CC BY
43
политология
Вестник Омского университета, 2005. № 1. С. 60-63. © В.В. Дубицкий, 2005
УДК 111
РАЗВИТИЕ И. КАНТОМ ИДЕИ ГРАЖДАНСКОГО СТАНОВЛЕНИЯ ОБЩЕСТВА И ЧЕЛОВЕКА
В.В. Дубицкий
Омский государственный университет, кафедра социологии 644077, Омск, пр. Мира, 55а
Получена 3 декабря 2004 г-
The author analyses Kant's foundational ideas about essential sides of person's education, person's transition to the stage of social majority that is considered as ground for formation of civic consciousness. Nowadays it specifically can be the base of modern education.
Суть просвещения человека И. Кантом усматривается в том, чтобы осуществлять начало его «выхода» из состояния несовершеннолетия, в котором он нередко находится по собственной вине. Иначе говоря, несовершеннолетие есть неспособность людей пользоваться рассудочными возможностями без руководства или внимания со стороны кого-либо другого (конкретного индивида, ближайшего окружения, авторитетов науки и культуры, носителей философского мышления и т. д.). Ошибочность поведения «по собственной вине» означает, что его причиной являются не рассудочные недостатки как таковые, но прежде всего отсутствие необходимой волевой решимости для их реализации в самостоятельном порядке. «Имей мужество, - призывает И. Кант. - Но именно в пользовании собственным рассудком! Таков... девиз просвещения» [1, с. 127].
По какой причине человеческие индивиды не делают собственные силы настоятельным руководством даже после того, как природа освобождает их от чужого влияния? Главным образом, поясняет И. Кант, из-за неразвитости личности и малодушия: уже стало обычным, что человек охотно остается на долгий период жизни несовершеннолетним, следовательно, многие люди с удовольствием присваивают себе право быть его опекунами. В конце концов, удобно оставаться несовершеннолетним: есть книги, думающие за человека, духовник, совесть которого заменяет собственную и т. п. Иными словами, человеческая личность словно нуждается в том, чтобы не утруждать себя.
Сообразно этому часть людей предпочитает не мыслить, а платить за это; много других, кто занимается тем, что, в сущности, является до-
кучливым делом. Во многих случаях опасный переход к совершеннолетию «предугадан» заботливыми опекунами, любезными по части «верховного надзора» за умами. И. Кант иронизирует: после того, как они сначала довели до отупения свой домашний скот (для того, чтобы эти смирные создания никогда не осмелились сделать даже один шаг без опеки), их следующие помышления направлены на предупреждение возможных действий со стороны тех, кто намерен «ходить самостоятельно ».
Конечно, потенциально такая угроза не столь значительна, поскольку любое существо после нескольких падений привыкает к правилам собственного хождения. Но тщательная опека делает людей настолько нерешительными, что вообще отпугивает от любых малейших попыток начинания.
И. Кант делает вывод о том, что отдельному человеку трудно покинуть состояние несовершеннолетия, которое становится для него естественным состоянием. «Оно ему даже приятно, -подчеркивает немецкий философ, - и на первый взгляд, он, действительно, не способен самостоятельно пользоваться своим собственным рассудком», но именно по той причине, что ему «никогда не позволяли сделать подобную попытку» [1, с. 129].
Такое положение распространяется и на моменты обучения, которые сводятся к усвоению «положений и формул» как «механических орудий разумного употребления своих природных дарований». Это «кандалы», которые удерживают людей в постоянном несовершеннолетии. Даже те, кому удается их сбросить, делают обычно неуверенные прыжки, поскольку слабо приучены
к свободному движению. Только путем совершенствования своего духа им удается выбраться из несовершеннолетнего состояния и обрести «уверенную походку».
В широком смысле публика, разъясняет И. Кант, приобретает способность «сама себя просветить», но только в случае, если ей предоставлять свободу. Это вполне возможно, поскольку среди опекунов нет тех, кто мыслит истинно самостоятельно и, сбросив «иго несовершеннолетия», распространяет вокруг дух разумного уважения человеческого достоинства. Публичная аудитория, контролируемая опекунами в состоянии угнетения, обязательно заставит их самих оставаться под подобным игом непросвещенности, если особенно ее будут подстрекать к этому лица из числа опекунов (на самом деле они абсолютно не способны к просвещению). Всегда вредно насаждать подобные предрассудки именно потому, что, как подчеркивает И. Кант, «они мстят за себя тем, кто породил их...». Реально публика может достигать просвещенности только в течение определенного времени. Революцию легче произвести, чем осуществить истинное преобразование образа мышления, - таково развитие мысли И. Канта.
Для просвещения, доказывает И. Кант, не требуется ничего, кроме свободы, причем самой «безобидной» из всего того, что называется свободой, - это свобода «пользоваться своим разумом» [курсив наш. - В.Д.]. В жизни буквально со всех сторон слышится: «Не рассуждайте! Лица разных слоев и профессий говорят: упражняйтесь, верьте, платите, но только не рассуждайте». И. Кант приводит пример короля Пруссии Фридриха II, известного ценителя и покровителя наук и искусств. Этот монарх говорит: рассуждайте сколько угодно и о чем угодно, но повинуйтесь! Во всем этом, подчеркивает И. Кант, есть прямое ограничение свободы.
Существуют многочисленные ограничения, которые не только препятствуют просвещению, но и содействуют ему. Публичные проявления разума принципиально свободны, и это одно может дать людям просвещение. Вместе с тем частное применение реально ограничено так, чтобы «не особенно», подчеркивает И. Кант, препятствовать прогрессу просвещения. Здесь имеются в виду, например, публичные обращения ученых ко всей читающей публике, хотя, с другой стороны, отдельные выражения мнений посредством разума на доверенном им гражданском посту или службе могут быть ограниченными.
Это значит, что ряд самовыражений-высказываний, обращенных к обществу, нуждается в действии официальных механизмов для того, чтобы общество и органы государства были в со-
стоянии создавать требуемое единодушие, направлять усилия граждан в то русло, которое удерживает их от разрушительных мотивов и действий. В этом случае, отмечает И. Кант, «не дозволено рассуждать, здесь следует повиноваться» [1, с. 133]. В то же время если субъективная часть общественного механизма обоснованно рассматривает себя в качестве члена определенной социально-человеческой общности (и даже общности граждан мира), то и ученый в широком вещательном обращении может рассуждать «без ущерба для дел», которыми он занимается в качестве пассивного члена общества. Строго подчиненное лицо, с одной стороны, не вольно обсуждать приказ, но, с другой - вполне способно рассуждать об ошибках, которые грозят данному ведомству, и в этом случае предлагать собственные размышления публике.
Ученый в качестве гражданина, развивает свою мысль И. Кант, может высказывать любое мнение о положении дел в государстве. Даже священнослужитель, читающий проповеди, согласно символу своей веры (на условиях которой он принят на службу), выступает в качестве ученого и обладает полной свободой, даже обязан сообщать публике тщательно выверенные, продуманно благонамеренные соображения об ошибках относительно более разумного устройства религиозных и церковных дел. Как считает И. Кант, в этом нет ничего отягощающего совесть, поскольку то, чему он учит паству в ходе проводимой службы, излагается как нечто, в отношении чего нет «никакой свободы учить по собственному разумению». Но одновременно ему позволительно развивать мысли и от имени «кого-то другого». Иными словами, допустимо заявить: наша церковь учит так-то и так-то, вот доказательства, к которым она прибегает. Служитель действительно извлекает полную практическую пользу для своей общины, излагает положения, которые сам бы не подписал с полной убежденностью (в них к тому же может быть сокрыта истина: по крайней мере, нет ничего, что противоречило бы «внутренней религии»).
И. Кант не устает доказывать специфичность такого положения: священник поставлен в качестве «учителя своего разума» перед слушателями, которые являются «домашним» большим собранием. В этом смысле нет свободы и нельзя быть свободным, поскольку выполняется чужое поручение. Иная ситуация складывается, когда он появляется в качестве ученого, говорящего посредством своих сочинений с публикой, т. е. с миром в обстоятельствах публичного применения разума. Он - как духовное лицо - располагает неограниченной свободой пользоваться «собственным разумом и говорить от своего соб-
62
В.В. Дубицкий
ственного лица» [1, с. 137]. В противном случае опять следует полагать, что нужны «опекуны народа» и непосредственно несовершеннолетние. Не обязательно сообществу духовно развитых людей обязывать к принятию неизменных символов для введения постоянной «верховной опеки» над каждым своим членом. Это является попыткой удерживать людей от дальнейшего просвещения. Ни одна эпоха не может связать себя обетом и поклясться в том, что она поставит следующую в такое положение, когда для той стало бы невозможным расширять свои (прежде всего, настоятельно необходимые) познания, избавление от ошибок и действенное продвижение вперед в просвещении.
Рассуждения И. Канта содержат убежденность в том, что ни один народ не принял бы в качестве закона подобное положение. Напротив, каждому гражданину, прежде всего духовному лицу, позволяется публично и в свободном порядке в качестве просвещенных людей говорить об ошибках общественного устройства. Более того, объединив свои голоса, ученые, например, могут достигать единодушия в понимании «хода вещей».
Принципиальность положения заключается в том, что отдельный человек может на некоторое время «откладывать просвещение» лично себя и даже вообще отказываться «от него для себя самого» и тем более для последующих поколений. Но недопустимо соглашаться с просвещенным мнением, если оно не подвергнуто публичному сомнению. Только «просвещенный монарх» может запретить пользоваться подданным «плодами просвещения», ибо для него истинное усовершенствование согласуется с гражданским порядком, когда это создает «спасительную почву для собственной души».
Раскрывая существо перипетий свободного и несвободного разума, И. Кант задается вопросом: «.. .живем ли мы теперь в просвещенный век?», на который дает ответ: «нет, но мы живем в век Просвещения» [1, с. 141]. Слишком многого недостает для того, чтобы при сложившемся положении дел люди были в состоянии «надежно и хорошо пользоваться своим собственным рассудком. .. без руководства со стороны кого-либо другого» [1, с. 141]. Только при этом условии появляются явные предпосылки открыть «простор для свободного совершенствования», соответственно, снимаются препятствия «к всеобщему просвещению» как выходу из сложившегося по собственной вине людей несовершеннолетия. В этом случае и появляется век Просвещения.
Долг государственного правителя - ничего не предписывать людям, но предоставлять им полную свободу, тем самым действительно избавлять
их от несовершеннолетия, сделавшись и самому просвещенным. В истинных условиях свободы нет надобности заботиться об общественном спокойствии и согласии, поскольку люди постепенно выбираются из невежества (если только их опять умышленно не удерживают в прежнем состоянии несвободы).
Таким образом, существенный смысл Просвещения состоит в выходе людей из состояния зависимости от опекунов. Их положение несовершеннолетних есть не только вредное, но и позорное. Девиз государственной власти «Рассуждайте сколько угодно и о чем угодно, но только повинуйтесь!» является странным и неожиданным поворотом человеческих дел. Необходима значительная степень гражданской свободы, но она не должна казаться предпочтительней «свободы духа народа», ибо ставит последней непреодолимые преграды. Только меньшая степень гражданской свободы открывает простор развития «всех способностей народного духа». Сама природа, разъясняет И. Кант, формирует «зародыш» склонности и призвания к свободному мышлению. Его появляющаяся форма должна исподволь воздействовать на образ мыслей, благодаря чему люди оказываются все более «способными действовать свободно» и даже воздействовать на принципы власти, которая должна посчитать полезным обращаться с человеком как с нечто большим, чем с «машиной, сообразно его достоинству» [1, с. 147].
В заключение рассмотрим ряд политических проблем воспитания с опорой на авторитет идей И. Канта.
Сегодня, например, мы являемся свидетелями полемики по поводу морально-правовой оправданности некоторых литературных сочинений на моральные темы и соответствующих выступлений по этому поводу политических деятелей и организаций. Но, несмотря на поддержку правоохранительных органов, один из высших государственных чиновников, сотрудник аппарата российского правительства, высказал мнение, резко отличающееся от официального. В прежнее время это вызвало бы раздражение, если не явное осуждение и протест. Сегодня данный случай прошел «незаметно», что свидетельствует о ростках перехода к духовной свободе в сфере воспитания, т. е. от стадии преобладания пассивных членов гражданского общества к активному человеческому самосуществованию на основе подлинного преображения людей и общества, о которых говорил И. Кант. Долг государственной власти не столько сообщать людям предписания, сколько предоставлять им полную свободу, тем самым действительно избавляя от несовершеннолетия для того, чтобы они постепенно выбирались из невежества.
Рассуждения И. Канта имеют также прямое отношение к тому, что К. Ясперс в отрицательном смысле называет «прямолинейной властью государственного униформирования». Хотим мы этого или нет, сегодня приходится избавляться от прямой власти воспитания, когда одна сторона в привычном порядке предписывает другой, какой именно способ поведения следует избирать. В условиях расширяющегося демократического миропорядка необходимо выстраивать комплексные цели власти, которые позволяют избегать безальтернативности взаимовлияний. Например, система «двойного кодирования», о которой говорит Н. Луман, в определенном смысле опирается на идеи И. Канта об активных и пассивных вариантах гражданственности: подлинный воспитатель в отправлении своих «прямых обязанностей» отказывается от неверных и ложных норм-установлений и говорит о том, что подсказывает ему постоянно нарастающее «совершеннолетие» [2, с. 14,15]. Тогда и воспитуемые обретают истинный вид «уразумения» положения дел в обществе. В конечном счете личностные составляющие процесса воспитания склонны производить обоюдную селекцию выбора и достигать необходимого упорядочивания конфликтных общественных ситуаций.
[1] Кант И. Ответ на вопрос: что такое просвещение? // И. Кант. Сочинения. Т. 1. Трактаты и статьи (1784-1796). М., 1994.
[2] Луман Н. Власть. М., 2001.
