CC BY
133
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 12 (150). История. Вып. 31. С. 131-137.
«ШКОЛА В. О. КЛЮЧЕВСКОГО» В ИСТОРИОГРАФИИ: НАУЧНЫЙ ДИСКУРС И ИСТОРИОГРАФИЧЕСКАЯ СУДЬБА
В статье предпринята попытка реконструкции образа «школы В. О. Ключевского», сложившегося в историографии. Автор пытается проследить историографическую судьбу данного научного явления.
Ключевые слова: научная школа, школа В. О. Ключевского, отечественная историография, интеллектуальная традиция, научный дискурс.
В современной историографической практике прослеживается устойчивый интерес к изучению интеллектуальной традиции. В сфере внимания историографов оказались не только научные идеи и концепции, но и процессы их зарождения, трансляции, восприятия и интерпретации. Исследователи обратились к изучению субъективного фактора в развитии науки, научной повседневности и исследовательской лаборатории интеллектуалов, а также широкому социокультурному контексту, в котором бытовали научные идеи1.
Одной из наиболее часто упоминаемых форм организации науки стала научная школа. Исследовательский интерес к научным школам демонстрируют как историки науки, так и ученые, изучающие интеллектуальную культуру в ее конкретно-историческом измерении. В данной статье мы попытаемся проследить влияние науковедческих интерпретаций понятия «научная школа» применительно к конкретному научному сообществу, получившему с отечественной историографической традиции наименование - «школа В. О. Ключевского»2, а также реконструировать процесс формирования и изменения представлений о ней, сложившихся в научной литературе3.
Противоречивость историографической судьбы «школы Ключевского» была предопределена на первом этапе ее изучения (190020-е гг.), когда сформировались две исследовательские традиции, в рамках которых был поставлен хрестоматийный вопрос - «Была ли школа Ключевского?»
Первые рефлексии по поводу наличия у Ключевского собственной научной школы начались в связи с мемориальными событиями - празднованием юбилея его творческой деятельности, а потом и скорой смертью историка. Его ученики, идентифицировавшие себя в качестве научных преемников Ключевского
(П. Н. Милюков, А. А. Кизеветтер, Ю. В. Готье и др.), заявив о существовании школы, заложили тем самым «апологетическую» традицию ее изучения4, трансформировавшуюся со временем в традицию «признания» школы Ключевского. Коммеморативный контекст определял и дальнейшее конструирование школы Ключевского: в период «Смуты» 1917
- начала 1920-х гг. историки находились в поиске определенной жизненной и научной константы, коей стала школа Ключевского.
Практически одновременно сомнение в существовании школы Ключевского высказал М. Н. Покровский, став родоначальником традиции ее «непризнания». Ключевский, по мнению Покровского, «органически не мог иметь школы». Обладая даром «художественной фантазии», Ключевский «...по нескольким строкам старой грамоты мог воскресить целую картину быта, по одному образчику восстановить целую систему отношений», но «.научить, как это делается, он мог столь же мало, сколь мало Шаляпин может выучить петь, как сам поет»5.
Подобные оценки Покровского логично увязываются с так называемым «революционным» периодом развития отечественной науки, во время которого они создавались6. Кроме того, 1920-е гг. - время мучительной смены научных поколений, проходившей в рамках жесткой конкуренции. На смену поколению историков с дореволюционной социализацией
- историков «старой школы», провозгласивших своим учителем Ключевского, приходили «красные профессора». Логично, что их лидер Покровский - бывший студент и магистрант Ключевского - в борьбе за легитимность своего научного статуса отмежевался от возможных влияний «буржуазного» учителя.
Обе традиции определяли научный дискурс школы Ключевского на протяжении
1930-70-х гг. Традицию «непризнания» школы Ключевского продолжил целый ряд исследователей, чьи взгляды были обобщены в знаменитой монографии М. В. Нечкиной. Ее вывод о том, что о школе Ключевского можно говорить лишь условно, основан на схожем наборе доказательств, что и взгляд ее учителя Покровского: «В точном смысле слова "школа" может создаваться лишь на основе единой и ясной методологической концепции, определенным образом понимаемой теории исторического процесса, принимаемой учениками основателя. Такой концепции у Ключевского не было - он лишь искал ее <.. .> Он уже вышел из рамок историко-юридического течения и вовлекся в область исследования социальных проблем <...> Но он не располагал методологией изучения этих вопросов»7. Факт отсутствия у Ключевского «отчетливой методологической основы», при наличии которой и можно говорить о научной школе, стал определяющим в системе доказательств, выдвигаемых исследовательницей.
Однако наряду с господствующими критическими взглядами, отрицающими школу Ключевского, продолжала существовать и традиция признания ее существования. Известно, что в 1930-е гг. собирал материалы для написания монографического исследования о школе Ключевского А. Н. Сперанский. В его архиве сохранилось огромное количество разрозненных набросков по теме школы Ключевского, зарисовок о ее лидере и отдельных представителях. Анализ авторского наследия Сперанского не позволил опубликовать часть задуманной работы, но вылился в статью об его архивных материалах по данной теме8. Спустя десятилетие, Н. Л. Рубинштейн в «Русской историографии» ввел в научный оборот марксистской науки понятие «школа Ключевского». При этом понятия «школа Ключевского» и «Московская школа историков» являлись для автора синонимами, под ними он понимал одно и тоже историографическое явление, ставшее следствием «устойчивой традиции» Московского университета, «шедшей от Соловьева и закрепленной Ключевским»9. В 1970-е гг. Л. В. Черепнин начал подготовку монографии, так и оставшейся незавершенной. Части монографии под рабочим названием «Школа Ключевского в русской историографии» увидели свет в виде сборника отдельных статей о различных историках ХУШ - ХХ вв.10
В 1970-80-е гг. началось изменение представлений о школе Ключевского. Вопрос «была ли школа Ключевского?» стал постепенно заменяться формулировкой «какой была школа Ключевского?» Этот процесс обусловлен усилением науковедческого интереса к различным формам организации науки, в том числе и научным школам. В 1977 г. был издан сборник статей «Школы в науке»11, который подвел своеобразный итог схоларной дискуссии в отечественном науковедении, показав множественность трактовок понятия «научная школа». Особенностью сборника стало внимание его авторов к школам в естественных науках, а также учет наработок зарубежных исследователей. Авторы сборника сосредоточились на выяснении внутреннего содержания и функций научных школ. По мнению М. Г. Ярошевского, научная школа выполняет «двойную функцию - образовательную (обучение творчеству) и собственно исследовательскую»12. Опираясь на это положение и следуя идеям немецкого науковеда Г. Лайтко, можно его уточнить формулировкой, что научная школа является как феноменом процесса исследования, так и феноменом социальной группы13.
Появление этого сборника не закрыло, а, наоборот, усилило полемику вокруг научных школ. И. Л. Беленький и Е. В. Гутнова сформировали «иерархический» подход к их пониманию. Беленький, согласившись с вариативностью понятия «научная школа», подчеркнул обилие критериев (от политических, социальных и мировоззренческих платформ, объединяющих группы историков, их философских и историософских взглядов, методов исследования, связей с университетами и т. п.), используемых различными авторами при выявлении школы в науке14. Гутнова предложила разграничивать понятия «течение» (аморфные группы историков, объединенные самыми общими методологическими принципами), «направление» (компактные группы ученых, связанных методологическими принципами, общей тематикой и проблематикой работ), «школа» (узкая группа историков, тяготеющих к методическим приемам научного лидера или университету)15.
Науковедческие споры по поводу научных школ несколько изменили дискурс школы Ключевского16. Историографы попытались определить тип научного сообщества, сформировавшегося вокруг Ключевского. А. Л. Шапиро, который говорил о связи в
Московском университете «направления Ключевского» с «соловьевско-чичеринским», на смену которому оно пришло, персонифицируя его с фигурой Ключевского17. Д. А. Гутнов утверждал, что историческая школа Московского университета делилась на два направления - школу Ключевского и школу П. Г. Виноградова18.
Довольно определенное отношение к школе Ключевского сложилось в зарубежной историографии. Г. В. Вернадский определял Ключевского не только как главу научной школы, но и как «воспитателя русского общества»19. Т. Эммонс одним из первых предложил критерии для определения персонального состава школы, ограничив ее историками, защитившими магистерские диссертации под руководством Ключевского20.
В последние годы проблематика сравнения «школы» и «направления» потеряла свою остроту. В измененном виде «иерархический» подход отразился в идеях С. И. Михальченко, который предложил выделять несколько типов научных школ, а также поднял проблему иерархии критериев, характерных для них. Сосредоточившись на анализе «киевской школы» в русской историографии, Михальченко обращал внимание и на другие сообщества. По его мнению, для школы Ключевского характерно ярко выраженное лидерское начало, что позволяет относить ее к «персонифицированному» типу научных школ. В то же время школа испытала на себе влияние научной традиции Московского университета, т. е. «топонимизи-рованной» «московской школы». При этом он отмечает, что одни школы могут быть частью других: школа Ключевского является частью «московской школы». Критериями ее идентификации на фоне научной традиции московской школы, по Михальченко, можно назвать наличие педагогического общения учителя и учеников, общие методы и принципы работы с источниками, методологическая и теоретическая общность взглядов представителей школы, и, наконец, близость тематики исследований21.
В современных схоларных исследованиях появилось представление о научных школах как способе организации научного сообщества, вводящем в науку элементы конкурентной борьбы за продвижение идей. В связи с этим исследователи изучают индивидуальные устремления историков по созданию своей научной школы, роль лидера в школе, особенности коммуникативных практик ее
представителей, проблемы их научной самоидентификации, взаимоотношения с другими научными объединениями22.
С. В. Чирков вслед за Г. П. Мягковым делает вывод, что формирование школы Ключевского происходило нетипично для того времени. Появление во второй половине XIX в. такой формы учебных занятий, как семинары, обусловило формирование школ именно вокруг руководителей подобных семинаров. Семинар приобрел характер небольшого научного сообщества, объединявшего студентов, нацеленных не на репродукцию лишь накапливаемых и запоминаемых «старых» для науки знаний, а на получение нового знания, становился прообразом и ядром научной школы23. Ключевский, как известно, тяготился семинарскими занятиями, превращая их в специальные лекции, на которых сообщал слушателям уже готовые выводы. Он не пытался создать вокруг себя кружка молодых ученых, с целью мотивации их к активной исследовательской деятельности. Воздействие Ключевского заключалось в мастерском произнесении лекций, способствовавшем формированию круга почитателей, и глубоких индивидуальных беседах и консультациях для той молодежи, которая под воздействием лекций решалась продолжить путь в науке под его руководством. Ключевский, как своеобразный интеллектуальный магнит, привлекал слушателей, наиболее способные из которых оставались в поле притяжения его творчества. Таким образом, особенностью школы Ключевского стала передача им «личного знания» в скрытом виде, понять которое были способны лишь ученики, «созревшие уже для самостоятельного творчества и по существу не нуждавшиеся в руководстве»24.
По мнению Н. Н. Алеврас, можно говорить об особом типе интеллектуального лидерства Ключевского, что придавало особенность коммуникативной основе его школы, формировавшейся «не столько усилиями ее лидера, сколько устремлениями его учеников к объединению вокруг научной программы и личности Ключевского»25.
Особое внимание феномену общения в научном сообществе уделяют Г. П. Мягков и В. П. Корзун. Первый из двух названных авторов дробит данную проблематику на несколько дефиниций: 1) роль лидера школы; 2) возможность школ без лидера; 3) коммуникативные отношения внутри школы и ее внутренняя
структура; 4)отношения школы с «внешней средой»26. Вместе с тем Мягков считает, что коммуникативными практиками не исчерпывается сущность научной школы. Она также аккумулирует в себе научную идеологию и программу, определяющие подход «ученого к выбору проблемы исследования», а также ориентирующие его «на те или иные способы постановки задач и их решения.»27 Таким образом, научная школа представляется также моделью процесса исследования, для которого характерна определенная преемственность взглядов и идейная последовательность представителей школы. Корзун считает, что «"школьный" пласт исследований предполагает реконструкцию внутринаучных коммуникаций»28.
В отношении школы Ключевского данная проблематика развернулась в плоскость ее взаимоотношений с другими научными сообществами, в частности, с таким ярким схоларным явлением, как «петербургская школа». Мнения исследователей на этот счет в основном разделились на два направления. Одни вычленяют в Московской (школа В. О. Ключевского) и Петербургской (школы К. Н. Бестужева-Рюмина, С. Ф. Платонова, в некоторых случаях выделяется школа А. С. Лаппо-Данилевского) схоларных традициях черты, отделяющие эти школы друг от друга29. В основу подобного видения закладываются взгляды П. Н. Милюкова и А. Е. Преснякова как представителей тех самых школ, отчетливо противопоставлявших их друг другу.
Однако в последнее время в историографии более сильна тенденция, нацеленная на сближение научных кругов Москвы и Петербурга. Корзун, преодолевая упрощенное противопоставление школ друг другу, в одной из своих статей заметила: «Почти ровесники П. Н. Милюков и С. Ф. Платонов не только самоидентифицируют себя с определенными научными школами (московской и петербургской), но и знаменуют движение этих школ навстречу друг другу»30. А. Н. Цамутали также делает вывод о значимости усилий Платонова «.в сближении петербургской школы и московской школы Ключевского»31.
При этом ряд историков, исследуя коммуникативную культуру Московского и Петербургского университетов конца XIX -начала XX в., сомневаются в существовании школы Ключевского. Так, А. Н. Шаханов считает, что коллектив, сформировавшийся вокруг Ключевского, «.уместно называть не
школой, а научным сообществом, объединенный учительством В. О. Ключевского, традициями Московского университета, совмест-
32
ной педагогической деятельностью»32.
В целом, современная историография признает вариативность понятия «научная школа», что обусловило появление разных оценок школы Ключевского в зависимости от выбора исследователями основополагающей, на их взгляд, схоларной черты.
Томас М. Бон, опираясь на идеи Т. Куна, Г. Лайтко, Э. А. Тирьякиана и Й. Рюзена, выделяет семь признаков, оправдывающих существование школы Ключевского. Во-первых, наличие институциональной связи в виде историко-филологического факультета Московского университета. Во-вторых, двойное лидерство. Роль основателя школы, интеллектуальной харизматической личности принадлежала Ключевскому, в то время как Виноградов стал организатором школы как социальной группы, объединив вокруг своего семинария наиболее способных и заинтересованных студентов. Публикацией, манифестировавшей исследовательскую парадигму школы, состоявшую в соединении институциональной истории учреждений с социальной историей, стало введение Ключевского к докторской диссертации «Боярская дума Древней Руси», опубликованной в 1880 г. в журнале «Русская мысль». Полный текст диссертации стал профессиональной прокламацией, исследовательской программой школы. Методологическим основанием школы, ее социально-научным инструментом была «историческая социология», находившаяся под влиянием философии позитивизма. Публичная защита диссертации, которая означала доступ в научную элиту, полноправное вхождение в поле науки. Использование факта защиты диссертации как критерия для идентификации учеников В. О. Ключевского облегчает определение персонального состава школы. Наконец, последним признаком школы Бон называет прохождение в карьерной лестнице учениками Ключевского статуса приват-доцентов33.
В мемориальный 2001 г. (160 лет со дня рождения Ключевского и 90 лет со дня его смерти) наблюдался закономерный подъем интереса к Ключевскому и его школе34. В этом году была опубликована монография А. С. Попова. Автор понимает под научной школой, в первую очередь, сообщество ученых, сформировавшееся вокруг признанного научного авторитета
и сложившееся в определенное направление историографической мысли. По его мнению, школа Ключевского удовлетворяет всем критериям научной историографической школы: сильная педагогическая составляющая - система отношений «учитель - ученики», самоидентификация ее представителей как членов школы, восприятие и реализация учениками реформаторского методологического проекта учителя, состоявшего в попытке интеграции истории и социологии. «Выдвинув новаторскую концепцию "исторической социологии", - пишет Попов, - Ключевский указал своим ученикам основное направление и методологию научного поиска, наметил сюжеты, требующие глубокого историко-социологического исследования, дал превосходные образцы подлинно социологической интерпретации российской истории»35.
Исходя из этого понимания, Попов расширяет круг учеников и последователей Ключевского, причисляя к ним, помимо традиционного круга магистрантов Московского университета представителей петербургской исторической школы (Н. П. Павлова-Сильванского, А. Е. Преснякова, в том числе и ее лидера С. Ф. Платонова)36.
Поднимался вопрос о школе Ключевского на традиционной конференции, проходившей на родине историка. В сборнике, изданном по итогам научного форума, отложилось несколько любопытных интерпретаций школы Ключевского. По мнению Чиркова, основополагающим критерием типологии научных
37
школ является «тип научной культуры»37. Особенности школы Ключевского выводит из понимания историком своих исследовательских задач. Ключевский разделял и противопоставлял задачи архивиста-археографа и историка, считая, что одни должны разыскивать источниковые материалы, а другие их обрабатывать и интерпретировать. Между тем, сам Ключевский гармонично соединял в себе обе идентичности, создав историческую концепцию русской истории и питая страсть к архивным изысканиям, тем самым, преодолевая «потребительское» отношение к источнику. Однако большинство его учеников заняли лишь одну из этих ипостасей. Самые известные из них стали «историками-монографистами» (П. Н. Милюков, М. К. Любавский, А. А. Кизеветтер, Ю. В. Готье и др.) с прагматическим отношением к источнику, предпочитая использовать его текст для создания теорети-
ческих исторических построений. Они воскрешали тем самым приемы работы Соловьева, что порождает у исследователя ощущение, что эти приемы «.были имманентно присущи научной культуре московской школы». В тоже время к ученикам Ключевского он причисляет менее многочисленных историков-архивистов (Н. Н. Ардашев, С. К. Богоявленский, И. Ф. Колесников, Н. Н. Оглобин, С. А. Шумаков и др.), видевших своей главной задачей ввод «сырого» материала в научный оборот. Чирков делает вывод о неоднородности школы Ключевского, наличии в ней как минимум двух типов научной культуры. Первая из них -прагматико-синтетическая - сформировалась как научная традиция Московского университета, восходила еще к Соловьеву и определяла склонность историков к обобщениям и построению теоретических схем. Ключевский был носителем этой культуры и приобщил к ней своих учеников. Вторая - археографическая - была новаторской, привнесенной самим Ключевским в своих специальных исследованиях по источниковедению, историографии и методологии, сближавшей научную культуру Москвы с идеями петербургской школы38.
М. П. Мохначева, разделяя идеи Михаль-ченко о сочетании различных критериев в выделении научной школы, относит школу Ключевского к научно-педагогическому типу. По ее мнению, в процессе идентификации школы первоочередную роль играла именно ее педагогическая составляющая. Широкое воздействие историка, «его лекций, спецкурсов, публичных речей и сочинений на умы российского студенчества, настроения в обществе» стали причиной популярности его школы, возрастание которой отмечалось со-временниками39.
Сложность и противоречивость историографической судьбы школы Ключевского, изменения в научном дискурсе, вариативность толкования самого понятия «научная школа» отразились в преподавательской практике, содержании университетских курсов и учебных пособий по отечественной историогра-фии40. Незавершенность полемики вокруг школы Ключевского продемонстрировала и одна из последних монографий о московской профессуре второй половины XIX - начала XX вв. Ее автор, заявляя о существовании у Ключевского собственной научной школы, не относит к ней Кизеветтера, причисляя его к историкам-государственникам41.
В целом, подводя итог, можно отметить, что в отечественной историографии возобладала традиция «признания» школы Ключевского, заложенная его непосредственными учениками. Определение же ее типологии, пространственно-временной конфигурации, особенности коммуникативных практик и взаимоотношения с другими научными сообществами продолжают находиться в центре споров историографов. Импульс этой полемике придает фигура самого Ключевского, природа лидерства которого далеко неоднозначна. Думается, что грядущие юбилейные торжества 2011 г. станут еще одним мемориальным поводом задуматься о школе Ключевского и ее историографической судьбе.
Примечания
1 См., например: Шарль, К. Интеллектуалы во Франции. М., 2005. С. 12-18; Репина, Л. П. Интеллектуальные традиции и научные школы : к методологии исследования // Историк и его дело : судьбы ученых и научных школ : сб. ст. Междунар. науч.-практ. конф., посвящ. 90-летию со дня рождения проф. В. Е. Майера. Ижевск, 2008. С. 5-12.
2 В последнее время появилось несколько историографических обзоров, посвященных «школе Ключевского». Например: Попов, А. С. Ключевский и его «школа» : Синтез истории и социологии. М., 2001. С. 151-180; Чирков, С. В. В. О. Ключевский и развитие отечественной археографии в конце XIX - начале XX века // В. О. Ключевский и проблемы российской провинциальной культуры и историографии : материалы науч. конф. (Пенза, 2526 июня 2001 г.) Кн. I. М., 2005. С. 117-138 и др. Тем не менее, автор считает, что в данных обзорах не в полной мере уделялось внимание причинам изменения научного дискурса о школе Ключевского.
3 Одна из первых попыток построить историографический обзор в подобном ключе, применительно к «петербургской школе», принадлежит Е. А. Ростовцему. См.: Ростовцев, Е. А. Дискурс «Петербургской исторической школы» в научной литературе // Фигуры истории, или «общие места» историографии : вторые санкт-петерб. чтения по теории, методологии и философии истории / отв. ред. А. В. Малинов. СПб., 2005. С. 303-341.
4 К «апологетическому», «поминальному» циклу о Ключевском и его школе можно отне-
сти статьи и сборники, изданные в последние годы жизни историка и сразу после его смерти, среди которых особое место занимают следующие издания: Сборник статей, посвященных В. О. Ключевскому его учениками, друзьями, почитателями. М., 1909; В. О. Ключевский. Характеристики и воспоминания. М., 1912; Василий Осипович Ключевский. Биографический очерк, речи, произнесенные в торжественном заседании 12 ноября 1911 года, и материалы для его биографии. М., Изд. ОИДР, 1914; Пресняков, Е. А. В. О. Ключевский // Рус. ист. журн. 1922. Кн. 8; Маклаков, В. А. Отрывки из воспоминаний // Юбилейн. сб. Париж : Соврем. зап., 1930.
5 Покровский, М. Н. Марксизм и особенности развития России. М., 1925. С. 76.
6 Период развития советской исторической науки на протяжении 1920-х гг., когда оформил свои историографические суждения Покровский, характеризуется «растеканием культуры»: революционными настроениями, динамизмом, разрывом связей с прошлым, ломкой образцов и сменой авторитетов. Для его характеристики в современном науковедении используются различные термины - «промежуточное звено» (А. А. Формозов) «академический марксизм» (А. Н. Дмитриев), культура Один (В. Паперный). Подробнее см.: Дмитриев, А. Н. : 1) «Академический марксизм» 1920-1930-х гг. и история Академии : случай А. Н. Шебунина // Новое лит. обозрение. 2002. № 54; 2) «Академический марксизм» 1920-1930-х годов : западный контекст и советские обстоятельства // Новое лит. обозрение. 2007. № 88; Паперный, В. Культура Два. М., 1996; Формозов, А. А. Русские археологи в период тоталитаризма : историограф. очерки. М., 2006 и др.
7 Нечкина, М. В. В. О. Ключевский. История жизни и творчества. М., 1974. С. 376.
8 Мельников, А. А. Неизданная работа А. Н. Сперанского об исторической науке в Московском университете // Археогр. ежегодник за 1997 год. М., 1997.
9 Рубинштейн, Н. Л. Русская историография. М., 1941. С. 497.
10 Черепнин, Л. В. Отечественные историки XVШ-ХХ вв. М., 1984.
11 Школы в науке. М., 1977.
12 Ярошевский, М. Г. Логика развития науки и научная школа // Там же. С. 7.
13 Лайтко, Г. Научная школа - теоретические и практические аспекты // Там же. С. 227-229.
14 Беленький, И. Л. К проблеме наименований школ, направлений, течений в отечественной исторической науке XIX - XX вв. // XXV съезд КПСС и задачи изучения истории исторической науки. Калинин, 1978. Ч. II. С. 64-65.
15 Гутнова, Е. В. Историография истории средних веков. М., 1985. С. 10.
16 Шапиро, А. Л. Русская историография в период империализма. Л., 1962; Цамутали,
A. Н. Борьба направлений в русской историографии в период империализма. Л., 1986 и др.
17 Шапиро, А. Л. Указ. соч. С. 13.
18 Гутнов, Д. А. Об исторической школе Московского университета // Вестн. Моск. унта. Сер. 8. История. 1993. № 3. С. 41.
19 Вернадский, Г. В. Русская историография. М., 1998. С. 244, 259-277.
20 Эммонс, Т. Ключевский и его ученики // Вопр. истории. 1990. № 10.
21 Михальченко, С. И. Киевская школа в российской историографии : школа западнорусского права. М. ; Брянск, 1996. С. 12-13.
22 См., например: Мягков, Г. П. Научное сообщество в исторической науке. Казань, 2000.
23 Мягков, Г. П. Указ. соч. С. 209; Чирков, С. В.
B. О. Ключевский и развитие отечественной археографии в конце XIX - начале XX века.
C. 117.
24 Чирков, С. В. Указ. соч. С. 123.
25 Алеврас, Н. Н. : 1) Проблема лидерства в научном сообществе историков XIX - начала XX века // Историк в меняющемся пространстве российской культуры : сб. ст. Челябинск, 2006. С. 123-124; 2) В. О. Ключевский и его школа (фрагменты лекционного курса «Отечественная историография») // Вестн. Челяб. гос. унта. Сер. 1. История. 2005. № 2. С. 102-112.
26 Мягков, Г. П. Указ. соч. С. 116.
27 Мягков, Г. П. Историк в «своей» научной школе : проблема «внутришкольной» коммуникации // Историк на пути к открытому обществу : материалы Всерос. науч. конф. Омск, 2002. С. 117.
28 Корзун, В. П. Образы исторической науки на рубеже XIX - XX вв. : анализ отечественных историографических концепций. Екатеринбург ; Омск, 2000. С. 60.
29 Чирков, С. В. Археография и школы в русской исторической науке конца XIX - начала ХХ вв. // Археогр. ежегодник за 1989 г. М., 1990. С. 27.
30 Корзун, В. П. Московская и петербургская школа русских историков в письмах П. Н. Ми-
люкова С. Ф. Платонову // Отечеств. история. 1999. № 2. С. 171.
31 Цамутали, А. Н. Глава петербургской исторической школы : Сергей Федорович Платонов // Историки России XVIII - начала XX века. М., 1996. С. 547.
32 Шаханов, А. Н. Русская историческая наука второй половины XIX - начала ХХ века : Московский и Петербургский университеты. М., 2003. С. 251.
33 См.: Bohn, T. M. Russische Geschichtswissenschaft von 1880 bis 1905. Pavel N. Miljukov und die Moskaves Schule. Koln ; Weimar ; Wien, 1998. S. 4; Бон, Т. М. Русская историческая наука (1880 г. - 1905 г.). Павел Николаевич Милюков и Московская школа. СПб., 2005. С. 12,104, 176-177.
34 Подобная ситуация складывалась и в юбилейном 1991 г. На конференции, посвященной Ключевскому, было озвучено несколько материалов схоларной проблематики. См., например: Муравьев, В. А. В. О. Ключевский и «новая волна» историков начала XX в. // Ключевский : сб. материалов. Пенза, 1995. С. 219-224; Цамутали, А. Н. В. О. Ключевский и петербургские историки // Там же. С. 282-289.
35 Попов, А. С. В. О. Ключевский и его «школа» : Синтез истории и социологии. С. 168-169.
36 Там же. С. 194-199.
37 Чирков, С. В. В. О. Ключевский и развитие отечественной археографии в конце XIX - начале XX века. С. 127-138.
38 Чирков, С. В. : 1) В. О. Ключевский и развитие отечественной археографии в конце XIX - начале XX века. С. 127-138; 2) Археография в творчестве русских ученых конца XIX - начала XX века. М., 2005. С. 19, 27, 36-38.
39 Мохначева, М. П. Межвузовские научные связи российских историков во второй половине XIX века в контексте истории научно-педагогической школы В. О. Ключевского // В.О. Ключевский и проблемы российской провинциальной культуры и историографии : материалы науч. конф. (Пенза, 25-26 июля 2001 г.) Кн. I. М., 2005. С. 290-291.
40 Краткую характеристику учебных пособий по историографии см.: Алеврас, Н. Н. В. О. Ключевский и его школа. С. 101-102.
41 Никс, Н. Н. Московская профессура во второй половине XIX - начале XX века. Социокультурный аспект. М., 2008. С. 264-265.
