CC BY
32
Гуманитарный вектор. 2010. № 2 (22)
уДК 81'25:81'23
ББК 81.07+81.002.3
П. П. Дашинимаева
г. Улан-Удэ
Психонейролингвистический аспект переводческого семиозиса: размышления вслух
В статье рассматривается психонейролингвистический аспект семиозиса сначала одноязычной, затем -межкультурной коммуникации. Постулируемая автором идея о том, что в процессе перевода происходит утраивание семантической потери, обосновывается рядом психонейролингвистических обоснований.
Ключевые слова: семиозис, перевод, значимость, формальный знак, психонейролингвистика.
P. Dashinimaeva
Ulan-Ude
Psychoneurolinguistic aspect of translation semiosis: reflection aloud
The paper introduces research on the semiosis psychoneurolinguistic aspect: first the one of intra-, then - of intercultural communication. The author states that translation process is a threefold loss of semantics. To prove this idea she reflects on a variety of psychoneurolinguistic grounds.
Key words: semiosis, translate, meaningfulness, formal sign, psychoneurolinguistic.
Психонейролингвистическая природа акта семиозиса заключается не столько во внешнеречевом продукте, сколько в его ненаблюдаемой превербальной части и путях соединения переживаемой личностной значимости с формальными знаками. Если производство речи сравнить с айсбергом, то темная подводная часть и есть основа, или первый этап, семиозиса. Приведем другое, известное метафорическое описание Л. С. Выготским перипетии взаимосвязи мысли и слова, сделанное на основе переформулирования строк стихотворения
О. Мандельштама: Я слово позабыл, что я хотел сказать, И мысль бесплотная в чертог теней вернется [1, с. 275]. Если следовать этому метафорическому образу, то темная пещера, где прячется некое живое существо, и его попытки время от времени покинуть свой чертог в совокупности называются семиозисом.
Неудачи в вербализации помысленного указывают на специфику соотношения значения и формы, на то, что перманентно видоизменяющиеся переживаемые значимости не могут полностью соответствовать статичным формальным знакам. Хотя говорящий в каждом акте семиозиса присваивает пустому знаку (в нейрофизиологическом смысле) новую личностную значимость, тем не менее, на уровне лексикографического знания языковой знак имеет для каждого индивида свою историю означивания, в связи с чем он стереотипно воспринимается в спаянном единстве с соответствующей семантикой (нейроанатомически и нейрофизиологически они отделены). В любом случае, независимо от объема и типа приписываемой знаку семантической сущности, формальный знак не способен пе-
редать всю значимость, которая активируется в «окне» сознания в «пакетном» режиме -целостно с запахами, движениями, красками, аффективно-модальными значениями.
В процессе перевода данный семиозис утраивается, в связи с чем перевод можно назвать тройным психологическим процессом, сопровождаемым тройной семантической потерей. Тезисно опишем некоторые фрагменты переводческого семиозиса.
1. С одной стороны, ограничительная, или суживающая, функция прагматической составляющей сообщения помогает переводчику определиться в приоритетности передачи тех или иных составляющих значимости или смысла, тем самым избавиться от лишних синонимичных, смежных или анто-нимичных понятий, которые ассоциативно всплывают в окне сознания переводчика. С другой стороны, прагматика исходного текста в аффективно-модальной части, основанной на эмоциональной составляющей адресанта, не позволяет переводчику в точном соответствии обнаружить себя, что опровергает возможность приведения данной составляющей прагматики к тождеству в целевом языке.
2. Другой установкой, ограничивающей диапазон значений текста, через призму которых также преломляется смысловая структура всего текста, является социальноэтническая составляющая текста. Совокупность этих культуральных координат (термин И. Н. Лукашенко) можно именовать традиционным понятием «менталитет», который следует принимать как операционный, процедуральный механизм. Согласно А. Вежбицкой, нельзя на естественном языке
Филология
описать «мир как он есть»: язык изначально задает своим носителям определенную картину мира, причем каждый данный язык -свою» [3, с. 5]. Так, культуральная координата характеризуется как априорно «несравнимое» и «непереводимое»: если английское слово А выражает смысл К, соответствующее «русское (японское, французское и т. п.) слово В никоим образом не является точным смысловым эквивалентом А», поскольку оно выражает смысл К', который не универсален, а специфичен для русской (соответственно японской и т. п.) культуры» [7, с. 56]. Другими словами, этническая составляющая, переходя через культуру в сознании реципиента -в результате восприятия целевого текста - не остается в таком же виде, в каком была представлена в исходном тексте. В свете того, что в нейро- и психофизиологии система координат культуры не представляет собой стабильную и устойчивую семантику для всех представителей одного этноса, в случае перевода в цепи «сломанного телефона» (термин А. А. Залевской) добавляется еще одно звено. Под последним мы не имеем в виду намеренное или ненамеренное использование приемов добавления, опущения, а результат работы нейро- и психофизиологического механизма.
3. Восприятие текста (и переводчиком,
и реципиентом) представляет собой активный когнитивный поиск. Основой и ориентиром в этом поиске является индивидуальный опыт познания, состоящий, как выше отмечено, из разностороннего чувственноэмоционального, телесно-сенсорного,
ментально-образного опыта, который разнится от субъекта к субъекту. Это значит, что эмпирическая основа априорно опровергает тождество: абсолютно идентичный смысл одного и того же оригинала не может быть сформирован даже у двух носителей одной культуры, что далее значит, что их внутренняя программа, или концептуальная структура, не может иметь одинаковую конфигурацию и семантическое наполнение. Различия в знаниях и представлениях реципиентов обусловливают вариативность понимания текстов [2, с. 23], неустойчивость выводимого смысла, неупорядоченность, энтропии, характеризующие синергетические процессы речесмыслопорождения [4].
4. Традиционно анализ перевода осуществляется по материальному продукту се-миозиса - по звуковым или графическим последовательностям, которые выступают своего рода «метатекстом» осуществленного по-
нимания смысла исходного текста. При этом вне поля зрения исследователей остается явление «межкулътурной трансформации», определяемое как изменения, происходящие в сознании индивида под воздействием стрессовых ситуаций, в которых он оказывается, попадая в незнакомую культурную среду [4]. Действительно, психологическое состояние высокой эмоциональной концентрации, в котором пребывает переводчик (особенно при переводе официальных текстов), может привнести неожиданные сдвиги в реализации языковой и когнитивной компетенции, всей эмоциональной, когнитивной и поведенческой сферы переводчика.
5. В связи с вышеописанным пониманием семиозиса мы опровергаем тезис о том, что в отличие от отправителя оригинала у переводчика смысл для производства речи задан: он существует в готовом виде [5]. С нашей точки зрения, в готовом виде задается только графическая или звуковая последовательность, значимость, упакованная в этой последовательности «добывается» в процессе восприятия как продукт интерпретации. При этом на превербальном этапе - этапе внутреннего кода - процесс декодирования услышанного или прочитанного носит эвристический, синергетический характер, что ведет к регулярной дизъюнкции (выбор «или..., или...»). Другими словами, формирование смысла оригинала не носит четко заданную безальтернативную траекторию. Здесь переводчик демонстрирует умение «держать мысль» (термин М. К. Мамардаш-вили), т. е. остановить ноэтический поток и зафиксировать правильную, или адекватную, ноэму, которая и является, по прогнозу переводчика, «заданным» адресантом смыслом. При этом вероятностное прогнозирование когнитивных баз адресанта и адресата обеспечивает приблизительную реконструкцию интенционального смысла, затем - приблизительное представление рецептивного смысла, но при всем стремлении привести их к тождеству переводчик может достичь только относительного соответствия.
6. В качестве универсальных семантических ориентиров, «координат пространства значений» (термин А. А. Залевской) традиционно воспринимается предметный мир -физические характеристики объекта. Но, как известно, если субъект, участвующий в коммуникации, выбирает последние в качестве части темы сообщения, то они обычно становятся только поводом для передачи другого - той или иной модальности, где физический
Гуманитарный вектор. 2010. № 2 (22)
мир, будучи встроенным в ментальный мир семиозиса, перестает быть дискретным, т. е. вычленяемым. Переводятся в конечном итоге не денотативные явления реальной действительности, а их отражения в виде образов восприятия, сопровождаемых причинными, темпорально-пространственными, акцио-нальными связями, в качестве «каркаса» или основы которых выступают эмоциональноориентированные отношения. Как представляется, и в переводе эти образы, совмещая чувственные и рациональные элементы, динамические и статические аспекты отображаемого объекта или явления, носят целостный, т. е. «гештальтный» характер. Здесь можно привести размышления психолингвиста-переводоведа Ю. А. Сорокина о поэтическом переводе. Для передачи авторского «мыслимого мира» «перевод должен быть поэтическим приговором, не подлежащим обжалованию (адекватен он или нет - дело десятое, да и поэтическая адекватность - всего лишь фантом). Важно поверить переводу» [6, с. 55]. Далее автор строк предлагает формулирование закономерности, релевантной не только для поэтического текста, но и для перевода вообще: «Чем больше глубина контекста, чем он ментально конфигуративнее, тем меньше поддается переводческой трансплантации» [6, с. 82]. На его взгляд, показательным примером являются переводы М. Кореневой «Избранной лирики» Дилана Томаса, которые отнюдь не убеждают в том, что автор - один из наизначительнейших поэтов XX столетия. Виной этому - деформации в целостности / ментальной конфигурации в переводном тексте, которые являются следствием привносимого переводом проговаривания «не-выговариваемого», а точнее говоря - «недоговариваемого», ведущим к «коммуникативноповеденческому сбою в сфере допускаемых ментальных поступков». В требовании, которое предъявляется Ю. А. Сорокиным к переводу, задается крайне высокая планка: «соотношение проговариваемого и недоговариваемого в переводном тексте является показателем успешности освоения чужой
когио- и когниосферы» [6, с. 83], в конечном итоге, - успешности перевода.
7. Традиционно в теории языка и перевода любая координата сообщения (значение) легко вычленяется в вице дискретной единицы; в реальном же семиозисе, т. е. на уровне нейрофизиологии, координата не существует в виде отдельно от других значений активирующейся изолированной сущности: все координаты, образующие переживаемую субъектом значимость, смысл высказывания, интегрируются в цельнокупное психическое образование. В современной литературе оно обычно описывается как концептуальная / внутренняя структура. С другой стороны, следует допустить, что данный продукт мысли в определенной степени иерархичен в той части, где речь идет об активации ассоциативной вербальной сети, т. е. семантических признаков в ментальном лексиконе. На языке лингвокогнитологии эта иерархия формируется благодаря различным когнитивным структурам репрезентации знаний -устойчивым психическим образованиям типа фреймов, скриптов, интегрирующихся далее в концепты. Координаты - культурные и социально-личностные - пребывают в этих схемах, надо полагать, во «вплетенном» виде. Соответственно, они активируются узлом (целостным фрагментом) и, вступая во взаимодействие с актуально мыслимым «здесь и сейчас», либо видоизменяются (корректируются), либо остаются приблизительно сохранными.
Таким образом, априорная невозможность достижения в процессе перевода тождественности интенционального и рецептивного смыслов постулируется нами не на основе несоответствия систем, норм и узусов двух языков, т. е. эквивалентных отношений, а на основе нейро- и психофизиологического принципа порождения и восприятия речи. Мы постулируем, что актуальный семиозис ведет к изначально различной интерпретации сказанного или прочитанного и соответствующему данной интерпретации производству сообщения на языке перевода. В терминах «переводимости / непереводимости» это означает второе.
Список литературы
1. Выготский Л. С. Мышление и речь / общ. ред. Г. Н. Шелогуровой. Изд. 5-е, испр. М. : Лабиринт, 1999. 352 с.
2. Минченков А. Г. Когнитивно-эвристическая модель перевода (на материале англ. яз.): авто-реф. дис. ... д-ра филол. наук. СПб., 2008. 43 с.
3. Падучева Е. В. Феномен Анны Вежбицкой // А. Вежбицкая. Язык. Культура. Познание. М. : Русские словари, 1996. С. 5-32.
Филология
4. Пшенкина Т. Г. «Бабье лето» vs «Indian summer»: перевод кок взаимодействие когнитивных структур // Методология современной психолингвистики: сб. ст. Москва-Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2003. С. 100-120.
5. Рябцева Н. К. Теория и практика перевода: когнитивный аспект // Перевод и коммуникация. М.: ИЯ РАН, 1997. С. 42-62.
6. Сорокин Ю. А. Переводоведение: статус переводчика и психогерменевтические процедуры. М.: Гнозис, 2003. 160 с.
7. Фрумкина Р. М. Психолингвистика: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М.: Академия, 2003. 320 с.
УДК 482
ББК Ш 141. 2 - 5
Т. Ю. Игнатович
г. Чита
Современное произношение долгих шипящих в русских говорах севернорусского происхождения на территории Забайкальского края
В статье рассматривается судьба долгих шипящих в русских говорах севернорусского происхождения на территории Восточного Забайкалья. Автор обращается к исследованиям Нерчинских памятников письменности времени начала формирования вторичных говоров, выявляет современные модификации глухого и звонкого долгих шипящих, определяет тенденции их изменений.
Ключевые слова: долгие шипящие, русские говоры.
T. Y. Ignatovich
Chita
Contemporary pronunciation of the long fricatives in north russian dialects on the territory of Zabaikalye
The article is devoted to the destiny of the long fricatives in North Russian dialects on the territory of Zabaikalye. The author uses Nerchinsk written records of the beginning of the secondary dialects formation to reveal contemporary modifications of voiced and voiceless fricatives and to determine the tendency of their changes.
Key words: long fricatives, Russian dialects.
В литературном языке глухой долгий мягкий шипящий [ш':] встречается во многих корнях, на стыках морфем, в разных позициях, звонкий долгий мягкий шипящий [ж':] произносится только в немногих корнях и лишь частью говорящих на литературном языке, постепенно заменяется твёрдым [ж:] [11, с. 68].
В русских говорах севернорусского происхождения на территории Забайкальского края больше модификаций наблюдается в соответствии с глухим долгим шипящим: [ш:], [ш':], [шч], [ш'ч'], [ш'т'], [сч'], [сш], [с'™"], с утратой долготы [ш], [ш'], заменой на [ч']; в соответствии со звонким долгим шипящим встречаются модификации [ж:], [ж':], [ж'д'], [ж], [ж'].
В соответствии с глухим долгим шипящим самыми распространенными вариантами являются [ш:] и [ш':]. Твердый [ш:] встречается повсеместно в речи всех возрастных групп. Отражение этой произносительной
особенности отмечают исследователи региональных письменных памятников периода освоения Забайкальского края и рассматривают как диалектную черту.
Исследователь Нерчинских памятников деловой письменности второй половины XVII - первой половины XVIII вв. Г. А. Хри-стосенко пишет: «В говоре Нерчинских писцов долгий глухой шипящий функционировал как твёрдый звук... Нерчинские говоры сходны по судьбе долгого шипящего с некоторыми севернорусскими, например, с вологодскими и устюжскими» [13, с. 151-153].
А. П. Майоров, исследователь забайкальской деловой письменности XVIII в., приводит примеры написаний буквы ы после букв ш, щ, обозначавших отвердевший долгий шипящий [шш]: клешы, плашы, приобшыть, вешы, сочетание шо на месте ще: урочишо, сле-дуюшои. Ученый предполагает, что «произношение [шш] в данном региональном узусе было общепринятым, и поэтому на письме
