Психические расстройства в терминологии русских юридических памятников XI-XIX вв. Часть 2 Текст научной статьи по специальности «Право»

ИЗ ИСТОРИИ ПСИХИАТРИИ

© Н.А. Гречишкина, 2013 Для корреспонденции

УДК 616.89-008:[340.130.5:81'373.46](47+57)»10/18» Гречишкина Наталия Алексеевна - младший научный

сотрудник ФГБУ «Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского Минздрава России» Адрес: 119991, г. Москва, Кропоткинский пер., д. 23 Телефон: (495) 637-23-37 E-mail: [email protected]

Н.А. Гречишкина

Психические расстройства в терминологии русских юридических памятников XI-XIX вв. Часть 2

ФГБУ «Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского Минздрава России», Москва The Serbsky State Research Centre of Social and Forensic Psychiatry, Moscow

В статье рассматриваются вопросы отражения в юридической терминологии психических расстройств (болезненных психических нарушений), исследуются факторы, оказавшие существенное влияние на этот процесс. Анализируется русское законодательство XI-XIX вв., а также правоприменительная практика того периода в целях выявления содержательной составляющей терминов с семантическим значением расстройства психики. Изученный материал дает основание для вывода о длительном отсутствии в отечественном законодательстве как единой терминологии, обозначающей расстройства психики, так и необходимых для его реализации терминологических разъяснений. Отмеченное обстоятельство свидетельствует о несовершенстве правовых воззрений на юридически релевантные психические расстройства, что обусловливало недостатки законодательства, чреватые возникновением трудностей и проблем в правоприменительной практике.

Ключевые слова: законодательные акты XI-XIX вв., юридическая терминология, интерпретация, душевная болезнь, бесование

The paper focuses on the issues of interpretation of mental disorders (morbid mental states) in legal terms, probing into factors that significantly informed this process. The Russian legislation and law enforcement practices of the 11th-19th centuries are analyzed to identify the substantive component of the terms with the semantic implication of mental disorders. The records studied provide a rationale to conclude that there is a long-standing lack in

Mental disorders in the terminology of Russian legal acts of the Xlth-xiXth centuries. Part 2

N.A. Grechishkina

the national legislation of both unified terms defining mental disorders and terminological clarifications needed for its implementation. The foregoing reflects the inadequacy of legal notions on legally relevant mental disorders which contributed to gaps in legislation fraught with pitfalls and problems in law enforcement practice.

Key words: legislative acts of the 11th-19th centuries, legal terms, interpretation, mental disorder, madness

В продолжении статьи* изложена содержательная составляющая терминов с семантическим значением расстройства психики.

Для обозначения душевнобольных в истории русского законодательства встречаются разные термины. Так, воспринятое законодателем слово «дурак» содержало достаточно большое количество синонимов. Оно имело значение и государев, придворный, домашний шут, и сценический персонаж простолюдина, высмеивающий власть и церковь, и указывало на глупого человека. В XVII в. термин «дуракъ» приобретает семантику расстройства психики и начинает использоваться при указании на слабоумных и помешанных. «Дуравъкой» называют помешанную, юродивую [6]. В XVIII в. «дурак» - это тот, кто лишился ума, рассудка [7]. На сегодняшний момент проследить факторы, влияющие на изменение семантического значения данного слова, достаточно сложно. Можно предположить заимствование интерпретации из европейских языков. К примеру, в английском языке слово «fool» - «дурак» - известно с XIII в. Оно в свою очередь является заимствованием старофранцузского «fol» с интерпретационным значением «сумасшедший». С развитием в петровскую эпоху отношений России с Европой, перенимавших не только ее на тот момент передовой опыт, но и лексику, данное объяснение не лишено смысла. Однако еще раз подчеркнем, что это всего лишь наше предположение, которое может быть ошибочно.

Указ Петра I «О свидетельствовании дураков в Сенате» не определяет содержательную сторону термина «дурак», однако в нем можно встретить ряд внешних признаков, по которым, вероятно, выявлялась эта категория граждан. К таковым относятся: беспутное расточение полученного имущества или наследства, избиение и истязание подданных, причинение «смертных убийств». Лица с такими признаками считались негодными ни для науки, ни для службы и подвергались ограничительным мерам («не жениться и замуж не идти, венечных памятей

не давать, деревень наследственных и никаких за ними не справливать, а велеть выдать такие деревни по приказной записке, и с тех деревень кормить их»). Однако для признания «дураками» мало было наличия вышеуказанных обстоятельств.

Указ вводил процедуру Сенатского освидетельствования, порядок которого был определен год спустя 06.12.1723 Именным, объявленным Сенатом в дополнение указа 06.04.1722. Процедура освидетельствования представляла собой расспрос о домашней жизни предполагаемых больных. От полученных ответов целиком и полностью зависело решение Сената, причем решающее значение имели только ответы, содержащие очевидную несообразность. Самые несомненные признаки мозговой болезни часто оставались без внимания [10].

Поведение психически больных, находящихся в остром галлюцинаторно-бредовом, маниакальном состоянии, воспринималось в Средние века как одержимость. В XI в. на Руси использовалось слово «бесновати», буквально означавшее «быть одержимым бесом».

Словом «бес» в славянской мифологии называли как всех существующих духов, так и только враждебных злых духов, нечистей. Бесы в представлениях славян постоянно стремились навлечь на людей беды и несчастья, в том числе болезни. Возникновение болезни непременно связывали с происками беса, пытавшегося проникнуть в тело человека, завладеть им.

С появлением христианства языческие враждебные духи трансформировались в христианских демонов. Восставшие против Бога ангелы стали бесами, свергнутыми в наказание с небес на землю. Равно как и языческие бесы, христианские стремились всюду навредить людям. Бесы блуждали по земле и распускали свои козни, склоняли на свою сторону людей и насылали болезни. В свою очередь причиной появления болезни могли быть как сами происки бесов, так и колдовство

* Начало см.: Рос. психиатр. журн. - 2013. - № 1. - С. 83-88.

вступивших в связь с дьяволом женщин (ведьм). В Средневековой Европе заподозренных в связи с дьяволом обвиняли в распространении эпидемий с помощью колдовства. Результатом этого явились чудовищные инквизиционные костры, так как только посредством огня из испустившего дух человека мог выйти дьявол, а тело его очиститься. «Бесованием же признавались действия дьявола, которыми он, по божескому упущению, увлекает людей в грехи и овладевает их телами, чтобы лишить их вечной жизни» [1]. В России по сравнению с Европой в средние века дело обстояло несколько иначе. «Само по себе обладание тайной природы не представлялось делом греховным, противным учению религии. Поэтому преследование колдовства и ведьм не имели у нас такого жестокого фанатического характера. Производившиеся у нас процессы по обвинению в колдовстве не имели ничего общего с процессами западными. Имели место обыкновенные гражданские иски, возбуждавшиеся против лиц, обвиняемых в причинении вреда посредством колдовства. Судьи принимали к своему решению дела о колдовстве как частные случаи и были чужды каких-либо фанатических представлений о необходимости искоренения колдовства во имя каких-либо общих демонологических понятий» [1]. Обвинению в колдовстве по большей части подвергались лица со странным и необычным поведением, которых люди боялись и сторонились. Их обвиняли в сношении с нечистыми силами, в колдовстве и в наведении порчи. В России это грозило тюремным заключением, церковным покаянием, наказанием плетьми, ссылкой на каторжные работы. Имели место и единичные случаи сожжения*. Несомненно, среди таких людей было большое количество психически больных.

Смена языческих верований на христианские не сильно повлияла на представления о происхождении болезней. Мировоззрение людей на протяжении многих веков не могло отойти от признания сверхъестественным всего неизвестного и непознанного.

Объяснением возникновения терминов «безумные», «безрассудные», «безумствующиеся» может служить анализ этих слов с точки зрения морфе-мики. «Без», равно как «бес», являлось всего лишь приставкой, имеющей отрицательное значение, т.е. без чего-то, лишенный чего-то. В интересующем нас контексте это «без ума», «без разума», «безумный». Все это исходит из представлений об отсутствии разумной составляющей психически больных.

Законодательные акты, содержащие нормы о «бесных» («Новоуказные статьи о татебных, разбойных и убийственных делах» 22.01.1669; Сенатский указ 18.07.1744 «О наказании преступников малолетних»; Славянская кормчая XII—XIII вв.), определяют их как особую категорию граждан, устанавливают им послабления. Вместе с тем не дают никакого определения «бесным». В данных актах мы не находим даже малейших признаков, на основании которых можно было бы отнести человека, проявляющего отличное** поведение, к категории «бесных».

«Бесный», «бесноватый», «беснующиеся», «безумствующие» - все это древнерусская терминология, сохранявшая актуальность продолжительное время. Дальнейшие указы: Сенатский 12.05.1725 «Об отсылке беснующихся в Святейший Синод для распределения их по монастырям»; Синодский 15.12.1746 «О непосылке в монастыри безумствующих для содержания и исправления»; Сенатский 31.07.1722 «О положении в счет слепых, увечных и дураков при распоряжении полков на души» -также не содержат идентификационных сведений. Видимо, для этого просто не было необходимости. Это было что-то вполне очевидное, не требующее дополнительных пояснений. Вместе с тем уровень развития правовой науки того периода еще не требовал четкой интерпретации каждого используемого термина. Существовали скудные, ранее описанные в Петровском указе «О свидетельство-вании дураков в Сенате» признаки поведения лица, указывающие на его «ненормальность». Сенатские 1722 г., 1725 г. и Синодский 1746 г. Указы - это нормативно-правовые акты, принятые во исполнение других законов, видимо, поэтому они не содержат никаких разъяснительных положений.

Именный, объявленный Синоду 05.09.1723, «О непосылке сумасбродных и в уме помешанных в монастыри» оперирует уже другими терминами. В названии упоминаются «сумасбродные» и «в уме помешанные». В тексте закона фигурируют лишь «сумасбродные» и «под видом изумления бывае-мые». По всей вероятности для законодателя «в уме помешанные» и «под видом изумления бываемые» -это вполне идентичные понятия, интерпретаций которых мы также не встречаем. «Сумасбродных» же законодатель выделил отдельно. Слово «сумасбродный» в русском языке имеет два значения: 1) безрассудный, действующий по случайной прихоти; 2) безумный, отличный от здравого смысла. В том случае если «сумасбродный» - безрассуд-

* Н.Я. Новомбергский придерживался иной точки зрения относительно ведовских процессов в России, считая, что «эта борьба отличалась не меньшей жестокостью. Имели место и повальный терроризирующий сыск, и пытки, и публичное сожжение» [3].

** Здесь термин «отличное» имеет значение отклоняющегося, не такого, как общепринятое.

ный, действующий по случайной прихоти, он вполне может относиться к категории расточителей. Если же «сумасбродный» - безумный, то мы имеем различные названия одного и того же явления.

Сенатский 23.07.1742 «О принимании в монастыри отправляемых из Тайной Канцелярии престарелых и в уме поврежденных колодников для исправления» также имеет двойную терминологию. В названии - «в уме поврежденные», в тексте -«изумленные». Таких примеров в законодательстве Петра I, Екатерины I, Анны Ивановны, Елизаветы Петровны, Екатерины II можно встретить множество, это и Именный 01.03.1727, объявленный Верховным Тайным советом Сенату, «Об отсылке в монастыри преступников за старостью лет и от природы увечных, также и ума лишенных людей, по-прежнему» («лишенные ума» и «изумленные»), и Сенатский 01.07.1768 «Об отсылке оказывающихся в Сибирской Губернии сумасшедших людей, не имеющих своего пропитания, в те монастыри, где неполное число по штатам монахов» («сумасшедшие» и «сумасбродные»), Именный 09.10.1766, объявленный генерал-полицмейстером Чичериным, «Об обязании жителей С. Петербурга подписками, чтобы они объявляли в Главной Полиции о безумных, если таковые у кого в доме находятся» («безумные» и «в безумие впавшие», чинящие беспокойства и сумасбродные дела), и т.д. Ни в одном из приведенных документов также не встречаются терминологические разъяснения.

Акты частноправового характера шли тем же путем. В качестве такового можно привести Высочайшую резолюцию на доклад Сената 17.11.1776 «О предании решению Состьстнаго Суда дело отставного капитана Ефимовича, зарезавшего в безумии жену свою». Как видно из доклада, капитан Дмитрий Ефимович в убийстве не сознался. На следствии показал, что совершил это без умысла. Он возвращался домой из Ржева, по дороге возникла «тяжкая головная болезнь, от которой был в забвении, тошноте и беспамятстве и в голове имелось большое помешательство» [2]. Следствие пришло к выводу, что забвение и помешательство ума действительно было. Рапортами стоявших при нем караульных, унтер-офицеров, а также штатной роты от капитана и штаб-лекаря было объявлено наличие у него прогрессирующей меланхолии. Во мнении Смоленской губернской канцелярии, представленном Сенату, было указано на совершение убийства без умысла, будучи в помешательстве ума. Сенат признает капитана Дмитрия Ефимовича безумным и дает рекомендации по его дальнейшему содержанию*. Из текста Высочайшей резолюции невозможно хотя бы отдаленно представить, что

это было за состояние, которое признали безумным. Нет никаких подробных сведений конкретного поведения как перед убийством, во время него, так и после него, нет данных личностного субъективного переживания.

Для нашего времени использование законодателем различной терминологии неприемлемо. Но законодатель того периода часто этим пользуется. Недостатки законодательства прошедшего периода, вероятно, связаны с еще невыработан-ностью правовой доктриной представлений о четком понятийном аппарате, с недостаточной развитостью психиатрии как науки и, как следствие, с отсутствием однозначного решения о названии психических болезней.

Еще ранее Указа Петра «О свидетельствова-нии дураков в Сенате», Сенатского 12.05.1725 «Об отсылке беснующихся в Святейший Синод для распределения их по монастырям», Синодского 15.12.1746 «О непосылке в монастыри безумствующих для содержания и исправления», Именного, объявленного Синоду 05.09.1723, «О непосылке сумасбродных и в уме помешанных в монастыри» был принят Регламент или устав главного магистра 16.01.1721. Глава XX этого Регламента посвящена цухтгаузам (или смирительным домам) и гошпита-лям (или больницам). Согласно этому документу, «смирительным домам надлежит быть ради таких людей, которые суть непотребного жития и невоздержанного, яко сыновья, которым родители своим так же и учителям явятся непослушны, и от злого жития не престанут, ни к чему доброму склонны не будут; подобно жъ которые и совершенного возраста впадут в непотребное житие, начнут имение расточать, дома разорять прочие непотребности чинить, так же и рабы непотребные, которых уже никто в службу не приемлет, еще же ленивые, здоровые, нищие и гуляки, которые не хотят трудиться для своего пропитания, едят хлеб вотще, и прочие сим подобные: то таковых всех надлежит сажать в смирительные дома» [2]. Многие психически больные на том или ином этапе течения болезни демонстрируют перечисленные особенности поведения. Несмотря на то что психиатрическая (медицинская) и юридическая наука того времени не в состоянии была дать четкого термина, включающего все изменения психики, законодатель увидел эту незащищенную группу лиц. Он сделал единственно возможное, что соответствовало тому уровню развития научного знания, - описал всю возможную симптоматику психического расстройства, указав признаки, отличающие и выявляющие этих больных. Принял ряд норм, призванных защитить права и интересы самой уязвимой группы

* Терминология, указывающая на расстройства психики, приводится в точном соответствии с оригинальным текстом.

населения. Все это послужило началом в решении сложнейшего вопроса отношений между государством и психически больными.

Законодательные акты начала XIX в. не вносят никаких изменений. Продолжается использование двойной терминологии. Примером тому могут быть: Именный, данный Калужскому Гражданскому губернатору Лопухину 23.04.1801, «О непредова-нии суду поврежденных в уме людей и учинивших в сем состоянии смертоубийства» (в отличие от названия, в тексте фигурируют «сумасшедшие» и «дома безумных»); Сенатский 08.06.1815, с изъяснением мнения Государственного совета «Об освидетельствовании безумных» («безумные», «дураки», «сумасшедшие»). Сенатский 08.06.1815 с изъяснением мнения Государственного совета «Об освидетельствовании безумных» проводит некоторый анализ указов 06.04.1722, 06.12.1723 и указа 08.08.1762. В частности, ссылается на мнение некоторых сенаторов и министра юстиции относительно содержательной составляющей термина «дурак», подразумевающей под ним исключительно больных, «не имеющих здравого рассудка с самого их рождения» (слабоумных в современном понимании). Здесь же «безумные» определяются как больные с такого рода нарушениями, которые «происходят от случайных причин и составляют болезнь, доводящую иногда до бешенства». Указывается, что в таком состоянии больные могут наносить «обоюдный вред и обществу и самим себе», вследствие чего требуют особенного присмотра. По нашему мнению, под данной категорией понимались лица, находящиеся в состоянии острого психоза. В целом же Сенатский указ 08.06.1815 вводит дозволение свидетельствовать «безумных» исходя из особенностей их психического состояния в губернских городах через Врачебную управу. Ранее эти функции выполнял исключительно правительствующий Сенат. Самой же процедуры испытания при освидетельствовании указ не коснулся.

18.02.1835 принимается Высочайшее утвержденное мнение Государственного совета, распубликованное 20 марта, «О производстве дел о смертоубийстве, учиненном в припадке сумасшествия». Данный закон устанавливает свидетельствование и испытание во Врачебных управах лиц, совершивших убийство либо покушение на жизнь другого или свою собственную в припадке сумасшествия. Интересно, что п. 5 Высочайшего утвержденного мнения Государственного совета содержит норму о «лунатиках» и «сонноходцах», с которыми велено поступать как с сумасшедшими. «Лунатики» и «сон-ноходцы» - по определению идентичные понятия. В наше время это расстройство называется сомнамбулизм, т.е. расстройство сознания, при котором автоматически во сне совершаются какие-

либо действия. Очень странно для законодателя употребление 2 синонимичных слов одновременно. В п. 6 указывается на «припадок болезни, сопровождаемый умоисступлением», и отмечается, что оно сходно с сумасшествием и может закончиться выздоровлением. Никаких более подробных сведений касательно темы нашего исследования в этом документе мы не встречаем.

«Уложение о наказаниях уголовных и исправительных» 1845 г. также содержит интересующую нас терминологию. В п. 3 ст. 92 перечисляют состояния, исключающие вменяемость: «безумие», «сумасшествие» и «припадки болезни, приводящие в умоисступление или совершенное беспамятство». В «Уложении о наказаниях уголовных и исправительных» 1885 г., изданных Н.С. Таганцевым в 1915 г., под каждой статьей содержится своего рода комментарий. «Припадки болезни, приводящие в умоисступление или совершенное беспамятство» в этом комментарии в числе прочего могли связываться со злоупотреблением спиртными напитками. Но одни правоведы считали, что это не исключает вменяемости, другие, наоборот, указывали на те случаи, где пьянство производит припадки болезни, приводящие в умоисступление или беспамятство и исключает вменяемость. Основанием невменяемости опьянение может быть лишь в том случае, когда оно имело последствием болезненное состояние [9]. Авторы такого подхода, скорее всего, имели в виду патологическое опьянение, в отличие от простого алкогольного. Признаком патологического опьянения [8] является болезненно измененное сознание, влияющее на изменение процессов восприятия, и, как следствие, «выпадение» из реальной действительности. Ст. 95 Уложения конкретизирует положение ст. 92 относительно лиц, совершивших преступление, находясь «в припадке умоисступления или совершенного беспамятства»», но без раскрытия специфики состояния. Понятие «умоисступление» во многих словарях переводится одинаково. «Это возбужденное состояние с потерей способности разумного поведения» [4]. В комментарии к ст. 96 Уложения содержится указание на временность состояния «умоисступления». В вышеуказанном Высочайшем утвержденном мнении Государственного совета, распубликованном 20 марта, «О производстве дел о смертоубийстве, учиненном в припадке сумасшествия» от 18.02.1835 «умоисступление» сходно с «сумасшествием».

В Т. X ч. 1 гл. 2 Свода Законов Гражданских 08.06.1815 мы впервые встречаем определение терминов «безумные» и «сумасшедшие». Согласно «ст. 365, безумными признаются не имеющие здравого рассудка с самого их младенчества, ст. 366, -сумасшедшими посчитаются те, коих безумие происходит от случайных причин и, составляя болезнь,

доводящую иногда до бешенства, может наносить обоюдный вред обществу и им самим, и потому требует особенного за ними надзора» [5].

На протяжении исследуемого исторического периода XI-XIX вв. в русском законодательстве встречается множество терминологий с семантикой расстройства психики. Порой совершенно невозможно определить, какое конкретно расстройство подразумевалось. В XIX в. в качестве определяющих обозначили два термина «безумие» и «сумасшествие», подразумевавших разные состояния. Тем не менее при применении норм права использовалась иногда и иная терминология. Все это приводило к тому, что неправильно применялись нормы права, нарушались права душевнобольных. Например, слабоумным отказывали в опеке. Примером тому могут служить решения по делам Богданова и Чарнецкой. «В обоих случаях слабоумие и даже «неполное обладание умственных способностей» признано достаточным для принятия опекунских мер... Сенат допускал даже такую категорию душевного расстройства, о которой вовсе не упоминается в законе, а именно по делу Долгова признано существование «тупоумия», и на этом основании назначена опека (этот пример упоминался выше). В то же время проявляется более формальное отношение к вопросу, впоследствии получившее преобладание. Так, в деле Попова слабоумие найдено уже не подходящим под законные формы и потому назначение опеки отвергнуто. По делу дворянина Херезиу разъяснено, что «недостаток умственных способностей не может иметь последствий, установленных для безумия и сумасшествия» [10]. И последним наглядным примером может служить случай помещика В. Приведем текст в точном соответствии с опубликовавшим его источником.

«В. был освидетельствован в 1879 г. в Житомире и найден одержимым мрачным помешательством. В ответах, данных им на предложенные вопросы и записанных в протоколе, Сенат не усмотрел признаков умственного расстройства. После 3-месячного пребывания в лечебнице в Варшаве В. был вторично освидетельствован в Гродне. Эта процедура повторялась еще три раза с некоторыми промежутками. В последний раз В. отвечал на вопросы после продолжительного обдумывания, при котором переминался с ноги на ногу, поводил глазами, морщил лоб и говорил слабым голосом. В деле имелись сведения, что в последние годы у него замечалось что-то ненормальное: он стал неразговорчив и угрюм, смеялся без причины, оставил занятия по хозяйству, постоянно делал разъезды, бредил о покупках имения, совершал такие сделки, которые невозможно было совершить в здравом рассудке. Так, он продал лес, стоящий не менее 3000 руб., за 800 руб. и т.п. Особое присутствие, на основании заключения врачей, нашло В. слабоумным и пред-

ставило об этом Сенату. Сенат опять не утвердил акт по тому соображению, что «закон различает только два вида расстройства умственных способностей, при наличности которых налагается опека на личность и имущество свидетельствуемого, а именно: безумие и сумасшествие». Настоящий же акт не содержит в себе признания В. страдающим одним из указанных в законе видов умопомешательства. Получив такой указ, губернское правление вновь подвергло В. освидетельствованию. И то же самое состояние, которое прежде названо было слабоумием, окрещено теперь именем «сумасшествие». Это оригинальное переименование удовлетворило Сенат, и над В. назначена опека. Таким образом, В. свидетельствовался шесть раз и два раза о нем делались представления Сенату, прежде чем были приняты охранительные меры относительно его личности и имущества. Имение его продано между тем с публичного торга, на покрытие долгов; хозяйство было запущено, пока владелец находился на испытании у врачей» [10].

Как следует из всего вышесказанного, терминологические разъяснения в законодательных актах были единичны и носили косвенный характер. Вследствие этого органам, применяющим нормы права, пришлось столкнуться с несовершенством законодательных норм, отсутствием четких признаков психического расстройства, что выразилось в несоответствии норм законов и правоприменительной практики. Недостаточная развитость института защиты прав и интересов психически больных, несомненно, отразилась на судьбах людей того периода. Необходимость изменения терминологии, приведение ее к единообразию назрела только к 1883 г., о чем свидетельствуют Протоколы Юридического Общества при С.-Петербургском университете 1883 г. В частности, в них указывается: «Термины, употребляемые законом для обозначения различных видов сумасшествия и слабоумия, должны быть настолько эластичны, чтобы ими обнимались все возможные формы умственного расстройства» [10]. На процесс выработки адекватных норм защиты прав и интересов психически больных оказали влияние многочисленные факторы: достаточно длительный этап развития правовой науки, недостаток сведений о психическом расстройстве и его последствиях и др.

Изученный материал дает основание для вывода о длительном отсутствии в отечественном законодательстве как единой терминологии, обозначающей расстройства психики, так и необходимых для его реализации терминологических разъяснений. Отмеченное обстоятельство свидетельствует о несовершенстве правовых воззрений на юридически релевантные психические расстройства, что обусловливало недостатки законодательства, чреватые возникновением трудностей и проблем в правоприменительной практике.

Литература

1. Канторович Я.А. Средневековые процессы о ведьмах. 4-е изд. - М.: КРАСАНД, 2011. - 232 с.

2. КонстантиновскийИ.В. Русское законодательство об душевнобольных, его история и сравнение с иностранными законодательствами. - СПб.: Типография М.М. Стасюлевича, 1887. - 285 с.

3. НовомбергскийН.Я. Слово и Дело Государевы: (Материалы). Т. II; Приложение: Колдовство в Московской Руси XVII столетия - М.: Языки славянской культуры, 2004. -С. ^ХХХП.

4. Ожегов С.И. Словарь русского языка / Под ред. Н.Ю. Шведовой. - М.: Русский язык, 1990. - С. 831.

5. Свод Законов Гражданских. С предметным указателем и с позднейшими узаконениями по день выхода в свет / Сост. А.Л. Саатчиан. - СПб.: Издание юридического книжного магазина И.И. Зубкова под фирмою

«ЗАКОНОВЕДЕНИЕ». Комиссионер государственной типографии, 1911. - С. 68.

6. Словарь русского языка XI-XVII вв. - М., 1975. - Вып. IV. -С. 376.

7. Словарь русского языка XVIII в. / Гл. ред. Ю.С. Сорокин. -Л.: Наука, 1984. - Вып. VII. - С. 30.

8. Судебная психиатрия: Учебное пособие / Т.Б. Дмитриева, А.А. Ткаченко, Н.К. Харитонова, С.Н. Шишков. - М.: МИА, 2008. - С. 624.

9. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. Издано Н.С. Таганцевым. - Петроград: Государственная типография, 1915. - С. 138.

10. Юридическое общество при С.-Петербургском Университете. Протоколы 1883 года. Заседания гражданского отделения. - СПб.: Типография Правительствующего Сената, 1885. - Т. V. - 160 с.