CC BY
8Международное право; Европейское право
DOI 10.47643/1815-1329_2022_9_118 УДК 341.36
ПРОЦЕСС ЗАКОНОТВОРЧЕСТВА В МЕЖДУНАРОДНОМ ГУМАНИТАРНОМ ПРАВЕ В СВЕТЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ НОВЕЙШИХ СРЕДСТВ ВЕДЕНИЯ ВОЙНЫ THE LEGISLATIVE PROCESS IN INTERNATIONAL HUMANITARIAN LAW IN THE LIGHT OF THE USE OF THE LATEST MEANS OF WAR
ЛЕБЕДИНСКАЯ Инна Марковна,
аспирант, Российский университет дружбы народов ( РУДН ). 117198, Россия, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, 6. E-mail:legien@mail.ru;
Lebedinskaya Inna Markovna,
graduate student Peoples' Friendship University of Russia. 6 Miklukho-Maklaya str., Moscow, 117198, Russia. E-mail: legien@mail.ru
Краткая аннотация. В статье предпринята попытка исследования динамики развития современного законотворчества в международном гуманитарном праве в вопросах регулирования новейших военных технологий. На основании изложенного в статье, можно утверждать, что принципы и нормы международного гуманитарного права применимы в вопросах регулирования и использования новейших систем вооружения, но специальные нормы находятся в процессе формирования. Высказывается предположение о том, что поскольку формальное изменение правовых норм не успевает оперативно реагировать на использование новейших видов оружия, неформальные законодательные инициативы являются основным путём внедрения нового законодательства в международном гуманитарном праве.
Abstract. The article attempts to study the dynamics of the development of modern lawmaking in international humanitarian law in matters of regulation of the latest military technologies. Based on what is stated in the article, it can be argued that the principles and norms of international humanitarian law are applicable in matters of regulation and use of the latest weapons systems, but special norms are in the process of formation. It is suggested that since the formal change of legal norms does not have time to quickly respond to the use of the latest types of weapons, informal legislative initiatives are the main way to introduce new legislation in international humanitarian law.
Ключевые слова: международное гуманитарное право, военное действие, законотворчество, правовое регулирование, война.
Keywords: international humanitarian law, military action, lawmaking, legal regulation, war.
Для цитирования: Лебединская И.М. Процесс законотворчества в международном гуманитарном праве в свете использования новейших средств ведения войны // Аграрное и земельное право. 2022. № 9(213). С. 118-121. http://doi.org/10.47643/1815-1329_2022_9_118.
For citation: Lebedinskaya I. M. The legislative process in international humanitarian law in the light of the use of the latest means of war // Agrarian and Land Law. 2022. No. 9(213). pp. 118-121. http://doi.org/10.47643/1815-1329_2022_9_118.
Статья поступила в редакцию: 28.08.2022
Международное гуманитарное право (далее МГП) призвано облегчить страдания человека в ситуациях вооружённого конфликта и способствовать защите гражданского населения от военных действий.
В настоящее время не представляется возможным определить точное время зарождения первых норм международного гуманитарного права. Еще до появления государств, когда борьба между племенами, кланами или сторонниками вождей не велась с целью полного уничтожения противника, возникали зачастую непреднамеренно правила, целью которых было уменьшить последствия насилия. Данные правила, предшественники сегодняшнего международного гуманитарного права, можно обнаружить во всех культурах [1]. Становление и развитие норм МГП основывается на человеческих ценностях, разделяемых всеми культурами.
Впервые правила ведения войны приводятся в древнейшем памятнике мировой культуры и литературы - Библии, где изложены законы и обычаи войны в жизни народов древнего Средиземноморья. На примерах предписаний и обычаев Ветхого Завета можно увидеть, что обязательный призыв был запрещён, а закон предписывал создание профессиональной армии. Запрещалось объявление войны прежде, чем противнику было предложено мирное соглашение. Таким образом, по библейским законам и обычаям ведения войны можно наблюдать, что любые военные действия должны начинаться с предложения мирного соглашения и попытки урегулировать конфликт без доведения до развязывания войны.
Библейский закон кажется намного более человечным и гуманным, чем современные законы об обязательной службе в армии в странах, где всё ещё существует обязательный призыв. Призывной возраст по Библии — это мужчины от 20 до 60 лет включительно. «Надзиратели же пусть объявят народу, говоря: кто построил новый дом и не обновил его, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы не умер на сражении и другой не обновил его». По понятиям Ветхого завета, слово «дом» означает семью — жену и детей. «Обновить дом» означало не только построить семью и завести детей. Но и вкусить радостей семейной жизни: любви, отцовства, организации быта и хозяйства. Иными словами, мужчина, который не только не успел создать семью, но и не успел провести с ней определённое количество времени (по крайней мере, год и более) не подлежал призыву в армию.
Анализируя законы и обычаи ведении войны, представленные в Ветхом Завете, можно сделать вывод о том, что именно запрет тотальной мобилизации населения в случае развязывания войны и призыв ограниченного контингента военнослужащих является одним из ключевых факторов ограничения методов и средств ведения войны.
В древности законы ведения войны существовали в форме обычаев. В древнеиндийском сборнике предписаний - Законах Ману и
японском средневековом кодексе поведения Бусидо можно наблюдать жёсткие рамки ограничения насилия. В период боевых действий запрещалось употреблять отравленное оружие, убивать безоружных, пленных, просящих пощады, спящих и раненых.
В отношениях между государствами Древней Греции существовала норма, согласно которой война не должна была начинаться без ее объявления, как и в Библии. Гибель на поле брани давала право на погребение, при захвате городов нельзя было убивать укрывающихся в храмах, военнопленные подлежали обмену или выкупу и лишь в крайних случаях обращались в рабство.
В Древнем Риме было принято считать, что все войны, которые вело государство, были справедливыми. К справедливым относились войны, о начале которых заблаговременно объявлялось. Принцип обязательного объявления войны, берущий своё начало из Ветхого Завета, последовательно продолжали государства Древней Греции и Древнего Рима, но библейский принцип обязательной попытки мирного урегулирования конфликта был забыт Следует подчеркнуть, что когда мы рассматриваем законы и обычаи войн древнего мира, то необходимо иметь в виду, что специальной науки международного права в то время не существовало и.
Законы и обычаи ведения войны в средневековой христианской Европе были не менее, но возможно и более жестоки, чем в языческом Древнем Риме. Враг был един и безлик - не проводилось никакого различия между воюющими солдатами и мирным населением. Захваченные воюющими населенные пункты подвергались разграблению, раненые бросались на произвол судьбы. В ходе военных действий применялось «право добычи», которая переходила в собственность захватившей ее стороны. Пленные считались добычей захватившего их конкретного лица, что позволяло получить за них выкуп. Решением II Лютеранского собора 1139 г. запрещалось применение отдельных видов оружия (использование орудий для метания и арбалетов). Пленных и раненых, в отличие от безоружных воинов и просящих пощады, не запрещалось убивать 14].
На втором Латтеранском соборе в 1139 папа Иннокейтий II предпринял попытку полностью запретить использование арбалета, который с момента своего появления, оказал значительное влияние на поле боя. Этот толчок был вызван этическими и политическими соображениями. Усилия Папы Иннокентия II представляют собой, по мнению автора, популярную и острую точку отсчета в истории технологий, войны и права в новое время.
Развитие технологий на протяжении всей истории играло ключевую роль в формировании способов ведения вооруженных конфликтов и было предметом дебатов по поводу его регулирования. Сегодня мы сталкиваемся с новой эрой технологического развития, которая беспрецедентными темпами ставит серьезные задачи правового регулирования вооруженных конфликтов. Это включает в себя различные области технологического развития в войне, такие как кибервойна, военный искусственный интеллект (ИИ) и, в частности, смертоносные автономные системы вооружения (САСВ), использование беспилотных летательных аппаратов и другие новшества. В течение последних двух столетий современное международное гуманитарное право (МГП) постепенно развивалось в попытке всесторонне урегулировать поведение воюющих сторон в вооруженных конфликтах.
Подъем и упадок формального МГП, и появление неформального МГП.
Современное МГП в значительной степени сформировано международными договорами. Начиная с Женевской конвенции 1864 г. об улучшении участи раненых в действующих армиях и заканчивая Дополнительными протоколами 1977 г. к четырем Женевским конвенциям 1949 г., договоры по МГП играли центральную роль в усилиях по регулированию военных действий. Тем не менее договорное право МГП зависит от способности государств договориться о нормах и о том, как они должны быть сформулированы и служить основой для регулирования.
За последние несколько десятилетий произошло значительное снижение роли договоров в регулировании вооруженных конфликтов. Дополнительные протоколы 1977 года были последней официальной многосторонней попыткой урегулировать общие правила ведения военных действий.
В литературе по «мягкому праву» давно установлено, что, когда затраты на согласование формальных правил высоки, инициативы «мягкого права» становятся гораздо более привлекательными. Это верно не только для мягкого права в строгом смысле, но и для неформальных законодательных инициатив [5].
Таким образом, упадок формального законотворческого процесса из-за вышеупомянутых проблем побуждает различных заинтересованных субъектов использовать неформальные процессы, в которых эти субъекты продвигают свои нормативные позиции. За последние несколько десятилетий появились различные неформальные законотворческие инициативы в области МГП. К ним относятся Копенгагенский процесс обращения с задержанными в ходе международных военных операций, инициативы Международного комитета Красного Креста (МККК) Исследование МККК по обычному праву и Руководство по толкованию прямого участия в военных действиях, Декларация о безопасных школах и проект Политической декларации об усилении защиты гражданских лиц от гуманитарных последствий применения оружия взрывного действия в населенных пунктах и другие и. В последние годы исследователи МГП демонстрируют растущий интерес к таким процессам.
Регулирование оружия по законам о вооруженных конфликтах делится на общие обычные нормы и запреты на конкретное оружие. Согласно общему обычному праву запрещается применение оружия, причиняющего чрезмерные телесные повреждения и ненужные страдания, а также применение оружия неизбирательного действия [8, 9]. Запреты на конкретное оружие включают несколько договоров, касающихся различных категорий оружия.
Аспекты общего развития МГП, проливают свет на современное регулирование новых военных технологий. Новые технологии создают аналогичные проблемы в вопросах ведения боевых действий, как и в других случаях, когда обнаруживается конфликт интересов между соответствующими субъектами. Новые технологии распределяются неравномерно и, таким образом, создают потенциальное столкновение интересов между теми, кто, как ожидается, выиграет от их использования, и теми, кто может многое потерять от этого. В текущих условиях маловероятно,
АГРАРНОЕ И ЗЕМЕЛЬНОЕ ПРАВО. 2022. № 9(213)
что будут заключены всеобъемлющие новые договоры о новых военных технологиях 110], и неформальное регулирование МГП, таким образом, является ключевым полем для обсуждения регулирования таких технологий.
Если говорить о новых военных технологиях, им свойственны такие характеристики как уникальность, а также неопределенность и секретность [11, 12]. Это обуславливает технологическое недоверие и законотворчество. Потенциальным объяснением особого внимания к новым технологиям является преобладание скептицизма или страха перед новыми технологиями, особенно военными технологиями. Существует множество возможных объяснений страха или скептицизма по отношению к технологиям, и ожидается, что такой скептицизм будет еще больше в контексте новых технологий на войне, где на кону стоит жизнь и смерть. В результате существует серьезное опасение, что скептицизм в отношении новых технологий может привести к неоптимальному регулированию, такому как запрет на использовани е кибероружия или беспилотных летательных аппаратов, даже если эти технологии могут привести к лучшей защите гражданских лиц.
Появляющиеся военные технологии представляют огромные риски, которые следует тщательно учитывать при принятии любых законотворческих мер. Чрезвычайно сложная задача провести различие между обоснованными опасениями и необоснованными опасениями. Тем не менее, законодательные усилия должны признавать потенциальное неблагоприятное воздействие страха перед новыми технологиями и должны инвестировать в тщательную оценку затрат и выгод от таких технологий. Было бы полезно, если бы обе стороны нормативных дебатов по регулированию вооруженных конфликтов признали затраты и выгоды.
Альтернативное развитие МГП
В дискуссиях о новых явлениях в войне постоянно обсуждается адекватность существующих норм для решения возникающих новых проблем. Стороны дискуссий согласны с тем, что закон должен учитывать новые технологии. Представляется, что в большинстве случаев новых военных технологий большинство вопросов могут быть адекватно решены существующими законами, в то время как ограниченное количество уникальных особенностей лежит в основе дебатов о необходимости новых законов.
Важно отметить, что понятие законотворчества шире создания новых формальных правил. Толкование, например, часто представляет собой действие, создающее юридическое значение, а не действие, которое только идентифицирует единственное «истинное» значение правовой нормы.
Идентификация норм обычного права также может служить методом законотворчества. Можно утверждать, что даже если новая технология ставит новые и сложные проблемы, их часто можно решить, если это необходимо, путем новых далеко идущих интерпретаций существующих норм, а не путем создания новых формальных правил. Ожидается, что толкование и идентификация обычного МГП обеспечат ключевой путь законотворчества, даже при решении чрезвычайно сложных и вызывающих разногласия вопросов.
Говоря о МГП, необходимо учитывать роли государств и негосударственных субъектов в неформальных международных законотворческих инициативах в контексте новых военных технологий.
- В то время как государства явно превосходят законодателей в контексте формального международного правотворчества, неформальные процессы более сбалансированы, менее иерархичны и позволяют негосударственным субъектам играть значительную роль в формировании права. Часто такие субъекты выдвигают неформальные законотворческие инициативы на ранней стадии законотворческого процесса и тем самым усиливают свое влияние.
- Государства более неохотно выражают свою позицию в отношении новых военных технологий, чем в других контекстах МГП, они все же чаще участвуют в дебатах по таким технологиям. Об этом свидетельствует рост позиций государств в отношении киберопера-ций, а также активное участие государств в регулировании новейших форм смертоносного оружия.
- Из-за более горизонтального характера неформального законотворчества государства используют процессы, аналогичные тем, которые первоначально использовались негосударственными субъектами. Поскольку позиция одного государства (или даже двух или трех государств) имеет ограниченные формальные правотворческие полномочия, например, с целью установления государственной практики или opinio juris, государства теперь должны играть в игру убеждения, инвестируя в различные процессы, усилить влияние своих позиций.
- Оба типа субъектов используют методы убеждения, государства и негосударственные субъекты извлекают выгоду из различных преимуществ в игре убеждения. Государства обладают формальной властью, но часто воспринимаются как предвзятые субъекты, в то время как негосударственные субъекты часто воспринимаются как менее предвзятые, но не обладающие формальной властью. В таких обстоятельствах у обоих типов субъектов есть сильный стимул к сотрудничеству в неформальных законотворческих инициативах, чтобы компенсировать слабости друг друга.
- Неравномерное распределение новых военных технологий является ключевым фактором, усугубляющим трудности достижения соглашения по их регулированию. Помимо влияния на интересы сторон в конфликте, различия в силах также влияют на способность формировать международное право.
Таким образом, подводя итог выполненного исследования, необходимо отметить, что новые военные технологии изменили характер ведения войн и, как ожидается, изменят его еще больше в ближайшем будущем. Дальнейшее развитие и совершенствование этих технологий, а также их повсеместное внедрение, вызывают постоянные споры о нормативных последствиях использования технологий такого рода и необходимости эволюции МГП для устранения этих последствий. На основании сказанного выше можно сформулировать вывод о том, что поскольку формальное изменение соответствующих правовых норм в ближайшем будущем сопряжено с известными сложностями, неформальные законодательные инициативы являются основным путем продвижения правовых изменений в МГП.
Библиография:
1. Гассер Х.П. Международное гуманитарное право. Введение. - М.: МККК., 1995. С. 11-12.
2. Международное право. Учебник под ред. Колосова Ю. М., Кривчиковой Э. С. С.ЗЗ.
3. Левин Д.Б. История международного права. ИМО. M., 1962. С. 49.
4. Международное право. Учебник для вузов. Отв. редакторы Игнатенко Г.В., Тиунов О.И. М., 2002. С. 29.
5. J. Pauwelyn, R. A. Wessel and J. Wouters (eds), above note 14.
6. Ingo Venzke, How Interpretation Makes International Law, Oxford University Press, Oxford, 2012, p. 16; Y. Shereshevsky, above note 11, pp. 11-12.
7. State of Israel, The 2014 Gaza Conflict Report: Factual and Legal Aspects, May 2015, available at: https://mfa.gov.il/ProtectiveEdge/Documents/2014GazaConflictFullReport.pdf,
8. Protocol Additional (I) to the Geneva Conventions of 12 August 1949, and relating to the Protection of Victims of International Armed Conflicts, 1125 UNTS 3, 8 June 1977 (entered into force 7 December 1978), Art. 35.
9. L. Bennett Moses, above note 35, p. 270.
10. Michael N. Schmitt and Sean Watts, "The Decline of International Humanitarian Law Opinio Juris and the Law of Cyber Warfare", Texas International Law Journal, Vol. 50, No. 2, 2015, pp. 222.
11. S. Ratner, above note 48, pp. 109-111; Kubo Macak, "From Cyber Norms to Cyber Rules: Re-engaging States as LawMakers", Leiden Journal of International Law, Vol. 30, No. 4, 2017, pp. 881-882; M. N. Schmitt and S. Watts, above note 46, pp. 223-224.
12. Dan M. Kahan, "Two Conceptions of Emotion in Risk Regulation", University of Pennsylvania Law Review, Vol. 156, No, 3, 2008.
References:
1. Gasser H.P. Mezhdunarodnoe gumanitarnoe pravo. Vvedenie. - M.: MKKK., 1995. S. 11-12.
2. Mezhdunarodnoe pravo. Uchebnik pod red. Kolosova Ju. M., Krivchikovoj Je. S. Ukaz. soch. S.ZZ.
3. Levin D.B. Istorija mezhdunarodnogo prava. IMO. M., 1962. S. 49.
4. Mezhdunarodnoe pravo. Uchebnik dlja vuzov. Otv. redaktory Ignatenko G.V., Tiunov O.I. M., 2002. S. 29.
5. J. Pauwelyn, R. A. Wessel and J. Wouters (eds), above note 14.
6. Ingo Venzke, How Interpretation Makes International Law, Oxford University Press, Oxford, 2012, p. 16; Y. Shereshevsky, above note 11, pp.
11-12.
7. State of Israel, The 2014 Gaza Conflict Report: Factual and Legal Aspects, May 2015, available at: https://mfa.gov.il/ProtectiveEdge/Documents/2014GazaConflictFullReport.pdf,
8. Protocol Additional (I) to the Geneva Conventions of 12 August 1949, and relating to the Protection of Victims of International Armed Conflicts, 1125 UNTS 3, 8 June 1977 (entered into force 7 December 1978), Art. 35.
9. L. Bennett Moses, above note 35, p. 270.
10. Michael N. Schmitt and Sean Watts, "The Decline of International Humanitarian Law Opinio Juris and the Law of Cyber Warfare", Texas International Law Journal, Vol. 50, No. 2, 2015, pp. 222.
11. S. Ratner, above note 48, pp. 109-111; Kubo Macak, "From Cyber Norms to Cyber Rules: Re-engaging States as Law-Makers", Leiden Journal of International Law, Vol. 30, No. 4, 2017, pp. 881-882; M. N. Schmitt and S. Watts, above note 46, pp. 223-224.
13. Dan M. Kahan, "Two Conceptions of Emotion in Risk Regulation", University of Pennsylvania Law Review, Vol. 156, No, 3, 2008.
