CC BY
74УДК 803 © Л.А. Васева
ПРОТОТИПИЧЕСКАЯ И НЕПРОТОТИПИЧЕСКИЕ СИТУАЦИИ НАЗИДАТЕЛЬНОСТИ
И ИХ РЕАЛИЗАЦИЯ В СКАЗКЕ
Статья посвящена лингвистическому осмыслению многомерного понятия «назидательность». В статье ставится задача рассмотреть прототипическую и непрототипические ситуации назидательности в немецком языковом сознании на основе выделенных прототипических признаков. Исследование проведено на материале немецких народных сказок.
Ключевые слова: назидательность, прототип, прототипическая ситуация, непрототипическая ситуация, сказка.
L.A. Vaseva
PROTOTYPICAL AND NON- PROTOTYPICAL SITUATIONS OF THE EDIFICATION AND THEIR REALIZATION IN A FAIRY TALE
This article focuses on the linguistic understanding of the multidimensional concept «edification». This article seeks to examine the prototypical and non-prototypical situations of the edification in the German language consciousness on the basis of selected prototypical attributes. The research is pursued on the material of German folk tales in this paper.
Keywords: edification, prototype, prototypical situation, non-prototypical situation, fairy tale.
Целью настоящей статьи является выявление прототипической и непрототипических ситуаций назидательности в их языковой репрезентации. Интерес к изучению данного вопроса вызван тем, что в свете лингвистической науки исследований по проблемам данного понятия нами не отмечено. Нам известна работа Е. В. Авдо-сенко, в которой автор исследует категорию назидания как коммуникативно-прагматическую категорию в поучающем дискурсе в современном немецком языке [1]. Мы, в свою очередь, исследуем назидательность (акт назидания) в аспекте теории прототипов. Нами анализируются способы языковой репрезентация прототипической и непрототипических ситуаций назидательности в бытовой речи персонажей в текстах немецких сказок (в отдельном случае в их контексте).
Новизной настоящего лингвистического исследования является изучение назидательности в теоретическом аспекте и в использовании текстов народных сказок в качестве фактологического материала, т.к. они обладают поучительным потенциалом. Сказка может рассматриваться в разных аспектах изучения: дидактическом, религиозном, лингвистическом, психологическом. Исследователями отмечается дидактическая направленность сказки, прививающая детям такие нравственные качества, как доброта, уважение, почитание старших и другие [9, с. 117]. В. Я. Пропп выразил мысль о том, что «под фольклором понимается только духовное
творчество...» [11, с. 18]. Это позволяет нам утверждать, что сказка как эпический жанр письменного и устного народного творчества тесно связана с духовностью, моралью и воспитанием личности.
Нами уже было отмечено, что религиозная литература еще со времен патристики обладает назидательным потенциалом [2, с. 36]. Выделяют следующие основные стратегии религиозного дискурса: молитвенная, исповедальная, призывающая, утверждающая, разъясняющая, обрядовая [5, с. 15]. Проанализированный нами материал позволяет в первом приближении сделать вывод о том, что в текстах немецких народных сказок актуализуются взятые из религиозного дискурса такие стратегии, как призывающая (призыв ближайших к действию или запрет на него), утверждающая (утверждение в добродетели поучения) и разъясняющая (разъяснение поучения). Данные стратегии позволяют катего-ризовать прототипическую ситуацию назидательности.
Как известно, в «качестве объекта категоризации могут выступать как материальные сущности, так и ментальные образы, стереотипы, эталоны мышления и поведения, классификация которых имеет огромное значение для процесса познания и понимания мира, наполненного человеческими отношениями во всем многообразии форм их существования и репрезентации» [8, с. 375]. В этой связи нами предпринята попытка изучения ситуации назидательности, которая
ранее не изучалась в свете лингвистической науки. Будем исходить из ментальной модели ситуации, в которой комплексно и взаимосвязано хранится информация об объекте взаимодействия, параметрах ситуации взаимодействия. «Ментальная модель понимается как особая форма эмпирических обобщений, отражающих представления субъекта о явлении, объекте, совокупности объектов, отличающихся изначально слабой вербализуемостью, экономностью (представлена в сознании не более полно, чем требует актуальная ситуация), отражающих не только содержательную характеристику явления, объекта, но и принципы, лежащие в его основе, взаимосвязь элементов структуры, а также аффективно окрашенное отношение субъекта к объекту» [13, с. 233].
В рамках прототипического подхода лингвисты обсуждают вопросы теории прототипов. В последние десятилетия ученые дискутируют о теории прототипов как о «новой теории категоризации» [7, с. 144], о необходимости ее эмпирического подтверждения, когда «понятие прототипа должно доказать свою пригодность через семантическое описание, а не через семантическое теоретизирование» [3, с. 224], о том, что «значение слова может быть представлено как неустойчивый набор семантических компонентов» [там же].
Ведущим термином является «прототип»1, который служит для решения проблем когнитивных оснований языковой категоризации. Под прототипом понимаются те элементы определенной категории, которые обладают наибольшим числом типичных для неё черт. Э. Рош сформулировала гипотезу о том, что прототип-ные эффекты характеризуют внутреннюю структуру категории. Прототипические элементы когнитивных категорий обладают наибольшим количеством характеристик, общих с другими членами определенной категории, и наименьшим количеством признаков, характерных для членов других категорий.
Термин «прототипическая ситуация» используется при изучении семантики языковых единиц, например, Г. И. Кустова определяет ее как когнитивную модель ситуации, с которой связано базовое значение языковой единицы [6, с. 8]. Нам предстоит выявить когнитивную мо-
1 Данное понятие заимствовано из психологии и введено в научный обиход лингвистики Э. Рош (Дж. Лакофф. Когнитивное моделирование из книги «Женщины, огонь и опасные предметы». С. 154-155, 158).
дель ситуации назидательности и то, какие языковые единицы ее составляют.
На основе дефиниционного анализа мы выделяем прототипическую ситуацию назидательности. Обратимся к толкованию назидательности в немецком языке. Дефиниция «Erbauung», употребляемая в XVII в., - это калька с латинского «aedificatio» (строить, сооружать, создавать, возводить, устраивать, насаждать), которая в свою очередь является переводом греческого «oikodomeo». Впервые слово «aedificatio» встречается в латинском переводе Ветхого Завета (Вульгате) [12, с. 143]. В позднесредневековой экзегезе «aedificatio» было связано с темой понимания священного текста: понятие
«Aedificium spirituale» порождало толкование: «возведение дома Священного Писания в сердце читающего». Чтение назидательной литературы должно было служить нескольким целям: укреплению добродетели (corroburatio), улучшению (melioratio), утешению (consolatio), просветлению (illuminatio), а в конечном счете - спасению (salus) души [там же, с. 144].
Исходя из вышесказанного, представляется возможным выделить следующие признаки прототипической ситуации назидательности: адресант, адресат, причина поучения, нравственная направленность поучения, морально мотивированная цель адресанта (цель, которая не нарушает прав адресата и норм поведения в обществе).
Таким образом, для прототипической ситуации назидательности является обязательным присутствие адресанта и адресата, где первый под воздействием сложившихся обстоятельств обращается к адресату с целью его поучения и призыва к каким-либо действиям/недействиям. Иными словами, адресант оказывает влияние на сознание адресата посредством языкового высказывания, в котором выражена воля адресанта с определенной целью и по определенной причине. Главной характеристикой адресанта является его обладание богатым жизненным опытом, а адресат, как правило, состоит в родственных или близких отношениях с адресантом и является неопытным в каких-либо ситуациях по причине младшего возраста или низкого статуса в обществе. Причиной назидательности является сильное событие, имеющее отношение к какому-либо лицу или предмету. Ментальная модель ситуации назидательности в сознании адресанта позволяет ему строить свое речевое поведение в соответствии со степенью морально мотивированного воздействия на адресата.
Опираясь на теорию сказки, а именно при рассмотрении функций действующих лиц в
сказке [10, с. 24-25], мы выдвигаем гипотезу о том, что запрет и его нарушение в тексте сказки номинирует назидательность. При нарушении запрета адресат сталкивается с проблемами, которые для него впоследствии являются опытом.
Обратимся к пониманию запрета, в словарях синонимов зафиксированы следующие дефиниции запрета, который в сумме даёт обобщающее понимание: Verbot = Untersagung = Sperre = Tabu = Prohibition = Interdikt = Vorschrift = Gebot [17, с. 563]. Запрет = воспрещение = преграда = табу = предотвращение = запрет = наставление = приказание / требование (перевод наш. - Л.А.). В немецком универсальном словаре Дудена Befehl, Anordnung имеют одинаковые значения -распоряжение, приказание, предписание; постановление [15]. Данные многочисленные лексемы позволяют заключить, что их значение полностью совпадает. Различия наблюдается в градации запрета либо ситуативности его использования. В связи с этим можно констатировать, что адресант поучает посредством запрета; приказа, просьбы, совета, предупреждения и угрозы, как иных форм запрета.
Итак, путем запретов в дискурсе сказки персонажи старшего возраста поучают нормам поведения младших (не говорить (громко), не плакать, не идти куда-либо, не открывать дверь и т. д.). Как правило, эти запреты выражают предостережение перед опасностью, адресант манипулирует поведением реципиента. Запрет есть наставление на отказ от действий, субъектом которого является один человек или группа людей, оно может распространяться на отдельную личность или общество с определенной целью.
Согласно лингвистическому исследованию запрета в немецком тексте Библии М.В. Ермоловой, важно указать, что прототипический запрет в подавляющем большинстве случаев выражается формулой sollen + nicht + Infinitiv, и императивные глаголы также присущи выражению запрета, хотя и малочастотны в употреблении. Ермолова указывает, что «запрет - назидание, поучение, урок» актуализируется следующим примером из текста Библии: «Mein Kind, wenn dich die bösen Buben locken, so folge nicht» (Sprüche 1, 10) [4, с. 35]. Исходя из вышесказанного, мы определяем форму для описания прототипической ситуация назидательности в текстах сказок. Нами рассмотрена прототипическая ситуация, которая репрезентируется императивной конструкцией с глаголом во 2 лице ед. ч. + отрицательная частица «nicht», которая номинирует призыв-запрет на совершение какого-либо действия. Также следует отметить тезис
В.Я. Проппа относительно волшебной сказки, гласящий о том, что «обращенную форму запрета представляет собой приказание или предложение: принести в поле завтрак, взять с собой в лес братца» [10, с. 24]. Рассмотрим языковую репрезентацию ситуации назидательности в текстах немецких народных сказок.
(1) «...hüte dich, daß du sie nicht aufschließest, sonst wirst du unglücklich!» - «..не отпирай ее, не то будешь несчастной!» (Marienkind).
Адресант (Дева Мария) данного высказывания поучает адресата (девочку), которую она взяла к себе на проживание и стала для нее матерью. Путем запрета она предупреждает девочку о несчастном будущем в случае его нарушения. Здесь сохраняются все прототипические признаки ситуации: адресант, адресат, причина поучения, нравственная направленность поучения, морально мотивированная цель адресанта.
(2) «... weine nicht, liebe Mutter, wir wollen uns schon helfen und wollen fortgehen» - «.не плачь, милая мама, мы хотим уже помочь себе и удалиться» (Die zwölf Brüder).
(3) Da rief das Schwesterchen: «Ich bitte dich, Brüderchen, trink nicht, sonst wirst du ein wildes Tier und zerreißest mich» - «Тогда сестрица воскликнула: «Прошу тебя, братец, не пей, не то оборотишься лютым зверем и меня растерзаешь» (Brüderchen und Schwesterchen).
Наш материал показывает, что в примерах (2), (3) также имеет место императивная конструкция с глаголом во 2 лице ед. ч. или глаголом во 2 лице ед. ч. + отрицательная частица «nicht» и соблюден набор прототипических признаков. Данная конструкция может номинировать как запрет-приказ, как запрет-просьба, так и запрет-угроза.
Отход от прототипа выражен в высказываниях, в которых отсутствует отрицательная частица «nicht», то есть данная конструкция будет являться непрототипической.
(4) «Ach schweig stille», sprach die Wirtsfrau, «so mancher Vorwitzige hat schon sein Leben eingebüßt.» - «Ах, замолчи! - прервала его хозяйка. - Сколько безумных смельчаков поплатились уже за это жизнью.» (Märchen von einem, der auszog, das Fürchten zu lernen).
В данной ситуации адресантом является хозяйка трактира, которая адресует поучение своему мужу. Она обращается с просьбой не говорить с молодым человеком о том, как второму добиться желаемого. Причиной поучения послужило то, что у парня отсутствовало чувство страха. Тот ждал каких-либо событий, которые
могли бы вызвать неизвестное для него чувство. Нравственная направленность поучения женщины заключается в ее материнской солидарности, её целью является сохранение жизни мужа и парня.
(5) Es wusch ihm das Blut ab, legte Kräuter auf und sprach: «Geh auf dein Lager, lieb Rehchen, daß du wieder heil wirst» - Она смыла кровь с его раны, приложила к ней целебные травы и сказала: «Ступай на свою постельку, милый козлик, чтобы поскорее выздороветь» (Brüderchen und Schwesterchen).
Эта ситуация представляет конструкцию непрототипической ситуации назидательности с утраченной частицей «nicht», которая актуализирует просьбу.
Высказывания с модальными глаголами sollen/ müssen/können + nicht + Infinitiv в форме 2 лица ед. ч. с использованием личного местоимения, номинирующие совет/приказ с разъяснением, являются менее частотными в употреблении в текстах сказок. Следовательно, конструкция ситуации назидательности «Адресат (не)должен выполнить какое-либо действие» является непрототипической.
(6) «.das ist ein wunderbares Wasser, damit kannst du die Kranken gesund machen, du mußt nur sehen wo der Tod steht. Steht er beim Kopf, so gib dem Kranken von dem Wasser, und er wird gesund werden, steht er aber bei den Füßen, so ist alle Mühe vergebens, er muß sterben» - «Эта водичка не простая; ты ею можешь лечить всякие болезни, только ты должен смотреть, где у больного смерть стоит. Если стоит в головах, то смело дай больному хлебнуть этой водицы, и он выздоровеет, а если у больного смерть стоит в ногах, то все труды будут напрасны - он все равно помрет» (Der Herr Gevatter).
Адресантом данного поучения является незнакомец, который учит новоиспеченного кума исцелению больных людей необыкновенной водой. Кум дает советы по применению его подарка многодетному бедняку, преследуя нравственную цель - помочь больному человеку. Новым признаком этой непрототипической ситуации будет являться не удовлетворение воли адресанта, как в прототипической ситуации назидательности, а воли адресата.
(7) «hier wollen wir wohnen, und du, Benjamin, du bist der jüngste und schwächste, du sollst daheim bleiben und haushalten, wir andern wollen ausgehen und Essen holen» - «Здесь давайте жить, а ты, Бенжамин, как самый маленький и слабый, ты должен оставаться дома и вести
хозяйство, а мы все остальные будем кругом рыскать, о пище заботиться» (Die zwölf Brüder).
Адресат данного высказывания должен оставаться дома и вести хозяйство по причине его возраста и физических возможностей. Адресант (один из старших братьев) повелевает ему с целью обеспечения безопасности.
Также мы определяем следующие ситуации непрототипическими, где:
♦♦♦ в высказывании адресанта используются Konjunktiv I (для выражения косвенного приказания или просьбы употребляются глаголы sollen и mogen) / Konjunktiv II модальных глаголов во 2 л. ед. ч. + Infinitiv (служит для выражения желания в настоящем или будущем времени или косвенных просьб, советов, приказов).
(8) «Das hast du dumm gemacht, Hans, mußtest die Ziege an ein Seil binden» - «Ты глупо это сделал, Ганс; ты должен был козочку-то на веревку привязать» (Der gescheidte Hans).
(9) «Das hast du dumm gemacht, Hans, mußtest ihr freundliche Augen zuwerfen» - «Глупо ты это сделал, Ганс; ты должен был на её лицо ласковые взгляды глазами бросать» (Der gescheidte Hans).
Ситуации в примерах (8), (9) актуализируют поучение адресантом-матерью сына Ганса по причине того, что он неправильно поступал, давая при этом оценку его действиям (прилагательное dumm). Адресант указывает адресату на то, как ему следовало бы поступать в определенных жизненных ситуациях. Использование сослагательного наклонения в репликах адресанта имеют назидательный характер.
♦ адресант выражает назидательность имплицитным способом.
(10) Der Mann sprach «wer bist du?» «Ich bin der liebe Gott». «So begehr ich dich nicht zu Gevatter», sagte der Mann, «du gibst dem Reichen und lässest den Armen hungern». Das sprach der Mann, weil er nicht wußte wie weislich Gott Reichthum und Armuth vertheilt. - Бедняк спросил его: «А кто ты таков?» - «Я - Господь Бог». - «Ну, так я тебя не хочу в кумовья брать, - сказал бедняк, - ты все только к богатым щедр, а бедного голодать заставляешь». Это он говорил потому, что не знал, как премудро распределяет Бог богатство и бедность между людьми (Der Gevatter Tod).
Во второй части придаточного предложения причины, пример (10), в скрытой форме номинируется утверждение о справедливом распределении Богом богатств между людьми разного социального уровня. Здесь адресантом высказывания является рассказчик сказки, адресатом
является весь народ. Нравственная направленность поучения состоит в вере в Божью волю и могущество. Отличительным параметром от прототипической ситуации назидательности является утверждение адресанта вне бытовой речи персонажей.
♦♦♦ императивное высказывание адресанта не является нравственно направленным.
(11) «Willst du schweigen?», - rief die Katze, -«noch ein Wort, und ich fresse dich auf». - «Будешь ли ты молчать?», - воскликнула кошка, -«ещё слово, и я тебя съем» (Katze und Maus in Gesellschaft).
В данном высказывании кошки актуализируется угроза, адресант посредством вопроса заставляет адресата поучения соблюдать тишину.
♦♦♦ адресант указывает на себя или на третье лицо, по отношению к которым адресат выполняет волю адресата (т.е. в круг назидания включено третье лицо или предмет).
(12) «Nein», antwortete Gretel, «es wird dem Entchen zu schwer, es soll uns nacheinander hinüberbringen» - «Нет, - отвечала Гретель, -уточке будет тяжело; она нас обоих перевезет поочередно» (Hänsel und Gretel).
Адресант, старшая сестра, дает разъяснение брату о том, что третье лицо (уточка) не сможет перевезти их за один раз. Непрототипичность ситуации состоит в том, что в примере (12) отсутствует императивное высказывание.
♦ назидательность имеет контекстуальный характер.
В текстах сказок без употребления императивных высказываний персонажами номинируется назидательность исходя из контекста (например, «Die faule Spinnerin»).
Проведенный анализ позволяет исследователю заключить, что применение элементов прототипического подхода для разбора средств вербализации назидательности является продуктивным. Так, выделение и описание прототипической ситуации назидательности и ее признаков позволило проследить, каким образом реализуются данные признаки в различных ситуациях употребления конструкций и какое значение они имеют при осмыслении говорящим ситуации назидательности и построении высказывания.
Фактологический материал показывает, что прототипической формой выражения назидательности является императивная конструкция с глаголом во 2 лице ед. ч. + отрицательная частица «nicht», которая обладает определенными семантическими и синтаксическими свойствами. Данная конструкция наиболее часто употребляется адресантом поучения при выражении запрета. Рас-
смотрение разнообразных ситуаций употребления императивной конструкции подтвердило существование зависимости интерпретации данной конструкции от реализации признаков прототипической ситуации назидательности, а также характера и степени отклонения от прототипа. Языковые средства, репрезентирующие категорию назидательности и их системное описание в немецком языке, раскрывают понятийную и языковую онтологии категории назидательности.
Литература
1. Авдосенко Е.В. Коммуникативно-прагматическая категория назидания в поучающем дискурсе в современном немецком языке: дис. ... канд. филол. наук: 10.02.04. - Иркутск, 2003. - 222 с.
2. Васева Л.А. К вопросу о назидательности (лингвокультурологический аспект) // Современные проблемы гуманитарных и естественных наук: материалы конф. молодых ученых (Иркутск, 1-4 марта 2011 г.) - Иркутск: Изд-во ИГЛУ, 2011. - С. 36-38.
3. Вежбицкая А. Прототипы и инварианты // Язык. Культура. Познание. Русские словари. М., 1996. - 416 с.
4. Ермолова М.В. Комплексный анализ семантики запрета в Библии Мартина Лютера // Вестник Череповецкого государственного университета. 2010. № 1-24. С. 33-38
5. Карасик В.И. Религиозный дискурс // Языковая личность: проблемы лингвокультурологии и функциональной семантики: сб. науч. тр. Волгоград: Перемена, 1999. -С. 5-19.
6. Кустова Г.И. Когнитивные модели в семантической деривации и система производных значений // Вопросы языкознания. 2000. №4.
7. Лакофф Дж. Когнитивное моделирование // Язык и интеллект. М., 1996. 624 с.
8. Ма Т.Ю. Классические, прототипические и акцидентные // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2010. № 5 (1). Филология. - С. 373-377.
9. Нагорная О. В. К вопросу о поэтике литературной сказки (в сопоставлении с поэтикой фольклорной) // Вектор науки Тольяттинского государственного университета. № 3 (17). 2011, 2011. С. 116-121.
10. Пропп В.Я. Морфология «волшебной» сказки. Исторические корни волшебной сказки. (Собрание трудов В. Я. Проппа) / коммент. Е.М. Мелетинского, А.В. Рафаевой; сост. науч. ред., текстологический коммент. И.В. Пешкова. - М.: Лабиринт, 1998. - 512 с.
11. Пропп В.Я. Фольклор и действительность. - М., 1976. - 330 с.
12. Серкова П.А. Духовно-назидательная литература немецкого протестантизма XVII века: между теологией и благочестием // Вестник РГГУ Сер. Культурология. Искусствоведение. Музеология. - М., 2009. - № 15/09.
13. Субъект и объект практического мышления. Коллективная монография / под ред. А.В. Карпова, Ю.К. Корнилова. - Ярославль: Ремдер, 2004. - 320 с.
14. Die Märchen der Brüder Grimm von Gebrüder Grimm/ vollständige Ausgabe. Wilhelm Goldmann Verlag, München, (Sondereinband - 1991). - 608 s.
15. Duden. Deutsches Universalwörterbuch / hrsg. und bearb. vom Wissenschaftlichen Rat und den Mitarbeitern der
Н.Г. Владимирова. ЛИТЕРАТУРНЫЕ АЛЛЮЗИИ И ИХ ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОЕКЦИИ В РОМАНЕ МЭРИ ШЕЛЛИ «ФРАНКЕНШТЕЙН, ИЛИ СОВРЕМЕННЫЙ ПРОМЕТЕЙ»
16. Dudenredaktion. - 3., völlig neu bearb. und erw. Aufl. - Mannheim; Leipzig; Wien; Zürich: Dudenverl., 1996. -1816 s.
17. Gebrüder Grimm. Kinder- und Hausmärchen. URL: https://www.google.ru/search?client=opera&rls=ru&q=http://m aerchen.com/grimms-maerchen.htm.&sourceid=opera&ie=utf-8&oe=utf-8&channel=suggest (дата обращения: 4.05.2012)
18. Synonymwörterbuch sinnverwandte Ausdrücke der deutschen Sprache hrsg. von Herbert Görner und Günter Kempcke. VEB Bibliographisches Institut Leipzig, 1980. -643 c.
19. The Oxford English Dictionary. Oxford: Clarendon Press, 1933. - Vol. III D-E. p. 488.
Васева Людмила Андреевна - аспирант кафедры немецкой филологии Иркутского госудасртвенного линвестического университета. 664025, г. Иркутск, ул. Ленина 8, е-mail: lady.lutikg@yandex.ru.
Vaseva Liudmila Andreevna - post-graduate student of Irkutsk State Linguistic University, 664025, Irkutsk, Lenin str. 8, е-mail: lady.lutikg@yandex.ru.
УДК 820.091 © Н.Г. Владимирова
ЛИТЕРАТУРНЫЕ АЛЛЮЗИИ И ИХ ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОЕКЦИИ В РОМАНЕ МЭРИ ШЕЛЛИ «ФРАНКЕНШТЕЙН, ИЛИ СОВРЕМЕННЫЙ ПРОМЕТЕЙ»
В данной статье рассматривается нетрадиционное использование знаменитого прометеевского мифа о творении, получившего актуальную деривацию. Миф вступает в сложные отношения с легендой о докторе Фаусте, сюжетом о Люцифере, поэмой П.Б. Шелли, «Сказанием о Старом Мореходе» С. Кольриджа и др. Прослеживается трансформация прометеевского начала в люциферовскую, фаустовскую модели трагического индивидуализма. Определяются поэтологические функции литературных аллюзий, их способность к созданию универсального философского смысла произведения, его художественно-творческой оригинальности.
Ключевые слова: миф, форма художественной условности, аллюзия, science fiction, предсказывающие мотивы, предуведомительная функция.
N.G. Vladimirova
LITERARY ALLUSIONS AND THEIR ARTISTIC PERSPECTIVE IN THE NOVEL MARY SHELLEY «FRANKENSTEIN, OR THE MODERN PROMETHEUS»
In this article we consider non-traditional use of the famous Promethean myth about creation, which has received the actual derivation. Myth enters into a complex relationship with the legend of Dr. Faustus, with the plot of Lucifer, with P.B. Shelli poem, «The Tale of the Old Sailor» by S. Coleridge, and others. Transformation of the Promethean beginning in Luciferian, Faustian models of tragic individualism is traced. Poetic functions of the literary allusions, their ability to create a universal philosophical meaning of the novel with his artistic and creative originality also are defined in this article.
Keywords: myth, a form of artistic involvement, allusion, science fiction, motifs predicting, function of notifying.
Универсальность мифа на протяжении истории его существования сопрягалась с онтологическими представлениями о мире, а романтической космичности как нельзя более соответствовала мифологическая архетипичность.
К XIX веку складывается литературная традиция использования мифологического материала. В связи с этим необходимо отметить два существенных момента, которые определяют новизну и своеобразие интереса к мифу. Во-первых, расширяется палитра изобразительных средств за счет смелого введения форм вторичной художественной условности. Во-вторых, миф приобретает не только устойчивые черты универсализованного инварианта, но и актуальную деривацию в контек-
сте национальной культуры и сложившейся в той или иной литературе модели истолкования самого мифа и мифологического образа. Подтверждает это трансформация мифологического образа Прометея.
«Легко заметить, что изображение Прометея способно вместить широкий спектр интерпретаций; он может быть творцом, спасителем, предсказателем, похитителем, падшим ангелом, бунтарем и так далее», - пишет исследователь классической мифологии в искусстве Филипп Маерсон [6, с. 45]. Разнообразие и новизна интерпретаций этого образа и связанной с ним коллизии демонстрирует роман Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей», в свою очередь высту-
