CC BY
120
Д. К. Баранов
РАЗГОВОР ГЕРОЕВ КАК ИГРА С ЧИТАТЕЛЕМ: О СТРУКТУРЕ ДОВЛАТОВСКИХ ДИАЛОГОВ
DMITRIIK. BARANOV
REVISITING THE STRUCTURE OF THE DIALOGUES IN SERGEI DOVLATOV'S PROSE:
A GAME WITH THE READER
Дмитрий Кириллович Баранов
Аспирант кафедры истории русской литературы
Санкт-Петербургский государственный университет Университетская наб. 7/9, Санкт-Петербург, 199034, Россия ► [email protected]
Dmitrii K. Baranov
Saint Petersburg State University 7/9 Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russia
Научный руководитель: д-р филол. наук, проф. А. Д. Степанов
В довлатовской прозе распространены диалоги, где нет столкновения разных мировоззрений или обмена мнениями. Функция таких диалогов двояка: в изображенном мире усилия ведущего собеседника направлены на прекращение разговора, но за счет игры с ожиданиями читателя эти же диалоги налаживают коммуникацию текста с читателем. Ключевые слова: С. Д. Довлатов; полифония; диалог; игра с читателем; нарратология. The author argues that in Dovlatov's prose many dialogues are devoid of different world views, and the function of such dialogues is twofold: in the depicted world the leading interlocutor is trying to stop the conversation, but due to the game with the reader's expectations, these dialogues are establishing the communication of the text with the reader.
Keywords: Sergei Dovlatov; polyphony; dialogue; game with the reader; narratology.
Проза С. Д. Довлатова часто представляется исследователям полифонической [16: 5; 13: 102; 8: 9]. Неудивительно, что именно в диалогах, которыми насыщены тексты автора [17: 13], ученые стремятся увидеть самые яркие проявления полифонии [9: 42-43]. Ощущению многоголосия способствует разнородность прямой речи персонажей [Там же], а также иллюзия отображения живого, естественного языка каждого говорящего [4: 19]. Тем не менее распространенным в довлатовской прозе является тип диалога, в котором нет столкновения точек зрения, в котором один из собеседников является «ведущим», а другой лишь подстраивается под него, помогая высказать одну эффектную мысль. Именно такие диалоги играют важнейшую роль в художественном мире автора.
Представим следующий монолог: «Это жилая комната. Было время — сомневался. Я здесь порядок навел. Посмотрела бы ты, что здесь раньше творилось. Крыша дырявая, но в хорошую погоду это незаметно. А дождей вроде бы не предвидится. Есть щели в полу. Сейчас еще ничего. А раньше через эти щели ко мне заходили бездомные собаки, но я их приручил...» Это переведенный в монологическую форму диалог из повести «Заповедник». Оригинал выглядит так:
«Таня с испугом оглядела помещение:
— Ты уверен, что это жилая комната?
— Было время — сомневался. Я здесь порядок навел. Посмотрела бы, что раньше творилось.
— Крыша дырявая.
— В хорошую погоду это незаметно. А дождей, вроде бы, не предвидится.
— И щели в полу.
— Сейчас еще ничего. А раньше через эти щели ко мне заходили бездомные собаки.
— Щели так и не заделаны.
— Зато я приручил собак...» (т. 2, с. 284-285)*
В приведенном диалоге нет ни столкновения мировоззрений, ни даже простого обмена мнениями. Алиханов — главный герой «Заповедника» — играет с восприятием собеседницы. Героиня озвучивает очевидное логическое противоречие: ее муж говорит, что раньше в дом заходили собаки, но видно, что щели так и не заделаны, — значит, непонятно, что изменилось. Это противоречие Алиханов допустил сознательно, использовав прием повествовательной задержки, чтобы финальная реплика выглядела эффектнее. Алиханов легко мог предсказать реплику жены, так как Таня лишь озвучивает очевидное. Она демонстрирует нормальную реакцию на ненормальное — это распространенная ситуация в до-влатовской прозе.
Такой вопрос скорее всего задал бы любой человек — в том числе и читатель, если бы он оказался на месте героини. За счет этого во многих диалогах такого рода игра одного героя с восприятием другого превращается в игру со схемами ожидания читателя.
«В Тбилиси проходила конференция <...> Наровчатов <...> говорил про оптимизм советской литературы. <... > поднялся на трибуну грузинский литературовед Кемоклидзе:
— Вопрос предыдущему оратору.
— Пожалуйста.
— Я относительно Байрона. Он был молодой?
— Что? — удивился Наровчатов. — Байрон? Джордж Байрон? Да <...> А что?
— Ничего особенного. <...> Он был красивый?
— Кто, Байрон? Да, Байрон, как известно, обладал весьма эффектной наружностью. А что? В чем дело?
— Да, так. Еще один вопрос. Он был зажиточный?
— Кто, Байрон? Ну, разумеется. Он был лорд. У него был замок. Он был вполне зажиточный. И даже богатый. Это общеизвестно.
— И последний вопрос. Он был талантливый?
— Байрон? Джордж Байрон? Байрон — величайший поэт Англии! Я не понимаю в чем дело?!
— Сейчас поймешь. Вот смотри. Джордж Байрон! Он был молодой, красивый, богатый и талантливый. Он был — пессимист! А ты — старый, нищий, уродливый и бездарный! И ты — оптимист!» (т. 4, С. 226-227).
Любой читатель «Записных книжек» Дов-латова уже после первого абзаца знает, чем все закончится, знает, что человек, говорящий об оптимизме советской литературы, будет посрамлен. Знание жанрового шаблона анекдота вкупе со знанием оценочной системы, существующей в до-влатовской прозе, служит основанием для реконструкции читательского ожидания. Интрига для реципиента возникает в тот момент, когда появляются вопросы о Байроне. Возникает закономерный интерес: узнать, как именно эти вопросы приведут к ожидаемой развязке. У Наровчатова возникает схожий вопрос: как реплики Кемоклидзе связаны с темой его выступления? Ответ на это (последний абзац) и оказывается событийным для Наровчатова и для читателя.
Кемоклидзе выражает одну мысль, которую можно было бы облечь в монологическую форму. Вопросы Кемоклидзе и ответы Наровчатова не несут информативной функции (ответы очевидны). Столкновения сознаний, разных позиций (в рамках предмета дискуссии: молодость, талант, богатство Байрона) тоже нет. Поведение Наровчатова максимально «нормально», он, как и Таня в примере из «Заповедника», озвучивает реплики, которые могли бы принадлежать читателю (так диалог двух героев может создавать иллюзию непосредственного диалога с читателем). Каждый вопрос Кемоклидзе — повествовательная задержка, организующая восприятие как
Наровчатова, так и читателя.
***
Критики и исследователи нередко сопоставляли довлатовскую прозу с поэзией. Основанием для такого сравнения служила высокая смысловая плотность текста [7: 57], особая ритмическая организация [1: 33; 14: 255-259], в том числе ритм смены эпизодов [5: 18], стилистические игры автора [14: 255-259] и многочисленные повторы [5: 19-20].
Однако представляется, что осторожное сравнение довлатовской прозы с поэзией возможно только в том случае, если мы говорим о четкой парадигматической организации текста. Можно отметить, что довлатовский текст организуется парадигматически за счет варьируемых схожих ситуаций и мотивов (о повторах в прозе Довлатова
см. подробнее: [4: 23; 5: 6; 12]). Но возникающие вертикальные связи в определенном смысле случайны: читатель знает, что в любой момент может столкнуться с отсылкой к более ранней части текста, однако у читателя нет четкой схемы ожидания по поводу того, что он вот-вот что-то увидит. Вертикальная организация как структурная особенность текста возникает именно в диалогах. Реплики собеседников соотносятся друг с другом — так в стихотворной речи слова соотносятся за счет положения, рифмы и ритма. Парадигматическое строение текста в классической стихотворной речи приводит к тому, что у читателя постоянно складывается та или иная конкретная схема ожидания — хотя бы касающаяся того, как будет звучать слово, которое должно рифмоваться с только что произнесенным (ср.: «читатель ждет уж рифмы розы...»). Довлатовский диалог тоже играет с ожиданиями реципиента. Так, в приведенном примере из «Записных книжек» читатель ждет, что после ответа Наровчатова последует объяснение Кемоклидзе — так же, как читатель поэтического текста ждет появления следующей рифмующейся строчки. Довлатов несколько раз нарушает ожидания читателя, чтобы затем дать долгожданный ответ на появившийся в голове читателя (за счет манипуляций автора) вопрос. Диалоговая форма используется для более значимой с эстетической
точки зрения передачи смысла.
***
Можно согласиться с Погосяном, который, анализируя довлатовскую прозу, отмечал, что «речевой конфликт в диалоге оборачивается созданием речевого комфорта для читателя» [11: 14]. Однако исследователь считал, что Довлатова интересуют в первую очередь коммуникативные неудачи, обусловленные речевыми или «мировоззренческими причинами, — невозможностью достижения полного взаимопонимания между людьми» [Там же: 13]. Представляется, что отсутствие коммуникативного успеха в диалоге может объясняться и стремлением одного из участников использовать форму диалога для эффектного донесения одной собственной мысли.
Все это заставляет вспомнить об описании манеры речевого поведения Довлатова — кон-
кретного автора, предложенном Генисом [6: 4446]. Критик пишет, что Довлатов был «худшим из всех возможных собеседников» [Там же: 45], если под беседой понимать обмен мнениями и взаимное уточнение формулировок. Единственный жанр беседы, который признавал автор, — поочередное солирование, где рассказчик имитирует спонтанность заранее продуманной речи. Довлатову было важно победить в словесном соревновании [Там же]. При этом в не подготовленном, а спонтанном диалоге Довлатов не был находчивым собеседником [6: 23].
Именно желание «победить», смотреться эффектно на фоне собеседника во многом определяет речевое поведение довлатовских героев, признаваемых рядом исследователей автопсихологическими [15: 51; 10: 9; 8: 9]. И связанная с этим неготовность героя дать собеседнику выразиться видится причиной коммуникативных неудач. Особенно это видно в повести «Заповедник», где Алиханов использует и другой путь побега от диалога, понимаемого как обмен мнениями.
«Прочитайте <...> какую-нибудь популярную брошюру о вреде алкоголя.
— Знаете, я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить... читать.
— С вами невозможно разговаривать...» (т. 2, с. 201).
Алиханов уходит от неприятного разговора, не соглашаясь и не споря с предложением собеседницы. Он, каламбуря, сменяет тему. Эффектное окончание фразы снова подготовлено, но уже не репликой оппонента, озвучивающего очевидный вопрос (если вы решили бросить, то почему все еще пьете?), но более простым способом — паузой, в тексте повествователя выраженной троеточием. Эта пауза (троеточие) позволяет собеседнице героя (читателю) успеть осознать противоречие, а значит, правильно воспринять финал. Герой участвует в диалоге, чтобы выиграть в словесном поединке и прекратить разговор на неприятную тему. Усилия Алиханова почти всегда направлены на прерывание коммуникации:
«[реплика жены] Это слова. Бесконечные красивые слова... Надоело... У меня есть ребенок, за которого я отвечаю...
— У меня тоже есть ребенок» (т. 2, с. 203).
Именно привычка Алиханова уходить от обмена мнениями с окружающими приводит героя к осознанию оторванности от всего мира и к конфликту с собой. Так, герой, оставшись в гостинице один, желает разобраться в своих проблемах, но не может этого сделать, потому что по привычке начинает убегать от собственных вопросов:
«Ах, не о том, не о том зашла речь! Как надоели вечные твои уловки!» (Там же, с. 212); «И снова — не то, не то...» (Там же, с. 213).
О. В. Богданова отмечала, что в довлатов-ской прозе абсурд изображенного мира вступает в скрытый конфликт с гармонией повествующего мира, с довлатовским стилем, с точностью выражения [2: 16]. Представляется, что довлатовские диалоги демонстрируют, как речевая манера, разрушающая жизнь героя, в то же время способствует налаживанию коммуникации текста с читателем, которому интересно участвовать в предлагаемой повествователем игре. В этом выражается двойственное отношение Довлатова к самой природе художественной речи, существующей лишь в диалоге с читателем, вовсе не сконцентрированной на создании какой-то предметной реальности, а потому порой теряющей смысл.
«У писателя Волина ты обнаружил: „...Мне стало предельно ясно...". И на той же странице: „...С беспредельной ясностью Ким ощутил..." Слово перевернуто вверх ногами. Из него высыпалось содержимое. Вернее, содержимого не оказалось. Слова громоздились неосязаемые, как тень от пустой бутылки...» (т. 2, С. 203).
Не случайно так популярна цитата из статьи И. А. Бродского «О Сереже Довлатове»: «...рассказы его <...> написаны как стихотворения: сюжет в них имеет значение второстепенное, он только повод для речи» [3: 143]. В диалогах это свойство довлатовской прозы виднее всего:
«— Вот и прекрасно. Хотелось бы достигнуть полного идиотизма. Купить аквариум с рыбками, пальму в деревянной бочке...
— Зачем тебе аквариум?
— А зачем мне пальма?
— Начнем с аквариума.
— Всю жизнь мечтал иметь парочку дрессированных золотых рыбок...
— А пальма?
— Пальму можно рисовать с натуры. Держать ее на балконе.
— Спрашивается, где у нас балкон?
— Так ведь и пальмы еще нет...
— Господи, о чем я спрашиваю? О чем мы вообще говорим?!» (т. 2, С. 285)
ПРИМЕЧАНИЕ
* Здесь и далее в круглых скобках указывается том и страницы по изданию: Довлатов С. Д. Собр. соч.: В 4 т. СПб., 2010.
ЛИТЕРАТУРА
1. Арьев А. Ю. История рассказчика // Довлатов С. Д. Собр, соч.: В 4 т. Т. 1. СПб., 2010. С. 5-32.
2. Богданова О. В. Постмодернизм и современный литературный процесс: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. СПб., 2003.
3. Бродский И. А. О Сереже Довлатове // Бродский И. А. Соч. Иосифа Бродского: В 7 т. Т. 7. СПб., 2001. С. 140-146.
4. Власова Ю. Е. Жанровое своеобразие прозы С. Довлатова: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2001.
5. Воронцова-Маралина А. А. Проза Сергея Довлатова: поэтика цикла: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2004.
6. Генис А. А. Довлатов и окрестности. М., 1999.
7. Генис А. А. Сад камней // Генис А. А. Иван Петрович умер: статьи и расследования. М., 1999. С. 54-59.
8. Доброзракова Г. А. Поэтика С. Д. Довлатова в контексте традиций русской литературы XIX-XX веков: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 2012.
9. Мотыгина Ж. Ю. Творческая индивидуальность Сергея Довлатова: монография. Астрахань, 2006.
10. Орлова Н. А. Поэтика комического в прозе С. Довлатова: семиотические механизмы и фольклорная парадигма: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Майкоп, 2010.
11. Погосян Н. В. Коммуникативные стратегии в прозе С. Довлатова («Ремесло», «Наши», «Чемодан»): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2012.
12. Сальмон Л. Автобиографическое искажение как мера эстетической истины: о поэтике Сергея Довлатова // Сергей Довлатов: лицо, словесность, эпоха: сб. ст. СПб., 2012. С. 131-151.
13. Сальмон Л. Механизмы юмора. О творчестве Сергея Довлатова. М., 2008.
14. Сёмкин А. Д. Чехов. Зощенко. Довлатов: В поисках героя. СПб., 2014.
15. Сухих И. Н. Сергей Довлатов: время, место, судьба. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 2006.
16. Филатова В. В. Авторизация предложения в художественном тексте: (на матер. творчества Сергея Довлатова): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Нижний Новгород, 2000.
17. Хлупина М. А. Особенности языковой личности С. Д. Довлатова: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2015.
REFERENCES
1. Ar'ev A. Iu. (2010) Istoriia rasskazchika [Story teller story]. In: Dovlatov S. D. Sobranie so-chinenii [Collected works], in 4 vols., vol. 1. St. Petersburg, pp. 5-32. (in Russian)
2. Bogdanova O. V. (2003) Postmodernizm i sovremennyi literaturnyi protsess [Postmodernism and modern literary process] (Extended abstract of Doctor's thesis, Philology), St. Petersburg State University, St. Petersburg, 2003. (in Russian)
3. Brodskii I. A. (2001) O Serezhe Dovlatove [About Sergei Dovlatov]. In: Brodskii I. A. Sochineniia Iosifa Brodskogo [collected works of Joseph Brodsky], in 7 vols., vol. 7. St. Petersburg, pp. 140-146. (in Russian)
4. Vlasova Iu. E. (2001) Zhanrovoe svoeobrazie prozy S. Dovlatova [The genre originality of prose by S. Dovlatov] (Extended abstract of candidate's thesis, Philology), Moscow State Pedagogical University, Moscow, 2001. (in Russian)
5. Vorontsova-Maralina A. A. (2004) Proza Sergeia Dovlatova: poetika tsikla [Sergey Dovlatov's prose: poetics of the cycle] (Extended abstract of candidate's thesis, Philology), Moscow state pedagogical University, Moscow, 2004. (in Russian)
6. Genis A. A. (1999) Dovlatov i okrestnosti [Dovlatov and surroundings]. Moscow. (in Russian)
7. Genis A. A. (1999) Sad kamnei [Garden of stones]. In: Genis A. A. Ivan Petrovich umer: stat'i i rassledovaniia [Ivan Petrovich is dead: articles and investigations]. Moscow, pp. 54-59. (in Rusian)
8. Dobrozrakova G. A. (2012) Poetika S. D. Dovlatova v kontekste traditsii russkoi literatury XIX-XX vekov [Poetics of S. D. Dovlatov in the context of the traditions of Russian literature of XIX-XX centuries] (Extended abstract of Doctor's thesis, Philology), Volga Region State Academy of Social Sciences and Humanities, Moscow, 2012. (in Russian)
9. Motygina Zh. Iu. (2006) Tvorcheskaia individual'nost' Sergeia Dovlatova [Creative Individuality of Sergey Dovlatov]. Astrakhan. (in Russian)
10. Orlova N. A. (2010) Poetika komicheskogo v proze S. Dovlatova: semioticheskie mekhanizmy i fol'klornaia paradigma [Poetics of comic in S. Dovlatov's prose: semiotic mechanisms and folklore
paradigm] (Extended abstract of candidate's thesis, Philology), Adyghe state University, Maikop, 2010. (in Russian)
11. Pogosian N. V (2012) Kommunikativnye strategii v proze S. Dovlatova («Remeslo», «Ours», «The Suitcase») [Communicative strategies In S. Dovlatov's prose ("Craft", "Nashi", "Suitcase")] (Extended abstract of candidate's thesis, Philology), Moscow state pedagogical University, Moscow, 2012. (in Russian)
12. Sal'mon L. (2012) Avtobiograficheskoe iskazhenie kak mera esteticheskoi istiny: o poetike Sergeia Dovlatova [Autobiographical distortion as a measure of aesthetic truth: about Sergey Dovlatov's poetics] In: Sergei Dovlatov: litso, slovesnost', epokha: sbornik statei [Sergei Dovlatov: personality, literature, age: collected articles]. St. Petersburg, pp. 131-151. (in Russian)
13. Sal'mon L. (2008) Mekhanizmy iumora. O tvorchestve Sergeia Dovlatova [The mechanisms of humor. About the creative work of Sergei Dovlatov]. Moscow. (in Russian)
14. Semkin A. D. (2014) Chekhov. Zoshchenko. Dovlatov: V poiskakh geroia [Chekhov. Zoshchenko. Dovlatov: in search of the hero]. St. Petersburg. (in Russian)
15. Sukhikh I. N. (2006) Sergei Dovlatov: vremia, mesto, sud'ba [Sergei Dovlatov: time, place, destiny]. St. Petersburg. (in Russian)
16. Filatova V. V. (2000) Avtorizatsiia predlozheniia v khudozhestvennom tekste: (na materiale tvorchestva Sergeia Dovlatova) [Authorization of the proposal in a literary text (on the material of creativity of Sergey Dovlatov)] (Extended abstract of candidate's thesis, Philology), Nizhny Novgorod state pedagogical University, Nizhny Novgorod, 2000. (in Russian)
17. Khlupina M. A. (2015) Osobennosti iazykovoi lichnosti S. D. Dovlatova [Peculiarities of Sergei Dovlatov's linguistic personality] (Extended abstract of candidate's thesis, Philology), Moscow state pedagogical University, Moscow, 2015. (in Russian)
[ хроника]
МЕЖДУНАРОДНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ РУСИСТОВ В БАРСЕЛОНСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ
«МКР-БАРСЕЛОНА 2018»
(Продолжение на с. 92,103) INTERNATIONAL CONFERENCE OF RUSSIANISTS AT THE UNIVERSITY OF BARCELONA
20-22 июня 2018 года в Барселоне состоялась первая (есть надежда, что будет и вторая, и последующие) Международная конференция русистов «МКР-Барселона 2018» (сайт конференции http://stel.ub.edu/ 81ау1а/шкг2018/1123-2/?1ап§=ги), организованная Кафедрой славянской филологии (Estudis Es1aus), входящей в Департамент современных языков и литератур и английской филологии Барселонского университета.
Целью конференции было желание проанализировать новые направления и современное состояние русской лингвистики, литературы и преподавания русского языка как иностранного (РКИ), а также предоставить пространство для взаимодействия и обмена информацией. Организаторы конференции предложили исследователям-русистам из разных стран уникальную возможность для обсуждения проблем и перспектив русистики, поиска новых форм сотрудничества и поощрения инициативы разного типа.
Работа конференции проходила по трем основным направлениям:
1) прикладная и дескриптивная лингвистика:
- описание и анализ русского языка (фонетика, фонология, морфология, лексикология, фразеология, семантика, синтаксис);
- корпусная лингвистика;
- теоретическая и прикладная лингвистика (на материале русского языка);
2) русский язык как иностранный:
- новые подходы и авторские школы в преподавании РКИ;
- тестирование и оценка уровня владения русским языком;
- мультимедийное обучение (E-learning);
3) литература:
- современная русская литература;
- русская литература в мировой культуре: восприятие, переводы, рецептивная эстетика.
Председателем Оргкомитета и координатором конференции стал профессор Барселонского университета Жоан Кастельви (Joan Castellvi), в научный комитет конференции вошли ученые ряда университетов из разных стран: И. Л. Анастасьева (Московский государственный университет, Россия), Х. Вальтер (Грайфсвальдский университет, Германия), О. Д. Буренина (Институт славянских исследований Цюрихского университета, Швейцария), И. А. Вотякова (Удмуртский государственный университет, Россия), Л. А. Дунаева (Московский государственный университет, Россия), Э. Керо (Гранадский университет, Испания), Т. Е. Найдина (Тамканский университет, Тайвань), Н. В. Пушкарева (Санкт-Петербургский государственный университет, Россия).
Оргкомитет конференции получил 352 заявки на участие с докладом и 24 заявки на заочное — из 41 страны: Австралии, Азербайджана, Армении, Белоруссии, Бельгии, Болгарии, Бразилии,
