CC BY
79
риментальную ситуацию, в которой он своим поведением овнешняет собственное сознание в рамках стандартизованной процедуры. Анализ массового сознания предполагает, что обследуется экспериментальное поведение отдельных индивидов, совокупность которых образует выборку по отношению ко всем носителям русского языкового сознания (генеральная совокупность), на которых распространяются выводы, сделанные при анализе выборки. Очевидно, что анализ массового сознания возможен только в том случае, если каждый испытуемый будет демонстрировать экспериментальное поведение в форме, допускающей сравнение с экспериментальным поведение других испытуемых. Такое сравнение возможно только при условии, что такое поведение осуществляется в заранее заданной мерности.
Метод контролируемых ассоциаций, известный также как метод семантического дифференциала Чарльза Осгуда, позволяет получать от испытуемых стандартизованные реакции в заданной мерности. Этим требованиям отвечает и свободный ассоциативный эксперимент, в котором испытуемые действуют стандартизованно, реагируя одним словом, первым пришедшим в голову, на общий для всех список стимулов.
Любой исследователь сознания должен четко понимать то, что сознание, исследуемое через свои разные овнешнения, приводит к формированию разных, логически не сопоставимых картин сознания. Эти разные картины одного и того же объекта, например, обыденного сознания русских,
живущих в начале ХХ1 века, являются дополнительными картинами (отображениями) одного и того же объекта: они логически не сопоставимы, т.к. овнешняют один и тот же объект в разной форме, но дополнительны и могут учитываться уже позже, при интерпретации результатов описания объектов анализа.
В философии науки (Основы философии науки, 2005) такие разные отображения одного и того же исходного объекта исследования получили наименование концептуальной развертки, обратный процесс представления объекта в многомерном когнитивном пространстве, образующем единую смысловую конфигурацию, называется концептуальной сборкой.
Литература:
Зинченко В.П., Моргунов Е.Б. Человек развивающийся. Очерки российской психологии. М.: Тривола, 1994.
Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры (Теоретический очерк). М.: Наука, 1994.
Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры. М.: Аспект- Пресс, 1997.
Кондаков И.В. Культура России: краткий очерк истории и теории - М.: Книжный дом «Университет», 1999.
Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Политиздат, 1977.
Основы философии науки. Под ред. С.А.Лебедева. М.: Академический проект, 2005.
А. В. Павлова
ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ИНВЕРСИИ
Мише Безродному - юбилейно
Принято говорить о свободном порядке слов в русском языке - например, по сравнению с английским и немецким.
Понятно, что свобода это относительная, иначе не возникало бы представление об «инверсии». Скажем, «Я своей рукой
убрал со стола твое лицо в его простой оправе» - нормальный порядок слов, а порядок слов во фразе «Лицо твое в оправе его простой со стола я убрал рукой своей» обнаруживает многократную инверсию во всех словосочетаниях как синтаксических
составляющих этого предложения. Инверсия, как правило, стилистически маркирована и потому должна иметь оправдание в сфере стилистики - например, как особый поэтический прием, подчеркивание особого ритма стиха, выражение тоски, печали, скуки и т. п.; она может использоваться для стилистической архаизации, придания тексту тяжелой торжественности и т. п. При передаче на письме устной речи также нередко приходится сталкиваться с явлением инверсии, так как устная речь значительно чаще пользуется инверсией по сравнению с письменной речью. Не оправданная стилистикой инверсия нежелательна и часто свидетельствует о беспомощности автора -например, когда она используется в поэтическом тексте явно лишь для того, чтобы «попасть в ритм».
То обстоятельство, что порядок слов функционально нагружен и не безразличен для смысла предложения, замечено давно, но, к сожалению, доказательства нередко бывают некорректны. Например:
«В половине случаев от перестановки мест слагаемых меняется смысл фразы ("Мальчик кормил рыбок в аквариуме. - В аквариуме мальчик кормил рыбок".)» (см. http://www.kulichki.eom/tolkien/arhiv/tower/r - 07.html, А.Хромова «Курс молодого переводчика».) Пример остроумный, но неубедительный: «рыбки в аквариуме» - это синтаксическое единство (определяемое плюс определение: Какие рыбки? - Рыбки в аквариуме), и разбивать эту группу таким образом, иллюстрируя небезразличие смысла предложения к порядку слов, так же некорректно, как разбивать группу определяемого с определением «твое лицо в его простой оправе» в предложении «В его простой оправе убрал я со стола твое лицо». Порядок слов в русском языке хоть и относительно свободный, но отрывать определение от определяемого на такую большую дистанцию, рискуя потерять при этом синтаксическую связь или, что еще опаснее, подменить исходную синтаксическую связь иной, как в случае «в аквариуме мальчик», не рекомендуется правилами
русской грамматики. Пример Норы Галь из книги «Слово живое и мертвое», касающийся мнимой свободы порядка слов в русском языке, тоже некорректен. Она сравнивает фразы «Знаю я вас» и «Я вас знаю» и пишет о том, что у этих предложений совершенно разные смыслы [Галь 2001: 216]. Это, несомненно, так, но порядок слов во фразе «Знаю я вас» еще и дополнительно идиоматичен, перед нами явный случай синтаксической идиоматики, когда смысл предложения не исчерпывается суммой его семантических составляющих, их синтаксических ролей в предложении и коммуникативной направленности. Ср. «Я знаю вас» и «Я вас знаю» с одной стороны, и «Знаю я вас» - с другой. Человеку, хорошо владеющему русским, очевидно, что первые два предложения сопоставимы, а третье из ряда сопоставления выпадает, так как в нем вступает в силу дополнительный фактор идиоматики, отсутствующий в первых двух.
Теоретическое обоснование небезразличия порядка слов для смысла высказывания предложила так называемая теория актуального членения предложения, заложенная В. Матезиусом (Пражский лингвистический кружок) и интенсивно развивавшаяся в лингвистике примерно с конца шестидесятых - начала семидесятых годов. Вкратце ее можно обрисовать как теоретическое обоснование различия между синтаксическим и коммуникативным (логическим) предицированием. Было установлено, что синтаксическое сказуемое не обязательно является выражением коммуникативного центра фразы, то есть собственно того содержания, ради которого формулируется то или иное высказывание. Так, фраза «Салат в холодильнике» сообщает, где салат, а фраза «В холодильнике салат» сообщает, что имеется в холодильнике. При этом синтаксическая структура этих предложений идентична. Различна коммуникативная направленность («коммуникативная перспектива»), то есть логическое предицирование (что именно субъект речи сообщает о чем).
В этой связи приведу развернутый пассаж из статьи Ю. И. Лашкевича и М. Д. Гроздовой «О переводе научно-технического текста»:
«Если удалить половину печени у крысы ... (текст о способности печени к регенерации) - Если удалить у крысы половину печени ... (Первый вариант годился бы в том случае, если бы до этого речь шла об удалении печени у другого животного.) Логическое сказуемое (рема) должно стоять на сильном месте - там, где естественно сделать ударение. Сильное место - это обычно конец фразы (если нет слов - усилителей, таких как даже, именно, глаголов в отрицательной форме). Наряду с концом фразы притягивать к себе ударение в какой-то мере может и ее начало. Это следует использовать в предложениях, требующих двух независимых акцентов: У рептилий терморегуляция развита очень слабо, но в процессе эволюции у птиц уже выработалось постоянство температуры тела. Здесь во втором предложении появляются два новых отдельных элемента, требующих ударения: у птиц (в отличие от рептилий) и выработалось постоянство. Первый из этих элементов поставлен в неударное положение в середину фразы, и логика связи двух предложений смазывается. Правильный вариант: ... но у птиц в процессе эволюции уже выработалось постоянство температуры тела. Именно неправильная расстановка логических ударений придает переводу привкус неестественности, отличает его от оригинального авторского текста. Частое повторение этой ошибки может совершенно нарушить логику изложения».
htm).
Все было бы хорошо, если бы было так просто. Несомненно, авторы статьи о научно-техническом переводе правы, формулируя рекомендации для письменного оформления научно-технического перевода. Но когда мы имеем дело с передачей на письме устной речи, картина усложняется. Совершенно справедливо утверждение, что конец предложения представляет собой
место, отведенное для сильной акцентной позиции, по крайней мере в русском языке (в немецком это несколько иначе, в английском с его жестким порядком слов тоже имеются свои особенности). Вторую по силе акцентуации позицию мы обнаруживаем в начале предложения, хотя эта позиция, тем не менее, в большинстве случаев недостаточно сильна для роли ремы (логического предиката). Середина предложения в силу определенных фонетических (интонационных) закономерностей представляет собой некоторым образом «акцентный провал», логическое ударение для середины предложения нетипично. Тем не менее случаи, когда логическое ударение приходится не на конец и не на начало предложения, нередки. Воспринимая устную речь, мы не испытываем затруднений при восприятии подобных случаев и не задаемся вопросом об их причинах. При восприятии письменной речи нам каждый раз приходится принимать решения при «распутывании» клубка как синтаксической, так и коммуникативной предикации (поиск темы и ремы). (В рамках настоящей статьи придется обойти молчанием проблему собственно синтаксического анализа предложения и его соотношения с тема-рематическим, хотя тематика актуального членения как таковая и не позволяет проигнорировать эту сторону дела. В объемном исследовании возвращение к этому соотношению и его анализ неизбежны и необходимы).
Интересно, что одна и та же синтаксическая конструкция иногда может восприниматься как инверсия (или как странный, ничем не оправданный порядок слов) или не как инверсия в зависимости от лексических значений составляющих.
Ср. «Соня - девочка семнадцатилетняя, с ней нетрудно справиться» - «Соня - девочка строптивая, с ней не справиться». В первом предложении мы ощущаем порядок слов «девочка семнадцатилетняя» как инверсию, во втором тот же порядок слов при тех же синтаксических составляющих -«девочка строптивая» - воспринимается
как норма.
«В гору мы медленно шли» - инверсия.
- «В гору мы медленно ползли на карачках» - нормальный порядок слов. Синтаксис этих предложений одинаковый. Интересно также, что фразы, где мы отмечаем инверсию, осознаются нами как таковые только при условии, если логическое ударение приходится на «девочка» в первом примере и на «медленно» во втором: «Соня
- девочка семнадцатилетняя» и «В гору мы 'медленно шли». Прочитанные и озвученные таким образом, фразы осмысленны, но порядок слов в них вызывает ощущение инверсии при устном прочтении и некоторое неудовольствие при восприятии их на письме (поскольку здесь присутствует инверсия, не оправданная изложенными выше причинами стилистического порядка). Если же кто-то попробует озвучить эти предложения как, соответственно, «Соня девочка семнадцати'летняя» и «В гору мы медленно 'шли», то мы вовсе теряем нить и перестаем понимать, о чем эти предложения. Тут нам уже не до инверсии: фразы попросту теряют всякий смысл (не исключено, возможны какие-то специфические контексты, которые оправдают и объяснят даже такие акцентные структуры, но речь в данной статье идет не о специфических контекстах, а о вероятностных и предсказуемых). Прежде чем переходить к ответу на вопрос, почему это так, рассмотрим еще несколько примеров.
Ср. «Он изредка за'ходит» - нормальный порядок слов, «Он за' ходит изредка» -инверсия. Но если мы слышим предложение «Он заходит 'изредка», то в нем инверсия не ощущается, а слово «изредка» имеет другое значение по сравнению с его значением в предыдущем примере: там оно означало «время от времени», здесь, в ударной позиции - «редко».
Ср. «Галерея Васильева - своеобразный музей». Если говорящий считает галерею музеем, то логическое ударение в произносимом им предложении придется на «своеобразный», и слово это означает в данном предложении «необычный, не похожий на
другие», а слово «музей» при отсутствии на нем логического ударения означает принадлежность галереи к некоторой категории явлений, которая носит название «музеи». Если говорящий не считает галерею музеем, а только сравнивает ее с музеями как таковыми, приписывая ей какие-то присущие музеям качества, то логическое ударение он сделает на слове «музей», и это будет оценка, вовсе не означающая, что галерея действительно включена в категорию музеев. «Своеобразный» не несет на себе в этом предложении логического ударения и означает «своего рода, некоторым образом». Порядок слов можно поменять в первом предложении на «Галерея Васильева - музей своео' бразный», и этот порядок слов не будет воспринят как инверсия (так же, как в предложении «Соня -девочка стро птивая»). А вот во втором прочтении, где «своеобразный» означает «своего рода, как бы, вроде», перестановка слов, если и возможна, вызывает (по крайней мере на письме) протест: «Галерея Васильева - му' зей своеобразный». Такой порядок слов с натяжкой простителен разве что в устной речи.
Таким образом, восприятие инверсии зависит от фактора лексической семантики, на что по неясным причинам до сих пор не принято обращать внимание в лингвистических работах по актуальному членению. Инверсия - понятие относительное.
Возвращаясь к примеру «В гору мы медленно 'шли», вспомним, что логический акцент на последнем слове «шли» категорически невозможен, он вызывает протест. Как реакция на такое прочтение, у реципиента немедленно должен возникнуть в голове вопрос «А что еще можно делать в гору медленно, как не идти?» При этом в предложении «Мы медленно шли в 'гору» или «Салат в холо дильнике» логическое ударение на последнем слове не вызывает аналогичной недоуменной реакции типа «А куда еще можно идти, как не в гору?» и «А где еще может быть салат, как не в холодильнике?» Эти фразы воспринимаются как нормативные. Призванные иллюстри-
ровать коммуникативную перспективу предложения примеры про неизменных Петю и Машу, которыми пестрят работы по актуальному членению: «Петя встретит Машу на вокзале» - «На вокзале Машу встретит Петя» - «Петя встретит на вокзале Машу» - «На вокзале Машу Петя встретит» - на самом деле неравноценны не только по коммуникативной перспективе. Некоторые из них с точки зрения восприятия попросту невозможны. В данной цепочке совершенно немыслим пример «На вокзале Машу Петя встретит», если логическое ударение при этом падает на глагол, потому что этот пример немедленно влечет за собой недоумение «встретит -а не что еще?» Пример этот ненормативен с точки зрения русского языка. При ударении на «Петя» в (формально) том же предложении имеем инверсию, оправданную, видимо, устной формой речи, лишь имитируемой на письме. Но интересно, что все примеры, кроме первого (при условии, что во всех них логическое ударение приходится на последнее слово, кроме, как уже было сказано, последнего предложения в этой цепочке) содержат некоторый контраст: Петя - а не кто-то иной (второй пример), Машу, а не кого-то другого - третий пример, опять-таки Петя, а не кто-то другой (если логическое ударение приходится на «Петя») - последний пример (он аналогичен второму, но содержит инверсию). И только первое предложение во всей этой цепочке не порождает у слушателя ни тени представления о каком бы то ни было контрасте. Спрашивается, почему?
Ответ можно сформулировать приблизительно так: последняя позиция в русском предложении (а в немецком при рамочной конструкции это предпоследняя позиция) отведена под свободный выбор из некоторой качественной парадигмы. Там, где свобода выбора некоторого качества, свойства (в широком смысле слова) даже не мыслится, как в примерах «в гору 'шли» и «Петя 'встретит», где гипотетический выбор в представлении воспринимающего отсутствует, перед нами ненормативные
предложения, если логический акцент делается на элементах, которые не могут мыслиться как свойства, выбираемые из некоторой парадигмы. Предложение «Соня - девочка семнадцатилетняя» не должно быть прочитано с логическим ударением на последнем слове - не потому, что здесь отсутствует гипотетический выбор из некоторой парадигмы как таковой (Соня могла бы быть и десятилетней, и пятилетней), но потому, что в этой парадигме не заложено качественной характеристики (ну и что, что десятилетняя? что это за качество?) Качественность - обязательный признак парадигмы, из которой производится выбор. Ср. «Соня - девочка симпатичная, строптивая, глупая, веселая» и т. д. - никаких возражений против логического ударения на качественной характеристике не возникает, все эти качества Соню как-то характеризуют. «Семнадцатилетняя» - не характеристика, реально здесь не ощущается выбора, поэтому только логическое ударение на «девочка» в сочетании с инверсией может «спасти» это предложение от зачисления его в категорию некорректных. Если говорящий имел бы в виду то обстоятельство, что семнадцать лет - это немало (для каких-либо действий или поступков самой Сони или по отношению к Соне), то он бы сказал «Соня - девочка взрослая (большая, уже не ребенок, почти совершеннолетняя и т. д.)». Если «семнадцать лет» - это, наоброт, мало для чего-либо, то следовало бы сказать, соответственно «невзрослая, несовершеннолетняя, малолетняя» и т. п. - во всяком случае, оправдать порядок слов путем привлечения некоторой качественно -оценочной семы. То же касается примеров с горой и встречей на вокзале. Если же сказать с акцентным выделением последней позиции «В гору мы медленно ползли на чет-ве'реньках» или «На вокзале Машу Петя потерял», то эти фразы нареканий не вызовут. Выбор некоторых не ожидаемых сознанием вариантов качественных характеристик (глаголы в данном случае тоже качественные характеристики исходной
ситуации, задаваемой темой) немедленно снимает для реципиента необходимость задавать вопрос «а что же еще?» или «а как же иначе?» - вопреки тому, что реально в предложениях описываются скорее необычные ситуации, которые как раз таких вопросов, возможно, и требовали бы, но уже совсем на ином уровне («Как же так -потерял?» - реакция на содержательно корректное предложение, адекватная с точки зрения коммуникации).
Когда произносится предложение «Машу встретит на вокзале 'Петя», то немедленно возникает ощущение, что Петя - это выбор из некоторой группы людей, каждый из которых потенциально мог встретить Машу. Параллельно с этим пониманием скрытой контрастности, у воспринимающего от этого предложения возникает явственное ощущение инверсии. Интересно при этом, что от предложений «Машу встретил на вокзале проливной 'дождь» или «Машу встретил на вокзале настоящий духовой ор кестр» нет у реципиента ни ощущения контраста (дождь, а не что-то другое), ни ощущения инверсии. Поскольку по синтаксическому составу и по порядку слов эти примеры полностью совпадают с предложением «Машу встретит на вокзале Петя», то остается предположить, что различие в восприятии обусловлено исключительно лексическими значениями составляющих данные примеры лексем, а также напрашивается вывод, что восприятие контрастности или инверсии тесно связано с психолингвистической тематикой.
Этим рассуждениям, на первый взгляд, противоречит тот факт, что, когда мы слышим «Петя встретит Машу на во' кзале», то ощущение выбора (где еще можно было бы встретить Машу?) не возникает. Предложение представляется корректным, нейтральным и не обращает на себя внимания, несмотря на то, что логическое ударение приходится здесь на слово «вокзале» - казалось бы, а где же еще можно кого-то встретить? Это ли качественная характеристика встречи? Это ли выбор из некоторой парадигмы?
Попробуем разобраться в психолингвистических механизмах, стоящих за разницей в восприятии.
При порождении текстов мы извлекаем из памяти не только слова, и даже чаще не слова, а целые словосочетания: «встречать кого-то на во кзале», «храниться / находиться в холодильнике», «семнадцатилетняя 'девочка», «идти в 'гору» (в последнем словосочетании имеется в виду не идиома «карьерный рост», а обычная гора). Эти словосочетания, хотя и не являются идиоматическими (все слова в них имеют свое собственное, не зависимое от окружения, лексическое значение), тем не менее воспроизводятся в речи в «готовом» виде, они не составляются по частям в процессе синтагматики. Разумеется, связи эти подвижны, и можно встретить кого-то не на вокзале, а в ресторане или на улице, и идти можно не в гору, а в кино. Но и в случае встречи на улице или похода в кино мы все равно пользуемся словосочетаниями «встретить на улице» или «идти в ки'но» как предварительно заготовленными в нашей памяти моделями, извлекаемыми целиком. Для наглядности можно провести параллель с детским конструктором, состоящим из мелких деталей. Некоторые из них можно в качестве подготовительного шага - прежде чем переходить к постройке дома, замка или автомобиля - сложить в более крупные блоки для удобства работы с ними, помня, однако, о том, что при необходимости их можно в любой момент разобрать на начальные составляющие. Важно то, что в каждом из этих блоков -словосочетаний имеется некоторый порядок (сначала «встретить», потом «на улице») и акцентный «центр», который при построении фразы сохраняется неизменным. И вот такими «скучными», тривиальными фразами мы в основном и разговариваем: «Полей цветы на подо'коннике», «Разогрей себе обед в микровол' новке», «Я позвоню Вам в понедельник вечером», «Мне пора ехать на вокзал встречать 'Машу», «Мы завтра с утра уходим в 'горы» и т. д. Конечная позиция имени «Машу» в
предложении «Мне пора ехать на вокзал встречать Машу» не указывает на некоторый контраст («Машу, а не Катю и не Свету»), а «Машу встретит на вокзале 'Петя» немедленно переориентирует нас в сферу восприятия контраста, потому что порядок слов, при котором грамматическое подлежащее оказывается в конце предложения, должен быть чем-то оправдан. Здесь налицо нарушение тривиальности порядка слов в словосочетании, которое обычно извлекается из памяти в виде модели «кто-то едет куда-то зачем-то». «Петя» в конце предложения - не качественная характеристика и слабо оправданный выбор из некоторой парадигмы, ср. «Машу встретит на вокзале проливной 'дождь» - ощущение контраста в восприятии слушателя немедленно испаряется, как капли дождя испаряются в лучах жаркого летнего солнца. Или: «Машу встретили на вокзале оглушительные 'вопли», «Машу встретила на вокзале радостная толпа дру зей». «Петя» в конце предложения с натяжкой «оправдан» только наличием сопоставляемых с ним Васи, Коли, Лени и т. д., то есть чисто количественной парадигмы, из которой и осуществляется выбор.
Обобщая и подводя итоги этим рассуждениям, можно сформулировать следующие положения: 1. порядок слов в русском языке формально свободен. Реально перестановка слов, отклоняющаяся от определенных моделей, например, от модели «какой - кто - что - какому - кому - когда / где - зачем» («Счастливая Маша идет к своему драгоценному Пете в субботу на день рождения») может восприниматься как инверсия, оправданная стилистическими соображениями («... идет к 'Пете своему драгоценному ... » - разговорный стиль), или как инверсия, сопряженная с восприятием скрытого контраста: «Счастливая Маша идет к своему драгоценному Пете на день рождения в су бботу» - в субботу, а не в воскресенье, не в понедельник и т. д. Ощущение контраста возрастает при восприятии предложения «Счастливая Маша подарок Пете на день рождения по-
купает» - такой порядок слов в сочетании с данной акцентной структурой гипотетически может быть оправдан только одной из трех ситуаций, а именно, 1) если реципиент знает, что Маша в какой-то момент передумала покупать Пете на день рождения подарок, а потом все-таки решила его купить; 2) если Маша собиралась изготовить Пете подарок своими руками, но потом передумала и решила его купить; 3) если в мире, где живут Маша и Петя, подарки не только покупают, но и крадут (или берут на прокат). Реально, конечно, это предложение звучит как ненормативное и искусственное. И, наконец, можно представить себе случай инверсии, при которой смысл предложения полностью теряется: «В гору мы медленно 'шли». 2. Ощущение инверсии и контраста обусловлено не только и не столько порядком слов, сколько лексическими значениями составляющих предложение слов и словосочетаний. Как только некоторая лексема, формально оказавшаяся «не на своем месте» по сравнению с базовой моделью порядка слов, обнаруживает признаки выбора из воображаемой качественно-оценочной парадигмы, заранее не предсказуемой контекстным окружением, порядок слов и акцентная структура оказываются в представлении реципиента оправданными и не содержащими никаких признаков контрастности: «Счастливая Маша подарок Пете на день рождения выиграла в лоте'рею», «Растяпа Маша подарок Пете на день рождения забыла в трам'вае». Можно утверждать, что последняя позиция в предложении (по крайней мере, в русском языке) отведена или для ремы (или части ремы) как элемента тривиально-нейтрального порядка слов, обусловленного синтаксической устойчивостью и воспроизводимостью извлекаемого из памяти словосочетания, или для семантически оправданного выбора из парадигмы нетривиальных (и непременно оценочных) качественных характеристик («забыла в трамвае» оценочно на фоне речевой ситуации и контекста «подарок, день рождения»). Эти случаи не исчерпывают всех
вариантов «снятия» ощущения инверсии. Так, например, имеется еще случай отрицания, ср. «Ее глаза на 'звезды похожи» -«Ее глаза на звезды по' хожи» - «Ее глаза на звезды не по' хожи». Первое предложение воспринимается как предложение с инвертированным порядком слов, вызванным (и оправданным), по-видимому, поэтическим стилем. Порядок слов во втором предложении также инвертирован, но предложение без отрицания при глаголе при таком порядке слов и при такой акцентной структуре воспринимается как некорректное (отвлекаясь от специфического случая, если кто-то утверждает, что «глаза ... не похожи», а говорящий спорит: нет, «похожи», делая ударение именно на этом слове). Сравниваемое с двумя первыми предложение с отрицанием при глаголе не только корректно, но и не обнаруживает субъективного ощущения инверсии. Отрицание обладает мощной способностью к «рематизации» любых элементов предложения, и механизмы этой способности требуют отдельного рассмотрения (не в рамках данной статьи). Перестановку порядка слов по сравнению с тривиальными моделями можно сравнить с закрытым клубом: без проверки в клуб допускаются лишь его
постоянные члены, а к незнакомым лицам предъявляются особые требования - покажите пропуск или поясните, на каком основании вы оказались сегодня в данном заведении. 3. Психологическая подоплека такого подхода к анализу порядка слов, инверсии и контраста совершенно очевидна. Это еще раз доказывает, что лингвистика не может не быть психолингвистикой, хочет она того или нет и сознает ли она это обстоятельство или нет. Бессмысленно подходить к рассмотрению языка как «ученой абстракции» (Л. В. Щерба), вне анализа взаимодействия языковых явлений и сознания порождающих и воспринимающих речь индивидов. Любые обобщения, исключающие индивидуальное сознание в его деятельностном аспекте, его взаимодействие с конкретным синтаксисом, конкретной лексикой и интонационными схемами при восприятии и выбором синтаксиса, лексики и акцентных схем при порождении речи заводят лингвистику в схоластические тупики.
Литература:
Галь, Н. Слово живое и мертвое. Изд. 5-е. М., 2001.
Ю.А. Сорокин
ЛИНГВОКУЛЬТУРАЛЬНЫЕ КОНФЛИКТЫ: РЕТРОСПЕКТИВНЫЙ АНАЛИЗ
Рассмотрение триады «этнос - язык -культура» в их сложной взаимообусловленности и взаимосвязи является весьма актуальным из-за необходимости установления содержательного веса каждого элемента триады и границ той телеологии, которой эта триада подчиняется. Теоретический и прагматический анализ этого триединства позволяет - хотя бы предположительно - судить о механизмах, «управляющих» этносом, языком и культурой, а также о тех приемах, которые могли бы способствовать оптимизации интракульту-рального (внутри одной лингвокультураль-ной общности) и интеркультурального (между двумя лингвокультуральными
общностями) общения (см. в связи с этим: [Коул 1997, Фрумкина 1998].
По-видимому, как работы, ориентированные именно на оптимизацию общения, следует рассматривать коллективные монографии «Национально-культурная специфика речевого поведения» (М., 1977) и «Национально-культурная специфика речевого общения народов СССР» (М., 1982) (см. также: [Национальная культура и общение 1977; Бгажноков 1978, 1982; Неверов 1982; Томахин 1982; Шейман 19811982]).
Среди работ теоретического характера небесполезными оказываются также работы С.А. Арутюнова и Н.Н. Чебоксарова
