CC BY
28ИСТОРИЯ
УДК 058.244 (323.325)
Г. Ф. Доброноженко
СЕЛЬСКИЕ ЭКСПЛУАТАТОРЫ КАК ОБЪЕКТ НАЛОГОВОЙ И КРЕДИТНОЙ ПОЛИТИКИ В 1921-1927 гг.: ПРОТИВОРЕЧИЕ ТЕОРИИ, ПОЛИТИКИ И ПРАВА*
В программы о-политических документах власти нэповского периода провозглашался принцип классовой социальной политики государства. Однако между классовыми партийными лозунгами, реализацией их в правовую норму путем принятия соответствующего этой политике законодательства, и политической практикой в деревне была дистанция огромного размера. В статье пересматривается общепринятое в отечественной историографии утверждение о дискриминации в нэповский период сельских эксплуататоров (кулаков) за «классовую» принадлежность. Особенностью социальной политики была ее направленность на регулирование социально-экономических процессов, ограничение, недопущение усиления капиталистического уклада. Налоговое законодательство, нормативно-правовая база в области кредитования до 1928 г., регулируя отношения, не предусматривали каких-либо существенных ограничений прав, запретов, мер принуждения в отношении крестьян за социальный статус. Объектом социальной политики были отношения, а не конкретные лица.
Ключевые слова: новая экономическая политика, классовая политика, социальный статус, сельские эксплуататоры, кулаки
The political program of the regime during the New Economic Policy declared the principle of state class social policy. However the party slogans, their legal norm realization via adopting a legislation corresponding with this policy, and the political practice in the countryside had little in common. The article reviews the statement generally accepted by the domestic historiographers on the discrimination of rural exploiters (kulaks) in the times of NEP for their “class” affiliation. The peculiarity of the social policy was its focus on regulation of the social and economic processes, limitation and prevention of the capitalistic state from reinforcement.
Работа выполнена при поддержке РГНФ (проект № 9-01-41103 а/с) «Аграрная модернизация Европейского Севера в XX в. (на материалах коми деревни)».
108
When regulating relations, the credit tax legislation and statutory framework before 1928, didn’t cover any rights limitations or restrictions and means of constraint regarding peasants for their social status. The object of the social policy was relations, and not particular persons.
Keywords: new economic policy, class policy, social status, rural exploiters, kulaks
Поворот к новой экономической политике был вызван поисками выхода из тупиков, в которые военный коммунизм загнал страну и большевистскую власть. Признав, что «прежняя наша программа была теоретически правильна, но практически несостоятельна», власть перешла к реформистским приемам [1, с. 69; 2, с. 44,222].
Новая экономическая политика формировалась как временное отступление от реализации партийной программы. Власть пошла на уступки крестьянину и установила «с этим последним капиталистическим классом» вынужденный (и главное - временный) союз. Социальный компромисс, заключенный властью с крестьянством, не означал отказа от главной цели, запрограммированной коммунистической идеологией, - «построение социализма». Основная задача, конечная цель борьбы оставалась для большевиков «незыблемой»: «Мы боремся за уничтожение капитализма и за установление коммунизма» [3, с. 319].
В представлении большевиков новая политика в деревне неизбежно приведет к усилению мелкобуржуазной стихии и возрождению капиталистических элементов, создавая в стране потенциальную опасность своего рода «крестьянского термидора», главным социальным носителем которого может стать возродившийся в условиях частного хозяйства кулак. В программно-политических документах провозглашался принцип «классовой» политики в деревне, направленной на ограничение, недопущение усиления капиталистического уклада.
Особенности реализации «классового» принципа в налоговой политике. Общепринятым в советской историографии было мнение, что сельхозналог был построен по «классовому» принципу.
Анализируя систему построения сельхозналога, исследователи подчеркивали, что она обеспечивала «соответствие обложения каждого хозяйства размерам его дохода», что достигалось «путем строгой дифференциации ставок налога, усиления обложения кулацко-зажиточной части деревни» [4, с. 211, 217; 5, с. 191; 6, с. 492; 7, с. 60-73; 8, с. 55,184]. В литературе встречается утверждение, что для кулаков и зажиточных хозяйств были определены более высокие нормы обложения [9, с. 279].
В подтверждение вывода о соответствии размера выплаченного крестьянином налога их «классовой» принадлежности (бедняки, середняки, кулаки) приводились данные двух типов источников. Первый источник - сведения налоговых списков НКФ СССР, которые все облагаемые налогом крестьянские дворы по степени их хозяйственной мощности (обеспеченность посевами и пашней) делили на 9 разрядов. К «капиталистически-предпринимательской» (кулацкой) группе относили высшие 8 и 9 разряды.
Приведем типичный пример характеристики размера налога по «классовым группам»: «В 1924/25 г. бедняки платили 0,76 руб. с каждого члена семьи, серед-
109
няки - 3,09 руб., кулаки - 11,03 руб. В 1926/27 г. ставка налога на едока в бедняцком хозяйстве понизилась до 0,22 руб., в середняцком хозяйстве почти не изменилась (3,13 руб.), а в кулацком хозяйстве достигла 15,42 руб.» [10, с. 186].
Второй источник - расчеты Комиссии СНК СССР по изучению тяжести обложения населения в середине 1920-х гг., которые приводятся почти во всех исследованиях как советского, так и постсоветского периода. «Классовые группы» в расчетах Комиссии учитывались на основе сочетания двух признаков: стоимости средств производства и продолжительности применения наемного труда. К «предпринимательской группе» были отнесены хозяйства: «со средствами производства 1600 руб. при условии сдачи их в аренду и при условии использования наемного труда свыше 50 дней в году»; «со средствами производства стоимостью от 1001 до 1600 руб., если они пользовались наемным трудом свыше 75 дней в году»; «со средствами производства стоимостью от 401 до 1000 руб., нанимающие рабочую силу свыше 150 дней в году». По данным Комиссии, «предпринимательская» (кулацкая) группа составляла в 1924/25 г. 3,1% всех крестьянских хозяйств (728 тыс.), в 1925/26 г. - 3,7% (816 тыс.), в 1926/27 г. - 3,9% (896 тыс. хозяйств) [11, с. 12-13, 43, 74-76].
Следовательно, сконструированный учеными-аграрниками и статистиками 1920-х годов «класс кулаки» на основе лишь критерия хозяйственной мощности или в сочетании с одним эксплуататорским признаком, рассматривается историками как реальная социальная группа сельских эксплуататоров.
В современной литературе, как правило, по-прежнему говорится о прямой «классовой» направленности налоговой политики против кулацких хозяйств. Однако в отдельных публикациях пересматривается этот общепринятый тезис. Исследователи отмечают, что в первой половине 1920-х гг. в налоговой политике «правительство отдавало предпочтение фискальной функции» и только с середины 1920-х гг. (или 1926/27 г.) налоги превращаются в орудие «классовой политики». «Классовый» подход проявлялся главным образом в установлении необлагаемого минимума для бедняцких хозяйств и усилении тяжести обложения крепких крестьянских хозяйств. Подчеркивается противоречие между декларативными лозунгами о «классовом» подходе в налоговой политике и законодательством [12, с. 159-174; 13, с. 39-49].
Основные принципы налогообложения были определены в решениях X съезд РКП(б) «О замене разверстки продовольственным налогом». Первый принцип - «налог взимается в виде процентного или долевого отчисления от произведенных в хозяйстве продуктов, исходя из учета урожая, числа едоков в хозяйстве и фактического наличия скота в нем». Второй - «налог должен иметь прогрессивный характер; процент отчисления для хозяйств середняков и маломощных хозяев <...> должен быть пониженным». Третий - налогообложение должно предусматривать систему налоговых льгот [14, с. 370].
В решениях XI съезда РКП(б) указывалось, что налоговая политика (кроме чисто фискальной задачи) должна иметь задачей «регулирование процессов накопления путем прямого обложения имущества, доходов» и т.п. В этом отно-
110
шении налоговая политика является главным орудием политики пролетариата в переходную эпоху» [15, с. 496].
Впервые после перехода к нэпу вопрос о налоговой политике в деревне обсуждался на XII съезде партии. На съезде выступили Л.Б.Каменев, М.И.Калинин и Г.Я.Сокольников. В докладах Каменева и Калинина речь шла главным образом вокруг развернувшейся накануне съезда дискуссии о возможности повысить налог с крестьянства. Особый интерес представляет выступление Г.Я. Сокольникова, в котором дается оценка «классовой» направленности системы налогообложения. Докладчик пришел к принципиально важному заключению об уравнительном характере налогов и отсутствии «классового» подхода: «фактически сохраняется простая раскладка налогов между плательщиками крестьянами», применяется «разверсточный способ уплаты налога». Пока применяется существующая система, «нет возможности произвести обложение, которое щадило бы бедняка и в большой степени переносилось бы на зажиточного крестьянина». Поэтому основной задачей налоговой политики является разработка системы, при которой налог будет взиматься «соответственно платежеспособности, соответственно реальному доходу плательщиков, которые его уплачивают». «В противном случае, - утверждал докладчик, - наши налоги не будут носить того классового характера, который они должны носить, в особенности теперь, когда <...> появляется тенденция к развитию капиталистических отношений» [16, с. 426]. В решениях съезда подчеркивалось, что законодательство о сельхозналоге должно «учитывать классовое деление» [17, с. 79].
В апреле 1925 г. вопрос «О сельскохозяйственном налоге» был вынесен на обсуждение на XIV партконференции. В основном докладе, с которым выступил член ЦК А.Д. Цюрупа, дается общая характеристика особенностей определения доходности крестьянских хозяйств при обложении сельхозналогом и ни слова не говорится о его социальном («классовом») содержании. Интересные и, главное, показательные заключения о существующих принципах налогообложения крестьянства содержатся в выступлении в прениях по докладу зам. наркома РКП, члена ЦКК РКП(б) С.Е. Чуцкаева. Проанализировав выводы обследования ЦКК налогообложения крестьянских хозяйств в 1924/25 г., докладчик пришел к заключению: результаты говорят «о необоснованности нашего общего представления, что наша налоговая политика в деревне строится по классовой линии». «В общем и целом, нужно признать, - говорил он, - что вопрос о правильности обложения крестьянства с классовой точки зрения может быть ликвидирован только тогда, когда будет установлен необлагаемый минимум и будут отброшены все суррогаты вроде льгот» [18, с. 70-71].
В резолюции конференции констатируется: опыт осуществления закона о едином сельхозналоге показал необходимость «немедленно же внести в закон такие улучшения, которые устранили бы возможность неправильного распределения налоговой тяжести между плательщиками и поставили бы размер налога в полное соответствие с мощностью хозяйств» (заметим, «мощностью», а не «классовой» принадлежностью) [19, с. 382-383].
111
На апрельском (1926 г.) пленуме было принято решение об изменении порядка исчисления сельхозналога и повышении прогрессии налогообложения. Предлагалось внести следующие изменения: «а) производить исчисление налога на основе определения доходов не в натуральной (пересчете на пашню), а в денежной форме»; «б) включить в число объектов обложения ранее не учитываемые (или недостаточно учитываемые) источники доходов крестьянского населения» (в том числе и неземледельческие заработки)» и, главное, «в) изменить шкалу обложения в направлении большей прогрессивности, с полным освобождением от налога наиболее малоимущих групп и усилением обложения зажиточных и кулацких слоев крестьянства» [20, с. 14-15].
Для оценки особенностей налоговой системы, а также тезиса о ее «классовой» направленности против кулаков рассмотрим определенный в законодательстве порядок взимания налога с крестьянских хозяйств.
Система сельхозналога строилась на сочетании принципов подоходности и прогрессивности налогообложения. Существовал так называемый «нормативный метод исчисления доходов». Облагаемый доход крестьянских хозяйств до 1926/1927 г. рассчитывался на основании норм доходности, определяемых в налоговом законодательстве для каждого вида сельхозугодий и скота. В ежегодно издававшемся Положении о сельхозналоге давались средние нормы доходности для союзных республик, ориентируясь на которые исполкомы губернских Советов устанавливали точные размеры для каждой местности. Определение облагаемого дохода сводилось к выяснению того, сколько в хозяйстве земли и скота. Размер сельскохозяйственного налога, следовательно, зависел от реальных имущественных различий.
Законодательство первых лет нэпа устанавливало два типа налоговых льгот: льготы, стимулирующие интенсивное ведение хозяйства, которыми устанавливались скидки с налога хозяйствам, применявшим улучшенные приемы ведения сельского хозяйства и так называемые «социальные льготы», направленные на облегчение налогового бремени для маломощных хозяйств. В законодательстве не были определены признаки хозяйств, имеющих право на получение социальных льгот «по маломощности»; отнесение хозяйств к этой группе налогоплательщиков предоставлялось местным налоговым работникам. В 1923/1924 г. бедняцкие хозяйства составляли 49,3% в общей численности освобожденных и получивших льготы хозяйств; их доля в общей сумме снятого налога составляла лишь 30,3%. Только в 1925/1926 г. был установлен необлагаемый минимум, который рассчитывался в зависимости от количества едоков в семье.
В 1926/1927 г. в результате изменения системы сельхозналога был осуществлен переход к обложению «по совокупности доходов» (от кустарноремесленных промыслов, работы по найму и других неземледельческих занятий). В облагаемый доход включался определенный процент годового дохода хозяйства от этих занятий, который устанавливался в законодательном порядке. Новый принцип налогообложения по «совокупности доходов» позволял улавливать те доходы, которые не облагались сельхозналогом в предыдущие годы. В налого-
112
вом законе 1926/1927 г., а потом и 1927/1928 г. были усилены элементы прогрессивности налогообложения. Прогрессия определялась исходя из общего размера дохода. Для РСФСР в 1926/1927 г. была установлена следующая шкала обложения: с первых 20 руб. дохода - 2%, с излишка сверх 20 до 30 руб. - 3%, ЗО^Ю руб. - 5%, 40-50 руб. - 10%, 50-60 - 17%, 60-80 - 21%, 80-100 - 23%, с излишков свыше 100 руб. - 25%. В 1927-1928 гг. максимальная ставка была повышена с 25 до 30% [21, с. 82; 22, с. 129].
Завершая характеристику системы налогообложения крестьянских хозяйств, отметим ее основные особенности. В первой половине 1920-х гг. налоговая политика решала главным образом фискальные, а не социальные задачи; размер налога, выплачиваемого крестьянами, зависел не от социальной принадлежности, а от величины дохода. Элементы «классовости» в налоговом законодательстве появляются лишь с введением в 1925/1926 г. необлагаемого минимума для маломощных хозяйств и усилением прогрессивности налогообложения для экономически крепких крестьянских хозяйств.
В финансовых органах страны в 1920-е гг. неоднократно рассматривался вопрос об изменении принципов начисления сельхозналога и введении «классового» принципа налогообложения крестьянства. Начальник Управления Госналога НКФ СССР М.И. Лившиц на совещании в Наркомфине в ноябре 1927 г. сказал: «По этому поводу исписаны горы бумаг, и, если бы нас потрошили, то в наших печенках нашли бы и ренту и дифференциацию и по качеству, и по социальным группам и т.д.» [23].
«Классовый» принцип в организации сельскохозяйственного кредита. «Важным средством регулирования социально-экономических отношений в деревне» была, по мнению советских историков, организация сельхозкредита, направленного «на высвобождение трудящихся масс деревни и в первую очередь бедняка от зависимости кулака-ростовщика». Общепризнанным было мнение, подтверждаемое ссылками на решения партийных съездов и конференций, что кредитование единоличного сектора на протяжении всего нэповского периода проводилось по «классовому» принципу: беднота получала кредиты в первую очередь и на льготных условиях (больший размер ссуд, низкий кредитный процент, беспроцентные возвратные ссуды и т.п.). Утверждалось, что уже в середине 1920-х гг. применялся дифференцированный принцип предоставления кредитов крестьянским хозяйствам: «процент по ссудам дифференцировался по социально-экономическим группам крестьян (беднякам краткосрочный кредит выдавался под 8% и долгосрочный - под 5, кулакам - под 12 и 7%») [24, с. 72-73; 25, с. 192, 194; 26, с. 92].
В отдельных исследованиях, изданных в советский период (В.М. Данилов, Н.Я. Гущин), приводился эмпирический материал (нормативные акты и примеры из практики кредитования), который опровергал это утвердившееся мнение [27; 28].
В новейшей литературе проблема кредитной политики в деревне не является предметом специального исследования. Затрагивая вопросы кредитования, исто-
113
рики лишь повторяют ортодоксальные положения советской историографии, оставляя без внимания добротную и логически выстроенную фактологию, приведенную в работах В.П. Данилова.
Необходимость государственного руководства всеми видами кредита в целях поднятия крестьянского хозяйства и «решения классовых задач в деревне» подчеркивалась в решениях XII и XIII съездов, XIII конференции РКП(б). Отмечалась «гигантская важность» организации «доступного мелким и мельчайшим крестьянам государственного и кооперативного кредита, который мог бы вклиниваться в экономические отношения крестьянства против кулака», роль кредитования во «всемерной помощи» маломощным хозяйствам «в целях их освобождения от кулацкого засилья» [29, с. 118-119, 163, 244].
В партийных решениях, принятых весной 1925 г., говорится исключительно о необходимости оказания помощи кредитами «основной массе крестьянства», роли кредитной кооперации в подъеме хозяйства «широких слоев крестьянства» и ни слова - о льготных условиях кредитования бедноты [30, с. 243, 347, 369-370,372].
Традиционная «бедняцкая» тема в кредитной политике вновь была поднята в решениях октябрьского 1925 г. пленума ЦК РКП(б); впервые за годы нэпа был поставлен вопрос о необходимости особых условий предоставления кредитов бедноте - удлинение сроков кредитования [31, с. 415].
В нормативно-правовых документах первой половины 1920-х гг. не содержалось каких-либо указаний на различие условий кредитования в зависимости от социального статуса. Так, в постановлении ЦИК и СНК СССР от 11 января 1924 г., определившем основные принципы кредитования покупателей сельхозмашин и орудий, говорилось о крестьянском населении в целом. Преимущественное право на получение кредита предоставлялось только «членам обществ сельскохозяйственного кредита, коллективным хозяйствам, а также другим крестьянским объединениям» [32].
Положение о необходимости регулирования социального распределения сельхозмашин и орудий - предоставлять кредит в первую очередь маломощному и середняцкому крестьянству - содержалось в постановлении СНК СССР от 6 мая 1925 г. Однако государство не финансировало и не контролировало выполнение этого решения. В законодательстве не были определены условия или принципы кредитования по социальным категориям покупателей, оно должно было «производиться непосредственно кредитными и машиноторгующими предприятиями» [33].
Наглядный пример выполнения партийных решений государственными органами - шкала кредитования, установленная Наркомтруда на 1926/1927 г. Определяя размеры ссуды, сроки и доли погашения задолженности, она не дифференцировала непосредственно условия кредитования в зависимости от социальной принадлежности покупателей машин. Областным торгующим и земельным органам лишь предписывалось «в срочном порядке <...> установить более
114
льготные условия для индивидуальных бедняцких хозяйств <...>, менее льготные - для более мощных слоев крестьянского населения» [34, с. 153].
На практике при установлении размеров ссуды «кредитные товарищества, часто игнорируя социальную принадлежность кредитуемых хозяйств, руководствовались платежеспособностью пайщиков» [35, с. 167]. Кредитные учреждения «более охотно предоставляли ссуду хозяйству, состояние которого гарантировало ее своевременную выплату» [36, с. 37].
Объединенный пленум ЦК и ЦКК (июль-август 1927 г.), подводя итоги использования сельхозкредита, отметил «извращение директив партии», выразившееся в «ненормально высоком получении кредита зажиточно-кулацкими слоями деревни, в использовании ими лжетовариществ для приобретения сельскохозяйственных машин и т.п.» [37, с. 374].
Оценивая практику кредитования, автор статьи, опубликованной в 1928 г. в журнале ЦК ВКП(б) «Большевик», писал, что вся кредитная система «твердо держит курс на «солидного» заемщика». Работники местных организаций, через которые идет финансирование сельского хозяйства, стремятся к «материальной гарантии», «обойти бедняка кредитами» и «дать их прежде всего более зажиточному» (считали, что «беднота не может рационально использовать кредит»); ориентировались на «хозяйственную целесообразность» в ущерб «политической линии». Автор статьи подчеркивал, что речь идет не о «случайных явлениях», «отдельных фактах извращения», а о «принципиально ложной и в корне неправильной и вредной тенденции местных органов по финансированию сельского хозяйства» [38, с. 45-55].
Первые решения об ограничениях в кредитовании «кулацко-зажиточной группы» были приняты лишь в конце 1927 г., а весной 1928 г. в законодательстве впервые определены особые условия предоставления кредитов в зависимости от социальной принадлежности.
Подведем основные итоги.
1. В программно-политических документах власти нэповского периода провозглашался принцип «классовой» социальной политики государства в деревне. Однако между классовыми партийными лозунгами, реализацией их в правовую норму путем принятия соответствующего этой политике законодательства и политической практикой в деревне была дистанция огромного размера.
2. Налоговое законодательство не выделяло эксплуататорские хозяйства в самостоятельную налоговую группу и не предусматривало особого порядка выплаты налога в зависимости от индивидуального социального статуса. Законодательство, регламентирующее условия предоставления государственного кредита, не содержало каких-либо указаний на различие условий кредитования крестьянских хозяйств за социальный статус «сельский эксплуататор» («кулак»).
3. Социальная политика 1921-1927 гг. была направлена на регулирование социально-экономических процессов, ограничение, недопущение усиления капиталистического уклада. Следовательно, объектом ограничительной политики были отношения, а не конкретные лица; являясь «классовой», она не была дис-
115
криминационной (а тем более репрессивной) по признаку социальной принадлежности. Этим во многом объясняется отсутствие в законодательстве нэповского периода критериев идентификации сельских эксплуататоров (кулаков) и законодательного закрепления их социально-правового статуса. Сельские эксплуататоры как отдельная социальная группа не были юридически оформлены, и потому группа не имела четких социальных границ.
4. В нэповский период ярко проявилось несоответствие между «классовой» направленностью социальной политики против кулацких (эксплуататорских) хозяйств, определенной в программно-политических документах, и реализацией ее в правовую норму и политическую практику. Причину нереализованности партийных лозунгов следует искать во внутренней противоречивости всей нэповской политики в деревне.
Социальная политика государства была обречена на своего рода поиск «золотой середины» между политической доктриной (требовавшей ограничить возрождение эксплуататорских крестьянских хозяйства) и экономической целесообразностью (требовавшей подъема сельского хозяйства, максимально возможного увеличения продукции крестьянского хозяйства).
В условиях нэповской экономики увеличение производства сельскохозяйственной продукции было возможно только на основе дальнейшего развития частного индивидуального крестьянского хозяйства, а следовательно, и перехода значительной их части в разряд «зажиточных», т.е. неизбежного движения, с точки зрения партии, в «кулацком направлении».
На протяжении нэповского периода большевикам приходилось считаться с экономической целесообразностью, которая, наряду с отсутствием необходимых средств, стала одним из важнейших ограничителей для реализации «классовой политики» в деревне.
1. Ленин В.И. Поли. собр. соч. 5-е изд. М., 1973. Т. 43.
2. Там же. Т. 44.
3. Там же. Т. 4.
4. Яковцевский В.Н. Аграрные отношения в СССР в период строительства социализма. М., 1964.
5. История СССР с древнейших времен до наших дней. Серия вторая. T.VIII. Борьба советского народа за построение фундамента социализма в СССР. 1921-1932 гг. М., 1967.
6. История советского государства и права: в 3 кн. Кн. 2 / под ред. Чистякова О.И., Кукушкина Ю.С. М., 1971.
7. Рогалина Н.Л. Налоговая политика советского государства в отношении деревенской буржуазии до сплошной коллективизации (1926-1929 гг.) // Вестник МГУ. Серия история. 1971. № 5.
8. Трифонов И.Я. Очерки истории классовой борьбы в СССР в годы нэпа (1921-1937 гг.). М., 1960.
9. История Коммунистической партии Советского Союза. Т. IV. Коммунистическая партия в борьбе за построение социализма в СССР. 1921-1937. Книга первая (1921-1929 гг.). М., 1970.
116
10. Данилов В.П. Советская налоговая политика в доколхозной деревне // Октябрь и советское крестьянство. 1917-1927 гг. / ред. коллегия: И.М. Волков (отв. редактор), В.П. Данилов, Н.А. Ивницкий и др. М., 1977.
11. Тяжесть обложения в СССР. Социальный состав, доходы и налоговые платежи населения Союза ССР в 1924/25, 1925/26 и 1926/27 гг.: доклад Комиссии Совета Народных Комиссаров Союза ССР по изучению тяжести обложения населения Союза. М., 1929.
12. Буртина Е. Коллективизация без «перегибов». Налоговая политика в деревне 1930-1935 годах // Октябрь. 1990. № 2.
13. Серпинский В.В. НЭП: практика налогообложения крестьянства // Вестник МГУ. Серия экономика. 1993. № 5.
14. Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898-1986). 9-е изд. М., 1984. Т. 2.
15. Там же.
16. Двенадцатый съезд Российской коммунистической партии (большевиков): стенографический отчет. 17-25 апреля 1923. М., 1923.
17. КПСС в резолюциях ... Т. 3.
18. Четырнадцатая конференция Российской Коммунистической партии (большевиков): стенографический отчет. М.;Л., 1925.
19. КПСС в резолюциях ... Т. 3.
20. Там же. Т. 4.
21. Залесский М.Я. Налоговая политика советского государства. М., 1940.
22. Марьяхин Г.А. Очерки истории налогов с населения в СССР. М., 1964.
23. Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 7733. Оп. 5. Д. 762. Л.
26.
24. Трапезников С.П. Ленинизм и аграрно-крестьянский вопрос: в 2 т. Т. 2. М., 1967.
25. История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. VIII...
26. Гущин Н.Я., Ильиных В.А. Классовая борьба в сибирской деревне. 1920-е - середина 1930-х годов. Новосибирск, 1987.
27. Данилов В.П. Создание материально-технических предпосылок коллективизации сельского хозяйства в СССР. М., 1957.
28. Гущин Н.Я. Сибирская деревня на пути к социализму (Социально-экономическое развитие сибирской деревни в годы социалистической реконструкции народного хозяйства. 1926-1937 гг.). Новосибирск, 1973.
29. КПСС в резолюциях ... Т. 3.
30. Там же.
31. Там же.
32. СУ РСФСР. 1924. № 22. Ст. 217.
33. СЗ СССР. 1925. № 32. Ст. 222.
34. Цит. по: Данилов В.П. Создание материально-технических предпосылок ...
35. Гущин Н.Я. Сибирская деревня на пути к социализму ...
36. Данилов В.П. Советская доколхозная деревня: социальная структура и социальные отношения. М.,1979.
37. КПСС в резолюциях... Т. 4.
38. Попов Ф. Система финансирования сельского хозяйства и ее уклоны (в порядке обсуждения» // Большевик. 1928. № 16.
117
