CC BY
39УДК 001(47)"1918" РАН И ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ НАУКИ В 1918 г.
Эдуард Израилевич Колчинский
доктор философских наук, главный научный сотрудник Санкт-Петербургского филиала Института истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН; Санкт-Петербург, Россия e-mail: ekolchinsky@yandex.ru
Статья посвящена выяснению причин бурной институционали-зации науки на территории бывшей Российской империи, контролируемой разными правительствами в первый период Гражданской войны. На основе протоколов Общего собрания РАН и ее годовых отчетов, правительственных постановлений за 1917-1919 гг., архивных материалов, а также документов, мемуаров, писем, дневников и воспоминаний академиков, введенных в оборот в 1960-2010-х гг., показано, что создание новых научных учреждений детерминировалось, прежде всего, практиками выживания ученых, стремившихся заручиться поддержкой властей и общества в условиях политической нестабильности, ожесточенных боев, репрессий, голода, эпидемий и отсутствия элементарных условий для исследований и обучения. В свою очередь противостоящие правительства обычно оказывали содействие ученым, нуждаясь в их политической поддержке и самоутверждаясь. Новые учреждения, как правило, создавали по инициативе ученых, которые обычно использовали планы, разработанные академическим сообществом задолго до 1918 г., и его опыт организации науки в годы Первой мировой войны. Процесс скорее был стихийным, чем управляемым властями, будь то большевики или противостоящие им силы. Научные структуры типа РАН, КЕПС, Украинской АН, Совета обследования и изучения Кубанского края,
Института исследований Сибири, Таврической научной ассоциации и т.д. скорее придавали коллективистскую форму индивидуальным устремлениям ученых, доказывавшим их государственную необходимость, социальную и экономическую потребность. Наркомпрос и Научно-технический отдел ВСНХ, министерства просвещения или их аналоги в правительствах П.П. Скоропадского, А.И. Деникина, С.С. Крыма, А.В. Колчака, П.Н. Врангеля лишь юридически оформляли проекты ученых. Бурная институционализация науки стала формой выживания и самоорганизации науки в условиях тяжелейшего кризиса. Индивидуальные практики становились коллективистскими и государственными благодаря организации новых учреждений, финансируемых разными правительствами.
Ключевые слова: институционализация науки, Гражданская война, практики выживания, Наркомпрос, НТО ВСХН, РАН, КЕПС, УАН, Институт исследований Сибири, Таврическая научная ассоциация
Благодарность
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 18-011-00730.
Введение
В последнее время принято рассматривать Первую мировую войну, Революцию 1917 г. и Гражданскую войну с октября 1917 по начало 1923 г. как три этапа перехода от Российской империи к СССР, называемого «непрерывным кризисом» (Россия..., 2017: 7-16). Возникает вопрос, насколько подобное суждение справедливо для развития отечественной науки. В монографии, посвященной мобилизации российской науки и высшего образования в годы Первой мировой войны, было показано, как академическое сообщество реагировало на вызовы военного времени, формируя мобилизационную модель организации науки и инициируя перестройку социальных сетей и взаимодействий ученых с властью, обществом, промышленниками и армией (Колчинский и др., 2018). В этих трансформациях шло изменение самоидентификации научного сообще-
ства и росли его претензии на политическое влияние в связи с возрастанием роли ученых в обеспечении фронта и тыла сырьем и продовольствием, в разработке оружия и военных технологий, в создании новых отраслей оборонной промышленности и т.д. Преобразовывались не только тематика исследований, но и удельный вес и значимость естественных и гуманитарных наук, прикладного и фундаментального знания. Осознав необходимость создавать сеть научных институтов как прикладной, так и фундаментальной направленности, российские академики сформировали образ науки как фабрики производства знаний, финансируемой государством.
Неудача реформ науки и образования при Временном правительстве убедила ученых, что подобные планы можно реализовать при сильной власти, представшей перед ними в конце
1917 г. как диктатура пролетариата. Вопреки принятой в литературе версии о том, что все академическое сообщество отрицательно встретило новую власть (Актуальное прошлое, 2018: 918), в нем на самом деле сразу наметился раскол. Большинство членов РАН, не пожелавших жить и работать при большевиках, уже к концу 1917 г. эмигрировали или уехали в регионы, где концентрировались антисоветские силы. Это В.И. Вернадский, П.Г. Виноградов, В.В. Заленский, В.С. Иконников. Н.П. Кондаков, Е.Ф. Карский, А.М. Ляпунов, Н.В. Насонов, Д.Н. Овсянико-Куликовский, В.И. Палладин, В.Н. Перетц, П.Б. Струве. Вскоре к ним присоединились Н.И. Андрусов и М.И. Ростовцев. Переживать Гражданскую войну в провинции предпочитали В.М. Истрин, А.А. Марков, К.А. Поссе. Оставшиеся в Москве и Петрограде гуманитарии с января
1918 г. старались не вмешиваться в политику и продолжали свои исследования, если не видели путей адаптировать их к запросам новой власти. В другом положении оказались представители наук идеологически нейтральных, которые во время Первой мировой войны тесно связались с правительственными структурами в выполнении оборонных исследований. Будучи
патриотами и государственниками, они изначально пошли на сотрудничество с большевиками как с силой, обладавшей реальной властью и готовой использовать науку для реализации своих целей. Причины, побудившие И.П. Бородина, В.Н. Ипатьева, А.Н. Крылова, Н.С. Курнакова, П.П. Лазарева, М.А. Ры-качева, В.А. Стеклова к сотрудничеству с антидемократической властью, были разнообразны. Каждый делал свой выбор. Но решающую роль играла привычная для них система взаимодействия с властью, финансировавшей прикладные проекты.
На эту группу академиков с конца 1917 г. ориентировались руководители РАН - президент А.П. Карпинский и непременный секретарь С.Ф. Ольденбург, когда в январе-апреле 1918 г. вели переговоры с наркомом просвещения А.В. Луначарским и секретарем Совнаркома Н.П. Горбуновым, действовавшим по поручению В.И. Ленина. К тому времени академики оставили призывы, озвученные в постановлении Общего собрания РАН от 21 ноября 1917 г., о сопротивлении «узурпаторам» (Протоколы..., 1917: 300). Осознав угрозу ликвидации РАН и понимая, что в Петрограде ее некому защитить, Общее собрание РАН, собиравшее, как правило, меньше половины списочного состава академиков, в конце января 1918 г. выбрало путь диалога с авторитарной властью. Постоянные контакты с ней шли через И.В. Егорова, назначенного 21 ноября 2017 г. комиссаром РАН. Академики, оставшиеся в Петрограде, надеялись не только спасти РАН, но и способствовать ее развитию, надеясь, что власть не станет вмешиваться в саму науку и позволит сохранить автономию. Им трудно было оценить тогда, насколько соизмерима выгода для РАН от предлагаемого ей сотрудничества в свете углубляющегося раскола среди ученых, вовлекаемых в Гражданскую войну, и подчинения своих исследований интересам противоборствующих сторон. В сотрудничестве с РАН нуждалась и сама власть, надеявшаяся на том этапе извлечь из него не столько экономические, сколько политические дивиденды.
Цель статьи показать, насколько РАН преуспела в достижении своих целей, пойдя на сотрудничество с властью в реализации планов институционализации науки, но оставаясь при этом в русле традиций РАН, ее норм и ценностей. Создание сети научных учреждений шло на фоне все углублявшегося социально-экономического кризиса, голода, усиления репрессий, отсутствия элементарных условий жизнедеятельности и исследований, непрерывных смертей ученых. Диалог РАН с идеологически чуждой властью неизбежно требовал новых ориентиров и самоидентификации. Остается неясным, складывалась ли при этом целостная система государственной науки или формировалась химера из объединения научного сообщества, привыкшего к свободе поиска и демократическим формам самоорганизации, с авторитарной властью. Наконец, была ли уже тогда пройдена граница между административным управлением наукой и навязыванием ей идеологем для тотального контроля? Мы рассмотрим не только институциональные изменения в самой РАН, но и участие академиков в создании других научных учреждений и вузов в РСФСР, а также на территориях, неподконтрольных Совнаркому.
Исследование базируется на протоколах Общего собрания РАН и годовых отчетах РАН, правительственных постановлениях за 1917-1919 гг., архивных материалах, а также документах, мемуарах, письмах, дневниках и воспоминаниях академиков, введенных в оборот в 1960-2010-х гг.
Институционализация академической науки
К началу Гражданской войны в РАН преобладали Музеи и Комиссии (Отчет..., 1917: 3-4). К тому времени основными научными учреждениями за рубежом стали институты. ИАН также с начала ХХ в. лоббировала их создание, но из-за войны и бюрократических препон не смогла реализовать планы по ин-ституционализации науки. Да и далеко не все академическое сообщество в них нуждалось. Из 44 академиков больше полови-
ны (24) составляли востоковеды, историки, филологи, экономисты, которых вполне устраивали прежние формы организации науки. Они-то и восприняли захват власти большевиками, в основном, резко отрицательно. В отличие от них представители точных и естественных наук, добиваясь превращения своих дисциплин в производительную силу, с интересом восприняли лозунги большевиков о неразрывной связи прикладного и чистого знания при обслуживании «нужд государственного строительства». Совпадение интересов создавало основу для сотрудничества и финансовой поддержки РАН со стороны большевиков. У академиков-естествоиспытателей появился шанс использовать государственные ресурсы для реализации своих научных планов и участвовать в качестве экспертов в разработке правительственных программ. И они этот шанс не упустили.
Институционализация академической науки наиболее успешно шла через Комиссию по изучению естественных производительных сил России (Кольцов, 1999). К концу 1917 г. в ней было 14 подкомиссий, десять из которых возглавлял В.И. Вернадский (Отчет..., 1917: 256-303), уехавший в ноябре 1917 г. на Украину из-за угрозы ареста. Два учрежденных в 1917 г. института - для изучения платины и редких металлов (директор Л.А. Чугаев) и физико-химического анализа (директор Н.С. Курнаков) - фактически не начали функционировать как самостоятельные структуры из-за отсутствия финансирования и помещений.
Отъезд председателя КЕПС не помешал ее бурной инсти-туционализации. С апреля 1918 г. начался беспрецедентный в мировой практике рост числа научных учреждений, инициатива создания которых шла как от властей, так и от РАН. Прежние подкомиссии были превращены в самостоятельные подразделения - отделы с небольшим штатом научных и административных сотрудников. Возникло 12 новых отделов, часть из которых вскоре превратилась в институты, занимавшиеся прикладными проблемами.
11 мая 1918 г. начал работу Институт физико-химического анализа (Отчет..., 1919: 222-229), включившись вскоре в выполнение правительственных заданий. Его директор Н.С. Кур-наков 26 октября 1918 г. направил НТО ВСХН телеграмму о государственном значении исследований Кара-Богаз-Гола и о готовности Института в них участвовать (Организация..., 1968: 178).
В апреле 1918 г. на базе Подкомиссии микроскопии при КЕПС был создан Отдел оптотехники, который возглавил будущий академик Д.С. Рождественский (Отчет..., 1919: 279-281). Его задачей была разработка технологии производства оптического стекла и создание оптической индустрии. Отдел был связан с Государственным фарфоровым и стеклянным заводом. В конце ноября 1918 г. было принято решение о преобразовании Отдела в Государственный оптический институт (ГОИ) в составе Наркомпроса (Отчет..., 1919: 241). В Положении об институте подчеркивалась необходимость решать научные и технические задачи производства оптического стекла в рамках единой организации, финансируемой государством.
Поводом для создания Отдела по редким элементам и радиоактивным веществам во главе с В.И. Вернадским и А.Е. Ферсманом послужило предложение Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) принять участие в организации завода для извлечения радия из секвестрованного у Ферганского общества сырья для добычи редких металлов (Отчет., 1919: 232-233). 10 июня 1918 г. Н.П. Горбунов телеграфировал об ассигновании РАН значительных средств для проведения радиевых исследований (Ленин., 1969: 139). Было выделено 418 850 руб. на организацию и эксплуатацию пробного завода2. В целом обстановка в стране препятствовала проведению геолого-минералогических исследований радия и особенно месторождений радиоактивных минералов в Забайкалье, контро-
2 Санкт-Петербургский филиал Архива Российской академии наук (СПбФ АРАН). Ф. 132. Оп. 1. Д. 283. Л. 21.
лируемом правительством А.В. Колчака. Одновременно доктор медицины М.И. Неменов и профессор Петроградского политехнического института А.Ф. Иоффе выступили с проектом создания Института, исследующего проблемы физики и медицины с учетом новейших открытий в области рентгенологии и радиологии. 26-28 октября 1918 г. в Москве под председательством академика П.П. Лазарева состоялся Съезд радиологии, высоких температур и рентгенологии, на котором было решено объединить все исследования радиоактивности под эгидой единого Института. В итоге Радиевый отдел КЕПС включили в Государственный рентгенологический и радиологический институт во главе с М.И. Неменовым, а он в свою очередь вместе с КЕПС и РАН вошел в Радиевую Ассоциацию (Отчет..., 1920: 240-241). На совещание по вопросу о согласовании работ РАН и нового института были отряжены академики В.Н. Ипатьев, Н.С. Курнаков, А.Н. Крылов и А.Е. Ферсман . В том же году в Институте были созданы три отдела - физико-технический (руководитель А.Ф. Иоффе), медико-биологический (руководитель М.И. Неменов) и радиевый (руководитель В.И. Вернадский). Три года спустя эти отделы были преобразованы в самостоятельные институты, сыгравшие огромную роль в развитии мировой науки. В них трудились будущие лауреаты Нобелевской премии П.Л. Капица, Н.Н. Семенов и др.
13 июня 1918 г. Совет КЕПС создал Гидрологический отдел КЕПС, в который вошли все члены Постоянной водомерной комиссии РАН, возглавляемой академиком М.А. Рыкаче-вым (Отчет., 1919: 263-264). Первоначально отделом руководил академик Н.И. Андрусов, а после его отъезда на юг начальник Управления гидрометрической части в Европейской России В.Г. Глушков. 18 июня 1919 г. Наркомпрос учредил Российский гидрологический институт (Отчет., 1920: 242).
Отдел глиняных материалов, возглавляемый будущим членом-корреспондентом АН СССР П.А. Земятченским, был
3 СПбФ АРАН. Ф. 1. Оп. 1а-1918. Д. 165. Л. 268об.
также преобразован в Государственный керамический институт с целью выработки мер, необходимых для развития керамической и стекольной промышленности. Институт создали на базе Государственного фарфорового завода. Его устав коллегия Наркомпроса утвердила 18 апреля 1919 г (Отчет., 1920: 241-242).
8 мая 1918 г. на Совете КЕПС было рассмотрено обращение Отдела земледелия и почвоведения Сельскохозяйственного ученого комитета (СХУК) и Докучаевского почвенного комитета ВЭО о создании при КЕПС Почвенного отдела ради объединения усилий всех почвенных организаций для составления почвенной карты России4. Председателем Отдела был избран член-корреспондент РАН Ф.Ю. Левинсон-Лессинг. В его состав вошли будущие академики РАН - К.К. Гейдройц, К.Д. Глинка, Л.И. Прасолов и Н.М. Тулайков. Сразу же был поставлен вопрос о преобразовании нового Отдела в Почвенный институт РАН, что было реализовано только в 1927 г.
Далеко не все Отделы КЕПС достигли статуса института. Отдел нерудных ископаемых под руководством А.Е. Ферсмана был создан для изучения графита, талька, кремнезема, селена и т.п. как «с точки зрения научно-технической, так и промыш-ленно-экономической» (Отчет., 2019: 246). Уже в июле 1918 г. из него выделили Отдел драгоценного и поделочного камня, возглавляемый также А.Е. Ферсманом (там же: 259). По инициативе института «Поверхность и недра» 22 августа 1918 г. начал работать Отдел минеральных вод во главе с адъюнктом-геологом Геолкома А.Д. Стопневичем, в задачи которого входило составление перечня лечебных минеральных источников (там же: 264). Отдел каменных строительных материалов, организованный в апреле 1918 г. В.Ф. Левинсоном-Лессингом, ставил цель учесть и исследовать качества отечественных строительных камней и целесообразность их практического использования (там же: 251-255).
4 СПбФ АРАН. Ф.132. Оп. 1-1918. Д. 28. Л. 4546.
Дефицит продуктов стимулировал введение в рацион питания культурные (кормовые) травянистые, кустарниковые и древесные растения и дикие виды, которые обычно мало или совсем не используются в пищу. 20 мая 1918 г. Совет КЕПС одобрил предложение И.П. Бородина о создании института для изучения дикорастущей флоры (Документы., 1986: 76-77). Его исследования должны были показать, какие части диких растений можно использовать для салатов, основ для супов, приправ, а какие требуют специальной обработки в виде предварительного аутолиза, высушивания или сбраживания. 7 августа 1918 г. Декретом Совнаркома был учрежден Российский пищевой научно-технический институт по питанию (Собрание., 1942: 764-768), и ВСНХ счел целесообразным связать деятельность Отдела КЕПС с его исследованиями.
На предотвращение дефицита продуктов животного происхождения были направлены исследования Отдела животноводства, созданного весной 1918 г. по инициативе заведующего зоотехнической лабораторией Петрограда Е.Ф. Лискуна (Отчет., 1919: 269-272). В дальнейшем всероссийское обследование животноводства взял на себя СХУК (Отчет..., 1920: 244).
Под председательством М.И. Боголепова одним из самых крупных подразделений КЕПС стал Промышленно-географи-ческий отдел, в котором работали А.А. Григорьев, В.Э. Ден, В.П. Семенов-Тян-Шанский, Е.В. Тарле. Отвечая на запрос власти, организаторы Отдела главную задачу страны видели в экономическом изучении России и в подготовке денежной реформы (Отчет., 1919: 274-275).
Часть отделов создавалась для комплексного исследования экономики и природных ресурсов крупных регионов. В мае 1918 г. КЕПС создала Отдел изучения Севера под председательством А.П. Карпинского, который должен был изучать природные ресурсы огромных территорий от Архангельской и Олонецкой губерний до Камчатской и Приморских областей
(Отчет., 1919: 275-277). Весной 1918 г. КЕПС организовала Мурманскую разведывательную промысловую экспедицию во главе с П.Ю. Шмидтом для подготовки научно-промышленного обследования рыболовных промыслов, сократившихся втрое за годы Первой мировой войны (Отчет., 1919: 221, 277-279). Интервенция Антанты сделала невозможными научные исследования в этих районах. Отделу пришлось сосредоточиться на составлении библиографии и карты Северного региона Европейской части России под руководством председателя РГО Ю.М. Шокальского.
Туркестанский отдел КЕПС под председательством ректора Горного института Д.И. Мушкетова начал работу 1 сентября 1918 г. Его программа предусматривала комплексное исследование природы, экономики и культуры практически всей территории Средней Азии (Отчет., 1919: 277-279). Особое внимание уделяли изучению проблем земельных мелиораций, перспективам орошения пустынь и строительства «Нового Туркестана» для освобождения хлопчатобумажной промышленности от иностранной зависимости.
18 мая 1918 г. был сделан первый шаг к расширению географии учреждений КЕПС. Во главе с П.П. Лазаревым было создано ее Московское отделение. Лазарев неоднократно встречался с А.В. Луначарским и подробно информировал С.Ф Ольденбурга о состоявшихся беседах и затронутых на них академических проблемах. Лазарев подчеркивал, что новая структура способствует интеграции Общества Московского научного института, в котором Лазарев создал Физический институт КЕПС и РАН, и надеялся что «таким путем удастся объединить Москву и Петроград»5. Это казалось ему особенно важным в условиях, когда значительная часть академиков переехала в Москву6.
5 СПбФ РАН. Ф. 2. Оп 1-1928. Д. 195. Л. 119.
6 Там же. Л. 125.
Членами Совета Московского отделения КЕПС были биофизик В.А. Анри, зоологи Н.К. Кольцов и Н.М. Кулагин, палеонтолог А.П. Павлов, агрохимик Д.Н. Прянишников, палеобиогеохимик Я.В. Самойлов и др. В течение 1918 г. были сформированы отделы: а) рентгенологии, термометрии, пирометрии, фотометрии, фотохимии и радиотелеграфии (председатель П.П. Лазарев); б) плавленого кварца, ультрафиолетовых и инфракрасных лучей (председатель - французский физиолог и биофизик В.А. Анри); в) удобрений (председатель - профессор Московского университета Я.В. Самойлов); г) птицеводства (председатель - член-корреспондент РАН Н.К. Кольцов); д) энтомологии (председатель - член-корреспондент РАН Н.М. Кулагин). Н.М. Кулагин возглавлял также работы Отделов пчеловодства и пушного зверя. Отдел труда возглавил директор Петровской сельскохозяйственной академии В.Я. Же-лезнов. В Московском отделении КЕПС доминировала прикладная, биологическая и сельскохозяйственная тематика -отделы удобрений, птицеводства, энтомологии, пчеловодства, пушного зверя. Здесь же были начаты экспериментальные генетические исследования; для получения мутаций у кур использовали рентгеновское облучение.
КЕПС расширила возможности нового поколения естествоиспытателей РАН, способных не только формировать перспективные программы и вести исследования на мировом уровне, но и находить средства для их проведения. В области биологии классическими примерами стали деятельность члена-корреспондента РАН Н.К. Кольцова и академика П.П. Лазарева сумевших уже в 1917 г. найти спонсоров для учрежденных ими соответственно Института по экспериментальной биологии и Института физики и биофизики. Позднее им удалось добиться от наркома здравоохранения Н.А. Семашко их финансирования.
В рамках КЕПС вызревали проекты глобальных объединений ученых разных специальностей для «содействия про-
мышленности и государственному строительству путем научных исследований и выработке методов испытаний» (Отчет., 1919: 282). Такая задача была поставлена перед Отделом экспериментальных исследований под председательством А.Н. Крылова. В ходе ее обсуждения родился проект образовать ассоциацию всех исследовательских институтов и лабораторий в Петрограде и Москве. С созданием Научной комиссии Научно-технического отдела (НТО) ВСХН Петроградская ассоциация экспериментальных исследований 16 октября 1918 г. превратилась в ее Петроградское бюро (Отчет., 1920: 244).
К концу 1918 г. КЕПС стала самым крупным учреждением РАН. В ее состав входили подразделения физико-технического, геолого-географического и биологического профиля (Отчет., 1919: 219-306). Вместе с Московским отделением КЕПС состояла из 23 финансируемых подразделений, включая два института - Физико-технический институт и Институт для изучения платины и других благородных металлов. Некоторые ее бывшие отделы, превратившись в самостоятельные институты, перешли в прямое подчинение Наркомпросу или были близки к этому: Государственный рентгенологический и радиевый институт, Государственный оптический институт, Российский испытательный керамический институт, Российский гидрологический институт - но сохраняли тесную связь с РАН. Шла работа по преобразованию СХУК в Российский сельскохозяйственный институт РАН, по организации Географического, Почвенного и других институтов.
Члены РАН участвовали в создании неакадемических учреждений, подчиненных Наркомпросу. В Петрограде в 1918 г. будущий почетный академик АН СССР Н.А. Морозов на базе Биологической лаборатории организовал Петроградский научный институт им. П.Ф. Лесгафта. В мае 1918 г. Наркомпрос поддержал проект академика Военно-медицинской академии В.М. Бехтерева по созданию государственного Института по изучению мозга и психической деятельности для всесторонне-
го изучения психической деятельности человека, ее развития и патологических отклонений. В его распоряжение был предоставлен бывший дворец Великого князя Николая Николаевича.
Правительственная поддержка позволила КЕПС претендовать на разработку общей стратегии институционализации естествознания и координацию прикладных исследований в масштабах всей страны. Она становилась центром консолидации интересов ученых без разделения по ведомственным и профессиональным интересам и со стиранием граней между столичной и региональной наукой. Ее инициаторы пользовались влиянием в своих отраслях знания, но их мнение было авторитетно и за пределами этих отраслей. Для младших коллег деятельность в КЕПС ускоряла карьерный рост и упрощала путь в РАН. Среди активных членов КЕПС было немало ученых, ставших вскоре академиками и членами-корреспондентами РАН и АН СССР. К названным уже фамилиям следует добавить Л.С. Берга, А.А. Борисяка, А.Ф. Иоффе, Н.М. Книпо-вича, В.Н. Любименко, М.А. Мензбира, Д.Н. Прянишникова, В.Н. Сукачева, В.М. Шимкевича и мн. др. Выбранная РАН стратегия выживания оправдала себя и спасла немало ученых от голодной смерти, обеспечивая их дополнительным питанием. Не беря на себя конкретных обязательств, ученые активной пропагандой уже имеющихся сведений демонстрировали свою значимость в решении острых вопросов текущего времени.
Хуже обстояли дела с другими недавно созданными академическими структурами, включая Комиссию по изучению озера Байкал, созданную по инициативе Н.В. Насонова в 1916 г. (Отчет., 1919: 307). В начале 1918 г. Байкальская станция была разграблена, исследовательское судно «Чайка» конфисковано, и все планы были надолго похоронены. Ввиду отсутствия в Петрограде Н.В. Насонова комиссию возглавил И.П. Бородин. Аналогичная судьба была у Комиссии по охране кавказского зубра.
С июня 1918 г. Совнарком старался подключить РАН к решению насущных задач социально-экономического разви-
тия и все настойчивее запрашивал РАН о возможных «научных предприятиях» с целью их обсуждения (Протоколы., 1918: 91), но далеко не все предложения академиков воплощались в жизнь, особенно в области гуманитарных и общественных наук. Не удалось реализовать решения ОФМН ИАН, принятые еще в 1916 г., о создании Биологического института путем объединения Физиологической и Особой зоологической лабораторий, а также Лаборатории по анатомии и физиологии растений7.
27 апреля 1918 г. П. П. Лазарев выступил с инициативой создать музей аппаратов и научных приборов, сконструированных в России8. Начало собранию могли положить приборы в РАН и в Московском научном институте, вокруг которых должны были группироваться отдельные музеи. В них предполагалось хранить также рукописи выдающихся ученых, их эпистолярное наследие и документы, необходимые для написания биографий. По существу речь шла о создании сети музеев по истории науки, в том числе мемориальных. Но средств не было выделено. Проект издания собраний сочинений Е.И. Золотарева, Н.И. Лобачевского, А.Н. Коркина. М.В. Остроградского и избранных трудов Э.Х. Ленца, Г.Ф. Паррота, В.В. Петрова, Б.С. Якоби, одобренный на заседании ОФМН, был поддержан Наркомпросом. Но выделенные средства были столь незначительны, что нельзя было даже приступить к его реали-зации9.
По той же причине остановилась работа над подготовкой сборника «Русская наука», хотя вопрос о его подготовке не раз обсуждался на Общих собраниях (Протоколы, 1918: 25, 137, 154 и др.). Не оказалось средств и для печатания справочника «Наука в России», работу над которым РАН подавала Нарком-просу как важное средство к учету науки и ее планированию
7 СПбФ АРАН. Ф. 1. Оп. 1а-1916. Д. 163. Л. 245-246.
8 СПбФ АРАН. Ф. 1. Оп. 1а-1918. Д. 165. Л. 200-201об.
9 Там же. Л. 204.
(Соболев, 2012: 341-343). В мае 1918 г. был получен скромный кредит в размере 24 800 рублей10. По провинциям пришлось в основном ограничиваться сведениями, полученными ранее, так как собирать новые данные было невозможно из-за военных действий. Но и в столицах возникли трудности при установлении реального существования многих научных учреждений, журналов и обществ. Когда отчет был готов к печати, выяснилось, что аналогичное издание планирует Наркомпрос. Это вызвало отток участников проекта, оказавшихся без зарплаты. В конечном счете, РАН ничего не сделала в 1918 г., и в опубликованных ею справочных изданиях сведения по Москве и Петрограду были даны по состоянию на 1 января 1918 г.
Не поддержали власти и проект А.С. Лаппо-Данилевского об учреждении Института социальных наук, одобренный Общим собранием РАН 18 июня 1918 г. (Протоколы, 1918; 108110). В нем обосновывалась необходимость всестороннего изучения грандиозных перемен в «области идей и нравов, производства и потребления <...> в культурном общении» в результате «неудачной войны», «русской революции», а также «образованием новых государственных единиц в составе прежней Империи, отторжением окраин, самоопределением народностей и даже административных единиц». Созданием такого института РАН предполагала начать комплексное изучение современных проблем « во всей их полноте и в их исторической связи». С.Ф. Ольденбург лично пытался выяснить в Совнаркоме судьбу проекта, но ответа не получил (там же: 128). Большевики не собирались отдавать общественные науки в руки идеологических противников, для чего в июне 1918 г. создали собственную Социалистическую академию общественных наук (САОН).
Не было удовлетворено решение Общего собрания от 20 апреля 1918 г. о переводе Пушкинского Дома в РАН (Протоко-
10 СПбФ АРАН. Ф. 2. Оп. 1-1918. Д. 29. Л. 3.
лы., 1918: 47-48). Статус Пушкинского Дома как учреждения при РАН оставался неопределенным до 1925 г. РАН была обеспокоена судьбой Кавказского историко-археологического института, который оказался вне пределов Российского государства, так как Грузия объявила себя независимой республикой. На Экстраординарном Общем собрании РАН 26 июня 1918 г. было решено проинформировать СНК о подготовленной Н.Я. Марром записке, в которой отмечалась необходимость обеспечения научных интересов РАН (Протоколы., 1918, 124-125).
Несмотря на решение Научного отдела Наркомпроса от 30 октября 1918 г. Геологический и Минералогический музей им. Петра Великого не был преобразован в Русский национальный геологический музей11. В 1918 г. РАН фактически лишилась Литературно-театрального музея в Москве, переданного ей в безвозмездное пользование его создателем А.А. Бахрушиным12. С 1 февраля 1919 г. музей напрямую подчинили Наркомпросу. Не долго (до 1924 г.) просуществовал и созданный в 1918 г. Историко-библиографический музей славяно-русской книжности РАН.
Новая власть не оставила в руках РАН и архивное дело. Вместо профессионального Союза российских архивных деятелей, объединившего в 1917 г. историков и архивистов столицы и провинции во главе с академиком А.С. Лаппо-Данилев-ским, 29 марта 1918 г. был создан государственный орган -Совет по управлению архивами, председателем которого стал большевик Д.Б. Рязанов, а его заместителем монархист, член-корреспондент РАН С.Ф. Платонов. 20 апреля РАН поручила А.С. Лаппо-Данилевскому представлять ее в Совете по управлению архивами (Протоколы., 1918: 41), а 1 июня 1918 г. Совнарком издал Декрет о реорганизации и централизации архивного дела в России, предусматривающий создание единого
11 СПбФ АРАН. Ф. 1. Оп. 1а-1918. Д. 165. Л. 264.
12 Там же. Л. 136, 333об.
Государственного архивного фонда13. После переезда Главар-хива в Москву С.Ф. Платонов стал председателем Петроградского отделения Главархива, а его заместителем - будущий академик Е.В. Тарле.
Участие РАН в институционализации
неакадемической науки в Советской России
Академики, имевшие богатый опыт консультирования царского правительства, легко шли на профессиональное сотрудничество с новыми властями. В.Н. Ипатьев, А.Н. Крылов, П.П. Лазарев практически сразу включились в институциона-лизацию науки под эгидой ВСНХ, учрежденного в декабре 1917 г. для разработки принципов регулирования экономической жизни страны. После заключения Брестского мира и прекращения работ на ряде оборонных предприятий они доказывали важность своих исследований для гражданской промышленности. Классическим примером здесь является поведение монархиста, генерал-лейтенанта В.Н. Ипатьева. Возглавляемый им Химический комитет стал основой Химической комиссии в составе Химического отдела ВСНХ, которым руководил химик-технолог и революционер Л.Я. Карпов. Химический отдел унаследовал организационную структуру Химического комитета и его отлаженный аппарат. В сентябре 1918 г. Ипатьев провел два заседания Комиссии, посвященные созданию искусственного каучука, с участием крупнейших химиков России, в том числе будущих академиков А.Е. Фаворского, С.В. Лебедева, Н.Д. Зелинского. Ипатьев помог Карпову разобраться в деятельности химических заводов, выработал предложения о демобилизации химической промышленности и о развитии производств, необходимых в мирное время14.
13 URL: http://www.libussr.ru/doc_ussr/ussr_297.htm. (Дата обращения: 08.08.2019).
14 Ипатьев В.Н. Жизнь одного химика. Т. 1: 1867-1917. Нью-Йорк, 1945. 130 с. URL: https ://www.litmir. me/br/?b=590212&p= 128. 130 с. (Дата обращения: 09.05.2019).
С 1917 г. РАН поддерживала проекты расширения деятельности СХУК; СНК пошел ей навстречу. Об этом Н.П. Горбунов оповестил Академию наук в мае 1918 г. Уже к концу 1918 г. число опытных станций, унаследованных Наркомземом от Министерства земледелия, утроилось и составило 240 учреждений, которых государство наделило статусом «национального достояния» (Сельскохозяйственное., 1928). Ученые сами в поисках финансов и защиты от произвола местных властей стремились к государственной поддержке и к централизации опытного дела (Елина, 1997). Еще раньше, 27 апреля 1918 г., ОФМН рассмотрело предложение СХУК о его вхождении в РАН путем преобразования в Российский институт сельскохозяйственных наук 15 . В целом предложение было одобрено, однако проект положения об институте претерпел столь значительную редакцию в Наркомпросе, что Общее собрание 18 июня 1918 г. его отвергло (Протоколы., 1918: 88). Проект был похоронен вплоть до создания Н.И. Вавиловым в 1922 г. Государственного института опытной агрономии (ГИОА) в системе Наркомзема.
17 мая 1918 г. при Химическом отделе ВСНХ был организован Главный комитет удобрительных туков (Центротук), в задачу которого входило развитие производства минерального удобрения и снабжение им населения, а также «создание и поддержка учреждений, имеющих целью разработку и освещение вопросов, связанных с туковой промышленностью и применением удобрений» (Елина, 2001). Из 39 сотрудников Комитета 4 места были представлены «научным силам», которые на следующий год создали Институт удобрений, возглавляемый учеником В.И. Вернадского - Я.В. Самойловым. В организации института активно участвовали будущие академики Э.В. Брицке и Д.Н. Прянишников.
В 1918 г. будущий академик А.Н. Бах организовал Центральную химическую лабораторию при ВСНХ, преобразо-
15 СПбФ АРАН. Ф. 1. Оп. 1а-1918. Д. 165. Л. 189, 199.
ванную позднее в Физико-химический институт им. Л.Я. Карпова. Исследования лаборатории были направлены на удовлетворение потребностей промышленности в химической продукции. Член КЕПС А.Е. Чичибабин в 1918 г. возглавил Правление государственных химико-фармацевтических заводов и Научный химико-фармацевтический институт. На базе Аэродинамической лаборатории и Авиационного расчетно-испы-тательного бюро член-корреспондент РАН Н.Е. Жуковский в декабре 1918 г. создал и возглавил Центральный аэродинамический государственный институт.
По запросам правительственных ведомств РАН командировала своих представителей в ученые советы наркоматов. Так, в Ученый медицинский совет Наркомздрава были первоначально назначены И.П. Павлов и Г.В. Хлопин, но из-за отказа Павлова ездить в Москву представление РАН было поручено П.П. Лазареву (Протоколы., 1918: 133). Представителем РАН в Совет по делам статистики при Центральном статистическом управлении был назначен академик А.А. Марков (там же: 208).
Академики участвовали в создании правительственной структуры по управлению наукой в рамках Научно-технического отдела (НТО) ВСНХ, созданного Декретом СНК от 16 августа 1918 г. В его задачи входили: «централизация всего научно-технического опытного дела РСФСР»; укрепление связей науки и практики; распределение правительственных заданий «между научными и техническими учреждениями, обществами, лабораториями, институтами, опытными станциями и т.п.»; контроль над их деятельностью и институционализа-цией исследований; координирование деятельности институтов и лабораторий с потребностями промышленности (Собрание., 1942: 827-829).
При НТО создали Научную комиссию, в состав которой РАН делегировала П.И. Вальдена, В.Н. Ипатьева и П.П. Лазарева (Протоколы., 1918: 131). В Бюро комиссии были избра-
ны члены РАН П.П. Лазарев и Н.М. Кулагин, а также будущие академики И.М. Губкин и А.Е. Ферсман. Фактически РАН доверили возглавить правительственное ведомство по науке. Организационное заседание Научной комиссии под председательством Лазарева состоялось 24 декабря 1918 г. Намного раньше, 12 сентября, прошло первое заседание коллегии НТО под председательством Н.П. Горбунова. В нем от РАН участвовали А.П. Павлов и А.Е. Ферсман, Стремясь усилить связь РАН с НТО ВСХН, академики создали Петроградскую (во главе с А.Н. Крыловым) и Московскую (во главе с М.М. Новиковым) научные комиссии, объединившие к началу 1919 г. около 200 человек. Комиссии участвовали в устройстве Всероссийских съездов по научно-техническим проблемам и различным отраслям знания.
26 ноября 1918 г. совещание под руководством П.П. Лазарева приняло решение о развертывании работ по изучению Курской магнитной аномалии, и при РАН создали специальную Комиссию. Днем позже состоялось совещание при НТО, созванное по инициативе Н.П. Горбунова, с участием академиков Н.С. Курнакова и П.П. Лазарева. На нем было решено направить экспедицию в залив Кара-Богаз-Гол. 2 декабря на заседании КЕПС экспедицию ввиду политической обстановки в Каспийском регионе отложили и решили провести пока обследование Соликамска и Усолья (Организация., 1968: 176-179).
Принимая курс на централизацию науки и ее практическую направленность, РАН старалась уменьшить содержащуюся в нем угрозу свободе научных исследований. 26 июля 1918 г. С.Ф. Ольденбург направил Н.П. Горбунову отзыв РАН на проект положения НТО ВСХН, в котором выразил опасения, как бы централизация научной работы не привела к ущемлению свободы творчества (Протоколы., 1918: 130). Выполняя поручение правительства, экстренное совещание академиков сделало три принципиальных замечания. В них было отмечено, что проект допускает «излишнее вмешатель-
ство в творческую научную работу, которая таким образом будет или совсем остановлена, или заторможена» (там же: 131). Они призывали «указать пределы прав вмешательства объединяющего центра». В отзыве указывалось также на необходимость более точно определить права и обязанности Научной комиссии НТО и Президиума ВСНХ и механизм согласования работы НТО и Наркомпроса путем включения в НТО его представителя. Однако подобные замечания представители власти, как правило, игнорировали.
Вспышка организационной активности академического сообщества в первый год Гражданской войны была одной из практик его выживания. Так, созданные Н.К. Кольцовым экспериментальные станции в бывших дворянских поместьях не только позволили вести исследования, но и обеспечивали продуктами сотрудников. Дополнительным источником продовольственной поддержки ученых стала их просветительская деятельность на организованных в окрестностях Петрограда экскурсионно-биологических станциях, отрекомендованных А.В. Луначарскому как новый тип научно-педагогических учреждений (Самокиш, 2014). С весны 1918 г. за дополнительные пайки в большой физической аудитории Петроградского университета члены КЕПС читали трудящимся лекции, сопровождаемые демонстрацией опытов, по биологии, минералогии и химии. Властные структуры все настойчивее требовали от РАН просветительской деятельности. 13 ноября 1918 г. ОФМН поручило А.Н. Крылову представлять РАН в комиссии Главного гидрографического управления по «изданию для народа энциклопедии по географическим делам» 16 . РАН приняла предложение ректора ПгУ А.А. Иванова об участии в научно-просветительской деятельности на Васильевском острове, поручив В.А. Стеклову курировать эту работу (Протоколы..., 1918: 191). В дальнейшем лекции стали читаться в ближайших к Петрограду городах.
16 СПбФ АРАН. Ф. 1. Оп. 1а-1918. Д. 165. Л. 267об.
Институционализация науки на территориях, контролируемых антибольшевистскими правительствами
В публикациях по истории науки в Гражданскую войну долгое время писали только о вузах и научных учреждениях, созданных при большевиках. Но не менее интенсивно их создавали на территориях, занятых антисоветскими силами (Наука., 2003; Еремеева., 2017). 1918 год сыграл ключевую роль в расширении географии научных исследований в связи с миграцией ученых в южные и восточные регионы, куда раньше они ни за что бы не поехали. Теперь голод, репрессии и политические пристрастия гнали их в Поволжье, на Украину, в Сибирь, на Урал, Северный Кавказ, Дальний Восток, где они активно включались в создание новых научных и университетских центров. Гражданская война разрушала целостность прежней империи. Во многих регионах возникли правительства, ведущие борьбу за выживание с большевиками и друг с другом. Это увеличило спектр возможностей для инициатив местной интеллигенции и столичных ученых, оказавшихся «по условиям времени в провинции» и стремившихся выжить путем институционализации науки и образования. Интеллектуальная миграция расширяла научное пространство. Многие проекты создания новых вузов, научных учреждений и обществ, селекционных и биологических станций, музеев, заповедников и т.д., отвергнутые или отложенные на время царским правительством, получали быструю поддержку (по крайней мере, на бумаге) от местных властей и в «Белой России». Их готовность идти навстречу ученым объяснялась тем, что, нуждаясь в политической легитимности и в признании со стороны интеллигенции, они удовлетворяли просьбы об учреждении вузов, институтов и академий не только из-за амбиций, но и для того, чтобы ученые, оказавшиеся в провинции, имели заработок, а молодежь могла получить хорошее образование. Этим объяснялась отзывчивость к нуждам науки и образова-
ния со стороны националистических властей Украины, Крыма, Кавказа, а также казачьих и добровольческих войск, как бы соревнующихся с большевиками в покровительстве науке. Свои академии и вузы казались многим из них символами самостоятельности и самодостаточности - как флаг и гимн. Все они обзаводились своими Министерствами народного просвещения. В свою очередь вновь возникающие вузы и научные учреждения конкурировали между собой в получении статусов государственных, декларируя при этом автономность и академическую свободу.
Оказавшись во временных центрах власти, члены РАН использовали различные практики выживания. Предшествующая организационная деятельность в условиях относительной автономии, демократии и самоуправляемости позволяла им в отсутствие жесткого контроля легко создавать новые учреждения. На юге и на востоке страны они действовали вне рамок централизованного управления и идеологического надзора. Никто не заставлял их просвещать народ и развивать промышленность. Опыт научно-организационной, издательской и просветительской деятельности по зову сердца, а не по указанию свыше оказался полезным в условиях массового исхода академических ученых из столиц, способствуя сбережению и умножению интеллектуального потенциала страны даже при сохранении минимальных контактов с зарубежными учеными.
В то же время исследовательские учреждения, селекционные и биологические станции, заповедники, библиотеки и музеи, оказавшиеся в зоне кровопролитных боев, переживали жестокие потрясения. Их грабили во время реквизиций занимаемых ими зданий под нужды войск и власти, а сотрудников порой подвергали репрессиям при смене властей независимо от того, были ли это красные, белые или зеленые. Никакие приказы не могли предотвратить расхищение научных коллекций и приборов. Показательны в этом судьбы Мурманской и Степной биологических станций или заповедника Аскания-Нова,
который враждующие стороны занимали «с переменным счастьем» - «и несли с собой смерть и разрушения» (Козлов, 1921: 34). В условиях потери связи с центром задачу демократического объединения естествоиспытателей Юга Российской империи первоначально взяло на себя Новороссийское общество естествоиспытателей, инициировавшее совместные усилия ученых и образованных слоев для охраны зоопарка с целинным участком степи в Аскании-Нова.
Ученые добивались создания в отдельных регионах структур, аналогичных РАН или КЕПС. Начало было положено созданием в декабре 1917 г. в Екатеринодаре Совета обследования и изучения Кубанского края (СОИКК), объединившего представителей различных отраслей знания в 14 секций. В нем работали ученые из разных регионов, оказавшиеся на Кубани, а также в Ростове-на-Дону и Новочеркасске. Они считали свой Совет чем-то «вроде маленькой местной Академии наук» (Еремеева, 2017: 114). Как «вольную академию» характеризовал Совет и В.И. Вернадский, не раз выступавший на его заседаниях.
В январе 1919 г. состоялся съезд учредителей Института исследования Сибири, в приветствии которым А.В. Колчак позиционировал себя как их коллегу, всегда поддерживавшего РАН и РГО (там же: 113). Институт, возглавляемый лауреатом Ломоносовской премии ИАН В.П. Вейнбергом, состоял из нескольких отделений и базировался на принципах институцио-нализации науки, сформулированных В.И. Вернадским. В нем были и региональные отделения. Современники по праву воспринимали его как Сибирскую академию наук.
Гражданская война стимулировала прямое включение членов РАН в институционализацию науки на юге России. В.И. Вернадский возглавил в Киеве Комиссию по созданию Украинской академии наук (УАН), так как он оказался единственным, кто был знаком с построением и функционированием РАН. Принимая предложение правительства П.П. Скоро-
падского, Вернадский понимал, что в Киеве «не много выдающихся профессоров», и уповал на помощь находившихся на юге Н.И. Андрусова, В.С. Иконникова, В.И. Палладина и Н.Ф. Сумцова (Вернадский, 1994: 91, 93, 95, 97 и др.). Настойчиво приглашали присоединиться к УАН и В.Н. Перет-ца, работавшего в Самаре, но он отказался несмотря на избрание в украинские академики (Алексей., 2018: 687, 693). Вернадский надеялся, что независимая Украина позволит новой академии формировать не только комплексную программу естественнонаучных и гуманитарных исследований, разрабатывая украинскую научную терминологию, обсуждая принципы объединения естествоиспытателей и гуманитариев и развития сети украинских университетов, научных обществ и журналов и т.п. Новшеством в практике европейских академий было создание специального социально-экономического отдела, в который входили два разряда - юридический и экономический. В этом сказалась тенденция усилить практическую направленность академических исследований.
27 ноября 1918 г. В. И. Вернадский был избран президентом УАН, а Отдел физико-математических наук возглавил будущий иностранный член АН СССР, выдающийся механик С.П. Тимошенко. Им обоим казалось, что они вырвались из страны ужасов, захваченной большевиками, и что на Украине зарождается ячейка будущей научной организации всей Восточной Европы, включая славянские территории в составе Германии и Австро-Венгрии. Но вскоре оказалось, что инсти-туционализацию науки нелегко вести в условиях жесткой политической борьбы противостоящих сил и оккупации. Частая смена властей, по-разному воспринимавших цели УАН, сводила на нет усилия В.И. Вернадского и С.П. Тимошенко хотя бы обеспечить устойчивое ее финансирование. Меняющиеся денежные знаки, хождения ученых по коридорам сменяющихся властей, борьба между сторонниками украинизации науки в Украинском научном товариществе и ее противниками
в УАН привели к резкому замиранию научной деятельности после краткого ее оживления в 1918 г. Е.В. Тарле оценивал ситуацию следующим образом: «.в Киеве идет невообразимое рванье казенных кусков, пирогов, окладов etc., спекуляция и многообразное жульничество» (Письма Е.В. Тарле., 1998: 270). При этом В.И. Вернадский демонстрировал умение получать финансовую поддержку от разных властей. Пережив в течение двух лет несколько правительств разных «цветов», он с безразличием воспринимал, кому подчиняются созданные им при УАН комиссии, институты, станции: П.П. Скоропадскому, немцам, СНК, Директории. Только Особое совещание А.И. Деникина отказалось финансировать УНА. В феврале 1918 г. в Киеве был создан Украинский геологический комитет во главе с В.И. Лучицким, а в феврале 1919 г. Комиссия по изучению природных богатств Украины. В обоих случаях образцами служили аналогичные учреждения Петрограда. В мае 1919 г. для установления контактов с РАН с УАН в Киев прибыл академик А.Е. Ферсман. С тех пор между двумя академии
17
всегда реализовывалось тесное сотрудничество . Впоследствии Вернадский не раз обращался к опыту Гражданской войны, способствовавшему осознанию им планетарного значения научной мысли.
Удачные примеры самоорганизации науки демонстрировали члены РАН в Крыму, ставшем с конца 1917 г. полем вооруженных столкновений противоборствующих сил и пережившем немецкую и французскую оккупации. Научная жизнь в Крыму уже к концу 1917 г. приобрела необычайную интенсивность благодаря приливу интеллектуалов с севера. Обосновавшиеся здесь академики В.В. Заленский и В.И. Палладин, а позднее Н.И. Андрусов и В.И. Вернадский, а также член-корреспондент Н.И. Кузнецов много сделали для сохранения и развития научных исследований в Крыму, в том числе на Севастопольской биологической станции РАН и Салгирской по-
17 Кабинет-музей В.И. Вернадского при ГЕОХИ РАН. № 1454. Л. 20, 32.
мологической станции, в Никитском ботаническом саду. Академик В.И. Палладин много сделал для финансирования Ба-тумского ботанического сада, находившегося под юрисдикцией разных государств (Грузии, Турции, Англии). Четыре раза менялась власть в Сочи, где находилась опытная станция.
Не раз члены РАН обращались к меняющимся властям с проектами поддержки науки, и - вопреки царящему развалу -кое-что удалось сделать. При немцах был основан Таврический университет, в котором работали четыре академика (Н.И. Андру-сов, М.М. Богословский, В.И. Вернадский, В.И. Палладин) и десятки будущих академиков АН СССР (Д.А. Граве, Б.Д. Греков, Н.М. Крылов, В.А. Обручев, Е.Н. Павловский, П.П. Сушкин, В.И. Смирнов, И.Е. Тамм и др.). По предложению С.С. Крыма, ставшего в ноябре 1918 г. премьер-министром Крымского краевого правительства, была создана Таврическая научная ассоциация, копирующая структуру и функции РАН и объединившая более 30 научных учреждений и обществ в пределах целой губернии (Непомнящий, Синичкин, 1998). Она занималась вопросами координации деятельности биологических станций и ботанических садов, охранения памятников природы и старины, учреждения Крымского заповедника и др. По предложению Н.И. Андрусова было создано Геологическое бюро при Таврическом университете, которое должно было взять в свои руки широкий спектр мероприятий, связанных с проведением геологических изысканий на полуострове. Финансовую поддержку КЕПС в Крыму оказывало правительство П.Н. Врангеля.
В апелляциях к антибольшевистским властям ученые делали упор, прежде всего, на вечность научных истин, которые не должны страдать от преходящих политико-социальных потрясений. С середины 1918 г. начался поток ученых на территории, контролируемые правительством А.В. Колчака. В Перми оказался академик Н.В. Насонов, в Самаре В.Н. Перетц. По словам бывшего сотрудника Геологического музея ИАН Я.С. Эйдельштейна (1921), «.к осени 1918 г. в Сибири оказа-
лось такое множество интеллигенции и ученых - инженеров разных специальностей, профессоров, ассистентов, исследователей, натуралистов и т.д., какого она раньше не видела» (Эй-дельштейн, 1921: 7). В отличие от юга России, где не было единого правительственного центра, Омск претендовал на статус столицы «белой России», и созданное здесь Министерство народного просвещения пыталось координировать процессы институционализации науки и образования на всех территориях, контролируемых антибольшевистскими силами. Интеллектуальная миграция существенно повысила научный потенциал Сибири, способствуя формированию новых научно-образовательных центров. Особенно повезло Томску, куда почти в полном составе перебрались преподаватели Пермского университета, которые незадолго до того приехали в Пермь из Петрограда, многие известные профессора из Казани, Екатеринбурга, Москвы. Большинство из них преподавали в местном университете и Технологическом институте. Среди них оказались будущие академики А.А. Заварзин, А.А. Рихтер, которые покинули Пермь вместе с армией А.В. Колчака. После дезертирства из Белой армии будущий лауреат Нобелевской премии Н.Н. Семёнов работал в Томске с перерывом с сентября 1918 по март 1920 г. В конце октября 1918 г. был создан Сибирский геологический комитет, а в 1920 г. - Геологический комитет Дальнего Востока, работавший в тесном контакте с японскими и американскими коллегами.
Заключение
Бурная институционализация науки в первый период Гражданской войны порождалась практиками выживания ученых. Новые учреждения, как правило, создавали по их инициативе, используя планы, зародившиеся задолго до 1918 г. Процесс скорее был стихийным, чем управляемым властью или РАН. Научные структуры типа РАН, КЕПС, УАН, СОИКК, Института исследований Сибири, Таврической научной ассо-
циации и т.д, лишь придавали коллективистскую форму индивидуальным устремлениям ученых, доказывавшим их государственную необходимость. Наркомпрос, НТО ВСНХ, правительства П.П. Скоропадского и А.В. Колчака, Крымское правительство и т.д. лишь юридически оформляли проекты ученых, Это была своеобразная форма самоорганизации науки в условиях кризиса. Но у ученых складывалось впечатление, что вместе с прежним режимом ушла вся волокита в решении организационных проблем. Индивидуальные практики становились коллективистскими и государственными благодаря организации новых учреждений, финансируемых разными правительствами.
Конечно, не стоит переоценивать цифры бурного роста академий, институтов, музеев, станций в первый год Гражданской войны, как это было принято в советской литературе, доказывавшей плодотворность революции. Некоторые из созданных тогда научных учреждений и вузов таковыми не были. В них порой числились два-три сотрудника, занимавшихся реферативной и просветительской работой. Нередки были вузы, где два-три бывших учителя гимназии учили студентов арифметике и русскому языку. Например, в Баку, по воспоминаниям главы русской общины в Закавказье Б.П. Байкова (Байков, 1923: 157), и «некому было преподавать, и некого было учить» Даже в пределах РСФСР во многих вузах обучение обеспечивалось «привозными» преподавателями из Москвы и Петрограда, для чего между ними и новыми «университетскими центрами» курсировали специальные вагоны-теплушки для перевозки столичной профессуры. Но ходили они нерегулярно, и занятия срывались
Но было бы неверно этот процесс характеризовать лишь как «экстенсивный» путь развития науки, когда институты возникали «из ничего, по мановению палочки тщеславия» (Романовский, 199: 160, 161, 217-219). В этот год закладывались организационные основы для будущих исследований
Н.Н. Семенова, И.Е. Тамма, П.Л. Капицы и др., принесших России Нобелевские премии. Связь последующих достижений отечественной науки с научными учреждениями, созданными в первый год Гражданской войны, легко прослеживается по биографиям многих выдающихся ученых.
Бурная институционализация науки обусловливалась не только политическими, идеологическими или, тем более, социально-психологическими причинами (тщеславие ученых, жажда быстрой научной карьеры и т.д.). Не менее важной была экономическая составляющая. Институционализация науки как практика индивидуального и коллективистского выживания одинаково действовала как в «красной», так и в «белой» России. Даже в системе Наркомпроса разные учреждения финансировали из нескольких источников, часто независимых друг от друга; не было и единой системы выдачи пайков. Один и тот же ученый мог их получать в разных учреждениях. В условиях жесткого голода дополнительные пайки и выплаты часто позволяли элементарно выжить. Поэтому ученые создавали при РАН и вузах независимые научно-исследовательские институты по физике и биологии, в которых многие научные сотрудники одновременно работали и как преподаватели. Система новых исследовательских учреждений в системе ВСНХ, которые как грибы росли после революции при участии членов РАН, была в немалой степени сформирована необходимостью множественных каналов финансовой поддержки научных исследований, гарантируя выживание в страшный 1919 год. Во многих дисциплинах одна и та же ведущая группа исследователей, возглавляемая тем же лидером-организатором, числилась сотрудниками в нескольких учреждениях одновременно.
Вместе с тем при кажущейся хаотичности в создании научных учреждений прослеживались некоторые ее характерные черты в пределах РСФСР, где ученым быстро дали понять, кто заказывает музыку. Во-первых, сотрудников академии, особенно гуманитариев, быстро стали отстранять от учебного
процесса, как и предлагали это сделать ученые в годы Первой мировой войны. Во-вторых, они прямо подчинялись или НТО ВСНХ, или одному из наркоматов. В-третьих, все их проекты носили прикладной характер и, преодолевая индивидуализм и академическое деление наук, обеспечивали совместную работу ученых с конструкторами, технологами, селекционерами. В-четвертых, они были радикально нацелены на принципиально новые области исследования, на создание новых образцов техники и технологий.
Сторонников технократической политики по отношению к ученым в лице В.И. Ленина и Л.Д. Троцкого тогда еще мало интересовало отношение академиков к большевикам или другим правительствам. Им нужны были рекомендации высококвалифицированных экспертов о запасах минеральных ресурсов и их разработках, о снабжении топливом, о химическом оружии, о преодолении голода, о борьбе с болезнями. Доминировал утилитарный подход. Финансировались и развивались в первую очередь учреждения, в которых усматривалась польза. В целом институ-ционализация науки пыталась противостоять культурной деградации в условиях глобального кризиса. Насколько такая политика сказалась на самой науке? И здесь ответ будет далеко не так прост. Необходимо, преодолевая сложившиеся стереотипы, исследовать, как то или иное учреждение в дальнейшем способствовало прогрессу фундаментальных или прикладных знаний, а также методологии их получения. Особое значение приобретали личностные характеристики ученых, возглавлявших новые научные учреждения, прежде всего их умение договариваться с идеологически и политически чуждой властью.
РАН, опираясь на двухвековой опыт общения с властными структурами, оказалась лучше других научных корпораций готовой участвовать в координации научно-прикладных исследований в масштабах всей страны и легко признала целесообразность перехода к государству главной функции финансирования исследований и выполнения правительственных зака-
зов. Далеко не все отрасли науки оказались готовы ответить на эти вызовы. Многое зависело от наличия в них лидера, сочетавшего в себе талант исследователя, признанного в своей дисциплине и в научном сообществе в целом, а также блестящие организаторские способности и навыки политика, умеющего договариваться с представителями властей, промышленности, армии и т.д. В этих условиях основная цель ученых, оставшихся на территории, контролируемой большевиками, состояла в том, чтобы наладить с ними рабочие взаимоотношения, адаптируясь к новым социально-политическим реалиям. Аналогичные цели преследовали ученые, эмигрировавшие на Украину, в Крым, в Сибирь, на Северный Кавказ и т.д. и также искавшие поддержки местных властей, менявшихся порой не по дням, а по часам. Гражданскую войну академическое сообщество воспринимало как смуту. Во время голодного, но относительно свободного существования во время Гражданской войны оно убедилось, что сотрудничество с властью не только необходимо, но и полезно. Более того, именно оно на первых этапах задавало алгоритм общения с властью, его формы и механизмы, постоянно убеждая власть, что его деятельность крайне необходима не только ей, но и всему человечеству. Институционализация науки и высшего образования в столь неподходящих условиях стала совместным делом ученых и настольких различных режимов.
Список литературы
Актуальное прошлое: взаимодействие и баланс интересов Академии наук и Российского государства в ХУШ - начале ХХ в. Очерки истории: в 2 кн. / сост. и отв. ред. И.В. Тункина. СПб.: Реноме, 2018. 1345 с.
Байков Б.Л. Воспоминания о революции в Закавказье (19171920 гг.) // Архив русской революции. Т. 9. Берлин: Слово, 1923. С. 91-194.
Документы по истории Академии наук СССР. Л.: Наука, 1986. 384 с.
Вернадский В.И. О научной работе в Крыму в 1917-1921 гг. // Наука и ее работники. 1921. № 4. С. 3-12.
Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. Октябрь 1917 - январь 1920 / сост. М.Ю. Сорокина, С.Н. Киржаев, А.В. Мемелов,
B.С. Неаполитанская. Киев: Наукова думка, 1994. 271 с.
Елина О.Ю. Сельскохозяйственные опытные станции в начале 1920-х гг.: Советский вариант реформы // На переломе. Вып. 1. Советская биология в 20-х - 30-х годах. СПб.: СПбФ ИИЕТ, 1997.
C. 27-85.
Елина О.Ю. Мир, война и «туковый вопрос» (из истории производства минеральных удобрений в России, 1900-1920-е гг.) // Вопросы истории естествознания и техники. 2001. № 3. С. 3-36.
Еремеева А.Н. «Находясь по условиям времени в провинции.»: практики выживания российских ученых в годы Гражданской войны. Краснодар: Издатель И. Платов, 2017. 208 с.
Козлов П.К. Аскания-Нова // Наука и ее работники. 1921. № 6. С. 34.
Колчинский Э.И., Зенкевич С.И., Ермолаев А.И., Ретунская С.В., Самокиш А.В. Мобилизация и реорганизация российской науки и образования в годы Первой мировой войны. СПб.: Нестор-История, 2018. 672 с.
Кольцов А.В. Создание и деятельность Комиссии по изучению естественных производительных сил России. 1915-1930 гг. СПб.: Наука, 1999. 181 с.
Ленин и Академия наук: Сб. документов. Л.: Наука, 1969. 342 с.
Наука и кризисы. Историко-сравнительные очерки / отв. ред.-сост. Э.И. Колчинский. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. 1130 с.
Непомнящий А.А., Синичкин А.В. Крымское общество естествоиспытателей и любителей природы и развитие исторического краеведения // Культура народов Причерноморья. 1998. № 3. С. 210-216.
Организация науки в первые годы Советской власти (19171925). Сб. документов. Кн. 1. Л.: Наука, 1968. 419 с.
Отчет о деятельности Российской Академии наук по отделениям Физико-математических наук и исторических наук и филологии за 1917 год, составленный непременным секретарем академиком С.Ф. Ольденбургом и читанный в публичном заседании 29 декабря 1917 г. Пг.: Тип. РАН, 1917. 437 с.
Отчет о деятельности РАН по отделениям физико-математических наук и исторических наук и филологии за 1918 год, составленный непременным секретарем академиком С.Ф. Ольденбур-гом и читанный в публичном заседании 29 декабря 1918 г. Пг.: Тип. РАН, 1919. 400 с.
Отчет о деятельности РАН по отделениям физико-математических наук и исторических наук и филологии за 1919 год, составленный непременным секретарем академиком С.Ф. Ольденбургом и читанный в публичном заседании 29 декабря 1919 г. Пг.: Тип. РАН, 1920. 380 с.
Письма Е.В. Тарле к В.Э. Грабарю (1918-1934) / публ. Б.С. Кагановича // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 23. 1998. С. 263-294.
Протоколы Общего собрания Академии наук за 1917 г. (печатано как рукопись). Библиотека РАН при СПбФ ИИЕТ РАН. 316 с.
Протоколы Общего собрания Академии наук за 1918 г. (печатано как рукопись). Библиотека РАН при СПбФ ИИЕТ РАН. 174 с.
Романовский С.И. Наука под гнетом российской истории. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1999. 344 с.
Россия в годы Гражданской войны, 1917-1922 гг.: очерки истории и историографии / отв. ред. Д.Б. Павлов. СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2017. 608 с.
Самокиш А.В. Школьные и инструкторские биологические станции в Петрограде-Ленинграде // Историко-биологические исследования. 2014. Т. 6. № 1. С. 48-71.
Сельскохозяйственное опытное дело РСФСР в 1917-1927 гг. Л.: Изд-во ГИОА, 1928. 320 с.
Соболев В.С. Нести священное бремя прошедшего: Российская академия наук. Национальное и культурное наследие. 1880-1930 гг. СПб.: Нестор-История, 2012. 378 с.
Собрание узаконений и распоряжений правительства за 19171918 гг. М.: Управление делами Совнаркома, 1942 1483 с.
Судьба проекта «Русская наука» / отв. ред. Ю.М. Батурин; ред.-сост. Г.И. Смагина, В.М. Орел. М.; СПб.: Перо, 2016. 846 с.
Алексей Александрович Шахматов. Избранная переписка: в 3 т. Т. 1: Переписка с Ф.Ф. Фортунатовым, В.Н. Перетцем, В. М. Истри-ным. СПб: Дмитрий Буланин, 2018. 942 с.
Эйдельштейн Я. Наука и ученые в Сибири. Геологические и географические исследования // Наука и ее работники. 1921. № 1. C. 7-23.
RAS AND THE INSTITUTIONALIZATION OF SCIENCE IN 1918
Eduard I. Kolchinsky
Doctor of philosophy, Chief researcher S.I. Vavilov Institute for the History of Science and Technology, RAS, St. Petersburg Branch St. Petersburg, Russia ekolchinsky@yandex.ru
The article goal is to find out the reasons for the rapid institutionalization of science in the territory of the former Russian Empire, controlled by various governments in the first period of the Russian Civil War. Based on Minutes of the General RAS meeting and its annual reports, government resolutions for 1917-1919, archival materials, as well as documents, letters, diaries and memoirs of academicians, introduced in the 1960s - 2010s it is shown that the creation of new scientific institutions was primarily a survival practice for scientists. Thus they sought the support of the authorities and society during political instability, fierce fighting, repression, hunger, epidemics and lack of basis conditions for research and education. In turn, governments, usually assisted the scientists in order to gain their political support and to assert themselves by scientific means. New institutions were usually created by the initiative of scientists, who usually used plans developed by the academic community long before 1918 and its experience of organizing science during the First World War. The process was rather spontaneous than controlled by the authorities, whether Bolsheviks or opposing forces. The Russian Academy of Sciences and new large scientific structures (such as the Commission for the Research of Natural Productive Forces, the Ukrainian Academy of Sciences, the Council for survey and study of the Kuban region, the Institute for Siberian Studies, the Taurida scientific Association, etc.) mostly gave the collectivist form to the individual aspirations of scientists, proving their state necessity, social and economic value. The Peo-
ple's Commissariat of Education and the Scientific and Technical Department of the Supreme Board of the National Economy in the Soviet Russia, as well as the Ministry of Education or their analogues in the governments of Pavlo P. Skoropadsky, Anton.I. Denikin, Aleksandr V. Kolchak, Solomon S. Krym, Pyotr N. Vrangel only legally formalized the scientific projects. Rapid institutionalization of science has become a form of survival and self-organization of scientists in the severe crisis. Individual practices became collectivist and state-owned through the organization of new institutions funded by different governments.
Keywords, institutionalization of science, the Russian Civil War, survival practices, the People's Commissariat for Education, Scientific and Technical Department of the Board of the National Economy, RAS, Commission for the Research of Natural Productive Forces, the Institute for Siberian Studies, the Taurida Scientific Association
