CC BY
10УДК 159.9
DOI 10.25688/2223-6872.2019.31.3.08
ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ В РОССИИ НАЧАЛА XIX ВЕКА. А. С. ЛУБКИН
Продолжение, начало см. № 2 (26), 2018
Д. В. Иванов,
НГПУ, Новосибирск,
ivanovdirkutsk@yandex.ru
В статье рассматриваются ведущие идеи одного из видных деятелей российского просветительства А. С. Лубкина, внесшего свой вклад не только в развитие отечественной психологической мысли в самом начале XIX столетия, но и в формирование самой системы психологических понятий в России. В его жизнетворчестве выделяются два больших этапа. Первый из них (1792-1801) связан с его становлением как философа и философствующего психолога, прохождением лет ученичества и опробованием себя в качестве учителя и наставника. Второй этап (1801-1815) — когда у него появляется возможность не только обобщить свои философские и психологические идеи и взгляды, но также текстуально их представить для широкой аудитории.
Лубкин работал над созданием целостной концепции, способной объяснить в нем, определить место человека в мире, решить вопрос рационального и чувственного. Психологические вопросы явились основанием этой концепции, они придавали ей законченность. В своих психологических умозаключениях он следовал традиции, пришедшей из философского века (А. С. Пушкин) вместе с творчеством В. Н. Татищева, М. В. Ломоносова. Я. П. Козельского, Н. И. Новикова, А. Н. Радищева. Лубкин, выступающий продолжателем сенсуалистической теории мировосприятия, и сам формировал традицию критического рассмотрения достижений мировой философской (и психологической) мысли, в частности кантианских методологических посылок, не позволявших выходить на уровень построения материалистически ориентированной психологической теории.
В своих сочинениях Лубкин использует понятие «психология», прочно вводя его в профессиональный тезаурус своего времени. Он обращается к описанию психологических феноменов (ощущений, восприятия, представлений, памяти, воображения, внимания, мышления, эмоций, воли, речи). Здесь прослеживается система понятий, свойственная тому времени.
Важным концептом лубкинской системы психологических взглядов является человеческое мышление, умственное познание. Просветитель искал способы усовершенствовать организацию «умствования» и развития правильного мышления человека. Лубкин уверен в самой идее развития мышления от самых простейших начал до глубоких и истинных умозаключений в рассуждениях человека.
Показательным является также то, что мыслитель отмечает выраженные индивидуальные различия у людей, имеющих различный природный потенциал в проявлениях памяти, воображения, мышлении и т. д.
Согласно взглядам Лубкина, человек способен бороться за осуществление своей собственной жизни, достичь истинного благополучия, «приличного» его духовной природе. Критерием и условием борьбы становится нравственное усовершенствование собственной природы человека.
В статье для систематизации основных материалов и источников применяется историко-психо-логическая реконструкция, библиографический метод, а также психологическая интерпретация идей и взглядов российского просветителя.
Ключевые слова: психология; кардиогностический принцип; естество; человеческая природа; потенциал человека; система психологических понятий; концепция; словопрения; борьба; человек борющийся; истинное благополучие.
Для цитаты: Иванов Д. В. Психологическая мысль в России начала XIX века. А. С. Лубкин // Системная психология и социология. 2019. № 3 (31). С. 76-93. DOI: 10.25688/2223-6872.2019.31.3.08
Иванов Денис Васильевич, кандидат педагогических наук, доцент кафедры общей психологии и истории психологии Новосибирского государственного педагогического университета, Новосибирск.
E-mail: ivanovdirkutsk@yandex.ru
© Иванов Д. В., 2019
УДК 159.9
DOI 10.25688/2223-6872.2019.31.3.08
PSYCHOLOGICAL THOUGHT IN RUSSIA IN THE EARLY XIX CENTURY.
A. S. LUBKIN
D.V. Ivanov,
NSPU, Novosibirsk,
ivanovdirkutsk@yandex.ru
The article discusses the leading ideas of one of the prominent figures of Russian enlightenment A. Lubkin, who contributed to the development of Russian psychological thought in the early 19th century, in the formation of the system of psychological concepts in Russia. In his creative work there are two major stages. The first of them (1792-1801) is associated with his formation as a philosopher and philosophizing psychologist, passing apprenticeship and testing himself as a teacher and mentor. The second stage (1801-1815) is, when he has an opportunity not only to generalize his hilosophical and psychological ideas and views, but also to present them textually to a wide audience.
Lubkin worked on the creation of a holistic concept that can explain the world, able to determine the place of man in the world, to solve the problem of rational and sensual. Psychological questions were the basis of this concept, they gave it completeness. In their psychological reasoning he followed the tradition that came from the philosophical century (A. S. Pushkin), together with the creation of V. N. Tatishchev, M. V Lomonosov. IA. P. Kozelsky, N. I. Novikova, A. N. Radishchev. Lubkin, who is the successor of the sensualist theory of world perception, himself formed the tradition of critical consideration of the achievements of the world philosophical (and psychological) thought, in particular, the Kantian methodological assumptions that did not allow to reach the level of building a materialistic-oriented psychological theory.
In his works Lubkin uses the concept of psychology, firmly introducing it into the professional thesaurus of his time. He refers to the description of psychological phenomena (sensations, perception, ideas, memory, imagination, attention, thinking, emotions, will, speech).
A system of concepts typical of the time is traced there. An important concept of Lubkin's system of psychological views is human thinking, mental cognition. The educator was looking for ways to improve the organization of thinking and the development of correct thinking.
Lubkin is confident in the very idea of the development of thinking from the simplest beginnings to the deep and true conclusions in human reasoning. It is also significant that the thinker notes clear individual differences in people with different natural potential in the manifestations of memory, imagination, thinking, etc. According to the views of Lubkin, man is able to fight for the implementation of his own life, to achieve true good, corresponding to his spiritual nature. The moral improvement of their own human nature becomes criterion and condition for the fight.
The article uses historical and psychological reconstruction, bibliographic method, as well as psychological interpretation of the ideas and views of the Russian educator to systematize the main materials and sources.
Keywords: psychology; cardiodiagnostic principle; nature; human nature; human potential; a system of psychological concepts; the concept; disputations; fighting; man fighting; true prosperity.
For citation: Ivanov D. V. Psychological thought in russia in the early XIX century. A. S. Lubkin // Systems Psychology and Sociology. 2019. № 3 (31). P. 76-93. DOI: 10.25688/2223-6872.2019.31.3.08
Ivanov Denis Vasilievich, PhD (pedagogics). Docent at the department of General Psychology and History of Psychology of the Novosibirsk State Pedagogical University, Novosibirsk, Russia.
E-mail: ivanovdirkutsk@yandex.ru
Введение
Современная российская история психологии занята поиском истоков своих оснований в предыстории становления, что позволяет говорить о неослабевающем интересе
к психологической мысли, видеть постоянно существовавший психолого-культурологический дискурс, поддерживавший тех, кто на протяжении веков заявлял о своем желании раскрыть и донести идею о человеческой душе до стремящихся проникнуть в эту тайну
современников. Целостно и полно составленное представление о таких основаниях будет способствовать выявлению зоны роста в современном психологическом знании [37: с. 5].
В подобном плане понимания зон роста психологического знания в России в начале XIX столетия явились сочинения и труды интересного и оригинального мыслителя А. С. Лубкина, чьи заслуги в области психологической мысли не оценены еще в должной степени. Тем не менее его идеи оказались важными для становления отечественной психологической мысли начала XIX в., а желание донести до читателей через поколения мыслящих людей выработанную им канву психологических взглядов и теорий, так или иначе, исполняется [28].
Важные этапы жизнетворчества
Российского ученого Александра Степановича Лубкина (1770/1771-1815) относят к лагерю просветителей [29: с. 135; 30: с. 30-31], его принято называть автором «оригинальной мировоззренческо-философской концепции» [11: с. 13], подчеркивая тем самым самобытность и креативность этого исследователя, внесшего серьезный вклад и в психологическую мысль своего времени, а также «первым русским критиком Канта» [15: с. 59]. Его, зрелого философа-материалиста [23: с. 151], хотя и воспитанника духовной школы [48: с. 150], видят в числе тех выдающихся деятелей просвещения, чьи идеи и работы повлияли на ход формирования умонастроения последующих поколений значимых для России мыслителей [29: с. 135; 30: с. 30-31]. Философские и психологические идеи Лубкина были востребованными в тот период отечественной истории общественной мысли, когда «дней Александровых прекрасное начало» [35: с. 196] еще служило ориентиром для начинаний и творческой активности личности, однако в дальнейшем эти идеи оказались в сумерках аракчеевщены, когда фактически власть над движимым и недвижимым в России перешла к ярому крепостнику генералу А. А. Аракчееву [6: с. 163], не терпевшему любого инакомыслия как в деятельностной, так и умственной сферах.
Автор «оригинальной мировоззренче-ско-философской концепции» родился в Костроме в семье духовного звания, и ему полагалось с детства осваивать навыки и умения церковнослужителя. Как документальные свидетельства сохранились воспоминания современников Лубкина, имевших в раннем возрасте сходную семейную ситуацию [14: с. 111-112; 22: с. 101-108; 31: с. 86-93]. Уже после пяти лет детей в таких семьях начинали обучать грамоте. Сперва они осваивали азбуку, как полагается при обучении славянской грамоте, буквослагательным методом [22: с. 28]. Учили их прежде всего читать по церковнославянским текстам, отличавшимся от русского литературного языка того времени. Получив навык чтения, начинали читать часослов, псалтырь, осваивали письмо. Им полагалось помогать старшим в церкви — петь и читать духовные стихи, участвовать в литургии. В семьях сохранялись традиционные средства и методы воспитания, сводимые в так называемую науку о «христианском жительстве».
Историк В. О. Ключевский, изучавший исконно русские традиции семейного воспитания, сохранившиеся в России и в ХУШ столетии, заметил, что наука о «христианском жительстве» содержала «кодекс сведений, чувств и навыков», о том, как полагается жить христианскому люду [20: с. 9]. Этот самый кодекс обосновывал то обязательное знание, которое необходимо было постигнуть ребенку (отроку), а именно: душевное, мирское и домовое строение. Представления о душевном долге, человеческом, гражданском общежитии и о «хозяйственном домоводстве» формировать в сознании ребенку помогал отец, обозначавший тем самым главный вектор в его воспитании. «Это было его домашнее царство, за которое он (отец. — Д. И.) нес законом установленную ответственность пред общественной властью: здесь он был не только муж и отец, но и прямо назывался государем (выделено автором. — Д. И.). Этот домовой государь был домашним учителем, его дом был его школой» [20: с. 9-10]. Воспитать нужно было сердце ребенка, привив ему нравственность, научив правильно решать социальные задачи. Здесь направляющим становился
кардиогностический принцип, нашедший свое выражение в психологии сердца, пришедшей из глубин Древней Руси и остававшейся актуальной в эпоху позднего Просвещения, особенно в кругу семей священнослужителей. Ребенку в такой семье прививалось понимание первоочередности чувственного перед рациональным восприятием картины мира: сначала — вера, а затем — знание. В этом случае можно сравнить похожее «начало жизни» Лубкина и его современника В. Ф. Малиновского, крупного просветителя, первого директора Царскосельского лицея, также родившегося в семье священника и начавшего свой путь в историю с таких же основ в первоначальном своем образовании [14: с. 111-112]. Начало жизненного пути этих российских просветителей имеет определенное сходство в построении мироощущения и мировиде-ния, что обеспечит и сходство продвигаемых идей о душе человека, его взаимоотношений с окружающим миром, использование похожих систем психологических понятий.
В Костроме, этом старинном русском центре, построено много церквей и монастырей. В ставшем знаковым для отечественной истории периода Смутного времени Ипатьевском мужском монастыре костромичи скрывали будущего первого царя династии Романовых — Михаила Федоровича. В Воскресенской церкви (на Дебре), построенной в особом, «народном начале» в русском зодчестве XVII в. [42: с. 325], с представленными на вратах стилистическими, сказочно красивыми изображениями льва и единорога, очевидно, бывал Лубкин, получивший социальный опыт того, что строгая церковная регламентация не может, в конечном итоге, воспрепятствовать полету свободной человеческой мысли ни в материальной, ни в социальной, ни в духовной культуре.
Сам Лубкин был отправлен, как и полагалось в то время представителю его сословия, в Костромскую духовную семинарию, где помимо богословских предметов изучались древние и современные языки, математика, история, философия, логика, психология. В списках и устном пересказе учащиеся семинарии прикасались ко многим источникам, но среди них и к тем, что составили золотой фонд русской психологической мысли, среди
которых «Поучение Владимира Мономаха» (XI в.), творения митрополита Никифора I (XI в.), «Пчела» (XII в.), «Толковая Палея» (XIII в.), «Диоптра» (XIV в.), макарьевские «Великие Четьи-Минеи» (XVI в.) и мн. др. Это позволяло обучавшимся составить мнение о генезисе отечественной философской и психологичсской мысли, близко касавшейся проблем человека, вопросов движения его души. Рассуждать о тех принципах (кардио-гностическом, апокалиптическом, утопическом), которые были основополагающими в отечественной психологии.
Костромской духовной семинарией в годы ученичества Лубкина руководил архимандрит Парфений (К. В. Нарольский), выпускник Славяно-греко-латинской академии с ее еще значимыми лихудовскими1 философско-психо-логическими традициями, который не только упорядочил преподавание наук в семинарии, но и способствовал тому, чтобы выпускники поступали в высшие богословские учреждения. Здесь, в Костромской духовной семинарии, Лубкин формируется как личность, стремящаяся постигнуть тайны бытия и объяснить для самого себя необходимость такого постижения.
Благодаря стараниям родителя, «споспешествованию» ректора семинарии и своей успешной учебе Лубкин был отправлен в Петербургскую духовную академию для подготовки в качестве учителя для своих земляков. Успешно закончив в 1792 г. полный академический курс, он и был направлен в костромскую семинарию, где должен был обучать юношество основам математики и немецкого языка. В 1797 г. ему доверили читать курс философии, где необходимо было объяснять законы божественного мироздания и места человека в нем, рассуждать о психологических явлениях на понятном для семинаристов языке. В это время Лубкин формируется как исследователь, углубленный в современные ему философские и психологические представления; интересы его носят просветительский характер: разнообразные познания сочетаются с потребностью ясно и полно донести их до слушателей.
1 Ученые монахи, братья Иоанникий и Софро-ний Лихуды, стоявшие у истоков этой академии.
В 1801 г. Лубкина — талантливого лектора и учителя — переводят в Петербургскую армейскую семинарию преподавать философию и логику, а затем, замечая преподавательский пыл, назначают ее ректором. Здесь заканчивается первый этап жизнетворчества Лубкина, позволивший ему подготовиться к дальнейшей просветительской деятельности на разных ступенях образовательной сферы.
С переездом вчерашнего «воспитанника духовной школы» [48: с. 150] в императорский Петербург начинается новый этап в жизни и творчестве Лубкина — «зрелого философа-материалиста» [23: с. 151], связанный с возможностью широкого распространения собственных философских взглядов и систематизации психологических идей, который продлится до его смерти в 1815 г.
Глубокий интерес к вопросам познания мира и субъекту познания — человеку, освоение философского и психологического профессионального тезауруса приведет впоследствии Лубкина к написанию ряда работ, оставивших след в отечественной общественной, в том числе психологической, мысли. Среди этих значимых работ «Письма о критической философии» (1805) и «Начертание логики» (1807) [25-28; 38: с. 25-144]. Историко-психологическая реконструкция философско-психологических представлений и высказываний самого лубкинского «текста» позволяет выявить общий круг значимых для этого мыслителя авторов, среди которых значатся как западноевропейские: Платон, Г. Лейбниц, Хр. Вольф, И. Фихте, И. Кант, Р. Декарт, Т. Гоббс, Ш. Монтескьё, Ж.-Ж. Руссо, Э. Кондильяк, П. Гольбах, так и отечественные: В. Н. Татищев, А. Д. Кантемир, Я. П. Козельский, М. В. Ломоносов, Н. И. Новиков, А. Н. Радищев.
Мироощущение открытости человека к познанию, выход за пределы установленного теологического видения человеческого бытия и души человека привели к тому, что Лубкин с его высшим богословским образованием уже тяготится строгой церковной регламентацией преподавания в духовных школах. В 1806 г. он уволился из духовного ведомства и перешел работать в Санкт-Петербургский педагогический институт,
светское учебное заведение, смотрителем за поведением обучающихся, среди которых были и остававшиеся близкими ему по семейным условиям и по духу выпускники семинарий, стремящиеся к светским основам знания. Таким семинаристом, продолжившим здесь свое обучение был и А. П. Куницын, известный в будущем профессор, царскосельский учитель «этоса борьбы» в России (военных, поэтов и декабристов) начала XIX в., «направивший общий поток философско-психоло-гических идей о природе человека, его борьбе и взаимоотношений с миром и обществом себе подобных» [13: с. 105]. Куницыну оказались близки и те идеи, которые проповедовал Лубкин в своих научных произведениях. Близкими они оказались по общему просветительскому взгляду на человека и общество им созданное.
В 1805 г. по просьбе редакции журнала «Северный вестник», которым руководил член Российской академии И. И. Мартынов, где даже публиковались отрывки радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву», в августовскую и сентябрьскую его книжки Лубкин подготовил «Письма о критической философии» [25; 26], в которых подвергает критики методологические положения немецкого мыслителя Иммануила Канта (1724-1804) из «Критики чистого разума» (1781), а следовательно, и его представления философско-психологического характера [18]. Лубкин, хорошо знающий немецкий язык, «первый русский критик Канта, а вместе с тем и немецкого классического идеализма вообще» [15: с. 59], становится известен отечественной интеллектуальной аудитории. Происходит это в период активного увлечения российскими интеллектуалами немецкой философией (и психологией).
О Канте в России, где со времен Петра I, ориентированного на дело, многие хорошо владели немецким языком, подходящим для его исполнения, было известно уже в 80-90-х гг. XVIII столетия. Гёттингенский ученый Людвиг Мельмах активно распространялся о кан-товском учении в Московском университете в 1793-1794 гг. Профессор этого же университета И. М. Шаден подхватил саму идею знакомства «московского ученого круга» с началами кантовской философии [15: с. 52].
В своем письме из Кёнингсберга (от 19 июня 1789 г.) русский интеллектуал, философ и будущий историк государства российского Н. М. Карамзин рассказывает о своем посещении глубокомысленного, тонкого метафизика «славного Канта»: «Домик у него маленький, и внутри приборов немного. Все просто, кроме <...> его метафизики» [19: с. 100; 102]. Работы Канта выписываются из-за границы, переводятся и издаются, он самый читаемый новый философ в Петербургской Императорской Публичной библиотеке [15: с. 53]. Уже и М. М. Сперанский, ставший на короткое время властителем дум русского императора Александра I, рассматривает кантианские идеи в качестве методологических основ собственных умозаключений и готовящихся реформ [15: с. 54].
Лубкинскую критику кантианства всегда предполагают рассматривать как продолжение «линии Радищева» (З. А. Каменский), который стоял на материалистических позициях в философии и при котором психологическая мысль философского века достигла своей вершины (А. В. Петровский). Лубкин в «Письмах» говорил о познаваемости мира человеком, о том, что последний «ощущает свое бытие», «чувствует продолжение оного.» [25: с. 192]. Статьи Лубкина, его «Письма о критической философии» [25; 26], представляющие большой теоретический интерес, говорят также о высоком уровне развития русской философии в начале XIX в. [23: с. 152], что подтверждает и успешные его начинания в области психологической мысли.
Встреча с попечителем Казанского учебного округа, инициатором открытия здесь университета, одним из первых русских академиков, астрономом и математиком, чье имя стоит рядом с именами крупнейших деятелей в сфере образования в философского века — В. Н. Татищевым, Ф. Прокоповичем, М. В. Ломоносовым, С. П. Крашенинниковым — С. Я. Румовским (1734-1812), который приметил активное рвение к просветительскому «делу российского юношества», глубокие познания в философии у «смотрителя за поведением» из Санкт-Петербургского педагогического института, решила дальнейшую судьбу Лубкина. Попечитель Румовский
перевел Лубкина в Оренбургскую губернию и назначил директором училищ (1810). А уже в 1811 г. он же предлагает занять Лубкину кафедру философии в Казанском университете, ставшую вакантной после кончины ординарного профессора практической философии К. Т. Фойгта (1763-1811) [10: с. 289]. Ранние исследователи истории Казанского университета отмечают душевный подъем, который сопутствовал Лубкину в момент принятия предложения Румовского о занятии вакантной кафедры. Лубкин писал, что он сочтет такое назначение за «особенную милость и благодеяние», поскольку он «никогда не терял из виду искать и пользоваться случаем, дабы начатое <.> а несколько и ныне продолжаемое» им дело по части «философии. усовер-шить и привести к окончанию» [цит. по: 10: с. 289]. Лубкин, как показывает отрывок из этого документального подтверждения его отношения к предложению занять кафедру, связывает себя и «философские проблемы» воедино и ставит задачу по созданию фило-софско-ориентированной концепции человека и его бытия.
На кафедру умозрительной и практической философии Казанского университета Лубкин, не имея ученой степени, пришел в качестве адъюнкта. Позже, должность адъюнкта в российских университетах в середине XIX в. была фактически заменена должностью доцента.
Лубкин с энтузиазмом исполнял обязанности ведущего лектора, читая учебный курс, в ходе которого он «восходил» от логики к «умозрительной», а затем к «нравственной» философии, причем «исключительно по своим собственным запискам» [10: с. 289].
Согласно Университетскому уставу 1804 г., дарованного правительством Александра I, движущегося в сфере образования еще по инерции екатерининских заветов, профессорам разрешалось «избирать книгу своего сочинения или другого известного ученого мужа» [39: с. 44]. Книгу, избранную для преподавания, необходимо было представить на рассмотрение и утверждение в качестве базисного учебного пособия. Известно, что студенты при изучении философии и логики пользовались работами Лубкина [29: с. 135; 30: с. 30-31], что позволяет говорить о широкой
распространенности взглядов российского просветителя.
Лубкин во время своей университетской работы много пишет и переводит с тем, чтобы познакомить студентов с мировыми философ-ско-психологическими идеями. В аудиториях Казанского университета его лекции слушал Н. И. Лобачевский. Исследователи отмечают, что на становление мировоззрения великого математика повлияли идеи и взгляды этого российского просветителя [17: с. 344-345; 29: с. 135; 30: с. 30-31; 45: с. 26, 72].
Помимо работы в университете Лубкин соглашается исполнять обязанности инспектора казанской гимназии (1812-1815), следить за нравственным совершенствованием здесь обучающихся и ростом учительского мастерства у обучающих. Он пользуется случаем донести до большего числа слушателей, еще не пришедших в «университетские залы» свое представление о мире и месте человека в нем.
В 1814 г. Лубкина переводят на должность экстра ординарного профессора, т. е. вне общего плана и созданного порядка, а в 1815 г. — в ординарные профессора Казанского университета.
Известно, что в последние годы жизни в качестве исполнения обязательств перед пригласившим его преподавать в Казань Ру-мовским Лубкин работал над крупным трудом («Начертание метафизики»). Это стало отражением той большой мечты, которая вела отечественных просветителей предшествующих ему поколений в их попытках создания целостной концепции, способной объяснить мир, определить место человека в мире, решить вопрос «рационального и чувственного». Психологические вопросы, здесь возникающие, сердцевина этой концепции, придающая ей законченность. Спустя столетие с начала петровского разрешения светским лицам заниматься философией и психологическими вопросами, Лубкин как один из «лагеря просветителей», открыто ими интересовавшийся, критиковавший идеалистические взгляды на мир и познание его человеком, стоял у истоков создания подобной концепции. Известно, что он не только стоял у истоков, но и написал трактат «Начертание метафизики» (в 4 ч.), хотя и не увидевший свет и не попавший в руки широкому читателю.
После смерти Лубкина в 1815 г. не осталось его прижизненного изображения, так же как нет его у просветителей Я. П. Козельского, И. П. Пнина, П. М. Любовского, А. П. Куни-цына и др. Осталось то «разумное, доброе, вечное» дело, которое позволяет видеть сквозь время светлый образ мыслителя, подвижника просветительской работы в России.
Необходимо заметить, что Лубкин, в силу не совпавшего своего жизненного пространства и конкретно-исторического времени, не разделил участи других просветителей, например участников дела о «вольнодумствующих философах», занимавшихся и психологическими проблемами, — А. П. Куницына, А. И. Галича и др., которых изгнали из Петербургского университета [12]. Избежал он также участи всех профессоров философии, попавших в прокрустово ложе церковного реванша относительно права заниматься философскими (и психологическими) вопросами в России. В 20-х гг. XIX в. светское мировидение по всем учебным заведениям России оказалось под запретом после петровского разрешения на иной, нежели сугубо церковный взгляд на человека и его душу. Обскуранты в сфере образования, а их, прикрывавшихся мистической традицией, ждущих своего часа наступления на достижения философского века в деле просвещения, оказалось много, в качестве контрреформ выбрали наступление на философию, способную расширить горизонты сознания человека, верно считая ее политически опасной и идеологически вредной.
Наступившая в Казанском учебном округе «метафизическая зима» с приходом сюда в качестве попечителя резонера Л. М. Магницкого, о котором вспоминают его современники как о «хитром и расчетливом плуте», который «насмехался над всем на свете, дурачил кого мог и пользовался слабостями и глупостью людей» [8: с. 294], стала своего рода предвестником начавшегося разгрома Казанского университета. «Начертание метафизики» Лубкина, еще не изданное окончательно, в 1819 г. было изъято Магницким и с его печатью отправлено в хранилище. Вдова Лубкина ходатайствовала относительно этого труда «в пользу его сирот», но безуспешно [10: с. 291]. Уже после постыд-
ного падения Магницкого, в 1828 и 1841 гг. были предприняты попытки открыть доступ к наследию Лубкина, но они не увенчались успехом. Имя Лубкина в XIX в. было практически забыто. Позже такой авторитетный источник, как «Энциклопедичесий словарь», изданный Ф. А. Брокгаузом и И. А. Ефроном на рубеже XIX и XX вв., разместивший в 18-м томе статью о профессоре философии Лубкине, ошибается как в библиографических, так и биографических его данных [49: с. 54]. Прошло чуть больше восьмидесяти лет после ухода Лубкина из жизни, а уже требовалось вмешательство изыскательского характера для восстановления всех его биографических и библиографических данных.
Само творчество Лубкина стало доступно для широкого изучения только в XX столетии [38: с. 7-144]. Он — автор «оригинальной мировоззренческо-философской концепции» (М. М. Зарипов) — вернулся в историю отечественной общественной и психологической мысли вместе с Я. П. Козельским, декабристами и А. Н. Радищевым, А. П. Ку-ницыным, И. П. Пниным, В. Ф. Малиновским, П. М. Любовским и др. [28].
Проведенный библиографический анализ небольшого публикационного эшелона аналитической литературы, касающейся творческого наследия Лубкина, показал, что философским его аспектам в ряде работ уделено внимание, а его психологическим идеям и взглядам — практически нет [5: с. 5, 44, 51; 10: с. 289-291; 11: с. 8, 13,14; 15: с. 59-61; 17: с. 111-116, 149-153, 161-162 и др.; 23; 24: с. 23, 24; 29: с. 135; 30: с. 30-31; 45: с. 26, 72 и др.; 46: с. 10; 47; 48: с. 150-151]. Между тем его идеи и взгляды заслуживают специального рассмотрения. Они в целом есть указание на непрекращающийся поиск российской психологической мыслью ответов на ряд важнейших вопросов о человеке, его душе, взаимосвязи с миром и обществом.
А. С. Лубкин о психологии человека
Интерес к психологическим вопросам в начале XIX столетия, во времена творческой активности А. С. Лубкина, был велик [1;
2: с. 18-79; 3: с. 245-264; 4; 7: с. 77-338; 15; 16; 21; 34; 39; 40: с. 75-87, 164-168; 43: с. 19-22; 44: с. 361-395, 403-408; 46: с. 10-11; 50: с. 231-238; 51: с. 160-163]. В связи с этим историк русской психологии Б. Г. Ананьев когда-то писал: «Ставя вопрос об особенных судьбах русской психологии, мы имеем возможность опираться на известные традиции и тенденции, которые имелись у лучших передовых русских мыслителей и исследователей в области психологии в XVIII и XIX столетиях» [1: с. 47]. Отечественные просветители искали толкования и объяснения человеческой природе, возможностям человека. Все происходило на фоне просвещенческого воодушевления от осознания «великости потенциала человеческой природы», когда поэты-философы уже заявили об этом открыто. Так, например, А. Х Востоков в своем стихотворении «К фантазии» (1798) писал: «Высок твой ум. Свое постиг ты естество!» [33: с. 209], а вслед за ним И. П. Пнин в оде «Человек» (1805): «Природы лучшее созданье.. .Ты царь земли — ты царь вселенной» [33: 99-100]. Однако, несмотря на поэтические озарения, лучшим российским мыслителям еще предстояло создать науку психологию, которая попытается проникнуть в суть естества человека.
К лучшим и передовым русским мыслителям XIX в., самого его начала, можно с полной уверенностью отнести профессора Лубкина, искавшего объяснение человеческой природе, опиравшегося в своих психологических рассуждениях на просветительские традиции, пришедшие из философского века вместе с наследием В. Н. Татищева, А. Д. Кантемира, М. В. Ломоносова, Я. П. Козельского, Н. И. Новикова, А. Н. Радищева. Так, например, Радищев отстаивал идею о единстве времени и пространства, что важно для разработки дальнейших психологических вопросов, возникающих у человека в этом мире и в это время, о познаваемости мира и подчеркивал важнейшую роль чувственности в процессе познания [36: с. 440-441, 444-445, 458 и след.]. Лубкин, «зрелый философ-материалист» (И. Н. Кравец) [23: с. 151], которого ставят вослед за Радищевым в тот же ряд отечественных просветителей, сам форми-
ровал традицию критического рассмотрения достижений мировой философской (и психологической) мысли, в частности кантианских методологических посылок [18], не позволявших выходить на уровень построения материалистически ориентированной психологической теории. Здесь можно отметить, что М. Дессуар, рассматривая историю немецкой психологии этого периода, подчеркивал, что И. Кант понимал душу как отделенную от природы, приближенную к божественному существу, поднятую в сверхчувственный мир [9: с. 133], как то, что невозможно исследовать. Историк психологии В. А. Якунин считает, что критическое отношение Канта к психологическим вопросам стимулировало «поиск новых подходов и средств в области психологии на последующих этапах ее развития» [50: с. 251]. Сам Кант говорил, что психология возможна в том случае, если она исходит из «трансцедентального применения рассудка, которое исключает всякую примесь опыта» [18: с. 372]. Лубкин же настаивал на познаваемости мира и человеческой души. По его мнению, человеку свойственно абстрактное мышление [27: с. 78], позволяющее ему познавать свою сущность и свое место в мире.
В своих сочинениях Лубкин использует понятие «психология», которая своим предметом видит «изъяснение сил и способностей души человеческой» [38: с. 33]. Причем видит Лубкин психологию не только как радищевскую науку о душе [36: с. 253], но и как выражение душевных сил (способностей) в действиях. Наряду с лубкинским понятием психологии еще присутствует в традициях описание, хотя уже и отходит на второй план по значимости в психологической мысли начала XIX в. «сердцеведения», «душесловия», «пнеуматики», «пневматологии», «естественной психологии», «рациональной психологии» «учения о душе». Лубкину, воспитаннику духовной школы [48: с. 150] понятие «психология» оказалось близким, поскольку в стенах духовных семинарий и академий, хранивших лихудовскую традицию, оно объяснялось и толковалось. Душа, по мнению Лубкина, проявляет себя в том, что «мыслит» и «хочет». Способность мыслить — способ-
ность познавать — операционализирует-ся как «разум». Способность «хотения» реализуется как «желание» и «отвращение», рассматривается еще и как «способность деятельная» [38: с. 37]. В целом же Лубкин начинал приходить к пониманию того, что душа человека как естественный центр всей его психической жизни — «попросту психика», которая «тесно связана» с его телом [17: с. 230]. Связь души и тела «естественна», она не только «механическая, но и механико-физическая». Душа в известной мере управляет телом (тело — ее орган). Физиологические функции, сама телесная организация оказываются ей подвластны. Процессы, происходящие в организме человека, взаимосвязаны и зависят от материальной организации, состояния внутренних органов и всего происходящего во внешнем мире. Психика становится объективной реальностью, которую можно наблюдать. Лубкин приходит к пониманию этого, обращаясь к накопленному в истории философской, естественно-научной и психологической мысли опыту относительно соотношения души и тела. Отметим, что у Лубкина появляется общая методология понимания психических явлений, пусть и базирующаяся на традициях психологической мысли, привнесенной предшествующими поколениями просветителей. Это позволяет Лубкину не потерять ход профессиональной психологической мысли, сводить воедино ряд системных понятий для обучающихся мыслить подобным образом. Психическое для этого мыслителя становится реальностью, которую можно хотя бы описать. Он видит человека в контексте его бытия, означенного связью пространства и времени как реальности этого бытия [26: с. 304]. Им предпринимается попытка поиска источника и причин возникновения психической реальности внутри общей единой линии психической жизни человека.
Построение системы психологических взглядов у Лубкина начинается с понятий ощущения и самоощущения человека — «самоощущение предполагает и ощущение того, что в нас есть» [38: с. 37]. Здесь он выступает продолжателем отечественной сенсуалистической традиции, которую
помимо прочих утверждали на протяжении философского века Я. П. Козельский, А. Н. Радищев и др. Ощущение внешних вещей становится, по мнению Лубкина, «чувствованием» [38: с. 37]. Человеческие ощущения приводят к познавательному обогащению наличного чувственного знания индивида о предметах его окружающих. Лубкин ответственно замечает, что ощущения имеют своим источником «чувственные органы нашего тела», «начало их в мозгу». Он настаивает на том, что и запах, и вкус, и ощущение мягкости и твердости находятся в зависимости от состояния органов чувств [25: с. 187-188]. Происходящие изменения с этими органами влекут за собой и изменения в представлениях о качествах исследуемых ими предметов. «Чувствования» и «понятия» меняются в соответствии с происходящими изменениями в органах чувств человека. Луб-кин подчеркивает, что для того чтобы человек мог «хорошо ощущать предметы», необходимо иметь здоровые и неповрежденные «чувства», находиться на «настоящем» расстоянии от воспринимаемых и ощущаемых предметов, преодолеть препятствия «для ощущения предметов надлежащим образом». Предостерегает относительно правильного «употребления чувств». Так, предмет необходимо изучать разными «чувствами», не спешить с выводами, делая «приличные опыты», из которых «выводить осторожные последствия» [38: с. 82]. Считает, что восприятие предметов окружающего мира, ими вызваное, понимается в неразрывной связи с ними, становится своего рода живыми «чувствованиями». Такое восприятие отличается живостью, полнотой, яркостью образов, зависит от состояния (здоровья) человека, его эмоционального настроя, скопившихся переживаний. Опыт восприятия мира должен длиться и повторяться в течение человеческой жизни.
При опытном изучении мира, считал Луб-кин, возможны достоверные построения представлений о действительности. Представления порождаются идеями (иначе — «мыслеобра-зами») и их свойствами в тот момент, когда они уже не воздействуют на органы чувств человека, хотя ранее воздействовали, были даны в ощущениях и восприятии. Мыслитель
пишет о том, что общее свойство всех представлений «есть то, что мы о представляемых предметах судим положительно», иными словами, «приписываем им то, что в них есть» [26: с. 306]. Представления, или «мыслеобра-зы», если рассматривать их так, становятся активными в ходе созерцания мира, наблюдений, познания себя, иначе — перцептивного творчества. Человек должен быть сосредоточен и устремлен к формированию представлений. Одна из важных задач, вытекающих отсюда, заключается в правильной организации этой сосредоточенности человека.
Лубкин надеется на верность человеческой памяти, удерживающей «мыслеобразы» («воспоминание», «припоминание», «забвение»). Представления памяти позволяют обобщать и уточнять какие-либо особенности представляемых предметов («ясные» или «темные»). В такой закономерности памяти, как забвение, Лубкин предлагает выделять совершенное забвение, когда известную вещь «опять представить не можем», и несовершенное, когда вещь, «прежде нами чувствованную, хотя и представляем», но не можем вспомнить, «какая она или как ее чувствовали» [38: с. 40]. Память становится «ответственной» за сохранение единства времени жизни индивида, «суть потребности бытия времени и пространства» [26: с. 304]. Воспоминание понимается как способность забытые («потемневшие») идеи посредством «соединения некоторых с оными» узнавать, «превращать в ясные» [38: с. 41]. Лубкин как психолог здесь больший акцент делает на процессуальности памяти, подчеркивая тем самым слияние памяти с другими психическими феноменами (восприятием, мышлением, воображением, речью), внося в них собственные изменения, связанные с преобразованием и реконструированием.
Особо Лубкин связывает процессы памяти и воображения человека. Представления воображения следуют друг за другом, но источником их являются те объекты, которые породили такие представления. Если не будет в опыте человека объективных вещей, то не будет самой возможности рефлексировать относительно них (человеческому сознанию, другими словами, нечего будет
отражать). Воображение человека — репродуктивный и творческий деятельный процесс, позволяющий воспроизводить и создавать новые образы. Воображение помогает человеку преобразовывать одни образы в другие. Новые идеи, «в воображении произошедшие», предстают как фантазии. «Невозможные выдумки» становятся мечтами [38: с. 42].
Присутствует в наследии Лубкина и понятие «внимание», под которым он предлагает видеть «углубление», сосредоточенность на определенных свойствах вещей, устремление к лучшему их познанию [38: с. 48]. Причем он видит «углубление» даже как «философское вникание» в суть познания. Для развития внимания человеку необходимо искренне стремиться к познанию этой вещи, «совершенство чувств» (здоровые органы чувств), тщательно сосредоточиваться, не отвлекаясь на что-либо другое, соотносить собственное мнение при изучении явления или вещи с мнением других. В большинстве случаев речь идет о произвольном внимании, связанном с усилием воли человека, а также о послепроизвольном, когда возникает интерес к выполняемому действию, «познанию вещи».
Важным понятием лубкинской системы психологических взглядов является человеческое мышление. Собственно тому, как мыслить, как организовать свое умствование, посвящен труд Лубкина «Начертание логики» (1807) [27; 28; 38: с. 25-144]. Этот труд просветитель указывал как основной при «ходатайстве о присвоении ему звания ординарного профессора» в Казанском университете в 1815 г. [17: с. 344]. Здесь отмечается глубокая уверенность в силе рационального в мышлении человека, ориентирующего на познание истины, соответствие его собственной духовной природе. Ум человека, сам процесс умствования уникальны, зависят от потенциальных возможностей и правильно выстроенной организации. Мышление становится важнейшим элементом в структуре способностей души (психики) человека. Лубкин уверен, что способности ума направлены на то, чтобы «о вещах познания» человек получал «ясность, твердость, основательность и определенность» [38: с. 59]. Умствование становится динамическим
включением в различные психические процессы, оно связывается с осознанием чувственных образов, созданием текстуального их воспроизведения и представления окружающим. Умствование порождает «продукты» мышления, организуемые в логически стройную систему мыслей-идей, которые благодаря языковому оформлению, доносятся до других. Лубкин отмечает операционализированность мышления смысловым содержанием и абстракциями — «знаками идей». Он выделяет и конкретные операции, среди которых: сравнение, анализ («раздробление») и синтез («собирание»), обобщение и классификация («распределение на классы») и абстрагирование («отвлечение»), систематизация [38: с. 42-43]. Оперирование идеями как категориями, классами и системами вещей — объектов, основанное на сенсуалистическом мироощущении, отражает динамику интеллектуальной жизни каждого конкретного человека. Умствование индивида в ходе его жизни приобретает различные по выраженности способы существования, которые зависят от потенциала человека, его активности («ясности опытного и умственного познания») и опыта («зрелости-незрелости»). Лубкин пытается усовершенствовать способы организации умствования и развития правильного мышления человека. Просветитель уверен в самой идее развития мышления от самых простейших начал до глубоких и истинных умозаключений в рассуждениях человека о внутренней природе чувственных и абстрактных вещей, о должностях и правах, основанных на естестве и отношения наших к другим [38: с. 103]. Ясность в мышлении человека возникает, по утверждению просветителя, в тех случаях, когда умозаключения, выводимые из опытов и наблюдений буду «согласны» между собой, тождественны результатам, полученным другими искателями истины, а они сами — проверяемы, когда «ошибку ложного последствия» без «труда открыть можно» [38: с. 98]. Психологический аспект изучения Лубкиным зрелого мышления, умственной деятельности человека взаимоувязывается с характеристиками ее этапности, начиная с оценки и обнаружения проблемных моментов («темных мест», заблуждений и предрассуд-
ков) и до момента разрешения возникших вопросов, причем по разработанному им алгоритму [38: с. 63-135].
Лубкин видит индивидуальные различия людей в их потенциальных возможностях («различие умов и способностей делает то, что оные почти у каждого имеют более или менее отличное знаменование» [38: с. 99]). Различия обнаруживаются в процессах памяти, воображения, мышления («рассудительности») [38: с. 44-45].
В понимании эмоций (чувств) человека Лубкин выделяет их базовую оценочную функцию, а также видит полезность сигнальной и регулирующей функций, которые необходимы в ходе умственной деятельности человека. Выражает надежду на то, что «души нашей сознание» [38: с. 77] позволит индивиду контролировать свои эмоции (чувства). О человеческих эмоциях Лубкин также говорит в соотнесении «приятности» («удовольствий») и «неприятности» моральных (нравственных) чувств, которые выступают богатыми и сложными по своему содержанию, несут оценку человека как социального существа, ориентированного на «благо бытия нашего».
Воля человека как «способность хотения», а также самоуправление человека, формирование целенаправленных действий, связанных с преодолением различных, возникающих на пути познания препятствий («приличествует душе власть над телом»), причем как внутреннего, так и внешнего характера. Лубкин считает, что каждому человеку, желающему соблюдать «достоинство своего естества и не терять такового своего отличия»» долженствует управлять своими наклонностями [38: с. 39]. В волевых действиях человек понимает как сами действия, так и те возникающие постоянно условия, в которых ему приходится действовать, что становится возможным лишь благодаря речи.
Останавливается Лубкин на вопросах человеческой речи. Он выделяет такое понятие, как «язык», который состоит «из знаков идей и знаков отношений между оными» [38: с. 43]. Звуки, произносимые голосом, определяются как слова. Мыслитель видит жизненное единство языка и речи как способность, присущую душе человека. Человек «одарен
способностию сообщать свои мысли, рассуждать...» [38: с. 83]. Развитие языка способствует формированию мировоззрения. Общество формирует культуру слова, задает термины, означающие «повсеместные идеи» [38: с. 50, 52], помогающие описывать мир. Язык («какой-нибудь язык мы должны иметь по необходимости» [38: с. 51]) находит свое осуществление в речи, ее текстовом обрамлении. Сам язык индивидуален для человека и универсален для человеческого сообщества. Человек выражает себя в речи, доносит мысль-текст до других членов сообщества. Участники речевого взаимодействия должны рефлексивно видеть себя как обладатели психологического «сродства» друг с другом, внутренне идентифицировать себя друг с другом.
В своих сочинениях Лубкин [27; 28; 38: с. 25-144] помогает выстраивать аргументированную речь человеку. Он фактически идет в соответствии с логическими закономерностями — от слова-фразы к высказыванию, а затем к полному тексту выступления. Выступающих он сравнивает друг с другом, «учреждает словопрение» (или состязание), где встречаются противопоставления, подчинение одного человека другому, его аргументированному доказательству истины, обнаруживает себя феномен личностно-ценностной борьбы. Здесь Лубкин фактически обращается к классификации феномена борьбы, представленной в трудах античного мыслителя Платона [32: с. 319-399, 578]. В платоновском диалоге «Софист» такая борьба рассматривается как «часть приобретающего искусства», само «искусство прекословия» [32: с. 333]. Создается общий, сложный рисунок борьбы — словопрение, смысловое наполнение которого происходит путем соединения внутри задуманного контура идей, их аппликации, видов и характеристик такой борьбы. Лубкин «прописывает» правила для «борцов словесных состязаний», где один из них становится защищающимся, а другой — возражающим [38: с. 120-123]. Доводы «борцов словесных состязаний» должны быть ясными и краткими, одни силлогизмы нужно доказывать другими, «доколе не доведено будет до надлежащей ясности», не удаляться «в постороннюю материю», смотреть, можно ли поймать защищаю-
щегося на его собственных ответах, справедлив ли довод по отношению к материи спора, требовать объяснения сомнительной «посылке», отвечать на силлогизм по существу дела. Борьба, будучи здесь ритуальным действием, сохраняет свою атрибутику, связанную с правилами и установленными условностями для успешности ее проявления.
В своих представлениях о человеке Луб-кин постепенно восходит от понимания его в качестве «борца словесных состязаний» до «человека борющегося» за свое собственное истинное благополучие, «приличное» его духовной природе. Человеку нельзя отказать в любви к самому себе и в праве достичь благополучия, о чем говорили еще в теории «самостоятельного жизнеосуществления» и «философии истинного блаженства» просветители философского века.
Человека Лубкин видит в этом случае как разумно действующего, способствующего «благу бытия нашего». Отсюда — эта вера в усовершенствование природы человека, его борцовский потенциал, находящий свое выражение не только в личностно-ценностной, но и в армейско-военной и общественно полезной борьбе, способной помочь человеку осуществить свою потребность в благополучии. Человек должен «ведать свою природу», «уметь вывести для себя правила и образец поступков» [27: с. УШ; 38: с. 33]. Сам Лубкин определяет благополучие человека в морально-нравственном отношении (в правилах и образце поступков), в возможности справиться со страхом своей сущности, продвигаться по пути духовного самосовершенствования. Под нравственностью мыслитель понимает исполнение человеком обязанностей, налагаемых природой и теми отношениями, в которые он оказывается поставлен [38: с. 107]. Здесь Лубкин продвигается в выверенном рядом отечественных мыслителей потоке философско-психологической рефлексии просветительского характера (В. Н. Татищев, А. П. Сумароков, М. М. Херасков, А. Н. Радищев, И. А. Крылов, В. Ф. Малиновский, И. П. Пнин, А. П. Куницын). Борющийся человек Лубкина готов к духовному совершенствованию себя, исполнению природных и общественных должностей.
Взгляды Лубкина на психологические вопросы своего времени носили прогрессивный характер, поскольку опирались на идеи материалистического плана, содержащие естественно-научные посылки и объективные методы к осмыслению индивидуальной природы человека. Взгляды и идеи этого российского просветителя носили системный характер, а понятия, им использованные, соответствовали, как показывает их историко-психологи-ческая реконструкция, профессиональному тезаурусу рассматриваемого времени.
Заключение
Жизнетворчество и сама личность А. С. Лубкина-просветителя весьма примечательна. Он всю жизнь находился «внутри» образовательной системы, причем как духовной, так и светской, оказывая влияние на присутствующих в ней ее субъектов — и обучающихся, и обучающих.
В его жизнетворчестве можно выделить два больших этапа. Первый этап (1792-1801) связан со становлением Лубкина как философа и философствующего психолога, опробованием себя в качестве учителя и наставника, и второй (1801-1815), — когда у него появляется возможность обобщить свои идеи и взгляды, текстуально их представить для широкой аудитории.
Творческое наследие Лубкина стало основанием для библиографического анализа, излагаемые представления психологического характера — предметом для историко-пси-хологической реконструкции и психологической интерпретации. Однако при дальнейшем привлечении архивных и библиографических материалов, скорее всего, обнаружатся под-периоды, также значимые для формирования личности и научной позиции Лубкина — яркого представителя просветительской когорты в России начала XIX в.
Лубкин, мыслитель и наставник, видится в одном ряду с В. Н. Татищевым, М. В. Ломоносовым, Я. П. Козельским, Н. И. Новиковым, А. Н. Радищевым, И. П. Пниным, В. Ф. Малиновским, А. П. Куницыным и другими выдающимися просветителями, внесшими
свой вклад в развитие российской психологической мысли.
Психологическое наследие Лубкина — показатель того, что начиная с петровского времени остаются и в XIX в., продолжившим традиции философского века, нерешенными вопросы, связанные с пониманием человеческой души, человеческой природы и естества, места человека в мире.
В своих сочинениях Лубкин использует понятие «психология», прочно вводя его в профессиональный тезаурус своего времени. Он выступает продолжателем сенсуалистической традиции мировосприятия, обращается к описанию психологических феноменов — ощущений, восприятий, представлений, памяти, воображения, внимания, мышления, эмоций, воли, речи человека. Здесь прослеживается система понятий, благодаря которой производится это описание.
Важным понятием системы психологических взглядов Лубкина является человеческое мышление, «умственное познание». Он пытается усовершенствовать способы организации умствования и развития правильного мышления человека. Просветитель уверен в самой идее развития мышления от самых простейших начал до глубоких и истинных умозаключений в рассуждениях человека.
Мыслитель отмечает выраженные индивидуальные различия у людей, имеющих неодинаковый природный потенциал в проявлениях памяти, воображения, мышлении и т. д.
Человек, согласно взглядам Лубкина, способен бороться за осуществление своей собственной жизни, достичь истинного благополучия, «приличного» его духовной природе. Критерием и условием борьбы становится нравственное усовершенствование собственной природы человека.
В научном творчестве Лубкина отмечается «синтез разнодисциплинарных знаний о человеке», что является, с позиций современных исследователей, условием для развития психологии [41: с. 72]. Анализ психологических взглядов Лубкина позволяет условно выделить их в концепцию, которой присущи комплексность идей, общая методология понимания психических явлений, сведение воедино системных понятий, определение места разумного человека в познании им мира и самого себя, его борцовского потенциала, в достижении им истинного благополучия, соответствующего его природе, признание ведущим принципа совершенствования, самой возможности изменения человеческого естества.
История отечественной психологической мысли видится нашим современникам как «оригинальная часть развития мировой психологической науки», отразившая в «значительно большей мере, чем в других странах», особенности «национального исторического пути» [40: с. 164]. Такой особенностью является психологическое наследие А. С. Луб-кина, посвятившего свою жизнь созданию концепции, позволяющей описывать человеческий мир и человека в этом мире.
Литература
1. Ананьев Б. Г. Русская научная психология и ее роль в мировой психологической науке // Советская педагогика. 1945. № 3. С. 47-56.
2. Ананьев Б. Г. Очерки истории русской психологии XVIII и XIX веков: монография. М.: ОГИЗ, 1947. 168 с.
3. Артемьева Т. В. История метафизики в России XVIII века: монография. СПб.: Алетейя, 1996. 320 с.
4. Беркович Э. Л. Очерки по истории психологии в России в XVIII и первой половине XIX в.: дис. ... канд. пед. наук. Чкалов, 1939. 280 с.
5. Бойко В. А. Кант и русская философская культура, XVIII - первая четверть XIX в.: дис. ... канд. культурологии. Новосибирск, 1998. 191 с.
6. Всемирная история: в 10 т. / отв. ред. Н. А. Смирнова. Т. 6. М.: Изд-во социально-экономической лититературы, 1959. 830 с.
7. Вульфович А. М. Критический био-библиографический обзор русской психологической литературы первой половины XIX века: дис. ... канд. пед. наук. Л., 1945. 821 с.
8. Греч Н. И. Записки о моей жизни. СПб.: Изд. А. С. Суворина, 1886. 504, ЖМ!, 26 с.
9. Дессуар М. Очерк истории психологии: пер. с нем.: монография. М.: АСТ; Минск: Харвест, 2002. 256 с.
10. Загоскин Н. П. История Императорского Казанского университета за первые сто лет его существования. 1804-1904 гг. Т. 1. Введение и часть первая (1804-1814): монография. Казань: Типо-литогр. Имп. Казан. ун-та, 1902. XLV, 567, XIX, IV, [1] с.
11. Зарипов М. М. Философская и социологическая мысль в Казанском университете (10-60-е гг. XIX в.): автореф. ... дис. канд. философ. наук. М.. 1991. 21 с.
12. Зверев В. М. Философия в России до и после «суда» над профессорами Петербургского университета (к проблеме общей закономерности духовной жизни русского общества первой трети XIX века) // Вестник Ленингр. ун-та. Сер. экономики, философии и права. 1969. № 5. Вып. 1. С. 97-106.
13. Иванов Д. В. Психологическая мысль в России начала XIX века. А.П. Куницын // Системная психология и социология. 2016. № 2 (18). С. 96-108.
14. Иванов Д. В. Психологическая мысль в России конца XVIII - начала XIX века. В. Ф. Малиновский // Системная психология и социология. 2018. № 3 (27). С. 110-129.
15. Каменский З. А. И. Кант в русской философии начала 19 века // Вестник истории мировой культуры. 1960. № 1. С. 49-66.
16. Каменский З. А. О развитии диалектических идей в русской философии начала XIX века // Вопросы философии. 1964. № 8. С. 117-126.
17. Каменский З. А. Философские идеи русского Просвещения (деистическо-материалистическая школа): монография. М.: Мысль, 1971. 398 с.
18. Кант И. Собрание соч.: в 6 т. / под общ. ред. В. Ф. Асмуса, А. В. Гулыги. Т. И. Озейрмана. Т. 3: Критика чистого разума. М.: Мысль, 1964. 798 с.
19. Карамзин Н. М. Избранные сочинения: в 2 т. Т. 1. М.-Л.: Худ. лит., 1964. 812 с.
20. Ключевский В. О. Сочинения: в 9 т. / под ред. В. Л. Яника; послесл. и коммент. Р. А. Киреевой. Т. 9. М.: Мысль, 1990. 525, [1] с.
21. Кондаков И. М. Метафизика души в произведениях русских мыслителей XVIII-XIX вв. // Психологический журнал. 1999. Т. 20. № 6. С. 89-96.
22. Кошелева О. Е. «Свое детство» в Древней Руси и в России эпохи Просвещения (XVI-XVIII вв.). М.: Изд-во УРАО, 2000. 320 с.
23. Кравец И. Н. «Письма о критической философии» А. С. Лубкина // Вопросы философии. 1952. № 6. С. 151-154.
24. Крыштоп Л. Э. Учение о постулатах в философии Канта: автореф. ... дис. канд. философ. наук. М., 2013. 26 с.
25. Лубкин А. С. Письма о критической философии // Северный вестник. 1805. Ч. VIII (Август). С. 183-199.
26. Лубкин А. С. Письма о критической философии // Северный вестник. 1805. Ч. IX (Сентябрь). С. 300-315.
27. [Лубкин А. С.] Начертание логики. СПб.: В тип. Ф. Дрехслера, 1807. XVI, 293, [3] с.
28. Лубкин А. С. Начертание логики. М.: ЛКИ, 2019. 128 с.
29. Марков Н. В. Философское значение теоретического наследия Н.И. Лобачевского // Вопросы философии. 1956. № 2. С. 132-141.
30. Марков Н. В. Н. И. Лобачевский — великий русский ученый. М.: Знание, 1956. 56 с.
31. Наследник рано встал и за уроки сел. Как учили и учились в XVIII в.: сборник. М.: Ломоно-совЪ, 2015. 224 с.
32. Платон. Сочинения: в 3 т. Т. 2. М.: Мысль, 1970. 611 с.
3 3. Поэты-радищевцы: сборник / вст. ст., подгот. теста и прим. В. Н. Орлова. Л.: Советский писатель, 1961. 428 с.
34. Психологическая мысль России: век Просвещения: монография / отв. ред. В. А. Кольцова. СПб.: Алетейя, 2001. 376 с.
35. Пушкин А. С. Собрание соч.: в 10 т. Т. 1. М.: Худож. лит., 1974. 744 с.
36. Радищев А. Н. Избранные сочинения / вступ. ст. Г. П. Макогоненко. М.-Л.: Гос. изд-во худож. лит., 1949. LXIII, 856 с.
37. Романова Е. С., Рыжов Б. Н. История психологии с системных позиций // Системная психология и социология. 2014. № 1 (9). С. 5-15.
38. Русские просветители (от Радищева до декабристов): в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1966. 480 с.
39. Рыбников Н. А. Психология как предмет преподавания (в высшей дореволюционной школе) // Советская педагогика. 1943. № 4. С. 42-49.
40. Рыжов Б. Н. История психологической мысли. Пути и закономерности. М.: Воен. издат, 2004. 240 с.
41. Рыжов Б. Н. Системная психология: монография. 2-е изд. М.: Т8 Издательские технологии, 2017. 356 с.
42. Сахаров А. М., Муравьёв А. В. Очерки русской культуры IX-XVII. М.: Упедгиз, 1962. 348 с.
43. Смирнов А. А. Развитие и современное состояние психологической науки в СССР: монография. М.: Педагогика, 1975. 352 с.
44. Соколов М. В. Очерки истории психологических воззрений в России в XI-XVIII веках: монография. М.: Изд-во АПН РСФСР, 1963. 420 с.
45. Старшинов Н. И. Организационно-педагогическая деятельность Н.И. Лобачевского: дис. ... канд. пед. наук. Казань, 2001. 229 с.
46. Субботина Л. Ю. Развитие предмета и метода психологии спосбностей (в отечественной науке с XVIII по XX век): автореф. ... дис. канд. психол. Л., 1986. 21 с.
47. Тузов Л. Л. Из истории философской мысли в Казанском университете. Полемика А.С. Лубкина против кантовской философии // Уч. зап. Казан. ун-та. 1956. Т. 116. Кн. 5. С. 268-272.
48. Шпет Г. Г. Очерк развития русской философии. I / [отв. ред.-сост., коммент., археограф. работа Т. Г. Щедрина]. М.: РОССПЭН, 2008. 592 с.
49. Энциклопедический словарь: в 86 т. / изд.: Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон. Т. 18. СПб.: Семеновская типо-литография (И. А. Ефрона), 1896. 480 с.
50. Якунин В. А. История психологии. СПб.: Изд-во Михайлова В. А., 2001. 379 с.
51. Ярошевский М. Г. История психологии: монография. 3-е изд., перераб. М.: Мысль, 1985. 575 с.
References
1. Ananiev B. G. Russian scientific psychology and its role in the world psychological science // Soviet pedagogy. 1945. № 3. P. 47-56.
2. Ananiev B. G. Essays on the history of Russian psychology of the XVIII and XIX centuries: monograph. Moscow: OGIZ, 1947. 168 p.
3. Artemyeva T. V. The history of metaphysics in Russia of the XVIII century: monograph. Saint-Petersburg: Aletheia, 1996. 320 p.
4. Berkovich E. L. Essays on the history of psychology in Russia in the XVIII and the first half of the XIX century.: PhD thesis ... Cand. sci. (Pedagogics). Chkalov, 1939. 280 p.
5. Boyko V. A. Kant and Russian philosophical culture, XVIII - the first quarter of the XIX century.: PhD thesis. ... Cand. sci. (Culturology). Novosibirsk, 1998. 191 p.
6. World History: 10 tons. / ed. by N. A. Smirnova. T. 6. Moscow: Publishing House of Socio-Economic Literature, 1959. 830 p.
7. Vulfovich A. M. Critical bio-bibliographic review of Russian psychological literature of the first half of the XIX century: PhD thesis ... Cand. sci. (Pedagogics) Leningrad, 1945. 821 p.
8. Grech N. I. Notes about my life. Saint-Petersburg: ed. by A. S. Suvorin, 1886. 504, XLVII, 26 p.
9. Dessuar M. Sketch of the history of psychology: trans. from German: monograph. Moscow: AST; Minsk: Harvest, 2002. 256 p.
10. Zagoskin N. P. The history of the Imperial Kazan University in the first hundred years of its existence. 1804-1904. Vol. 1. Introduction and part one (1804-1814): monograph. Kazan: Tipo-litogr. Imp. Kazan University, 1902. XLV, 567, XIX, IV, [1] p.
11. Zaripov M. M. Philosophical and sociological thought at the University of Kazan (10-60-s. XIX c.): PhD thesis ... Cand. sci. (Philosophy). Moscow, 1991. 21 p.
12. Zverev V. M. Philosophy in Russia before and after the "trial" of professors at St. Petersburg University (on the problem of the general pattern of the spiritual life of Russian society in the first third of the 19th century) // Vestnik of Leningrad university. Series of economics, philosophy and law. 1969. № 5. Vol. 1. P. 97-106.
13. Ivanov D. V. Psychological thought in Russia at the beginning of the XIX century. A. P. Kunitsyn // Systems Psychology and Sociology. 2016. № 2 (18). P. 96-108.
14. Ivanov D. V. Psychological thought in Russia of the late XVIII - early XIX century. V. F. Malinovsky // Systems Psychology and Sociology. 2018. № 3 (27). P. 110-129.
15. Kamensky Z. A. I. Kant in Russian philosophy of the early 19th century // Bulletin of the history of world culture. 1960. № 1. P. 49-66.
16. Kamensky Z. A. On the development of dialectical ideas in Russian philosophy of the beginning of the XIX century // Problems of philosophy. 1964. № 8. P. 117-126.
17. Kamensky Z. A. Philosophical ideas of the Russian Enlightenment (deistichesko-materialistic school): monograph. Moscow:Mysl, 1971. 398 p.
18. Kant I. Collection of works: in 6 vol. / ed. by V. F. Asmus, A. V. Hulygi T. I. Ozeirman. Vol. 3: Criticism of pure reason Moscow: Mysl, 1964. 798 p.
19. Karamzin N. M. Selected works: in 2 vol. Vol. 1. Moscow - Leningrad.: Hood. Lit., 1964. 812 p.
20. Klyuchevsky V. O. Works: in 9 vol. / ed. by V. L. Janika; afterglow and comments by R. A. Kireyeva. Vol. 9. Moscow: Mysl, 1990. 525, [1] p.
21. Kondakov I. M. Metaphysics of the soul in the works of Russian thinkers of the XVIII-XIX centuries // Psychological journal. 1999. Vol. 20. No. 6. P. 89-96.
22. Kosheleva O. E. "His childhood" in ancient Russia and in Russia of the Enlightenment (XVI-XVIII centuries). Moscow: Publishing house URAO, 2000. 320 p.
23. Kravets I. N. "Letters on critical philosophy" A. S. Lubkin // Problems of philosophy. 1952. № 6. P. 151-154.
24. Kryshtop L. E. The doctrine of the postulates in the philosophy of Kant: PhD thesis. ... Cand. sci. (Philosophy). Moscow, 2013. 26 p.
25. Lubkin A. S. Letters on critical philosophy // Severni Vestnik. 1805. Part VIII (August). P. 183-199.
26. Lubkin A. S. Letters on critical philosophy // Severni Vestnik. 1805. Part IX (September). P. 300-315.
27. [Lubkin A. S] Outline of Logic. Saint Peterberg: In the Printing house of F. Drechsler, 1807. XVI, 293, [3] p.
28. Lubkin A. S. The Inscription of logic. Moscow: LKE, 2019. 128 p.
29. Markov N. V. The philosophical significance of the theoretical heritage of N. I. Lobachevsky // Problems of philosophy. 1956. № 2. P. 132-141.
30. Markov N. V. N. I. Lobachevsky — the great Russian scientist. Moscow: Znanie, 1956. 56 p.
31. The heir got up early and sat down for the lessons... How they learned and studied in the XVIII century: a collection Moscow: Lomonosov, 2015. 224 p.
32. Plato. Works: in 3 vol. Vol. 2. Moscow: Mysl, 1970. 611 p.
33. Poets — Radichevists: a collection / an introd. article, the preparation of the text and refer. by V N. Orlova. Leningrad: Soviet writer, 1961. 428 p.
34. Psychological thought of Russia: the Age of Enlightenment: a monograph / ed. by V. A. Koltsova. Saint-Petersburg: Aletheia, 2001. 376 p.
35. Pushkin A. S. The Collection of works: in 10 vol. Vol. 1. Moscow: Art. Lit., 1974. 744 p.
36. Radishchev A. N. Selected works / introd. art. by G. P. Makogonenko. Moscow - Leningrad: State Publishing house of art lit., 1949. LXIII, 856 p.
37. Romanova E. S., Ryzhov B. N. The history of psychology from system positions // Systems psychology and sociology. 2014. № 1 (9). P. 5-15.
38. Russian Enlighteners (from Radishchev to Decembrists): in 2 vol. Vol. 2. Moscow: Mysl, 1966. 480 p.
39. Rybnikov N. A. Psychology as the subject of teaching (in the higher pre-revolutionary school) // Soviet pedagogy. 1943. № 4. P. 42-49.
40. Ryzhov B. N. The history of psychological thought. Ways and patterns. Moscow: Military Publishing house, 2004. 240 p.
41. Ryzhov B. N. System psychology: monograph. 2nd ed. Moscow: T8 Publishing Technologies, 2017. 356 p.
42. Sakharov A. M., Muravyov A. V. Sketches of Russian culture IX-XVII. Moscow: Uchpedgiz, 1962. 348 p.
43. Smirnov A. A. The development and current state of psychological science in the USSR: monograph. Moscow: Pedagogy, 1975. 352 p.
44. Sokolov M. V. Essays on the history of psychological attitudes in Russia in the XI-XVIII centuries: monograph. Moscow: Publishing house of the Academy of Pedagogical Sciences of the RSFSR, 1963. 420 p.
45. Starshinov N. I. Organizational and pedagogical activity of N. I. Lobachevsky: PhD thesis ... cand. sci. (Pedagogics) Kazan, 2001. 229 p.
46. Subbotina L. Yu. The development of the subject and method of psychology abilities (in domestic science from the XVIII to XX century): PhD thesis ... cand. sci. (Psychology). Leningrad, 1986. 21 p.
47. Tuzov L. L. From the history of philosophical thought at the University of Kazan. Debates of A. S. Lubkin against Kantian philosophy // Scientific notes of Kazan university. 1956. Vol. 116. Book 5. P. 268-272.
48. Shpet G. G. An Essay of the development of Russian philosophy. I / [Ed. made, commented., archeo-graf. by T. G. Shchedrin]. Moscow: ROSSPEN, 2008. 592 p.
49. Encyclopedic dictionary: 86 vol. Vol. 18 / ed.: FA. Brockhaus, I. A. Efron. S a i n t - P e t e r s b u rg : Semenovskaya Tipo-Lithography (I.A. Efron), 1896. 480 p.
50. Yakunin V. A. History of psychology. Saint-Petersburg: Publishing house of Mikhailov V A., 2001. 379 p.
51. Yaroshevsky M. G. History of psychology: monograph. 3rd ed., revised. Moscow: Mysl, 1985. 575 p.
