CC BY-NC-ND
39
Л. С. Ивтагина
ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЕ «СВОЙ/ЧУЖОЙ» В ЧУКОТСКИХ ГЕРОИЧЕСКИХ СКАЗАНИЯХ О СТОЛКНОВЕНИЯХ С КОРЯКАМИ
В статье рассмотрены мотивы героических повествований чукчей, которые позволяют выявить противопоставление «своего народа» от «не своего», «чужого». Показаны способы проявления оппозиции или маркеры «своего» и «чужого»: тип хозяйства, территория обитания, пища, одежда, генеалогические связи, черты характера. Исследование основано на опубликованных материалах по чукотскому фольклору и исторических исследованиях по военной организации и военного дела у чукчей.
Ключевые слова: «свой», «чужой», этноидентифицирующие признаки, маркер, таньги.
Различные науки, в той или иной степени обращенные к человеку, его сознанию, поведению, рано или поздно сталкиваются с противопоставлением «свой / чужой» как одной из наиболее значимых категорий сознания.
Этническое самосознание любого народа включает в себя различные представления о своем языке, территории и культуре, которые находят выражение в произведениях фольклора, где «свой» герой обычно противопоставлен образу «чужого». Особенно отчетливо это проявляется в жанре так называемых «исторических» преданий, сюжеты которых строятся вокруг контактов и конфликтов с соседними этносами. В устном народном творчестве чукчей выделяется значительная группа повествований героического характера. Сами чукотские сказители называют их акалылеткин пын'ылтэ («времен войны вести»).
Чукотские героические сказания содержат любопытные свидетельства о восприятии чукчами некоторых элементов корякской культуры и отражают сложность и многогранность их отношений. При описании «своего» и «чужого» в сказаниях используются различные этноидентифицирующие признаки: тип хозяйства, территория обитания, пища, одежда, генеалогические связи, черты характера.
В настоящей статье будут использованы материалы В.Г. Богораза, записанные им у колымских оленных чукчей, т.е. на западе материковой Чукотки; тексты из сборника О.Е. Бабошиной, записанные в устье р. Хатырка, предания, зафиксированные В.В. Лебедевым в с. Мейныпильгино, на юге Чукотки; сказания, записанные Л.В. Беликовым в селениях, расположенных на мысе Дежнева, на северо-восточном побережье.
B.Г. Богораз, описывая собранные им фольклорные записи, подчеркнул историческую основу героических повествований и отнес их к особой жанровой группе, характеризуя её «как ряд преданий о борьбе чукоч с различными соседними племенами, главным образом таньгами и айванами»1. Таньги - это собирательное имя для коряков, чуванцев и русских, которые в борьбе с чукчами явились союзниками, айваны - такое же собирательное имя для народов эскимосского происхождения на азиатском и американском материках и осторовах между ними.
В другой работе В.Г. Богораз пишет, что: «В противоположность всем прочим танн'ыт, чукчи часто называют коряков лыге-танн'ыт - "настоящие танн'ыт", быть может, соответственно тому, что сами себя называют "настоящие люди"»2. Он же раскрывает корякское значение этого слова: «Танн'ытан по-коряцки обозначает "враг", "чужой". Вероятно, и в чукотском языке некогда существовало то же значение этого слова»3.
По мнению О.Е. Бабошиной, «таниты - исчезнувшая ныне народность, по преданиям враждовавшая с чукчами»4.
C.Н. Стебницкий дает следующее определение: «Таньгы-тан (таньн'ытан, мн. ч. таньн'о) - слово, существующее как в коряцком, так и в чукотском языке; в древности оно имело значение "враг", а в настоящее время совершенно изменило свое первоначальное значение и употребляется в коряцком языке со значением "чукча", а в чукотском - со значением "коряк"»5. Таким образом, это название, которое первоначально имело значение «враг» со временем стало одним из этнонимов и у коряков, и у чукчей.
В сборниках В.Г. Богораза представлено около 20 текстов о военных столкновениях; из них только восемь могут быть названы образцами преданий, отражающих борьбу чукчей с коряками. Остальные записи - это исторические предания о сражениях с отрядами русских казаков. «Русские, принесшие с собой стальное кресало и кремневое ружье, получили у чукчей название "огнивных таньгов" - мелгитаннит. В рассказах о способах добывания огня кресание представлено таким же
древним, как трение двух кусков дерева. Тем не менее, у чукчей деревянное огниво совершенно первенствует, а стальное кресало даже теперь прямо называется "чужим огнем"» [С. 11].
Предания о борьбе с русскими главным образом относятся ко времени походов майора Павлуцкого; Павлуцкий под именем Якунина изображен в них чрезвычайно жестоким, и ему приписывается желание истребить весь чукотский народ. Ясачные коряки выступают в них как союзники и помощники казачьих отрядов в их борьбе против неясачных чукчей6. Оленные чукчи вынуждены были защищать себя против нападений казаков и имели успех в отражении отряда майора Павлуцкого и его соратников.
Однако память о военных столкновениях с русскими не так сильна среди чукчей, как можно было бы ожидать. Относящиеся сюда рассказы по большей части кратки и бедны деталями в отличие от рассказов, относящихся к войнам с коряками, которые, наоборот, полны живых эпизодов. Некоторые из преданий, относящихся к войнам с русскими, представляют из себя измененные и приспособленные соответствующим образом к новой цели рассказы о военных столкновениях чукчей с коряками [С. 181].
Персонажи героических сказаний из цикла «времен войны вести» - Лявтыливальын, Элленут, Айн'агыргын и Чимкыль - обычно участвуют в борьбе с «настоящими таньгами», т.е. с коряками. Лявтыливальын ( букв. «Кивающий головой»), постоянно является главным эрмэчыном («силачом, богатырем»), предводителем чукчей; кивая головой, он дает указания воинам, отправляет их в обход неприятеля или на приступ укрепленных жилищ. Эти же герои встречаются в преданиях о столкновениях с русскими казаками.
Сказания о Якунине значительно отличаются по описанию ведения военных действий. В них повествуется о том, как жестоко убивают казаки пленных чукчей - и мужчин, и женщин, а Якунина в этих сказаниях называют «худо убивательным». Поэтому во всех вариантах сказаний, где описывается взятие в плен Павлуцкого (Якунина), с ним тоже жестоко расправляются: поджаривают на костре, а в одном варианте его, предварительно выпоров, гоняют по кругу до смерти.
А.К. Нефедкин выделяет «два стереотипа ведения войны: 1) против хорошо знакомых соседних народов, с которыми старались воевать "цивилизованными" средствами: войну объявляли заранее, давали время на подготовку к бою, иногда даже
отпускали пленных; 2) против постоянных врагов, к которым испытывали закоренелую ненависть, с ними вели «тотальную» войну на поражение: предпочитали нападать неожиданно, убивали и жестоко мучили пленных мужчин, а женщин и детей уводили в рабство»7.
В большинстве чукотских героических сказаний, описывающих столкновения с коряками, преобладает первый стереотип ведения войны. Так, например, в одном из рассказов «времен войны вести», когда Элленут с отрядом подъезжает к селению таньгов, его радушно встречают и угощают едой перед боем [С. 338]. Впрочем, во многих текстах встречаются элементы и первого, и второго типа.
Далее рассмотрим мотивы, которые позволяют выявить оппозицию «свой/чужой» в таких аспектах как тип хозяйства и пища.
Судя по историческим документам, наиболее враждебные отношения существовали между оленеводческими группами коряков и чукчей8. Столкновения с береговыми коряками происходили реже, например, В.Г. Богораз пишет о том, как чукчи напали на прибрежных коряков. Впрочем, он не исключает, что это были айваны: «№150 описывает довольно спутано столкновение чукоч с сидячими коряками, т.е. таньгами, но описывает их ближе к айванам. Сделать более точное заключение я затрудняюсь, т.к. записал этот рассказ при помощи плохого переводчика, еще не зная чукотского языка» [С. XXVII].
Исторические материалы показывают, что оленьи стада являлись одной из основных причин военных столкновений между чукчами и коряками. А. Сгибнев на основании архивных сведений XVIII в. приводит следующие данные о захвате чукчами стад, принадлежавших корякам: в 1738 г. чукчи «отняли у коряков 11 табунов оленей, в которых было до 21 000 голов; в 1748 г. они угнали 7 табунов оленей»9.
Такую же картину описывают почти все чукотские героические сказания о войнах с коряками. Таковы сказания «Тале, таньгинский воспитанник», «Сказание об Эленди и его сыновьях», большая часть преданий цикла «времен войны вести» и др. Для этих сказаний типичны следующие концовки: «Согнал оленей как большое стадо, ибо их было так много, что их дорога от переднего до заднего протянулась через всю реку и через косу и ушла на гору», «Стадо угнали с собой», «Стадо забрали», «Забрал стада... Ушел домой, стал богат»10.
Оленные коряки описываются в этих сказаниях как владельцы больших стад, они живут исключительно за счет оленеводства и
не занимаются морским промыслом. Оленные чукчи, напротив, предстают в качестве полуприморского племени с решительным отвращением ко всему, что находится вдали от морского берега, и с исключительной любовью к морской пище - китовому жиру и тюленьей ворвани.
В сказании «Эленди и его сыновья», записанном В.Г. Богора-зом от чукчи Айван'а на урочище Аконайке в 1896 г., чукотская девушка, похищенная корякским воином и вынужденная сделаться его женой, упрекает мужа следующими словами: «Когда я жила с моими братьями, они кормили меня морским мясом и тюленьим жиром. Зачем ты надоедаешь мне своим всегдашним оленьим мясом?» [С. 342].
Действительно, ан'катол «морской кусок» составляет предмет особенного пристрастия чукотских оленеводов: так в сказании об Эленди старик посылает своих детей на море, именно за «морским куском, тюленьим жиром». Любовь к «морскому куску», впрочем, и в действительной жизни сохранилась среди оленеводов, а тюлений жир, моржовое мясо, китовая кожа являются для них лакомством, которое они предпочитают русскому сахару и хлебу [С. VII].
Значение одежды как важного этноидентифицирующего признака раскрывается наиболее полно в сказании «Тале, тань-гинский воспитанник», записанном В.Г. Богоразом от чукчи Кэутэнына в Нижнеколымске. В этом сказании представлена необычайная судьба Тале, который в детстве был подобран на поле боя корякским воином, рос в шатре у него, женился на его дочери, а затем все же ушел к соплеменникам из-за враждебного к себе отношения со стороны коряков.
Интересен момент, когда герой встречает своего брата, который принимает его за коряка: «на подъезжающем платье и оружие чужого народа» [С. 362]. Только когда Тале говорит, что «таньгином взращенный; оружие на мне чужое, но тело под оружием рождено беломорской женщиной», он признан «своим». Именно фраза «рожден беломорской женщиной» является решающей в этом выборе. В фольклоре, особенно в преданиях, чукчи называют себя «рожденные беломорской женщиной». Это название, как считает В.Г. Богораз, имеет связь с одним из чукотских самоназваний илгыан'кан'авытот «потомство беломорской женщины»11. Но восприятие Тале как «чужого» повторяется при встрече с другими родственниками: «Таньгин, таньгин гонится за нашим человеком!» [С. 362].
Вообще, одежда является ярким маркером этничности чукчей. В.Г. Богораз обратил внимание, что «чукчи обыкновенно смеются над покроем "чужой" одежды»12.
Такое отношение находит отражение в сказании о Нанкы-тэмтэне, которое было записано Л.В. Беликовым от сказителя Эттувье в 1941 г. в приморском селении Мекулен, расположенном в районе мыса Дежнева. Во время поединка сына Нанкытамтэна Умилгу, таньг-богатырь древком копья попадает в широкий рукав своей одежды, теряет равновесие и, падая, произносит: «На беду родила меня корякская женщина широкорукавным»13 (коряки, в отличие от чукчей, носили одежду с широкими рукавами).
Наряду с вышеперечисленными этноидентифицирующими признаками важную роль в маркировании «своего» играют территориальные и генеалогические связи. Большой интерес, в связи с этим, представляет сказание о Кунлелю, варианты которого были записаны Л.В. Беликовым, О.Е. Бабошиной, П.И. Инэнликэй и В.В. Лебедевым в разных районах Чукотки.
Л.В. Беликов считает, что «хотя сказание это было записано в районе мыса Дежнева, т.е. на севере, родиной сюжета на самом деле является южная часть Чукотки, в частности район Хатыр-ки». В доказательство он приводит свидетельства ленинградских студентов-чукчей М. Эйнелькута и Н. Коравье, уроженцев с. Хатырка, - «Кунлелю ("Одноусый") известен как герой большого цикла местных чукотских преданий, а некоторые чукчи ведут от него свою родословную»14.
В. В. Лебедев пишет, что большинство жителей с. Мейны-пильгино тоже считает Кунлелю своим родственником и ведут свою родословную от его отца Кыыты: «Это наш предок. Если спросить "минкекинэйгит" (откуда ты, чья родня?), то мы говорим в ответ "кыгытэкинэйгым" (из "Посмотри я", значит, я потомок Кыыты). В нашей тундре больше половины людей от Кыыты»15.
В сказании «Кытгы» описывается миротворческая деятельность сестры Кунлелю Кытгы, которая, скрываясь от врагов, в различных селениях прославляет брата и призывает прекратить кровопролитие. Примечательно, что она почти во всех этих селениях оставляет своих детей, т.е. во многих стойбищах и селениях есть родственники легендарного Кунлелю.
Широкое распространение сказаний о Кунлелю и ведение родословных от легендарного персонажа можно объяснить тем, что в этом герое были воплощены все самые лучшие черты
характера чукотского человека - лыоравэтльына («настоящего человека»). Одним из маркеров «своего» является национальный характер.
В.В. Лебедев записал со слов Р.Н. Рагтытваль, чукчанки из с. Алькатваам, замечательные формулировки, которые являются ключом к пониманию чукотского характера: «В чукче должны соединяться два качества - постоянная забота об общем благе и личная одаренность. Второе служит первому. Это всеми уважаемый человек. Такими предстают перед нами фольклорные герои»16.
Кунлелю во всех вариантах сказаний характеризуется как храбрый, сильный, умный и справедливый воин, верный защитник своего племени. Он владелец крупных стад, но все его богатство приобретено в боях с коряками. Кроме этого, он обладает шаманской силой и применяет ее в безвыходных ситуациях. Например, когда его упряжку догоняют враги, он снимает кухлянку и, запрокинув голову, воет по-волчьи, тем самым вызывая метель (чукчи считают волка шаманом, который напускает метель или липкий, бесшумно падающий снег, чтобы невидимым нападать на стадо оленей).
Два сказания о Кунлелю и его сестре Кытгы рассказал житель с. Хатырка Тро в 1955 г., а записал и перевел П.И. Инэн-ликэй. В этих сказаниях, опубликованных в книге «Сказки и мифы народов Камчатки и Чукотки», описывается история рождения Кунлелю от пожилого чукчи Арельпыно и бедной корячки. Смешанные браки с коряками, скорей всего, уже были распространены во время военных столкновений на территории южной Чукотки. Поэтому «оленеводы с подозрением относились к чукчам <...> живущим на правом берегу Анадыря телькепским»17, по всей видимости, считая их нечистокровными чукчами. Здесь на первое место в маркировании «своего» выходит территория.
В.Г. Богораз считает, что инициаторами походов на коряков являлась как раз телькепская группа чукчей (туманские чукчи). «Эта группа представляет чукоч самых диких и неукротимых, и в прежнее время они являлись инициаторами в войнах против коряков»18. Это весьма правдоподобно, так как территория обитания туманских чукчей непосредственно примыкала к корякской территории.
Интересные и содержательные сказания о Кунлелю записал В.В. Лебедев в с. Мейныпильгино от чукчи Рольтынто. В первом сказании описывается то время, когда чукчи жили за
рекой Анадырь, на северном берегу. Дед Кунлелю, Максимкат, обладает оленьим стадом, а его отец Кыыты проявляет свои шаманские способности. Далее идет подробное описание семьи героя и места кочевок: « Кунлелю был старший из братьев. Кочевали они тогда в низовьях реки Великой на южном берегу Анадырского лимана. Там были их земли, все остальное считалось таньгитское. Однако некоторые чукчи кочевали с таньгит. После первой войны, когда Кыыты был, все помирились. Хорошо жили»19.
Арельпо - родственник Кунлелю - кочевал вместе с таньгит. В этом же стойбище жил чукча Мотлынто, который стал инициатором конфликта: он сказал таньгит из другого стойбища, что Арельпо хочет их уничтожить, а те поверили и обманом пытались заманить к себе Арельпо вместе с его людьми, среди которых были и таньгит, чтобы убить их. Борьба шла между стойбищами, но не между чукчами и коряками. Значит военные стычки того времени не всегда носили этнический характер.
В сборнике О.Е. Бабошиной «Сказки Чукотки» опубликовано сказание «Три друга», записанное в устье реки Хатырка в 1945 г. от Нипэвье. В этом сказании описывается борьба Кунлелю с коварным танитом Муленто (вариант чукотского имени Мот-лынто, буквально «обескровленный»), который спровоцировал столкновения между чукчами и танитами после установившихся мирных отношений, за что и был наказан. В этом варианте провокатор представлен таньгом.
Кунлелю и его братья выступают в этих сказаниях как справедливое начало: защищают обездоленных, уничтожают провокатора и кровожадных воинов, которые разрушают все на своем пути. Причем порок наказывается независимо от того, кем он представлен - чукчей-соплеменником или коряком.
Л.Г. Беликов выделил особенности новых записей героических сказаний: «На первом плане - подвиги героя, изображение необычайного его мужества; враг, как правило, уже не "таньг", а "э'кэльын", т.е. некий неопределенный противник, недруг вообще»20.
Таким образом, мы попытались показать, что тип хозяйства, пища, одежда, территория, генеалогические связи, черты характера являются маркерами «своего» и «чужого» и это противопоставление отчетливо проявляется в чукотских героических сказаниях.
Примечания
1 Богораз В.Г. Материалы по изучению чукотского языка и фольклора. СПб.. 1900. С. V. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием страницы.
2 Богораз В.Г. Чукчи. Социальная организация. Л., 1934. Ч. I. С. 8.
3 Там же. С. 3.
4 Сказки Чукотки / Сост. О.Е. Бабошина. М., 1958. С. 253.
5 Стебницкий С.Н. Очерки по языку и фольклору коряков. СПб., 1994. С. 33.
6 Антропова В.В. Вопросы военной организации и военного дела у народов Крайнего Северо-Востока Сибири // Сибирский этнографический сборник. Т. II. М; Л., 1957. С. 177.
7 Нефедкин А.К. Военное дело чукчей (середина VII - начало XX в.). СПб., 2003. С. 216.
8 См.: СгибневА. Исторический очерк главнейших событий в Камчатке // Морской сборник. 1869. Т. С1 № 4; Т. СИ. № 5.
9 Цит. по: Антропова В.В. Вопросы военной организации и военного дела у народов Крайнего Северо-Востока Сибири // Сибирский этнографический сборник. Т. II. М; Л., 1957. С. 175.
10 Там же. С. 175
11 Богораз В.Г. Чукчи. Социальная организация. С. 4.
12 Богораз В.Г. Чукчи. Религия. Л., 1939. Ч. II. С. 137.
13 Беликов Л.В. Героические сказания чукчей // Уч. Зап. ЛГПИ им. А.И. Герцена. Т. 167. Л., 1960. С. 165.
14 Там же. С. 166.
15 Лебедев В.В., Симченко Ю.Б. Ачайваямская весна. М., 1983. С. 96.
16 Там же. С. 102.
17 Нефедкин А.К. Указ. соч. С. 205.
18 Цит. по: Антропова В.В. Вопросы военной организации и военного дела у народов Крайнего Северо-Востока Сибири // Сибирский этнографический сборник. Т. II. М; Л., 1957. С. 176.
19 Лебедев В.В. Симченко Ю.Б. Указ. соч. С. 98.
20 Беликов Л.В. Указ. соч. С. 160.
