CC BY
113
2004
ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
История
Выпуск 5
ПРОТЕСТАНТСКАЯ ЭТИКА И ДУХ ЛИБЕРАЛИЗМА В.М. Раков
Пермский государственный университет, 614990, Пермь, ул. Букирева, 15
Статья посвящена проблеме генетической связи протестантизма и либерализма. Автор считает, что в лоне протестантизма возникает не только «дух капитализма», но и дух Современности в целом. В свою очередь протестантизм, по мнению автора, черпает инновационные возможности из христианского религиозно-культурного проекта, который отличает своего рода протолиберализм, содержащийся в христианских идеях свободы, личности, а также в евангельском разделении двух царств: царства Бога и царства кесаря.
Христианин является совершенно свободным господином всего сущего и не подвластен никому.
М. Лютер
После известных работ М. Вебера констатация генетической связи между Реформацией и капиталистической экономикой стала чем-то само собой разумеющимся. Любопытно, что гораздо реже в отечественной научной литературе, в отличие от зарубежной, можно встретить замечания относительно связи Реформации с иными установлениями современности. На мой взгляд, Реформация и Возрождение явились, образно говоря, двумя вратами в современность, или, если говорить иначе, двумя отправными социокультурными феноменами современности, впервые ее своеобразно моделирующими.
Миссия Возрождения при этом - максимальная экспликация и ассимиляция культурного потенциала прошлых эпох и одновременно его трансформация в опыт современности. Миссия протестантизма -форсированное углубление религиозно-этических возможностей Традиции и в конечном счете выход за ее пределы. Возрождение создает новые культурные программы и в своем синтезе «сшивает» в одно целое европейские культурные эпохи. Оно, в частности, вводит в цивилизационный обиход античные социально-философские и социополитические концепты, наполняя античные формы и схемы новыми смыслами. Без ренессансного «собирания культур» и их переосмысления современность едва ли возможна. Протестантизм, в свою очередь, «курирует» морально-этические процессы ранней современности. Его плоды - не эрудиция, не культурная эмпатия и не великолепие художественных форм, а
© В.М.Раков, 2004
производство культуры усилия и ее субъекта - неулыбчивого аскета, который живет, чтобы работать, но никак не наоборот.
Если предположить, что современность западного типа (а иной, строго говоря, мы пока не знаем) есть современность par ехсе11епсе, то в пределах этого предположения будет корректным признать, что общества, не знающие ренессансного и ре-формационного опытов или же их местных аналогов, в существенном смысле не вошли в пространство современности.
Уточнение инновационного характера Возрождения не входит в данном случае в нашу задачу, а вот об инновационных возможностях протестантизма и христианства, позднейшей формой которого протестантизм является, хотелось бы высказаться.
Итак, протестантизм по-своему предваряет и моделирует не только современную экономику, но и современность в целом. Уже в первой половине XIX в. это вполне понимали в Европе. Так, Т. Карлейль в одной из своих лекций о почитании героев в истории говорит: «Протестантизм - корень огромных размеров; из него растет и ветвится вся наша последующая европейская история»1.
Помимо формирующего влияния на капитализм протестантская этика воплотилась в протестантском социуме, который, в переложении на язык социальной философии XVII-XVIII столетий, предстал в виде раннелиберального общества, прежде всего английского. Протестантский социум - это община, в первую очередь кальвинистская, ассоциация «индепендентов» - самодостаточных «религиозных виртуозов» (М. Ве-бер), каждый из которых в той или иной степени чувствует себя избранным и «слышит» в себе голос Бога.
Кальвинистская община - сообщество равных. Никто из составляющих его «видимых святых» не может претендовать на более высокий, чем у остальных, духовный статус, поскольку все они «священники», имеющие право напрямую, без посредников предстоять Богу (принцип всеобщего священства ввел уже Мартин Лютер, а кальвинисты приняли его). В духовном смысле они равнодостойны, и никто из них не вправе навязывать другим свой религиозный опыт. О таких О.Мандельштам писал: «не сравнивай, живущий несравним».
Разумеется, их социальные роли в рамках общины различны: кто-то является ее рядовым членом, а кто-то - публичным («Хотя все мы являемся равными священниками, мы не можем все публично служить и учить»)2. Объясняется это, во-первых, естественным, внерелигиозным, неравенством способностей, а во-вторых, опять же естественными требованиями жизни, нормальной нуждой в распределении обязанностей. Любое общество в этом смысле иерархично. Важно, что иерархизм протестантской общины - не сословно-статусный, а функционально обусловленный, рациональный.
Напротив, в средневековом католицизме мы видим принципиальное деление на священников и мирян, причем первые считались едва ли не особой породой людей: только они признавались духовно вменяемыми, в то время как миряне сами по себе, вне связи с церковью и клиром, рассматривались как духовно недееспособные. Перед нами своего рода духовный апартеид.
Реформация, в частности и в особенности кальвинистская Реформация, разрушила сословно-иерархическую вертикаль, на которую, как на несущий стержень, нанизывалось средневековое общество. В протестантской общине, таким образом, впервые реализован иной, нетрадиционный, тип социального общежития, воплощена новая социальная модель. И пусть нас не смущает ее религиозная окраска: в достаточно скором времени кальвинистский религиозно-социальный опыт был переложен на язык секулярной социологии - в работах Г.Гроция, Т.Гоббса, Дж.Локка и других мыслителей ХУ11-ХУ111 вв.
Для нас важно то, что раннесовремен-ное западное общество сложилось под не-
посредственным влиянием протестантской религиозной традиции. Можно сказать, что между средневековым сословным обществом и раннесовременным (раннелибераль-ным) обществом в качестве «связки» простирается посттрадиционный протестантский социум, чьи ценности в существе своем были гомологичны основным ценностям современности: личности, рациональности, гражданскому обществу, законности, толерантности3 .
О последней следует сказать особо. Протестантское сообщество не знает единого организационного центра, подобного институту папства в католицизме. Оно не может не быть полицентричным, поскольку каждый протестант лично предстоит Богу и в этом смысле в протестантизме столько же «центров», сколько верующих. Протестантское религиозное древо постоянно ветвится, до сего дня на нем продолжают возникать все новые ветви (деноминации). С момента своего появления протестантизм вынужден был решать задачу примирения внутренних различий, а протестанты вынуждены были учиться не только терпеть, но и принимать друг друга. Потом, впрочем, и католиков. Так на Западе начиналась «эра терпимости».
К особенностям протестантской социальности следует также отнести пафос защиты личных религиозных убеждений от давления власти. Свобода религиозной совести, отстаивавшаяся протестантами, стала первым «естественным правом» в истории Европы, а первой декларацией прав человека в истории Европы явилась работа Мартина Лютера «О свободе христианина». Ш.Эйзенштадт убедительно показал, как раннесовременная, революционная культура протеста возникала из христианской религиозной гетеродоксии4. Первые буржуазные революции - нидерландская и английская - были пронизаны духом религиозного протеста, трансформировавшегося в протест социальный, светский. Религиозные инспирации неявно присутствуют в событиях американской и французской революций XVIII в.
Напомню также, что в протестантизме начиная с Лютера четко различались две сферы: публично-правовая и частная. Государство наблюдает за соблюдением закона, то есть за порядком, но не вправе вторгать-
ся в сферу личных убеждений. Иначе власть перестает быть легитимной. В данном случае протестантизм отталкивался от Нового Завета с его разделением царства Бога и царства кесаря, а также от идеи «двух градов» Августина. Христианский религиозно-культурный проект, надо сказать, заметно поддается современному прочтению, в нем заложен мощный иннова-ционый потенциал, существенно отличающий его от других традиций. Если угодно, в Евангелии уже содержится либерализм: он - в христианской свободе, в христианской идее личности и в христианском же разделении властей. Если Возрождение осуществило наиболее полную и глубокую рецепцию античности, то нечто похожее протестантизм проделал с христианством.
О протестантской личности отчасти уже было сказано ранее: в религиозном смысле протестант считает себя свободным от любых внешних, формальных ограничений. Он «отстаивает свободу совести (liberté des consciences), объявляя, что она не связана с соблюдением каких-либо внешних ритуалов»5. Протестант спасается одной лишь верой, но никак не делами (основное положение протестантизма, разработанное Лютером). Отсюда протестант отрицает все институциональные и человеческие авторитеты, он должен полагаться только на самого себя, на свою религиозную интуицию. Над ним - только Бог и никого больше. Авторитарная, коллективистская, ритуализованная, иными словами, традиционная религиозность впервые в истории религии и в истории вообще преодолевается - теологически, организационно и методически.
Перед нами, стало быть, новый тип религиозности, который можно назвать посттрадиционным. Ее субъект - духовно самоопределяющийся протестантский индивид, кальвинист в особенности, - поразительно напоминает картезианского субъекта, начинающего с тотального недоверия ко всему внешнему, авторитетному (методологическое сомнение), и заканчивающего доверием к своему cogito, рефлектирующему «я». Протестантизм и картезианство в существе своем изоморфны, или, если говорить иначе, протестантское религиозное самоопределение явилось необходимым
прологом к философии ХУ11-ХУ111 вв., причем не только картезианской.
Не менее ярким примером указанной преемственности видится мне взаимодействие лютеранской традиции, в частности, пиетизма, и немецкой классической философии. В последней от трансцендентального субъекта Канта до субъективного духа Гегеля явственно различима протестантски обусловленная интроверсия. С этого времени и по меньшей мере до второй половины ХХ столетия немцы остаются самым «глубокомысленным» народом Европы. Вспомним также, что все «классики» немецкой философской традиции - Кант, Фихте, Шеллинг и Гегель - вышли из протестантской социокультурной среды Северной Германии, а заодно и из лютеровой «шинели», точнее, из лютеранского пасторского сюртука.
Следует сказать также о роли протестантской антропологии в генезисе европейского рационализма. В кальвинизме, как это показал М. Вебер, сквозь собственно религиозную аскезу проступает - чем дальше, тем больше - мирская, рациональная аскеза, производящая знаменитое «рас-колдование мира», следствием которого стала способность западного человека обходиться без символических и ритуальных посредников между собой и жизнью. С последней был совлечен магический покров, и она предстала как чистая повседневность. Именно повседневность стала той единственной сценой, на которой совершалась протестантская драма человеческого спасения/гибели.
Реабилитация повседневности и ее рационализация шли в протестантской культуре рука об руку. Протестант, и прежде всего кальвинист, веривший в концепцию абсолютного предопределения и исключительно серьезно относившийся к спасению души, оказывался перед лицом настолько мощного вызова, что он либо «ломался», не «доказав» себе и другим свою «избранность», либо «доказывал» ее посредством «святости, возведенной в систему» (М. Ве-бер).
Никогда прежде, даже в средние века, европейский человек не прилагал подобных усилий к тому, чтобы овладеть своей чувственностью, наложив на нее узду рационально окрашенной аскезы. (Порой
считают, что европейцы входят в современность, сбрасывая с себя чрезмерные внутренние обязательства, под знаменем, на котором выведено раблезианское «делай, что хочешь», едва ли не приплясывая. Как видим, это, мягко говоря, преувеличение.) «Методическое регламентирование всего жизненного уклада» (М. Вебер), практиковавшееся кальвинистами, неизбежно «вымывало» из их религиозности чувственно-эмоциональное содержание, делая их, кальвинистов, не только все более аскетичными, но и все более рациональными.
Опыт протестантского религиозного самосознания следует рассматривать также в более широкой перспективе - перспективе становления европейской личности: наряду с ренессансным индивидуализмом протестантизм не только можно, но и должно рассматривать как одно из необходимых и неизбежных ее, европейской личности, предварений. Именно в протестантизме сложилась европейская религиозная личность, постепенно вышедшая за пределы религиозной культуры и во многом ставшая творящей моделью для новоевропейской светской личности, в том числе либеральной.
Таким образом, либерализм, который принято рассматривать в качестве «осевой идеологии современности» (Б.Г. Капустин), достаточно органично вытекает из протестантской и - шире - западнохристианской традиции. Впрочем, справедливости ради следует добавить, что помимо христианства в появлении либерализма повинен также античный философско-социальный опыт, переосмысленный в XVI-XVIII вв. И все же последний лишь определенным образом оформлял основополагающую либеральную интуицию свободы, почерпнутую либералами опять же в христианской традиции. Знаменательно, что в античном словаре не было слова, обозначавшего личность: и латинское «persona», и греческое «илоотаоц» представляли не личностное бытие, а лицо-маску существа безличного6.
Протестантизм - не только религиозная формация. Он имплицитно содержал в себе зерно секулярности. На мой взгляд, можно говорить о двух фундаментальных интуи-циях протестантизма. Одна из них - религиозно-мистическая, или, если угодно, эк-
зистенциальная. Она сопровождается сильным, всепроникающим чувством несвободы, обусловлености. Ее можно передать следующим образом: между Богом и человеком пролегает онтологическая, бытийная пропасть; своими силами человек не в состоянии ее преодолеть, поэтому в деле спасения он может полагаться только на Бога. Протестант обостренно чувствует хрупкость даже не столько физического, сколько своего духовного бытия и потому нуждается в «сильной компенсации»: он должен «сдаться» посредством покаяния и уже затем «получить» себя обратно - обновленным и обнадеженным.
Вторую базисную интуицию протестантизма я назвал бы интуицией свободы. Она унаследована им от христианского религиозного проекта. Протестантизм, однако, усилил ее индивидуалистические, субъективистские обертоны, ее степень риска. Свобода протестанта - свобода, которая рискует. Передать это можно приблизительно так: человек не только обусловленное существо, но и привилегированное, поскольку он общается с Богом tête-à-tête. Право и долг человека - быть свободным от земных авторитетов и полагаться только на голос Бога в себе, голос, который в силу человеческих слабостей неизбежно «приватизируется» человеком и становится просто его внутренним голосом. Отсюда - «сколько людей, столько и мнений» - правило, на основе которого строилось сначала протестантское сообщество, а затем либеральное. Отсюда же и неумолимо происходившая секуляризация протестантской культуры, ее движение в сторону либерализма.
Две представленные интуиции переплетаются на протяжении всей истории протестантизма. Нас в данном случае интересовала вторая: протестантизм изначально содержал либеральные или протолибераль-ные интенции. При этом именно протестантизм обусловил этическую серьезность раннего либерализма, построенного, по словам Л. Зидентопа, «на внутреннем нравственном убеждении, что в конечном счете самоконтроль, самоуважение и самоуправление должны идти рука об руку»7. Впрочем, впоследствии либерализм во многом растерял свой начальный, пуританский этос. Но это уже другая тема.
Примечания
1 Карлейль Т. Теперь и прежде. М., 1994. С. 102.
2 Лютер М. Избранные произведения. СПб., 1994. С. 36.
3 Здесь уместно привести высказывание Л. Зи-дентопа: «Я полагаю, что нравственное равенство, утверждаемое христианством (равенство "перед Господом"), уже содержало в себе зерна того, что лишь много веков спустя в Западной Европе стало
называться "гражданским обществом"». - Зиден-топ Л. Демократия в Европе / Пер. с англ.; Под ред. В.Л. Иноземцева. М., 2001. С.ХЫ
4 См.: Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. М., 1999.
5 Кальвин Ж. Наставление в христианской вере. М., 1998. Т. II. С. 294.
6 Лосский В.Н. Боговидение. М., 2003. С. 469.
7 Зидентоп Л. Демократия в Европе С. ХЬП.
THE PROTESTANT ETHICS AND SPIRIT OF LIBERALISM
V.M. Rakov
Perm State University, 614990, Perm, Bukireva str., 15
The article is devoted to the problem of genetic connection of Protestantism and liberalism. The author supposes, that in Protestantism is arising not only a "spirit of capitalism", but a spirit of Contemporaneity on the whole. The Protestantism in its turn, how the author suppose, originated from Christianity, which containes the ideas of liberty, personality and the idea of the division of powers.
