CC BY
96
В. А. Фатеев
ПРОТ. ФЕДОР АНДРЕЕВ, ДРУГ И ДУХОВНИК О. ПАВЛА ФЛОРЕНСКОГО
Исследуя жизнь и творчество о. Павла Флоренского, мы, конечно, не можем обойти вниманием то окружение, в котором проходила его творческая деятельность. Взаимоотношения выдающегося богослова с М. А. Новоселовым, С. Н. Булгаковым, В. Ф. Эрном, В. В. Розановым и другими его известными современниками уже в какой-то степени изучены, хотя и здесь, на мой взгляд, до сих пор непочатый край работы для исследователей. Я же хотел бы остановиться еще на одной, явно пока недостаточно изученной фигуре из ближайшего окружения о. Павла Флоренского — его младшем друге, Федоре Константиновиче Андрееве (1887-1929).
В недавно изданном собрании сочинений Флоренского имя Ф. К. Андреева упоминается лишь несколько раз мимоходом. До недавнего времени Андреева вспоминали в исследованиях об о. Павле Флоренском разве что как «любимого ученика». Между тем Андреев—очень важная фигура в биографии Флоренского. Более того, сейчас уже становится очевидным, что о. Феодор занимает заметное место и в истории русской православной Церкви советского периода. Основная причина почти полного забвения незаурядной личности Ф.К. Андреева в том, что расцвет его деятельности (как, впрочем, и о. Павла) пришелся на самую драматическую эпоху в истории нашей страны. Жизнь богослова-подвижника оборвалась очень рано, в возрасте сорока двух лет, а все его сочинения, архив и библиотека были изъяты при аресте его вдовы и до нас не дошли. Поэтому биографические сведения о талантливом богослове и священнике приходится собирать буквально по крупицам.
Уже в течение несколько лет я вместе с дочерьми о. Феодора занимаюсь составлением сборника, посвященного его памяти. Помимо немногочисленных публикаций сочинений Андреева и официальных документов, очень важным источником для биографии Ф. К. Андреева являются его письма к о. Павлу, сохранившиеся в архиве семьи Флоренских1 (ответные письма, к сожалению, утрачены). Может быть, только теперь и подошло время для восстановления объективного подхода к личности и деятельности о. Феодора. Именно в последние годы появляются все новые материалы, относящиеся к его биографии. Так, в 1996 г. достоянием читате-
лей стало письмо духовного сына о. Феодора — эмигранта «второй волны», писателя Б. А. Филиппова (Филистинского) — к митрополиту Иоанну (Шаховскому), в котором содержатся бесценные штрихи, проливающие свет на характер отношений о. Феодора Андреева с о. Павлом в 1920-е годы2. Важные характеристики о. Феодора содержатся и в опубликованной в 1999 г. книге, посвященной выдающейся пианистке, профессору консерватории М. В. Юдиной3.
Мне уже приходилось писать о Федоре Константиновиче Андрееве, но в изданиях такого рода, которые вряд ли известны широкому кругу интересующихся жизнью и творчеством о. Павла Флоренского4.
Федор Константинович Андреев был родом из Петербурга и происходил из зажиточной купеческой семьи. Сначала он поступил в Институт гражданских инженеров, но затем, после 3-го курса, принял решение, по совету знакомого семьи, преподавателя Санкт-Петербургской Духовной семинарии И. П. Щербова, поступать учиться в Московскую духовную академию. Подготовившись, при помощи Щербова, к экзаменам за семинарию, он стал студентом Академии. Щербов был хорошо знаком с М. А. Новоселовым, и тот сразу ввел Андреева в Кружок ищущих христианского просвещения (известный также под названием «новоселовского»), который объединил мыслителей православной ориентации. Получилось так, что Андреев, поступив в Академию, сразу попал в духовно близкую ему среду. В Академии Федор Константинович был учеником о. Павла, преподававшего историю философии, и еще при поступлении буквально благоговел перед ним. Скромность, простота и внутренняя цельность Федора Константиновича привлекли внимание о. Павла. Вдова о. Феодора рассказала в неопубликованных воспоминаниях5, как счастлив был Федор Константинович, когда о. Павел впервые зашел к нему (он по разрешению владыки ректора еще студентом жил на частной квартире). Потом Флоренский стал уже часто навещать его. Он становился к печке, и они вели бесконечные разговоры. Какой-то след этих бесед можно уловить из сохранившихся писем Федора Константиновича, тон которых, сначала восхищенно-почтительный, постепенно сменяется все более дружеским. В 1912 г., начиная свою деятельность редактора «Богословского вестника», Флоренский писал о желании видеть среди его участников своих друзей и единомышленников, среди которых упоминается и Ф. К. Андреев — тогда еще студент.
В «новоселовском» кружке Ф. К. Андреев прослушал курс лекций о Священном Писании Ф. Д. Самарина и постепенно сблизился с потомками известного славянофила. Это общение, как и явно выразившиеся симпатии Андреева к славянофильству, представителей которого он воспринимал как «живых хранителей» «русских православных заветов», обусловили его выбор темы кандидатской диссертации: «Ю. Ф. Самарин как богослов и философ».
Поскольку подготовленная выпускником Академии диссертация-монография, имевшая несомненную научную ценность, так и не дошла до нас, остановлюсь чуть подробнее на отзывах оппонентов, тем более что одним из них был и. о. должность доцента священник Павел Флоренский. Общее представление о структуре обширной диссертации (1035 с.) можно составить из ее подробного описания первым оппонентом, проф. С. С. Глаголевым6. Оппонент особо подчеркнул ценность впервые публиковавшихся в диссертации документов: «Г. Андреев пользовался в рукописном виде — 1) всею сохранившеюся перепискою Самарина с Аксаковыми, А. О. Смирновой, кн. Черкасским, Гиляровым-Платоновым, кн. Гагариным, Хомяковым, кн. Оболенским и др.; 2) неизданными статьями Самарина — историческими (“Князь”), политическими, набросками философских и богословских статей; 3) дневниками — 5 томов,
от 19 до 25-летнего возраста,—учебными тетрадями, альбомами рисунков; 4) журналами наставников — РавсаиН; — 4 тома (от 6 до 12 лет) и Надеждина — 2 тома (8-13 лет); 5) заметками Самарина на полях книг, мелкими записками. Кроме рукописных г. Андреев использовал даже устные источники — воспоминания Ф. Д. Самарина, кн.
А. М. Голицына и Д. А. Хомякова».
При этом проф. Глаголев отмечал: «Диссертация г. Андреева является противовесом ходячим легкомысленным представлениям о славянофилах. Славянофилов часто обвиняют в квасном патриотизме и презрении к западу. Не говоря уже о нашей совершенно невежественной интеллигенции, даже такие образованные люди, как покойный Вл. С. Соловьев, высказывали подобные обвинения. Г. Андреев вовсе не выступает апологетом славянофилов, но тем убедительнее является вывод, подсказываемый его сочинением, что славянофилы были наиболее образованным и наиболее благородным элементом русского общества».
Неудивительно, что Глаголев заявил о труде Андреева, что он «представляет собою значительный вклад в историю русской богословской и философской мысли». Оппонент дал такую чрезвычайно высокую итоговую характеристику диссертации Андреева: «В его сочинении проявлены выдающиеся философские и литературные способности, любовь к науке, изумительное трудолюбие, прекрасное общее образование, широкая и основательная подготовка для научных занятий».
Отзыв о. Павла Флоренского о кандидатском сочинении Ф. К. Андреева7, хотя он и не вошел в собрание сочинений богослова, является своего рода образцом критического анализа, ярко характеризующим не только диссертанта, но и самого рецензента.
Словно развивая тезис проф. Глаголева о богатстве использованных в диссертации неопубликованных материалов, о. Павел подчеркнул отсутствие компилятивности в подходе автора к архивным источникам: «Весь обширный материал его не вывален из архивов в сочинение, но по существу пронизан мыслию и сделан достоянием жизнепонимания. Полотно это обширно, но оно нигде не заполнено простыми фотографическими снимками». О. Павел назвал даже диссертацию Андреева «обширной философской эпопеей», героем которой является Ю.Ф. Самарин. При этом о. Павел тонко подметил, что «г. Андрееву хочется прощупать именно ноуменальный пульс личной жизни Самарина, подслушать биение таинственных недр его существа, — по внешним симптомам судить о самом организме его души».
Весьма любопытно критическое замечание, которое сделал о. Павел Флоренский. Оно интересно даже не столько для оценки сочинения Ф. К. Андреева, сколько для характеристики методологических установок самого оппонента: «. . . посвятив столько страниц личности Ю. Ф-ча, г. Андреев ни разу не дал анализа его лица. А между тем, изучив это лицо, особенно в разные полосы его жизни — сколькими бы данными это обогатило ноуменальное изучение личности! То же должен сказать и о других способах проникновения в ноуменальные недра личности. Почерк, структура биографической хронологии, символизм событий, вкусы, симпатии и антипатии, привычки, вообще все то, в чем подсознательное творчество личности выявляет себя с наименьшим трением, — это должно было бы подвергнуться анализу тем более тщательному, что именно в этом направлении ведется вся работа».
В заключение о. Павел Флоренский писал: «Было бы желательно, чтобы г. Андреев, кое в чем восполнив свое сочинение, возможно скорее выпустил его в свет».
Нет нужды говорить, что защита прошла с большим успехом. Диссертанту бы-
ло предложено продолжить работу над той же темой для защиты магистерской степени и подготовки монографии к изданию. Более того, летом того же 1913 г. Андреев со студенческой скамьи был сразу рекомендован на профессорское место преподавателя кафедры систематической философии и логики. Сама рекомендация, составленная С. С. Глаголевым и о. Павлом Флоренским, также содержит важные сведения о Ф. К. Андрееве8. Так, в ней отмечается его хорошее знакомство с западноевропейскими литературами, знание иностранных и древних языков, математические и физико-химические познания и, конечно, самое важное — «знание философии и любовь к философии». Говорит за себя один перечень семестровых студенческих сочинений Ф. К. Андреева: «1) Отношение Вл. С'. Соловьева к принципу эволюции (5+), 2) Что такое религиозное познание? (5), 3) Диссертация Канта De гдпе (5+), 4) Этико-религиозный субъективизм в отношении к объективно-историческому познанию (5+), 5) Новейший мифологизм (5+), 6) Элевзин-ские мистерии (5)». Далее сообщается, что скончавшийся незадолго до защиты профессор философии А. И. Введенский, руководивший подготовкой кандидатского сочинения Андреева, хотел бы видеть его своим преемником. «Почивший философ находил в своем ученике все качества, требуемые от философа, — «любовь к науке вообще и философии в особенности, изумительное трудолюбие, талантливость». Помимо этих качеств Андреева, выделенных научным руководителем, составителями рекомендации отмечаются «его глубокая религиозность, его скромность, его возвышенно-идеалистическое направление».
Блистательно начав научно-преподавательскую деятельность, Ф. К. Андреев вскоре стал близким другом своего коллеги, о. Павла. Их круг общения был практически один и тот же. Взгляды Ф. К. Андреева формировались под явным воздействием идей и личности о. Павла, чей знаменитый труд «Столп и утверждение Истины» был восторженно принят младшим другом. Их идейная близость скреплялась еще и авторитетом ректора Московской духовной академии еп. Феодора (Поздеевско-го), который явно благоволил к ним обоим как стойким сторонникам святоотеческих традиций в богословии. Его симпатии неудивительны, если учесть наличие в Академии растущей группы идейных противников-«либералов» во главе с проф. М. М. Тареевым.
Любопытно, что в 1914 г. Ф. К. Андреев, по рекомендации владыки Феодора, стал вторым оппонентом на защите магистерской диссертации своего недавнего преподавателя. Газета «Московские ведомости» тогда писала: «Как-то странно было видеть этого сравнительно еще молодого человека, только что окончившего в прошлом году Академию, дискутирующего о том, кого он слушал на студенческой скамье лишь несколько месяцев тому назад. Задался он своей целью сделать несколько возражений по поводу логической структуры книги. И нужно отдать ему честь, что некоторые его положения носили на себе печать глубокой мысли»9.
Доверие Андрееву было оказано владыкой больше из тактических соображений, во избежание претензий к диссертации со стороны некоторых членов Св. Синода, недовольных рядом мест уже вышедшей к тому времени книги «Столп и утверждение Истины». Но сам факт, что «вчерашнему» студенту можно было поручить такое важное дело, говорит сам за себя. Отношения Флоренского и Андреева становились все более тесными. При всем преклонении Ф. К. Андреева перед своим духовным учителем, в 1914 г. они, судя по письмам, переходят на «ты». О доверительном характере их отношений в академические годы говорит, в частности, то, что в своей работе «Около Хомякова» (1916) Флоренский поместил схему родственных связей
славянофилов, любезно предоставленную ему Андреевым из своей будущей монографии о Самарине.
Многочисленные упоминания имени Ф. К. Андреева мелькают в сочинениях и письмах В. В. Розанова 1910-х годов — периода его сближения с о. Павлом Флоренским. В своих статьях этих лет, после полного расхождения с кругом петербургских «богоискателей» во главе с Мережковским, он все чаще стал обращать свой взор в сторону кружка московских мыслителей, которых он называет «молодыми славянофилами» и с которым связывает надежды на будущее религиозной философии в России. С радостью отмечает он появление в этом кружке новых имен — Ф. К. Андреева и С. А. Цветкова. Но особенно привлекал Розанова, конечно, о. Павел Флоренский, идейный вождь кружка. Ф. К. Андреев часто наведывался к родителям в Петербург, и естественно, что он ближе познакомился с Розановым, которому он был прежде всего интересен как связующее звено между ним и московскими мыслителями.
В 1916 г. Андреев тяжело болел и большую часть времени проводил в родительском доме в Петербурге. Там он часто встречался с Розановым. Именно от Розанова мы узнаем, что работа Ф. К. Андреева над монографией о Самарине близилась тогда к завершению. В одной из статей, опубликованных в октябре 1916 г.10,
В. В. Розанов спешил обрадовать «приверженных к славянофильству людей», что «в этом или следующем г. выйдет огромная книга-диссертация о Ю. Ф. Самарине» Ф. К. Андреева, профессора Московской духовной академии. Розанов не сомневался, что этот капитальный труд откроет практически новое имя в русской философии и богословии. Книге, к сожалению, так и не было суждено выйти в свет.
Печатался Андреев довольно мало и сколько-нибудь заметного успеха своими публикациями достичь не успел. Отметим, что буквально все его сочинения публиковались тогда в журнале «Богословский вестник» у Флоренского. Наиболее значительное из опубликованных сочинений Андреева — обзорный, но тем не менее весьма содержательный труд « Славянофилы и Московская духовная академия» (1916). Основание духовного родства славянофильства и Московской духовной академии Андреев видел в сходстве «фамильных черт их общей матери православной России».
Основное внимание Андреев по-прежнему уделял работе над монографией о Самарине. Однако собственные болезни, смерть отца и, главное, политические события вынуждали его откладывать завершение труда. В Академии также усиливается идейная борьба. В 1917 г., во время острой полемики на повторном магистерском диспуте по поводу диссертации А. М. Туберовского «Воскресение Христово», Ф. К. Андреев поддержал о. Павла в его критике обновленческого по сути направления магистерского сочинения и в противостоянии нападкам на о. Павла со стороны Тареева и его либеральной группировки. Из-за болезни и домашних забот (в революцию семья Андреевых потеряла все свое богатство) Федор Константинович все больше времени проводит в родном городе, тем более что и в Академии начались смутные времена, завершившиеся ее закрытием. В этот переломный период в жизни страны в душе Андреева происходит решительный перелом: в нем все больше зреет намерение целиком посвятить себя православию и Церкви.
Интересно, что возвращение в Петроград совпало с переездом В. В. Розанова в обратном направлении, в Сергиев Посад. «А как Розанов? У на,с с ним обоих “начинается религия!” Слава Богу! И давно пора!»,—писал Федор Константинович о. Павлу, думая, как и все, что Василий Васильевич отправился к Троице отмали-
вать свои многочисленные грехи и обрести христианское упокоение у святых мощей преп. Сергия. Однако непредсказуемый Розанов разразился в Сергиевом Посаде беспримерным по богоборчеству «Апокалипсисом нашего времени».
Любопытен еще один эпизод, имеющий отношение к этой теме. О нем рассказал в эмиграции философ Н. О. Лосский со слов Ф. К. Андреева. Когда Андреев с о. Павлом и еще кем-то (из воспоминаний Н. Н. Андреевой следует, что третьим был Н. А. Новоселов) пришли к Розанову и заявили, что если он будет продолжать выступать с нападками на христианство, то они больше не будут его друзьями, то Розанов «ответил им, сознавая, очевидно, в себе или около себя какую-то демоническую силу: “Не трогайте Розанова; для вас будет хуже”. И действительно, в следующем году всех их постигло серьезное несчастье» (как объясняет Наталья Николаевна, имелись в виду болезни близких). А Новоселов, между прочим, в этот период как-то даже заявил о. Павлу, что ему придется отказаться от дружбы, если он не прекратит общение с «антихристом» Розановым.
Что же касается Федора Константиновича, то он, окончательно вернувшись в Петроград после закрытия Академии, теряет интерес к академическому богословию и размышляет о выборе между священством и иночеством. Пока же он с присущей его натуре цельностью погружается в практическую церковную деятельность: вместе с И. П. Щербовым Федор Константинович активно участвует в создании и деятельности Богословского института, ставшего после закрытия Духовной академии основным центром православного образования в Петрограде. Но и в этот период Андреев не прерывает духовных связей с о. Павлом, о чем говорят его письма. Он не раз сетует о. Павлу, что ему очень не хватает дружеского общения и мудрого совета в столь трудное время. Одно время Щербов и Андреев даже мечтают видеть о. Павла Флоренского среди сотрудников своего института. В то же время в личности Ф. К. Андреева подспудно происходят глубокие изменения. К моменту принятия им в 1922 г. священного сана как в поведении бывшего богослова, так и в самой его внешности не остается и следа от былого налета беспечности и «барства», связанного с благополучием. Аскетическая сосредоточенность, одухотворенность его облика свидетельствовали о том, что он готов к деятельности иерея, требовавшей в условиях растущих гонений на Церковь подвига исповедниче-ства.
Став священником, о. Феодор целиком отдался горячо любимому делу. Он писал о. Павлу: «. . . по милости Божией, на церковном стержне сижу цепко, и православие, чем далее, тем больше проясняется для меня в своей истинности». О. Феодор был строгим на исповеди, но при этом обладал «редчайшим обаянием» и даром понимания людей. Исповеди о. Феодора затягивались на часы, а во время его глубоких, но ясно излагаемых проповедей храм не всегда вмещал всех желающих. К высоко образованному, известному своей твердостью в вере батюшке, естественно, тянулась вся верующая интеллигенция. По воспоминаниям академика Д. С. Лихачева, о. Феодор Андреев был в 1920-е годы самым популярным среди интеллигенции священником. Среди его духовных чад были многие известные ученые, философ
С. А. Алексеев-Аскольдов, пианистка М. В. Юдина, писатель Б. А. Филиппов, известный в церковных кругах И. М. Андреевский, ставший после войны профессором православной семинарии в Джорданвилле. В то же время среди прихожан о. Феодора было и множество простых людей, ничего не знавших о его академической учености.
В первые годы священства о. Феодор сетовал в письмах к о. Павлу на недостаток
опыта и потребность в совете: «. ..при своем дилетантстве я попал в учителя. .. Вот если бы я был при тебе, я бы за тобою укрылся и был бы вечным учеником, а тут приходится учительствовать. Но, конечно, еще важнее мне было бы быть близ тебя, чтобы установить правильную линию поведения в отношении церк<овных> вопросов».
Письма 1924 г. свидетельствуют о качественно новом этапе в духовном возрастании о. Феодора — об обретении им внутреннего равновесия и глубокой веры истинного подвижника: «Господь посылает большую физическую выдержку, позволяющую мне выстаивать, не сходя с места, 10-11-часовую исповедь. . . Никогда не чувствова,л так глубоко безусловную правду Православия. . . никогда не ощущал так близко Бога, как в это скорбное время». Именно в эти смутные годы нарастающего давления на Церковь особенно увеличился поток желающих получить благословение популярного в народе батюшки. Так, В. М. Лосева, глубоко верующая жена А. Ф. Лосева, приезжала к о. Феодору из Москвы, ища у него духовной поддержки. Потом она записала в дневнике, что у о. Феодора «хорошее, серьезное, монашеское лицо»11. Сам А. Ф. Лосев также высоко ценил ленинградского батюшку, прежде всего как своего единомышленника-«имяславца». Как подметила приезжавшая к о. Феодору из Киева В. Ждан, «от него исходил такой ясный и тихий свет, что в этом свете без слов становилось ясно, где правда,, а где ложь. ..»12.
В эти годы встречи отношения Андреева и Флоренского не прерывались, хотя и не были такими тесными, как прежде. О. Па,вел нередко наезжал в Петроград— Ленинград и обычно останавливался у Андреевых. Письма о. Феодора позволяют предположить об интенсивности их духовного общения. О. Феодор все время как бы сверяет правильность своего пути со старшим товарищем, хотя, к сожалению для нас, в силу обстоятельств времени они не могли открыто выражать в переписке своим мнения. Можно только предположить, как глубоки были их разговоры при нечастых встречах. Косвенное свидетельство — воспоминания вдовы о. Феодора, Наталии Николаевны. Прислушавшись как-то к одному из их бесконечных разговоров, она осознала вдруг, что ничего не понимает — на таком высоком интеллектуальном уровне шла беседа. Конечно, о. Павел знакомил своего ближайшего ленинградского друга со своими напечатанными и рукописными сочинениями, спрашивал его мнение о них. Сам о. Феодор также не прерывал в эти годы творческой деятельности, только она приняла теперь не научно-богословский или литературный, а чисто церковный характер. В 1920-е годы о. Феодор написал книгу «Литургика». О. Павел Флоренский, знакомый с нею, по свидетельству Б. Филиппова, назвал ее «непревзойденной». Согласитесь, что заслужить такой отзыв о. Павла было очень трудно.
Но особо важное значение для раскрытия нашей темы имеет сообщение того же Филиппова, что о. Павел был духовным сыном о. Феодора Андреева. Живший до войны в Ленинграде и хорошо знавший о. Феодора и его окружение, Филиппов пишет об этом недвусмысленно: «О. Феодор был духовным отцом старшего летами своего товарища по академии и друга о. Павла Флоренского». У нас нет оснований не доверять этому свидетельству. Таким образом, достаточно частые посещения Флоренским технических конференций в Ленинграде, как отметил в устной беседе о. Андроник Трубачев, получают после этого сообщения более глубокое объяснение. Кроме прочего, Филиппов привел также очень интересную оценку о. Феодора его «ближайшим другом»: «О. Павел Флоренский. . . открыто признавался всем, что о. Феодор неизмеримо выше его, о. Павла, как духовная личность и как религиоз-
ный писатель». Таким образом, несмотря на очевидную завышенность этой оценки, Андреев отнюдь не был для о. Павла только «учеником», как это считалось долгое время среди специалистов по наследию Флоренского.
Биография Ф. К. Андреева настолько неотделима в сознании читателей от жизни о. Павла Флоренского и их воззрения настолько близки, что о. Павлу долгое время приписывалось авторство нашумевшего в свое время доклада о демонических мотивах в творчестве А. Блока. Хотя этот доклад был впервые опубликован Бердяевым в 1931 г. на Западе как «принадлежащий покойному петроградскому священнику» и имеется еще ряд очень веских аргументов, как я недавно попытался доказать, в пользу авторства о. Феодора, он считался сочинением о. Павла ввиду несомненной близости идей автора взглядам известного богослова и почти полной безвестности разделявшего эти взгляды младшего друга.
Между тем, по мере нарастания давления со стороны властей, становилась все более напряженной обстановка и в самой Церкви. В 1927 г. вышла знаменитая декларация митрополита Сергия, провозглашавшая необходимость компромисса с советской властью. Эта декларация вызвала в церковной среде крайне противоречивое отношение. Ленинград стал центром «антисергианского» движения, получившего название «иосифлянства» (по имени митрополита Ленинградского Иосифа). Квартира Андреевых была «главным штабом» движения. Как пишет Филиппов, «один из умнейших церковных деятелей, о. Павел Флоренский, ближайший друг о. Феодора Андреева, — сначала был духовно близок к иосифлянам, но затем, по наблюдению многих, совсем отошел от них». Да и иосифляне, по словам Филиппова, «косились» на о. Павла за его сотрудничество с советской властью. Однако, по свидетельству дочерей о. Феодора, они выросли буквально в атмосфере преклонения перед личностью о. Павла Флоренского, авторитет которого в их семье всегда оставался незыблемым. Причина же его частичного расхождения с иосифлянами была в том, что их «антисергианство» не только таило в себе опасность неминуемого церковного раскола, но и приобретало все более отчетливые признаки политического, антисоветского движения, а о. Павел, как известно, принципиально воздерживался от участия в каких-либо акциях, нарушавших принцип лояльности к власти. Более тесные отношения были у Андреева в это время с жившим на нелегальном положении М. А. Новоселовым, «непримиримым на святоотеческом пути», как писал о нем еще до революции философ В. А. Кожевников. Булгаков, кстати, еще до революции отмечал, что на Ф. К. Андреева большее влияние оказывал М. А. Новоселов, нежели о. Павел. Однако правильнее, думается, будет сказать, что если в практических действиях о. Феодор был действительно ближе к Новоселову, то по своим взглядам, духовным ориентирам он, бесспорно, находился под сильнейшим влиянием о. Павла Флоренского.
Непримиримое отношение к курсу, избранному митрополитом Сергием, привело к тому, что иосифляне, не сумев переубедить владыку, «отложились» от крамольного, по их мнению, архипастыря. Не дерзая взять на себя оценку этого важнейшего в истории современной Русской православной Церкви (и по сей день не завершившегося) конфликта, отметим лишь тот очень важный факт, что текст ответа на Декларацию митр. Сергия от имени части ленинградского духовенства и мирян и текст самого «Отложения» писал о. Феодор, которого Филиппов называет «идейным возглавителем» всего движения. Иосифлянство было жестоко разгромлено, и подавляющее большинство его сторонников погибло в лагерях. Неудивительно, что в зарубежной православной Церкви иосифляне (в том числе и о. Феодор Андреев13)
прославлялись как новомученики-исповедники, отдавшие жизнь за веру. В советской же России иосифлянство считалось крайне реакционным церковным расколом «справа» (осуждаемым, наряду с расколом «слева» —обновленчеством), а в политическом отношении — монархическим контрреволюционным движением. Именно по этой причине так скудны сведения об о. Феодоре Андрееве. Ныне отношение у нас к иосифлянству постепенно меняется — нельзя не признать, что практически все участники этого движения сознательно шли на мученичество во имя веры. О. Феодор в 1927 и 1928 гг. дважды по несколько месяцев находился в заключении. Второй раз он вышел из тюрьмы уже тяжело больным, но до последних дней продолжал служение в храме Воскресения-на-крови. Перед кончиной в мае 1929 г., будучи уже тяжело больным, о. Феодор сказал Наталье Николаевне такие знаменательные слова: «Я все думаю о происшедших событиях и церковном расколе. И вот, проверяя себя перед лицом смерти, одно могу сказать — с тем умом и той душой, которые мне дал Господь, я иначе поступить не мог». . .
По многочисленным воспоминаниям современников, похороны пастыря-исповед-ника, ставшего символом стойкости в борьбе за чистоту Православия, приняли характер небывалой всенародной демонстрации. Похоронное шествие пришедших почтить память усопшего подвижника тянулось на много кварталов — от Храма Воскресения, где его отпевали, до Александро-Невской лавры. Кстати, чуть ли не на следующий день после кончины о. Феодора его снова приходили арестовывать.
После смерти о. Феодора его вдова побывала у Флоренских. В своих воспоминаниях она подробно описала встречу с о. Павлом. Он дал ей почитать свои воспоминания о встрече с вдовой А. М. Бухарева — как объясняет Наталья Николаевна, видимо, для утешения ее в скорби на примере стойкого поведения вдовы опального богослова после кончины мужа. Наталья Николаевна разделяла взгляды о. Феодора и уже после его кончины продолжала участвовать в деятельности иосифлян. В частности, она дважды на,вещала в ссылке митрополита Иосифа. В 1930 г. ее арестовали по делу «Всесоюзного центра Истинного Православия» (как известно, по тому же делу проходили А. Ф. Лосев и М. А. Новоселов). Благодаря ходатайствам М. В. Юдиной, вдова прот. Андреева была возвращена из казахстанской ссылки. Флоренский, как известно, хорошо знал Марию Вениаминовну и очень ценил ее исполнительское мастерство. В мемуарах Н. Н. Андреевой выразительно передан рассказ пианистки Флоренскому о том, как она через Горького вызволяла вдову о. Феодора из заключения. О своем духовнике М. В. Юдина впоследствии напишет: «Руководство покойного отца Феодора было поистине суровой школой; был он замечательным проповедником и, имея семью, — являлся человеком “не от мира сего” и весь пронизан был эсхатологическими чаяниями»14.
Таким образом, яркая личность о. Феодора Андреева приобретает в наши дни все более отчетливые очертания. Готовящийся к изданию сборник его сочинений и посвященных ему материалов должен окончательно вывести это имя из несправедливого забвения. Выявление рядом с о. Павлом Флоренским еще одной крупной личности, несомненно, поможет нам лучше разобраться в воззрениях выдающегося богослова-подвижника и узнать драгоценные подробности о его жизни.
В заключение хочется передать костромичам поклон от дочерей о. Феодора, Марии Федоровны Андреевой и Анны Федоровны Можанской.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Письма Ф. К. Андреева (о. Феодора) к о. Павлу Флоренскому. Рукопись // Архив семьи Флоренских.
2 Филиппов Б. А. Письмо еп. Иоанну Сан-Францисскому 25 мая 1948 г. —в публ.: Гол-лербах Е. А. К истории русской зарубежной литературы. Материалы из архива архиепископа Иоанна Сан-Францисского (Д. А. Шаховского). III. Из переписки с Б. А. Филипповым // Russian Studies. Ежеквартальник русской филологии и культуры. С.-Петербург. Т. II. 1996. №3. С. 323-327.
3 Юдина Мария. Лучи Божественной Любви. Литературное наследие. М.; СПб., 1999.
Фатеев В. А. От богословия к исповедничеству // Вера-Эск/м (Сыктывкар). 1998.
№304. С. 14-15; Фатеев В. А. Флоренский или Андреев? (Еще раз об авторстве доклада о Блоке, приписываемого о. Павлу Флоренскому) // Христианство и литература. Сб. 4. СПб.: Наука, 1999. С. 298-330.
5 Андреева Н. Н. Воспоминания об о. Павле Флоренском. Рукопись. Архив семьи Андреевых.
6 Глаголев С. С. Отзыв о кандидатской диссертации «Ю. Ф. Самарин как богослов и философ» // Богословский вестник. 1914. №1. С. 184-189.
7 Свящ. Павел Флоренский. Отзыв о кандидатской диссертации «Ю. Ф. Самарин как богослов и философ» // Богословский вестник. 1914. №1. С. 189-196.
8 Рекомендация на должность преподавателя систематической философии и логики // Богословский вестник. 1914. №3. С.153-155.
Магистерский диспут в Имп. Духовной Академии // Моск. ведомости. 1914. 21 мая.
10 Розанов В. В. Важные труды о Хомякове // Новое время. 1916. 12 окт. С. 5.
Тахо-Годи А. А. Из история создания и печатания рукописей А. Ф. Лосева // Лосев А. Ф. Имя. СПб., 1997. С. X.
12 Яснопольская (Ждан) В. Н. Воспоминания иосифлянки. Рукопись. Архив семьи Андреевых.
13 Исповедник Феодор Андреев // Новые мученики российские. Т. 2. Собрание материалов / Сост. протопресвитер М. Польский. Jordanville. 1957. С. 134-137.
14 Юдина Мария. Лучи Божественной Любви. С. 525.
Александров Николай Александрович (1893-1972) —преподаватель литературы, друг семьи Андреевых
Филиппов (наст. фам. Филистимский) Борис Андреевич (1905-1991) —издатель, литературовед, поэт. В 1944 г. эвакуировался в Германию
Флоренский Павел Александрович (1882-1937) —священник, богослов, ученый
