CC BY
112
УДК 159.923
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОТЕНЦИАЛЫ СИМВОЛА
Н.А. ФЕДОРОВ
Омский государственный университет им. Ф.М. Достоевского
On the basis of the theoretical investigation the following potential of a symbol had been defined: existence, event, overcoming of prosiness; integrated possibilities of a symbol, taking part in different modi ; transcendent sense resources of a symbol which help everyone to overcome the defendence of present situations and to find a way out into space of a high sense.
На самом деле человек
не может быть самим собой,
если он не перерастает самого себя.
А. Сурожский Человек распахнут по отношению к чему-то большему, чем он сам.
М. Хайдеггер
В современных исследованиях влияния символического опосредствования переживаний на ресурсные состояния человека, как правило, не раскрываются механизмы этого влияния [1; 2; 3; 4]. В лучшем случае, схема исследования выглядит так: описываются
психотехнические программы, содержащие методики актуализации символического опосредствования переживаний; сопоставляются результаты предварительного и итогового тестирования для определения изменений в психологическом благополучии под влиянием реализации психотехнических программ. А вот конкретные механизмы влияния символического опосредствования переживаний на психологическое благополучие человека остаются неопределенными. Вместо них выделяется направленность психотехнических воздействий, в качестве которой выступают довольно общие феномены: развитие навыков категоризации и вербализации, визуальная символизация внутреннего состояния, визуализация и символизация абстрактных эмоциональных категорий и т. д. [3, с. 121, 122, 124], либо проблема ставится еще более неопределенно, «от анализа структуры сознания к анализу рисунка...» [1, с. 42-84].
© Федоров Н.А., 2012
Это во многом обусловлено предельно сложным предметом исследования. Именно для этого контекста подходит высказывание выдающегося деятеля науки, проявлявшего интерес к символу, С.С. Аверинцева: «.смысл символа нельзя дешифровать простым усилием рассудка. Он неотделим от структуры образа, не существует в качестве некой рациональной формы, которую можно «вложить» в образ и затем извлечь из него» [5, с. 607]. В методологическом смысле это явно постмодернистская позиция, стремящаяся к целостному постижению, к преодолению «проекта модерна», ориентированного на фрагментарное познание [6, с. 15]. Было бы неразумно не сделать выводы из этого. Представляется, что предпосылкой, условием выявления психологических механизмов воздействия символического опосредствования переживаний на психологическое благополучие человека является определение потенциалов символа.
Учитывая специфику символа, наиболее адекватным способом решения поставленной проблемы является реализация герменевтического и экзистенциального подходов, которые становятся все более востребованными в современной психологии [6; 7; 8; 9].
Обращение к символу всегда связано с ожиданием тайны. Даже если речь идет о попытке выяснить содержание этого понятия в порядке первого приближения. Для этого, как известно, стоит обратиться к словарям.
И вот уже здесь появляется интрига. И в «Словаре иностранных слов» [10], и в «Фило-
софском энциклопедическом словаре» этому понятию посвящены статьи (в последнем довольно объемная). А вот в «Большом психологическом словаре» [11] эта проблема решается изначально топически: место для статьи выделено, обозначена тема статьи («Символ»), но самой статьи, ее содержания нет, есть только отсылки к Э. Касиреру, П.А. Флоренскому и т. д. Представляется, что сама эта ситуация является символом, она символически насыщена и чтобы ее понять, обратимся к П.А. Флоренскому [12].
Оказывается, энциклопедист о. П. Флоренский посвятил, по его словам, всю свою жизнь раздумью «об отношении явления к ноумену, об обнаружении ноумена в феноменах, о его выявлении, о его воплощении. Это - вопрос о символе» [12, с. 13].
Феномен (явление) здесь понимается как что-то очевидное, в частности, - образ. Если попытаться найти образ к сложившейся ситуации в психологическом словаре в связи с понятием «символ», то первое, что приходит на ум, это «пилигрим», таинственно странствующий по «территории» психологии, не имеющий на ней собственной «прописки» (но имеющий «родственников» - образ, знак, смысл) и проживающий одновременно на «территориях» философии, истории, филологии и искусства, где существует у него основательная «прописка». Все это - образ обсуждаемой символической ситуации, которая, помимо образа, имеет ещё и ноумен. А вот с ноуменом все более сложно, так как он выражает скрытое, неявное содержание, его неисчерпаемые смыслы, актуализируемые путем постижения, понимания и интерпретации [12; 13; 14]. В качестве ноумена, смысловой части обсуждаемого символа, выступает многозначное и практически неисчерпаемое содержание: оппозиционные тенденции современного постмодерна к субъект-объектной парадигме в науке [6; 7; 15], острейшая востребованность в понимании и постижении экзистенциального опыта в современной психологии [6; 7; 15; 16], острейшая востребованность понимания символа как эк-зистенциально-герменевтичекой сущности [6; 7; 8; 17; 18], уникальность его статуса в современной психологии, его несводимость к исключительно рационалистическим объяснениям, отсутствие фундаментальных авторских концепций и т. д., и т. п.
Экзистенциальный подход, который здесь неизбежен, побуждает прежде, чем дать опре-
деление символа, описать его бытийную сторону, как ее понимают многие последователи этого подхода (С.С. Аверинцев, К. Дюркхайм, М.М. Бахтин, В.В. Знаков, Д.А. Леонтьев,
А.Н. Славская и др.).
Постижение символа, как указывают М.М. Бахтин, К. Дюркхайм и др., требует соблюдения ряда условий: быть в постоянном диалоге с «текстом», который продуцируется символом, каждый акт понимания должен сопоставляться с символом, его эмоционально-образной структурой, а не подчиняться логике складывающегося концепта, которая является вторичной [15; 19]. Нарушение этих условий, по мнению С.С. Аверинцева, провоцирует либо избыточный интуитивизм, вчув-ствование, либо поверхностную рационализацию [5, с. 607]. Избыточные вчувствование, интуитивизм порождаются нарушением диалога между понимающим и понимаемым, когда первый временным отстранением от символа отдается динамике собственных переживаний, актуализации личностных смыслов, диалог превращается в монолог: человек «вламывается в символ и позволяет себе говорить за него» [5, с. 608]. В этом случае, по утверждению А.Н. Славской, проявляется интерпретация символа, но не понимание [20, с. 11-12]. Здесь символ «сработал» на личностном уровне, актуализировав личностные смыслы, хотя контекст, ситуация возникновения символа и, стало быть, его содержание может иметь надындивидуальные смыслы.
Другое следствие нарушения диалогизма в понимании символа - поверхностный рационализм, когда, как указывают некоторые авторы (М.К. Мамардашвили и А.М. Пятиго-родский, Л.Т. Потанина и А.Н. Гусев и многие другие), в погоне за мнимой объективностью и четкостью «окончательного» истолкования утрачиваются смысловые интенции символа, происходит десимволизация, что не может не иметь негативных последствий
[3; 13; 18].
На основе изложенной бытийной проявленности символа можно дать определение символа как неслиянного объединения двух взаимодействующих полюсов: образа и глубинных, многослойных смыслов. Нарушение указанных условий постижения символа разрушает неслиянность объединения образа и смысла. Символ разрушается, редуцируясь в когнитивную схему, либо в понятийный знак, или же превращается в крайне субъек-
тивную интерпретацию, игнорирующую контексты существования символа.
Опасности десимволизации, связанные, в частности, с редукцией символа в знак, побуждают к определению специфичности символа и знака. Анализ работ Т.М. Буякас [17], М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорского [13], Л.Т. Потаниной и А.Н. Гусева [18],
Н.Г. Салминой [21], О.С. Шалиной [3] и А.В. Цветкова [4] позволяет выделить следующие основания для различения знака и символа: особенности содержания, отношение между носителем содержания и собственно содержанием, способы овладения содержанием.
Особенности содержания знака и символа.
Знак - носитель вполне определенных значений, выраженных в понятиях. Идеалом означиваемого знаком содержания является научное понятие. Это содержание может быть раскрыто и с помощью других знаков [3; 13; 21]. Символ - носитель многослойного смыслового содержания от сугубо индивидуального до надындивидуального; композиция этого сочетания смысловых содержаний в истинном символе - уникальна [3; 5; 12; 13; 14; 15; 17].
Особенности отношения между носителем содержания и собственно содержанием в знаке и символе.
Знак: отношение между означающим и обозначаемым не определяется какой-либо органической взаимосвязью, это отношение конвенциональное (договорное, общепринятое) [3; 13; 21]. Символ: отношение между символизирующим и символизируемым строится на единстве образа и смысла [3; 4; 5; 12; 13; 14; 19].
Способы овладения содержанием.
Знак: рациональное познание обозначаемого [3; 13; 21]. Символ: постижение, понимание символизируемого через проживание, интерпретацию [5; 7; 9; 12; 13; 14; 15; 17; 18; 19; 20].
П.А. Флоренский дал определение символа, максимально опираясь на одно из оснований сопоставления знака и символа - отношение между носителем содержания и собственно содержанием. Согласно Флоренскому, символ - «часть равная целому, причем целое не равно части. Символ есть символизируемое, воплощение есть воплощаемое, имя есть именуемое, - хотя нельзя сказать обратно, - и символизируемое не есть символ, во-
площаемое не есть воплощение, именуемое не есть имя.» [14, с. 148].
Во всех приведенных характеристиках символа присутствуют диалектические дилеммы явленного и сущностного, корни которых восходят к экзистенциалу «присутствия» [16, с. 59], когда человек воплощается в переживание символа.
Отсюда следует, что исходным потенциалом символа выступает его событийность, экзистенциальность. Символ - со-бытийный, сущностный отклик человека на какой-либо феномен. Какие-то явления человек не замечает, какие-то из них для него - обыденные, а какие-то - чрезвычайно значимые, со-бытий-ные, экзистенциальные, и именно они окорм-ляют сущность символа. Статус экзистенциального явление приобретает, когда субъект превращает его в символ, опосредствует его проживание символом. (Именно в этом плане современные исследователи пытаются понять жизнедеятельность Флоренского, жизненные истоки его философского символизма [22, с. 180]). Выделение и понимание других потенциалов символа неизбежно ведет к выявлению основных позиций экзистенциальной психологии, ее ведущих эк-зистенциалов.
Следующее, что необходимо выделить в качестве потенциала символа, - это его интеграционные возможности. Классик экзистенциальной психологии Д. Бьюдженталь, используя известную дихотомию А. Маслоу, выделяет дефицитарный и бытийный уровни композиции внутреннего мира у любого человека, переживающего критическую ситуацию [23]. Представляется, что это состояние по своей природе символично, поскольку сочетается (интегрируется) очевидное (переживание «дефицитарности») и то, что является латентным - смыслы, экзистенциальные проблемы. Можно согласиться с С. Л. Братченко, что за частными психологическими трудностями в жизни человека лежат более глубокие экзистенциальные проблемы свободы выбора и ответственности, поиска смыслов жизни и ответов на вопросы «Кто я есть? Что есть этот мир? Каково мое место в этом мире» [16, с. 53]. На основе изложенного можно выделить первый модус интеграционного потенциала символа: сочетание в критических ситуациях явных, очевидных трудностей с глубокими, латентными экзистенциальными
проблемами.
Многослойность смыслов символа, его пластичность, выражающаяся в возможности вместить смысловую бесконечность в замкнутую форму, создают ещё один мощный интеграционный модус. Смыслом символа нельзя обладать как наличностью, смысл нельзя взять, потому что он задан в символе не как наличность в готовом виде, а как динамическая тенденция, его необходимо проживать, «оформлять» в собственных переживаниях, трансформируя при этом свою идентичность: поиск смыслов - это поиск своих «я». Неисчерпаемость, многослойность смыслов символа отражает противоречивость идентичности, ее множественность, динамичность. Именно эти особенности символа реализует инициальная психология К. Дюркхайма, позволяющая человеку через интеграцию символа постигать ближайшую перспективу своей идентичности [15; 17]. Это согласуется с позицией экзистенциональной психологии о том, что сущность человека не задана изначально (в противовес гуманистической психологии А. Маслоу и К. Роджерса), а обретается человеком в процессе индивидуального поиска собственной уникальной идентичности [5, с. 36]. Таким образом, есть основания выделить следующий (второй) интеграционный модус символа: многослойность смыслов символа, их динамическая явленность, выступающая основой обретения идентичности.
В современном психоанализе, согласно теории объектных отношений, утверждается множественность идентификаций «Я», они могут быть многочисленными и несовместимыми друг с другом. В этом случае «Я» расчленяется на ряд идентификаций, изолированных друг от друга сопротивлением [24, т. 2, с. 486]. Понятно, что символическое опосредствование переживаний является адекватным именно для такой композиции внутреннего мира. И разрешение противоречий совпадает с реализацией постижения символа, актуализацией его интеграционного потенциала. В качестве сущностного сходства с постижением символа выступает инсайт, который выполняет функции «наведения мостов между различными уровнями психики» [24, т. 1, с. 386], что выражается в интеграции переживаний и познавательных способов доступа к собственным внутренним процессам.
Следующий, третий, потенциал символа не только вытекает из его экзистенциально-
сти, но и сущностно проявляет ее. Имеются в виду трансцендентные ресурсы символа. Основополагающий принцип экзистенциализма «бытие -в-мире» уже предполагает трансценденцию, выход в мир из рамок индивидуальной жизни. Понимание трансценди-рования как выхода за свои пределы исходно заложено в феноменологическом методе Гуссерля, который выделял интенциональность как направленность сознания на «другое» [8].
Векторами трансцендентности являются контексты символов. Эти контексты заданы ситуационностью любой экзистенции: «. бытие всегда находит себя в определенной ситуации, в которую оно заброшено и с которой вынуждено считаться» [25].
Контексты символов задаются различными сферами бытия: будь то событие суровых жизненных испытаний на грани жизни и смерти или область восприятия искусства или же сфера научной деятельности. В воспоминаниях В. Шаламова о пребывании в колымских лагерях символом свободы был образ дыма, его запах и вид паровоза в окрестностях Иркутска. Контекст символа здесь очевиден (и «обонятелен»). Существующая уже многие десятилетия передача В. Татарского «Встреча с песней» основывается также на контекстах: принимаются заявки на исполнение песни только с изложением краткой истории, значимой ситуации встречи с ней в жизни. Выдающийся ученый, ведущий телепередачи «Очевидное-невероятное» (название по своей структуре является символообразующим) С. П. Капица, ныне ушедший из жизни, в одной из своих передач поделился опытом отбора книг в личную библиотеку: в первую очередь оставлялись дома те книги, во введениях которых есть описание того, как автор в жизни (экзистенциально) вышел на научную проблему и ее решение.
Контексты выполняют роль вектора трансценденции, выхода из наличной ситуации и приближения к пространству «замаскированных» (латентных) смыслов, в данных случаях - свободы для заключенного, событийного значения заявленной песни для радиослушателя, экзистенциального постижения, проживания постановки научной проблемы и ее решения для ищущего научную истину. Контексты усиливают событийность образной и смысловой составляющих символа и осуществляют направленность (вектор) трансценденции.
Термин «трансцендентность» используется в психологии в трех вариантах: собственно трансцендентность в широком плане, горизонтальная трансцендентность, вертикальная трансцендентность.
Трансцендентность в широком плане понимается как выход в мир из рамок индивидуальности. В этом смысле В.В. Знаков выводит трансцендентность из сущности экзис-тенциальности: экзистенциальный опыт мета-системен, т. е. выходит за рамки обыденности, так как экзистенциально лишь значимое, событийное, не являющееся обыденным. Выход за рамки обыденности и есть трансцен-денция [7, с. 18].
Понятия вертикальной и горизонтальной трансценденции введено Р. Эммонсом [25, с. 289], хотя содержательные описания этих явлений (без употребления указанных терминов) существуют у многих отечественных психологов [26; 27; 28; 29; 30]. Под вертикальной трансценденцией имеются в виду устремления к идеальному образу, включающие в себя принципы существования Вселенной и высшие ценности бытия. Это явление как состояние, как процесс описывает И.М. Ильичёва [27, с. 81-83]. Л.И. Анцыферо-ва также касается этой проблемы. «Выход за пределы своей наличной актуальности, т. е. духовный процесс, заставляет субъекта рассматривать свои переживания как истинно высшую свободу. Эти состояния переживаются субъектом как единство и родственность со Вселенной» [31, с. 10-11]. Л.И. Ан-цыферова указывает, что в критической ситуации, в случае диссонансных переживаний, личность архетипически предрасположена к расширению своего сознания, что означает ассимиляцию как накопленного, но не осознанного жизненного опыта, так и содержания коллективного бессознательного. Эта ассимиляция происходит с помощью трансцендентной функции. Она позволяет погрузиться в личное и коллективное бессознательное, что приближает личность к самости. Все это - в форме диалогов с собой и приводит к серии инсайтов [31, с. 18-19].
Горизонтальная трансценденция [34] проявляется в широко известных в психологии феноменах социальной децентрации, сочувствия другому, как другому, т. е. способности со-участия в бытии других и тем самым осуществлении собственного бытия [7; 19; 26; 30].
Д.А. Леонтьев наделяет трансцендентность сущностной характеристикой человека: «правильное определение человека было бы не homo sapiens, а homo transendens - человек, выходящий за рамки себя» [29, с. 9]. Такое определение согласуется с мультирегулятор-ной моделью личности [29, с. 7]. В этой модели Леонтьев выделяет шесть уровней. Четыре из них - субчеловеческие (свойственные и животным, и человеку), когда активность является заданной наличной ситуацией: потребностями, стимулами, стереотипами, стадными или социальными стандартами. И лишь на пятом и шестом уровнях проявляется собственно человеческая регуляция, связанная с поиском бытийных смыслов, духовных выборов. Трансценденция здесь императивна, сущностна, так как смыслы во всех случаях выводят нас за пределы ситуации, за пределы реагирования на стимулы и непосредственные импульсы. В этом, замечает Леонтьев, специфика человека, специфика личности [29, с. 7].
Место самотрансценденции в жизнедеятельности человека выделяет В. Франкл. Ему принадлежит выразительная критическая характеристика постулата ранней гуманистической психологии о самоценности самоактуализации. Самоактуализация ради самоактуализации, утверждает Франкл, сродни неудачному запуску бумеранга, который, не попав в цель, как известно, возвращается и бьет запустившего его. Самоактуализация не будет достигнута, если она становится самоцелью. «Она может быть лишь сопутствующим эффектом самотрансценденции» [32, с. 256].
Поскольку символ является носителем смысла, то можно сказать, что символ обладает трансцендентно-смысловым потенциалом. Направленность на мир, а не на себя самого - это сущностная характеристика человека, лежащая в основе его способности трансформировать ситуацию [18; 33]. Нестандартное поведение, поступок, сущностно, императивно проявляет свое основание - транс-ценденцию. Понимание поступка и его осуществление опирается на контексты, вынесенные из наличной ситуации, что позволяет человеку преодолевать наличную ситуацию, обусловливающую его поведение [4; 9; 18; 29]. «Все давления, - отмечает Д.А. Леонтьев,
- которым мы поддаемся, иногда предавая себя, локализованы в данной конкретной ситуации. Поэтому именно за пределами ситуа-
ции я могу найти какую-либо опору, чтобы этим давлениям противостоять» [33, с. 19]. Нахождение этой опоры осуществляется через символическое опосредствование переживаний. Уместно вспомнить по этому поводу фразу А.Н. Леонтьева: «Психологический механизм жизнеподвига нужно искать в человеческом воображении» [35, с. 159]. С точки зрения низших уровней саморегуляции подвиг - действие парадоксальное, неоправданное; но это действие является уникальным и предельно насыщенным незаурядными смыслами с точки зрения высших уровней регуляции [16, с. 20], которые существуют на основе символического опосредствования переживаний предельных бытийных смыслов.
Проведенный теоретический анализ позволяет констатировать, что символы, опосредствующие переживания человека, имеют следующие потенциалы:
- экзистенциальность символа, его событийность, преодоление обыденности;
- интеграционные возможности символа, проявляющиеся в различных модусах: в сочетании очевидного, явного и скрытого, латентного; в пластичности символа, выражающейся в возможности вместить смысловую бесконечность в замкнутую форму; в заданности смыслов символа как динамической тенденции (а не как наличности в готовом виде), которая актуализирует понимание, постижение символа через развертывание своей идентичности;
- трансцендентно-смысловые ресурсы символа, позволяющие человеку преодолевать зависимость от наличной ситуации, выходя в пространство индивидуальных и надындивидуальных бытийных смыслов и осуществляя собственно человеческую идентичность.
1. Потемкина О. Ф., Потемкина Е. В. Психологический анализ рисунка и текста. - СПб., 2006. - 521 с.
2. Практикум по арт-терапии / ред. А. И. Ко-пытин. - СПб., 2000. - 441 с.
3. Шалина О. С. Символическое опосредствование переживаний личности в критических ситуациях : дис. ... канд. психол. наук. - М., 2010. - 214 с.
4. Цветков А. В. Роль символа в овладении поведением личности. - М., 2006. - 150 с.
5. Аверинцев С. С. Символ // Философский энциклопедический словарь / ред. Л. Ф. Ильичев и др. - М.,1983. - С. 607-608.
6. Первушина О. В. Модернизм и постмодернизм в психологии // Модернизм в психологии. - Новосибирск, 2005. - С. 5-22.
7. Знаков В. В. Понимание, постижение и экзистенциальный опыт // Вопросы психологии. - 2011. - № 6. - С. 15-25.
8. Кузнецов В. Г. Герменевтика и гуманитарное познание. - М. : Изд-во МГУ, 1991. -191 с.
9. Потанина Л. Т., Щуркова Н. Е. Символика поведения. - М., 2001. - 150 с.
10. Словарь иностранных слов / И. В. Лехин и др. - М., 1994. - 784 с.
11. Большой психологический словарь / ред.
Б. Г. Мещерякова, В. П. Зинченко. - М.,
2003. - С. 503.
12. Флоренский П. А. Особенное. - М., 1977. -320 с.
13. Мамардашвили М. К., Пятигорский А. М. Символ и сознание. - М., 1999. - 213 с.
14. Флоренский П. А. У водоразделов мысли. -М., 1990. - 439 с.
15. Дюркхайм К. О двойственном происхождении человека. - СПб., 1992. - 210 с.
16. Братченко С. Л. Экзистенциальная психология глубинного общения. - М., 2001. -197 с.
17. Буякас Т. М. Инициальный путь развития
личности: возможности психологической
работы // Вопросы психологии. - 2003. -№ 5. - С. 68-79.
18. Потанина Л. Т., Гусев А. Н. Связь образносимволического мышления с развитием ценностно-смысловых представлений личности // Вопросы психологии. - 2008. -№ 2. - С. 30-41.
19. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. - М., 1979. - С. 281-307.
20. Славская А. Н. Личность как субъект интерпретации. - Дубна, 2002. - 239 с.
21. Салмина Н. Г. Знак и символ в обучении. -М. : Изд-во МГУ, 1988. - 285 с.
22. Хоружий С. С. Философский символизм Флоренского и его жизненные истоки // Историко-философский ежегодник-88. - М. : Наука, 1988. - С. 180-201.
23. Бьюдженталь Д. Наука быть живым. - М., 1998. - 210 с.
24. Томэ Х., Кэхеле Х. Современный психоанализ. - М., 1996. - Т. 1. - 575 с. ; Т. 2. -774 с.
25. Гайденко П. П. Экзистенциализм // Философский энциклопедический словарь / ред. Л. Ф. Ильичев и др. - М., 1983. - С. 788.
26. Гаврилова Т. П. Понятие эмпатии в зарубежной психологии // Вопросы психологии.
- 1975. - № 2. - С. 17-25.
27. Ильичева И. М. Духовность в зеркале философско-психологических учений. - М.,
2003. - 204 с.
28. Лабунская В. А. и др. Психология затрудненного общения. - М., 2001. - 285 с.
29. Леонтьев Д. А. Симбиоз и адаптация или автономия и трансценденция: выбор личности в непредсказуемом мире // Личность в современном мире: от стратегии выживания к стратегии жизнетворчества / ред. Е. И. Якута. - Кемерово, 2002. - С. 3-34.
30. Юсупов И. М. Психология взаимопонимания.
- Казань, 1991. - 191 с.
31. Анцыферова Л. И. Архетипическая теория развития личности К. Г. Юнга // Психологический журнал. - 2000. - № 3. - С. 10-19.
32. Франкл В. Доктор и душа. - СПб., 1997. -286 с.
33. Леонтьев Д. А. Духовность, саморегуляция и ценности // Гуманитарные проблемы современной психологии. - Таганрог, 2005. -С. 11-21.
34. Эммонс Р. Психология высших устремлений.
- М., 2004. - 414 с.
35. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание.
Личность. - М., 2004. - 304 с.
