CC BY
57
ИСТОРИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2009. № 3. С. 88-94.
УДК 930-1
Т.А. Сидорякина
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского
ПРОЦЕСС «ВХОЖДЕНИЯ В НАУКУ» МОЛОДОГО УЧЕНОГО: «РИТУАЛЫ ПЕРЕХОДА» В РАМКАХ «ПРОФЕССОРСКОЙ КУЛЬТУРЫ»*
Посвящена проблеме формализованных и неформализованных правил вхождения в научное сообщество историков рубежа XIX -XX вв. в рамках «профессорской культуры».
Ключевые слова: профессорская культура, научное сообщество, научная школа, приват-доцент.
История отечественной профессуры является составной частью истории русской культуры, в развитии которой особое место принадлежит науке. Современное состояние исторической науки многие историки характеризуют как антропологический поворот, в историозна-нии это выливается в нарастающий интерес исследователей к личности ученого, различным составляющим психологии творчества в его процессуальной незавершенности. Все более ощутимым становится видение исторической науки как культурного феномена. И соответственно, историк-ученый все чаще изучается в контексте культуры или определенного типа культуры, получившего название «профессорской культуры»1. Под «профессорской культурой» мы понимаем корпоративную субкультуру, культивирующую определенную модель идентичности, конструируемую научным сообществом под влиянием исторических обстоятельств и индивидуальных качеств её творцов.
При всей неопределенности заявленного термина выкристаллизовываются существенные характеристики «профессорской культуры». С институциональной точки зрения местом формирования «профессорской культуры» являются университеты, а основными акторами выступают социальные группы, производящие и транслирующие научное знание. В рамках этих социальных групп предполагается наличие научной школы, осуществляющей трансляцию канонов исследования и норм поведения внутри корпорации. Важнейшим, если не основным, условием приобщения к научной школе и признания равноправным членом научного сообщества была публичная защита диссертации.
Применительно к истории исторической науки термин «профессорская культура» существенно расширяет проблемное поле исследования, актуализирует субъективный фактор в науке. Отражением этого является постановка в исследовательской литературе проблемы
* Исследование выполнено при финансовой поддержке Федерального агентства по науке и инновациям в рамках федеральной целевой программы "Научные и научно-педагогические кадры инновационной России на 2009-2013 гг.", государственный контракт 02.740.11.0350".
© Т.А. Сидорякина, 2009
научных сообществ в качестве самостоя-тельной2 с выделением устойчивого ядра «корпоративной культуры». Отметим также возросший интерес к личности ученого на ранних этапах его становления, интерес к процессу, который сопровождал это «вхождение в мир науки», к сопряженным с ним «ритуалами перехода» и «адаптации молодого ученого» в научном сообществе. Именно эти вопросы и составляют предмет исследования данной статьи.
Самоорганизация научного сообщества с его правилами игры, ценностями, нормами поведения и жизненной структурой конструируется, задается как внешними по отношению к науке факторами (социальная действительность, политика власти, общественные интересы и т. д.), так и внутренними, исходящими из корпорации, в которой «проходит» адаптация молодого специалиста, сопряженная с «вхождением в мир науки».
Среди источников, позволяющих нам реконструировать данную проблематику можно выделить воспоминания самих профессоров, мемуары, вышедшие из под пера ближайшего их окружения, дневники, письма, написанные учеными-историками3. По данным видам источников представляется возможным реконструкция одного из важнейших этапов научной деятельности, а именно начального периода - процесса «вхождения в мир науки» через «ритуалы перехода», укоренившиеся в рамках профессорской культуры.
Процесс «вхождения в науку» как в середине XIX в., так и в дальнейшем проходил по строго установленным формальными общероссийскими требованиями правилам. После успешных выпускных экзаменов научная карьера открывалась только для тех, кто оставался при университете, «оставление при университете налагало обязанность подвергнуться магистерскому экзамену, открывающему путь к профессуре» [1, с. 143]. Финансирование стипендиатов осуществлялось Министерством народного просвещения. Устав 1863 г. предусматривал, что решение об оставлении стипендиата при университете для его дальнейшей подготовки к должности профессора принимается факультетским советом. По уставу 1884 г. это правило переходило к куратору. Он выбирал кандидатуру студентов, кого ос-
тавить при университете для подготовки к ученым степеням, а кого послать на стажировку за границу [2, с. 34].
Экзамены на соискание ученых степеней были закреплены уставами, но должны были утверждаться советом. Для присуждения степени магистра требовался дополнительный экзамен. Сдача магистерского экзамена на историко-филологическом факультете проходила следующим образом. Студентом и экзаменатором разрабатывался перечень вопросов, после чего студент обязан был написать отчет, дававший ему право на сдачу устного экзамена; после сдачи магистерского экзамена экзаменационный период завершался, и возникала предпосылка для приват-доцентуры, что в дальнейшем давало возможность сосредоточиться на диссертации [2, с. 51-52].
Проиллюстрируем этот порядок на примере А. С. Лаппо-Данилевского, в личном деле которого сохранились документы, позволяющие отследить процедурные вопросы. После сдачи магистерского экзамена в 1888 г. [3, с. 56] и подготовки рукописи диссертации Александр Сергеевич обращается с ходатайством на имя ректора о публичной защите диссертации: «Выдержав установленные устные испытания на степень магистра русской истории, честь имею представить Вашему превосходительству один экземпляр оконченной печатанием диссертации моей «Организация прямого обложения в Московском государстве со времен Смуты до эпохи преобразований» и ходатайствую о ее публичной защите в текущем академическом году» [4, Л. 42]. Далее ректор в «служебной записке» поручает декану историко-филологического факультета рассмотреть диссертацию: «Имею честь покорнейше просить Ваше превосходительство поручить факультету рассмотрение означенной диссертации» [4, Л. 43]. Предварительное сообщение в печатном издании о времени и месте публичной защиты диссертации давалось после разрешения ректора; публичная защита диссертации, «магистерский диспут» (знаменательная
веха научного роста ученого) А. С. Лаппо-Данилевского состоялся 9 мая 1890 г. [3, с. 66]; отчет о диспуте и возражение обоих оппонентов публиковались в периодической печати.
Для присуждения степени доктора наук требовалась еще одна диссертация, но уже без устных экзаменов. При работе над докторской диссертацией разрешалось расширение темы магистерской диссертации. Ввиду вакантных профессорских мест уставом 1884 г. вводилось новое правило - подавать заявление в совет на присуждение докторской степени за магистерскую диссертацию. Одним из примеров действия нового правила может служить защита диссертации М. С. Карелина, посвященная эпохе Возрождения, когда «по предложению Герье и Виноградова, факультет дал магистранту сразу докторскую степень» [1, с. 160]. И в тоже время заметим, что это правило не получило широкого распространения. Показательна в этом плане всем известная своим скандальным оттенком защита П.Н. Милюкова. Он надеялся на защиту по «упрощенному» правилу. По его воспоминаниям: «Виноградов сразу заключил, что я заслуживаю такого же отличия» (как и М.С. Карелин. - Т.С.). «Герье и некоторые другие члены факультета к этому присоединились. Это мнение распространилось и стало общим» [1, с. 160]. Но из-за конфликта, возникшего с научным руководителем В.О. Ключевским, взращенные ожидания П.Н. Милюкова о присуждении докторской степени за магистерскую диссертацию не оправдались. «Запротестовал... Ключевский! Его пробовали уговаривать. Он остался непреклонен» [1, с. 160],
- так интерпретирует события «давно прошедших дней» П.Н. Милюков. Из сказанного выше видно, что, несмотря на то, что П.Н. Милюков выполнил все полагающиеся, прописанные и закрепленные в уставах правила [2, с. 34], тем не менее, этот «бюрократический аппарат» дал «сбой». А нарушил работу этой «системы» научный руководитель: «когда, Ключевскому говорили, что книга выдающаяся, он отвечал: пусть напишет другую; наука от этого только выиграет. Члены факультета понимали, что речь идет не о продвижении науки, а о продвижении в университетской карьере» [1, с. 160]. Из данного примера видно, что научный руководитель занимал ведущие позиции, связанные с «допуском» молодого специалиста в научную структуру, и мог способствовать или препятствовать его продвижению на научный Олимп.
Существовали и определенные правила вхождения на педагогическую стезю. Одним из «важнейших» было правило прочтения пробных лекций. Так официальная преподавательская деятельность А.С. Лаппо-Данилевского началась с разработки и прочтения вступительной лекции. «Вступительная лекция А.С. Лаппо-Данилевского состоялась 18 сентября от 12 до 1 часу дня 1888 г.» [3, с. 56] и называлась «Какое теоретическое значение имеет историческое изучение социального строя всякого общества и древнерусского в частности» [4, Л. 51]. Успешно прочитанная лекция давала право быть принятым приват-доцентом на историко-филологический факультет для того, чтобы не только вести курсы лекций и стать причастным к научно-педагогическому сообществу, но и заниматься научно-общественной деятельностью, направленной на «культивирование высшего знания» [5,
с. 289] путем «специальных углубленных изысканий». Через педагогическую деятельность, без которой профессора, доценты, приват-доценты себя не мыслили, они осуществляли свою «тесную связь с широкими кругами общества и работали на его просвещение» [5, с. 289]. С прочтением первых пробных лекций молодые специалисты отмечали для себя счастливый переход «границы от ученика к ученому» [1, с.148], а также «этим закреплялось и их социальное положение в московском обществе, где, в противоположность военному и чиновному Петербургу, университетский круг по традиции стоял на первом плане» [1, с. 148].
Таким образом, мы зафиксировали «специфические» традиции, которые могут быть отнесены к своеобразному проявлению профессорской культуры. Они же знаменуют символические «стадии» жизни молодого ученого, обставляемые ритуально. Ритуал, сам по себе, «служит средством интеграции и поддержания целостности человеческих коллективов, а также снимает напряжение внутри коллектива и гармонизирует его» [6, с. 3]. Ряд ритуалов сопровождает прохождение молодым специалистом ступеней научной карьеры. Принимая разные формы, они означают для него условные «отметки» его бытия в конкретном сообществе, маркируют принадлежность к нему и в то же время дают возможность ощущать себя
не только причастным к этому сообществу, но и самостоятельно действующим участником. Данные ритуалы можно отнести к саморефлексии «профессорской культуры». Они становятся реально необходимой частью жизнедеятельности научного сообщества, а именно, профессоров и молодых неофитов науки в качестве соответствующих правил и норм жизни в научном социуме. Некоторые из них оставались нефиксируемыми в качестве особых регламентаций, но воспринимались как само собой разумеющееся.
Из воспоминаний историков, удается выделить ряд «ритуальных действий», связанных с такими переходами, которые не были прописаны и зафиксированы в официальных документах, и, тем не менее, как видно из источников, оказывали не меньшее влияние на судьбы молодых ученых. Это прежде всего - своеобразный «личностный фактор», а именно заинтересованность профессора в своем студенте. Еще в годы «глубокого студенчества» профессора проявляла «отеческую» заботу о наиболее одаренных учениках. Так, по воспоминаниям В. Г. Дружинина, его учитель профессор Е.Е. Замысловский приглашал их к себе домой «через воскресенье к завтраку, чтобы дать отчет о 2недельных работах и прочитанных в это время книгах. Мы были не все сразу, а по двое... Это посещение называлось у нас «приезжать к Замысловскому4 и есть профессорскую курицу» [7, Л. 40-42 (об)]. Вот это, никем и нигде не прописанное «действо» позволяло студентам еще на раннем этапе своей научной карьеры (как мы бы назвали «ученичества») «впитывать» «дух» науки. На этих встречах профессора стремились своим примером дать почувствовать «ученикам», что занятие наукой - каждодневный труд, это образ жизни, направленный на «пробуждение мысли и ответственное отношение к истине», на обучение добросовестному исследованию и поиску истины и вместе с тем уважение ко всякому добросовестному ее исканию, уважение и к чужой мысли [8, с. 289]. Для студентов такие систематические «приватные беседы» символизировали особую «переходную ступень», связанную с началом нового этапа в жизни, в науке.
«Профессиональная ориентация», говоря современным языком, осуществля-
лась, путем особой коммуникативной практики: профессор в вежливой и даже доверительно-интимной форме как бы открывал двери в «священный мир» науки. Данная форма общения находила свое отражение в получении рекомендации или официального предложения от ведущего профессора для оставления на кафедре и дальнейшего получения профессорского звания. Несмотря на то, что получение рекомендации было установленным формальным правилом, тем не менее этому акту придавалось большое значение: профессор выделял рекомендуемого из массы студенчества как избранного, достойного служить науке. Это обставлялось неким торжественным тоном и сдержанностью. Вот как трогательно описывает такую минуту в своей жизни А.А. Кизеветтер: «Я зашел в канцелярию университета и увидел там Ключевского. Он сказал мне, что мое кандидатское сочинение дает ему основание предложить мне вопрос: не хочу ли я быть причисленным к его кафедре для подготовки к профессуре. «Это - моя заветная мечта», - ответил я Ключевскому, а он заметил: «И мечта эта имеет все шансы осуществиться как нельзя лучше». Через некоторое время мне удалось прочесть представление о моем оставлении при университете, поданное Ключевским в факультет. Краска бросилась мне в лицо, когда я прочитал лестные для себя строки...» [9, с. 135-136]. Таким образом, личное участие В.О. Ключевского в начальном этапе карьеры А. А. Кизеветтера очень ярко показывает, что для молодого специалиста имело огромное значение внимание маститого ученого.
Сама защита диссертации была обставлена рядом ритуальных действий. После зашиты члены Ученого совета поздравляли диссертанта «поцелуем», а со стороны диссертанта следовало «приглашение на пирушку», так называемое вспрыскивание магистра [10, с. 95]. Этим внешним формам придавался особый смысл. Вот как описывает этот эпизод П.Н. Милюков: «По обычаю, профессора, один за другим, меня приветствовали с поцелуями у кафедры. Ключевский, когда дошла до него очередь, неловко и поспешно пожал мне руку. А я, со своей стороны, нарушил другой университетский обычай. После диспута обыкновенно кандидат, удостоенный степени, устраивал пирушку. Я пригласил на нее к себе
домой моих друзей - и не пригласил Ключевского» [1, с. 161]. Тем самым были нарушены два «неписаных правила», а именно ритуала, транслируемых в научном сообществе в рамках «профессорской культуры», что знаменовало разрыв отношений между учителем и учеником. Несоблюдение этих, казалось бы, не столь существенных «ритуальных действий» как «поцелуй» и «приглашение на пирушку» явились немым диалогом, произошедшим между учителем и учеником. Этот «немой диалог» ясно и четко демонстрирует разрыв между его участниками. В литературе есть упоминание об иных ритуалах, обставляющих процесс «перехода» в другое состояние после защиты диссертаций. Так, к примеру, В. П. Корзун пишет о традиции введения в профессию через церемонию вручения нагрудного знака, при этом ссылаясь на воспоминания ректора Московского университета М.М. Новикова. После защиты магистерской и докторской диссертаций вручались нагрудные знаки различного образца. «Магистерский знак был серебряный, а докторский - золотой. На первом была помещена буква «М», что, «по мнению шутников», означало, что человек поработал в научной области еще мало, а на втором - «Д», т. е. -достаточно» [10, с. 95-96].
Такие «ритуалы перехода» формально регулировали интеграцию молодого поколения преподавателей в университетский учебный и научный процесс, а номинально позволяли им более или менее безболезненно адаптироваться в научной среде.
Под адаптацией молодого специалиста в мире науки, в настоящий момент, понимается начальный этап освоения профессии в условиях коллективной деятельности. В исследовании процесса адаптации различают два аспекта -предметный и социальный. Каждый молодой исследователь должен пройти период предметной адаптации: ознакомиться с наиболее значимыми научными достижениями и разрабатываемой коллективом области исследований, освоить тот теоретический подход, с позиций которого ведутся исследования в коллективе и т. п. Иными словами, он должен понять и усвоить сложившиеся нормы познавательного процесса в конкретной области науки [11, с.140]. На этом этапе огромное значение приобретают внешние факторы
- влияния. И этот этап получил название «формирующий», он сменяется «продуктивным», в «течение которого ученый перерабатывает накопленный опыт, преобразуя его в свои внутренние установки и взгляды и «отдает» их в виде своих научных результатов. На этой стадии значение «влияний» хотя и остается, но заметно ослабевает». Последовательное прохождение указанных этапов считается в научном сообществе нормой, а границей, рубежом, как правило, воспринимается защита магистерской диссертации [12, с. 54-55]. Для нашего исследования профессорской культуры представляется важной мысль современных психологов об адаптации, которая предполагает уподобление сообществу, в которое входит актор - социальная адаптация, под которой понимается «введение молодого ученого в социальную систему научного коллектива» [11, с. 141]. Именно в социальном аспекте черпает молодой человек сведения о человеческих отношениях, об укладе той профессиональной деятельности, к которой он стремится [11, с. 142].
Социальный аспект и включенные в него человеческие отношения выражаются в общении, осуществляемом как в рамках профессиональных занятий, так и вне их. Ф. И. Успенский5 писал, что в годы учебы в Санкт-Петербургском университете студенты приглашались в семьи своих преподавателей [13, с. 404]. «Здесь большинство из нас, - вспоминал Ф.И. Успенский, - первый раз знакомились с условиями жизни в профессорской семье, а провинциалы, прибывшие в столицу из дальних медвежьих углов, - с требованиями общежития в городской семье». И.В. Цветаев6 [14, с. 145] называл это иначе: «увидали изящные формы жизни высококультурной среды» [15, с. 18].
В науке и жизненной практике общение понимается не только как целенаправленный обмен информацией, но в более широком смысле - как взаимодействие и взаимовос-приятие людей. Важность общения состоит в том, что через него осуществляется процесс взаимодействия между людьми, формируются межличностные отношения, происходит обмен мыслями, чувствами переживаниями [16, с. 196]. Площадки для подобного рода коммуникации могут быть самыми различными. Примером по обмену мыслями, чувствами и переживаниями может служить соз-
данное при историко-филологическом факультете Санкт-Петер-бургского университета историко-филологи-ческое общество. Как вспоминает В.Г. Дружинин, «данное общество собиралось раз в месяц по вечерам. Там слушали мы рефераты наших профессоров и сами читали рефераты. Кроме того, посещали интересные диспуты» [7, л. об. 63]. Кружок «русских историков» широко известный в литературе своим прототипом имел историко-филологическое общество. «И. И. Симонов. предложил нам регулярно собираться один раз в месяц, чтобы знакомить друг друга с нашими научными работами. Мы охотно приняли это предложение и стали собираться преимущественно у меня, хотя иногда и у других моих приятелей. Эти беседы получили название кружка русских историков» [16, л. об. 115].
Стремление к коммуникации подпитывалось отечественной культурной традицией, где идеал просвещения всегда был очень высок. И не случайно многие историки являлись членами многочисленных научных обществ и кружков, важнейшие функции которых были связаны с популяризацией науки. Большую роль в социальной адаптации еще в период студенчества будущих профессоров занимали различные тематические кружки (журфиксы), научные общества. С 1759 по 1917 г. в Российской империи было основано 71 историческое общество, при этом большинство из них - в 90-е гг. XIX в. Работа обществ заключалась в проведении научных докладов и публичных сообщений, в издании журналов и монографий, в собирании и обработке исторических источников, а также в организации библиотек, архивов и музеев [2, с. 64]. Вхождение в данное «интеллектуальное сообщество» выводило и вводило молодого специалиста на другой уровень профессионального общения. Так, П.Н. Милюков за недолгую, но яркую научную карьеру, был членом различных кружков и научных обществ. В своих воспоминаниях он отмечает то обстоятельство, что сначала установил контакт с воскресным кружком литературоведа Н.И. Стороженко. Через этот кружок он попал в салон юриста И.И. Янжула, в котором кроме экономиста А.И. Чупрова бывали уволенные из университета историки права С.А. Муромцев (1884 г.) и М.М. Ковалевский (1887 г.), а также редактор либеральной газеты «Русская
мысль» В. А. Гольцев и философ В. С. Соловьев [2, с. 64]. Такое «напористое»
стремление молодого ученого успеть везде и всегда, вероятно, навеяно не только особенностью личности последнего, но и влиянием времени или эпохи, а точнее рубежа веков, т. е. определенного «феномена» «завершающего периода», когда новому поколению хотелось оставить заметный след в уходящей эпохе. Это была определенная форма социокультурной практики, которая наглядно демонстрировала научное единение между молодыми учеными и мастодонтами науки и позволяла молодому специалисту наиболее успешно адаптироваться в мире науки. Как правило, заседания «обществ» заканчивались дружескими ужинами, которые являлись проявлением неформального общения и также способствовали адаптации. Вот как А.А. Кизеветтер, часто присутствовавший на заседании Психологического общества, вспоминал о дружеских встречах: «. Абрикосов собирал после заседания членов общества к себе на ужин, и тут-то развертывалась блестящая беседа, в которой философские споры перемежались со всевозможными шутливыми импровизациями. На одном из таких ужинов был поставлен на баллотировку вопрос о том, существует ли Бог и, к сожалению, я не знаю, каким количеством голосов был решен утвердительно» [9, с. 70].
Итак, процесс «вхождения в мир науки», проходивший в рамках транслируемой научным сообществом «профессорской культуры», предполагал две главных составляющих, которые мы условно можем обозначить как «формализованные» и «неформализованные». К «формализованным» мы отнесли строго установленные формальными общероссийскими требованиями правила, регламентирующие жизнь научной корпорации. А к «неформализованным» - «специфические» традиции - «ритуалы перехода», которые можно считать своеобразным проявлением профессорской культуры. Они знаменуют символические «стадии» жизни молодого ученного. Адаптация же молодого специалиста была сопряжена с восприятием обеих составляющих, что позволяло ощущать себя причисленным к миру профессуры и транслируемой данным социальным сообществом типу культуры - «профессорской культуры».
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Термин «профессорская культура» заявлен и
апробирован в работах: Кантор В.К. Русское искусство и «профессорская культура» // Вопросы литературы. 1978. № 3; Кантор В.К. Русская классика, или Бытие России. М., 2005; Горин Д.Г. К вопросу о «профессорской культуре» России XIX - начала XX в. // Отечественная культура и история науки XVIII - XX в. Брянск, 1996; Корзун В.П. Отец и сын в мире науки: А.С и И.А. Лаппо-Данилевские // Политические и интеллектуальные сообщества в сравнительной перспективе. М., 2007; Никс Н.Н. Московская профессура во второй половине XIX - начале Xx века. М., 2008; и т. д.
2 См., напр.: Бон Т.М. Русская историческая наука
1880-1905 гг. Павел Николаевич Милюков и Московская школа. СПб., 2005; Корзун В.П. Научные сообщества в исторической науке как исследовательская проблема // Исторический ежегодник. 2002-2003. Омск, 2003; Мягков Г.П. Научное сообщество в исторической науке: опыт русской исторической школы. Казань, 2000; Погодин С.Н. Русская школа историков: Н.И. Кареев, И.В. Лу-чицкий, М.М. Ковалевский. СПб., 1997; Ростовцев Е.А. А.С. Лаппо-Данилевский в исторической литературе. Проблемы социального и гуманитарного знания. Вып. 2. СПб., 2000; Чирков С.В. Археография и школы в русской исторической науке конца XIX - начала XX вв. // Археографический ежегодник за 1989 год. М., 1990.
3 См., напр.: Богословский М.М. Историография, ме-
муаристика, эпистолярия. М., 1987; Воспоминания С.К. Богоявленского о В.О. Ключевском // Археографический ежегодник за 1980. М., 1981.; Воспоминания и дневниковые записи деятелей культуры о В.О. Ключевском // Археографический ежегодник за 1978. М., 1979; Дневниковые записи А.Н. Савина о В.О. Ключевском // Археографический ежегодник за 1978. М., 1979; Кизеветтер А.А. На рубеже двух столетий: Воспоминания 1881-1914. М., 1996.; Мельников А.В. М.М. Богословский в воспоминаниях современников // Археографический ежегодник за 2000. М., 2001; Милюков П.Н. Воспоминания (1859-1917). М., 1990.; ОвсяникоКуликовский Д.Н. Литературно-критические работы. Из «Истории русской интеллигенции». Воспоминания: в 2 т. М., 1989 . Т. 2; Переписка С.Б. Веселовского с отечественными историками. М., 2001; Письма Н.В. Покровского к Ф.И. Буслаеву // Археографический ежегодник за 1985. М., 1986; Письма русских историков (С.Ф. Платонов, П.Н. Милюков) / под ред. проф. В.П. Корзун. Омск, 2003; Платонов С.Ф. Собрание сочинений: в 6 т. / С.Ф. Платонов; отв. ред. С.О. Шмидт. М., 2003; и т. д.
4 Е.Е. Замысловский, профессор Санкт-Петер-
бургского университета, приглашал своих «приближенных» студентов к себе домой на завтрак, во время которого к столу подавали курицу. Эти посещения студентов получили названия «ехать на профессорскую курицу», или «есть профессорскую курицу». Он же завел у
себя «субботы» в 8 часов с вечерним чаем. К нему собирались его специалисты (С.Ф. Платонов, С.М. Середонин, Н.Д. Чечулин, А.С. Лаппо-Данилевский, В.Г. Дружинин), а иногда и другие гости; всего за столом сидело человек десять-двенадцать. Когда Е.Е. Замысловскому нужна была деловая беседа, он вызывал из-за стола нужного гостя и уходил беседовать в кабинет.
5 Успенский Ф.И. (7.02.1845-10.09.1928), россий-
ский ученый, историк, византинист и славист, академик Санкт-Петербургской АН с 1900 г., академик РАН с 1917 г., академик АН СССР с 1925 г. Выпускник историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета.
6 Цветаев И.В. (4.05.1847-30.08.1913), российский
ученый, специалист в области античной истории, эпиграфики и искусства. В 1870 г. окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, преподаватель 3-й Санкт-Петербургской гимназии, профессор римской словесности в Варшавском (1872-1873 гг.), Киевском (1876-1877 гг.) и Московском (18771913 гг.) университетах. Создатель и первый директор (1912-1913 гг.) московского Музея изящных искусств.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Милюков П.Н. Воспоминания (1859-1917). М.,
1990.
[2] Бон Т.М. Русская историческая наука 18801905 гг. Павел Николаевич Милюков и Московская школа. СПб., 2005.
[3] Ростовцев Е.А. А.С. Лаппо-Данилевский и пе-
тербургская историческая школа. Рязань,
2004.
[4] ГИА СПб. Ф. 14. Д. 8801. Данный материал лю-
безно предоставлен д.и.н. проф. В.П. Корзун.
[5] Цит. по: Краснова Ю.В. Университет как комму-
никативное пространство (на примере столичных университетов России конца XIX - начала XX в.) // Мир историка. Омск. № 4. 2009.
[6] Цит. по: Мир психологии. № 1. 2003. С. 3.
[7] РГАЛИ. Ф. 167. Оп. 1. Д. 7. 255 л. Воспоминания
Василия Григорьевича Дружинина. Данный материал любезно предоставлен к.и.н. М.А. Мамонтовой.
[8] Цит. по: Мир историка. Омск. № 4. 2009.
[9] Кизеветтер А.А. На рубеже двух столетий: Воспоминания 1881-1914. М., 1996.
[10] Корзун В.П. Образы исторической науки на рубеже XIX-XX вв. Омск; Екатеринбург, 2000.
[11] Аллахвердян А.Г., Мошкова Г.Ю., Юревич А.В., Ярошевский М.Г. Психология науки. М., 1998.
[12] Очерки истории отечественной исторической науки XX века / под ред. В.П. Корзун. Омск,
2005.
[13] Большая энциклопедия: в 62 т. Т. 53. М., 2006.
[14] Там же. Т. 57. М., 2006.
[15] Каган Ю.М. И.В. Цветаев. Жизнь. Деятельность. Личность. М., 1987.
[16] Никс Н.Н. Московская профессура во второй половине XIX - начале XX века. М., 2008.
