CC BY
10С. А. Р Е Й С Е Р
ПУШКИН В САЛОНЕ ФИКЕЛЬМОН (1829-1837)
1
В мае 1784 г. Екатерина II начала раздавать для застройки недавно осушенный участок Петербурга, расположенный по набережной Невы, между Лебяжьим каналом и Мраморным дворцом (до служебного корпуса, ныне Северо-Западного заочного политехнического института).
Владельцы обязаны были застроить свои участки в течение пяти лет: в лротивном случае они отбирались.
Первый участок (считая от Летнего сада к Мраморному дворцу) был отдан любимцу Екатерины И, И. И. Бецкому, второй — €татс-секретарю П. А. Соймонову, остаток (теперь Суворовская площадь) — А. Р. Воронцову. П. А. Соймонов через три года от участка отказался, еще раньше отказался Воронцов, и оба участка были соединены.1
В 1784—1788 гг. прославленный архитектор Джакомо Кваренги (1744—1814) построил по заказу купца Ф. И. Гротена дом, нерушимо стоящий до сих пор. Его нынешний адрес: ул. Халтурина, 3 — Дворцовая набережная, 4 — Суворовская площадь, 2. С 1925 года в нем помещается Ленинградский государственный институт культуры им. Н. К. Крупской.
Непосредственно к дому примыкал сад (бывший участок Воронцова), существовавший приблизительно с 1796 до 1818 г. В 1820-х гг. дом был частично перестроен К. Рос-си.2 Затем в те-
1 Здесь и дальше использованы данные, впервые установленные в ценной неизданной работе А. Н. Петрова «Дом Салтыковых. Историческая справка» (1953), хранящейся в архиве Государственной инспекции по охране памятников Ленинграда. Ср. также мою статью «Дворцовая набережная, 4» (Ленинградский гос. библиотечный институт имени Н. К. Крупской. Труды, т. I, 1958, с. 33—47). —Это малотиражное издание (1000 экз.) в литературе почти не использовано. Страницы 37—41 настоящей статьи представляют собою дополненный и переработанный вариант части этой работы.
2 Коршунова М. Ф. Джакомо Кваренги. Л., 1977, с. 65—66.
чение десятилетий особняк надстраивался, в глухой западной стене (брандмауэре) были частично пробиты окна и пр. Вероятно, только со стороны Невы фасад остался прежним,3 в остальном Кваренги не узнал бы своего творения.
Дом не раз менял своих владельцев. По неизвестным нам причинам Ф. И. Гротен новым домом не воспользовался. В 1790 г. дом перешел к Т. Т. Сиверсу, в 1793 г. — к кн. Е. П. Барятинской, но уже в 1796 г. Екатерина II купила дом и подарила его тогда графу, а с 1814 г. светлейшему князю Н. И. Салтыкову в благодарность за воспитание любимого внука — великого князя Константина. Во владении Салтыковых дом оставался до Великой Октябрьской социалистической революции.
После смерти Н. И. Салтыкова в 1816 г. дом перешел к его слепорожденному сыну Дмитрию (1767—1826), а потом к старшему сыну последнего Ивану (1796—1832).
Материальные дела семьи пошатнулись, и приблизительно в августе 1828 г. дом был Салтыковыми сдан в аренду посольству Австрии «со всей мебелью, бронзами, мраморами и прочими украшениями».4
Послом Австрии в России в январе 1829 г. был назначен граф Карл Людвиг Фикельмон (Ficquelmont, 1777—1857), характеристика которого уже не раз давалась в пушкиноведческой литературе.5
В 1821 г. Фикельмон женился на внучке Кутузова Дарье (Долли) Федоровне Тизенгаузен (1804—1863).6 И Фикельмон, и его жена были издавна поклонниками таланта Пушкина. Экзальтированно обожала поэта и поселившаяся в 1831 г. вместе с ними мать Долли — Елизавета Михайловна (по второму браку Хитрово, 1783—1839), и ее старшая дочь — Екатерина Федоровна Тизенгаузен (ок. 1803—1888).
Фикельмоны поселились в заново отделанном для них доме 12 сентября (вероятно, старого стиля) 1829 г.7
2
Приблизительно с октября двери дома на Дворцовой набережной гостеприимно распахнулись для официальных приемов посла и еще больше — для дружеских встреч в салонах его жены и тещи.
3 Фасад воспроизведен в статье: Гримм Г. Г. Джакомо Кваренги. (По материалам выставки в музее Академии художеств). — Архитектура Ленинграда, 1938, № 4, с. 66.
4 Санктпетербургские ведомости, 1828, 10 августа, № 64, первое прибавление, с. 903; повторено 14 и 17 августа.
5 Последняя по времени: Раевский Н. А. Портреты заговорили. Алма-Ата, 1976.
6 Подробно см.: там же.
7 Раевский Н. А. Указ. соч., с. 309.
«В летописях петербургского общежития, — пишет друг Пушкина П. А. Вяземский, — имя <Е. М. Хитрово> осталось так же незаменимо, как оно было привлекательно в течение многих лет. Утра ее (впрочем, продолжавшиеся от часу до четырех пополудни) и вечера ее дочери, графини Фикельмон, неизгладимо врезаны в память тех, которые имели счастье в них участвовать. Вся животрепещущая жизнь, европейская и русская, политическая, литературная и общественная, имели верные отголоски в этих двух родственных салонах. <В них> можно было запастись сведениями о всех вопросах дня, начиная от политической брошюры и парламентской речи французского и английского оратора и кончая романом или драматическим творением одного из любимцев той литературной эпохи <.. .>. А какая была непринужденность, терпимость, вежливая и себя и других уважающая свобода в этих разнообразных и разноречивых разговорах. Даже при выражении спорных мнений не было и слишком кипучих прений. Это был мирный обмен мнений, воззрений, оценок, система free trade <свободной торговлю, приложенная к разговору».8
Вяземский называет салон Фикельмонов европейско-русским и пишет, что «в нем дипломаты и Пушкин были дома».9 И в самом деле: дом австрийского посла был для Пушкина важным звеном и источником постоянной и правдивой информации о жизни Западной Европы. В условиях последекабристского террора заграничные связи были ослаблены. О политической осведомленности Фикельмонов свидетельствует, например, тот факт, что они знали о таком значительном документе, как «Философические письма» П. Я. Чаадаева, а отчасти и содействовали его распространению; во всяком случае, им были известны третье, шестое и седьмое письма, увидевшие свет лишь в советское время.10
Именем Пушкина освящен для нас дом на Дворцовой набережной, 4.11
8 Вяземский П. А. Сочинения, т. 8. СПб., 1883, с. 493—494. — О том, как Вяземский в доме Фикельмон «сливался с Петербургом», он писал жене 29 декабря 1831 г. (Звенья, т. 9, М., 1951, с. 23). Подробный анализ сложных отношений П. А. Вяземского и Д. Ф. Фикельмон см. в названной выше книге Н. А. Раевского (с. 157 и след.).
9 Вяземский П. А. Сочинения, т. 8, с. 226.
10 Гиллельсон М. И. Пушкин в итальянском издании дневника Д. Ф. Фикельмон. — В кн.: Временник Пушкинской комиссии. 1967—1968. Л., 1970, с. 25—28.
11 Ряд новых материалов, касающихся Пушкина и семьи Фикельмонов, стал известен с опубликованием дневников Д. Ф. Фикельмон. Вся история обнаружения новых пушкинских материалов исследована и увлекательно рассказана в книге Н. А. Раевского «Портреты заговорили». Более подробные публикации и анализ дневниковом.: Флоровский А. В. 1) Дневник графини Д. Ф. Фикельмон. Из материалов по истории русского общества тридцатых годов XIX века. — Wiener Slavistisches Jahrbuch, Bd Vil, 1959, с. 49—100; 2) Пушкин на страницах дневника гр. Д. Ф. Фикельмон. — Slavia, 1959, № 4, с. 555—578. Ср. также: Хмелевская Е. М. Из дневника графини Фикельмон. Пушкин. Исследования и материалы. M.—JI., 1956, с. 349—350. — Кроме того, существенно важный материал находится в книге: Kauchtschischwili Nina. Il diario di Dar'ja
Собрание сочинений Пушкина, дневники, письма и мемуары современников позволяют установить факты частого посещения Пушкиным любезного ему дома. Он познакомился с Фикельмо-нами скорее всего 10 декабря 1829 г. (с Е. М. Хитрово в 1828 г.), и вскоре это знакомство превратилось в дружбу. О близости Пушкина ко всей семье свидетельствует написанное в 1830 г. для старшей сестры Д. Ф. Фикельмон — Е. Ф. Тизенгаузен стихотворение «Циклоп»; оно было ею прочитано на костюмированном балу в Аничковом дворце 4 января.
Фикельмоны, общительные и веселые люди, охотно принимали участие в светских удовольствиях Петербурга. Официальные приемы, балы до пяти-шести часов утра, маскарады, музыкальные вечера, рауты, т. е. балы без танцев, сменяли друг друга. Так, из письма Д. Ф. Фикельмон Пушкину видно, что 12 февраля 1830 г. поэт принимал участие в маскарадном выезде вместе с Фикельмонами, а потом у них ужинал.
«Крайне жестоко с вашей стороны быть такой любезной и заставлять меня так сильно испытывать скорбь от того, что я удален от вашего салона», — писал Пушкин (по-французски) Д. Ф. Фикельмон из Москвы 25 апреля 1830 г.
Вскоре после этого, возвратившись в Петербург, Пушкин 21 мая 1831 г. впервые был у Фикельмонов с женой; справедливости ради заметим, что это был, видимо, официальный визит и близкой дому она никогда не стала. 25 октября Н. Н. Пушкина снова была с мужем на большом приеме. 15 ноября П. А. Вяземский через Пушкина передает «австрийскому дому... нежное почтение». В августе 1832 г. супруги Пушкины были на обеде в посольстве, в узком кругу друзей.12
В конце января или в начале февраля и 21 ноября 1832 г., 24 июля13 и 24 ноября 1833 г.,14 28 февраля, 15 марта, 6 апреля, в начале мая, И июля 1834 г.15 в дневниках и письмах Пушкина
Fedorovna Ficquelmont. Milano, 1968 (ср.: Гиллельсон М. И. Пушкин в итальянском издании дневника Д. Ф. Фикельмон, с. 14—33). — Изложение и цитация всех материалов: Измайлов Н. В. Пушкин в дневнике графини Д. Ф. Фикельмон. — В кн.: Временник Пушкинской комиссии. 1962. М.—Л., 1963, с. 32—37. — Отзывы Д. Ф. Фикельмоп о Пушкине собраны в издании: А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, т. 2. М., 1974, с. 140—146 (подготовка текста, вступительные заметки и примечания Я. JI. Левкович).
12 Акад., XIV, 65, 240; XV, 8; XVI, 429-430 и др.
13 Письмо П. А. Вяземского жене от 25 июля 1833 г. — Литературное наследство, т. 16—18, М., 1934, с. 807.
14 XII, 314.
15 XII, 320, 324; XV 143, 178. — Бал 28 февраля 1834 г. фрейлина А. С. Шереметева в письме к матери описывает так: «блестящий я оживленный, танцевали в двух комнатах, а после ужина танцевали попурри и галоп почти до пяти часов утра» (Архив села Михайловского, т.. 2, вып. 1. СПб., 1902, с. 34). Ср. еще отзыв о бале 9 февраля (там же, с. 32). На этом балу присутствовали царь и царица. В неизданном «Ка-мер-фурьерском журнале» за 28 февраля 1834 г. записано: «20-ть минут 10-го часа вечера ее величество с фрейлиною Шереметевою выезд имела в карете к проживающему на Суворовской площади в доме Салтыкова
(или его современников) зафиксированы посещения им (иногда с женою) дома австрийского посла. Само собою разумеется, что в действительности визитов было значительно больше: Пушкин был частым гостем в этой гостеприимной и культурной семье, с которой его соединила старая приязнь и дружба с матерью, обеими дочерьми и мужем одной из них.
Отношения быстро потеряли характер официальности; в апреле 1830 г. Пушкин представил Е. М. Хитрово своего брата Льва, а в январе 1832 г. Д. Ф. Фикельмон познакомилась с братом жены поэта Иваном Гончаровым.
Салон Фикельмонов Пушкин ценил не только из-за хозяев: па балах и раутах в этом доме бывал, по словам поэта, «весь город».16 29 апреля 1832 г. Пушкин обедал у Фикельмонов вместе с П. А. Вяземским, А. И. Тургеневым, статс-секретарем Царства Польского гр. С. Ф. Грабовским и военным историком генерал-лейтенантом А. И. Михайловским-Данилевским. 24 ноября 1833 г. Пушкин был обрадован неожиданной встречей в доме Фикельмонов со старым кишиневским приятелем — князем Михаилом Суццо.17 Вскоре по приезде в Петербург (т. е. после 8 сентября 1833 г.) здесь стал бывать и Дантес.
Через Фикельмона, пользуясь его дипломатическим иммунитетом, Пушкин получал и некоторые запрещенные к ввозу в Россию книги. Так, 27 апреля посол прислал ему французское издание Гейне.18
Наконец, парадные комнаты посольства (т. е. теперешние 301—307 аудитории) были свидетелями важных эпизодов предсмертной трагедии великого поэта.
16 ноября 1836 г. во время обеда у вдовы историка Карамзина Пушкин обратился к писателю гр. В. А. Соллогубу с просьбой быть его секундантом и на следующий день передать вызов Дантесу: «условьтесь с ним <виконтом д'Аршиаком, секундантом Дантеса> только насчет материальной стороны дуэли. Чем кровавее, тем лучше».19
Вечером того же дня был большой раут у Фикельмонов.20 По словам Соллогуба, «Пушкин приехал поздно, казался очень встре-
австрийскому послу гр. Фикельмону, куда также 10 минут 11-го часа отсутствовал один в карете и его величество. По прибытии в дом к послу их величества присутствовали у него на бале и потом кушали за вечерним столом, после того возвратились в одной карете в Зимний дворец 35-ть минут 5-го часа утра» (ЦГИА, ф. 516, оп. 120/2322, д. 92, л. 50—50 об.).
16 XII, 324.
17 Там же, с. 314; Русская литература, 1964, № I, с. 128; Аммосов А. Последние дни жизни и кончина Александра Сергеевича Пушкина. Со слов <.. .> К. К. Данзаса. СПб., 1863, с. 5—6.
18 XII, 369.
19 Соллогуб В. А. Воспоминания. Ред., предисл. и примеч. С. П. Ше-с-терикова. М.—Л., 1931, с. 362—363.
20 При дворе был объявлен траур по случаю смерти бывшего французского короля Карла X. Поэтому мог состояться раут, но не бал.
вожен». Заметив, что его свояченица Екатерина Николаевна Гончарова беседует с Дантесом, он запретил ей продолжать разговор, а «самому Дантесу сказал несколько более чем грубых слов».21
На следующий день Соллогуб вел переговоры о дуэли. Так как Дантес как раз в это время сделал Екатерине Николаевне предложение, Пушкину пришлось взять вызов обратно. Свадьба состоялась 10 января 1837 г., но примирение не наступило. Через семнадцать дней дуэль все же произошла.
Пушкин посетил своих друзей 6 января 1837 г. «Два дня гому назад мы провели восхитительный вечер у австрийского посланника <.. .>. Образовался маленький кружок, состоявший из французского посла Баранта, Пушкина, Вяземского, прусского посла <Либермана> и вашего покорного слуги <.. .> Разговор был разнообразный, блестящий и полный большого интереса <.. .> Пушкин рассказывал нам анекдоты, черты из жизни Петра I, Екатерины», — писал Александр Тургенев А. Я. Булгакову 9 января 1837 г.22
В последний раз Пушкин и его жена совместно были у Фи-кельмонов 21 января 1837 г., т. е. за шесть дней до роковой дуэли.23 В этот день у посла был большой бал (свыше 400 гостей), и едва ли на нем происходили какие-либо содержательные беседы.
А через несколько дней Фикельмоны присутствовали на отпевании тела поэта. Е. М. Хитрово приезжала проститься с поэтом 28 января 1837 г.24
«Сегодня Россия потеряла своего дорогого, горячо любимого поэта Пушкина, этот прекрасный талант, полный творческого духа и силы! И какая печальная и мучительная катастрофа заставила угаснуть этот прекрасный, сияющий светоч, которому как будто предназначено было все сильнее и сильнее освещать все, что его окружало, и который, казалось, имел перед собой еще долгие годы...», — записала Долли (по-французски) в своем дневнике 29 января 1837 г.
3
В 1971 г. Н. А. Раевский в статье «Особняк на Дворцовой набережной» (журнал «Простор», Алма-Ата, № 12, «с. 88—94) остроумно и убедительно обосновал гипотезу, что, изображая в «Пиковой даме» (1833) единственное посещение Германном гра-
21 Соллогуб В. А. Указ. соч., с. 363.
22 Коншина Е. Н. Из писем А. И. Тургенева к А. Я. Булгакову.— Московский пушкинист, вып. 1, М., 1927, с. 34—36; Дневник А. И. Тургенева в кн.: Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина. Изд. 3-е. М.—Д., 1928, с. 284; Флоровский А. В. Пушкин на страницах дневника гр. Д. Ф. Фикельмон. — 81ау1а, 1959, № 4, с. 572; Письма Александра Ивановича Тургенева Булгаковым. М., 1939, с. 203—204.
23 Письма Александра Ивановича Тургенева Булгаковым, с. 206, 208. — Дневник А. И. Тургенева см.: Щеголев П. Е., указ. соч., с. 288.
24 Яшин Михаил. Последние часы Пушкина. — Нева, 1971, № 2, с. 196.
финн и Лизы, Пушкин со значительной степенью точности воспроизвел расположение комнат, лестниц и коридоров дома Салтыковых. Н. А. Раевский тем самым верит в правдивость записанного Г1. И. Бартеневым рассказа П. В. Нащокина, что Пушкин сам однажды проделал этот путь во время интимного посещения Д. Ф. Фикельмон между 1832 и 1833 гг. Это предположение Н. А. Раевский развил и уточнил в шести изданиях своей книги «Портреты заговорили» (1974—1980). Во всяком случае, не считаться с этой тщательной и серьезной аргументацией невозможно.25
В дополнение к соображениям Н. А. Раевского добавлю, что комнату Лизы, которая жила этажом выше графини («спустился вниз по винтовой лестнице и вошел опять в спальню к графине»), следует «поместить» на месте нынешней 407-й аудитории — в настоящее время сняты перегородки, и комната за счет соседних значительно увеличилась в площади.
Хорошо известно, что в образе графини Пушкин изобразил престарелую княгиню Н. П. Голицыну (1741—1837). В ее особняке (ныне — улица Гоголя, 10, угол улицы Дзержинского) Пушкин в 1830-х гг. бывал.26 Однако, нанося официальные визиты 90-летней старухе, Пушкин, конечно, нигде, кроме парадных зал, быть не мог и расположение личных покоев, вроде спальни, не знал. А в особняке Салтыковых Пушкин с конца 1820-х гг. бывал многократно в самых разных частях дома — у посла, у «посольши», у ее сестры, у их матери — и, понятно, хорошо знал топографию дома.
Разумеется, не исключено, что строки, посвященные описанию дома, в котором жили графиня и Лиза («в одной из главных улиц Петербурга, перед домом старинной архитектуры»), имеют в виду дом Голицыной. Однако сколько-нибудь точные приметы дома и улицы у Пушкина отсутствуют.
4
История дома Салтыковых на Дворцовой набережной, 4 в данном случае интересует нас в связи с именем Пушкина.27
Завершить рассказ о нем кажется уместным сообщением о находке, дающей некоторое представление о внутреннем убранстве посольского дома.
25 К сожалению, Юрий Раков традиционно и некритически считает, что не только снаружи, но и в интерьерах Пушкин описывает дом кн. Н. П. Голицыной, — см.: Раков Ю. Дом Пиковой дамы. — В кн.: Белые ночи. Очерки. Зарисовки. Документы. Воспоминания. Д., 1971, с. 160— 165; Раков Ю. По следам литературных героев. М., 1974, с. 54—61; Литературная Россия, 1977, 25 ноября, № 48 (776), с. 16.
26 Ч е р е й с к и й Л. А. Пушкин и его окружение. Л., 1975, с. 105.
27 История дома в полном виде изложена мною в статье, названной в примеч. 1.
Никакие изображения интерьера австрийского посольства до сих пор известны не были.
Тем большее значение приобретает недавно обнаруженная проф. Сильвией Островской (ЧССР) картина, относящаяся к этому дому (см. илл. на с. 48—49).
Картина принадлежит кисти художника Сотеры и в течение многих лет находилась в замке Вельтрусы. Она несомненно была у Фикельмонов и входила в состав их Теплицкого собрания.
Картина датируется временем, когда Фикельмон был послом Австрии и жил в доме на Дворцовой набережной, т. е. временем от сентября 1829 и до 1840 г. Трудно предположить, чтобы художник изображал гостиную дома, когда Фикельмоны в нем уже не жили. На одном из диванов, возле второго окна, сидит девочка, читающая книгу. Это может быть дочь Фикельмонов Елизавета-Александра (Элизалекс), родившаяся в 1825 г. Можно предположить, что ей 10—12 лет; в таком случае картина должна быть датирована временем около 1835—1837 гг. Пушкин несомненно не раз бывал в этой гостиной.
На картине изображен один из салонов посольства. Ныне это 307-я аудитория Ленинградского государственного института культуры имени Н. К. Крупской. В этом нас убеждает число окон, место камина и расположение дверей. Одна из них находится справа, у самого окна, у стены, нарушая симметрию других дверей в других залах, создающих в анфиладе впечатление перспективы. Вторая дверь расположена почти точно против третьего окна. Никакое другое помещение в здании института не подходит ближе к этой картине.
Правда, на картине изображен полусводчатый потолок с росписью и идущий несколько ниже карниз, так что создается впечатление, что потолок на него опирается. В настоящее •время — перед нами обычная зала с ровным потолком и без всякого карниза.
Когда были произведены эта перестройка и «упрощение» комнаты, сказать трудно. После отъезда Фикельмонов в здании несколько раз происходили зафиксированные в архивном деле28 ремонты: в 1844 г, 1873-1875, 1881, 1909, 1926-1928 гг. и др. Есть некоторые основания думать, что наиболее существенные изменения были внесены французским архитектором Г. И. Боссе в 1844 г.
28 Ленинградский государственный исторический архив, ф. 513, он. 102, № 87.
