CC BY
2635
В.Б. Безгин
«ПРОТИВ ВОЛИ ЕЕ И СОГЛАСИЯ»: ИЗНАСИЛОВАНИЕ И РАСТЛЕНИЕ В КРЕСТЬЯНСКОЙ СРЕДЕ И ИХ УГОЛОВНОЕ ПРЕСЛЕДОВАНИЕ (конец XIX - начало XX веков)*
V. Bezgin
“Against her Will and Consent”: Rape and Molestation in the Peasant Milieu and Criminal Prosecution for these Crimes (late 19th - early 20th centuries)
Фраза, вынесенная в заголовок, как правило, включалась в приговоры окружных судов в пореформенной России по делам об изнасиловании женщин и растлении несовершеннолетних девочек. Именно судебные решения стали основным источником для изучения насильственных преступлений против половой неприкосновенности и половой свободы женщины. Привлечены были также сведения о совершении этого вида половых преступлений, содержащиеся в этнографических источниках, документах Департамента полиции МВД, ежегодных губернских отчетах о происшествиях, прошениях о помиловании, поступивших в Министерство юстиции, и, наконец, в периодической печати.
Субъектом этого вида преступлений выбрано крестьянство как самая многочисленная часть российского социума. Местом совершения большинства рассмотренных преступлений была российская деревня. Также описываются судебные разбирательства по делам об изнасиловании и растлении в городах, если осужденные принадлежали к крестьянскому сословию.
Социальные отклонения в деревенской повседневности, и в частности половые преступления, совершенные крестьянами, предметом исторических исследований в нашей стране становились лишь эпизодически либо «по касательной». Между тем изучение российского села в эпоху модернизации рубежа XIX-XX вв. не может быть полноценным и системным без исследования природы и различных проявлений отклоняющегося поведения в деревенской обыденности.
В России последней четверти XIX в. на фоне общего ухудше-
* Статья подготовлена при финансовой поддержке научно-исследовательского гранта РГНФ «Крестьянство в условиях модернизации и разрушения традиционных ценностей: социальные девиации конца XIX -начала XX века (региональный аспект)», проект 15-01-00117а.
25
ния криминальной ситуации в стране был отмечен и рост половых преступлений. Число таких преступлений, зарегистрированных полицией, составляло в среднем в год: в 1874-1883 гг. - 1,8 тыс.; в 1884-1893 гг. - 3,1 тыс.; в 1894-1905 гг. - 9,7 тыс.1 Данные моральной статистики указывают на то, что за три десятилетия количество половых преступлений в стране выросло более чем в пять раз. Один из факторов их роста состоял в том, что в ходе модернизации общественной жизни менялись ценностные ориентации и стандарты поведения, а это неизбежно вело к росту отклоняющегося поведения и преступности.
Половые преступления носили скрытый характер, что затрудняло их выявление и регистрацию. В конце XIX в. до судов доходила лишь малая толика дел об изнасиловании женщин. По этой причине данные уголовной статистики вряд ли могут объективно отражать реальную ситуацию. Согласно данным ведомостей судебно-медицинских исследований по Тамбовской губернии, растлений и изнасилований в уездах было зарегистрировано в 1870 г. - 7, в 1884 г. - 26, в 1900 г. - 312. Даже такое выборочное сравнение за 30 лет указывает на рост числа половых преступлений. Сохранилась эта тенденция и в начале XX в.: по данным уголовной статистики МВД, число преступлений против женской чести и половой неприкосновенности в Российской империи выросло с 12 662 в 1909 г. до 16 195 в 1913 г., то есть за четыре года увеличилось почти на четверть3.
Сведения о доли изнасилований и растлений в общей массе уголовных преступлений, как и о сословной принадлежности преступников и их жертв можно извлечь из материалов губернской статистики. Так, в Тамбовской губернии за десятилетие с 1857 по 1866 гг. было зарегистрировано 8 596 преступлений, из них изнасилований и растлений - 90, что составило 1,04 % от общего числа совершенных преступлений4. Преступность в крестьянской среде была значительно ниже уровня преступности в других сословиях. По нашим подсчетам, в Тамбовской губернии с 1881 по 1906 гг. за преступления против чести и половой неприкосновенности женщин было осуждено 162 человека, в том числе крестьян - 120, или 74 % всех осужденных за этот вид преступления5. При этом крестьяне в этот период составляли более 90 % населения губернии. Таким образом, половые преступления против женщин были в большей мере присущи городскому населению, чем сельскому.
При всей «прозрачности» деревенских отношений факты изнасилования, прежде всего незамужних женщин, часто оставались неизвестными по причине того, что потерпевшие не заявляли властям. А не делали они этого из-за того, что не хотели стать объектом деревенских сплетен, и боялись тем самым подорвать добропорядочную репутацию своей семьи. Был еще один момент, который их удерживал от заявления о совершенном преступлении: жалоба об изнасиловании требовала последующего медицинского освидетель-
26
ствования. Такой врачебный осмотр, обыденный для следственной практики, вызывал у крестьянок панический страх. В деревне считали, что «бабе свое нутро пред людьми выворачивать зазорно»6. Консерватизм взглядов сельских жителей отчасти способствовал сокрытию фактов совершенных половых преступлений.
Изнасилования не относились к числу преступлений, часто совершаемых в российской деревне. Такой вывод можно сделать на основе свидетельств самих крестьян. По утверждению сельского информатора из Болховского уезда Орловской губернии (1899 г.), «изнасилования случаются очень редко»7. Веской причиной, препятствующей распространению этого вида преступлений в сельской среде Центральной России, являлось отношение к нему деревенских жителей, которое было обусловлено уровнем их религиозности. В обыденном восприятии крестьян поругание чести женщины считалось грехом и тяжким преступлением. По сообщению корреспондента Этнографического бюро из Тамбовской губернии (1900 г.), «изнасилование женщин, безразлично возрастов и положения, по народным воззрениям, считается самым бесчестнейшим преступлением. Изнасилованная девушка ничего не теряет, выходя замуж, зато насильник делается общим посмешищем: его народ сторонится, не каждая девушка решится выйти за него замуж, будь он даже богат»8.
Таким образом, общественное мнение села выступало действенным фактором, сдерживающим проявление мужской агрессии против женщины.
Отрицательное, осуждающее отношение крестьян к половому насилию было характерно для большинства, но не для всех российских сел и деревень. Так, в отдельных селениях Орловской губернии случаи изнасилования не встречали столь сурового осуждения - напротив, к ним относились равнодушно. В случае изнасилования женщины здесь говорили: «Не околица - затворица». Про девушек -иначе: «Сука не захочет, кобель не вскочит»9.
Причины деревенских изнасилований во многом были обусловлены особенностями крестьянского быта. Половые отношения в семейной повседневности сельских жителей были лишены присущей им интимности. В деревенской избе, как правило, все члены семьи спали вместе: и млад и стар, мужчины и женщины. Крестьянские дети могли не раз являться невольными свидетелями «полового совокупления» своих родителей. Деревенские ребятишки были первыми на всех сельских праздниках, свадьбах, гуляньях, где также могли быть свидетелями непристойных сцен10. Сельских подростков провоцировал и обычай летних ночевок незамужних девушек в мазанках и амбарах. Именно так, по мнению тамбовского губернского прокурора, создавались оптимальные условия для интимных свиданий, которые порой заканчивались «плачевным образом»11.
В сельской действительности посягательство на честь и достоинство женщины не часто становились предметом судебного раз-
27
бирательства. Если же это случалось, наказание преступников было не таким строгим как в официальном законодательстве. В 1884 г. один из волостных судов Бузулукского уезда Самарской губернии приговорил, хотя по закону такие преступления не были подсудны волостным судам, двух крестьян за изнасилование девушки к уплате 10 руб. в пользу родителей девушки и покупки половины ведра водки в пользу судей12. Порой дела такого рода в деревне решали на сельском сходе. По наблюдению князя Н. Кострова, изучавшего обычное право старожил Томской губернии, насильников наказывали на сельском сходе розгами, а растление очень часто кончалось мировой с «обиженной» девушкой и ее родственниками13.
Нормы обычного права, бытовавшие в русской деревне, допускали в качестве возмездия и месть обидчику. В селе были известны случаи самосуда по отношению к насильникам. Так, в Песоцкой волости столичной губернии муж изнасилованной женщины, сговорившись со своим приятелем, зазвал насильника в баню и повредил ему часть полового органа, отпустив его зимой голого. Местные жители, узнав об этом, одобрительно поговаривали: «Ловко он его обработал!»14. В этой же местности молодые ребята жестоко избили мужика, изнасиловавшего малолетнюю девочку. И в этом случае самоуправство деревенских молодцов нашло самую горячую поддержку со стороны односельчан: «Убить его надо, пакостника!»15
По уголовному праву Российской империи, изнасилование квалифицировалось как тяжкое преступление. До середины XIX в. русское уголовное законодательство не было полностью кодифицировано. В 1845 г. было введено в действие Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. Однако и там нормы об ответственности за эти преступления не были сгруппированы, а содержались фактически в разных главах. В ст. 1525 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1885 г. за преступления против чести и целомудрия женщины или девицы, достигшей 14-ти лет, предусматривалось наказание в виде лишения всех прав состояния и ссылки на каторжные работы сроком от четырех до восьми лет16. Ст. 1526 устанавливала ряд обстоятельств, отягчающих деяние и повышающих на одну степень наказание, предусмотренное ст. 1525. Среди них такие: «когда изнасилованная была для сего против воли или обманом уведена или увезена», «когда изнасилование было сопровождаемо побоями или иными истязаниями», «когда жизнь изнасилованной была угрожаема или подвергалась опасности»17.
Как государством осуществлялось уголовное преследование в случае группового изнасилования, рассмотрим на примере дела 1908 г.
«В ночь на 12 августа 1908 г. около станицы Новодмитриевской Екатеринодарского отдела Кубанской области 9 местных парней в возрасте от 18 до 27 лет изнасиловали крестьянскую девицу Евдокию Высоцкую»18. Из материалов судебного дела следовало, что она
28
была захвачена силой на сельской улице, пыталась бежать, но была поймана. По словам потерпевшей, Петр Чепега и Григорий Архипенко ударили ее несколько раз кулаками по голове. После этого ее утащили в лес, где в овраге, пригрозив ей, что убьют, если будет кричать, совершили над ней насилие19. Присяжные Екатеринодар-ского окружного суда, где дело слушалось 27 сентября 1908 г., вынесли единогласно вердикт о виновности подсудимых, но при этом посчитали, что те заслуживают снисхождения20.
В судебной практике того времени в качестве основания для снисхождения чаще всего указывали грубость нравов и невежество сельских жителей. Что, однако, не мешало осужденным по таким делам писать апелляции на приговор и подавать прошения о помиловании. Это и сделал один из осужденных - Федор Литвинов, приговоренный судом, как и его подельники, к четырем годам исправительных арестантских рот. В прошении о помиловании как на смягчающее вину обстоятельство он указал на то, что потерпевшая среди местной молодежи имела репутацию доступной девушки21. Вообще, попытка оправдать содеянное провокационным характером поведения жертвы была характерна как для заявлений подсудимых в ходе судебного разбирательства, так и в качестве аргумента в прошении о помиловании.
Дела об изнасиловании или растлении рассматривались в окружных судах при участии присяжных заседателей, которые и выносили вердикт. Большинство членов жюри по своей сословной принадлежности были крестьянами, и это порой отражалось на характере выносимого решения. Примером может служить следующее дело о групповом изнасиловании, приведшее к смерти потерпевшей.
Приговором Тобольского окружного суда от 23 августа 1907 г. крестьяне д. Максимовой Тобольского уезда Степан Сергеев Шиха-рев, 19-ти лет, и с. Алымского Константин Иванов Веденеев, 16-ти лет, и Сергей Марков Веденеев, 19-ти лет, были признаны виновными в том, что «в ночь на 3 декабря 1906 г. без намерения на смертоубийство, но с умыслом на насилие, увезли пьяную крестьянку Евдокию Веденееву за деревню, где обессилив ее предшествующей борьбой при изнасиловании, полураздетую оставили в беспомощном состоянии, результатом чего стала смерть от замерзания»22. Приговор за преступление, повлекшее, пусть и по неосторожности, смерть женщины, был на удивление мягок: крестьяне Шехирев и Веденеев были приговорены судом к каторжным работам на срок 2 года и 8 месяцев, а Веденеев, как лицо, не достигшее 17-летнего возраста, осужден на 3 года тюрьмы23. По всей видимости, на решение присяжных заседателей о снисхождении к подсудимым оказало влияние как их раскаяние на суде, так и характеристика погибшей как женщины «легкого поведения».
О частоте половых преступлений в селе в начале XX в. в конкретной губернии можно судить по данным полицейских отчетов.
29
Приведем сведения за второе полугодие 1912 г. по Воронежской губернии: «В с. Афонькине Бирюченского уезда 14 июля крестьянин Глотов изнасиловал крестьянку Гаврилову»24; «21 августа в с. Хреновом Бобровского уезда крестьянин Цепляев изнасиловал крестьянку Зеленеву, 30 лет»25; «Крестьянин Стороженко 6 сентября в хуторе Севринов Бирюченского уезда изнасиловал крестьянку Лесникову»26; «18 ноября в слободе Калач Богучарского уезда крестьянин Диденко, 21 года, изнасиловал односельчанку Заболотную, 19 лет»27; «В д. Становой Бирюченского уезда крестьянин Шаринов 21 ноября изнасиловал крестьянку Шаринову»28.
В «Обзоре Воронежской губернии за 1912 г.», в ведомости о состоянии преступности, указано всего 10 дел об изнасилованиях, совершенных крестьянами29, однако только в одном Бирюченском уезде этой губернии за второе полугодие 1912 г., по данным полиции, было зарегистрировано как минимум четыре факта полового насилия30. Это еще раз говорит о скрытом характере половых преступлений.
С увеличением числа изнасилований в селе снижался возраст преступников. Насильниками становились не только молодые мужчины, но и деревенские подростки. В ведомостях о происшествиях по Воронежской губернии за 1912 г. указано, что «26 марта в слободе Ольховатский Лог Острогожского уезда парнями Старченковым, Шабельниковым, Шафоростовым изнасилована крестьянская девица Оплочкова, 16 лет»31. И далее: «13 мая 1912 г. в слободе Кли-менкова Острогожского уезда Воронежской губернии крестьянские мальчики в возрасте от 14 до 16 лет Дмитрий, Яков, Герасим Кли-менковы и Ефим Зубков растлили крестьянскую девочку Варвару Клименкову»32. В тот же день «в слободе Поповке Острогожского уезда крестьянин Мандрыкин 16 лет изнасиловал крестьянку Корецкую 20 лет»33.
Эта тенденция подтверждается и данными губернской статистики. Так, в 1913 г. в Воронежской губернии за изнасилования по 15-ти уголовным делам было осуждено 19 крестьян. Возраст четверых преступников был ниже 17-ти лет, еще четверо насильников попадали в категорию 17-20-лених, и девяти преступникам было от 21 до 30-ти лет34. Получается, что почти половины всех насильников, даже по крестьянским меркам, были несовершеннолетними.
Различен был и возраст жертв полового насилия. Объектами преступного посягательства в селе становились не только девушки, но и молодые замужние женщины, а порой и женщины в возрасте. В феврале 1900 г. в с. Корсунском Малоархангельского уезда Орловской губернии крестьянин Куликов изнасиловал вдову крестьянку Конюхову 32-х лет35. Крестьянин Резников в слободе Бутурлиновке Бобровского уезда Воронежской губернии 13 мая 1912 г. изнасиловал крестьянку Боровикову 50-ти лет36. В той же губернии 9 октября 1912 г. житель слободы Нагольной крестьянин Бондарь в поле изна-
30
силовал крестьянку Константинову 68-ми лет37. Жители с. Антоновка Шацкого уезда Тамбовской губернии крестьяне Иван Моисеев и Иван Скобельцин 20 июля 1914 г. изнасиловали ехавшую с ярмарки односельчанку Пелагею Матросову 50-ти лет38.
По уголовному законодательству, половое преступление против женщин наказывалось строже, чем в браке не состоящих. И суды неуклонно руководствовались этим требованием при определении меры ответственности за совершенное преступление. Пять лет исправительного арестантского отделения получил житель станицы Новонижестиблиевской Темрюкского отдела Кубанской области Захар Титов Руденко, 29-ти лет, по приговору Екатеринодарского окружного суда от 8 января 1909 г. Он был «признан виновным в том, что 6 июня 1908 г. в степи против воли и согласия замужней казачки Дарьи Козули совершил с ней половое совокупление, причем он сдавил руками горло и зажал рот, чтобы она не кричала»39.
Такое же наказание на основании приговора Таганрогского окружного суда от 7 декабря 1910 г. понес и другой насильник, крестьянин с. Нижнего Куркулака Бердянского уезда Григорий Иванов Хилько, 21-го года. Из дела следует, что «3 сентября 1909 г. на дороге между с. Сладкой Балкой и хутором Власовым Хилько догнал и остановил состоявшую в замужестве крестьянку Суклитинию Снежко. Он нанес ей удар деревянной палкой по левому бедру, а затем свалил ее на землю, сдавив одной рукой горло... после чего вопреки воли ее и, не взирая на оказанное ему сопротивление, насильственно совершил с ней полный половой акт»40. То есть побои, примененные в ходе изнасилования, трактовались судом как отягчающее вину обстоятельство, что также соответствовало требованиям закона.
Суд мог смягчить наказание, если находил для этого основания: возраст, репутация, семейное положение и прочее. Также преступник мог быть прощен пострадавшей стороной, чего не предусматривал уголовный закон, но не исключали нормы обычного права.
Так, вечером 27 декабря 1906 г. в с. Троицком Туринского уезда Тобольской губернии крестьянин Аполлон Рублев, находясь в состоянии опьянения, затащил во двор проходившую по улице замужнюю крестьянку Евгению Куреневу и, повалив ее на землю, насильственно совершил с ней «половое совокупление». В ходе судебного разбирательства потерпевшая заявила, что прощает подсудимого при условии уплаты ей 60-ти руб.41 По всей видимости, Тобольский окружной суд учел позицию потерпевшей и назначил преступнику минимальное наказание: три месяца тюремного заключения без ограничения в правах42.
Случалось, что даже беременность женщины не предотвращала изнасилования. Примером служит дело 1912 г. В решении Владикавказского окружного суда говорится: «Мария Лянкорунская, состоявшая в замужестве и находившиеся на седьмом месяце беремен-
31
ности, 22 сентября 1912 г. была изнасилована Антоном Суровцевым, 30 лет, и Лаврентием Уваровым, 16 лет». Как следует из материалов дела, Антон Сурцев был на хуторе в гостях у Василия Лянкорун-ского, мужа потерпевшей, и, изнасиловав беременную женщину, он предложил повторить это Уварову, и тот исполнил призыв старшего товарища43. Сурцев был приговорен к 6 годам каторжных работ, Уваров - к тюремному заключению на 2 года и 8 месяцев»44.
В ходе расследования и судебного разбирательства в делах такого рода, кроме показаний потерпевших, раскрытию преступления помогали свидетельства очевидцев, если они были, вещественные доказательства и судебно-медицинская экспертиза.
Именно свидетельские показания вкупе с другими уликами позволили раскрыть следующее групповое изнасилование. Картина произошедшего явствует из обвинительного акта Томского окружного суда: «Крестьяне Томской губернии Мариинского уезда с. Ти-суль Александр Михайлов Бочкарев, 17 лет, Яков Семенов Колобов, 19 лет, Яков Данилов Нестеров, 19 лет, и Иван Константинов Бессарабенко, 18 лет, обвиняются в том, что 9 мая 1915 г., близь с. Тисуль, по предварительному между собой соглашению, встретив в лесу крестьянскую девицу Анну Таскаеву, 15 лет, утащили ее в кустарник, повалили там на землю, зажали ей рот, и против воли ее и согласия, совершили с нею каждый полный акт полового совокупления, лишив ее при этом девственности»45.
В деле об изнасиловании Анны Таскаевой 9 мая 1915 г. имеются показания очевидцев, крестьянских девиц Таисии и Любови Ле-винских, Анны и Ефросиньи Бурухиных. Из их слов явствует, что крестьяне «Нестеров и Бессарабенко находились возле Таскаевой, при этом брюки у Бессарабенко были расстегнуты и спущены. Та-скаева сидела на земле и плакала. Подол юбки Таскаевой был заворочен, ноги оголены и раздвинуты, а нижнее ее белье оказалось запачканное в крови; тут же лежали разорванные и запачканные в крови панталоны, ленточка от ее косы и сломанная гребенка, земля вокруг Таскаевой была утоптана и сама она запачкана в земле и зелени от травы»46.
Приговором Томского окружного суда от 16 января 1916 г. крестьяне А.М. Бочкарев, А.С. Колобов, Я.Д. Нестеров и И.К. Бесса-рабенко признаны виновными в изнасиловании. Первые трое были приговорены к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы на 4 года каждый, а Бессарабенко к заключению в тюрьму на 4 года без лишения всех особенных прав и преимуществ47.
Дело это имело продолжение. Мать потерпевшей, Александра Осипова Таскаева, подала на имя императора прошение о помиловании. В нем она утверждала, что дочь ее имела соитие с Яковым Колобовым, которого любит, по добровольному согласию. Во время близости их застали парни, которых она оговорила, боясь осуждения за плотский грех. Заявитель просила прекратить дело, указывая, что
32
дочь они просватали за Якова Колобова, и по достижению ей 15-ти с половиной лет молодые люди, по решению правящего архиерея, будут обвенчаны48. Прошение было оставлено без удовлетворения.
Десятью годами ранее приговором Омской судебной палаты от 21 апреля 1906 г. крестьянин Тобольской губернии Г авриил Чусовитин, 28-ми лет, был осужден за изнасилование крестьянской девицы Александры Владыкиной, 15-ти лет49. 21 декабря 1907 г., то есть спустя полтора года после судебного решения, мать потерпевшей подала прошение на имя императрицы Александры Федоровны. В нем она просила о помиловании преступника, указывая, что дочь его простила и желает соединиться с ним брачным союзом50.
По всей видимости, только крестьянским житейским прагматизмом и желанием «покрыть позор венцом» объясняется прощение матерью насильника своей дочери.
Более тяжким преступлением, чем изнасилование женщин, считалось растление несовершеннолетних девушек и малолетних девочек. Растление в уголовном законе той поры трактовалось как насильственный половой акт с несовершеннолетней девушкой, приведший к утрате целомудрия. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1885 г. предусматривало разные критерии малолетства и несовершеннолетия по разным статьям (от 10 до 14 лет, от 14 до 17 лет и от 17 до 21 года), но любые половые действия по отношению к несовершеннолетним были уголовно наказуемы. Так, согласно ст. 1524 Уложения, «если растление девицы, не достигшей четырнадцатилетнего возраста, учинено без насилия, но по употреблению во зло ее невинности и неведения, то виновный в оном приговаривается к лишению всех прав состояния и к ссылке в каторжные работы на время от восьми до десяти лет, или на время от четырех до восьми лет»51.
К растлению несовершеннолетних девушек в русской деревне относились строже, чем к насилию над взрослыми женщинами. По мнению крестьян, «тот человек, кто совершил такое, становился наравне с сатаной»52. Однако на практике половое насилие над несовершеннолетними не всегда становилось в селе основанием для уголовного преследования преступника. По сообщению (1899 г.) корреспондента Этнографического бюро из Орловской губернии, «при изнасиловании несовершеннолетней родители судились с виновником преступления или брали с него мировую - несколько рублей денег»53. О допустимости заключения мировой сделки в делах такого рода свидетельствуют материалы и из других великорусских губерний54.
Существование в деревне практики примирения в досудебном порядке подтверждается и представителями интеллигенции. Например, О.П. Семенова-Тянь-Шанская, в своем этнографическом исследовании приводит случай, когда караульный яблоневого сада, 20-летнего возраста, изнасиловал 13-летнюю девочку, и мать этой
33
девочки примирилась с обидчиком за 3 руб.55 По утверждению известного русского художника В.М. Максимова, в 1899 г. в Санкт-Петербургской губернии молодой крестьянин д. Кусково, отличавшийся распутным поведением, изнасиловал девочку-сироту 15-ти лет. Тетка потерпевшей хода делу не дала, за что насильник работал на нее целый год бесплатно56. В Любимском уезде Ярославской губернии в 1898 г., согласно сведениям, собранным краеведом и журналистом А.В. Баловым, богатый крестьянин Н.К. изнасиловал жившую у него в услужении крестьянскую девицу Анну. Дело также до суда не дошло, ибо стороны «смирились»: Н.К. сшил потерпевшей девушке новое пальто и платье, а родителям ее выдал 50 руб. серебром57.
Оценивать статистику растлений в российском селе трудно по той причине, что отдельный учет таких преступлений не велся, а многие дела о растлениях до суда не доходили. Поэтому попытаемся восполнить этот пробел посредством обращения к материалам губернских ведомостей о происшествиях, ежегодно направляемых в Министерство внутренних дел.
В полицейской ведомости за 1877 г. зафиксирован случай полового насилия над малолетней девочкой, произошедший в пригородной слободе Кирсанова Тамбовской губернии: крестьянин Свешников, заметив шедших сзади дворов крестьянских девочек, поймал и растлил 10-летнюю Акулину Понясову, угрожая ей ножом. Преступник был задержан и передан судебной власти58. В Орловской губернии 3 сентября 1879 г. насильно растлил в поле 13-летнюю крестьянскую девицу Агошкову житель с. Становой Колодезь Стебаков59. За покушение на растление малолетней крестьянки, 9-летней Авдотьи Андреевой, решением Смоленского окружного суда от 5 ноября 1893 г. к 6 годам каторжных работ был приговорен крестьянин Смоленской губернии Василий Матвеев Калабушкин60.
Сообщения об актах полового насилия по отношению к детям в крестьянской среде были характерны и для начала XX в. Вот только некоторые из них за 1912 г.: «в слободе Подгорной Острогожского уезда Воронежской губернии 12 мая крестьянин Шульгин, 43 лет, растлил крестьянскую девочку Мальцеву 14 лет»61; «26 августа крестьянин д. Субботиной Тобольской губернии Афанасий Полья-нов, 47 лет, встретил 12-летнюю крестьянку Матрену Барышникову, затащив ее в яму под овин, против ее воли и согласия совершил с ней половой акт, лишив ее при этом физической девственности»62. «крестьянин с. Выгорного Тимского уезда Курской губернии Яков Постников 24 декабря изнасиловал крестьянскую девочку Ольгу Шаталову, 11 лет 63».
Ломка традиционного уклада деревни, сопровождаемая ростом крестьянской агрессивности и склонностью к совершению преступлений, стала очевидной. Столь же очевидной была и неоправданная жестокость, которую проявляли насильники по отношению к
34
жертвам, которые по причине детского возраста не могли оказывать сопротивление.
В некоторых случаев побои, наносимые жертве, сопровождались угрозой лишения жизни. Так, «крестьянин с. Ореховского Благода-ринского уезда Ставропольской губернии, Петр Дворядкин, 26 лет, 3 апреля 1909 г. на выгоне близь села ударом кулака свалил на землю 11-летнюю девочку Марию Окорокову, и, пригрозив в случае сопротивления, зарезать бывшим у него ножом... совершил с ней полный половой акт, лишив при этом ее физической девственности». Решением Ставропольского окружного суда от 4 июня 1910 г. преступник был приговорен к лишению всех прав состояния и каторжным работам сроком на 6 лет64.
Наиболее суровые наказания уголовный закон предусматривал за растление малолетних девочек, то есть девиц моложе 14 лет. По ст. 1523 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1885 г. «за растление девицы, не достигшей четырнадцатилетнего возраста, если оно было сопровождаемо насилием, виновный подвергался лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы сроком от десяти до двенадцати лет»65.
С утратой традиционных форм социального контроля в деревне даже суровость наказания действующего законодательства не могла предотвратить насилие над детьми. К 10 годам каторжных работ решением Екатеринодарского окружного суда от 28 марта 1911 г. был приговорен крестьянин Кубанской области Никифор Власенко, 26-ти лет. Решением присяжных заседателей Власенко признан виновным в том, что «13 июля 1910 г. в доме крестьянина Саввы Максименко, положив на кровать 11-летнюю дочь последнего Ирину и туго обмотав ей шею платком, совершил с ней, против воли и желания ее, насильственное половое совокупление»66.
Такой же срок за растление малолетней приговором Иркутского окружного суда от 21 августа 1908 г. получил Юлиан Вояковский, 40 лет. Из материалов дела следует, что 7 июля 1906 г. в г. Бодайбо он «учинил половое совокупление» с крестьянской дочерью Елизаветой Кулькиной, 11-ти лет67. В экспертном заключении доктора Шангина были приведены анатомические и физиологические «следы насилия»68.
Нередко жертвами растления становились девочки, находившиеся у крестьян в работницах или няньках. Так, 29 ноября 1912 г. крестьянин с. Ровеньки Острогожского уезда Воронежской губернии Желжаков, 45-ти лет, растлил находившуюся у него в услужении крестьянку Степенко, 13-ти лет69. К лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на 6 лет был приговорен 7 мая 1911 г. Тобольским окружным судом крестьянин, п. Михайловский Тобольской губернии Григорий Федоров Суворов, 43-х лет, за сопровождавшиеся насилием растление девицы, не достигшей 14-ти лет. Из дела следует, что 17 февраля 1910 г. при возвращении домой из
35
п. Богословского вместе с 10-летней крестьянской девочкой Соло-монидой Мартышенко, нанятой им нянькой к своему двоюродному брату, он, несмотря на сопротивление потерпевшей, имел с нею «половое совокупление», лишив ее при этом девственности70.
Насильникам малолетних девочек не всегда были местные жители. Так, растление 9-летней крестьянской девочки Василисы Болотовой 30 октября 1909 г. совершил на Кубани вятский крестьянин Кузьма Поздеев, 28-ми лет. Решением Екатеринодарского окружного суда преступник был приговорен к 4 годам каторжных работ и уплате потерпевшей 5 руб. в месяц до выхода ее замуж71.
Более строгое наказание, максимально возможное, 12 лет каторжных работ по приговору Екатеринодарского окружного суда от 19 октября 1910 г. понес крестьянин с. Кисловки Самарской губернии Павел Иванов Крутилкин, 22-х лет. Он был признан виновным в том, что 24 декабря 1909 г. в Екатеринодаре, против ее воли и согласия, совершил «половое совокупление» с дочерью крестьянина Екатериной Мироновой, имевшей 10 лет от роду, при этом лишив ее девственности72.
В обоих случаях преступники жителями Кубанской области не являлись, а были крестьянами-отходниками, временно нанявшимися на работу. На наш взгляд, эта категория сельских жителей в большей мере была склонна к совершению преступлений, в том числе и половых.
Иногда половые насильственные действия по отношению к детям растлители совершали в городах, вдали от дома, в надежде на то, что здесь они смогут удовлетворить свою похоть и не будут пойманы. Показательно в этом отношении дело 1909 г. Приговором Новочеркасского окружного суда от 6 ноября 1909 г. крестьянин д. Дмитриевки Елецкого уезда Орловской губернии Яков Тихонов Ту-рупкин, 24-х лет, был признан виновным в том, что 26 июня 1909 г. в Новочеркасске, в своей лавке, схватил пришедшую за покупкой 7-летнюю девочку Веру Запорожцеву, унес ее в комнату при лавке и изнасиловал73.
Обычно извращенцы пользовались доверчивостью детей. Так, 21 апреля 1902 г. крестьянин Василий Махалов заявил полиции, что его 5-летняя дочь была изнасилована и растлена крестьянином Павлом Мурыгиным. По словам потерпевшей, к ней, когда она играла с детьми, подошел проживающий в том же доме Мурыгин, дал ей «гостинцев» и 4 копейки денег, а затем отнес ее на руках на чердак того же дома, где «своей штукой пихал ей между ног», закрывая рот рукой. В результате судебно-медицинского освидетельствования Малаховой врач пришел к заключению, что она была изнасилована и растлена74.
В делах о растлении малолетних результат медицинского освидетельствования потерпевшей имел важное, если не решающее значение75. Как пример приведем два дела, в которых содержание
36
судебно-медицинской экспертизы по-разному повлияло на приговор суда.
Судебным следователем 2-го участка Шацкого уезда Тамбовской губернии 9 мая 1879 г. было возбуждено дело об изнасиловании крестьянской девочки Татьяны Поповой, 10-ти лет. О произошедшем преступлении властям сообщил волостной старшина 8 мая 1879 г. на основании словесного заявления отца девочки, крестьянина села Ново-Березов Степана Филипповича Попова76.
Из объяснения девицы Татьяны Поповой следовало, что в воскресенье, 29 апреля, после обеда она с подружкой пошла играть на луг. Когда они проходили мимо гумна, то встретили односельчанина Ивана Расказова, 30-ти лет, который схватил ее и потащил на гумно. Затем, со слов потерпевшей, он «заворотил сарафан и рубаху, вынул свою «чичирку» из портков и стал ею пихать пониже живота, от чего из этого места пошла кровь и замарала рубаху, которую мать
потом вымыла»77.
Свидетели, отставной рядовой Кондратий Муравлев и крестьянин Афанасий Поворов, по существу произошедшего ничего показать не смогли и факт изнасилования не подтвердили. Подружка потерпевшей Елена Берестинская на допросе показала, что Иван Расказов встретив их, стал играть с Татьяной, а она сама пошла дальше, так как впереди шел ее пьяный отец и она боялась, чтобы он не упал и не выронил деньги78. Из протокола № 3 от 23 мая 1879 г. следовало, что земский врач Лимберг в присутствии понятых провел судебно-медицинское освидетельствование Татьяны Поповой. В результате он пришел к выводу, что «девственная плева цела и никаких повреждений половых органов не существует, а, следовательно, растления не было»79.
Постановлением губернского прокурора от 25 июня 1879 г. дело было прекращено, однако Тамбовский окружной суд определением от 7 августа 1879 г. в прекращении дела отказал и возвратил его для дальнейшего производства по обвинению Ивана Расказова в попытке изнасилования80.
В материалах этого дела есть ряд моментов, которые ставят под сомнение факт изнасилования малолетней девочки. Событие произошло 29 апреля, а отец «изнасилованной» девочки заявил о нем волостному старшине лишь 8 мая, то есть спустя 9 дней. Мать почему-то уничтожила главную улику преступления, отстирав платье дочери от следов крови. Свидетель Афанасий Поваров, который, по словам Поповой, за волосы стащил с нее насильника, на допросе показал буквально следующее: «Расказова с Поповой я за волосы не стаскивал и даже не видел их вместе лежащими, а потому и не знаю, что между ними произошло»81. Несмотря на заявление девочки о том, что «это место, куда мне пихал Рассказов, еще и теперь болит»82, судебный врач никаких повреждений не обнаружил. Можно сделать вывод о том, что физическому насилию Татьяна Попо-
37
ва не подвергалась, а ее показания стали плодом вымысла. Трудно предположить, что 10-летняя крестьянская девочка сама додумалась пойти на оговор. По всей видимости, ее родители пытались получить с Расказова деньги за «насилие», и лишь после его отказа они обратились с заявлением к властям.
В другом случае экспертное заключение судебных медиков позволило не только установить факт растления, но и выяснить обстоятельства совершения преступления. Так было в деле крестьянина д. Пашенной Енисейского уезда той же губернии Маркела Федорова Аляева, 54-х лет, признанного виновным в растлении крестьянской девицы Анастасии Полынцевой, 9-ти лет, и приговоренного решением Красноярского окружного суда от 14 февраля 1907 г. к 6 годам каторжных работ.
Из показаний свидетельницы Аграфены Мараховской явствовало: «...В мае 1906 г. она увидела девочку Анастасию Полынцеву лежащей на постели с поднятым подолом платья и на ней лежал в одной рубахе Аляев, причем девочка плакала». А по показаниям потерпевшей, Аляев в отсутствии ее матери несколько раз пытался ее растлить. В последний раз, когда матери не было дома, он добился своего, «отчего она закричала и на этот крик прибежала квартирантка Аграфена Мараховская»83.
Врачебной экспертизой был не только подтвержден факт изнасилования, но и установлены атомические и физиологические доказательства того, что «попытки совокупления делались неоднократ-но»84. Это позволило заключить, что преступление не было спонтанным - действия преступника носили продуманный и намеренный характер. В ходе допроса обвиняемый признался: «Охоту до маленьких девочек имею давно, как увижу, в голове все мутнеет и дрожь меня бьет»85.
Это, пожалуй, единственное свидетельство, которое нам удалось обнаружить, когда преступник признал свою патологическую страсть, что дает основание предположить наличие у него психического расстройства. Во всех других рассмотренных случаях растления малолетних ни у следствия, ни у суда вопрос о психическом здоровье, о вменяемости подсудимых не возникал.
Таким образом, изнасилования и растления в российской деревне в конце XIX - начале XX вв. носили преимущественно скрытый характер. Это было обусловлено как особенностью этого вида преступлений, так, в определенной мере, и стереотипами поведения крестьянок, жертв полового насилия. Боязнь пересудов односельчан, а также необходимость медицинского освидетельствования удерживало потерпевших от обращения в полицию.
В исследуемый период число зарегистрированных и расследованных половых преступлений, совершенных в крестьянской среде, возрастает. Это объясняется отчасти тем, что по мере начавшегося освобождения женского населения села от патриархальных услов-
38
ностей, крестьянки в случае изнасилования стали чаще обращаться в полицию, а растление малолетних детей становилось предметом разбирательства в коронных судах. Этому, на наш взгляд, способствовал и углублявшийся кризис традиционного уклада российского села, выразившийся в ослаблении социального контроля со стороны семьи, прихода и общины, а также в секуляризации сознания сельских жителей, в нравственной деградации определенной части крестьянского сообщества, прежде всего его маргинальных слоев.
Сопоставление содержания правовых обычаев села и положений уголовного законодательства дает основание утверждать, что в определении меры ответственности за преступления такого рода уголовное законодательство, весь механизм уголовного преследования отличались большей последовательностью в установлении степени вины и суровости наказания. Нормы обычного права допускали как возмездие путем самочинной расправы над преступником, так и примирение сторон при условии материального возмещения со стороны насильника или растлителя. По мере подъема правовой культуры деревни, формирования у крестьян гражданского правосознания, развития чувства собственного достоинства у сельских женщин практика примирения между насильником и его жертвой постепенно уходила в прошлое
В начале XX в. по мере роста числа изнасилований снижался возраст преступников, которые их совершали. Насильственные действия стали отличаться большим цинизмом, чаще стали носить групповой характер.
Примечания
1 Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII -начало XX в.). В 2-х т. Т 2. СПб., 2000. С. 90.
2 Государственный архив Тамбовской области (ГАТО). Ф. 143. Оп. 1. Д.
1. Л. 150; Оп. 4. Д. 8. Л. 6.
3 Свод статистических сведений по делам уголовным за 1913 г. Пг., 1916. С. 12.
4 Памятная книжка Тамбовской губернии на 1868 г. Тамбов, 1868. С. 2-4.
5 Обзор Тамбовской губернии за 1881 г. Тамбов, 1882. Ведомость 5. С. 113; Обзор Тамбовской губернии за 1886 г. Тамбов, 1887. С. 114; Обзор Тамбовской губернии за 1894 г. Тамбов, 1895. С. 112; Обзор Тамбовской губернии за 1902 г. Тамбов, 1904. С. 113.
6 Попов Г. Русская народно-бытовая медицина: По материалам этнографического бюро кн. В.Н. Тенишева. СПб., 1907. С. 107.
7 Архив Российского этнографического музея (АРЭМ). Ф. 7. Оп. 2. Д. 1011.Л. 7.
8 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2036. Л. 2.
9 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1054. Л. 4.
39
10 Безгин В.Б. Скрытая повседневность (половые отношения в русской деревне конца XIX - начала XX века) // Клио: Журнал для ученых. 2004. № 3(26). С. 103-108.
11 ГАТО. Ф. 66. Оп. 2. Д. 3223. Л. 21.
12 Якушкин Е.И. Обычное право: Материалы для библиографии обычного права. Вып. 1. М., 1910. С. 62.
13 Костров Н. Юридические обычаи крестьян-старожилов Томской губернии. Томск, 1876. С. 10.
14 Русские крестьяне: Жизнь. Быт. Нравы: Материалы «Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева». Т. 6. Спб., 2008. С. 374.
15 Там же.
16 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. СПб., 1898. С. 697.
17 Там же. С. 699, 700.
18 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 124. Оп. 29.Д. 199.Л. 5.
19 Там же. Л. 6, 6об.
20 Там же. Л. 3.
21 Там же. Л. 9об.
22 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 26. Д. 162. Л. 11.
23 Там же. Л. 12, 12об.
24 ГА РФ. Ф. 102. Оп. 121. Д. 14ч. 10. Т. 2. Л. 27.
25 Там же. Л. 33.
26 Там же. Л. 53.
27 Там же. Л. 135.
28 Там же. Л. 118об.
29 Обзор Воронежской губернии за 1912 г. Воронеж, 1913. С. 115, 116.
30 ГА РФ. Ф. 102. Оп. 121. Д. 14ч. 10. Т. 2. 27, 53, 81об., 110об.
31 ГА РФ. Ф. 102. Оп. 121. Д. 14ч. 10. Ч. 1. Л. 48об.
32 Там же. Л. 110об.
33 Там же.
34 Обзор Воронежской губернии за 1913 г. Воронеж, 1914. С. XXX, XXXI.
35 ГА РФ. Ф. 102. Оп. 98. Д. 1ч. 16л. Г. Л. 64.
36 ГА РФ. Ф. 102. Оп. 121. Д. 14ч. 10. Ч. 1. Л. 110об.
37 ГА РФ. Ф. 102. Оп. 121. Д. 14ч. 10. Т. 2. Л. 81об.
38 ГАТО. Ф. 66. Оп. 2. Д. 3957. Л .6, 6об.
39 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 29. Д. 257. Л. 5об.
40 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 29. Д. 252. Л. 3, 3об.
41 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 26. Д. 563. Л. 6.
42 Там же. Л. 7.
43 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 40. Д. 99. Л. 5.
44 Там же. Л. 4об, 6.
45 Там же. Л. 4об.
46 Там же. Л. 4.
47 Там же. Л. 8.
40
48 Там же. Л. 5.
49 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 26. Д. 147. Л. 16-18.
50 Там же. Л. 2, 2об.
51 Уложение о наказаниях ... С. 696.
52 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1320. Л. 2.
53 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1054. Л. 4.
54 Русские крестьяне. ... Т 2. Ч. 1. СПб., 2006. С. 47.
55 Семенова-Тян-Шанская О.П. Жизнь «Ивана»: Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний. Рязань, 1995. С. 39.
56 Русские крестьяне. Т 6. С. 374.
57 Русские крестьяне. Т 2. Ч. 2. СПб., 2006. С. 20.
58 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1286. Оп. 37. Д. 1258. Л. 133об.
59 РГИА. Ф. 1286. Оп. 40. Д. 635. Л. 153.
60 РГИА. Ф. 1363. Оп. 9. Д. 155. Л. 2.
61 ГА РФ. Ф. 102. Оп. 121. Д. 14ч. 10. Ч. 1. Л. 108об.
62 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 40. Д. 616. Л. 5, 5об.
63 ГА РФ. Ф. 102. Оп. 121. Д. 34ч. 10. Л. 82об.
64 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 29. Д. 188. Л. 2, 2об.
65 Уложение о наказаниях. С. 693.
66 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 29. Д. 444. Л. 7об.
67 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 28. Д. 12. Л. 58, 58об.
68 Там же. Л. 58об.
69 ГА РФ. Ф. 102. Оп. 121. Д. 14ч. 10. Т. 2. Л. 120об.
70 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 41. Д. 169. Л. 7об.
71 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 29. Д. 160. Л. 3, 3об.
72 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 29. 504. Л. 4, 4об.
73 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 29. Д. 507. Л. 4.
74 РГИА. Ф. 1405. Оп. 103. Д. 3202. Л. 76.
75 Безгин В.Б. Половые преступления в сельской повседневности конца XIX - начала XX вв. // Право и политика. 2009. № 9. С. 1946-1955.
76 ГАТО. Ф. 69. Оп. 50. Д. 32. Л. 2.
77 Там же. Л. 4, 4об.
78 Там же. Л. 5об.-6об.
79 Там же. Л. 7.
80 Там же. Л. 8.
81 Там же. Л. 6об.
82 Там же. Л. 4об.
83 ГА РФ. Ф. 124. Оп. 26. Д. 303. Л. 6, 7.
84 Там же. Л. 6, 6об.
85 Там же. Л. 7об.
Автор, аннотация, ключевые слова
Безгин Владимир Борисович - докт. ист. наук, профессор Тамбовского государственного технического университета
41
Статья посвящена теме, которая до сих пор остается почти не изученной в российской историографии, - насильственным преступлениям против половой неприкосновенности и половой свободы женщины. Автор сосредоточил свое внимание на половых преступлениях против женщин, совершавшихся в сельской местности Российской империи в конце XIX
- начале XX вв. В качестве основных источников использованы материалы судебных процессов и полицейская статистика. Основное внимание уделено таким видам половых преступлений, как изнасилование женщин и растление несовершеннолетних девушек, совершенных в крестьянской среде. Выяснено отношение сельского населения к случаям изнасилования и растления. На основе судебно-следственных дел показана практика уголовного преследования этих видов половых преступлений. Сопоставление сельских правовых обычаев села и практики уголовного преследования показывает: полиция и суды были куда более решительны и суровы в раскрытии половых преступлений и наказании за них. Нормы обычного права допускали как возмездие путем самочинной расправы над преступником, так и примирение сторон при условии материального возмещения со стороны насильника или растлителя. Однако по мере подъема правовой культуры деревни, формирования у крестьян гражданского правосознания, развития чувства собственного достоинства у сельских женщин практика примирения между насильником и его жертвой в России начала XX в. постепенно уходила в прошлое.
Российская империя начала XX в., крестьянство, половая преступность, изнасилование, растление, обычное право, уголовное преследование, полицейское расследование, судебное следствие, судебный приговор, женские исследования, гендерная история
References
(Articles from Scientific Journals)
1. Bezgin V.B. Skrytaya povsednevnost (polovye otnosheniya v russkoy derevne kontsa XIX - nachala XX veka). Klio, 2004, no. 3(26), pp. 103-108.
2. Bezgin V.B. Polovye prestupleniya v selskoy povsednevnosti kontsa XIX
- nachala XX vv. Pravo ipolitika, 2009, no. 9, pp. 1946-1955.
(Monographs)
3. Mironov B.N. Sotsialnaya istoriya Rossii perioda imperii (XVIII - nach-alo XX v.) [The Social History of Russia during the Imperial Period (18th -early 20th centuries)]. St. Petersburg, 2000, vol. 2, p. 90.
42
Author, Abstract, Key words
Vladimir B. Bezgin - Doctor of History, Professor, Tambov State Technical University (Tambov, Russia) [email protected]
The article covers the topic of sexual abuse and offenses against sexual security and freedom which is scarcely researched in the Russian historiography. The author focuses on sexual abuse of women in rural areas of the Russian Empire in late 19th - early 20th centuries. The article refers to materials of court trials and police data. The main attention is paid to such offenses as rape of women and sexual abuse of female minors committed in the peasant milieu. The rural population’s attitudes to these offenses are identified and the practice of criminal prosecution for these crimes is revealed. The contrastive analysis of the rural punishment traditions and criminal prosecution practices shows that the police and the court were much stricter and more resolute about investigating and punishing the offenses. Common regulatory norms allowed for punishment as mob law for an offender and the conciliation of parties in case of material compensation from an abuser. However, in the early 20th century the reconciliation practices were wasting away in Russia with the increase of legal culture in the country and the growth of rural women’s self-respect.
Russian Empire of the early 20th century, peasantry, sexual crime, rape, defilement, common law, criminal prosecution, police investigation, judicial investigation, adjudication, women’s studies, gender history
43
