CC BY
159
УДК 821.161.1
Н. Л. Зыховская
РАСЦВЕТ РУССКОЙ ПРОЗЫ 30-Х ГОДОВ XIX ВЕКА И ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В РАЗВИТИИ ОЛЬФАКТОРНОЙ ПОЭТИКИ
Рассматриваются основные направления ольфактория русской прозы 30-х гг. Х1Х в. Делается вывод о том, что моделирование ольфакторной картины художественных миров отдельных писателей способствует постижению поэтики и глубинных смыслов текста.
Ключевые слова: ольфакция, ольфакторная модель, картина художественного мира, русская проза XIX в.
The author shows the main trend of olfactory of Russian prose of 30-es of XIX century. The investigation of different olfactory in the fiction of writers helps to realize the principles of their poetics in general.
Keywords: olfaction, olfactory model, the picture of the art world, the Russian prose of XIX century
На 30-е гг. Х1Х в. приходится расцвет русской прозы [5; 7]. Несомненно, превращение прозы в настоящий тренд времени повлекло за собой целый ряд значимых изменений в самой поэтике художественной литературы: «Язык прозаических произведений не только 20-х, но и начала 30-х годов нередко не имел еще того разнообразия, богатства и выразительности, которыми уже обладал язык поэзии. Поэтому та работа над стилем и языком русской прозы, которая была начата Пушкиным и продолжена Гоголем и другими писателями 20-30-х годов XIX века, имела исключительно большое значение. Необходимо было создать литературный прозаический язык, который вобрал бы в себя все богатство общенародной речи, явился бы нормой для литературной практики. Именно в этом направлении и шла работа писателей 2030-х годов над литературным языком художественной прозы» [9, с. 505-506]. Проза крупных авторов А. Бестужева-Марлинского, М. Загоскина, И. Лажечникова, В. Одоевского,
A. Вельтмана, Ф. Булгарина, Н. Полевого,
B. Даля, Н. Павлова, Н. Греча - это проза именно такого рабочего состояния, когда писатели приступили к созданию подлинного корпуса национальной словесности [8]. Сознавая условность проведения границы по рубежу десятилетий, все же хотелось бы подчеркнуть,
что в течение 30-х гг. ольфакторная картина мира резко расширяется и уплотняется. В этом проявляется общее развитие художественности отечественной словесности [6].
Всего в 109 произведениях 14 авторов-прозаиков мы обнаружили 171 ольфактор-ный фрагмент. Если говорить о 1830-х гг. как о завершении подготовительного этапа отечественного ольфактория, то целесообразно обобщить полученные нами данные в следующей таблице._____________________________
Количество текстов Общее количество фрагментов «Ольфакторная плотность» (отношение текстов, содержащих ольфакторные фрагменты, ко всем текстам этого периода, %)
Период о ь с в И1 р Е у § S3 й ft § ^ с
Древнерусская литература 220 105 184 48
XVIII в. 72 31 126 43
1800-1830 гг. 154 126 236 82
145
Эти сведения позволяют увидеть динамику ольфакторной поэтики. Насыщение прозы ольфакторными фрагментами приближается к максимуму, и именно поэтому 1830-е гг. можно считать началом создания полноценных ольфакторных картин художественного мира. Но для нас значимо рассмотреть этот период как завершающий подготовительный этап.
Следует отметить, что в прозаических текстах А. С. Пушкина - первого поэта русской литературы - как 20-х, так и 30-х гг. оль-факторная составляющая практически отсутствует; ольфакторий переходит на периферию художественного мышления. Важно также, что мы оказываемся перед констатацией субъективных мотивов обращения к ольфакции в картине художественного мира каждого художника.
Несмотря на повышение плотности оль-фактория в отечественной литературе (увеличение отношения ольфакторных текстов к общему числу произведений этого периода), высокий порог обонятельной чувствительности сохраняется. В то же время значимо, что так или иначе в литературе накапливаются варианты создания ольфакторной картины - пусть спорадически, но создается логика развития отдельных ольфакторных тем.
С этой точки зрения интересна и литература 1830-х гг. в целом. Выделим основные линии ольфактория этого периода.
Традиционно позитивной частью ольфак-тория становится «благоухание» садов [2]. В предшествующие периоды это благоухание все больше отдалялось от своего древнерусского (и библейского) «райского благоухания», что заметно в конкретных фрагментах. Например, в «Латнике» А. Бестужева-Марлинского: «И как я люблю переживать вновь годы этого детства! Весна моя расцветает в памяти чудными цветами, причудливыми цветами - со всем их благовонием, со всею свежестию красок; я наслаждаюсь тогда даже минувшими ужасами...» [1, с. 437].
То, что юность ассоциируется («расцветает в памяти») с благовонными цветами, уже есть указание на значимость ольфактор-ного включения. Усиливающие эпитеты «чудные», «причудливые» дополняют оль-факторную картину - благовоние и свежесть красок оказываются лишь уточнениями этой причудливости. С одной стороны, мы убеждаемся в том, что продолжает развиваться ольфакторная метафорика («благоухание юности»), а с другой - что остается незыблемым принцип умолчания, когда запах лишь обозначен ярким позитивным эпитетом («благовонный») и никак не разъяснен.
Но в целом «благоухающие райские сады» перемещаются из сферы восхищения (метафизического ли - как мы видели в древнерусских текстах, действительного ли - как в описаниях усадеб XVIII в.) в сферу эстетических ловушек для читателя. Подборка таких примеров создает впечатление настоящей ольфакторной тенденции: когда бы речь ни зашла о благоухающих садах, мы обязательно встретим более или менее маркированный подтекст, создающий самые разные ощущения, далекие от блаженного наслаждения и погружения в состояние счастья. Следует назвать эту тенденцию дискредитацией позитивного ольфактория. Именно в 1830-е гг., которые вслед за классическими литературоведческими трудами мы считаем периодом окончательного становления русской прозы как самостоятельного литературного феномена, формируется критическое отношение к предшествующей традиции, выражаемое в таких дискредитационных формах [6; 10].
Следует обратиться и к негативному оль-факторию этого периода. Если в предшествующий, доклассический, период баланс сил на шкале «благовоние - зловоние» был примерно одинаковым, то в литературе первой трети XIX в. очевиден перевес позитивной одорологии. Негативные включения встречаются реже и представляют собой более сгла-
146
женные ольфакторные метафоры и указания, чем в предшествующий период. В литературе 1830-х гг. мы обнаруживаем несколько примеров с эпитетом «смрадный», но по негативной эмоциональной энергии они значительно легче аналогичных случаев употребления в прозе, например, А. Радищева.
Наиболее частотный контекст употребления эпитета «смрадный» - стилизация под старинную речь героев либо романтически пафосный стиль повествователя. Вообще негативный ольфакторий в основном связан именно с темой смерти и преисподней. В «Вечере на Кавказских водах» А. Бестужева-Марлинского находим вполне нейтральные и даже сниженные случаи таких указаний: «Старая дверь скрипела так жалобно, так заунывно, словно оплакивала своего жильца, и лестница, едва озаренная луною, казалось, вела прямо в преисподнюю. К этому же сырые стены пахли могилой, и флюгер, качаясь на ржавом стержне, царапал дядю по сердцу; ему стало жарко и холодно, когда он вспомнил, что это должна быть роковая дубовая комната и на кровати, на которой лежал он, умерла несчастная Бианка!» [1, с. 295].
Можно говорить о том, что негативные ольфакторные включения в литературе этого периода не частотны. Авторы избегают снижения в своих текстах, общая атмосфера литературного процесса выступает здесь своеобразным сдерживающим фактором.
Но в то же время становится все более значимым пласт нейтральных, бытовых оль-факторных включений. Если в древнерусских текстах упоминание запахов во многом было сопряжено с упоминанием божьего и адского, то литература 1830-х гг. открывает возможности описания запахов окружающего мира.
В произведениях 1820-1830-х гг. нет ольфакторного многотемья. Продолжает активно эксплуатироваться тема благоухания садов (цветов), тема могильного смрада (эти темы восходят к древнерусскому ольфакто-рию). Довольно осторожно, пунктирно вводятся запахи кухни. Очень ограничена сама
описательная сторона запахов - авторы избегают развивать возможности описания запахов, ограничиваясь констатацией «вони» -«благоухания». Все это одновременно создает предпосылки для дальнейшего развития ольфактория и становится некоторым препятствием на пути его развития.
Эти наблюдения позволяют последовательно перейти к собственно ольфакторным картинам художественных миров отдельных писателей, и такое моделирование может способствовать постижению поэтики и глубинных смыслов текста [3; 4].
Можно предложить некую идеальную модель (метамодель) ольфактория, учитывающую все возможные структурные элементы, а затем охарактеризовать каждый отдельный вариант конкретного воплощения оль-фактория с точки зрения неполноты, пропусков определенных элементов метамодели, где ольфакторий представляет собой «сетку» ориентиров в мире обоняния и запахов, имеющую пространственно-горизонтальное (охват предметов, имеющих запах, активная/пассивная позиция героя по отношению к миру запахов) и вертикальное (оценка запахов героем/автором по шкале «благовоние - зловоние») измерения.
Таким образом, в сфере горизонтали метамодель предполагает мир, полный запахов и их нюансов, а также способ улавливания этих запахов, их восприятие (и тематическое сегментирование), а в сфере вертикали располагается метафорика смыслов - как трансляция ольфактория на уровни смыслообразования в абсолютно не связанных с физическими запахами сферах, так и прямая оценка принадлежности запахов миру «низа» или «верха» (добра или зла, жизни или смерти). С этой точки зрения вертикаль также может сегментироваться на определенные сферы в связи с тем, что именно оказывается актуально для автора.
Проделанный анализ позволяет вычленить устойчивые сегменты горизонтали: природа (причем функции природы естественной
147
и искусственной - садов - различны), помещение (функционально запах здесь является продолжением характеристики героя либо «участником» конкретной сюжетной ситуации), улица (продолжение помещения в пространственном смысле, не-природа), сам человек (функционально запах является характе-
ристикой), отдельные вещи и предметы. Любой из этих сегментов может оказаться в верхней и нижней части вертикали в конкретном эпизоде; однако в каждой ольфакторной картине мира обнаруживаются тенденции, тяготение к превалированию определенных интерпретаций и оценок.
1. Бестужев-Марлинский, А. А. Сочинения: в 2 т. / А. А. Бестужев-Марлинский. - М., 1981. - Т. 1.
2. Зыховская, Н. Л. Эволюция ольфактория «райского пространства» в литературе XVIII века / Н. Л. Зы-ховская // Вестник Челяб. гос. ун-та. Сер. «Филология. Искусствоведение». - 2012. - Вып. 65. - № 13 (267). - С. 44-48.
3. Риндисбахер, Х. От запаха к слову: Моделирование значений в романе Патрика Зюскинда «Парфюмер» /
Х. Риндисбахер // Ароматы и запахи в культуре: в 2 т. / сост. О. Б. Вайнштейн. - М.: Нов. лит. обозре-
ние, 2003. - Т. 1. - 608 с. ; - Т. 2. - 664 с.; переизд.: 2010.
4. Рогачева, Н. А. Ольфакторное пространство русской поэзии конца XIX - начала XX в.: проблемы поэтики / Н. А. Рогачева. - Тюмень: Изд-во Тюмен. гос. ун-та, 2010. - 404 с.
5. Русские повести XIX века (20-х - 30-х годов): в 2 т. - М.; Л.: ГИХЛ, 1950. - Т. 1. - 576 с.; Т. 2. - 608 с.
6. Русская романтическая повесть. - М.: Совет. Россия, 1980. - 670 с.
7. Русская романтическая повесть писателей 20-40 годов XIX века. - М.: Пресса, 1992. - 463 с.
8. Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: в 2 т. - М.: Искусство,1974. - Т. 1. - 406 с;
Т. 2. - 647 с.
9. Степанов, Н. Л. Прозаики двадцатых - тридцатых годов [XIX в.] / Н. Л. Степанов // История русской
литературы: в 10 т. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941-1956. - Т. VI.
10. Троицкий, В. Ю. Художественные открытия русской романтической прозы 20-30-х годов XIX в. /
В. Ю. Троицкий. - М.: Наука, 1985. - 279 с.
Сдано 19.03.2013
148
