CC BY
146
ФИЛОЛОГИЯ
УДК 821.161.1
Е. В. Меркель
Райские локусы в лирике Анны Ахматовой
В статье в процессе анализа структуры и динамики пространственных отношений в поэтической системе Анны Ахматовой, конечной целью которого является постижение важнейших закономерностей художественного мира автора, вычленяется один из частных локусов ахматовского мира -«райский локус». Исследуются наиболее яркие локативные репрезентанты рая в поэзии Анны Ахматовой, в числе которых град Китеж, сад, юг, город и др. Пространственные образы рассмотрены вкупе с сочлененными с ними пространственными мотивами и сюжетами как аксиологически значимые семантические комплексы лирики Ахматовой. Определяются их основные функции в поэтической ми-ромодели автора и закономерности взаимодействия «райского пространства» и лирической героини. Также выявляются мифологические производящие топосных доминант лирики Анны Ахматовой.
The article represents structure and dynamics analysis of spatial relationships in Anna Akhmatova's poetic system. This analysis is focused on the most important regularities of the author's imaginative world, thus, distinguishing one of the frequent locuses of Akhmatova's world - "paradisal locus". The brightest locative representants of paradise in Anna Akhmatova's poetry are considered, for instance, city Kitezh, garden, south, city and so on. Spatial images are studied together with jointed spatial motives and plots as axiologi-cally significant semantic complexes of Akhmatova's poetry. Their main functions in the author's poetic world-model and interaction reguliarities between "paradisal space" and "lyrical heroine" are determined. Moreover, the article distinguishes mythological producers of topos dominants in the poetry.
Ключевые слова: пространство, рай, локус, онтологическая вертикаль, Китеж.
Keywords: space, paradise, locus, ontological vertical, Kitezh.
Тяготение вверх, стремление выстроить мифопоэтическую вертикаль, обращенную к небу, было одним из ключевых задач акмеизма. Это обусловливала уже сама этимология греческого корня «акмэ», переводящегося как «острие», «вершина». Поэтому-то чаще всего поэты данного течения взыскуют движения по вертикали, а не горизонтали, в семиотический верх. Не исключение здесь и наследие А. А. Ахматовой, где горняя, небесная сфера непосредственно связана с райскими обителями. А в целом же, как отмечают исследователи, «ахматовское художественное пространство, так же как и пространство мифа, делится по вертикали на три яруса - верхний, средний и нижний» [1]. Однако эдемская вертикаль не замыкается только на верхней пространственной сфере, хотя и тяготеет к ней. В нижнем локативном ярусе у поэтессы также присутствует свой, имеющий фольклорные истоки, рай, который, кстати, становится одним из важных «эдемских текстов» русской литературы. Речь идет о Китеже, согласно легенде, опустившемся на дно озера до Второго пришествия Христа. Особый интерес к этому сюжету появляется у поэтессы в сороковые годы. Так, в стихотворении «Уложила сыночка кудрявого...» смешиваются два рая - традиционный православный, находящийся «у престола Божьего», и фольклорный, репрезентующийся образом «града Китежа». Героиня стихотворения «уложила сыночка кудрявого», идет на озеро, где из-под воды слышит «грозный голос», призывающий ее в райские обители. И друг в перечислении мертвых, молящихся о героине, она слышит упоминание и о своем сыне:
© Меркель Е. В., 2014 140
Что ж печалишь ты брата-воина И сестру-голубицу схимницу, Своего печалишь ребеночка?.. [2]
Оборачиваясь, героиня видит, что дом ее объят пламенем.
К слову, мотив «потери сына», в частности, - связанный с его переходом в райские чертоги, - одна из сквозных тем у А. А. Ахматовой:
В белый рай растворилась калитка,
Магдалина сыночка взяла.
«Где, высокая, твой цыганенок», 1914 [3]
Если поначалу указанный мотив не имел биографической подосновы, то со временем он начинает коррелировать с жизненными коллизиями А. А. Ахматовой, а именно - с пребыванием в лагерях Льва Гумилева, трагической судьбе которого посвящены многие, в том числе и аллегорические, стихи поэтессы.
Снова тема града Китежа возникает в поэме «Путем всея земли», имеющей подзаголовок «Китяжанка». Это произведение «относится к началу Второй мировой войны и порождено ощущением надвигающегося исторического кризиса, отражающегося в кризисе сознания самого автора» [4]. При этом, как далее отмечает В. М. Жирмунский, поэма сублимирует различные временные пласты, соотнося свершившиеся события с происходящими и будущими. И в центре таких событий решенная апокалипсически тема войны: «Ахматова намеренно дает панхроническую картину военных битв ХХ века, указывая эпиграфом из Апокалипсиса на отмену категории времени вообще, - замечает Л. А. Яковлева. - Таким образом, хронотоп поэмы воплощает авторскую идею о современности как об апокалипсическом времени, то есть о приближающейся всеобщей гибели» [5]. Поэтому образ Китежа у А. А. Ахматовой несколько интертирован по сравнению с традиционным его осмыслением, втянут в некротическую семантику различными приемами: начиная от эпиграфа к поэме (на санях, путем всея земли -узнаваемые метафоры смерти), и заканчивая мотивом пути к «последнему жилищу» в финале поэмы. Таким образом, принадлежа к нижней («заозерной») сфере, Китеж оказывается неким квазиэдемом, соотносимым с подземным царством, Элизиумом, где есть покой, но нет света. Кроме того, в поэме возникает и мотив одиночества, также неаутентичный религиозному представлению о Царствии небесном:
Теперь с китежанкой Никто не пойдет, Ни брат, ни соседка, Ни первый жених... [6]
Любопытно отметить, что такое амбивалентное представление о парадизе сохранялось у А. А. Ахматовой в течение десятилетий. Например, в стихотворении 1916 г. «Вновь подарен мне дремотой.» эдемские пространства (под которыми подразумевается юг) не являются тем желанным локусом, где хочет вечно пребывать героиня А. А. Ахматовой:
Вновь подарен мне дремотой Наш последний звездный рай -Город чистых водометов, Золотой Бахчисарай.
Там, за пестрою оградой, У задумчивой воды, Вспоминали мы с отрадой Царскосельские сады. [7]
Обратим внимание, что среди рая лирическая героиня не может забыть о северной царскосельской земле, причем вспоминает о ней с отрадой, а вот эдемский уголок Крыма (обратим внимание и на созвучие: рай - Бахчисарай) вызывает у нее дремоту. Если при этом учесть, что родной и любимый Петербург / Ленинград в творчестве А. А. Ахматовой на про-
141
тяжении многих лет неизменно ассоциировался с инфернальной сферой, то стремление по направлению из рая (юга) в преисподнюю (на север) весьма симптоматично.
В точности это повторит поэтесса полвека спустя: Пусть кто-то еще отдыхает на юге И нежится в райском саду. Здесь северно очень - и осень в подруги Я выбрала в этом году.
«Пусть кто-то еще отдыхает на юге», 1956 [8]
Обратим внимание, что здесь юг назван раем уже впрямую, и, силлогически следуя логике ахматовской антитезы, следует заключить, что север есть репрезентант нижней локативной сферы.
Можно предположить, что такая дистанцированность от эдемского вертограда вызвана тем, что героиня понимает свою недостойность райских обителей:
Господи! я нерадивая, Твоя скупая раба. Ни розою, ни былинкою Не буду в садах Отца.
«Дал Ты мне молодость трудную...», 1912 [9]
Нередко богооставленность связана с грешной любовью, особенно в стихах, написанных в десятые годы:
Она бредила, знаешь, больная, Про иной, про небесный край, Но сказал монах, укоряя: «Не для вас, не для грешных рай». «Похороны», 1911 [10]
За то, что я грех прославляла, Отступника жадно хваля, Я с неба ночного упала На эти сухие поля.
И матерью стала ребенку,
Женою тому, кто пел.
Но гневно и хрипло вдогонку
Мне горний ветер свистел.
«За то, что я грех прославляла.», 1914 [11]
Обратим внимание, что в обоих фрагментах присутствуют слова с корнем «грех»: в первом случае нарушение божьих заповедей не позволяет героине и ее возлюбленному пройти по онтологической вертикали снизу вверх, во втором - мы видим движение обратное: спадение с неба и дальнейшее осуждение со стороны «горнего ветра» (очевидный репрезентант рая), несмотря на, в общем, богоугодную долю героини: замужество, рождение ребенка.
Нередко в творчестве ранней А. А. Ахматовой эдем либо забирает у героини возлюбленного:
На пороге белом рая, Оглянувшись, крикнул: жду, Завещал мне, умирая, Благостность и нищету. «На пороге белом рая», 1921 [12]
Либо это вот-вот произойдет:
И одно меня тревожит: Если он теперь умрет, Ведь ко мне Архангел Божий За душой его придет.
Как тогда ее я спрячу, Как от Бога утаю? Та, что так поет и плачет, Быть должна в Его раю.
«Не хулил меня, не славил.», 1915 [13]
Ранняя лирика А. А. Ахматовой тематически тяготеет к различным ипостасям любовной коллизии, но чаще всего последняя решается трагически. Субъект «он», которого условно можно назвать «светлый жених», нередко ускользает от героини, часто ее греховность не позволяет им остаться вместе, либо «он» настолько иномирен, что жизнь сея не может удержать его.
Иногда райская сфера защищает «светлого жениха» от любви лирической героини:
Не забыть, как пришел он со мною проститься. Я не плакала: это судьба. Ворожу, чтоб царевичу ночью присниться, Но бессильна моя ворожба.
Оттого ль его сон безмятежен и мирен,
Что я здесь у закрытых ворот,
Иль уже светлоокая, нежная Сирин
Над царевичем песню поет?
«Ты поверь, не змеиное острое жало.», 1912 [14]
Перед нами образы славянского сказочного фольклора: царевич, райская птица счастья и радости Сирин. И именно ей, представительнице верхней локативной сферы, предстоит уберечь «светлого жениха» от грешной любви ворожеи.
Однако бывают и ситуации, обратные рассмотренным выше, когда не героиня, а субъект «он» ищет свою возлюбленную, которая забрана от него в вертоград:
Я вошла вчера в зеленый рай, Где покой для тела и души Под шатром тенистых тополей.
Чтоб не страшно было жениху В голубом кружащемся снегу Мертвую невесту поджидать. «Милому», 1915 [15]
Обратим внимание на антитезу: он находится в холодном, снежном локусе, она - в «зеленом раю», средь «тенистых тополей», то есть в смерти. В данном случае нет указания на причину разъединения любимых, грех - даже имплицитно - не проявлен, и такое «внегреш-ное» представление субъекта «он» не единично:
Долго шел через поля и села, Шел и спрашивал людей: «Где она, где свет веселый Серых звезд - ее очей?..»
А над смуглым золотом престола Разгорался Божий сад лучей: «Здесь она, здесь свет веселый Серых звезд - ее очей».
«Долго шел через поля и села.», 1915 [16]
Здесь трагедия «жениха» обусловлена не его согрешениями и грехопадениями, а тем, что его возлюбленная была забрана на небеса, вероятно, в связи с ее неотмирностью: рай как «сад лучей», то есть место яркого света, вернул себе свое - ту, у которой «очей веселый свет»: подобное отошло к подобному.
Нередко эдемом А. А. Ахматова называет любовь, чаще всего такой рай - утраченный:
Не ласки жду я, не любовной лести В предчувствии неотвратимой тьмы, Но приходи взглянуть на рай, где вместе Блаженны и невинны были мы. «Я слышу иволги всегда печальный голос», 1917 [17]
Твой белый дом и тихий сад оставлю.
Да будет жизнь пустынна и светла.
Тебя, тебя в моих стихах прославлю,
Как женщина прославить не могла.
И ты подругу помнишь дорогую
В тобою созданном для глаз ее раю,
А я товаром редкостным торгую -
Твою любовь и нежность продаю.
«Твой белый дом и тихий сад оставлю», 1913 [18]
Есть у поэтессы одиночные сопоставления творчества и идиллического сада, но в контексте идиопоэтики такое соотнесение - не системно:
А я иду владеть чудесным садом,
Где шелест трав и восклицанья муз.
«Пусть голоса органа снова грянут...», 1921 [19]
Муза Ахматовой, по ее собственному утверждению, «муза плача» - жительница других сфер, нерайских, поэтому несмотря на акмеистические императивы, связанные с семантическим верхом, чаще всего лирическая героиня поэтессы пребывает в нижних сферах (подвале, яме, подземелье), а редкие «вылазки» в верхние пространства нередко заканчиваются либо спадением, либо осознанием «нерайской сути» райского:
Мы до того отравлены друг другом, Что можно и погибнуть невзначай, Мы черным унизительным недугом Наш называем несравненный рай.
«Мы до того отравлены друг другом», 1963 [20]
Обратим внимание на слово «унизительный», которое по своей внутренней форме соотносится с морфологическим корнем «низ», получается своеобразный оксюморон: «унизительный рай».
Если же речь идет о том, истинном, реально рае, то чаще всего героиня А. А. Ахматовой видит лишь его отблеск:
Уже судимая не по земным законам,
Я, как преступница, еще влекусь туда,
На место казни долгой и стыда.
И вижу дивный град, и слышу голос милый,
Как будто нет еще таинственной могилы,
Где у креста, склонясь, в жары и холода,
Должна я ожидать последнего суда.
«Не оттого ль, уйдя от легкости проклятой», 1917 [21]
Пожалуй, единственным медиатором, связующим дольнее и горнее, является искусство, в данном случае - музыка:
Сама себя чудовищно рождая, Собой любуясь и собой давясь, Не ты ль, увы, единственная связь Добра и зла, земных низин и рая? Мне кажется, что ты всегда у края. «Музыка», 1965 [22]
Отсюда и представление о художнике как о существе, находящемся на границе миров и способном преодолевать эту границу в разных направлениях. В этой связи закономерно появление в творчестве А. А. Ахматовой орфического и дантовского кодов, связанных также с категорией памяти об ушедших близких, друзьях и соратниках, а также оплакиванием их, христианском поминании - как способе трансгредиентного контакта с умершими: таким образом поэтесса «восстанавливает связь времен - как бы поставив зеркало между прошлым и будущим» [23]. При этом поэт, несмотря на то что сам укоренен в инфернальном пространстве, которое его давит и не отпускает, должен не только сам прорваться в высшие сферы, но и, подобно Орфею, вывести из ада других, вплоть до переустройства самого пейоративного мира гармонией, заключенной в творчестве: «Миссия преобразования мира, впавшего в хаос, согласно Ахматовой, принадлежит Поэту, который - посредством Слова-Логоса - "одомашнивает" "отчужденный" мир, возрождая его из тоталитарного (или милитаристского) небытия» [24].
Итак, можно констатировать, что верхняя онтологическая сфера представлена в творчестве А. А. Ахматовой гораздо более скудно, чем нижняя. Репрезентантами райского пространства становятся либо абстрактные топосы, за редкими исключениями лишенные конкретных примет, но вероятнее всего укорененные в библейском дискурсе локусы: сад («чудесный», «Божий»), город (идиопоэтическая «транскрипция» небесного Иерусалима), юг (хотя, согласно Писанию, вертоград находится на Востоке). Помимо иудео-христианского представления о горних чертогах, эдем у А. А. Ахматовой может быть связан с антично-мифологическим дискурсом, славянской мифологией, фольклором (град Китеж).
Примечания
1. Локша А. В., Козловская С. Э. Структура художественного пространства в творчестве Анны Ахматовой эпохи войны и революции (1914-1921) // Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество: Крымский Ахматовский научный сборник. Вып. 9. Симферополь: Крымский архив, 2011. С. 59.
2. Ахматова А. Сочинения: в 2 т. М.: Изд-во «Правда», 1990. Т. 2. С. 41.
3. Ахматова А. Указ. соч. Т. 1. С. 99.
4. Жирмунский В. М. Творчество Анны Ахматовой. Л.: Наука, 1973. С. 136.
5. Яковлева Л. А. Апокалипсическая семантика в поэзии Анны Ахматовой: дис. ... канд. филол. наук. Нерюнгри, 2014. С. 142.
6. Ахматова А. Указ. соч. Т. 1. С. 232.
7. Там же. С. 93.
8. Там же. С. 273.
9. Там же. С. 62.
10. Там же. С. 32.
11. Ахматова А. Указ. соч. Т. 2. С. 29.
12. Там же. С. 97.
13. Ахматова А. Указ. соч. Т. 1. С. 112.
14. Ахматова А. Указ. соч. Т. 2. С. 22.
15. Ахматова А. Указ. соч. Т. 1. С. 115.
16. Там же. С. 109.
17. Там же. С. 135.
18. Там же. С. 73.
19. Там же. С. 165.
20. Ахматова А. Указ. соч. Т. 2. С. 80.
21. Ахматова А. Указ. соч. Т. 1. С. 117.
22. Ахматова А. Указ. соч. Т. 2. С. 81.
23. Круглова Т. С. Адресованная лирика русского модернизма: Поэтологический аспект: дис. ... канд. филол. наук. М., 2013. С. 247.
24. Кихней Л. Г., Галаева М. В. Локус «дома» в лирической системе Анны Ахматовой // Восток -Запад: Пространство русской литературы: материалы Междунар. науч. конф. Волгоград: Волгоград. науч. изд-во, 2005. С. 245.
Notes
1. Loksha A.V, Kozlovskaya S. E. Struktura hudozhestvennogo prostranstva v tvorchestve Anny Ahmatovoj ehpohi vojny i revolyucii (1914-1921) [Structure of the artistic space in the poetry of Anna Akhmatova in the era of war and revolution (1914-1921)] // Anna Ahmatova: ehpoha, sud'ba, tvorchestvo: Krymskij Ahmatovskij nauchnyj sbornik - Anna Akhmatova: age, fate, creativity: the Crimean Akhmatova's scientific collection. Vol. 9. Simferopol. Crimean archive. 2011. P. 59.
2. A. Akhmatova. Sochineniya - Works: in 2 vols. Moscow. "Pravda" Publ. 1990. Vol. 2. P. 41.
3. A. Akhmatova. Op. cit. Vol. 1. P. 99.
4. Zhirmunsky V.M. Tvorchestvo Anny Ahmatovoj [The Poetry Of Anna Akhmatova]. Leningrad. Nauka. 1973. P. 136.
5. Yakovleva L. A. Apokalipsicheskaya semantika v poehzii Anny Ahmatovoj: dis. ... kand. filol. nauk [Apocalyptic semantics in the poetry of Anna Akhmatova: dis. ... Cand. Phil. sci.] Neryungri. 2014. P. 142.
6. A. Akhmatova. Op. cit. Vol. 1. P. 232.
7. Ibid. P. 93.
8. Ibid. P. 273.
9. Ibid. P. 62.
10. Ibid. P. 32.
11. A. Akhmatova. Op. cit. Vol. 2. P. 29.
12. Ibid. P. 97.
13. A. Akhmatova. Op. cit. Vol. 1. P. 112.
14. A. Akhmatova. Op. cit. Vol. 2. P. 22.
15. A. Akhmatova. Op. cit. Vol. 1. P. 115.
16. Ibid. P. 109.
17. Ibid. P. 135.
18. Ibid. P. 73.
19. Ibid. P. 165.
20. A. Akhmatova. Op. cit. Vol. 2. P. 80.
21. A. Akhmatova. Op. cit. Vol. 1. P. 117.
22. A. Akhmatova. Op. cit. Vol. 2. P. 81.
23. Kruglova T.S. Adresovannaya lirika russkogo modernizma: Poehtologicheskij aspekt: dis. ... kand. filol. nauk [Addressed lyrics of Russian modernism: Potologicheski aspect: dis. ... Cand. Phil. sci.] Moscow. 2013. P. 247.
24. Kikhney L. G., Galaeva M. V. Lokus «doma» v liricheskoj sisteme Anny Ahmatovoj [Locus of "home" in the lyric system of Anna Akhmatova] // Vostok - Zapad: Prostranstvo russkoj literatury: materialy Mezhdunar. nauch. konf - East - West: Space of Russian literature: proceedings of the Intern. scient. conf. Volgograd: Volgograd scient. publ. 2005. P. 245.
УДК 840
А. В. Аверьянова, М. А. Маслова
Образ творческой личности в романе Э. Гонкура «Актриса Фостен»
В статье рассматривается роман французского писателя XIX в. Эдмона Гонкура «Актриса Фостен», которому мало уделялось внимания в отечественном литературоведении, как и творчеству братьев Гонкуров в целом. Образ главной героини анализируется в ракурсе романтической традиции, связанной с раскрытием темы искусства в произведении, которое относят к литературе натурализма. В статье прослеживается путь творческих поисков героини, тонко чувствующей натуры, её внутренний конфликт - конфликт актрисы и влюбленной женщины. Обозначены те моменты, которые позволяют говорить о синтезе натурализма, импрессионизма и романтизма в творчестве Э. Гонкура. В данной статье уточняются эстетические установки писателя, его взгляды на природу искусства и творческую личность.
The article describes a novel by French writer of the 19th century Edmond de Goncourt "Actress Faustin", whose little attention has been paid to the domestic literary criticism as the work of the brothers Goncourt in general. The main character is analyzed from the perspective of the Romantic tradition associated with the opening theme in the work of art that refers to the literature of naturalism. The article traces the path of creative pursuit of the heroine, a subtle sense of nature, her inner conflict - a conflict actress and woman in love. Here are marked those moments, those suggest that the synthesis of naturalism, impressionism and romanticism in the works of E. de Goncourt. This article clarifies the aesthetic setting writer, his views on the nature of art and the creative personality.
© Аверьянова А. В., Маслова М. А., 2014 146
