CC BY
161
убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, - матушка Русь! (Некрасов); И невозможное возможно (Блок); Не надо рая - дайте Родину мою (Есенин).
В бравурной поэме «Хорошо!», тоже воспевающей Родину, В.В. Маяковский иронизирует по поводу горьких слов А. Блока: «"Пишут... из деревни... сожгли... у меня... библиотеку в усадьбе"» [4, 8, 266]. Оптимистическая эйфория помешает поэту революции предвидеть, что скоро начнут сжигать всё, что не укладывается в стандарт коммунистических ценностей. Он поймет А. Блока позже, почти через десятилетие после его смерти, в пору своего трагического разочарования. Но как точно, одной антитезой определит Блок трагедию Маяковского, как тонко и прозорливо увидит катастрофическое несоответствие его внутреннего состояния внешнему изъявлению. Вспоминая об одном из телефонных разговоров с ним, Блок даст меткую характеристику его речи: «с обычной ужимкой, но за ней - кажется, подлинное (то же, что мне до сих пор казалось)» [1, 409].
«Время - вещь необычайно длинная.» - это истина, но оно парадоксально, непредсказуемо, с невероятной мощью, с нарушением всех законов ускорения движения повернуло вспять и если не вернуло нам Россию, то, по крайней мере, создало ситуацию выбора. И опять в планах, проектах, обещаниях замаячило ее прекрасное будущее. Видно, так уж суждено русскому человеку - жить мечтой. Она и объединяет всех прекраснодушных россиян - поэтов и не поэтов. «Подойти к разгадке тайны, сокрытой в душе России, можно, сразу же признав антиномичность России, жуткую ее противоречивость. Тогда русское самосознание освобождается от лживых и фальшивых идеализаций, от отталкивающего бахвальства, равно как и от бесхарактерного космополитического отрицания и иноземного рабства» [3, 9]. Пророческие слова русского философа сейчас являются аксиоматичными, в художественном воплощении они точнее и пронзительнее всего выражены А. Блоком. Сложная картина российского бездорожья, абсолютно реальная, легко совпала с другой референцией поэта - его мироощущением, мировосприятием, его внутренним разломом -и приобрела в его поэзии обобщенно глобальное метафорическое значение («.ни огня, ни звезды, ни пути.» [2, 3, 176], актуальное в дни нашего безвременья.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Блок А. Из дневников и записных книжек /«Я лучшей доли не искал.» / Сост. В.П. Енишерлова.
М.: Правда, 1988.
2. Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М.-Л.: Художественная литература, 1960-1963.
3. Бердяев Н. Судьба России. М.: Мысль, 1990.
4. Маяковский В. Полн. собр. соч.: В 13 т. М.: Художественная литература, 1961.
Н.В. Ломоносова
РАЗВИТИЕ ЦЕНТРАЛЬНОЙ МЕТАФОРЫ В ПОВЕСТИ «КОТЛОВАН» А. ПЛАТОНОВА:
ОТ «ЯМЫ» К «ПРОПАСТИ»
Проследим формирование в повести «Котлован» семантики дома, последовательное наполнение образа контекстуальными смыслами: от контекста произведения - к контексту эпохи и творчества Платонова - и далее к общекультурному контексту.
Герой повести Вощев - странник поневоле, он насильно вытолкнут из привычной жизни, уволен с «механического завода» и лишен средств к существованию. Он чувствует себя ненужным, становится бездомным нищим. На пути в город, где надеется найти работу, он ночует в овраге, в «теплой яме». Яма - первое пристанище Вощева, его первый «дом». Впоследствии обозначение «яма» будет применяться к котловану: «Прушевский. спустился в начатую яму котлована, где было затишье» [4, 122]. Чиклин считает, что строительство дома целесообразно начать из ямы, оврага: «Проверяя свой ум, Чиклин пошел в овраг и обмерил его привычным шагом, равномерно дыша для счета. Овраг был полностью нужен для котлована, следовало только спланировать откосы и врезать глубину в водоупор» [4, 125]. «Чиклин сказал, что овраг - это более чем пополам го-
товый котлован...» Он принимает решение: «Мы тут рыть далее не будем, а погрузим дом в овраг и оттуда наладим его вверх» [4, 125].
Таким образом, строительство дома начинается с его погружения под землю, что в русле традиционных ритуальных представлений связано с похоронным обрядом. Строительство, еще по существу не начатое, уже обречено.
«Могильная» тематика постепенно развивается в подтексте повести. Первое, что видит на стройке Вощев, - это барак мастеровых, где спят вповалку на полу измученные люди.
Описание барака напоминает созданную Горьким картину жизни людей на «дне» общества. Жизнь в бараке схожа с пребыванием в аду. Положение людей, для которых домом стал барак, нестерпимо, это знак их «гибельной участи». Все они мечтают о настоящем доме.
Переключение сюжета «Котлована» на повествование о строительстве «общепролетарского дома» происходит в тот момент, когда Вощев наблюдает за строительством «неизвестной ему башни»: «отдельно от природы в светлом месте электричества с желанием трудились люди, возводя кирпичные огорожи, шагая с ношей груза в тесовом бреду лесов» [4, 113]. Так в повесть входит мотив созидания новой действительности.
Однако мотив созидания неизменно сопровождается обратным - мотивом разрушения. Создание общепролетарского дома, «куда войдет на поселение весь местный класс пролетариата», неизбежно влечет за собой гибель старой, обывательски-уютной жизни: «тот общий дом возвысится над всем усадебным дворовым городом, а малые единоличные дома опустеют, их непроницаемо покроет растительный мир, и там постепенно остановят дыхание исчахшие люди забытого времени» [4, 117].
По существу строительство начинается с разрушения не только общественного, но и природного и общекультурного укладов, гармонии естественной жизни («на выкошенном пустыре пахло умершей травой и сыростью обнаженных мест, отчего яснее чувствовалась общая грусть жизни и тоска тщетности» [4, 117]. Чтобы возвыситься над природой, человек уничтожает ее: «Уже тысячи былинок, корешков и мелких почвенных приютов усердной твари он уничтожил навсегда.» [4, 118].
В сюжете строительства общепролетарского дома просвечивает символика дерева. Его фундамент закладывают с надеждой, что сажают в землю «вечный каменный корень неразрушимого зодчества» [4, 138]. «Вечный дом» должен укорениться в земле, подобно мифопоэтическому древу. Согласно славянским мифам, образ дерева выступает в качестве модели всей Вселенной с подчеркиванием связи верха и низа, жизни и смерти. Многочисленные мифы повествуют о гигантском дереве - связующем звене между небом и землей (как лестница или радуга), по которому некоторые персонажи поднимаются до уровня богов. Это центральное дерево, связующее небо и землю, служит проводником духовных влияний, нисходящих с его помощью к человеку.
Инженер Прушевский мечтает о создании своей башни, которая через десять или двадцать лет станет «счастливым поселением» для «трудящихся всей земли». Правда, для самого Прушев-ского понятие счастья связано с понятием покоя (он специалист по «механике покоя», занятие техники покоя будущего здания обеспечивало Прушевскому равнодушие ясной мысли» и т.д.) [4, 127]. Вновь образы созидания наполняются семантикой смерти - подчеркивается смысловая связь понятий «покой» и «покойник».
Строительство затеяли ради воплощения великой гуманистической цели - дать приют всем обездоленным, но при этом обрекают на гибель крестьян, то есть тех трудящихся, для которых строят Дом. Библейские ассоциации придают художественному миру «Котлована» мифологические черты: отражаются некие вечные закономерности, периодически повторяющиеся в жизни человеческого общества. Не случайно, по-видимому, упоминание об араратской горе. «Ты слыхал про араратскую гору? - спрашивает землекоп Чиклин у кузнеца. - Так я ее наверняка бы насыпал, если б клал землю своей лопатой в одно место!» [4, 174].
И все же библейской основой образа дома в «Котловане» мы считаем в первую очередь легенду о Вавилонской башне.
Мотив Вавилонской башни намечается в платоновском «Ювенильном море», где строят силосную башню. Символика этих строений одинакова: силосная башня - это «прообраз счастья для скотов». (Выясняется, что в ней безболезненно умерщвляют коров, чтоб они не почувствовали удара смерти - вновь семантика могилы!) В «Котловане» общепролетарский дом строится для счастья людей. Каким оно будет - никто не представляет.
В первую очередь, по мысли инженера Прушевского, здание должно быть надёжным, предназначенным «охранять людей, живших доселе снаружи», не удобным, не уютным, а именно надёжным. Это не Дом, а «общепролетарская жилплощадь», напоминающая пустой дом - хранилище Пашкина («это был основательный дом из кирпича, чтоб невозможно было сгореть»).
Наиболее точно определил назначение строящегося здания Вощев: «Здесь будет дом, в нём будут храниться люди от непогоды и бросать крошки из окон живущим снаружи птицам».
Почему Платонов употребляет слово «храниться» по отношению к обитателям общепролетарского дома? Вероятно, дом изначально создаётся не для того, чтобы в нём жили. Недаром чётко видно противоречие: стройку называют «великим рытьём», но в то же время разоряют и обрекают на верную гибель трудящихся крестьян, тех, для кого строят Дом. Так для чего же власти затеяли это «великое рытьё»? На этот вопрос отвечает один из землекопов: «надо оставить им наказ». «Им» - это людям будущего. Другими словами, надо создать памятник в честь торжества социализма будущих поколений.
Таким образом, можно прийти к выводу, что строящийся, но уже мёртвый дом у Платонова - символ будущего коммунистического общества.
Как мы помним, в повести Платонова у строящегося здания нет ещё и фундамента, не говоря уже о самом строении. Есть только Яма, пропасть. Можно в связи с этим предполагать, что Платонов считает, что в современном ему обществе недостаточно не только экономических, финансовых, технических ресурсов - нет моральных, духовных прав на созидание новой действительности, которую можно оставить в наследство потомкам. Автор устами Прушевского на первое место выдвигает требование этической, моральной, гуманистической наполненности общества, без неё общество обречено на гибель.
О социализме как памятнике потомкам писал и Маяковский. В отличие от Маяковского, Платонов придаёт образу созидаемого своей эпохе памятника трагический смысл. В его произведении мотив памятника переплетён с мотивом могилы. Общепролетарский дом - это могильный памятник.
С самого начала Чиклин, следя за работой других землекопов, восклицает: «Так могилы роют, а не дома» [4, 120].
Автор подчёркивает, что Котлован не принимает форм будущего фундамента, а только расползается по земле - сначала вчетверо, а затем в шесть раз. В дальнейшем он будет распространяться, калеча землю, и станет великой Ямой, могилой всех строителей. Котлован уже стал могилой детства, будущего, то есть тех, для кого строился дом.
Но тем не менее рабочие еще усерднее роют Яму. Вероятно, они поняли, что копают Яму не для будущей жизни, а для погребения своего и своей великой мечты. Во сне они предчувствуют собственный гроб в глинистой могиле, но днём ещё упорнее роют землю, «чтобы посадить в свежую «пропасть» вечный, каменистый корень неразрушимого зодчества» [4, 138]. Страшно представить, что может произрасти из такого каменного корня.
И снова в этом отрывке мы видим обращение к образу могилы, связанное со словом «пропасть». Это одно из ключевых слов повести. Именно оно звучит в финале применительно к котловану: «Все бедные и средние мужики работали с таким усердием жизни, будто хотели спастись навеки в пропасти котлована».
Пропасть - бездна, гибель. Так неужели настолько страшна жизнь людей, что они добровольно ищут спасения в вечности, в смерти, в общем могильнике? Ведь для этих людей самое важное - их гробы, домовина (в языческом понимании «домовина» - гроб). У них нет настоящих домов, тёплых и уютных, им остаются «вечные» дома, с которыми крестьяне связывают прежде всего представления о покое: «Кто вперед успел поесть свою живность или кто отпустил ее в кол-82
хозное заключение, тот лежал в пустом гробу и жил в нем, как на тесном дворе, чувствуя огороженный покой» [4, 171]. Именно поэтому бедняки и середняки с отчаянным мужеством отстаивают у строителей обнаруженные ими гробы.
В «крестьянских» сценах «Котлована» показано, что в качестве кулаков покарали, уничтожили владельцев самых прочных и чистых изб. Планомерно ведётся уничтожение настоящих хозяев, которые сумели создать приют для своей души, которые радуются жизни и на первое место ставят домашний очаг, а не холод мёртвой домовины.
Теперь они отправлены в небытие на плоту, наскоро сколоченном на Оргдворе: «...уплывал плот по снежной текущей реке, ...вечерний ветер шевелил тёмную, мёртвую воду, льющуюся среди охладелых угодий в свою отдалённую пропасть». Почему Платонов показывает уничтожение кулаков именно таким символическим образом? Известно, что на самом деле раскулаченных погружали на колхозные подводы, а потом вывозили по железной дороге в переполненных вагонах-теплушках в районы, практически непригодные для жизни.
Картина «ликвидации кулачества как класса» поэтически связана с мифологическим источником - переправой через реку, отделяющую жизнь от смерти. Не случайно Жачев, провожающий классовых врагов, испытывает «скучную» печаль: «ведь слой грустных уродов не нужен социализму, и его вскоре тоже ликвидируют в далекую тишину» [4, 179].
А. Павловский отмечает [3], что у Платонова текущая по опустошённым и измученным русским равнинам река зловеще напоминает легендарный Стикс, а Плот - это русский вариант Ладьи, уносящий людей в царство мёртвых. Но в пропасти котлована тоже есть подземная река («они ходили в котлован раскапывать водяной подземный исток»), ведущая в невидимую бездну, и живые строители котлована, расширяя и углубляя его, всё больше приближаются к своему краху.
Платонов показывает гибель не только кулачества, но и бедных крестьян, рабочих - тех, для кого строится общепролетарский Дом - башня. Причина их гибели - в непонимании «вещества существования», в отсутствии в их деятельности «души», морали.
Таким образом, центральная метафора повести «Котлован» (общепролетарский дом - новая действительность), постепенно развиваясь, наполняется новыми смыслами. Логическую цепочку смысловых ассоциаций, связанных с образом общего Дома, можно представить так: яма (овраг) -барак - котлован - башня (аналог Вавилонской - монументальный образ эпохи и мнемонический знак) - мировое дерево» («Вечный дом» должен укорениться в земле вечным каменным корнем неразрушимого зодчества, подобно мифопоэтическому древу) - могильный памятник - плот -пропасть, бездна. Каждый из этих знаков на уровне подтекста обнаруживает связь с образами смерти и могилы. Так, пунктирно, можно обозначить вехи действительности, создаваемой директивно и лишенной духовного наполнения.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Генис А. Вавилонская башня: Искусство настоящего времени. Эссе. М., 1997.
2. Маяковский В.В. Сочинение: В 2 т. / Сост. А. Михайлова. М., 1988. Т. II.
3. Павловский А.И. Яма (о художественно-философской концепции повести А. Платонова «Котлован») // Русская литература. 1991. № 1.
4. Платонов А. Котлован. М., 1987.
Н.В. Ломоносова
ОБЩЕПРОЛЕТАРСКИЙ ДОМ В МОТИВНОЙ СТРУКТУРЕ ПОВЕСТИ А. ПЛАТОНОВА «КОТЛОВАН»
Один из важнейших мотивов «Котлована» - мотив бездомья. Важно отметить, что никто из героев повести не имеет своего Дома как духовного центра, Приюта и как определённого строения. Землекопы спят в пустом бараке, крестьяне и девочка Настя - в гробу, Настина мама живёт и
