Научная статья на тему 'Протестное письмо в «Литературной газете» как форма управления советским литературным процессом'

Протестное письмо в «Литературной газете» как форма управления советским литературным процессом Текст научной статьи по специальности «История и археология»

CC BY-NC-ND
511
61
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
V. SHALAMOV / V. VOYNOVICH / V. GROSSMAN / "THE KOLYMATALES" / "LITERATURNAYA GAZETA" / "NOVY ZHURNAL" / "POSSEV" / "GRANI"

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Бит-юнан Юрий Геваргисович, Пащенко Дарья Олеговна

Авторы статьи выявляют прагматику публикации протестного письма В.Т. Шаламова, опубликованного «Литературной газетой» в феврале 1972 г. Анализируя материалы эмигрантской периодической печати, они также устанавливают причины, в силу которых знакомые Шаламова осудили его за этот поступок и репутация писателя существенно пострадала.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

A letter of protest in the “Literaturnaya gazeta” as a way to control soviet literature process

The pragmatic features of V. Shalamov's protest letter (February1972, “Literaturnaya gazeta”) are analyzed. Researching some emigrant press publications relating to the letter the authors identify the reasons of Shalamov being reproached by his friends and acquaintances, and his reputation being disrupted.

Текст научной работы на тему «Протестное письмо в «Литературной газете» как форма управления советским литературным процессом»

История журналистики и литературной критики

Ю.Г. Бит-Юнан, Д.О. Пащенко

Протестное письмо в «Литературной газете» как форма управления советским литературным процессом

Авторы статьи выявляют прагматику публикации протестного письма В.Т. Шаламова, опубликованного «Литературной газетой» в феврале 1972 г. Анализируя материалы эмигрантской периодической печати, они также устанавливают причины, в силу которых знакомые Шаламова осудили его за этот поступок и репутация писателя существенно пострадала.

Ключевые слова: В.Т. Шаламов, В.Н. Войнович, В.С. Гроссман, «Колымские рассказы», «Литературная газета», «Новый журнал», «Посев», «Грани»

В.Т. Шаламов современному читателю известен преимущественно как создатель «Колымских рассказов», однако в советской литературной парадигме не было Шаламова-прозаи-ка - был только Шаламов-поэт, чьи стихотворные сборники публиковались в 1961-1977 гг.1 Добиться публикации «Колымских рассказов» при жизни Шаламов не смог. Он отнес рукопись на рассмотрение в редакцию «Нового мира» вскоре после появления в нем «Одного дня Ивана Денисовича», однако ему отказали: лагерная проза Шаламова оказалась далеко за гранью допустимого, установленной солженицынской повестью2.

Впервые на родине автора «Колымские рассказы» были опубликованы только в 1988 г., через 6 лет после его смерти3. Однако было бы неправильно сказать, что при его жизни эти сочинения не публиковались вовсе. С 1966 г. «Колымские рассказы» печатались в американском эмигрантском «Новом журнале»4, также они появились в немецких эмигрантских журналах «Посев»5 и «Грани»6.

© Бит-Юнан Ю.Г., Пащенко Д.О., 2016

В СССР об этом знали лишь немногие находившие возможность читать тамиздатовскую продукцию. Однако 23 февраля 1972 г. в «Литературной газете» о нелегальной публикации «Колымских рассказов» в антисоветской эмигрантской прессе заявил сам автор, причем в гневном тоне:

Считаю необходимым заявить, что я никогда не вступал в сотрудничество с антисоветскими журналами «Посев» или «Новый журнал», а также и с другими зарубежными изданиями, ведущими постыдную антисоветскую деятельность.

<...>

Ни один уважающий себя советский писатель не уронит своего достоинства, не запятнает чести публикацией в этом зловонном антисоветском листке своих произведений.

Все сказанное относится к любым белогвардейским изданиям за границей. Зачем же им понадобился я в свои шестьдесят пять лет?

Проблематика «Колымских рассказов» давно снята жизнью, и представлять меня миру в роли подпольного антисоветчика, «внутреннего эмигранта» господам из «Посева» и «Нового журнала» и их хозяевам не удастся!7

Прагматика этого письма кажется вполне прозрачной. Шала-мов был разозлен тем, что, по его собственному заявлению, рассказы были напечатаны без его ведома и согласия. Это, безусловно, создавало ему, советскому поэту, репутационные проблемы. Он, безусловно, не был одним из самых успешных и плодовитых авторов, но все же его печатали - у него было имя и место в советской литературе. Кроме того, Шаламов отнюдь не был богат и мог лишиться возможности зарабатывать на жизнь литературным трудом в СССР. За зарубежные же публикации писатель, по утверждению наиболее авторитетного исследователя его жизни и творчества В.В. Есипова, не получил «ни копейки»8. По воспоминаниям ближайшей подруги и хранителя шаламовского архива И.П. Сиротин-ской, Шаламов был убежден, что работа писателя всегда должна оплачиваться. Однажды он заявил ей: «Если слава придет ко мне без денег, я выгоню ее за дверь»9. И уже позже, когда Шаламов находился в доме престарелых, ощупав вышедший в лондонском издательстве "Overseas Publications" сборник своих рассказов, единственное, что он сказал: «Но ведь должны быть деньги»10.

Иначе говоря, Шаламова нетрудно было бы понять. Оскорбленный писатель пытался обезопасить свою репутацию, однако

именно последнего ему и не удалось добиться. В дневнике советского драматурга и киносценариста А.К. Гладкова записано, что в начале марта 1972 г. он говорил с писателем А.Н. Рыбаковым, и тот осудил Шаламова за слабость. Фрагменты дневника печатаются журналами «Новый мир» и «Знамя»11; эпизоды, посвященные Шаламову, уже размещены на сайте Shalamov.ru отечественным литературоведом М.Ю. Михеевым12. Известный историк М.Я. Геллер, находившийся тогда уже в эмиграции, также оставил нелестный отзыв о поступке Шаламова в польском журнале «Культура» летом 1972 г. Позднее его статьи были включены в сборник «Российские заметки: 1969-1979»13. Но наиболее категоричным был А.И. Солженицын, высказавшийся от лица всех противников Советского Союза на страницах «Архипелага ГУЛаг»: «Отречение было напечатано в траурной рамке, и так мы поняли все, что - умер Шаламов»14. Замечание это было сделано оперативно - в 1972 г.

Однако для Шаламова самым болезненным, вероятно, было то, что в нем глубоко разочаровалась Сиротинская. В мемуарах 2006 г. «Мой друг Варлам Шаламов» она призналась: «Для меня это было крушением героя»15.

В данной статье предпринимается попытка объяснить, чем именно была вызвана столь острая реакция знавших Шаламова лично и заочно.

* * *

Почти сразу после публикации протестного письма редакция «Посева» решила принять «симметричные меры» и опубликовала редакционное обращение к руководству «Литературной газеты». Эмигранты выражали недовольство тем, что письмо их руководителя Л.А. Рара, направленное в «Литературную газету», не было там опубликовано (хотя полагать, что «Литературная газета» вступит в полемику с «Посевом», было по меньшей мере странно). Там же говорилось и о том, почему письмо Шаламова, с их точки зрения, появилось именно теперь, по прошествии пяти лет после начала публикации «Колымских рассказов» в «Посеве»:

Ясно, что это - один из элементов общей кампании нажима на писателей, попытка лишить их отвоеванного уже права печататься в Самиздате и за границей. Мы знаем о кампании против Солженицына и Галича, слышим о давлении на Максимова. Мы утверждаем: когда поддается давлению один, положение других становится более труд-

ным16.

О каком именно отвоеванном писателями праве на публикацию в самиздате и тамиздате шла речь, не сообщалось. Само по себе высказывание это звучало весьма странно, ведь Ю.М. Даниэль и А.Д. Синявский только недавно вышли из тюрьмы, где оказались в 1966 г. именно потому, что позволили себе публиковаться за границей под псевдонимом. В начале 1967 г. фигурантами уголовного процесса стали составители и авторы сборника «Феникс 1966»: А.И. Гинзбург, А.Т. Галансков, А.А. Добровольский, В.И. Лашко-ва17. Если же речь шла о публикациях через «Иностранную книгу», то тут слова делом не подкреплялись. Друг Шаламова М.Н. Авербах пытался вести переговоры с «Иностранной книгой», однако результата не добился, о чем писал Шаламову 8 октября 1968 г.: «Не пустили, ответила секретарь: "Видите ли: СССР не имеет никаких договоров с зарубежными странами об охране авторских прав. Поэтому мы ничего абсолютно сделать не можем..."»18. И с этим действительно невозможно было поспорить. СССР присоединился к Женевской конвенции только 27 июня 1973 г.

Поэтому единственным серьезным аргументом было то обстоятельство, что письмо появилось формально с большим опозданием - писать надо было раньше, а фактически - в самое удобное для СП СССР время. Упомянутый в предисловии А.А. Галич был исключен из СП СССР в 1971 г., формальным поводом, кстати, послужило то, что двумя годами ранее в «Посеве» вышел сборник его стихотворений19. Конфликт Солженицына с руководством СП шел не первый год (и закончился высылкой Солженицына в 1974 г.), против В.Е. Максимова действительно велась кампания, поскольку его роман «Семь дней творения», запрещенный к публикации в СССР, попал сначала в самиздат, а потом и в тамиздат20. Позже, в 1973 г., то же произошло и с романом «Карантин»21, после чего Максимов был исключен из СП СССР, а в 1974 г. эмигрировал во Францию (там, впрочем, его карьера пошла в гору: он основал крупнейший европейский литературно-критический журнал «Континент»).

В письме же Шаламова были однозначно охарактеризованы и представители эмиграции, и их издания, и те, кто с эмигрантами сотрудничает. Следовательно, оставалось всего два варианта: либо Шаламов специально выгадывал время, чтобы нанести удар по репутации эмигрантов внешних и внутренних, либо его попросили написать это письмо. Однако заподозрить Шаламова в злом умысле никто бы не решился: это противоречило его образу. Следовательно, оставалась вторая версия. Можно было бы предположить, что Шаламов не знал о заграничных публикациях, но такое

предположение опровергается документально. В августе 1967 г. в парижской эмигрантской газете «Русская мысль» была опубликована рецензия поэта и авторитетнейшего литературного критика Г.В. Адамовича на шаламовский стихотворный сборник «Дорога и судьба». Упоминались в ней и «Колымские рассказы»:

Едва ли кто-нибудь из читавших «Колымские рассказы» Варлама Шаламова, - не так давно помещенные без ведома автора в двух книжках «Нового журнала», - в состоянии их забыть. На мой взгляд, они страшнее и ужаснее, чем прогремевший на весь свет «Один день Ивана Денисовича», и появись эти короткие наброски не в эмигрантском, а в советском издании, они вызвали бы, вероятно, не меньше шума и толков22.

Это был первый в эмигрантской прессе отзыв о «Колымских рассказах». И, по словам литературоведа О.Н. Михайлова, в том же 1967 году он отправил его Шаламову почтой23. В ответном письме от 22 декабря 1967 г. Шаламов благодарил Михайлова за приложенную рецензию Адамовича, а в корреспонденции от 2 февраля 1968 г. писал, что эта рецензия «умна, значительна, сердечна. И - раскованна»24. Следовательно, версия о неосведомленности Шаламова отпадает.

Под общередакционным обращением «Посева» было напечатано открытое письмо Л.А. Рара к дирекции «Литературной газеты». Он обращал внимание читателей преимущественно на библиографические неточности и стилистические особенности шаламовско-го письма:

Если автор письма действительно уже давно и хорошо знаком с «Посевом», то он должен был заметить, что рассказы Варлама Шала-мова мы печатали всего один-единственный раз, в выпуске от 7 января 1967 года («Почерк» и «Калигула»).

<...>

Первый напечатанный нами рассказ Варлама Шаламова (а таким образом и вообще первый напечатанный его рассказ, ибо в России его проза не печатается) назывался «Почерк». И мы обратили внимание именно на почерк опубликованного Вами «письма в редакцию», под которым стоит подпись Варлама Шаламова. Необходимо отметить, что почерк этот совсем не тот!25

С библиографической точки зрения письмо Рара неидеально. Первые рассказы Шаламова появились в советской периодике еще в 1930-х годах26. В 1965 г. в журнале «Сельская молодежь» был

помещен рассказ «Стланик», принадлежащий к «колымскому циклу»27. И со следующего, 1966 года «Колымские рассказы» печатались в эмигрантском «Новом журнале»28. Поэтому редакторы «Посева» никак не могли назвать себя первыми публикаторами Шала-мова. Также стоит отметить, что громкое заявление Рара, будто бы «почерк этот совсем не тот», не более чем художественный образ. В «Литературной газете» была опубликована не фотография рукописи, а текст, набранный в типографии. Поэтому почерковедческо-го заключения Рар вынести не мог.

Однако есть в его обращении и обоснованные претензии. Рассказы Шаламова действительно в «Посеве» регулярно не публиковались. Продолжающейся была публикация в «Новом журнале». И хоть это и было слабым аргументом, все-таки можно было предположить, что подписавший письмо своей тамиздатовской библиографии досконально не знал и просто доверился чужому мнению.

Впрочем, обращение Рара было, по сути, лишь подготовкой к серьезному и открытому разговору. Далее приводились еще два открытых письма к Шаламову. Первое, озаглавленное «Последний страшный рассказ», было якобы написано неким другом Шаламова, взявшим псевдоним «Бродячий актер»29. Помимо театральной позы (в прямом и переносном смысле этого выражения), в таком именовании была определенная логика. По свидетельству самого «Бродячего актера», с Шаламовым он познакомился «за кулисами лагерного театра», поэтому сам Шаламов без труда узнал бы адресанта. Догадался бы, кто он такой, «по когтям» автора и КГБ. И все же, по убеждению редакции «Посева», личности «Бродячего актера» раскрывать не стоило.

Псевдоним явно отсылал к рассказу Шаламова «Эсперанто», одного из героев которого Шаламов сам называл «бродячим акте-ром»30. Власти сочли его опасным и осудили на каторжные работы, поскольку он владел эсперанто. По предположению исследователя жизни и творчества Шаламова Д. Нича, прообразом героя рассказа и автором письма в «Посев» мог быть Н.Н. Рытьков - советский актер, член общества эсперантистов, отбывавший заключение в исправительно-трудовом лагере в то же время, что и Шаламов. Впоследствии он бежал из СССР и устроился диктором на Русскую службу Би-би-си31.

«Бродячий актер» называет Шаламова талантливым, но очень жестоким и мрачным прозаиком. Именно его пессимизм не позволяет ему подняться на один уровень с «живым классиком» эмигрантов - Солженицыным.

«Бродячий актер» также упоминает автора мемуаров «Крутой маршрут» Е.С. Гинзбург (первый том публиковался журналом «Грани» в 1967 - 1968 гг.32) и советского диссидента А.Т. Марченко. Последний поведал самиздатовской, а впоследствии и тамиздатовской аудитории о советских политических лагерях и тюрьмах в опубликованных в 1969 г. воспоминаниях «Мои показания»33. Упоминает «Бродячий актер» и некоего Л. Гроссмана, который, по его определению, «стоит особняком» и пишет о лагерях «удивительно верно», хотя и чувствуется, что «с чужих слов». Никакого Л. Гроссмана, писавшего о лагерях нам тем не менее в советской литературе обнаружить не удалось. Вероятно, все же имеется в виду В.С. Гроссман, писавший о лагерях как в романе «Жизнь и судьба», так и в повести «Все течет.». И писал он действительно с чужих слов, поскольку сам в них не был.

Но самый «страшный рассказ» Шаламова, по словам «Бродячего актера», появился только в 1972 г. - и назывался он «Письмо в редакцию». Письмо это настолько шокировало «Бродячего актера», что тот так и «ахнул». И тут же ему невольно подумалось: «Да что ему (опять!) пальцы дверью прищемили? Ни один писатель Самиздата - коль скоро его не печатают дома - не "отмежевался" от своих произведений, появившихся в тамиздате "без ведома и согласия автора"». Фраза «(опять!) пальцы дверью прищемили» служила прозрачным намеком на обстоятельства «написания» протест-ного письма, поскольку явно отсылала к особенностям советской следственной процедуры после августа 1937 г., когда следователям было позволено бить заключенных. Затем от намеков «Бродячий актер» и вовсе отказывается: «Явно ощущается все же, что Шала-мов только соавтор этого письма. Небось, махнул своей костлявой, дрожащей рукой: Э! чем хуже, тем лучше... Люди поймут и простят меня шестидесятипятилетнего инвалида. Неужели не почувствуют, что этот "протест" у меня вырвали?»

Вероятно, предполагалось, что подобное письмо может быть написано в резком тоне, ведь гнев адресанта был праведным: он осуждал отступника. К тому же «Бродячий актер» предположил, что на Шаламова не только давили: «Со временем станет известно, как добились своего организаторы этого письма. Наверно, действовали пряником, а больше - кнутом. Могли так или иначе сыграть на близких людях старика. Это они умеют... »

Разочарование «Бродячего актера» было тем более горьким, что, подписав письмо, Шаламов будто продемонстрировал и легальным, и нелегальным своим читателям готовность закрыть глаза на жестокое прошлое России: «Самое чудовищное в этом самоот-

речении писателя утверждение, будто "проблематика 'Колымских рассказов' давно снята жизнью". Ох, если бы!». Упрек этот вполне предсказуемый. Действия Шаламова развеивали образ мученика, едва не погибшего в сталинских лагерях, и противоречили естественной для русской культуры вере, что человек искусства выше всего должен ценить свой труд. И ради его сохранения для потомков должен превозмогать любые невзгоды.

В том же номере было напечатано еще одно открытое письмо, его автором был некий С. Горянов, личность которого до сих пор не удалось установить34. Как и «Бродячий актер», он был уверен, что Шаламова вынудили выступить против «Посева» и, подобно Рару, отказывался верить в то, что письмо было написано самим Шаламовым. Однако в отличие от «Бродячего актера», прозрачно намекавшего на то, что история с письмом - это акция КГБ, Го-рянов решил снять все эвфемизмы и написать об этом настолько прямолинейно, насколько позволял жанр открытого письма:

Трудно поверить, что Вы могли написать подобный пасквиль или хотя бы дать согласие на его опубликование. Суконный язык, словно бы из райкинских скетчей, неуемная злоба и беспардонная ложь с головою выдают подлинных авторов.

<...>

Замысел кагебистской провокации по отношению к Вам прост: показать, что поэт Шаламов, «человек трудной судьбы», потерявший здоровье и годы жизни в сталинских лагерях, не в пример иным «упрямым» собратьям по перу, дорожит своей честью советского писателя и гневно клеймит происки закордонных идеологических диверсантов. Или, говоря погрубей и попроще: показать, что Шаламов ссучился.

Упоминание о возрасте и болезни Шаламова здесь не более чем обязательная формальность. Адресант демонстрирует, что любые обстоятельства, которые можно было бы считать смягчающими вину отступника, не имеют силы и не искупают вины Шаламова перед диссидентским сообществом:

Но рядом с Вами живет академик Сахаров, презревший покой и почести, ставший адвокатом рабов, героев и молчальников.

Но из психотюрем и спецлагерей доходят до нас голоса Буковского, Григоренко, Галанскова...

Можно ли сопоставить судьбу Шаламова с судьбой Сахарова, Буковского, Григоренко и Галанскова - отдельный вопрос. Важно

другое. Именно в письме Горянова Шаламову открыто предъявлено то обвинение, на которое могли только намекать его товарищи в СССР. Автор «Колымских рассказов» либо отступил под натиском КГБ, либо заключил с ним сделку. Пошел навстречу тем, кто посадил его в общей сложности почти на 17 лет (1929-1931, 19371951 гг.), разлучил с семьей и лишил здоровья. Иначе не объяснить, почему письмо появилось через пять лет после первой и последней публикации в «Посеве». Горянов, кстати, на это обстоятельство также указывал: «"Посев" <...> напечатал только два Ваших рассказа в одном номере, да и то пять лет тому назад». Поэтому история создания и публикации протестного письма Шаламова стала очень сложным и болезненным вопросом.

Неизвестно, к чему больше склонялись эмигранты, однако ша-ламовское окружение не сомневалось в том, что письмо в «Литературную газету» было компромиссом. Об этом писали упомянутые выше Сиротинская и Гладков.

Приводим выдержку из мемуаров Сиротинской:

Книжку «Московские облака» никак не сдавали в печать. Варлам Тихонович бегал и советовался в «Юность» - к Б. Полевому и Н. Злот-никову, в «Литгазету» к Н. Мармерштейну, в «Советский писатель» -к В. Фогельсону. Приходил издерганный, злой и отчаявшийся. «Я в списках. Надо писать письмо». Я сказала: «Не надо. Это - потерять лицо. Не надо. Я чувствую всей душой - не надо».

Через несколько дней Сиротинская увидела на столе Шаламо-ва черновик письма, потом в «Литературной газете» появилась его окончательная редакция. «А книжка "Московские облака" была сдана в набор 17 апреля 1972 года», - завершает рассказ Сиротинская35. Такую же связь прослеживал и Гладков:

23 фев. Сегодня в «Лит. газете» письмо в редакцию В. Шаламова. А только вчера я послал ему записку с предложением встретиться в воскресенье. Любопытно, что заставило его так написать? Беспричинно это не делается. Он не член Союза и там давление на него оказать вряд ли могли. Но его книжка стихов в плане «Сов. пис.». И все же меня это письмо удивило. В нем говорится, что «проблематика "Колымских рассказов" снята жизнью». <...>

29 июля. Прочитал в «Книжном обозрении», что вышла новая книжка стихов В. Шаламова «Московские облака». Это точно сработало его письмо36.

Действительно, сборник «Московские облака» был сдан в набор 17 апреля и подписан к печати 29 мая 1972 г.37 Учитывая свидетельства Сиротинской и Гладкова, трудно признать такое совпадение случайным.

Есть, впрочем, еще одно доказательство, что эта операция проходила при участии органов госбезопасности.

Двумя годами ранее схожая ситуация произошла с В.Н. Войно-вичем. Первая часть его романа «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» была опубликована в «Гранях» с пояснением, что рукопись рассматривалась редакцией «Нового мира», но так и не была там напечатана, а вместо того появилась в самиздате38.

А в 1970 г. в «Литературной газете» появилось письмо-опровержение Войновича, некоторые речевые обороты которого буквально совпадали с формулировками в шаламовском письме39. Так, письмо Войновича начиналось со слов: «Мне стало известно, что издающийся в ФРГ антисоветский журнал "Грани".». Первое предложение письма Шаламова было практически таким же: «Мне стало известно, что издающийся в Западной Германии антисоветский журнальчик на русском языке "Посев".». Этим сходства не ограничиваются. Для характеристики целей, которые якобы преследует редакция «Граней», в письме Войновича использованы резко негативные эпитеты: «Я глубоко возмущен гангстерской акцией этого так называемого журнала, преследующего грязные и явно провокационные цели». Точно такая же лексика обнаруживается в письме Шаламова: «Я отдаю себе полный отчет в том, какие грязные цели преследуют подобными издательскими маневрами господа из "Посева". <...> Эти господа <...> идут на любую провокацию..». Трудно поверить, что два столь разных писателя могли написать письма с одинаковыми клише.

В автобиографическом сочинении «Автопортрет: роман моей жизни» Войнович описал историю появления этого письма. Вскоре после публикации в «Гранях» секретарь СП СССР генерал-лейтенант В.Н. Ильин вызвал к себе Войновича и сказал, что следует ответить антисоветчикам. Войновичу было практически не на что жить, поэтому он согласился:

Пишу приблизительно так: «Мне стало известно, что журнал "Грани" напечатал небольшую часть моего незаконченного романа, на что я никому не давал разрешения. Я протестую». Ильин пошевелил губами, взял авторучку и перед словом «журнал» вписал эпитеты: «антисоветский, так называемый» и еще что-то о грязной политиче-

ской провокации. Я говорю, что это не пойдет. Он тут же согласился: вычеркиваем. Вычеркнули. Я подписал. Ильин доволен:

- Хотите яблочка?

- Нет, спасибо.

Через неделю «Литературка» мой протест опубликовала. В версии Ильина. Со всеми его словами: «так называемый» и «грязная провокация». Так что автором по крайней мере половины слов является он. Но протестовать против этого бесполезно и негде. Разве что в тех же «Гранях»40.

Отметим тем не менее, что с советской властью у Войновича отношения наладились лишь на короткое время. Уже через два года его отношения с руководством СП СССР снова обострились41. Кончилось все тем, что в 1980 г. он был выслан из СССР и вскоре лишен советского гражданства. Однако важно другое. В определенном смысле Рар и Горянов были правы. Почерк шаламовского письма действительно был не тот. Видимо, у Шаламова, как и у Войновича, был незваный соавтор - и это тоже играло против автора «Колымских рассказов».

* * *

Частные случаи очень часто отражают некий принцип. И, видимо, пример Шаламова - лишнее тому подтверждение. К концу 1960 - началу 1970-х годов в СССР был отлажен механизм воздействия на близких к диссидентству или уже перешедших эту черту писателей. Иногда кнутом - задерживая публикации и лишая таким образом писателя денег, а иногда и пряником - обеспечивая публикацию и гарантируя хотя бы временное безбедное существование - ЦК КПСС мог контролировать действия литераторов. Посредником при этом часто становились Комитет госбезопасности и Союз советских писателей. Таким образом, решалась важнейшая задача подчинения писателя государству, что было особенно важно в эпоху появления самиздата и тамиздата, открывавших перед литераторами возможности нелегальной публикации и дополнительных не контролируемых государством доходов. Альтернативой неподчинения могла быть эмиграция, лишавшая писателя доступа к основной русскоязычной аудитории, а также высокого легального заработка. Бюджет эмигрантских издательств все же невозможно было сравнить с бюджетом издательств советских. Однако особенности функционирования подобного механизма еще не описаны - это тема отдельного серьезного исследования.

Важно при этом отметить, что публикация протестного письма, целью которого было восстановление честного имени советского писателя, неизбежно приводила к репутационным потерям иного рода. Однако затрагивало это исключительно самого автора и издание, против которого он выступал. Неприкосновенной оставалась лишь репутация советской прессы, поддержавшей оскорбленного литератора и предоставившей ему возможность высказаться.

Примечания

1 Шаламов В.Т. Огниво. М.: Советский писатель, 1961; Он же. Шелест листьев. М.: Советский писатель, 1964; Он же. Дорога и судьба. М.: Советский писатель, 1967; Он же. Московские облака. М.: Советский писатель, 1972; Он же. Точка кипения. М.: Советский писатель, 1977.

2 Есипов В.В. Шаламов. М., 2012. С. 245-250.

3 Шаламов В.Т. Проза, стихи // Новый мир. 1988. № 6. С. 106-151.

4 См., например: Шаламов В.Т. Колымские рассказы // Новый журнал. 1966. № 85. С. 5-34; Он же. Колымские рассказы // Там же. 1968. № 91. C. 5-23; Он же. Колымские рассказы // Там же. 1969. № 96. С. 31-44.

5 Шаламов В.Т. Калигула; Почерк // Посев. 1967. № 1. С. 3-4.

6 Шаламов В.Т. Рассказы // Грани. 1970. № 76. С. 16-83; Он же. Рассказы // Там же. 1970. № 77. С. 15-48.

7 Шаламов В.Т. В редакцию «Литературной газеты» // Лит. газ. 1972. 23 февр.

8 Есипов В.В. Указ. соч. С. 295.

9 Сиротинская И.П. Долгие, долгие годы бесед // Сиротинская И.П. Мой друг Варлам Шаламов. М., 2006. С. 31.

10 Там же. С. 51.

11 Гладков А.К. Дневник // Новый мир. 2014. № 1. С. 142-161; № 2. С. 127-161; № 3. С. 133-167; № 10. С. 141-168; № 11. С. 129-148; Новый мир. 2015. № 5. С. 139-170; № 6. С. 131-155; Он же. Дневниковые записи: 1971 год // Знамя. 2015. № 5. С. 157-176; № 6. С. 136-159; Он же. Дневниковые записи: 1972 год // Знамя. 2016. № 3. С. 152-175.

12 См.: Михеев М.Ю. Одержимый правдой: Варлам Шаламов - по дневникам Александра Гладкова. [Электронный ресурс] URL: http://shalamov.ru/research/215/ (дата обращения: 30.03.2016).

13 Геллер М.Я. Российские заметки: 1969-1979. М.: МИК, 1999. С. 144-145.

14 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛаг: 1918-1956: Опыт художественного исследования. Ч. 3, 4. Paris: YMCA-PRESS, 1974. С. 610.

15 Сиротинская И.П. Указ. соч. С. 43.

16 Не тот почерк // Посев. 1972. № 4. С. 9.

17 См. подробнее: Бит-ЮнанЮ.Г., Митюшова А.С. Между «Новым миром» и «Посевом»: К судьбе запрещенных произведений Е.С. Гинзбург и В.С. Гроссмана // Вестн. РГГУ. 2015. № 5. Сер. История. Филология. Культурология. Востоковедение. С. 61-72.

18 Цит. по: Есипов В.В. Указ. соч. С. 294.

19 Галич А.А. Песни. Франкфурт н/М.: Посев, 1969.

20 Максимов В.Е. Семь дней творения. Франкфурт н/М.: Посев, 1971.

21 Максимов В.Е. Карантин. Франкфурт н/М.: Посев, 1973.

22 Адамович Г.В. Стихи автора «Колымских рассказов // Русская мысль. 1967. 24 авг.

23 См.: Михайлов О.Н. В Круге девятом: Варлам Шаламов // Слово. 2003. 14 марта.

24 Там же.

25 Рар Л.А. Ответ «Литературной газете» // Посев. 1972. № 4. С. 9-10.

26 См., например: Шаламов В.Т. Три смерти доктора Аустино // Октябрь. 1936. № 1. С. 127-129; Он же. Возвращение // Вокруг света. 1936. № 12. С. 6-8.

27 Шаламов В.Т. Стланик // Сельская молодежь. 1965. № 3. С. 2-3.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

28 Шаламов В.Т. Колымские рассказы // Новый журнал. 1966. № 85. С. 5-34.

29 Бродячий актер. Последний страшный рассказ // Посев. 1972. № 4. С. 10.

30 Шаламов В.Т. Эсперанто // Грани. 1970. № 76. С. 16-22.

31 Варлам Шаламов в свидетельствах современников: Сб. / Сост. Д. Нич. Личное издание, 2014. С. 1049. [Электронный ресурс] URL: http://imwerden.de/ pdf/shalamov_v_svidetelstvakh_sovremennikov_5_izd_2014.pdf (дата обращения: 30.03.2016).

32 Гинзбург Е.С. Крутой маршрут // Грани. 1967. № 64. С. 81-111; № 65. С. 51-99; № 66. С. 45-149; 1968. № 67. С. 71-88; № 68. С. 9-100.

33 Марченко А.Т. Мои показания. Франкфурт н/М.: Посев, 1969.

34 Горянов С. Под письмом стоит ваша подпись // Посев. 1972. № 4. С. 10-11.

35 Сиротинская И.П. Указ. соч. С. 42-43.

36 Цит. по: Михеев М.Ю. Указ. соч.

37 Шаламов В.Т. Московские облака. М.: Советский писатель, 1972. С. 128.

38 Войнович В.Н. Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина: Роман-анекдот: В 5 ч. Ч. 1 // Грани. 1969. № 72. С. 3-83.

39 Войнович В.Н. В редакцию «Литературной газеты» // Лит. газ. 1970. 14 окт.

40 Войнович В.Н. Автопортрет: роман моей жизни. М.: Эксмо, 2011. С. 506-507.

41 См.: Сарнов Б.М. Жизнь и необычайные приключения писателя Владимира Войновича // Книжное обозрение. 1989. 27 янв.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.