CC BY
85
УДК 947
ПРОТИВОРЕЧИЯ НАЛОГОВОЙ ПОЛИТИКИ В ДЕРЕВНЕ 1921-1927 гг.: МЕЖДУ КЛАССОВОЙ СПРАВЕДЛИВОСТЬЮ И ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬЮ
© Г.Ф. Доброноженко
В статье пересматривается общепринятое в отечественной историографии утверждение о прямой классовой направленности налоговой политики против кулацких хозяйств.
Ключевые слова: налоговая политика, классовый подход, кулак.
В советской историографии социальная политика нэповского периода оценивалась как «важнейшее орудие регулирования социальных процессов в деревне» и, прежде всего, «средство регулирования процессов накоплений среди отдельных групп крестьянских хозяйств», и «орудие ограничения капиталистического производства». Выполнение этой задачи требовало «дифференцированного, классового подхода к отдельным группам крестьян» [1, 2].
Общепринятым было мнение, что сельхозналог «учитывал классовое деление в деревне» и был построен по классовому принципу. Причем господствовал тезис о прямой классовой направленности налоговой политики против кулацких хозяйств (заметим: не зажиточных, а кулацких (эксплуататорских) хозяйств) [2, с. 211, 217; 3-5].
Анализируя систему построения сельхозналога, исследователи подчеркивали, что она обеспечивала «соответствие обложения каждого хозяйства размерам его дохода», что достигалось «путем строгой дифференциации ставок налога, усиления обложения ку-лацко-зажиточной части деревни» [4, с. 52, 61; 6, 7]. В литературе встречается утверждение, что «для кулаков и зажиточных хозяйств» были определены более высокие нормы обложения» [8].
В подтверждение вывода о соответствии размера выплаченного крестьянским хозяйством налога их классовой принадлежности (бедняки, середняки, кулаки) приводились данные двух типов источников. Первый источник - сведения налоговых списков НКФ СССР, которые все облагаемые налогом крестьянские дворы по степени их хозяйственной мощности (обеспеченность посевами и пашней) делили на 9 разрядов. К «капитали-стически-предпринимательской» (кулацкой)
группе относили высшие 8 и 9 разряды. Приведем типичный пример характеристики размера налога по классовым группам: «В 1924/25 г. бедняки платили 0,76 руб. с каждого члена семьи, середняки - 3,09 руб., кулаки - 11,03 руб. В 1926/27 г. ставка налога на едока в бедняцком хозяйстве понизилась до 0,22 руб., в середняцком хозяйстве почти не изменилась (3,13 руб.), а в кулацком хозяйстве достигла 15,42 руб.» [1, с. 186].
Второй источник - расчеты Комиссии СНК СССР по изучению тяжести обложения населения в 1924/25, 1925/26 и 1926/27 гг., которые приводятся почти во всех исследованиях как советского, так и постсоветского периода. «Классовые группы» в расчетах Комиссии СНК учитывались на основе сочетания только двух признаков: стоимость средств производства и продолжительность применения наемного труда. К «предпринимательской (кулацкой) группе» были отнесены хозяйства: «со средствами производства 1600 руб. при условии сдачи их в аренду и при условии использования наемного труда свыше 50 дней в году»; «со средствами производства стоимостью от 1001 до 1600 руб., если они пользовались наемным трудом свыше 75 дней в году»; «со средствами производства стоимостью от 401 до 1000 руб., нанимающие рабочую силу свыше 150 дней в году». По данным Комиссии СНК «предпринимательская группа» составляла в 1924/25 г. 3,1 % всех крестьянских хозяйств (728 тыс.), в 1925/26 г. - 3,7 % (816 тыс.), в 1926/27 г. - 3,9 % (896 тыс. хозяйств) [9].
Следовательно, сконструированный уче-ными-аграрниками и статистиками 1920-х гг. класс «кулачество» («класс на бумаге»), на основе лишь критерия хозяйственной мощности или в сочетании с одним эксплуататорским признаком (применения наемного
труда), рассматривается историками как реальный класс (социальная группа) сельских эксплуататоров.
В современной литературе исследователи, как правило, по-прежнему пишут о прямой классовой направленности налоговой политики против кулацких (или, как сейчас принято называть, зажиточных) хозяйств. Однако в отдельных публикациях пересматривается этот общепринятый тезис. Исследователи отмечают, что в первой половине 1920-х годов в налоговой политике «правительство отдавало предпочтение фискальной функции», и только с середины 1920-х гг. (или 1926/27 г.) налоги превращаются в орудие социальной политики. «Классовый подход» проявлялся, главным образом, в установлении необлагаемого минимума для бедняцких хозяйств и «дальнейшем усилении тяжести обложения крепких крестьянских хозяйств». Подчеркивается противоречие между декларативными лозунгами о классовом подходе в налоговой политике и законодательством [10, 11].
Исследовательская позиция автора,
обоснованию которой посвящена статья, состоит в том, что политический лозунг «Наше законодательство (в первую очередь налоговое) должно учитывать классовые деления в деревне» так и не был последовательно реализован в нэповский период в законодательстве о сельскохозяйственном налоге. Размер налога, выплаченного крестьянским хозяйством, зависел от имущественной состоятельности и величины дохода, а не классовой принадлежности.
Впервые после перехода к нэпу вопрос о налоговой политике в деревне обсуждался в апреле 1923 г. на XII съезде РКП(б). По вопросу налоговой политики на съезде выступили Л.Б. Каменев, М.И. Калинин и Г.Я. Сокольников. В докладах Каменева и Калинина речь шла о развернувшейся накануне съезда дискуссии по вопросу о том, можно или нет повысить налог с крестьянства. Особый интерес представляет доклад Сокольникова, в котором дается оценка социальной направленности существующей системы налогового обложения в деревне.
Анализируя существующую налоговую систему, Г.Я. Сокольников пришел к принципиально важному заключению об уравнительном характере налогов и отсутствии
классового подхода: «фактически сохраняется простая раскладка налогов между плательщиками крестьянами», применяется «разверсточный способ уплаты налога». Пока применяется существующая система «нет возможности произвести обложение, которое щадило бы бедняка и в большой степени переносилось бы на зажиточного крестьянина». Поэтому одной из основных задач налоговой политики является разработка системы, при которой налог будет взиматься «соответственно платежеспособности, соответственно реальному доходу плательщиков, которые его уплачивают». «В противном случае, -утверждал докладчик, - наши налоги не будут носить того классового характера, который они должны носить, в особенности теперь, когда <...> появляется тенденция к развитию капиталистических отношений, т. е. отношений, основанных на неравенстве» [12]. В решениях съезда о налоговой политике в деревне подчеркивалось, что законодательство о сельхозналоге должно «учитывать классовое деление» [13].
В апреле 1925 г. вопрос «О сельскохозяйственном налоге» вновь был вынесен на обсуждение XIV партконференции. В основном докладе, с которым выступил член ЦК
А.Д. Цюрупа, дается общая характеристика особенностей определения доходности крестьянских хозяйств при обложении сельхозналогом и ни слова не говорится о его социальном (классовом) содержании.
Интересные и, главное, показательные заключения о существующих принципах налогообложения крестьянства содержатся в выступлении в прениях по докладу зам. наркома РКИ, члена ЦКК РКП(б) С.Е. Чуцкаева. Проанализировав выводы обследования ЦКК о результатах налогообложения крестьянских хозяйств, докладчик пришел к заключению: результаты обследования взимания
сельхозналога 1924/25 г. говорят «о необоснованности нашего общего представления, что наша налоговая политика в деревне строится по классовой линии» (курсив мой. -Г. Д.). «В общем и целом, нужно признать, -говорил он, - что вопрос о правильности обложения крестьянства с классовой точки зрения может быть ликвидирован только тогда, когда будет установлен необлагаемый минимум и будут отброшены все суррогаты вроде льгот» [14].
Вопрос об изменении порядка начисления сельхозналога и введении классового принципа налогообложения крестьянства (установление дифференцированных норм доходности по социальным группам и определение внешних признаков для отнесения хозяйств к кулацким, середняцким и бедняцким) в 1920-е гг. неоднократно рассматривался в финансовых органах страны. Начальник Управления Госналога НКФ СССР М.И. Лившиц на совещании в наркомфине, обсуждавшем в ноябре 1927 г. введение новой системы налогообложения по классовым группам, отметил: «По этому поводу исписаны горы бумаг и если бы нас потрошили, то в наших печенках нашли бы и ренту и дифференциацию и по качеству и по социальным группам и т. д.» [15].
Для оценки особенностей налоговой системы в нэповский период, а также тезиса о ее классовой направленности против кулаков, рассмотрим определенный в законодательстве порядок взимания налога с крестьянских хозяйств.
Система сельхозналога строилась на сочетании принципов подоходности и прогрессивности налогообложения. Существовал т. н. нормативный метод исчисления доходов. Облагаемый доход крестьянских хозяйств до 1926/27 г. рассчитывался на основании «норм доходности», определяемых в налоговом законодательстве для каждого вида сельхозугодий и скота. В ежегодно издававшемся «Положении о сельскохозяйственном налоге» давались средние нормы доходности для союзных республик, ориентируясь на которые исполкомы губернских советов устанавливали точные размеры для каждой местности. Определение облагаемого дохода сводилось к выяснению того, сколько в хозяйстве земли и скота. Размер налога, следовательно, зависел от реальных имущественных различий.
Законодательство первых лет нэпа устанавливало два типа налоговых льгот для крестьянских хозяйств: льготы, стимулирующие интенсивное ведение хозяйства, которыми устанавливались скидки с налога хозяйствам, применявшим улучшенные приемы ведения сельского хозяйства, и т. н. «социальные льготы», направленные на облегчение налогового бремени для маломощных хозяйств. В законодательстве не были определены при-
знаки хозяйств, имеющих право на получение социальных льгот «по маломощности»; отнесение хозяйств к этой группе налогоплательщиков предоставлялось местным налоговым работникам. По данным В.Н. Яков-цевского, в 1923/24 г. бедняцкие хозяйства составляли 49,3 % в общей численности освобожденных и получивших льготы хозяйств; их доля в общей сумме снятого налога составляла лишь 30,3 % (проценты рассчитаны мною. - Г. Д.). Только в 1925/26 г. был установлен необлагаемый минимум, который рассчитывался в зависимости от количества едоков в семье.
В 1926/27 г. в результате изменения системы сельхозналога был осуществлен переход к обложению «по совокупности доходов». К обложению стали привлекаться доходы от кустарно-ремесленных промыслов, работы по найму и других неземледельческих занятий крестьян. В облагаемый доход включался определенный процент годового дохода хозяйства от этих занятий, который устанавливался в законодательном порядке. Новый принцип налогообложения по «совокупности доходов» позволял улавливать те доходы крестьянских хозяйств, которые не облагались сельхозналогом в предыдущие годы.
В налоговом законе 1926/27 г., а потом и 1927/28 г., были усилены элементы прогрессивности налогообложения. Прогрессия определялась исходя из общего размера дохода. Для РСФСР в 1926/27 г. была установлена следующая шкала обложения: с первых
20 руб. дохода - 2 %, с излишка сверх 20 до 30 руб. - 3 %, 30-40 руб. - 5 %, 40-50 руб. -10 %, 50-60 - 17 %, 60-70 - 17 %, 70-80 -
21 %, 80-100 - 23 %, с излишков свыше 100 руб. - 25 %. В 1927/28 г. максимальная ставка была повышена с 25 до 30 % [4, с. 129; 16].
В нэповский период в союзном законодательстве не были определены критерии идентификации кулацких хозяйств и закреплен социально-правовой статус социальной группы «кулаки». Сельские эксплуататоры как самостоятельная социальная категория не была юридически оформлена и потому не имела четких социальных границ. Сельские эксплуататоры входили в социально-правовую группу «лишенцы», а по признаку «применение наемного труда» относились к хо-
зяйствам «промышленного типа». Социальное пространство «лишенцев» и хозяйств «промышленного типа» в значительной степени пересекалось (но не совпадало) с пространством «сельских эксплуататоров».
Законодательство о сельхозналоге не выделяло кулацкие (эксплуататорские) хозяйства в самостоятельную налоговую группу и не предусматривало каких-либо существенных ограничений прав, запретов, мер принуждения в отношении крестьян за «классовую принадлежность».
Впервые признаки кулацких хозяйств и особый порядок уплаты ими налога (в индивидуальном порядке) был определен в законодательстве о сельхозналоге на 1928/29 г.
Следовательно, прямая классовая направленность налоговой политики против кулацких (эксплуататорских) хозяйств, существовавшая в партийных и правительственных программах и постановлениях, в возможность осуществления которой так хотелось верить, имела мало общего с нормативно-правовой базой и реальной налоговой практикой. Между классовыми партийными лозунгами, реализацией их в правовую норму путем принятия соответствующего этой политике законодательства и политической практикой в деревне была дистанция огромного размера.
Причину нереализованности партийных лозунгов в налоговой, как и в других направлениях социальной политики (особенно кредитной), следует искать во внутренней противоречивости нэповской политики в деревне.
Социальная политика большевиков в годы нэпа была обречена на своего рода поиск «золотой середины» между политической доктриной и экономической целесообразностью.
Партийная доктрина требовала не допустить или, по крайней мере, ограничить возрождение капиталистических (кулацких) элементов.
Экономическая целесообразность требовала восстановления и подъема сельского хозяйства, максимально возможного увеличения продукции крестьянского хозяйства, без чего невозможно было обеспечить продовольствием город и армию, импортировать в страну промышленное оборудование для создания индустриальной базы строительства социализма.
Увеличение производства сельскохозяйственной продукции в условиях нэповской экономики было возможно только на основе дальнейшего развития частного индивидуального крестьянского хозяйства, а следовательно, и перехода значительной их части в разряд «зажиточных», т. е. неизбежного движения, с точки зрения партии, в «кулацком направлении».
На протяжении нэповского периода большевикам приходилось считаться с экономической целесообразностью, которая, наряду с отсутствием необходимых средств, стала одним из важнейших ограничителей для реализации классовой политики в деревне.
1. Данилов В. П. Советская налоговая политика в доколхозной деревне // Октябрь и советское крестьянство. 1917-1927 гг. М., 1977. С. 189.
2. Яковцевский В.Н. Аграрные отношения в СССР в период строительства социализма. М., 1964. С. 206, 227.
3. История СССР с древнейших времен до наших дней. Сер. 2. Т. 8. Борьба советского народа за построение фундамента социализма в СССР. 1921-1932 гг. М., 1967. С. 191.
4. Марьяхин Г.А. Очерки истории налогов с населения в СССР. М., 1964. С. 105.
5. Трифонов И.Я. Очерки истории классовой борьбы в СССР в годы нэпа. М., 1960. С. 55, 184.
6. История советского государства и права: в 3 кн. Кн. 2. Советское государство и право в период строительства социализма (1921-1935 гг.). М., 1968. С. 492.
7. Рогалина Н.Л. Налоговая политика советского государства в отношении деревенской буржуазии до сплошной коллективизации (1926-1929 гг.) // Вестн. МГУ. Сер.: История. 1971. № 5. С. 60-73.
8. История Коммунистической партии Советского Союза: 6 т. Т. 4. Коммунистическая партия в борьбе за построение социализма в СССР. 1921-1937 гг. Кн. 1. 1921-1927 гг. М., 1970. С. 279.
9. Тяжесть обложения в СССР. Социальный состав, доходы и налоговые платежи населения Союза ССР в 1924/25, 1925/26 и 1926/27 гг. Доклад Комиссии Совета Народных Комиссаров Союза ССР по изучению тяжести обложения населения Союза. М., 1929. С. 12-13, 43, 74-76, 92.
10. Бурмина Е. Коллективизация без «перегибов». Налоговая политика в деревне 19301935 гг. // Октябрь. 1990. № 2. С. 159-174.
11. Серпинский В.В. НЭП: практика налогообложения крестьянства // Вестн. МГУ. Сер.: Экономика. 1993. № 5. С. 39-49.
12. Двенадцатый съезд Российской коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчет. 17-25 апр. 1923 г. М., 1923. С. 426.
13. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1984. Т. 3. С. 79.
14. Четырнадцатая конференция Российской коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчет. М.; Л., 1925. С. 70-71.
15. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 5. Д. 762. Л. 26.
16. Залесский М.Я. Налоговая политика советского государства в деревне. М., 1940. С. 82.
Поступила в редакцию 31.10.2008 г.
Dobronozhenko G.F. Contradictions between class justness and economic expediency in the tax policy in the country in 1921-1927. The article is reconsidering the statement generally accepted within the national historiography about the direct class approach of the tax policy against the “kulak” households.
Key words: tax policy, class approach, a kulak.
УДК 930.1(09)
ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ПОСТСОВЕТСКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ (1990-е - НАЧАЛО 2000-х гг.)
© М.Г. Степанов
Дается обзор современной отечественной историографии, посвященной проблеме развития постсоветской исторической науки в 1990-х - начале 2000-х гг. Проанализированы основные теоретические и методологические проблемы российской исторической науки, к которым обращались исследователи.
Ключевые слова: историография, теория и методология современной исторической науки.
Проблема развития российской исторической науки в постсоветский период является той предметной областью, где и по настоящее время идут активные дискуссии по теоретическим вопросам отечественной истории. Данный факт можно объяснить рядом обстоятельств. Во-первых, в связи с распадом СССР, изменением идеологической атмосферы в обществе начинает ослабевать политическое влияние государства на процессы, происходившие в исторической науке. Во-вторых, отход от теоретического монизма на основе марксистско-ленинской методологии породил процесс затяжного кризиса отечественной исторической науки. Отсюда, на наш взгляд, не вызывает сомнения вопрос об актуальности проблемы теоретико-методологических дискуссий в современной отечественной историографии.
В 1990-е гг. предметом историографического анализа стало современное состояние исторической науки в России, в рамках которого были подвергнуты критическому осмыслению новые подходы к изучению отечественной истории.
В этой связи следует выделить работы И.Д. Ковальченко [1], В.И. Кузищина [2], Г.Д. Алексеевой [3], Г.А. Бордюгова и
В.А. Козлова [4], Е.Б. Заболотного и В.Д. Камынина [5], А.П. Логунова [6], В.И. Буганова [7] и др., в которых были обозначены сущностные черты современной «отечественной исторической литературы». Наиболее часто в этой связи отмечаются следующие из них: «теоретический плюрализм» (И.Д. Ковальченко и его оппонент А.А. Искендеров согласны в этом); обновление проблематики (И.Д. Ковальченко); расширение доступа в архивы и введение в научный оборот большого числа новых фактов; попытки выработать новый понятийный аппарат (А.А. Искендеров), что привело к появлению «обилия терминов и понятий, методологических конструкций и теоретических новаций (следует сказать, что большинство исследователей сетуют на теоретико-методологическую слабость современной исторической науки)» [8]. Это обилие, как подчеркивает А.П. Логунов, «может бросить в дрожь любого, даже самого закаленного читателя» [8, с. 102-103]. Все вышеуказанные черты постсоветской исто-
