CC BY
84
В. Голдман
ПРОЗА О СОВЕТСКОМ ПАСПОРТЕ:
РАБОЧИЕ И СВОБОДНОЕ ПЕРЕСЕЛЕНИЕ (конец 1920 - начало 1930-х гг.)
В 1932 г. Советское государство восстановило внутренний паспорт - документ, который был впервые введен Петром Великим в 1724 г. и горделиво отменен большевиками в 1918 г. Паспорта стали обязательными для всех жителей городов, рабочих поселков и строительных участков, для наемных рабочих, а также для людей, живущих около западных границ СССР. Со временем паспортная система затронула многие части населения, в том числе крестьян, национальные меньшинства, переселенные во время Второй мировой войны, пленных, амнистированных после войны, и диссидентов.1
Несмотря на то, что государство в конечном счете находило множество мотивов в пользу паспортной системы, главным побуждением для ее восстановления явилось отношение государства к новому рабочему классу, оформившемуся во время социального сдвига первого пятилетнего плана (1929 - 1932 гг.). Закон 1932 г. о паспортах, как и его предшественник времен Петра, был один из серии постановлений, имеющих целью обеспечение устойчивого производства и максимума дохода для государства. Если указ Петра 1724 г. был направлен на то, чтобы прикрепить население России к месту и осудить «вольных и гулящих», то сталинский закон 1932 г. тоже имел в виду непостоянных, выселенных и безработных. Внутренний паспорт 1932 г. обещал замедлить текучесть рабочих, контролировать источники новой рабочей силы, устранить «безработных» и содействовать развитию новых форм рабочей дисциплины.
Хотя Петр Великий был первый, кто ввел внутренний паспорт, идея прикрепления каждого человека к месту содержалась ранее в законах о беглецах, которые оформляли систему крепостничества. В течение XVI - XVII вв. крестьяне и помещики вели постоянную борьбу за труд и свободу. В то время как крестьяне стремились избавиться от обременительных трудовых обязательств через бегство, помещики оказывали давление на государство, стремясь легально прикрепить крестьян к их владениям. Ежегодное «окно», короткий промежуток времени, когда крестьянин мог законно переезжать, сокращалось, а период, в течение кото-
рого беглец мог быть возвращен, увеличивался. Уложение 1649 г. полностью прикрепило крестьян к земле. Крестьяне потеряли «окно» переселения, и беглец мог быть возвращен независимо от того, как долго он жил на свободе. Кроме того, его жена, его дети, его внуки и все его потомки были также прикреплены к их помещику и его земле, даже если родились на свободе. Положение «крепостного» стало наследственным, трудовая обязанность передавалась очень строго по мужской линии.
В 1724 г. государство установило, что любой крестьянин, который хочет переехать дальше двадцати верст от дома или перейти в другой район на работу, должен иметь пропуск от своего помещика. В пропуске отмечались как цель переезда, так и длительность отсутствия из родного района. Паспортная система была тесно связана с общенародной переписью, которую Петр установил, чтобы уточнить количество населения и обложить его новым подушным налогом. Законы о беглецах, перепись населения и паспортная система - все они были частями государственного усилия подавлять «несанкционированное переселение» «независимого и странствующего народа».2 Крестьяне точно так же, как и городской люд, должны были быть прикреплены к их местожительству таким образом, чтобы государство могло собирать подушный налог для финансирования промышленного производства, армии и флота. Всякий, кто ускользал от записи во время переписи населения, считался беглецом или преступником. Паспорта гарантировали, что никто не покинет свою установленную категорию труда без разрешения помещика или государства, и ни один не сможет уклониться от налогов, которые обеспечивали доходы для больших строительных проектов государства.
Петровские законы о паспортах оставались в силе в течение 170 лет. Начиная с 1894 г. государство упразднило некоторые ограничения, но только в 1918 г. большевистское правительство отменило царские ограничения, касающиеся свободного переселения. Большевики гордо считали упразднение внутреннего паспорта одной из их самых важных демократических реформ. Во время Гражданской войны государство ввело регистрационные карточки и трудовые книжки, но отменило эти меры военного времени в 1923 г. Удостоверения личности стали впоследствии добровольными. В действительности административным органам было специально «запрещено требовать от граждан обязательного предъявления паспортов или других документов, регистрирующих местожительство». В 1925 г. государство требовало, чтобы
новоприбывшие в город отмечались в местных домоуправлениях, а в 1927 г. предлагало добровольные удостоверения личности для всех граждан России.3
Только к концу первой пятилетки Советское государство решительно порвало со своим законодательством 1918 г. о свободном переселении. 27 декабря 1932 г. правительство издало постановление, восстанавливающее внутренний личный паспорт. Его цель была очистить города, рабочие поселки и строительные участки от людей, «не вовлеченных в производительную работу или в общественно полезный труд».4
Сравнения с Россией Петра разительны. Страна была в середине гигантского наступления на новые рубежи индустриального развития, проводимого государством. Коллективизация побуждала сотни тысяч крестьян покидать сельскую местность для того, чтобы работать на лесозаготовках, на заводах, в шахтах и на громадных стройках. Текучесть кадров достигла больших размеров, так как рабочие, «вольные и гулящие», толпами наводняли города, дороги и железнодорожные станции в поисках работы и жилья.
Для директоров заводов и партийных руководителей одним из самых больших препятствий в развитии производства и социальной стабильности был высокий процент текучести кадров. Между 1928 и 1932 гг. около 12 млн. человек переселились из деревни в город. Кроме того, это передвижение не шло по прямой линии от точки отправления и до места прибытия. Исследование 22 больших городов показало, что в 1932 г., по крайней мере, больше половины этих людей убыло в другие места. В Сталинград, например, приблизительно 104 500 человек прибыло, в то время как 53 ООО уехало. Во многих городах - в Томске, Оренбурге, Астрахани, Саратове, Ярославле, Иванове - количество уезжающих достигло от 70 % до 80 % прибывающих.5
Новые стройки и сезонная промышленность еще больше страдали от притока и оттока людей. Осенью 1931 г. Магнито-строй, развивающийся металлургический гигант, потерял 129 % своих новоприбывших; Челябтракторстрой, новый огромный тракторный завод, - 123 %; Уралмашстрой, машиностроительный завод, - 142 %.6 Заготовка лесоматериала, сезонная отрасль промышленности, имела самый высокий уровень текучести кадров. Только в первой половине 1932 г. 962 200 рабочих были приняты на работу, а 1 395 200 оставили ее. В густо покрытом лесом крае вокруг Ленинграда лесозаготовительные рабочие не имели жилья и редко ели мясо, рыбу и сахар. Фонды, выделенные для
строительства жилья, никогда не были израсходованы, потому что не было в наличии строительного леса.7 Летом 1932 г. тысячи рабочих Московской области покидали текстильные фабрики, чтобы работать в колхозах, потому что в городах не было продовольствия. Многие были старые «кадровые» рабочие, которые проработали на фабриках долгие годы. Многие текстильные рабочие жили в деревянных бараках, которые обогревались печками с дровами. Металлургическая промышленность, однако, не производила головки колунов для потребительских нужд. Рабочие мерзли, потому что не было колунов, чтобы колоть дрова.8 Исследования, проведенные в 1930 г. в двенадцати крупных заводах, показали, что текучесть кадров была настолько большой, что даже старые заводы с налаженным, устоявшимся производством (как «Красный путиловец» в Ленинграде) не были способны вести точный учет работающих и прогульщиков.9 На многих заводах до одной трети рабочих никогда не возвращались из отпуска.
Уровень прогулов, как и уровень текучести кадров, также поднимался вверх. Партия заявляла, что сельские переселенцы со своей «мелкобуржуазной психологией и своекорыстными наклонностями» были в значительной степени ответственными за это. Однако для прогулов было много причин. Хаотическое, с перебоями, распределение продовольствия, одежды и основных услуг, как, например, бань, часто заставляло рабочих стоять часами в очередях и пропускать работу. Отсутствие простых, но необходимых предметов - инструментов, утвари, столовых приборов, кружек, обуви и пряжи - заставляло рабочих рыться в мусорных ямах на заводах и на городских базарах в рабочее время. Поиск жилья поглощал многие дни. Организация труда сама по себе была хаотичной, и у мастеров не было точно установленной системы для регистрации присутствия рабочих на предприятии. Огромный приток и отток новых рабочих делали почти любую систему учета бесполезной. Контроль за дисциплиной по табелям, по звонку и по карточке учета прихода на работу еще больше озадачил массы новых рабочих, и тяжелые условия ежедневной жизни расшатывали и ту слабую дисциплину, которая имелась.
В 1929 г. государство ввело ограничение на выдачу продовольствия, чтобы контролировать распределение продуктов в условиях их острой нехватки. Рационное снабжение давало право рабочим на основные пищевые продукты включая хлеб, сахар,
жиры и мясо, тогда как на заработную плату они покупали по высоким ценам дополнительные продукты и вещи в государственных магазинах и на крестьянских базарах.10 После введения рационного снабжения продовольствием партийные руководители старались использовать систему рационов, как и заработную плату, чтобы прикрепить рабочих к заводам и стройкам.
В большинстве городов рабочие получали свои продкарточ-ки после предъявления специальному штабу горснаботдела справок или удостоверений, подтверждающих их местожительство или места работы. Продкарточка была действительна на три месяца. Многие рабочие, переходя с места на место, могли собрать и использовать несколько карточек в одно и то же время. Благоприятная для рабочих возможность собирать карточки, меняя место работы, не только «разбазаривала фонды снабжения», но поощряла текучесть кадров. Карточки, нацеленные на ликвидацию чрезмерных цен из-за нехватки всего, в руках рабочих превращались в товар. Два предприимчивых каменщика, например, появлялись на одном заводе достаточно долгое время, чтобы получить карточки. Потом они исчезли с этого завода и продали карточки на рынке доведенным до отчаяния людям по спекулятивной цене. Прожив на вырученную сумму какое-то время, они перешли на следующую «работу».
Рабочие также проводили оживленную торговлю наградами «рабочий-ударник» и вымпелами или обменивали их на дополнительные карточки, приобретенные разными обманными путями. Люди, которые никогда не устанавливали производственные рекорды, размахивали «своими» новыми вымпелами ударника и нагло использовали право стать во главе любой очереди. Некоторые заводы распределяли книжки, жетоны или месячные пропуска на обеды в заводских столовых. Поесть, однако, приходили в них самые разные люди. Внезапная инспекция в одном совхозе обнаружила 160 человек, зарегистрированных для работы, и 280 человек, получающих обеды.
Рабочие продавали вне завода даже свои пропуска на обеды, создавая рынок «купонной валюты». Родственники и друзья составляли тщательно разработанные мошеннические схемы, используя поддельные документы о родстве и удостоверения о местожительстве, которые давали право на незаконные пайки большому количеству людей. Продавцы кооперативных магазинов перепродавали или многократно использовали пайковые купоны, которые они принимали от покупателей. Они припрятыва-
ли продукты для перепродажи на рынке и скрывали потери, манипулируя купонами, которые служили расписками в получении, продавали покупателям товары без купонов и присваивали себе деньги. В условиях лишений и нехватки каждый становился «спекулянтом». Недостаточные рационы и голод порождали бесконечное разнообразие изобретательности, остроумных происков для истощения рационного фонда.11
В 1932 г. паспортная система была одной из ряда государственных мер, направленных на строгий контроль за рабочими и системой рационирования. Летом администрация крупного харьковского завода приступила к эксперименту. Ответственность за распределение продкарточек в цехах была возложена на табельщиков. Чтобы получить продкарточки, рабочие должны были передать свои личные документы табельщику. Рабочие, которые оставили работу, не могли получить свои личные документы, пока не возвращали продкарточки. Кроме того, каждые пять дней табельщик должен был подтвердить действительность продкарточек. Даже если какой-то рабочий скрылся вместе с продкар-точкой, ее срок вскоре истекал. Табельщикам была дана также власть уменьшить рацион рабочего за нарушение рабочей дисциплины или за отсутствие на работе, которое рабочий не объяснил. Этот эксперимент преследовал цель сократить прогулы и устранить всякого рода жульничества, которые развели всюду «продкарточную валюту».
Передача распределения карточек цехам привела к тому, что тысячи «мертвых душ», которые получали пайки без того, чтобы работать, были вычеркнуты из списков на рационы. Продкарточки были строго лимитированы и выдавались только тем, кто на самом деле работал на заводе, и их семьям. После того как табельщики взяли на себя ответственность за продкарточки, они обнаружили 6 ООО фальшивых карточек, принадлежащих или спекулянтам, или людям, которые больше не работали на заводе. «Тройка» рабочих была избрана, чтобы помочь обеспечить честность в цехах. Партия представляла «тройку» и новую систему как форму «рабочего контроля» над распределением продовольствия. С точки зрения государства эксперимент был успехом, «ведущим к значительному росту трудовой дисциплины».12
В ноябре рабочие Москвы, Ленинграда и предприятий машиностроения проголосовали за принятие новой системы. Отдельные заводы начали экспериментировать с даже более строгими формами рабочей дисциплины в том же духе контроля. На
московском заводе им. Маленкова рабочие проголосовали за одобрение нового строгого контроля за хлебными карточками и купонами, который давал им право ежедневно заходить в заводские столовые. Купоны теперь должны были распределяться табельщиками в цехах ежедневно, а не ежемесячно. Любой рабочий, который опоздал на работу на 15 минут или больше, не получал купон, не допускался в столовую и на один день ходил голодным.13
За местными экспериментами, увязывающими рационы и обеды с присутствием на работе, вскоре последовали более строгие законы. 15 ноября 1932 г. ЦИК принял постановление о том, что рабочие, которые пропустили даже один день работы без «уважительной причины», могут быть уволены и могут потерять все привилегии, связанные с их работой: жилье, продуктовые карточки и другие социальные услуги.14 Печать старалась изо всех сил убедить рабочих в важности хорошей дисциплины. «Прогулы - язва на теле социалистической промышленности, съедающая ежегодно огромную часть столь необходимой стране продукции. Сотни тысяч тонн недоданного угля, металла, машин, миллионы метров недовыработанных тканей являются результатом прогулов по неуважительным причинам», - зловеще провозглашали газеты.15
Партия была откровенной и непримиримой относительно взаимосвязи между успехами индустриализации и трудовой дисциплиной: «Недовыполнение плановых заданий по производительности труда, перерасход фондов зарплаты неизбежно отзываются на повышении себестоимости, ведут в последующем к уменьшению внутрипромышленного социалистического накопления».16 Даже идеологические призывы имели свои пределы, когда рабочие не надеялись извлечь выгоду в обозримом будущем. Капиталовложение, в соответствии с планом, было направлено в тяжелую промышленность, но не на производство потребительских товаров.
Спустя две недели государство превратило продкарточку в новое общенародное оружие борьбы за трудовую дисциплину.
4 декабря ЦИК и СНК приняли постановление, которое подняло харьковский эксперимент до уровня закона государства, превращая всю систему распределения продовольствия в рычаг поднятия трудовой дисциплины. Оно перевело все магазины, товары, внесенные в инвентарь, деньги, вещи, огороды, клетки для кроликов, свинарники, молочные фермы и фермы домашних птиц,
рыбный промысел из-под управления закрытых рабочих кооперативов (ЗРК) в отделы рабочего распределения внутри заводов. ЗРК должны были быть ликвидированы. Табельщики в цехах контролировали купоны, которые допускали вход рабочих в столовые завода. Любой рабочий, уволенный с завода, был лишен права пользоваться его льготами, в том числе жильем, столовыми, продкарточками и детскими садами. Рабочий, уличенный в том, что он использовал карточку после увольнения, подлежал уголовному преследованию. Была введена новая система, осуществляющая более строгий контроль над печатанием и распределением карточек. Рабочие, которые поменяли место работы, не могли получить новые карточки до тех пор, пока не получали справку о том, что они вернули свои старые карточки. Каждый рабочий должен был быть прикреплен к определенному магазину, имея продкарточку, годную только для этого магазина.17 Газеты сообщали, что «рабочие Москвы и Ленинграда горячо приветствуют постановление».18
Внедрение новой системы протекало не так гладко, как предполагал его «горячий» прием. Прорабы, табельщики и директора заводов, которых заставляли упорядочить отчеты присутствия на работе, вскоре обнаружили, что они не знают, сколько человек работают в их цехах. Как еще Петр Великий понимал, контроль не может быть выполнен без наличия списков. Заводы поспешно начали пересчитывать рабочих, стараясь установить порядок и преодолеть хаос.19 В результате огромной текучести перед управляющими строительных участков встала чрезвычайно сложная задача.20 Закон определил день 28 декабря 1932 г. как последний срок распределения новых продкарточек, но немногие из крупных заводов выполнили его. Домоуправления, которые медленно выдавали рабочим необходимые справки о месте жительства, затрудняли раздачу новых карточек. Табельщики не знали, как составить основной список присутствующих на работе.
Так, все эти проблемы, а также другие встали перед огромным машиностроительным заводом в Москве «Серп и молот». Новые карточки были напечатаны и готовы для распределения, но не был создан отдел снабжения продовольствием, чтобы распределить их. Администрация не знала, каким рабочим полагалось их вручить. Справки от домоуправлений, подтверждающие величину каждой рабочей семьи, поступали с опозданием, и на заводе никто не знал, сколько рационов нужно предусмотреть. Сотни голодных, раздраженных рабочих, доведенных до отчая-
ния из-за продкарточек, толпились в коридорах перед кабинетами директора и заводского комитета. Никто, казалось, не знал, кто был ответственный за все это.
В других местах хаос наступил тогда, когда должностные лица подготовили перевод собственности рабочих кооперативов к директорам заводов. Пространство между руками одного должностного лица и другого превратилось в своеобразный «Бермудский треугольник», где основная часть товаров просто исчезла. Во многих областях должностные лица ликвидировали рабочие кооперативы, но не создали отделы для снабжения продовольствием, которые заменили бы их. В переходный период от старой системы к новой многие рабочие были оставлены совсем без каких-либо продуктов. Во многих местах происходили забастовки и бунты. И даже до того, как новая система была введена, началась кража продкарточек и купонов, были продуманы новые формы жульничества в торговле ими. На некоторых предприятиях табельщики, новые ответственные за укрепление трудовой дисциплины и за снабжение продовольствием, уже были уличены в воровстве купонов.21
В 1933 г. А. Цихон, народный комиссар по труду, написал длинное письмо Сталину, Молотову и Кагановичу, в котором он суммировал первый опыт применения нового закона. Начав с «успехов», Цихон отмечал, что прогулы значительно снизились на многих заводах. Директора совершенствовали новые системы учета и надзора. Однако Цихон доказывал, что закон саботировался на многих уровнях: директора заводов боялись наказывать рабочих слишком строго, стремясь прежде всего сохранить рабочие силы, а предпочитали не замечать прогулы особенно высококвалифицированных рабочих.22 Рабочие понимали, что новый закон был не только оружием против индивидуального прогула, но и легко мог быть использован, чтобы наказать рабочих, которые выступали против низкой заработной платы и скудных рационов или участвовали в стачках. Один квалифицированный рабочий заявил публично: «Эта петля вокруг наших шей дает администрации возможность преследовать кого она захочет».23
По мнению Цихона, слабым звеном в новом законе был плохой учет, который велся на заводах. Директора могли отчитываться за своих рабочих только помесячно, но они не имели понятия, сколько их работало каждый день. «Статистическая работа на заводах - это хаотическая путаница», - писал он. Табельщики были едва грамотными, и списки присутствующих
на работе были заполнены «мертвыми душами». Люди, которые не работали в цехах, были регулярно отмечены как присутствующие. Присутствие на работе, отмечал Цихон с раздражением, часто проставлялось заранее. Цихон предлагал, чтобы ЦК приказывал Центральному статистическому отделению прорабатывать новые приемы для ежедневного учета присутствия на работе. «Завод должен знать, сколько людей работают или отсутствуют каждый день», - считал он. «Директор завода должен наставлять более внимательно своих табельщиков, используя членов партии для надзора за их работой».24 Цихон признавал, что без стандартизованной системы учета присутствия на работе внутри заводов новый закон не может быть применен.
Таким образом, народный комиссариат по труду поспешил с ходатайством в ЦК партии о более решительных и четких действиях.
В конце января 1933 г. ЦК собрал ряд предложений, нацеленных на совершенствование содержания отчетов. Требовалось, чтобы табельщики были грамотными и компетентными, а их оклады были повышены. Постановление о прогулах, кроме того, должно было распространяться и на опоздания. Любой рабочий, который опоздал больше чем на 15 минут один раз в месяц или меньше чем на 15 минут дважды в месяц без «уважительной причины», мог быть уволен. Только начальники цехов могли решить, была ли причина прогула достаточно «уважительной», чтобы рабочий был прощен. Новые системы учета были установлены. Контрольные будки были сооружены у ворот завода, чтобы отметить на рабочих пропусках время прихода и ухода. Табельщики в каждом цехе должны были отмечать ежедневно присутствие на работе и вести точный учет отсутствия. Табельщики были ответственны за установление соответствия своих записей с записями охранников у проходных ворот. Таким образом, были созданы две параллельные системы контроля: внутри заводов и внутри цехов. Каждый рабочий был зарегистрирован четыре раза ежедневно: приходя и уходя с завода и из цеха.25
Усиление надзора за присутствием на работе положило начало карательной кампании за трудовую дисциплину. Вся система контроля времени прихода на работу и ухода с работы и надзора за составлением отчета была запутана и тесно связана с необходимостью контролировать передвижение рабочих для того, чтобы повысить производительность труда. Связав рационы и обеды с присутствием на работе, государство не только тесно
прикрепило рабочего к заводу, оно также подрубило оживленную торговлю хлебными карточками и купонами.
Постоянная заработная плата за труд стала настоятельной необходимостью для новоприбывших в город. Как и во время Петра, государство пыталось прикрыть возможности существования за пределами установленных категорий труда. Печать проводила безжалостную кампанию против «летунов», разъясняя, что продовольствия недостаточно именно потому, что «прогульщики, лентяи, лодыри, чуждые элементы, псевдорабочие и бродяги» едят за счет тех, кто работает. Пресса обвиняла в недостатке продуктов тех, кто незаслуженно получал продовольствие из государственных фондов. Писала, что с ликвидацией «мошенников и других интриганов» больше продуктов достанется «честным» рабочим. Постановление о рационном выделении продовольствия было, таким образом, представлено рабочим как мера для увеличения снабжения продуктами.
Нехватка толкала хронически недоедавших рабочих, переселенцев и членов их семей заниматься обманом. В итоге тысячи рабочих были вовлечены в обманные действия. В Ростове было изъято 50 ООО карточек, полученных мошенническим путем, в Баку - 20 ООО, на московском заводе им. Парижской коммуны -
5 ООО.26 Злоупотребления рационной системой снабжения продовольствием были вездесущими, обеспечивая важную (хотя несправедливую) прибавку, которая распределялась среди тысяч рабочих, раскулаченных крестьян и членов их семей.
Партия подстрекала рабочих писать в поддержку новых законов и осуждать «бездельников» за кражу продовольствия у «работающих тяжело». Одна статья жестко противопоставляла «вчерашних крестьян», «не переваренных в пролетарском котле», «героической прочности кадровых рабочих». Она чернила новых переселенцев за их взгляд на завод как на «временный этап, только как случайное доходное место, на котором можно урвать с государства побольше, дав ему труда поменьше». Они клеймились как «профессиональные дезертиры и летуны, систематически прогуливающие на производстве, кочующие с предприятия на предприятие, везде зарабатывающие, но нигде фактически не работающие».27 Очернив переселенцев как хронических обманщиков и «летунов», пропаганда отказывалась признать серьезные социальные причины текучести кадров: отсутствие жилья, недостаточное питание и т.д. В 1932 г. последствия коллективизации и раскулачивания были всюду: хроническая не-
хватка продовольствия, крестьянские побеги, переполненные города.
В своих злобных осуждениях рабочей «текучести» и всевозрастающих неистовых усилиях заклеймить мелкие частные торговые сделки и обманы голодного населения государство подчинило рационное снабжение продовольствием производству. Прод-карточка и рабочий были оба привязаны к учету времени прихода на работу и ухода с работы.
За постановлениями об опоздании и о прогуле последовали более общие меры. 27 декабря 1932 г. государство ввело новый внутренний паспорт для наемных рабочих. Как средство выслеживания и контролирования населения, внутренний паспорт повторял новые процедуры контроля за присутствием на работе на заводах, но на более широком, общенародном уровне. Постановление ввело обязательный паспорт для каждого гражданина от 16 лет и старше, постоянно проживающего в городе, на новых строительных участках, в рабочих поселках, для служащих на транспорте и для работающих в совхозах. Паспорт становился единственным действительным свидетельством личности. Дети вносились в паспорта их родителей. Внутренний паспорт регистрировал полное имя гражданина, дату и место рождения, национальность, социальное положение, постоянное место жительства, сведения об обязательной воинской повинности, иждивенцах и подлинные документы, на основании которых он был выдан.
Гражданин должен был всегда иметь свой паспорт при себе. Любой человек, при котором не оказывалось паспорта, подлежал большому штрафу или уголовному наказанию. Чтобы получить работу, получить городское жилье или переехать с одного места на другое, гражданин должен был регистрироваться в милиции и предъявить паспорт. Крестьянин, желающий покинуть сельскую местность, должен был просить паспорт в сельской милиции. Каждый, занятый наемным трудом или зависящий от пособия государства, должен был регистрироваться для получения паспорта. Крестьяне не должны были регистрироваться для получения паспорта, если они не намеревались переехать в город.
Паспортная система была введена постепенно в течение 1933 г. Сначала она была применена в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Минске, Ростове-на-Дону и Владивостоке. Через два месяца к этим городам прибавились Кузнецк, Сталинград, Баку, Горький, Сормово и Магнитогорск. Дополнительно были включены области вокруг Москвы и Ленинграда и территория в
пределах 100 км от западных границ (города, рабочие поселения и стройки).28
Постановление о паспортах, как и предыдущие постановления, увязывающие рационное снабжение продовольствием и обеды с присутствием на работе, закрепляло наемных рабочих и ограничивало возможности «вольных и гулящих». Продовольствие должно было быть использовано как оружие в борьбе за трудовую дисциплину, государство должно было добиться большего контроля над снабжением продовольствием, затыкая утечки, которые поддерживали частную торговлю. Должностные лица использовали паспортную систему, чтобы изолировать раскулаченных, частных торговцев, бывших нэпманов и «лишенцев». Эти люди, часто лишенные работы из-за их социального происхождения, объединялись с преступниками и беспризорными, чтобы поддержать черный рынок. По сообщениям газеты «Труд», новый закон должен был выжечь «социальный мусор», «воров, мошенников, спекулянтов, любителей легкой наживы», которые «скрываются в лабиринтах городов». Постановление пыталось исключить тех, которые находили свое признание, или по выбору или по нужде, в торговле, кражах и перекачивании товаров из небольших запасов государственного хозяйства. Используя точно тот же язык и категории, которые характеризовали прежние декреты о присутствии на работе, снабжении продовольствием и прогулах, власти отделяли «честных» кадровых рабочих от частных торговцев, закрепляя первых на месте и выгоняя последних. Как отмечала газета «Труд», «паспорт даст возможность «проявить» подлинное социальное лицо его владельца».29
Постановление было также использовано, чтобы очистить заводы от рабочих, которые происходят из «подозрительной» социальной среды. В феврале 1933 г. Народный комиссариат по труду проинструктировал профсоюзы, их отделы труда и местные Советы, что все рабочие, которые не получили паспорта, должны быть уволены в течение десяти дней. Кроме того, причина отстранения от работы должна быть записана в их официальных документах. Директоров заводов призывали строго рассмотреть личные дела этих людей, чтобы быть уверенными, что бывшие кулаки, торговцы, кустари или «лишенцы» не выдают себя за рабочих.
Один директор писал, что поиски на его заводе выявили 200 «чуждых элементов», которые не получили паспорта. Он запрашивал Народный комиссариат по труду насчет того, как
уволить их, указывая на то, что, если причина увольнения не записана в их документах, они будут «работать в других местах». Местные организации, в том числе отделы труда, советовали директорам не записывать «действительную причину», намекая, что многие должностные лица считают чистку слишком суровой. Игнорируя директиву центра, они старались оставлять другие возможности работы для уволенных. Но в секретной памятной записке заместитель народного комиссара по труду рассеял всякую двусмысленность относительно постановления: те, у кого не было паспорта, должны быть помечены так, чтобы в будущем устройство на работу стало для них невозможным.30
В Москве совет профсоюзов разъяснял, что нужно активными действиями очистить заводы от торговцев и кулаков, которые «пробрались среди рабочих». Все рабочие, которые были отстранены, получали справки, в которых излагались причины их увольнения (например, «скрытие социального происхождения как раскулаченного лица»), В течение весны многие заводы были очищены. Около 500 человек были удалены из Ижорского оборонного завода, где трудилось более 11 ООО рабочих, и 350 человек из «Электросилы». Люди были уволены без предупреждения и без оплаты.
Для тех, кто успешно скрыл свое прошлое, паспорт становился пропуском к новой жизни: не только скрывал прошлое предъявителя, но и гарантировал его спокойствие. А для рабочего, который участвовал в стачке или протестовал, немедленно наступала опасность перепроверки социального происхождения.31
Паспортизация давала государству также возможность установить определенный контроль над составом и величиной нового рабочего класса и над рынком труда. Здесь успех государства зависел, в частности, от использования женского труда. Вторая пятилетка, в отличие от первой, основывалась не столько на строительстве новых заводов, сколько на повышении производительности труда. Плановики полагали, что темп прироста будет уменьшаться: ожидалось, что рабочая сила будет увеличиваться медленнее, но рабочие будут производить товары лучшего качества. В соответствии со вторым пятилетним планом в 1933 г. предполагалось создать только 390 ООО новых рабочих мест, в том числе 127 ООО в промышленности. Таким образом, согласно плану 390 000 новых рабочих мест должны были быть созданы, а 1 100 000 - сокращены, оставляя 710 000 рабочих без работы.32
Если вторая пятилетка выполнялась успешно, нехватка предыдущих четырех лет превратилась в избыток рабочих рук. План
фактически уменьшал размеры сокращения в 1933 г.: в действительности только 77 ООО новых рабочих мест были созданы в народном хозяйстве. В промышленности не были созданы новые рабочие места, а, наоборот, 10 ООО рабочих мест были потеряны.33 Новые переселенцы из сельских местностей могли только увеличить конкуренцию на сокращенное количество рабочих мест.
Государство стремилось приостановить приток новых переселенцев, однако оно по-прежнему нуждалось в податливом резерве труда для того, чтобы заполнить любую оставшуюся брешь. Этот податливый резерв был найден среди жен и дочерей рабочих, которые уже находились в городах. И паспортизация отражала согласованный сдвиг от крестьянского труда к женскому труду.
Хотя женщины составляли значительный процент новых рабочих в течение первой пятилетки, они стали неотъемлимой частью во второй. В 1932 и 1933 гг. они составляли единственный источник пополнения рабочих: 100 % вновь прибывших рабочих были женщины. Более того, они активно стали замещать мужчин. Замена мужского труда женским трудом началась в 1932 г. даже до того, как паспортизация вступила в действие. Для мужчин 1932 г. был годом увольнений, несмотря на предельное увеличение количества рабочих мест: 175 ООО мужчин оставили постоянную работу и 901 ООО женщин поступили на работу.
В 1933 г. тенденция к увольнению мужчин и к приему на работу женщин продолжалась, в то время как быстрый темп развития замедлился. Только 77 ООО новых рабочих мест было создано в 1933 г. в сравнении с 726 ООО рабочих мест в предыдущем году. Работу потеряло даже большее количество мужчин (219 ООО), в то время как 296 ООО женщин были приняты на работу. Женщины не только составляли 100 % новых рабочих в
1932 и 1933 гг., но они с успехом заменяли мужчин. В 1932 и
1933 гг. почти 400 000 мужчин оставили работу и были заменены 1 197 000 женщин. Прием на работу увеличился в 1934 и 1935 гг. как для мужчин, так и для женщин, но женщины сохранили свое преобладание: в эти два года 1 288 000 женщин были наняты на работу в сравнении с 962 000 мужчин.34
Эти тенденции в народном хозяйстве - замедление в развитии, многочисленные увольнения мужчин, беспрецедентное использование женщин - были даже более очевидными в промышленности. Между 1932 и 1936 гг. количество женщин возросло
на 865 ООО человек, а количество мужчин - только на 285 ООО. В эти годы женщины также увеличили свою роль на работе в крупной промышленности от 33 % до 40 %. Их доля в каждой отрасли выросла.35 Женщины составляли подавляющее большинство (75 %) из 1 150 ООО рабочих, которые поступили на заводы в этот период и 100 % новых рабочих в 1932 и 1933 гг. В эти два года 189 ООО мужчин были уволены с работы и 231 ООО женщин были приняты на работу.36 Это сокращение мужской рабочей силы являлось частично результатом паспортизации, которая очистила заводы от «нежелательных», крепко взяла под контроль переселение в города и переключила вербовку рабочих из села на пополнение рабочих рядов женами и дочерьми городских рабочих.
Сокращение рабочей силы было более заметным в строительной промышленности. Ряды строительных рабочих неуклонно сокращались между 1932 и 1936 гг.: 864 ООО рабочих потеряли работу. Общее сокращение, однако, скрывало тот факт, что, в то время как количество мужчин уменьшалось, количество женщин увеличивалось. Мужчины испытывали на себе главные удары увольнений: 886 ООО мужчин потеряли работу. Сочетание увольнения мужчин и принятия на работу женщин было характерно только для начала второй пятилетки: в 1932 и 1933 гг. 541 ООО мужчин потеряли работу и 74 ООО женщин были приняты на работу. В 1934 и 1935 гг. женщины также покинули строительство: 52 ООО женщин оставили работу в эти два года.37
Рабочие были сильно задеты замедлением развития народного хозяйства, массовыми увольнениями и новыми законами, которые прикрепляли их к месту работы. Они увязывали драконовское законодательство о продкарточках, прогуле и опозданиях с тем фактом, что в государстве не было больше дефицита в рабочей силе. Один рабочий сказал: «Вначале они говорили, что будут увольнять только прогульщиков, а теперь пускают уходить хороших рабочих. Постановление государства об управлении прогулами свидетельствует, что оно не нуждается больше в рабочей силе».38 Рабочие интуитивно поняли, что государственная потребность в труде рабочих в течение первой пятилетки защищала их от очень строгих форм трудовой дисциплины. Государство выбрало точно момент введения новых законов, когда рабочие не были больше нужны. Трудовая дисциплина и увольнения были неразрывно связаны.
Государство не смогло бы ввести паспортную систему и очень суровые законы против рабочей текучки, прогулов и лету-
нов без женского трудового резерва из среды городского рабочего класса. Кампания по вовлечению женщин отражает выбор трудовых резервов, которых партия могла эксплуатировать более выгодно и надежно. Партия публично заявляла, что городские женщины были предпочтительней крестьян, потому что они не требовали дополнительных затрат на жилье, воду, канализацию, электричество, социальные услуги, школы и на другие элементы городской инфраструктуры. Городские женщины обеспечивали идеальный трудовой резерв во время очень медленного развития второй пятилетки. Они позволили государству приостановить переселение в городах и из одного города в другой и начать стабилизацию рабочего класса. Паспортизация продолжала борьбу за относительные привилегии городской жизни, в том числе доступ к лучшему жилью, школам, медицинскому обслуживанию и распределению продовольствия в пределах городских зон. Крестьяне никогда не смогли бы стать гражданами второго класса при паспортной системе без трудовых резервов, созданных женщинами, уже осевшими в городах.
Однако Советское государство никогда не достигло значительного контроля над новым рабочим классом, который обещала паспортизация.
По закону ответственной за выдачу паспортов была местная милиция. Органы милиции разразились объяснительной кампанией, информируя крестьян, что они не смогут получить жилье в городах, не имея паспортов. Но переселение крестьян все же продолжалось. Инструкции, направленные городским отдалениям милиции, настойчиво обращали их внимание на то, что «эти граждане должны быть возвращены». Однако перспектива арестовывать тысячи крестьян и отправлять их обратно в их села не доставляла удовольствие милиции. Она требовала, чтобы местные сельские советы предупреждали крестьян о последствиях прибытия в город без паспортов.
В 1934 г. Усов, заместитель начальника милиции, писал в ЦИК, подчеркивая, что «по-прежнему имеют место массовые прибытия граждан без паспортов из сельских местностей в города. Люди также приходят на новостройки самотеком». Игнорируя новый закон, крестьяне все же продолжали прибывать без документов или с недействительными справками, выданными сельскими Советами. Стараясь «избегать бессмысленного содержания под арестом и возвращения граждан», Усов еще раз настойчиво настаивал на том, чтобы местные советы прекратили
выдачу ничего не стоящих документов и направляли крестьян в их сельскую милицию. Переписка между Усовым и Советами указывала на то, что паспортизация мало сделала для того, чтобы преградить поток переселенцев.39
В течение 1934 и 1935 гг. государство пыталось туго затянуть ограничения миграции из сельской местности посредством паспортов и организованного рабочего набора. Колхозникам, которые не были официально завербованы на работу за плату по коллективному рабочему контракту, запрещалось уезжать без разрешения председателя колхоза и без действительной справки о месте жительства от местной милиции. Крестьяне с надлежащими документами получали временные паспорта, которые должны были продляться заводом каждые три месяца. Крестьяне, которые уезжали из своих колхозов без разрешения, должны были лишаться права жить в избранной ими местности.40
Статистика показывает, что паспортизация была мало эффективной в деле контроля за крестьянским переселением в города. В 1932 г. 10 505 ООО человек прибыло в города, 7 886 ООО покинуло их и 2 719 ООО осело в городах. В 1933 г., однако, эти цифры были значительно сокращены: 7 416 ООО человек прибыло в города, 6 644 ООО покинуло их и только 772 ООО осело. В 1934 и 1935 гг. цифры начали снова расти. В 1935 г. 14 374 100 человек прибыло в города, 11 909 700 покинуло их и 2 464 400 осело. Таким образом, в 1935 г. количество людей, осевших в городах, еще раз приблизилось к «допаспортному» уровню 1932 г. Это показывает, что, хотя паспортизация значительно сократила оседание в городах в 1933 г., ей не удалось остановить или хотя бы замедлить высокую мобильность населения на длительное время.41
Сдвиги, вызванные коллективизацией и индустриализацией, обусловили огромную текучесть «вольного и гулящего» населения в поиске работы и жилья.
Так, на металлургическом заводе им. Петровского в Днепропетровске бездомные люди ворвались в горячие цеха и столовые, чтобы ночевать. Врач заводской больницы объяснил, что «они скрываются от милиции, постепенно становятся истощенными и попадают в больницу. Они остаются у нас на день или два, а потом они умирают. Мы хороним нескольких, но никто даже не спрашивает о них. Их привозят в больницу каретами скорой помощи. Они одеты в лохмотья, грязные и вшивые».42 Кто был тот крестьянин-переселенец, который спасался бегством от коллективизации, искал работу и умирал в больнице завода
им. Петровского? Бывший торговец, который работал на заводе, беспризорник, который жульничал на базаре, чтобы выжить? Они были переселенцы и в 1933 г. - мишени паспортной системы. Они состояли из рабочих, из раскулаченных крестьян, торговцев, бывших людей, преступников и тысяч других.
Государство старалось прикрепить рабочего к месту работы и отделить постоянного закрепленного рабочего от странствующего, давая привилегии первому и превращая в преступника второго. Введением в употребление системы контроля и регистрации государство стремилось не только остановить продолжающееся переселение крестьян, но и постоянное передвижение рабочих. Стремоение контролировать снабжение продовольствием и использовать его как средство для укрепления трудовой дисциплины подтолкнуло государство к сокращению частной торговли и удалению переселенцев из городов. Паспорт был также применен для того, чтобы очистить заводы от раскулаченных крестьян, торговцев и бывших людей, которые получили «честные» должности как рабочие. Изгнанные из городов и с заводов, эти группы стали «преследуемыми» людьми, гонимыми с места на место, лишенными возможности осесть и найти работу без того, чтобы скрыть свое прошлое. Система основывалась на использование городского женского труда - резерва, который позволил государству запирать ворота городов. Как и во времена Петра Великого, внутренний паспорт стал прокрустовым ложем, под которое вгонялось пестрое население, лишенное собственности, чтобы получить фиксированные категории для служения государству.
Примечания
1 Matthews М. The Passport Society: Controlling Movement in Russia and the USSR. Boulder (Colorado), 1993; Medvedev R. Let History Judge: The Origins and Consequences of Stalinism. N.Y., 1989. P. 245 — 248; Fitzpatrick Sh. Everyday Stalinism: Ordinary Life in Extraordinary Times: Soviet Russia in the 1930s. N.Y., 1999. P. 120 - 127.
2 Анисимов E.B. Время петровских реформ. Л., 1989. С. 369 — 378.
3 Medvedev R. Op. cit. P. 245; Matthews M. Op. cit. P. 1 - 33.
4 Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописки паспортов // Собрание законов и распоряжений. М., 1934. С. 821 - 823.
5 РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 20. Д. 25. Л. 5, 6, 17; Труд в СССР: Статистический справочник. М., 1936. С. 8.
6 Мордухович 3. Узловые вопросы привлечения рабочей силы в 1932 г. // На трудовом фронте. 1931. Т. 34. С. 5; Fitzpatrick Sh. Op. cit. P. 120 — 122.
7 Аристов. Ликвидировать текучесть на лесозаготовках // На трудовом фронте. 1932. Т. 31-32. С. 8.
8 Ансеров А. Больше внимания бытовым мелочам! // На трудовом фронте. 1932. Т. 33. С. 10 - И.
9 ГА РФ. Ф. 6983. On. 1. Д. 165. Л. 141 - 142.
10 Осокина Е.А. Иерархия потребления: О жизни людей в условиях сталинского снабжения, 1928 - 1935 гг. М., 1993.
11 Труд. 1930. 8 янв.; 7 февр.; 1932. 17 нояб.; 18 нояб.; 5 дек.
12 Труд. 1932. 17 нояб.
13 Труд. 1932. 5 дек.
14 Об увольнении за прогул без уважительных причин // Собрание законов и распоряжений. М., 1934. С. 765 — 766. Новый закон заменил другой, который гласил, что рабочие могут быть уволены за отсутствие без объяснений трех дней в течение одного месяца. Этим законом повсюду пренебрегали рабочие и управление. В 1933 г. даже более жесткие наказания за отсутствие применялись к рабочим оборонной, химической, электрической промышленности, военного транспорта и водоснабжения. Рабочие могли быть понижены в должности, уволены и даже арестованы за опоздание, за отказ работать, за ранний уход с работы, за пьянство на работе, за небрежное обращение с инструментами или с машинным оборудованием, за прекращение работы, за слишком много брака в работе или за отсутствие без серьезной причины (ГА РФ. Ф. 5515. Оп. 33. Д. 54. Л. 15, 17,18 - 22).
15 Труд. 1932. 17 нояб.
16 Труд. 1932. 4 дек.
17 Труд. 1932. 5 дек.; О практических мероприятиях по проведению в жизнь Постановления СНК Союза ССР и ЦК ВКП (б) от 4 декабря «О расширении прав заводоуправлений в деле снабжения рабочих и улучшения карточной системы» // Собрание законов и распоряжений. М., 1934. С. 802 — 804.
18 Труд. 1932. 6 дек.
19 Труд. 1932. 18 нояб.
20 Труд. 1932. 27 нояб.
21 Труд. 1932. 14 дек.; 16 дек.; ГА РФ. Ф. 5515. Оп. 33. Д. 50. Л. 116.
22 Труд. 1932. 18 нояб.; 27 нояб.; 5 дек.
23 ГА РФ. Ф. 5515. Оп. 13. Д. 50. Л. 114 - 114об., 117об.
24 Там же. Л. 57 - 64, 70.
25 Там же. Л. 133 - 137.
26 Труд. 1933. 6 янв.
27 Труд. 1932. 20 нояб.; 1933. 6 янв.
28 Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописки паспортов // Собрание законов и распоряжений. М., 1934. С. 821 - 823.
29 Труд. 1932. 29 дек.
30 ГА РФ. Ф. 5515. Оп. 33. Д. 54. Л. 3 - 10.
31 ГА РФ. Ф. 5515. Оп. 33. Д. 55. Л. 78, 125, 128, 219 - 220.
32 О народно-хозяйственном плане СССР на 1933 — первый год второй пятилетки // Собрание законов и распоряжений. М., 1934. С. 50 — 58.
33 Женщина в СССР: Статистический сборник. М., 1937. С. 51; см.: Goldman W. Women at the Gates: Gender and Industry in Stalin’s Russia. N.Y., 2002.
34 Женщина в СССР. С. 51.
35 Там же. С. 58.
36 Там же. С. 51.
37 Там же.
38 ГА РФ. Ф. 5515. Оп. 33. Д. 50. Л. 114.
39 ГА РФ. Ф. 3316. Оп. 25. Д. 193. Л. 27, 29, 61, 63 - 65, 73, 77, 79.
40 ГА РФ. Ф. 5446. On. 1. Д. 91. Л. 149.
41 Женщины в СССР. С. 69.
42 ГА РФ. Ф. 5451. Оп. 43. Д. 50. Л. 107.
