CC BY
12Социальные явления. 2018. № 1(8) ПУБЛИЧНОЕ НАМЕРЕНИЕ: СЛУЧАЙ СУШИ
А. А. Маляр
Статья проблематизирует топологию границ приватного и общественного в области еды и содержит анализ современных практик публичного поедания суши в режиме интернет-видео; методологической основой являются позиции структурной антропологии. Представлены результаты поискового исследования, в ходе которого описаны жанровые характеристики сюжета и аудитории данных видеоматериалов, предложена модель культурной инициации (смена статуса едока в многомерном пространстве общественных парадигм) в классификациях ван Геннепа и в итоге конституирования Субъекта в общественном контексте. Два выявленных плана перехода отражают двумерную актантную модель анализируемой практики публичного поедания суши; определен также семиотический статус суши, определяющий их функциональность в качестве инструмента инициации, а именно - возможность произвольного кулинарного и дискурсивного обращения суши как универсальной символической системы.
Ключевые слова: антропология еды, Другой, обряды перехода, публичность.
Современные пищевые практики и объекты, будь то еда, кухонная утварь, атрибутика, посуда, сложно отнести к центральным областям социальных исследований. Классические труды описывали, прежде всего, специфику питания отдельных сообществ как их культурную или историческую особенность, а в исследовательский фокус попадали прежде всего отличительные для исследовательского взгляда объекты: традиционные (они же - экзотические) блюда, утварь, ритуалы застолий, пищевые Маляр Анна Архиповна, ограничения и способы приготовления: то, что было объектами этнографических описаний и стало НтарШин,П,роода,ва1т!ель частью известной триады материальной культуры.
Об авторе:
Новокузнецкого института
филиала Кемеровского государственного университета.
область, г. Новокузнецк, ул. Циолковского, д. 23
Антропологический поворот XX века, обративший исследовательские взгляды на современные общества, придал статус феноменальности повседневным пищевым практикам. Михаил Кабицкий Адрес дляпереписки: разделяет современные изыскания в области ант- 654041, КемеРовская
1 ^ 1 г\г\папти о нлолм/ои,
ропологии питания следующим образом: традиционные этнографические описания, в том числе -исследования систем (моделей) питания как эле- Е-таН:!иигееб@таИ.ш. ментов типов хозяйств; физико-антропологические исследования (также - биолого-антропологические и этноэкологические подходы); филологические исследования репрезентации еды в языке и в текстах; ББК 875
УДК 39
исторические описания пищевых культур и исследования семиотики питания [Кабицкий, 2011, с. 3-4].
Последние годы означены появлением внушительного числа монографий (русскоязычных и переводных), реконструирующих повседневность исторических формаций, в том числе - через призму питания. В России к ним относятся, прежде всего, издания «Нового литературного обозрения» [Назарова, 2009; Каппати, 2006]. Отдельного внимания заслуживают исследования повседневных практик еды, восстанавливающие конструируемые ими латентные социальные структуры - стратификационного [Бурдье, 2005], группового [Дуглас, 2000] или фронтирного [Якушенкова, 2014] рода.
Тематическая область настоящей статьи - практики публичного обращения суши, их поедания и приготовления. Нами будет показано, что суши, как тип еды, обладает в современной России специфическими для социального конструирования свойствами, обеспечивающими их функциональность для включения индивида в общественный дискурс-строй. Поисковый характер исследования объясняет нашу гносеологическую опору не столько на набор задач, сколько на систему последовательных исследовательских вопросов, которые структурируют статью. Методология включает анализ содержания видеоматериалов определенного рода в их связи с медиа и социальным контекстом.
Отметим, что, употребляя наименование «суши» в теле данной статьи, мы намеренно оставляем за скобками лингвистические изыскания, показательные сами по себе: профессиональный повар, безусловно, заметит, что в России этот кулинарный термин употребляют неверно, а филолог - что его произношение и написание должны быть иными. Стилистически более верным было бы написание нами «суши» в кавычках, как семиотической мифологемы; ограничимся замечанием, что мы употребляем этот термин как элемент анализируемого дискурса, не наделяя его коннотативным значением.
Суши, как еда, в условиях России последних десятилетий занимает непростую позицию. С одной стороны, в качестве социально значимого объекта суши проходят путь, проложенный другими некогда экзотичными блюдами, занявшими свое место в российском меню в ходе аккультурации: плов, шашлык и т. д. С другой стороны, вокруг суши была сформирована специфичная пищевая субкультура: суши из объекта парадигматического уровня, из ряда некогда новаторских блюд, стали синтагматическим операн-том, структурирующим вокруг себя целостные культурные среды (суши-бары, их интерьеры и персонал, культура поедания суши с помощью азиатских палочек, практика заказа суши с доставкой на дом, не свойственная традиционным российским покупкам еды). Это сочетание типичных и специфичных черт мы будем наблюдать далее в нескольких ракурсах.
В ходе подготовки статьи важным оказалось примечание, сделанное участником конференции «Оппозиция индивидуального и общественного в социальных явлениях» Ф. Ф. Серебряковым о сходстве в новейшей российской истории потребления генезиса суши и еды ресторанов макдональдса. Действительно, оба объекта были популяризированы массовой культурой (суши - кинематографом и телевидением, рестораны макдональдса и его аналоги - телевизионной рекламой) и претерпели пе-
Социальные явления. 2018. № 1(8)
реход из категории элитной еды в еду «среднего класса». И суши, и рестораны макдональдса символизировали для обывателя «западную» (не лишенный иронии факт) культуру питания, что составляло ядро их привлекательности для советского и российского обывателя.
В двухтысячных годах суши прочно обосновались в гастрономических реестрах российского общепита; в течение нескольких лет посещение суши-бара, умение есть суши и «любовь» к ним, инспирированные глобальной медиакультурой, были показателем высокого социального статуса в среде городской молодежи, а суши-бары и рестораны азиатской кухни вытесняли традиционные заведения питания. В настоящее время (вторая половина 2010-х гг.) поедание суши рутинизировалось, и они вошли в пищевой обиход значительной части российского общества: их готовят дома, покупают или заказывают с доставкой на дом; суши наряду с несколькими наиболее распространенными блюдами юго-азиатской кухни вошли в типичное меню городского общепита разных уровней; в большинстве российских городов умение есть суши и вкус к ним едва ли валидны в качестве индикатора социальной дифференциации.
Свидетельствует ли эта рутинизация суши об умалении их символической функции для социальной структуры? Безусловно, нет - согласно логике социальной дифференциации [Бодрийяр, 2007, с. 28-32], суши продолжают выполнять социальное различение на иных, менее однозначных и очевидных уровнях, недоступных профанным пищевым практикам и проблемати-зирующих вопрос аутентичности суши, что становится очевидным в кейсах любительского домашнего приготовления суши, которое вытесняющем частное пищевое поведение в систему социальной стратификации: любительская адаптация рецепта (замена ингредиентов более дешевыми и привычными аналогами, создание локальных, в том числе претендующих на этническую или региональную специфику вариаций суши, упрощение кулинарной процедуры) стигматизируется и порицается общественностью как индикатор провинциального мещанства, в то время как поиск [утраченной] аутентичности, запускающий экономику избытка (слишком редкие и дорогие ингредиенты, чрезвычайно долгое обучение кулинарной технике и т. д.) обеспечивает кулинару символический капитал и социальное признание -в обществе, где «все едят суши», с неизбежностью возникнет стратификация уровней этого поедания; отныне не любые суши и не любое поедание будут капитализированы, но только некоторые.
Современная медиатизация частной жизни с помощью интернет-блогов и социальных сетей возвращает некоторые практики еды из сферы индивидуального выбора в плоскость публичного предъявления. Один из ключевых феноменов кейса суши, который нас интересует, эксплицирован медиа - это демонстративное поедание суши человеком или группой людей (семьей или семейной парой) впервые, предъявляемое для массового просмотра. Снятый на видео процесс поедания выкладывается для массового просмотра на видеохостингах под названиями впервые ест суши», впервые в суши-баре» и т. д. - число только русскоязычных сюжетов исчисляется сотнями, а число их просмотров - сотнями тысяч человек.
Внутренняя гомогенность и относительно массовый характер подобных действий указывает на символическую значимость процесса. Мы должны задаться вопросами: по отношению к каким социальным структурам функ-
циональны эти акты? Какие исследовательские модели позволят метафо-ризировать их механику? Какие актантные роли предусмотрены этими сюжетами? Почему, в конце концов, именно суши выступают ключевыми объектами? Не смущаясь обилием вопросов, определим жанровые характеристики этих видеоактов.
Во-первых, публичность поедания суши отличается от поедания других символически значимых объектов: чтобы присвоить символический капитал, едоку ресторана Макдональдса, шашлыка или элитного алкоголя достаточно предъявить свидетельство поедания: фотографию, опустевшую бутылку (аналогичную функцию публичного предъявления поедания выполняли ранее коллекции оберток, пивных бутылок, ресторанных сувениров и т. д.) или заявить об этом. Исследуемый же нами феномен имеет принципиально иную механику: акцент смещен с факта поедания на процесс поедания, должный быть видимым, представленным взгляду другого.
Во-вторых, усложняется актантная схема: в ней выделяются «едок» и «автор», причем героями сюжетов, «едоками», становятся представители иных по отношению к воображаемому (нами и авторами видеосюжетов) пользователю хостинга общностей: пожилые люди, дети, представители редких для региона этносов. Отдельный сегмент занимают сюжеты, выложенные на хостинги от лица персонажей: «[Мы] впервые едим суши». очевидно, они предусматривают расщепление субъекта, снимающего видеосюжет, на обывателя-едока и на автора, мета-актанта, представляющего едока взгляду публики.
В-третьих, акты настоятельны в дюркгеймовском смысле и имеют, как было показано выше, массовое распространение и в отношении количества представленных для просмотра видеоматериалов, и в отношении их аудитории, то есть - являются безусловными social facts.
В-четвертых, аудиторные свойства видеоматериалов соответствуют формату СМИ доинтерактивной эпохи: они технически публичны (для просмотра не требуется регистрации или получения доступа), их аудитория анонимна, стохастична, бесструктурна (видеосюжет не размещаются на профилированных порталах) и безответна: комментарии аудитории почти всегда отсутствуют, хотя их техническая возможность предусмотрена.
В-пятых, ключевой сюжетообразующей функцией является первое поедание суши; нарратив строится вокруг едока, утрачивающего своеобразную кулинарную невинность (innocence) под молчаливым взглядом анонимной толпы. Вторично мы наблюдаем принципиальную специфику поедания суши: важна не только публичная репрезентация поедания суши, значение имеет воображаемое приобщение едока.
В-шестых, реакция едоков на еду типична и отвечает желанию субъекта-зрителя - обозначим ее как вежливое недоумение.
Выделенные выше свойства позволяют однозначно идентифицировать публичное поедание суши впервые как обряд перехода, смены символического состояния человека-едока. Согласно классификациям ван Геннепа (Геннеп, 1999, с. 10), мы имеем дело с обрядом, сочетающим симпатические черты (суши связаны со своим референтом, воображаемым сообществом,
Социальные явления. 2018. № 1(8)
метонимически) и контагиозные (основа действия суши как инструмента перехода - его субстанциональные, вещественные характеристики).
Какие свойства суши позволяют осуществлять переход и в чем этот переход состоит? Придерживаясь указанных классификаций, мы имеем дело с инициационным переходом, процедурой видимого вхождения в закрытый социальный класс или группу (напомним, что в обряды инициации ван Геннеп включает достижение социальной «зрелости», членство в тайных обществах и братствах и т. д. (Геннеп, 1999, с. 64). Устройство обряда поедания суши включает два плана действия. На первом плане происходит обращение едока в ходе инициации в фантазматическое сообщество иной общественной парадигмы; едок помещается его в область многомерного фронтира, замещающего региональную еду - глобалистской, традиционную еду - экзотической, советскую культуру питания - западными пищевыми практиками, провинциальную кулинарию - пищевыми клише мегаполиса.
Второй план инициации субституирует Другого фигурами ребенка, старика, чужака перед взглядом аудитории, формируя иронического субъекта-автора, наблюдателя инициации, отмечая наблюдателя фронтирными измерениями глобального хронотопа - сплетения культур, пространств, времен.
Инициация, как и должно, не проходит безболезненно: поскольку вкус суши, вероятно, специфичен для среднего российского едока, от него требуется не только съесть суши впервые, но и - позже - «полюбить» («понять») их; типичной в русскоязычном интернете является история о неудачном первом опыте поедания суши и о том, какие усилия потребовались едоку, чтобы принять суши в качестве еды и, после, «полюбить» их-история, дублирующая инициационный видеосюжет и содержащая часто важные примечания о принуждении к поеданию суши со стороны других -супруга, друзей.
Второй план инициации, обеспечивающий режим видимости, обеспечивает реализацию функций отделения и последующего включения едока. Отделение исполняется его «иным» по отношению к субъекту статусом, «включение» - итоговым катарсическим принятием суши как медиатора иной пищевой (и общественной) парадигмы.
Возвращаясь к вопросу об относительной уникальности суши в качестве объекта, инициирующего переход, отметим, что он разрешается в семиотической плоскости, а именно - семиотическая пустота суши делает возможным использовать это означающее (как слово, как форму и вещество) любым кулинарным и лингвистическим образом: это - тот случай, когда еда устроена как язык.
Документируя тезис о семиотической пустоте суши, российская любительская кулинария предлагает рецепты изготовления традиционного салата в форме суши и, наоборот, соединения ингредиентов суши в форме салата или торта; распространение получили десертные и консервированные, «русские» и «сибирские» варианты суши. Даже поверхностный обзор российских кулинарных экзерсисов на эту тему позволяет понять, что мы имеем дело с универсальной символической системой, включающей набор элементов-ингредиентов и комбинаторные принципы их сочленения. Суши способны также избегать фиксации в леви-строссовской триаде сырого, приготовленного и гнилого (Леви-Стросс, 2006), сочетая, в современной кули-
нарной интерпретации, «приготовленные» и «сырые» ингредиенты. Любая еда может быть приготовлена из суши и суши могут быть представлены любой едой. На уровне российского публичного дискурса термин «суши» не имеет конвенционального значения и артикулируется (а также склоняется - нередки выражения типа «мы поели сушей») произвольным образом, с легкостью, аналогичной его кулинарному обращению.
Подведем итог. Современная антропология еды и питания дает возможность не только этнографического, но и аналитического исследования социального и культурного конструирования пищевых практик. Как вид еды, суши обладают специфичностью, позволяющей им выступать инициацион-ным, фронтирным объектом, что представлено жанром публичного поедания суши впервые.
Условная инициация с помощью суши содержит два плана, конституирующих, соответственно, едока в статусе члена новых пищевых и общественных парадигм, и зрителя, помещая субъекта-наблюдателя в глобальный хронотоп. Уникальным следствием этой медиации является возможность самого человека предстать инициируемым Другим, представляя публике акт своего первого поедания суши.
Список литературы
1 Кабицкий М. Е. Антропология пищи и питания сегодня // Этнографическое обозрение. -2011. - № 1. - С. 3-7.
2 Назарова О., Кобрин К. Путешествие на край тарелки. - М.: Новое литературное обозрение, 2009. - 160 с.
3 Каппати А., Монтанари М. Итальянская кухня. История одной культуры. - М.: Новое литературное обозрение, 2006.
4 Бурдье П. Различение: социальная критика суждения // Экономическая социология. -2005. - Т. 6. - № 3. - С. 25-48.
5 Дуглас М. Чистота и опасность. Анализ представлений об осквернении и табу. - М.: КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле, 2000. - 286 с.
6 Якушенкова О. С. Скажи, что ты ешь, и я скажу, кто ты. Алиментарный культурный диалог с чужим // Каспийский регион: политика, экономика, культура. - 2014. - № 2 (39). - С. 319-326.
7 Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака. - М.: Академический проект, 2007. -335 с.
8 Геннеп А. ван. Обряды перехода. Систематическое изучение обрядов. - М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1999. - 199 с.
9 Леви-Стросс, К. Мифологики : В 4-х т. Т. 1. Сырое и приготовленное. - М.: ИД «Флюид», 2006.
