеловооруженные всадники сопоставимы с катафрактариями - основной ударной силой сарматского войска с конца I в. до н.э. К числу характерных черт вооружения и тактики катафрактариев относят наличие массивного комплексного доспеха, использование в качестве главного наступательного вооружения длинной мощной пики, наличие средств укрытия боевого коня, действия в сомкнутом строю с целью прорыва или охвата противника, тесное взаимодействие с легковооруженной конницей [39].
Все перечисленные черты с той или иной степенью достоверности отражены в осетинских нартовских сказаниях, за исключением одной: в текстах, насколько мы знаем, нет указания на сомкнутый строй конных нартов. Описание приближающегося нартовского войска в сказании о последнем балце Урызмага не позволяет судить о построении конницы (свободной лавой или тесным строем): поднимается облако пыли (Урызмаг говорит Кафтысару, что это пар от дыхания скота), раздается шумный топот (Урызмаг замечает, что это грузная скотина идет) и т.д. [23]. В других случаях нартовские герои действуют или в одиночку, или в составе воинской партии (часто - известный герой и 2 - 3 или 12 человек «из младших»). Объясняя это несоответствие, следует, во-первых, учитывать каноны эпического творчества: в нартовском эпосе акцент делается на индивидуальном богатырстве и личной славе героя; во-вторых, учитывать то обстоятельство, что действия тяжеловооруженной конницы при построении лавой были бы малоэффективны. Иными словами, фиксация этой стороны военного дела (которой присущ дух коллективизма и воинской дисциплины) эпосом маловероятна - уже в силу жанровой специфики героических сказаний.
Подведем итоги вышеизложенному. Организация военного дела нартов осетинских сказаний выписана много подробнее и детальнее, чем любая другая сфера жизни нартовского социума. Резонно считать, что эта информация содержит в себе возможность определения хронологических границ «нартовской эпохи».
Нартовская военная система обнаруживает ряд черт, представленных не только реалистично, но и вполне исторично. Состав наступательного и защитного вооружения нартов, структура нартовского войска и черты его тактики находят довольно точные соответствия в скифском и особенно сарматском военном быту. В качестве нижней границы отраженной в нартовских сказаниях военной системы следует рассматривать IV - III вв. до н. э. Определение верхней границы затруднено тем обстоятельством, что многие из интересующих нас черт и реалий (использование пики, боевых штандартов, ограждения лагеря телегами и др.) характерны не только для скифо-сарматской, но и для последующих исторических эпох. Тем не менее верхнюю границу можно очертить предположительно. Уже с конца VII - начала VIII в. салтовские и кавказские аланы были вооружены изогнутой саблей [47] (исключение составляют прямые мечи или палаши венгерских ясов [48], но о роли последних в формировании нартовских сказаний говорить вряд ли возможно), тогда как упоминания сабли или шашки в нартовских текстах относительно редки, и эпическим оружием ближнего боя является меч.
Указанные для нартовской военной системы временные границы, видимо, надо учитывать при решении проблемы определения эпохи формирования нар-тиады. Сформулированные выше выводы в целом согласуются с мнением, по которому эпоха эпосо-творчества приходится на время существования аланского племенного союза.
Литература
1. Мелетинский Е.М. Место нартских сказаний в истории эпоса // Нартский эпос. Орджоникидзе, 1957.
2. Абаев В.И. Нартовский эпос осетин // Избр. труды. Т. 1. Владикавказ, 1990.
ЗГ Скитский Б.В. Нартский эпос как исторический источник // Нартский эпос. Дзауджикау, 1949.
4. Гаглойти Ю.С. Некоторые вопросы историографии нартского эпоса. Цхинвали, 1977.
5. Абаева З.В. К историзму нартовского эпоса // Этюды по нартовскому эпосу. Цхинвали, 1978.
6. Кузнецов В.А. Нартский эпос и некоторые вопросы истории осетинского народа. Орджоникидзе, 1980.
7. Смирнова Я. С. Военная демократия в нартском эпосе // Советская этнография. 1959. № 6.
8. Мелетинский Е.М. Происхождение героического эпоса. М., 1963.
9. Крадин Н.Н. Вождество: современное состояние и проблемы изучения // Ранние формы политической организации. М., 1995.
10. Семенов Ю.И. Переход от первобытного общества к классовому: пути и варианты развития // Этнографическое обозрение. 1993. № 1 -2.
11. Далгат У.Б. Героический эпос чеченцев и ингушей. М., 1972.
12. Рклицкий М.В. К вопросу о нартах и нартских сказаниях // Изв. Осетинского НИИ краеведения. Вып.
2. Владикавказ, 1927.
13. Dumezil G. Legendes sur les nartes. Paris, 1930.
14. Аншба J1.X. Вопросы поэтики абхазского нартского эпоса. Тбилиси, 1970.
15. Салакая Ш.Х. Абхазский народный героический ■ эпос. Тбилиси, 1966.
16. Кабисов Р.С. К вопросу о мировоззренческих мотивах в осетинском нартском эпосе. Цхинвали, 1972.
17. Козаев П.К. Нартский эпос как исторический источник // Проблемы хронологии археологических памятников Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1985.
18. Абаев В.И. Историческое в нартском эпосе // Нартский эпос. Дзауджикау, 1949.
19. Крупнов Е.И. О времени формирования основного ядра нартского эпоса // Сказания о нартах - эпос народов Кавказа. М., 1969.
20. Миллер Вс.Ф. Черты старины в сказаниях и быте осетин // Журн. мин. нар. проев. 1882. ССХХИ.
21. Dumezil G. Loki. Paris, 1949.
22. Bailey H.W. Analecta Indo-Scythica // J. of the Royal Asiatic Society. 1953. №3-4.
23. Нарты. Осетинский героический эпос. Т. II. М., 1989.
24. Мельникова Е.А. Меч и лира. Англосаксонское общество в истории и эпосе. М., 1987.
25. Бессонова С.С. О культе оружия у скифов // Вооружение скифов и сарматов. Киев, 1984.
26. Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. IV. JI., 1989.
27. Нарты. Осетинский героический эпос. Т. Щ. М., 1991.
28. ДюмезильЖ. Скифы и нарты. М., 1990.
29. Гаглойти Ю.С. Осетино-абхазские нартовские параллели // Проблемы осетинского нартовского эпоса. Владикавказ, 2000.
30. Хазанов А.М. Очерки военного дела сарматов. М., 1971.
31. Черненко Е.В. Скифские лучники. Киев, 1981.
32. Нарты. Осетинский героический эпос. Т. I (на осетинском языке). М., 1990.
33. Гаглойти Ю.С. Осетино-вайнахские нартские параллели // Проблемы этнографии осетин. Орджоникидзе, 1989.
34. Сказки, сказания и предания чеченцев и ингушей. Грозный, 1986.
35. Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время / Под ред. А.И. Мелюковой. М., 1989.
36. Нарты. Абазинский народный эпос. Черкесск, 1975.
37. Нарты. Кабардинский эпос. М., 1957.
38. Черненко Е.В. Длинные копья скифов // Древности Евразии в скифо-сарматское время. М., 1984.
39. Хазанов А.М. Катафрактарии и их роль в истории военного искусства // Вестник древней истории. 1968. № 1.
40. Черненко Е.В. Скифский доспех. Киев, 1968.
41. Абаев В.И. Сармато-боспорские отношения в отражении нартовских сказаний // Избр. труды. Т. I. Владикавказ, 1990.
42. Minorsky V. Balgitzi - «Lord of the Fishes» // Wiener Zeitschrift fur die Kunde des Morgenlandes. Wien, 1960. Bd. 56.
43. Черненко Е.В. Битва при Фате и скифская тактика // Вооружение скифов и сарматов. Киев, 1984.
44. Симоненко А.В. «Сарматская посадка» - историческая реальность или исторический миф? // Третья Кубанская археол. конф.: Тез. докл. Краснодар; Анапа, 2001.
45. Памятники армянской агиографии / Пер. и комм. К.С. Тер-Давтян. Вып. 1. Ереван, 1973.
46. Перевалов С.М. Военное дело у аланов II в. н. э. // Историко-археологический альманах. Вып. 3. М.; Армавир, 1997.
47. Степи Евразии в эпоху средневековья / Под ред.
С.А. Плетневой. М., 1981.
48. Кузнецов В.А. Аланы-ясы в Венгрии // Аланоосетинские этюды. Владикавказ, 1993.
Ростовский государственный экономический университет
29 ноября 2002 г.
