CC BY
89
Эльмурзаев Имаран Ярагиевич
соискатель кафедры теории и истории государства и права Кубанского государственного аграрного университета
(тел.: 89184833729)
Пугачевщина как политическое антигосударственное явление и действие репрессивног механизма по его подавлени
ю
Аннотация
В статье показывается, что пугачевщина представляла собой прежде всего политическое явление, в котором нашли отражение крайне обострившиеся социальные противоречия в России того времени. Это явление приняло форму восстания против действующей власти.
Annotation
An annotation In the article is shown, that pugachevschina was the political phenomenon in which the uttery intensifyed social contradictions found a reflection in Russia of that time foremost. This phenomenon took form rebelling against operating power.
Ключевые слова: власть, политический противник, уголовщина, восстание, позитивное право, государство, государственное преступление, законодатель, коллизия права, судебное расследование.
Key words: power, political opponent, ugolovschina, revolt, positive right, state, state crime, legislator, collision of right, judicial investigation.
К
ак известно, Пугачев был признан политическим преступником, поскольку среди многих обвинений главным было покушение на власть. В силу своей образовательной ограниченности Пугачев не формулировал каких-либо цельных идей по критике екатерининского строя, принимал монархию, и в этом смысле его нельзя называть инакомыслящим, подобно, например, Радищеву. Вместе с тем анализ его распоряжений в период руководства восстанием показывает, что в них находит определенное отражение позиция, отличная от официальной идеологии, в частности, речь идет о более справедливом отношении к "простолюдинам". В совокупности, очевидно, Пугачева можно расценивать как политического противника Екатерины 11, но не в теоретическом, а в практическом плане.
Следует заметить, что с 1950-х гг. XX в. советские историки начинают активно разрабатывать пугачевщину в рамках классового подхода, представляя ее классовой борьбой крестьянства против феодального гнета. Окончательно оценка Пугачевщины сложилась в начале 1960-х гг. с изданием трехтомника В.Мавродина [1]. Этот труд имел еще двойное название "Крестьянская война в России в 17731775 гг. Восстание Пугачева". Позже вторая часть
названия в трудах историков исчезает, и Пугачевщина становится Крестьянской войной в России в 1773-1775 гг.
После распада СССР стали превалировать оценки пугачевщины в контексте уголовщины. Однако поверхностность такого взгляда показал еще А. С. Пушкин. В своей "Истории Пугачева" он писал: "Весь черный народ был за Пугачева. Духовенство ему доброжелательствовало, не только попы и монахи, но и архимандриты и архиереи. Одно дворянство было на стороне правительства" [2, с. 105]. Р.Вахитов в этой связи пишет: "Не может же весь народ, крестьяне, купечество, горожане, духовенство быть отбросами общества и отщепенцами! Человек, обладающий элементарным здравым смыслом, поймет, что Пугачев воплощал собой возмущение народа правящими верхами, возмущение, пропитавшее все слои российского общества снизу доверху - от крестьянина до архиерея, захватившее не только русский народ, но и другие народы Империи - башкир, калмыков, чувашей, татар (и если бы это было не так, то как объяснить то, что Пугачев был уже пятым самозванцем, выдававшим себя за покойного к тому времени Петра 3-го, и что непосредственно во время Крестьянской войны были и другие самозванцы, успешно действовавшие наряду с Пугачевым?)" [3, с. 172]. Как видно, мнения весьма
101
неоднозначные.
В любом случае масштаб восстания (в определенные периоды пугачевское войско доходило единовременно до 20 тысяч человек -так было, например, на втором этапе восстания в 1774 г., после соединения армии Пугачева с отрядами Салавата Юлаева - тоже, кстати, народного героя, и, прежде всего, Башкирии [4, с. 216], а по другим данным численность активность участников крестьянского движения доходила да ста тысяч [5, с. 137]) позволяет оценивать восстание Пугачева не только с позиции уголовного закона, но с позиции соотношения естественного и позитивного права.
Так, движущей силой, во всяком случае объявляемой Пугачевым и его соратниками народу, было стремление к улучшению жизни простых людей, то есть было направлено на достижение целей, предусмотренных естественным правом. Вместе с тем, и это уже с другой стороны, Пугачев посягнул на государственную власть, защищаемую позитивным правом. И государство в этом случае поступало предписанным законом образом. Так, во время последующего суда над Пугачевым применялись нормы Соборного уложения 1649г. , где, в частности, в ст. 1 гл. II указывалось: "Будет кто при державе царьского величества, хотя Московским государьством завладеть и государем быть и для того своего злово умышления начнет рать збирать, или кто царьского величества с недругами учнет дружитца, и советными грамотами ссылатца, и помочь им всячески чинить, чтобы тем государевым недругам, по его ссылке, Московским государьством завладеть, или какое дурно учинить, и про то не него кто известит, и по тому извету сыщетца про тое его измену допряма, и такова изменника по тому же казнить смертию" [6, с. 116]. В то время естественное право в России не закреплялось нормами позитивного права, и в государстве естественное право в связи с этим не защищалось. Практическое значение могло иметь исключительно право позитивное. На стороне этого права была вся мощь принудительных государственных органов, которая в итоге оказалась сильнее народного движения. А Пугачев и многочисленные его соратники были объявлены преступниками, осуждены и казнены. Позитивное право здесь взяло верх над правом естественным.
Парадокс ситуации заключается в том, что к государству никаких претензий быть не должно, поскольку оно обязано было исполнять действующие законы. Пугачев совершил государственное преступление, и за одно только
это деяние должен был быть казнен. Помимо этого, как известно, пугачевщина была сопряжена с бесчисленным множеством так называемых общеуголовных преступлений (убийства, разбои, грабежи, изнасилования, поджоги, уничтожение имущества и др.), что само по себе представляет основание для суровых уголовных репрессий лиц, их совершавших.
Не меньшая драматичность и в отношениях Пугачев - Екатерина II. Императрица являет собой государственного деятеля, которым восхищалась Европа ( в том числе ее перу принадлежит знаменитый "Наказ", где она, касаясь сферы уголовного права, повторяет многие мысли Монтескье и Беккариа), но вместе с тем Екатерина II с негодованием встретила известие о французской революции, что свидетельствует о противоречивости ее личности [7, с. 234]. В "Наказе", написанном задолго до вынесения приговора Пугачеву, она подчеркивала, что смертная казнь возможна только в одном случае - когда гражданин, будучи лишен свободы, "имеет тем не менее средства и власть, могущие возмутить народное спокойствие" (ст. 210) [8, с. 365]. На деле же, в случае с Пугачевым, это положение не сработало. Правда, официально "Наказ", как известно, не являлся законом прямого действия, в уголовно-правовой сфере действовали иные нормы, и прежде всего Соборного уложения.
Вместе с тем Екатерина II была законодателем, и при желании могла, конечно же, своей волей, а значит волей государства, изменить законы. Этого не произошло. И получается, что просвещенная императрица, внесшая огромный вклад в духовное развитие России, санкционировала смертную казнь Пугачеву. Данная коллизия естественного и позитивного права не имеет, как представляется, какого-либо оптимального решения, т. е. она в немалой степени тупиковая, и в этом особенность такого противоречия, характеризуемого патологией права. Именно из-за такой патологии, достигшей в данном конкретном случае крайнего проявления, были созданы общественно-политические и соответственно правовые условия для совершения преступлений, в совокупности направленных на благие цели. Как писал Е.Н. Трубецкой, если действующее позитивное право не соответствует требованиям добра и находится в полном с ним противоречии, то естественное право звучит как призыв к усовершенствованию и играет роль движущего начала в истории, является необходимым условием всякого прогресса, развития права [9, с. 50]. Как видно, история показывает, что такое
_102
ОБЩЕСТВО И ПРАВО • 2009 • № 4(26)
"усовершенствование" на определенных этапах развития общества может сопровождаться весьма бурными и драматическими событиями.
Как видно, пугачевщина представляет собой прежде всего политическое явление, в котором нашли отражение крайне обострившиеся социальные противоречия в России того времени. Это явление приняло форму восстания против действующей власти. Однако теоретического обоснования оно не имело. Сам же Пугачев может расцениваться как политический противник абсолютизма. В силу сложившихся в то время отношений такого рода выступления жесткого подавлялись. Как известно после подавления восстания суд решил, что казнить показательно и жестоко нужно шестерых бунтовщиков, при этом двоих (Пугачева и Перфильева) -четвертовать. Екатерина 11 как абсолютный монарх имела полномочия изменить этот приговор, но она не стала этого делать, видя, что дворянство, аристократия "жаждут крови" [10, с. 40-41], и не хотела усложнять отношения с ними - очевидно, такой подход подсказывал ей предшествующий опыт правления монархов в течение ХVIM в, когда, казалось бы, верные
ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ ПРАВА И ГОСУДАРСТВА соратники в какой-то момент отдалялись и начинали замышлять заговор.
Литература
1. Мавродин В. Крестьянская война в России в 1773-1775 гг. Восстание Пугачева. М., 1961.
2. Пушкин А. С. Собр.соч. М., 1959. Т. 4.
3. Вхитов Р. Пугачевщина в гримасах истории //Журнал "Ватандаш" (Башкортостан). 2002. № 2.
4. История России. С начала XVIII до конца XIXв. /Отв. ред. А.Н. Сахаров. М., 1998.
5. Данилов А. А. История России IX-XIX вв. / Справочные материалы. М., 1998.
6. Соборное уложение 1649 г. //Хрестоматия по истории государства и права СССР. Дооктябрьский период. М., 1990.
7. Викторский С. Н. История смертной казни в России и современное ее состояние. М., 1914.
8. Полное собрание законов Российской империи. СПб., 1842. Т. VIII.
9. Трубецкой Е.Н. Энциклопедия права. Киев, 1906.
10. Журнал или записка жизни и приключений Ивана Алексеевича Толченова. М., 1974.
103
