CC BY
155
ПЕРСОНАЛИИ
ПУТИ АНАРХИЗМА (К 160-летию со дня рождения П.А. Кропоткина)
В.А. Каримов
Karimov, V.A. The ways of anarchism (Towards the 160th anniversary of P.A. Kropotkin’s birth). The article analyses the theoretical legacy of P.A. Kropotkin, a prominent representative of 19th-20th-century anarchism, and reveals peculiarities of ‘syntactic’ philosophy and social orientation of the Russian thinker’s ideas.
В начале третьего тысячелетия в многоцветной палитре общественно-политических и философских концепций заметное место занимают идеи анархизма, привлекающие своей проповедью свободы личности, неприятием любых форм тоталитаризма, деспотизма и угнетения. Исполняющееся в 2002 году 160-летие со дня рождения Петра Алексеевича Кропоткина (1842-1921), видного теоретика анархизма, дает повод для обращения к анализу философского наследия мыслителя, оказавшего значительное влияние не только на теоретическое обоснование анархистской доктрины, но и на развитие русской философии в целом.
П.А. Кропоткин был крупным мыслителем, известным публицистом, талантливым естествоиспытателем. Кропоткин принадлежал к древнему княжескому роду. Сын генерала, внук сибирского генерал-губернатора, он поступает в 1857 году в привилегированное военное учебное заведение - Пажеский корпус. В 1861 году, как лучший ученик, Кропоткин становится камер-пажем Александра II. После окончания в 1862 году Пажеского корпуса Кропоткин, неожиданно для всех, отказался от ожидавшей его блестящей придворной карьеры и отправился на Амур служить офицером казачьего войска.
В Иркутске, а затем в Чите, Кропоткин окунулся в атмосферу относительного либе-
рализма и свободомыслия. Он активно занимается реформаторской деятельностью, однако проекты реформ тюрем, ссылки и городского самоуправления не получили одобрения в Петербурге. В течение пяти лет Кропоткин совершает ряд экспедиций по малоисследованным районам Восточной Сибири, знакомится с жизнью простого народа. Опубликованный материал экспедиционных исследований принес Кропоткину известность как талантливому ученому, он удостоился золотой медали Русского географического общества и получил предложение стать секретарем Отделения физической географии.
Неудовлетворенность служебной деятельностью в качестве офицера царской армии, стремление к продолжению образования привела Кропоткина к мысли о необходимости отставки. В 1867 году молодой офицер подает в отставку и возвращается в Петербург. В 1867-1868 годах занимается на математическом отделении физико-математического факультета Петербургского университета, работает в Статистическом комитете министерства внутренних дел, обобщает материал, собранный в сибирских экспедициях.
В 1871 году Кропоткин совершает свою последнюю научную экспедицию в Финляндию и Швецию с целью изучения процессов оледенения и их последствий. На основе ма-
териалов этой экспедиции была написана монография «Исследования о ледниковом периоде». Однако его все более начинают привлекать социально-политические проблемы. Во время посещения в 1872 году Бельгии и Швейцарии Кропоткин изучает литературу революционного характера, интересуется деятельностью Интернационала, вступает в одну из его секций. Именно здесь Кропоткин вплотную знакомится с анархизмом, проникается его идеями.
Вернувшись в Россию, Кропоткин вступил в нелегальную организацию революционных народников, вел революционную пропаганду в Петербурге, рассказывал рабочим об Интернационале. «Наш кружок оставался тесной семьей друзей, - вспоминал об этом периоде своей жизни Кропоткин. - Никогда впоследствии я не встречал такой группы идеально чистых и нравственно выдающихся людей, как те человек двадцать, которых я встретил на первом заседании кружка Чайковского» [1]. В 1873 году Кропоткин написал программу кружка, где высказывает анархистские идеи.
В 1874 году Кропоткин был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Спустя два года он, в связи с ухудшением здоровья, был переведен в тюремный госпиталь, откуда бежал 30 июня 1876 года. Вскоре Кропоткин покинул Россию и через Финляндию и Швецию прибыл в Англию. С этого момента более 40 лет он оставался в эмиграции, посвятив все свои силы обоснованию и пропаганде анархистского учения.
В 1877 году Кропоткин переезжает в Швейцарию, где с февраля 1879 года издает газету «Бунтарь», большинство статей в которой ему приходилось писать самому. Впоследствии сборник этих статей вышел под названием «Речи бунтовщика» (1885). В 1882 году Кропоткин арестован во Франции и заключен в тюрьму Клерво, где в течение трех лет занимался пополнением образования своих товарищей по заключению. Освобождение из тюрьмы пришло только в 1886 году. В этом же году Кропоткин уехал в Англию, где и прожил до лета 1917 года. Именно в этот период Кропоткин создает основные свои работы, изданные во многих странах: «Хлеб и воля» (1892), «Взаимная помощь как фактор эволюции» (1902), «Записки революционера» (1902), «Великая французская революция, 1789-1793» (1909), «Современная наука и анархия» (1913).
В июне 1917 года Кропоткин вернулся в Россию. Ему было предложено войти в состав Временного правительства, на что всемирно известный революционер ответил отказом. Октябрьская революция застала его в Москве. Практически отойдя от участия в анархистском движении, Кропоткин, тем не менее, продолжал участвовать в общественной жизни. Так, он был председателем Лиги Федералистов, занимавшейся пропагандой идей федерализма и децентрализма.
В 1918 году Кропоткин переезжает в город Дмитров, близ Москвы. В этот период он работает над завершением своего труда по этике. Восприняв в целом Октябрьскую революцию как положительное явление, Кропоткин протестовал против ряда чрезвычайных мер. Он признал Советы как прообраз идеального общинного самоуправления. Летом 1920 года Кропоткин обратился с призывом к международному пролетариату оказывать на свои правительства давление с целью их отказа от вооруженного вмешательства в дела Советской России. Умер Кропоткин в Дмитрове 8 февраля 1921 года, похоронен в Москве.
Философские воззрения Кропоткина формировались вначале под сильным воздействием революционно-демократической литературы. Особенно большое влияние на него оказал А.И. Герцен, произведения которого в конце 50-х - начале 60-х годов широко распространялись в России, «Красота и сила творений Герцена, - вспоминал Кропоткин, - мощность размаха его мыслей, его глубокая любовь к России охватили меня. Я читал и перечитывал эти страницы, блещущие умом и проникнутые глубоким чувством. Тургенев правду сказал, что Герцен писал слезами и кровью, что с тех пор у нас никто так не писал» [1, с. 151].
Перейдя позднее на анархистские позиции, Кропоткин использовал для обоснования доктрины анархизма труды Прудона, Конта, Спенсера и Дарвина. Однако определяющее воздействие на него оказал М.А. Бакунин. Именно у Бакунина Кропоткин заимствует основные положения своей анархистской теории. Вместе с тем между ними оставались существенные различия в решении принципиальных философских проблем, хотя оба считали себя материалистами и атеистами. Если Бакунин имел солидную философскую подготовку, опирался на материалистическое понимание истории, был убеж-
денным диалектиком, то Кропоткин, напротив, был крупным ученым-естество-испытателем, а на философию как самостоятельную отрасль знания смотрел скептически, «в большей степени, чем Бакунин, был заражен позитивизмом и не признавал диалектику ни в идеалистическом, ни в материалистическом облачении, в целом как мыслитель уступал Бакунину в методологии» [2].
Философская система Кропоткина была подчинена задаче обоснования анархической доктрины. При этом мыслитель пытался создать такую философскую концепцию, которая носила бы синтетический характер, обобщила результаты, достигнутые частными науками, и вместе с тем была мировоззренческой системой, содержащей общие представления о природе, общественной жизни и месте человека в этой жизни. Эта «синтетическая философия» должна охватывать все многообразие физических, биологических и социальных, явлений, будучи «систематической, объединенной, обоснованной сводкой всего нашего знания, причем эта философия не должна... больше останавливаться на плодах нашего воображения. вроде различных «сущностей», «мировых идей», «назначения жизни» и тому подобных символических выражений; не должна была она также прибегать и к антропоморфизму, то есть придавать природе и физическим силам человеческие свойства и намерения. Поднимаясь постепенно от простого к сложному, эта философия должна была бы изложить основные начала жизни Вселенной и дать ключ к пониманию природы во всем ее целом» [3].
Кропоткин утверждал, что еще в восемнадцатом веке была осознана необходимость создания синтетической философии прежде всего энциклопедистами, Вольтером, Тюрго, Сен-Симоном. Но только Огюст Конт «предпринял тот же труд в строго научной форме, отвечающей последнему прогрессу естественных наук» [3, с. 261]. И Конт выполнил свою задачу в области точных наук.
Особую роль в создании «синтетической философии» Кропоткин отводил успехам естественных наук во второй половине XIX века. Расцвет точных наук уже в 50-60-е годы XIX века произвел переворот во взглядах на природу и жизнь вообще. Ссылаясь на исследования Грова, Клаузиуса, Гельмгольца, Джоуля и других ученых, Кропоткин подчеркивает, что они разбили те рамки, ко-
торые мешали широким обобщениям. «В течение нескольких лет они доказали и установили единство природы во всем неорганическом мире. С тех пор говорить о каких-то таинственных «жидкостях», теплородных, магнетических, электрических или других, к которым физики прибегали раньше для объяснения различных физических сил, стало совершенно невозможным» [3, с. 265].
Отстаивая материалистическую точку зрения, Кропоткин с механистических позиций пытается объяснить все явления природы. Так, он называет физику отраслью механики, химию - главой молекулярной механики, поскольку, по его мнению, «тепловые и электрические колебания достаточны для объяснения химических явлений». С этих же позиций он пытается объяснить сущность жизни: «Жизнь растений и животных, во всех ее бесчисленных проявлениях, есть не что иное, как обмен частиц или, скорее, атомов во всем этом обширном ряду очень сложных и поэтому очень неустойчивых химических тел, из которых слагаются живые ткани всех живых существ. Жизнь есть не что иное, как ряд химических разложений и вновь возникающих соединений из очень сложных молекул - ряд «брожений», возникающих под влиянием ферментов (бродил) химических, неорганических)» [3, с. 265-266].
Теоретик анархизма на основе последних естественнонаучных данных подчеркивает механическое объяснение передачи «раздражения в растениях и в нервной жизни животных». Отсюда он делал вывод о возможности понимания происхождения понятий и идей, «не выходя из области чисто физических наблюдений», о понимании «ассоциации идей», то есть самого механизма мышления. По Кропоткину, отпадает устаревшее деление явлений на физическую область и на область явлений духа. «Новейшие исследования физиологов, - пишет он, - уже пролили более света относительно механизма мышления, происхождения впечатлений, их закрепления в памяти и передачи, чем все изящные рассуждения, которые подносили нам до сих пор метафизики» [3, с. 266]. Он считает необходимым отнести психологию к области физиологии, а при ее изучении руководствоваться физиологическими методами. Таким образом, в этих рассуждениях отчетливо проявился механицизм воззрений Кропоткина.
Особенно большую роль в создании «синтетической» философии Кропоткин от-
водил дарвинизму, являющемуся составным элементом этой философии. Выступив против религиозных догм, Дарвин пришел к выводу, что человек «развивался путем медленной физиологической эволюции; что он произошел от породы обезьяноподобных животных; что «бессмертный дух» и «нравственная душа» человека развивалась тем же путем, как ум и общественные привычки у обезьяны или муравья». Благодаря дарвинизму «выросла совершенно новая наука, биология - наука о жизни во всех ее проявлениях» [3, с. 268].
Однако Кропоткин преувеличил значение эволюционного учения Дарвина. Он пришел к заключению, что идея эволюции дала новый метод исследования явлений не только физической материи», «жизни организмов», но и «жизни обществ», людей, их «способностей и их общественных учреждений», дала возможность объяснить различные непонятные факты в самых разных областях знания. Теперь, по Кропоткину, стало возможным изучение истории человечества, основываясь на достижениях науки, «не прибегая к метафизическим формулам Гегеля и не останавливаясь ни на «врожденных идеях», ни на «субстанциях» Канта, ни на вдохновении свыше. Мы можем проследить ее, не имея нужды в формулах, которые убивали дух исследования, и за которыми, как за облаками, скрывалось всегда все то же невежество, то же старое суеверие, та же слепая вера» [3, с. 269].
Как видим, механистичность воззрений Кропоткина сказалось и при оценке дарвинизма. И это неслучайно. Дело в том, что механицизм вообще лежал в основе его анархистского учения. «Анархия, - писал Кропоткин, - есть миросозерцание, основанное на механическом понимании явлений, охватывающее всю природу, включая сюда и жизнь человеческих обществ. Ее метод исследования - метод естественных наук; этим методом должно быть проверено каждое научное положение. Ее тенденция - основать синтетическую философию, то есть философию, которая охватывала бы все явления природы, включая сюда и жизнь человеческих обществ, и их экономические, политические и нравственные вопросы...» [3, с. 280]. По мнению Кропоткина, различные явления отличаются друг от друга только лишь степенью сложности, «оставаясь всегда теми же механическими явлениями», и они «достаточны нам для объяснения всей природы и жизни органической, умственной и общественной» [3, с. 259].
В теории познания Кропоткин занимает позиции гносеологического оптимизма. С материалистических позиций он отстаивал принцип единства эмпирического и теоретического, был убежден в безграничных возможностях познающего мышления. Анализируя ситуацию, сложившуюся в науке в конце XIX века, Кропоткин подчеркивал, что каждое новое открытие в науке открывает новые научные горизонты, бросает новый свет на предыдущие открытия. «И там, - писал мыслитель, - где некоторые ученые, слишком нетерпеливые или находящиеся под слишком сильным влиянием их первоначального воспитания, желали видеть «падение науки», я видел только нормальное явление, хорошо знакомое математикам, - именно явление «первого приближения» [3, с. 240]. В процессе углубления познания объекта ученые устанавливают второе и третье приближения, которые точнее отражают объект, чем первое приближение.
Поэтому, по мнению Кропоткина, естественные науки, сделав великие открытия, «ищут в настоящий момент «вторые приближения», которые будут более точно соответствовать реальным явлениям жизни природы. Воображаемое «падение науки», о котором так много говорят теперь модные философы, есть не что иное, как искажение этого «второго» и «третьего приближения», которому наука отдается всегда после каждой эпохи великих открытий» [3, с. 241]. По существу, Кропоткин, опираясь на диалектическое понимание соотношения абсолютного и относительного в познании, формулирует здесь одну из важнейших закономерностей развития науки.
В каждой науке в данный момент имеется известный предел, дальше которого мы не можем идти. Крупные открытия внезапно раздвигают границы науки, но тут же устанавливаются новые границы и возникают новые проблемы, которые требуют своего разрешения. «Наука постоянно раздвигает таким образом свои пределы, - пишет мыслитель. - Там, где двадцать лет тому назад она останавливалась, теперь уже завоеванная область. Граница отступила. Но, сделав большие шаги вперед, наука снова останавливается, чтобы пересмотреть свои победы во всем их целом, прозондировать новые открывающиеся перед ней горизонты и собрать новые факты, прежде чем сделать дальнейшие шаги и идти к новым завоеваниям» [3, с. 565].
Высказывая стихийно-диалектические идеи по гносеологическим вопросам, Кропоткин резко выступал против агностицизма. Так, он не согласился с мнением Спенсера, одного из основателей позитивизма, согласно которому в процессе познания человек останавливается перед гранью, за которой находится «непознаваемое, которое не может быть познано нашим разумом». На это утверждение теоретик анархизма выдвигает следующее весьма остроумное возражение: «Чтобы сказать, что то, что находится «за пределами» современной науки, непознаваемо, нужно быть уверенным, что оно существенно отличается от того, что мы научились знать до сих пор. Но тогда это уже является громадным знанием об этом неизвестном. Это значит утверждать, что оно отличается настолько от всех механических, химических, умственных и чувственных явлений, о которых мы знаем хоть что-нибудь, что оно никогда не будет подведено ни под одну из этих рубрик. Делать подобное утверждение о том, что самим утверждающим признается за непознаваемое, есть, очевидно, вопиющее противоречие». Кропоткин в качестве аргумента высказывает мысль о том, что если мы знаем что-либо о Вселенной, об отношениях, существующих между космическими объектами, «это значит, что между этой Вселенной и нашим мозгом, нашей нервной системой и нашим организмом вообще существует сходство структуры» [3, с. 566-567].
Однако Кропоткин доказывает несостоятельность агностицизма не только на основе признания материального единства мира, единства законов, которые действуют в нервной системе человека и окружающего его мира. Он справедливо подчеркивает, что истинность наших знаний доказывается тем, что «мы знаем достаточно, чтобы предсказать массу вещей и знать, что сами законы, которые дают нам возможность предсказывать, есть не что иное, как отношения, усвоенные нашим мозгом. Вот почему не только является противоречием называть непознаваемым то, что известно, но все заставляет нас, наоборот, верить, что в природе нет ничего, что не находит себе эквивалента в нашем мозгу - частичке той же самой природы, состоящей из тех же физических и химических элементов, - ничего, следовательно, что должно навсегда оставаться неизвестным, то есть не может найти своего представления в нашем мозгу» [3, с. 567]. И далее мыслитель
замечает, что агностицизм неизбежно ведет к предположению о существовании силы, бесконечно более высшей по сравнению с действующей в нашем разуме, в то время как ничто не дает нам права предполагать эту силу. Поэтому агностицизм, по Кропоткину, означает возвращение «к громким словесам религий».
Несмотря на критику Спенсера за его агностицизм, Кропоткин, в целом, испытал довольно сильное воздействие позитивизма. В XIX столетии позитивизм вообще был очень популярен в России, достаточно сказать о внимании к позитивизму В.Г. Белинского,
Н.П. Огарева и Н.Г. Чернышевского. Особенно широкое распространение позитивизм получил среди естествоиспытателей, стремившихся к его материалистическому истолкованию. Поэтому неслучайно Кропоткин, крупный ученый-географ, глубоко интересовавшийся философскими взглядами Конта и Спенсера, впитал в себя ряд их идей.
Так, в учении Конта Кропоткина привлекала антитеологическая направленность, стремление к опоре на точное научное знание, введение им науки о жизни (биологии) и науки об обществе (социологии) в круг «положительных» наук. У Спенсера Кропоткину импонирует опора на эволюционное учение Дарвина. Вслед за позитивистами Кропоткин не признавал за философией права на собственный предмет, отрицательно относился к диалектическому методу. По его мнению, диалектический метод Гегеля, сформулированный в отвлеченной и туманной форме, давал «полный произвол мыслителям, когда они желали вывести практические заключения», приводил к примирению с действительностью, к многочисленным ошибкам в экономике из-за пристрастия к диалектическому методу и «метафизике в экономической науке» [3, с. 270].
Называя гегелевский диалектический метод возрожденной средневековой схоластикой, Кропоткин заявил о полном своем неприятии диалектики, о том, что этот метод «не признается ни одной из естественных наук. Для современного натуралиста этот «диалектический метод» напоминает что-то давно прошедшее, пережитое и, к счастью, давно уже забытое наукой. Ни одно из открытий девятнадцатого века - в механике, астрономии, физике, химии, биологии, психология, антропологии - не было сделано диалектическим методом» [3, с. 282].
Мыслитель пришел к выводу, что философия должна использовать методы естественных наук. Возлагая все свои надежды на «синтетическую философию», он писал, что эта философия должна дать нам «могучее орудие исследования, которое помогало бы открыть новые отношения между различными явлениями, т. е. новые законы природы, и внушило бы нам в то же время уверенность в справедливости наших заключений, как бы они ни противоречили установившимся ходячим воззрениям» [3, с. 260]. Таким орудием познания Кропоткин считает индуктивнодедуктивный метод, специально подчеркивая роль прежде всего индукции в научном познании.
Кропоткин подробно разъясняет сущность индуктивно-дедуктивного метода и его приложения к исследованию различных явлений. Сначала, говорит он, необходимо приобрести знание фактов посредством наблюдения и опыта. Затем эти факты обобщаются, выдвигаются предложения, гипотезы. Из гипотезы выводят следствия, позволяющие предвидеть новые факты. «Если гипотеза правильна, то предсказанные факты должны быть верны». «Наконец, гипотеза считается законом, когда она подтверждается в массе случаев и когда находит причину, то есть явление еще более общее, чем факт, установленный индукцией» [3, с. 547-548].
Кропоткин приходит к выводу, что индуктивно-дедуктивный метод является единственных научным методом, который может быть использован и при познании социальных явлений. «Так как человек есть часть природы, - писал мыслитель, - а его личная и общественная жизнь есть так же явление природы, как и рост цветка или развитие общественной жизни у муравьев и пчел, то нет основания, переходя от цветка к человеку или от поселения бобров к человеческому городу, оставлять метод, который до сих пор так хорошо служил нам, и искать другой в арсенале метафизики». Поэтому когда во второй половине XIX века его начали «прилагать к изучению человеческих обществ, то нигде не встретилось ни одного пункта, где было бы необходимо отбросить его» [3, с. 282-283].
Кропоткин подчеркивает, что заслуга использования правильного метода объяснения общественных фактов принадлежит Спенсеру. Сущность этого метода индуктивных наук «состоит в нахождении объяснения
всех социальных явлений в естественных причинах, самых близких прежде всего и самых простых, но не в сверхъестественных силах или метафизических гипотезах, зародившихся в словесных анализах» [3, с. 564]. Отсюда теоретик анархизма делает вывод, что все общественные учреждения, экономические отношения, религия в нравственность объясняются теми же законами, которые обусловливают закономерности движения живой и неживой природы. Таким образом, только индуктивно-дедуктивный метод может поставить изучение общественных явлений на научную почву, освободившись от религии и схоластики.
В целом, высоко оценивая вклад позитивистов в разработку естественнонаучной части синтетической философии, Кропоткин критикует слабость их теоретического вклада в изучение общественных явлений, особенно этики. Причину этого мыслитель видел прежде всего в том, что Конт и Спенсер не изучали человеческие учреждения сами по себе, «без предвзятых идей, заимствованных из чуждой науке области». К тому же Спенсер в социальной философии отошел от индуктивно-дедуктивного метода и пришел к оправданию целой массы предвзятых идей. «В результате, - пишет Кропоткин, - мы до сих пор не имеем еще настоящей синтетической философии, построенной по одному и тому же методу в обеих частях: естественнонаучной и социологической» [3, с. 272]. Именно этот пробел, оставшийся в деле создания полной системы «синтетической философии», - создать социологическое учение на основе индуктивно-дедуктивного метода - и поставил своей целью заполнить мыслитель.
Стремясь к естественнонаучному обоснованию социологии, Кропоткин опирался прежде всего на учение Дарвина. В результате он пришел к натурализму, к отождествлению биологических законов и законов общественного развития. При этом он подверг критике тех последователей Дарвина, которые утверждали, что «борьба за средства существования каждого отдельного животного против всех его сородичей, и каждого отдельного человека против всех людей, является «законом природы» [4, с. 4]. Выражая свое несогласие с этим взглядом, мыслитель подчеркивал, что он не находит подтверждения конкретными фактами. Поэтому «с теорией Дарвина случилось то же, что случается со всеми теориями, имеющими отношение в
человеческой жизни. Его последователи не только не расширили ее, согласно его указаниям, а напротив того, сузили ее еще более» [4, с. 14].
Отрицая борьбу за существование внутри вида, теоретик анархизма указывал, что сам Дарвин впоследствии подчеркивал роль инстинкта взаимопомощи в процессе происхождения человека. Поэтому именно принцип «взаимной помощи» является определяющим законом эволюции всего животного мира. Только те виды животных, у которых высоко развита взаимная помощь и поддержка, получают возможность выжить в ходе эволюции. И эта закономерность действует не только в природе, но и в обществе. «Здесь выступает инстинкт общительности, - пишет Кропоткин, - который медленно развивался среди животных и людей в течение чрезвычайно долгого периода эволюции, с самых ранних ее стадий и который научил в равной степени животных и людей сознавать ту силу, которую они приобретают, практикуя взаимную помощь и поддержку, и сознавать удовольствия, которые можно найти в общественной жизни» [4, с. 7]. Отсюда и общество в целом базируется на сознании «человеческой солидарности», на признании той силы, которую каждый человек заимствует из общей практики взаимопомощи. Закон взаимопомощи рассматривается Кропоткиным как важнейший фактор общественного прогресса. Он глубоко убежден в том, что «общество не было создано человеком; оно предшествовало человеку», поскольку «жизнь сообществами. является общим правилом - законом природы - и достигает своего полнейшего развития у высших беспозвоночных» [4, с. 48, 49].
По мнению Кропоткина, люди должны избегать «состязания», объединяться, практиковать взаимную помощь, поскольку взаимопомощь является самым надежным средством для обеспечения безопасности каждого, гарантией физического, умственного и нравственного прогресса. «Вот чему учит нас Природа, - делает вывод мыслитель, - и этому голосу Природы вняли все те животные, которые достигли наивысшего положения в своих соответственных классах. Этому же велению Природы подчинился и человек -самый первобытный человек - и лишь вследствие этого он достиг того положения, которое мы занимаем теперь» [4, с. 64]. Анализируя далее определяющую роль принципа
взаимопомощи на различных ступенях развития общества, Кропоткин подчеркивал, что «необузданный индивидуализм - явление новейшего времени, но он вовсе не был свойствен первобытному человечеству» [4, с. 73]. Именно благодаря принципу взаимопомощи родовая организация оказалась такой устойчивой, а «дикари» смогли выжить в суровых условиях. Этот же принцип определял жизнь людей «варварского» периода, когда возникала община, семья. Деревенская община рассматривалась теоретиком анархизма как такой социальный институт, в основе которого и лежал принцип взаимной помощи людей.
Рассматривая далее взаимную помощь в средневековом городе, Кропоткин приходил к выводу, что средневековый город «представлял попытку организации - в более широком размере, чем это было сделано в деревенской общине, - тесного союза для целей взаимной помощи и поддержки, для потребления и производства, и для общительной жизни вообще, - не налагая для этого на людей оковы государства, но предоставляя наоборот полную свободу для проявления созидательного гения каждой отдельной группы людей, в области искусства, ремесел, науки, торговли и политического строя» [4, с. 138-139].
Что же касается взаимной помощи в современном обществе, то люди, убежден Кропоткин, сохранили ее вплоть до настоящего времени, так как она «глубоко переплетена со всею прошлою эволюциею человеческого рода». Несмотря на войны, несмотря на «правящее, войнолюбивое и разоряющее меньшинство», потребность людей во взаимной помощи «продолжала существовать в деревнях и среди беднейших классов городского населения». Поэтому всегда, «когда человечеству приходилось выработать новую социальную организацию, приспособленную к новому фазису его развития, созидательный гений человека всегда черпал вдохновение и элементы для нового выступления на пути прогресса все из той же самой, вечно живой, склонности ко взаимной помощи... Так что этический прогресс человеческого рода, если рассматривать его с широкой точки зрения, представляется постепенным распространением начал взаимной помощи, от первобытного рода к агломератам людей, все более обширным, пока, наконец, эти начала
не охватят все человечество, без различия вер и языков рас» [4, с. 163].
Из этого высказывания видно, что Кропоткин суть общественного прогресса видел в развитии нравственности. Игнорируя, по существу, экономические основы жизни общества, он отходит от научного исследования общественных явлений и пытается дать их истолкование с натуралистических позиций, объявляя анархию высшей ступенью общественного прогресса.
Главным условием и источником общественного прогресса являются, по Кропоткину, народные массы. Самостоятельное творчество масс есть основа всего живого, разумного в обществе, только ему обязаны своим существованием свобода, справедливость, счастье и все ценное, что существует в человеческом мире. «Все необходимые гарантии для жизни в обществах, - писал Кропоткин, -все формы общественной жизни в родовом быту, в сельской общине и средневековом городе, все формы отношений между отдельными племенами и позднее между республиками-городами, послужившие впоследствии основанием для международного права, - одним словом, все формы взаимной поддержки и защиты мира... были созданы творческим гением безымянной народной толпы» [3, с. 279]. Что же касается выдающихся личностей, героев и законодателей человечества, то они «ничего не внесли в течение истории, кроме того, что было уже выработано в обществе обычным правом» [3, с. 277].
В своих воззрениях на общий ход истории Кропоткин склонялся к представлениям о цикличности общественного развития. Как бы предвосхищая концепции А. Тойнби и П.А. Сорокина, мыслитель пишет о возникающих, развивающихся и погибающих цивилизациях, каждая из которых проходит свой круг развития и уступает место другой цивилизации, зародившейся в ином месте и в иное время. «История, - писал Кропоткин, -не представляет одной непрерывной линии развития. По временам развитие останавливалось в одной части света, и затем возобновлялось в другой. Египет, Азия, берега Средиземного моря, Центральная Европа поочередно пребывали очагами исторического развития. И каждый раз развитие начиналось с первобытного племени; затем оно переходило к сельской общине; затем наступал период вольных городов и наконец период го-
сударства, во время которого развитие продолжалось некоторое время, но затем вскоре замирало». Кропоткин далее показывает идентичную картину развития в Египте, Ассирии, Персии, Палестине, Греции, Риме. И везде возникновение государства приводило к разрушению цивилизации. Наконец, возрождение цивилизации среди кельтских, германских, славянских и скандинавских племен привело к созданию сельской общины. Возникли «республиканские вольные города, породившие тот славный расцвет человеческого ума, о котором свидетельствуют нам памятники архитектуры, широкое развитие искусств и открытия, положившие основания нашему естествознанию» [3, с. 452453]. Но затем появляется государство, которое вновь угрожает гибелью цивилизации.
Единственным способом избежать угрожающей гибели европейской цивилизации, считает Кропоткин, является перестройка общества на свободном, «противогосударственном фундаменте». А это возможно, по его мнению, только при условии следования принципам анархизма, поскольку интересы народа и государства полностью противоположны. Поэтому дальнейшее развитие общества возможно лишь при условии реализации принципа взаимопомощи, отрицающего любую форму деспотии. «В широком распространении принципа взаимной помощи, -подчеркивал Кропоткин, - даже и в настоящее время, мы также видим лучший задаток еще более возвышенной дальнейшей эволюции человеческого рода [4, с. 214]. Не случайно поэтому центральным пунктом социологической концепции Кропоткина является обоснование им отрицательного отношения к государству, необходимости его уничтожения. Как известно, этот момент является узловым в любой анархической доктрине.
Размышляя о природе государства, Кропоткин предупреждает о недопустимости смешения понятий «государство» и «общество». Он подчеркивает, что люди жили обществами задолго до появления государства, что «среди современных европейских народностей государство есть явление недавнего происхождения, развившееся лишь с шестнадцатого столетия», то есть государство представляет собой лишь одну из тех форм, «которые общество принимало в течение своей истории» [3, с. 397]. Что же касается различий между понятиями «государство» и «правительство», то понятие государства
включает в себя не только наличие власти над обществом, «но и сосредоточение управления местною жизнью в одном центре, т. е. территориальную концентрацию, а также сосредоточение многих отправлений общественной жизни в руках немногих. Оно предполагает возникновение совершенно новых отношений между различными членами общества. Весь механизм законодательства и полиции выработан для того, чтобы подчинить одни классы общества господству других классов» [3, с. 398].
Как видим, Кропоткин подчеркивает классовую сущность государства, его антинародную природу. «Государство в совокупности - пишет мыслитель, - есть общество взаимного страхования, заключенного между землевладельцем, воином, судьей и священником, чтобы обеспечить каждому из них власть над народом и эксплуатацию бедноты» [3, с. 347].
Говоря о происхождении государства, Кропоткин отвергает как ошибочную теорию «общественного договора», хотя она и сыграла свою прогрессивную роль в борьбе с монархией. Критически он относился также к религиозной концепции возникновения государства, а также к теории насилия. Кропоткин понимал, что в основе возникновения государства лежит появление собственности (прежде всего земельной) и эксплуататорских классов. «Само историческое развитие государства, - писал он, - было вызвано не чем иным, как возникновением земельной собственности и желанием сохранить ее в руках одного класса, который таким образом стал бы господствующим» [3, с. 323].
Важное место в процессе происхождения государства Кропоткин отводил праву и правосудию. Он рассматривал судебную власть необходимой основой различных форм власти. «Проследив эволюцию суда в истории, Кропоткин делал вывод, что назначаемый государственной властью суд и государство
- два взаимосвязанных и взаимообусловли-вающих друг друга явления, что они «логически нераздельны» и являются «необходимым последствием» друг друга» [5]. По мнению Кропоткина, появлению государства способствовали следующие факторы: желание господствовать над массами со стороны меньшинства, воинов, законоведов, ученых и священников, «необходимость обезопасить себя против нашествия чужестранцев; церковь, которая требовала повиновения власти;
римское право, т. е. византийское право, которое в свою очередь происходит от восточных деспотий» [3, с. 49].
Согласно кропоткинской философии истории, с появлением государства возникает угроза самому существованию европейской цивилизации. Поскольку, по Кропоткину, государство и война - нераздельны, войны опустошали Европу и завершали разорение тех городов, «которых государство не успело разорить непосредственно». В России нарождающееся государство Романовых ввело крепостное право и придало ему скоро «формы рабства». Главной заботой государства, считал Кропоткин, было уничтожать независимость городов, «разграбить богатые торговые и ремесленные гильдии», подчинить «стаду чиновников» внутреннюю торговлю и все производство, задушить местное управление, «задавить слабых налогами в пользу сильных». Государство стремится уничтожить «сельскую общину, разрушить все связи, существовавшие между крестьянами, отдать их земли на разграбление богатым и подчинить их, каждого в отдельности, власти чиновника, попа и помещика» [3, с. 433-434].
Резюмируя свои размышления о происхождении государства, мыслитель пришел к выводу, что это такое учреждение, которое, «развиваясь в течение всей истории человеческих обществ, служило для того, чтобы мешать всякому союзу людей между собою, чтобы препятствовать развитию местного почина и личной предприимчивости, душить уже существующие вольности и мешать возникновению новых, и все это - чтобы подчинить народные массы ничтожному меньшинству». Сам смысл существования государства, по Кропоткину, заключается «в подавлении личности, в уничтожении всякой свободной группировки, всякого свободного творчества, в ненависти ко всякому личному почину и в торжестве одной идеи» [3, с. 448, 451].
Таким образом, государство как бы налагает ярмо эксплуатации на общество. Это орган порабощения, отрицания свободы личности. Мыслитель пришел к пониманию государства как такого социального института, который является системой определенных общественных отношений, цель которых заключается в обогащении тех классов, которые обладают реальной властью. «Государство - нечто гораздо большее, чем организа-
ция администрации в целях водворения «гармонии» в обществе, как это говорят в университетах. Это - организация, выработанная и усовершенствованная медленным путем на протяжении трех столетий, чтобы поддерживать права, приобретенные известными классами, и пользоваться трудом рабочих масс; чтобы расширить эти права и создать новые, которые ведут к новому закрепощению обездоленных законодательством граждан по отношению к группе лиц, осыпанных милостями правительственной иерархии. Такова истинная сущность государства» [3, с. 533].
В своей книге «Современная наука и анархия» Кропоткин посвятил специальную главу рассмотрению вопроса об основных функциях, «существенных характерных чертах государства». К этим функциям он относит прежде всего государственное законодательство относительно собственности, подчеркивая значение ее охраны и поддержания нищеты масс. Он указывал на тот исторический факт, что «закон государства всегда имел и еще имеет целью лишить широкие массы народа большей части плодов его труда в пользу некоторых привилегированных. Держать массы в состоянии, близком к нищете, и отдавать их в древние времена господину и жрецу, в средние века - господину, священнику и купцу и, наконец, теперь -промышленному предпринимателю и финансисту еще в большей степени, чем всем прежним, - такова была главная задача всех государств теократических, олигархических или демократических, т. е. церковных, привилегированного класса или якобы народных» [3, с. 517].
К другим характерным чертам, или функциям, государства Кропоткин относил налог, с помощью которого государство производит экспроприацию бедных в пользу богатых, поддерживает искусственно бедность, несмотря на бурный рост производительности труда, а также образование монополий, что ведет к обогащению групп предпринимателей и финансовых дельцов, которые присваивают продукты труда подданных государства; государство, со своей стороны, набивает свою казну и расширяет свою власть. Наконец, Кропоткин выделяет и такую функцию государства как содержание армий и право войны. Цель же всех завоеваний заключалась в том, чтобы отдать новые народы
на эксплуатацию классов, покровительствуемых государством.
Мыслитель указывает еще ряд существенных признаков государства: внешняя торговля как средство обогащения государства; духовное подавление эксплуатируемых масс; создание монополии образования в пользу имущих. В результате Кропоткин делает следующий вывод о сущности государства: «В этом нестареющем, неуклонном стремлении к обогащению некоторых групп граждан за счет труда всего народа и его жертв заключается самая суть той политической централизованной организации, которая называется государством...» [3, с. 518].
Подобно Бакунину, Кропоткин отрицательно относился ко всем формам государства, поскольку все они имеют эксплуататорскую сущность, всякое государство - «это отрицание свободы, абсолютизм, произвол, разорение подданных, казни и пытки» [6]. Он критиковал буржуазный парламентаризм, всеобщее избирательное право, так как они служат задаче угнетения народа. Кропоткин рассматривал парламентаризм как специфическую организации власти, «соответствующую обществу, основанному на эксплуатации наемного труда капиталом». Называя XIX век временем «неуспеха парламента», Кропоткин видел основные недостатки парламентаризма «в неспособности представительного правления осуществлять возложенные на него функции, иллюзорности представительства народа» [5, с. 73].
Так же отрицательно относился Кропоткин к идее диктатуры пролетариата. «Будет ли представительное собрание, - писал он, -состоять из рабочих или буржуа, войдут ли в него даже социалисты-революционеры, - оно сохранит все недостатки представительного собрания, так как эти недостатки зависят не от состава данного собрания, а присущи самой системе. Рабочее государство, управляемое выборным собранием, одно из самых зловредных мечтаний, внушенных нам воспитанием, признающим власть и авторитет» [6, с. 87].
Таким образом, как представитель классического анархизма, Кропоткин причиной всех социальных зол считал государство. Устранение этой причины возможно только путем устранения государства. А для этого есть один способ: социальная революция. Только она может вывести человечество из безнравственного царства насилия, созданно-
го государством, только она может привести человечество в царство свободы.
О внимании, которое Кропоткин уделял проблемам социальной революции, говорит тот факт, что один из его лучших трудов «Великая французская революция» посвящен как раз анализу данного вопроса. В этом фундаментальном труде Кропоткин дает следующее определение революции: «Революция есть нечто неизмеримо большее, чем ряд восстаний в деревнях и городах; чем простая борьба партий, как бы кровопролитна она ни была; большее чем уличная война, и гораздо большее, чем простая перемена правительства... Революция - это быстрое уничтожение, на протяжении немногих лет, учреждений, устанавливавшихся веками и казавшихся такими незыблемыми, что даже самые пылкие реформаторы едва осмелились нападать на них. Это -распадение, разложение в несколько лет всего того, что составляло до того времени сущность общественной, религиозной, политической и экономической жизни нации; это - полный переворот в установленных понятиях и в ходячих мнениях по отношению ко всем сложным отношениям между отдельными единицами человеческого стада. Это, наконец, зарождение новых понятий о равенстве в отношениях между гражданами, которые скоро становятся действительностью и тогда начинают распространяться на соседние нации, переворачивают весь мир и дают следующему веку его лозунги, его задачи, его науку - все направления его экономического, политического и нравственного развития» [7].
Как видим, в понятие социальной революции Кропоткин включает не только момент разрушения, разложения, но и созидательный элемент, который он, правда, ограничивает духовной сферой: речь идет о зарождении «новых понятий о равенстве». Кропоткин неоднократно говорил о закономерном характере социальной революции, о неизбежности ее наступления. Характеризуя революцию как коренной переворот в жизни общества, он подчеркивает чередование эволюционного и революционного периодов в общественном развитии. Мыслитель считал, что всякая реформа представляет собой лишь компромисс с прошлым, тогда как революция содержит в себе «задатки для будущего». При этом он обращал внимание, главным образом, на нравственную необходимость революции. «В такие эпохи, - писал Кропот-
кин, - когда самодовольная посредственность убивает мысль и преследует всякого, не преклоняющегося перед авторитетами, когда убогая нравственность и скудная добродетель людей золотой середины становится законом, когда везде царит низость и пошлость - революция становится необходимостью» [6, с. 10].
Рассматривая революцию как стихийное народное восстание, Кропоткин главными ее движущими силами считал на Западе рабочих, а в России крестьян. В революционный процесс будет вовлечена и часть интеллигенции. Высказывал он и мысль о союзе рабочего класса и крестьянства, так как, по его мнению, рабочие не смогут победить, если революционное движение не охватит деревень. Кропоткин скептически относился к террористической тактике. «Революция, -писал анархист, - это, прежде всего, народное движение... Здание, сооружаемое в течение ряда столетий человеческой истории, не может быть разрушено несколькими килограммами взрывчатки» [8].
Кропоткин не отрицал необходимости подготовки революции. Здесь он важное значение придавал формированию «бунтовского духа», организации бунтов, революционному меньшинству. Это революционное меньшинство «подготавливает предпосылки к складыванию такой ситуации», когда малейшей искры будет достаточно, чтобы вызвать бунт, а бунт превратить в революцию. Оно призвано «пробудить чувство революционного почина и смелость, без которых невозможна никакая революция». Представители революционного меньшинства «своими единичными и групповыми выступлениями, прямым действием будят в массах бунтарский дух», приучают народ не бояться ни полиции, ни войска [9]. В отличие от Бакунина, Кропоткин пришел к признанию роли революционных партий. Партия, по его мнению, нужна для подготовки революции путем пропаганды в массах, «тихой подготовительной идейной работы» [10]. Однако под партией Кропоткин понимал не централизованную дисциплинированную организацию, а общество единомышленников, преданных делу освобождения народа.
По мнению Кропоткина, главная цель социальной революции заключается в разрушении государства в любой его исторической форме. В отличие от Бакунина, видевшего основную цель революции во всеобщем
разрушении, Кропоткин сосредоточивает свое внимание на созидательных проблемах, решаемых народом без всякого давления со стороны каких-либо властных структур. Мы, -писал он, - «понимаем революцию как народное движение, которое примет широкие размеры и во время которого в каждом городе и в каждой деревне той местности, где идет восстание, народные массы сами примутся за работу перестройки общества. Народ - крестьяне и городские рабочие - должен будет начать сам строительную и воспитательную работу на более или менее широких коммунистических началах, не ожидая приказов и распоряжений сверху» [3, с. 354-355].
Необходимым условием успешности революционных преобразований является, полагал Кропоткин, наличие обоснованного идеала будущего общественного устройства как такой цели, к которой и стремится революционная энергия масс. «Никакая борьба, -писал мыслитель, - не может иметь успеха, если она остается бессознательной, если она не отдает себе конкретного, реального отчета в своих целях. Никакое разрушение существующего невозможно без того, чтобы уже в момент разрушения и борьбы, ведущей к разрушению, люди не представляли себе в уме, что займет место того, что желают разрушить. Невозможно даже теоретически критиковать существующее, не рисуя уже себе в уме более или менее определенный образ того, что желают видеть на месте существующего. Сознательно или бессознательно идеал - понятие о лучшем - рисуется в уме каждого, кто критикует существующие учреждения» [3, с. 285-286].
Таким идеалом общественного устройства и является анархия, которую Кропоткин называет «идеалом масс». Характеризуя в основных общих чертах общество, которое должно быть построено на анархических началах, мыслитель представляет это общество «в виде организма, в котором отношения между отдельными его членами определяются не законами, наследием исторического гнета и прошлого варварства, не какими бы то ни было властителями, избранными или же получившими власть по наследию, а взаимными соглашениями, свободно состоявшимися, равно как и привычками и обычаями, также свободно признанными». Причем эти обычаи не должны застывать, им необходимо постоянно развиваться в соответствии с новыми требованиями жизни, успехами нау-
ки, а также в соответствии с развитием самого идеала. В этом обществе не должно быть никаких властей, никакого «владычества человека над человеком». Каждому предоставляются условия для развития своей индивидуальности, для реализация всеобщего равенства в правах [3, с. 287, 288]. Условием и целью этого общества безвластия является высокоразвитая свободная личность, которая живет и действует без принуждения, только лишь в силу привычки, инстинкта общественности.
Основные меры, которые должны будут предприняты после победы социальной революции, это уничтожение частной собственности во всех сферах общества, то есть экспроприация, возврат обществу того, что ему принадлежит по праву. При этом Кропоткин делает вывод, что «всякое общество, покончившее с частною собственностью, должно будет... организоваться на началах анархического коммунизма» [3, с. 40, 46]. Кропоткин полагал, что идеал анархо-коммунизма можно реализовать на практике сразу после социальной революции. Он неоднократно подчеркивал отличие своего понимания коммунизма от марксистского, указывая, что анархический коммунизм - это «коммунизм без правительства, коммунизм свободных людей. Это - синтез, т. е. соединение в одно двух целей, преследовавшихся человечеством во все времена: свободы экономической и свободы политической» [3, с. 52].
Уже теперь общество может производить достаточно продуктов, чтобы обеспечить довольство для всех. Этому мешают эксплуатация, безработица, производство ненужных вещей. Поэтому и необходимо установление общественной собственности, ибо богатство одних основывается на бедности других. Те, кто захватил землю и машины, живут за счет того, что бедные отдают им половину продуктов своего труда. Поэтому общественной собственностью должны стать не только земли и фабрики, но и все «жизненные припасы», одежда, жилища. «Общая собственность, - писал Кропоткин, -на орудия производства неизбежно приведет и к пользованию сообща продуктами общего «труда» [3, с. 48]. Народ сам займется распределением продуктов, руководствуясь в этом деле «самым простым чувством справедливости» [3, с. 81].
Почти не уделяя внимания вопросам организации производства, Кропоткин перво-
очередной задачей объявляет распределение продуктов. Определяющее значение при этом, по его мнению, имеют человеческие потребности. В случае же нехватки тех или иных продуктов рекомендуется распределять их по строгим нормам. Причем, планировалось индивидуальное потребление, предпочтение оказывалось уединенной жизни. Проекты распределения по труду отвергались в силу невозможности соотнесения различных его форм с каким-либо эквивалентом. Проекты Кропоткина, как видим, носили явно утопический характер.
Вместе с тем Кропоткин высказывал ценные мысли о необходимости изучения потребностей человека. Исходя из приоритетности свободной личности, он писал, что производство должно руководствоваться изучением потребностей, необходимо «начать именно с того, что побуждает человека работать, а затем уже перейти к рассмотрению средства-удовлетворения потребностей посредством производства». Для того чтобы политическая экономия превратилась в настоящую науку, она должна стать наравне с физиологией. Мыслитель определяет политэкономию как «изучение потребностей человечества и средств удовлетворения их с наименьшей бесполезной потерей человеческих сил. Ее следовало бы назвать физиологией общества» [3, с. 188, 189].
Теоретик анархизма считал, что все вопросы организации общества можно решить путем свободного соглашения без центрального правительства. Только в этом случае на передний план выйдет созидательная деятельность народа. Общество, полагал Кропоткин, должно состоять из ряда самоуправляющихся общин, которые добровольно объединяются в свободные федерации. Он приводит ряд примеров, свидетельствующих о первых ростках подобных соглашений: железные дороги в Европе, различные добровольные общества. Интересны в связи с этим идеи Кропоткина о будущем устройстве послереволюционной России, высказанные им уже после возвращения из эмиграции.
Россия как целое, писал Кропоткин, «должна превратиться в добровольный, но тесный союз свободных областей и народов... местное самоуправление, городское и земское, должно быть устроено так, чтобы все отдельные самоуправляющиеся единицы, вплоть до самых мелких, были, возможно, более свободными и пользовались возможно
большими правами. Нужно больше веры в людей, в их желание и умение самим устраивать свои дела» [11]. Эти мысли Кропоткина, высказанные им в 1918 году, звучат вполне современно. Они были направлены на создание социальной базы демократических устремлений, т. е. формирование гражданского общества. Анархия понималась им как такое общество, где все действительно организовано, но организовано только снизу, а не сверху, как в случае жесткой централизации. Главное средство против болезни власти Кропоткин видел в общественных институтах (производственные и научные ассоциации, рабочие союзы, кооперации и т. д.), в общественных навыках людей. Эти навыки общественности должны получить полный простор для своего развития. «Организацию коммунистического строя, - подчеркивал мыслитель, - нельзя поручить какому-нибудь законодательному собранию - парламенту, городскому или мирскому совету. Оно должно быть делом всех, оно должно быть создано творческим умом самого народа: коммунизм нельзя навязывать свыше. Без постоянной ежедневной поддержки со стороны всех он не мог бы существовать, он задохся б в атмосфере власти» [12].
Исходя из своего идеала будущего общества, Кропоткин в последние годы жизни большое внимание уделял критике государственного социализма, политики большевиков. Еще до Октябрьской революции он пророчески писал: «Если бы общество, основанное на государственном коммунизме, когда-нибудь возникло, оно не могло бы продержаться и должно было бы под влиянием всеобщего недовольства или распасться, или перестроиться на началах свободы» [3, с. 153]. В условиях государственного коммунизма неизбежно сохранится «наемный труд. Только на место частного хозяина становится государство, т.е. выборное правительство... Самые горячие революционеры погибнут на эшафоте» [3, с. 76, 77]. Размышляя над неде-мократичностью большевистского правления, Кропоткин в письме от 6 февраля 1919 года с горечью отмечал: «Целая страна низводится на степень рабского безмолвия, которое я считаю пагубным, не только для развития вообще мысли и жизни, но и самой русской революции. Уничтожение вольного почина во всей хозяйственной и политической жизни страны, и даже в выражении мысли, неизбежно роковым образом ведет
если не к полной реставрации дореволюционного режима, то к злой и, увы, глубокой реакции на несколько десятилетий» [13]. Современно звучат призывы Кропоткина к защите производителя, крестьянина, мелкого собственника. Эти идеи мыслителя перекликаются с насущными проблемами сегодняшнего дня, в них отразился опыт исследования закономерностей развития мировой цивилизации, осуществленного выдающимся гуманистом.
Гуманистическая направленность философских исканий Кропоткина нашла особенно яркое выражение в его этической концепции. Стремясь к полноте, законченности «синтетической философии», Кропоткин замечал, что этика является наиболее отсталой, по сравнению с наукой и философией, отраслью знания. Необходимо создать этическое учение, которое бы использовало современные достижения науки, было построено «на широком философском основании». Отмечая настоятельную потребность в таком учении, Кропоткин писал: «Новой реалистической науки о нравственности, освобожденной от религиозного догматизма, суеверий и метафизической мифологии, подобно тому как освобождена уже современная естественнонаучная философия, и вместе с тем одухотворенной высшими чувствами и светлыми надеждами, внушаемая нам современным знанием о человеке и его истории, - вот чего настоятельно требует человечество» [14].
Стремясь к естественному объяснению «источников нравственного чувства», Кропоткин придает своей этике отчетливо выраженный натуралистический характер. Опираясь на дарвинизм, он указывал, что инстинкт взаимопомощи, «взаимной симпатии» играет более важную роль в животном мире, чем инстинкт самосохранения. «В этом же инстинкте, - утверждал Кропоткин, - лежит зачаток тех чувств благорасположения и частного отождествления особи со своею группою, которые составляют исходную точку всех высоких этических чувств. На этой основе развилось более высокое чувство справедливости или равноправия, равенства, а затем и то, что принято называть самопожертвованием» [14, с. 33].
Приводя многочисленные примеры из жизни животных (птиц, муравьев, обезьян), Кропоткин приходит к выводу о том, что «высшие этические чувства» имеют естественное происхождение. По его мнению, «по-
нятия о добре и зле и наши умозаключения о «Высшем добре» заимствованы из жизни природы. Они - не что иное, как отражение в рассуждениях человека того, что он видел в жизни животных; причем во время дальнейшей жизни обществами и вследствие такой жизни названные впечатления складывались в общее понятие о Добре и Зле». Отсюда и в человеческом обществе вся история представляет собой прогрессивное «развитие присущей человеку потребности организовать свою жизнь на началах взаимной поддержки сперва в родовом быте, потом в сельской общине и в республиках вольных городов» [14, с. 34]. Таким образом, основой этики объявляется принцип взаимопомощи всех живых существ. «Нравственное начало в человеке, - пишет Кропоткин, - есть ничто иное, как дальнейшее развитие инстинкта общественности, свойственного почти всем живым существам и наблюдаемого во всей живой природе» [15]. Объяснение нравственному чувству «будет найдено только тогда, когда его перестанут считать привилегией человеческой натуры, а снизойдут к животным, растениям, скалам для того, чтобы понять его сущность» [16].
Натуралистический подход к проблемам нравственности служил основанием для критики религиозных трактовок морали, «Идея добра и зла, - по Кропоткину, - не имеет ничего общего с религией или мистическим сознанием; она является естественной потребностью животной расы. И когда основатели религий, философы и моралисты, говорят нам о божественной и метафизической сущности, они только пережевывают то, что практикуется каждым муравьем, каждым воробьем в своем маленьком обществе» [16, с. 23-24]. По мнению Кропоткина, теперь человек все больше начинает освобождаться от религии и сознавать необходимость обязанностей перед теми, с кем он вступает в отношения. Поэтому принципы религиозной морали «уступают место более жизненным и положительным принципам человеческой морали. Повеления Бога, которого можно всегда ослушаться, умилостивив его предварительно приношениями, заменяются теперь требованиями равенства и солидарности... » [6, с. 11].
Принцип равенства получает довольно детальное обоснование в этическом учении Кропоткина, в его анархической доктрине в целом. Не случайно поэтому он отмечал, что
«равенство, являющееся синонимом справедливости, составляет сущность анархизма» [16, с. 36]. Критикуя толстовскую концепцию «непротивления злу», мыслитель подчеркивал, что именно реализация принципа равенства придаст «противлению» моральный характер. «...По мере того, как равенство будет входить в нравы, - полагал Кропоткин, -противление злу будет все более и более терять характер насилия - физического отпора
- и все более и более будет принимать характер отпора нравственного, настолько дружного, что он станет главной прогрессивною силою» [17]. Осуществление принципа равенства как раз и позволяет установить общественный порядок без какой-либо власти. «Когда мы говорим: «не делай другим того, чего не желаешь себе», - писал мыслитель, -мы требуем справедливости, которой сущность есть признание равноценности всех членов данного общества, а следовательно, их равноправия, их равенства в требованиях, которые они могут предъявлять другим членам общества. Вместе с тем оно содержит и отказ от претензии ставить себя выше... других» [15, с. 36].
Кропоткин высказывает предположение, что справедливость вообще присуща самой природе человека, представляя собой основную способность нашего ума, следствие «строения нашего мыслительного аппарата». Во всяком случае «справедливость составляет основное понятие в нравственности, так как не может быть нравственности без равного отношения ко всем, т. е. без справедливости» [15, с. 38, 39]. И мыслитель делает вывод о том, что признание справедливости первоосновой нравственности было бы призванием политического и общественного равноправия людей, привело бы к отрицанию деления общества на классы. «Когда понятие о справедливости с его неизбежным выводом равноправия станет основою общественного строя, то этим уже совершится глубочайший переворот во всей жизни человечества» [15, с. 41].
Подчеркивая мысль о том, что в принципе равенства содержится главное во всех нравственных учениях, Кропоткин вместе с тем считает этот принцип непременным условием уважения к личности, недопустимости ее уродования «во имя того или другого идеала». Отсюда выдержанные в анархистском духе требования свободы личности. «Мы признаем неограниченную и полную
свободу личности, - заявлял теоретик анархизма, - мы желаем для нее полноты существования и свободного развития всех ее качеств. Мы не хотим ничего навязывать ей». Он говорит о праве каждого «поступать, как ему заблагорассудится, абсолютно отрицая за обществом право наказывать кого бы то ни было, каким бы то ни было образом, за какой бы то ни было антиобщественный поступок» Отрицая всякую принудительность морали, Кропоткин считал, что одним из ее основных принципов является следующий: «Делай, что хочешь, делай, как хочешь», поскольку «огромное количество людей, по мере того как они будут становиться просвещеннее и отделываться от пут нашей современности, будут поступать и действовать всегда в определенном направлении: на
пользу обществу» [16, с. 46, 43, 42].
Кропоткин полагал, что «в современном обществе, разделенном на рабов и хозяев, не может существовать настоящей свободы; о ней не может быть и речи, пока будут эксплуататоры и эксплуатируемые, правители и подданные» [6, с. 20]. Поэтому необходимо уничтожение всего того, что препятствует свободному развитию человека: государства, церкви, суда и эксплуатации, ибо «в обществе, построенном на эксплуатации и рабстве, человеческая натура развращается» [16, с. 45]. Только в свободном обществе, построенном на принципах анархии, безвластия, возможна «свободная, верующая в свои силы личность освободившегося человека» [6, с. 153].
Таким образом, несмотря на признание необходимых социальных условий реализации личностью своей свободы, Кропоткин в целом склонялся к субъективистской трактовке этой проблемы, что вообще было характерно для анархизма. Обосновывая природный источник нравственности, мыслитель полагал, что и свобода личности, так же, как и гуманность, изначально присущи природе человека. Такое понимание свободы неизбежно приводило к индивидуализму. Вместе с тем, Кропоткин высказывал мысли о необходимости отдавать все силы служению общественным интересам. «До сих пор, - писал он, - человечество никогда не испытывало недостатка в тех великих сердцах, переполненных волею, умом и любовью, которые отдают все силы своего ума, всю активность, всю жизнь на служение роду человеческому, не требуя себе ничего взамен» [16, с. 49]. Он глубоко убежден, что личные и обществен-
ные интересы совпадают в своей основе: «Благо отдельного индивида и вида в его целом, по существу, тождественны. Так как главной целью жизни индивида является ее интенсивность, то он и ищет этой интенсивности в максимуме социальности, в наивоз-можно большем отождествлении собственного «я» со всем окружающим» [16, с. 60].
Проповедуя мораль будущего, Кропоткин призывает опираться на конкретные факты, а не на отвлеченные идеи. Эта мораль ориентирует на борьбу с несправедливостью, ложью, неправосудием, интригами. Будь силен, говорит Кропоткин, - «борись! Борьба -это жизнь и - тем более интенсивная, чем горячее сама борьба; тогда ты сможешь сказать, что жил, и не отдашь и нескольких часов этой жизни в обмен за целые годы прозябания в гнилом болоте... Ты обретешь в этой борьбе такие великие радости, каких не существует ни на каком другом поприще» [16, с. 63].
В своем последнем крупном труде «Этика» Кропоткин, как бы подытоживая свои многолетние размышления над проблемами нравственности, пишет о том, что целью нравственности не может быть нечто сверхъестественное. «Нравственное удовлетворение мы должны найти в жизни». По мнению Кропоткина, «основной задачей новой этики должно быть внушение человеку идеалов, способных пробудить энтузиазм, - и дать людям силы для проведения в жизнь того, что сможет объединить личную энергию с работой на благо всем». Этика должна направлять человека в должном направлении. «Подобно тому, - писал мыслитель, - как цель воспитания ума состоит в том, чтобы мы привыкли делать множество верных умозаключений почти бессознательно, точно так же цель этики - создать в обществе такую атмосферу, чтобы большинство вполне импульсивно, т.е. без колебаний, совершало бы те поступки, которые ведут к благосостоя-
нию всех и к наибольшему счастью каждого в отдельности» [14, с. 30, 38, 40-41].
При всей своей противоречивости, и зачастую утопичности, гуманистическая ценность теоретического наследия П.А. Кропоткина заключается в его стремлении отстоять свободу личности, направленности к служению высоким идеалам общечеловеческой солидарности, к жизни интересами всего общества. Именно в защите вечных общечеловеческих ценностей и состоит непреходящая значимость идей мыслителя-гуманиста.
1. Кропоткин П.А. Записки революционера. М., 1988. С. 290.
2. Галактионов А.А., Никандров П.Ф. Русская философия IX-XIX вв. Л., 1989. С. 625-626.
3. Кропоткин П.А. Хлеб и Воля. Современная наука и анархия. М., 1990. С. 260.
4. Кропоткин П.А. Взаимная помощь как фактор эволюции. М., 1918. С. 4.
5. Ударцев С.Ф. Кропоткин. М., 1989. С. 46.
6. Кропоткин П.А. Речи бунтовщика. М., 1918. С. 47.
7. Кропоткин П.А. Великая французская революция. 1789-1793. М., 1979. С. 8.
8. Maitron J. Le mouvement anarchiste en France. T. 1. Р., 1975. Р. 260.
9. Канев С.Н. Революция и анархизм. М., 1987.
С. 212, 213.
10. Пирумова Н.М. Петр Алексеевич Кропоткин. М., 1972. С. 137.
11. Кропоткин П.А. Обращение Московской Лиги Федералистов о задачах Лиги // Вопр. философии. 1991. № 11. С. 52.
12. Кропоткин П.А. Анархия, ее философия, ее идеал. М., 1917. С. 45-46.
13. Кропоткин П.А. Письмо С.Л. Мильнеру от 6 февраля 1919 года // Вопр. философии. 1991. № 11. С. 56.
14. Кропоткин П.А. Этика. М., 1991. С. 25.
15. Кропоткин П.А. Справедливость и нравственность. Пб.- М., 1921. С. 21.
16. Кропоткин П.А. Нравственные начала анархизма. М., 1918. С. 5.
17. Маркин В.А. Неизвестный Кропоткин. М., 2002. С. 268.
