CC BY
45
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. IV, № 2
ощай, философия!
Ф. Т. МИХАИЛОВ
Преамбула
«История и философия науки» утверждается в реестре предметов, изучаемых в высшей школе. Пока в качестве замены философии при подготовке аспирантов к сдаче экзаменов кандидатского минимума. Но, как показывает практика некоторых факультетов и вузов, руководители которых привыкли первыми бежать впереди прогресса, в ближайшей перспективе этот предмет должен заменить курс философии и для студентов. Опустим сюжет о спорах в высших сферах, предшествовавших этому решению. Заинтересованные читатели могут познакомиться с логикой и аргументами сторон и без моей помощи, но и автор этих строк не так давно опубликовал статью «Образование и власть», в коей постарался популярно объяснить истинную природу данного нововведения, опираясь, в том числе, и на историю господства административного руководства высшим образованием при «социализме»1.
Все, что было тогда - понятно, хотя и не простительно. Ни ученые советы вузов, ни их ректоры, ни, тем более, абсолютно бесправные кафедры не имели права голоса при реше-
1 См.: Михайлов Ф. Т. Образование и власть // Вопросы философии. 2003. № 4. С. 31-47.
ни того, что студентам следует зучать в том или ином универ-ггете и институте. Даже про-пемные комиссии Министерст-1 высшего и среднего специ-1ьного образования СССР, ре-гая частные проблемы содер-ания профильных предметов, г осмеливались тронуть идео-эгических «накачек», без кото-ых не обходился ни один учеб-ый курс. Другое дело - ссго-ня! Либеральные реформы до-ши и до признания относи-;льной самостоятельности ву-зв. Правда, образовательные инистерства и их управы оста-ись, сохранив за собой право зсударственного контроля. Но е по либеральному принципу разрешено все то, что не за-рещено», а по нашему старому риндипу: «запрещено все то, го не разрешено».
А тем самым все как было, ж и осталось. Ибо не произво-ительные силы сами по себе редопределяют способ и харак-;р воспроизводства жизни че-овеческих общностей, а обще-гвенная форма, в которой они ызревают и упрочняются. В оссии она сохраняется более же трехсот лет: экономическое политическое господство чи-овничества, играющего своего ороля. Примеров много, но и ластная процедура замены кан-идатского минимума по фило-офии на минимум по истории и •илософии науки подтверждает менно это.
Формированию и постоянно-[у саморазвитию эмоциональ-о-интеллектуального настроя со-ержательной креативной мыс-
ли будущего естествоиспытателя, конструктора, инженера и врача как ничто другое способствует увлечение философией. А вводимый министерским ВАК'ом учебный предмет «История и философия науки» не заменяет, но отменяет философскую мысль как особую и целостную культуру, жизненно необходимую для будущих специалистов той или иной творческой деятельности. Глубоко убежден в том, что лучшей и наиболее основательной его критикой может стать «встречный» проект такого курса, способный продемонстрировать самую суть философской мысли , « ., при обращении к логике всеоб-щих форм, в которых историче-ски содержательно развивалась ¡»>;| современная наука.
Обоснование возможного про- |; екта предлагается на ваш суд. , ■!
Введение в предмет:
генезис научного познания
Этот раздел общего курса -наисущественнейший. Здесь следует поставить и обсудить непростые проблемы современной теоретической рефлексии на суть, структуру и задачи научного познания. Например, в какой степени вроде бы всеми признанный факт соподчинения ЦП® трех форм научной работы - £ фундаментальной, эксперимен-тальной и прикладной - пред- ® ставляег содержание и реальный "Ц* путь научного познания?
Зак. 939
81
1!
11
1
а
Ф
ш
Тут далеко не все ясно: с одной стороны, многовековый опыт, научный эксперимент, а затем и промышленное освоение фундаментальных научных открытий поставляют «материал» для моделирования найденных в опыте алгоритмов природы, постоянно подпитывая теоретическую мысль фундаменталистов своими каверзами. Но, с другой стороны, любой опыт человечества, любая практика столь же целенаправленно руководствуются пытливой, целеустремленной мыслью, как и научные эксперименты и та же промышленная эксплуатация теоретически обоснованных идей и формул. Но в мировой литературе науковедения и по сю пору господствует «здравая мысль»: вначале было дело, и именно дело есть интенция теоретической мысли и критерий ее истинности.
В этой логике и по сей день определяются места, цели и роли в научном познании и «абстрактного мышления» фундаменталистов, и «практического мышления» экспериментаторов и промышленных конструкторов. Они давно расписаны эмпириками в качестве задач себе довлеющих «подразделов» научной работы: фундаментальной науки, ее опытно-экспериментальной базы и прикладной ее участи, плотно слившейся с индустриальным производством. Обсуждение наличных функций каждой из них в лучшем случае закрепляет иллюзию продуктивного равенства их усилий в деле познания инвариантов и алгоритмов природных процессов.
Признание налично наблюдаемой, казалось бы, вполне натуральной их взаимосвязи воспроизводит стародавнюю (опять-таки эмпиристскую) формулу пути научной мысли. Ее суть, гласно или подсознательно признаваемая и до сего дня: в начале научного познания — обобщение фактов опыта, создающее интеллигибельное пространство идеальных объектов: от значений слов-терминов, знаков и символов особого метаязыка с его семантикой до формул математики и математической логики.
Фактически, именно эта максима была в центре споров эмпириков и рационалистов XVII -XVIII вв. Споров, «снятых» прозрениями Канта, Фихте, Гегеля, Маркса, с последующим разбродом идей у «философов жизни» и интуитивистов, прагматистов и феноменологов, что и завершилось Пирровой победой последних рационалистически мыслящих эмпиристов - неопозитивистов XX в. Потому и в науке о науке, и в истории науки продолжает доминировать максима: вначале было дело и делом же познание бытия завершается. Делом, понимаемым как внешняя предметность своекорыстных практик. Оно же оборачивается главной целью научного познания. И именно она, эта идея, готова обернуться ключом к предмету и к дидактике новой учебной дисциплины. Ведь ничем иным, кроме выборочных экскурсов в прошлое науки, профильной для вуза, не может быть представлена ее ре-
льная и противоречивая исто-ия. Чем и отметается многове-овая философская рефлексия а неустранимые противоречия ак логики эмпиризма, так и огики рационализма. Точнее, ой логики принятия, но не по-имания действительности, ко-орая приводит к разветвлению противопоставлению эмпи-изма и рационализма - спосо-ов теоретизирования, исходно ождественных друг другу в са-юм своем основании.
Эта максима науковедения, азалось бы, простое описание вершившегося пути научной [ысли, уже тем самым вполне остаточное в качестве основа-ия теории научного познания. 1а самом же деле, именно опи-ание того, что вроде бы было, ыло и есть, - всего лишь иллю-ия рационалистического эмпи-изма. И, кстати сказать, именно та иллюзия до сих пор служит снованием отрицания той роли обственно философской мыс-и, которую философия играла и грает на всем протяжении ре-льной, а не формально-научной стории этого пути. Потому-то с акой необыкновенной легко-тью министерским приказом згоняется философская мысль :з культуры высшего образованы2. А для среднего образова-:ия, усредненного и обезличен-
ного стараниями всех российских управителей, философия была и остается «persona поп grata».
При этом констатации прагматическим рассудком исторической роли и практического значения научных открытий исключают для будущих ученых возможность креативного сопереживания нежданного счастья - счастья озарения истиной, венчавшего высокое напряжение аффективно-рефлексивной мысли теоретиков-фундаменталистов. Окончательная же победа вековечной установки чиновных управленцев и их добровольных помощников из числа добившихся ученых степеней функционеров образования на сумму формальных знаний, умений и навыков готовится сегодня ориентацией государственной власти на служебно-прикладные функции науки при резком сокращении государственных дотаций на фундаментальные теоретические исследования. Чему способствует и признание прошлых министерских инициатив, таких, как единый государственный экзамен, формальные тесты и т. п. образовательные технологии конвейерного типа. И формальное образование так и будет победно вершить свой бал. Нам же оста-
Как тут не вспомнить и само начало истории властного управления бразованием России! В университете, учрежденном Петром Великим, сту-енты всех факультетов должны были вначале пройти полный курс фило-офского факультета. Однако вскоре первый же российский министр про-вещения в докладе на Высочайшее Имя решительно советовал убрать фи-ософию из числа университетских дисциплин, ибо «польза от нее омнительна, а вред несомненный».
111 "I
«I Dl Ч О
-е-
го
й ¿Й-«*
ж
■
и
а
Ч
Ш
•8-ю
ется пожалеть... американскую науку, лишаемую тем самым в близком будущем постоянной подпитки творчески мыслящими фундаменталистами, массово эмигрирующими из России.
Отсюда и задачи Введения в предлагаемый учебный курс.
Показать, что привычная «формула» пути научного познания приводит к неразрешимым парадоксам, а эмпирическое обобщение опыта первых шагов науки не «вписывалось» даже в пространственно кооперированное репродуктивное машинное производство XVIII в. Отсюда и еще одна задача: продемонстрировать и все нелепости этой «формулы» при современном органичном включении продуктивного научного и художественного труда в индустрию современного культуро- и наукоемкого «постиндустриального» производства. Ведь для его продукции всеобщей мерой труда служат не столько золото, драгоценные металлы и камни, сколько байты информации, добытые при непременной опоре на аффективно-творческую мысль чистых фундаменталистов.
И уже тем самым обосновать необходимость исторического подхода к исторически разным общественным и культурным всеобщим формам и канонам освоения Бытия: к родовым, мифологическим, художественным, религиозным и теоретическим (научным) формам и способам в него «вчувствования» и
его осмысливания. Только такой подход позволит нам открыть причины и суть исторических переходов от одного типа (и соответствующих ему форм) осмысления Бытия к другим, вплоть до самых современных их трансформаций. Он же способен окончательно развенчать иллюзию натурального взаимодействия фундаментальной научной теории и практик ее, представив и утвердив историческое по методу, фундаментально-теоретическое по содержанию, в сущности своей - философское обоснование истинного пути научного познания. Что и обеспечит теоретическое понимание сути фундаментальной его сферы и ее роли в научном познании, разрешая неверно поставленный сакраментальный вопрос: слово или дело служит началом и основанием всех научных открытий? От чего, как сие ни странно на первый взгляд, зависит и понимание единства и отличия таких общественных форм воспроизводства культуры, как естественнонаучная и гуманитарная3.
Такое Введение можно смело считать прямым обращением к высокой философской культуре, без чего весь новый курс автоматически скатывается в предметность и дидактику формального образования. Но это же Введение должно обосновать тот факт, что история творческого разрешения противоречий в априорных постулатах тео-
Более подробному обоснованию такого подхода посвящены первые пять глав кн.: Михайлов Ф. Т. Самоопределение культуры. М., 2003.
ш есть органичная часть фун-шенгальной теории общего че-звековедения. И обратная стожа его: фундаментальные тео-ш общего человековедения ;ть органичная часть истории элыыой, а следовательно, фун-шентальной науки. Что предлагает примерно такое Строеве Введения.
. Мир человека, не знавшего
теории
Сотни тысяч лет осваивали редки современного человека зои новые (не животные) спо-эбы и средства родового, а за-:м и общинного бытия. Непре-ывное воспроизводство их жиз-едеятельности обеспечивалось бщностью целесообразных и роизвольных действий4. Субъ-стивная (психологическая) мо-авация каждого поведенческо-э события в процессе их совме-гно-разделенного взаимодейст-ия формировалась и осуществилась при переживании чувст-енных образов общей цели. |ти образы овнешненно пред-гавали перед каждым индиви-ом внешними5 образами аф-1ективно-смысловой организа-ии поведения и в интимно оловой сфере общения, и при гыскивании и собирании пи-
щевых и прочих средств жизни. Затем - возможно, что и через сотни тысяч лет - при выделке первых ритуально заданных к воспроизводству орудий охоты и вооруженных столкновениях и т. п. .
Первый и главный предмет аффективно-целенаправленного осмысления - это традиционные способы и правила взаимодействия, нравы и обычаи, бережно хранимые поколениями, органично включавшие в себя... весь так называемый объективный мир, представавший перед людьми палеолита образами ритуала их собственной жизни. Это - все способы и природные средства родовых обрядов (инициации и других), табулированные знаковые, «изъятые» из окружающих условий жизни реалии родовых отношений и образы-знаки возрастных и половых особенностей самих людей. Тем самым - это и явления природы, включенные в родовые отношения в качестве самое жизнь обеспечивающих активных ее «участников». И все это вместе и порознь было единым предметом их субъективного переживания и понимания, непрерывно возрождаемым ритуалом. Ни теории, ни ее предмета здесь нет и в помине.
« >'1 «Л:,
№
4 Иначе они не были бы людьми, ибо способ жизни человека тем и от-ичается от остальных форм и способов жизни как таковой.
5 Они же субъективные, трансцендентальные, если по Канту.
6 Орудия труда в собственном смысле слова. См.: Мамфорд Л. Миф [ашины. Техника и развитие человечества. М., 2001. 408 с.
а
ее
©
-е-
Я
а ч ф
-9-
т
" Необходимое пояснение:
Первый пример демонстративной развертки содержательно-исторического обоснования нового учебного предмета -«История и философия науки», должен тут же вызвать недоумение: автор прокламировал свое Введение в этот курс как «обращение к высокой культуре философской мысли». Но в конспекте первой темы нет ничего похожего на философские обобщения, а из привычных категорий философии использована лишь одна - объективный мир. Да и то в самом обыденном ее смысле. Отсюда и вполне законный вопрос...
Вопрос: какую же роль играет философия в логике Введения?
Ответ: философских обобщений, как и подведения исторических событий и тенденций под ту или иную кем-то излюбленную философскую категорию, так часто выдаваемых за труд философской мысли, здесь нет, да и дальше не будет...
Во-первых, потому, что философская мысль не «обобщает» ничего нефилософского - ни самих по себе исторических фактов и тенденций, ни открытий в естествознании, ни эпохальных событий в эстетической культуре. Как математика не «обобщает» ничего нематематического, логика - нелогического, физика - нефизического. Да и собственное их дело совсем не в обобщении фактов и тенденций, как это до сих пор представляется эмпиристски ориентированным науковедам. А в чем? Это и
предстоит показать и доказать предлагаемому курсу. Ибо и у философии был, есть и всегда будет свой собственный предмет, полагаемый для мысленного преображения и всеобщего понимания. Он столь же особый, как и предметы математики, логики, физики и т. д., хотя, как и они, ни от чего иного не обособленный. И предавать этот ее предмет за чечевичную похлебку сциентизма... есть тьма охотников - я не из их числа. (Так у поэта!)
Во-вторых, во Ведении к курсу потому не будет «философских обобщений», что в мыслимую предметность философской мысли себя сами включают все исторически возникающие формы, средства и способы качественной (смысловой) меры реальности мира и реалий человеческого бытия, осмысливаемых людьми. Это меры и «классические», и актуально современные - «постклассические». Их обобщать не надо -они всеобщи по самой природе своей. Примеров креативного осмысления этих мер не перечесть, ибо придется тогда вспомнить досократиков и Платона, Аристотеля и всех за ними философствовавших - вплоть до «Науки логики» и «Лекций по истории философии» Г. В. Ф. Гегеля. А затем нельзя будет забыть и всех философов XIX и XX вв. Даже философы постклассической эпохи и эпохи постмодерна осмысливали именно эти меры мыслимого бытия. И именно этот предмет философской мысли, образованный еди-
ной логикои содержательного взаимоопределения мер (форм) мыслимости мира Бытия, умели впечатляюще доказывать своими трудами и наши замечательные философы и философски мыслящие создатели новой предметности культуры теоретической мысли. Особо выделю своих любимых: Сергея Николаевича Трубецкого, Михаила Михайловича Бахтина, Густава Густавовича Шпета, Льва Семеновича Выготского7 и, конечно же, - Алексея Федоровича Лосева.
И точно так же, как предмет математики - не что иное, как исторически формирующийся и логически единый строй количественных мер простирания и дления мира Бытия, так и предмет философской мысли - это исторически формирующийся и логически единый строй смысловых (качественных) мер мыслимости реально сущего. Мир бытия способен осознаваться нами исключительно в смысловых мерах его мыслимости. Само возникновение собственно теоретической деятельности, в частности, математики и механики, обязано креативному осмыслению количественных
мер: число, точка и линия, фигура и плоскость, тело, его вес и объем, расстояние (путь) и скорость. Но всеобщая их суть выявляла себя лишь в едином потоке выделения для осмысления всеобщих же качественных мер мыслимого: Бытие и Небытие, Вечное и Преходящее, Начало и Сущее, Покой и Движение, Единое и Многое (множество) и т. д. Но тут я сам отступил от исторического определения их всеобщности, ибо она восторжествует через многие тысячи лет господства родового и общинного уклада человеческой жизни...
Вернемся же в историю. * * *
Мир человека, не знавшего теории, - это и аффективно-осмысленный традиционный уклад родовой жизни, и сакра-лизованные меры жизни первых народов в мифе своей истории, и астральные мифы социальной стратификации огосударствивших себя народов, а затем и всеобщие каноны идеологизации жестокой борьбы частных интересов в индустриальных цивилизациях.
Но, подчеркиваю, это уже не просто исторические факты или
1н
ШЧ р
ш
7 Важно отметить, что Л. С. Выготский, начиная чуть ли не с первых трудов своих и кончая последними статьями, работал исключительно над всеобщим смыслом и логикой фундаментальных понятий психологии. Он прошел путь от глубокой критики натурализма и идеализма в психологии, показав бесперспективность постоянного колебания ее классиков между «натурой» и «культурой», объяснявших природу человеческой психики либо телесностью мира и человека, либо изначально идеальной субъективностью его души. Сам же строил единый теоретический концепт телесности духа и духовности человеческой телесности, осознанно обращаясь к единой субстанции Бытия у Спинозы.
а
ЕС ф
■8-<0
а ф
■е-<0
кем-то замеченные и за научный факт спешно признанные тенденции их трансформации в событийные процессы8, а исторически объективные формы и способы их представления и осмысления во всеобщих (качественных и количественных) мерах осмысливаемого исторического процесса. Обоснование всеобщности этих мер, их взаимопорождения - есть не что иное, как философская рефлексия на постулаты исторического мышления. Естественно, что при этом сами исторические факты и тенденции необходимы, прежде всего, философски мыслящим историкам для рефлексии над канонами и концептами их осмысливания в качестве первого предмета своей фундаментальной теории. И необходимы им эти реальные формы со-бытия людей не как сами по себе эмпирические факты, но как всеобщие категории (формы и средства) осмысления действительно реальных фактов истории.
Так, род, родовая община, родовой ритуал со всеми его тотемами и табу — это мысленные определения всеобщего смысла всех тех особенных, разнообразных, друг на друга не всегда похожих сил, способов и средств жизни «доисторического» человека. Определения, необходимые историку для понимания реального основания сохранения и воспроизводства самой физической жизни людей
до неолита и в самом его начале. Род, ритуал и т. д. есть не что иное, как всеобщая, длящая себя и во всей дальнейшей истории форма (канон, концепт) осмысления реалий не только древнейшего, но и более позднего времени. Это интеллигибельные средства теоретически фундаментального осознания истории. Во всем подобные точке, прямой, треугольнику и окружности геометра, изучающего не что иное, как смыслы интеллигибельных мер простирания Бытия.
Кстати сказать, дело философии как раз в том и заключается, чтобы превращать интеллигибельные средства качественных и количественных мер себя познающей мысли в категории фундаментально-теоретического осмысления динамичного тождества человеческого бытия в мире и мира бытия в человеческом сознании. Прежде всего, это определения исторических форм общности людей, формирующих их сознание постольку, поскольку сами эти формы стихийно создаются их сознательной (в принципе) деятельностью. Но и для науки истории это не менее существенно и важно. Ибо только в логике всеобщих категорий - определений поворотных пунктов самой реальной истории - исторические события предстают перед историком во всей его исторической целостности. Т. е. со всеми друг с другом сталкиваю-
Иными словами - эмпирические интерпретации фактов протекшей истории.
щимися страстями людей, с осо-5ыми целями их практической оорьбы за выживание своих общностей и каждого их живого, свою жизнь отстаивающего индивида. Каноны образов и смыслов, в которых рождались и укоренялись страстность и обыденность «исключающих» друг друга и друг друга же порождающих человеческих целей, владевших сознанием масс и индивидов, образуют разные формы осознания людьми своего бытия в мире и мира бытия в их сознании. Это - каноны обыденных аффективно смысловых предпочтений и способов целе-полагания, формы и каноны «народной мудрости» в ее практическом, эмоциональном (художественном), политическом и прочих проявлениях. Это каноны ритуала, каноны мифа, религии, искусства, идеологии, и... теории par excellence.
Что как раз и должен демонстрировать первый раздел Введения. Предметность гак называемого «доисторического бытия» человечества полагается и мыслится здесь во всеобщих категориях (мерах мыслимого). Таких, например, как «общность», «род», «ритуал», «труд», «образ, символ и знак», «динамичное тождество интер- и ин-трасубъективности» (всеобщей формулы осмысления людьми своего бытия) и многие другие, требующие сами по себе осмысления исторически особой меры их всеобщности. Здесь же - «целесообразность и произвольность», «цель», «совместно-раз-деленное действие», «взаимо-
действие», «субъективное - объективное», «субъект и предмет действия» и др.
И только в этих мерах мыс-лимости далекого прошлого (далекого ли? прошлого ли?) перед изучающим историю теоретического (научного) познания человеком предстанут те Начала, тот Предмет теоретической работы, которые и по сей день определяют се цели, средства и способы познания объективного мира.
Говоря о мире человека, не знавшего теории, я бы добавил, что данный раздел философии науки непосредственно связан с опытом гуманитарных и социальных наук, изучавших этот период жизни человечества: палеоантропологией, историей общественной психологии, психолингвистикой, а также с исторической эволюцией этих наук. Иначе рассмотрение висит в воздухе и дисгармонирует с изначальной задачей - говорить о философии и истории науки (пусть гуманитарной в данном случае).
2. Мир постнеолитического человека
Формы человеческих общностей, населявших Африку и Азию в исторические эпохи, приближавшиеся к Античности, принято называть качественной мерой новых общностей - народами. От родовых и племенных общностей они отличаются радикально.
Во-первых, они объединяют большие массы людей, занятых
!Л
НИ,
,¡.¡1
а ч ф
■е-
ш
а «с ф
■е-
т
разными видами общественно-разделенного труда, воспроизводящего эти общности как нечто целое. Теперь это: народы-земледельцы - отдельно, народы-скотоводы - отдельно. При этом внутри каждого из них возникают и другие обособленные группы, чьим общественно значимым трудом становятся разные виды ремесла. А также -особые вооруженные группы, труд которых - охрана земли, скота, жилищ, самой жизни их владельцев. Эти же группы используются и как средство захвата чужой земли, чужого скота и подавления внутренних возмущений, неизбежных со стороны тех, чей труд используется принудительно. Ритуалы родовых и племенных общин, слившихся в эти новые общности, до того были и главным способом их воспроизводства, и формой их самоосознания, в предметности которого отождествлялись родовая и природная чувственность. В новой общности они, если и сохранялись, то лишь в виде реликтовых элементов мифологизации и поэтизации исторической памяти народов о бурных событиях их возникновения и укоренения среди других общностей. При этом их чувственная плоть и в этом преображенном виде сохранялась, питая воображение и фантазию мифотворцев, вплетаясь в смыс-
лонесущую, смыслорождающую чувственность - в эстетическую образность и тональность чувст-венно-осмысляемой реальности мира их бытия, мифологически преображаемого.
Во-вторых (и это для нашей цели главное), здесь впервые появилось еще одно разделение общественного труда как деятельности, от которой зависит существование народа. А именно: его разделение на труд продуктивный и труд репродуктивный.
Замечу мимоходом, что всякое общественное разделение труда имеет одну причину, которая затем воспроизводит и сохраняет себя структурой возникшей формы общности, - это стихийное выделение и усиление общественной значимости организационных функций той или иной общественно необходимой деятельности, а следовательно, и общественной роли группы, эту деятельность обеспечивающей. Так на этапе формирования таких больших общностей, какими стали народы уходящего в историю неолита, себя окончательно изжило «на все века» ритуально заданное управление старейшинами и вождями всей жизнью родовых общин9.
Все изменилось со времени социального (уже социального!) обособления от всей народной массы привилегированных групп, изначально бывших ор-
Не останавливаюсь на реликтовых формах этих общностей в Новое и Новейшее время - это тема интереснейшая, но особая, способная увести нас от древней истории. К ней придется вернуться при категориальном анализе этих исторических времен.
анизационным центром - цен-ром сил, объединявших общи-ы в новую общность. Их особое положение обеспечивалось, затем неуклонно поддерживаюсь и насилием, и харизмой вторитарности, создаваемой и тсореняемой мифологизацией ознания масс. Все прочие груп-[ы, образованные небольшими ющностями, реально различас-1ыми по происхождению и по фактическим функциям в этой ювой большой общности, попади под управление первой. /правление, обеспечиваемое от-)ядами не только послушных ей, ю и вооруженных людей. Так юявляегся власть - новая категория бытия людей и новая категория, новая мера осмыслен-юсти их объективного положе-гия по отношению друг к другу. Вот тут-то и встает наш главный ¿опрос - вопрос о предмете вла-:тной управленческой деятельности! Это предмет особый, до гого небывалый.
Управление человеческим грудом, человеческой деятельностью, выделившееся в особую задачу, становится еще одной общественно необходимой работой. Ее предметом - особым предметом целесообразного и произвольного преображения -служит не земля, не скот, не орудия и, как сие ни странно на первый взгляд, даже не сами живые, живущие для себя люди. Ведь теперь общественно потребная цель их труда не задается ритуалом, традицией или стечением обстоятельств, хотя все
это и имеет отношение к формированию образа цели. Но образ цели будущей деятельности подчиненных людей должен сложиться у «активистов» касты правителей вместе с предварительным мысленным решением многих практических задач. Среди них и таких, как выбор способа и расчет меры средств, необходимых для достижения им потребной цели.
Тем, кто управляет исполнительским трудом, приходится принимать во внимание, более того - рассчитывать, и размеры земельных участков, и количество скота, орудий, людей, и время исполнения приказа. Успех и продуктивность его исполнения напрямую зависит от определения образа цели и точности расчета сил, необходимых для ее достижения. Физически существующие люди, пространства их будущей работы, все ее средства и способы теряют при этом свои чувственно реальные очертания. Они оборачиваются в акте мысленного цслеполага-ния своим чистым смыслом, задаваемым искомым образом результата - образом мысленно полагаемой цели. И именно эта работа, задающая творческим преображением смыслообразов целеполагания, становится первой и наиважнейшей формой продуктивного труда.
По отношению к ней труд живых исполнителей, тем более, 5 подневольный, да и просто раб- ® ский, - это и есть репродуктив-ный труд. При любом успехе его ^
нельзя назвать продуктивным (творческим), ибо продуктивная его часть обеспечивается трудом управленческим. Так появляется еще одна парная категория исторического мышления, еще одна качественная мера осмысливаемой исторической реальности. Рефлексивное включение се в средства фундаментальной теории общего человековедения и его «подразделов» - это и есть дело философской мысли. Ибо с помощью этих категорий осмысливается проблема, скрытая в постулате философии, - проблема противоречия в динамичном тождестве бытия (небытия) человека в Мире и бытия (небытия) мира в Человеке.
Таким образом в самой объективно текущей истории образуется и тождество новых, казалось бы, друг другу противостоящих, противоположных категорий: идеального и реального, коим при рефлексии на их противоречивую суть предстоит стать и философскими категориями - категориями собственно теоретического мышления. Идеальное в историческом бытии столь же реально, как и любой иной наиреальнейший предмет осмысления, ибо его истинное бытие в успешной или не успешной, но практической, если хотите - физической, его
реализации, полагаемой целью. А реальное - живые люди, физически существующие средства труда, физическое простирание его и дление - неизбывно идеально, поскольку все это само возможно исключительно как осмысленное, осуществляемое целесообразно и произвольно. Идеальное (смыслообразное, субъективное) полагание людьми своего природного бытия невозможно извлечь из их чисто телесного, физического бытия. Оно есть феномен их ментально-практической взаимосвязи и взаимозависимости их друг от друга, реально существующих лишь за счет своей целесообразной, произвольной, осмысленной деятельности. Поэтому идеальное невозможно противопоставить физическому их
бытию как некую иную суб-
10
станцию .
И только философски, а не натуралистически, не эмпирически мыслящий историк сможет проследить во всей дальнейшей истории человечества, постоянно ставящей Человека на грань небытия, какую историческую роль играют эти категории, как в физическом осуществлении этого трагического процесса, так и в теоретическом его осознании. Именно они окажутся тогда
а
ф
■8-(О
10 Иными словами, живое их бытие, оставаясь реальным, не подводится теоретиком под ту или иную изобретенную им категорию. В том числе и под категорию идеального. Реальная идеальность их бытия - это само их физическое существование, возможное лишь как осуществление совокупных человеческих целей, субъективных мотивов осмысленного поведения людей. В истории человечества царствует Спиноза, а не Декарт!
;дством познания, адекват-;м самому бытию людей, дь, повторю еще раз, истинно шософские категории - не эретиками изобретенные, ис-сственные идеальные объекты : теории, а категории самой тории - всеобщие в своей ис-|рической истинности вполне :альные формы жизни людей.
И последнее следствие из сазанного: для управленческо-) продуктивного (творческого) зуда, а с той поры для любого родуктивного труда на все ве-а, в предметность целеполага-ия, а, тем самым, мысленного реобразования решаемых за-,ач, вошли как нечто наиваж-[ейшес качественные и количе-твенные меры их осмысливаемых условий.
Только следует заметить, что 1 до того сами эти меры в тече-гие многих тысячелетий успешно организовывали осмысленные поступки людей. Это, простите за напоминание, именно здесь необходимое: количественные меры величины реального дления и простирания физического бытия людей и всех его объективных условий (больше и меньше, ближе и дальше, выше и ниже и т. д.). Ту же роль в глубокой древности играли и качественные меры продуктивного
смысла каждого действия: причина и действие, существенное и несущественное, случайное и необходимое и т. д. Столь же древними были и искусственные средства сравнения величин -числа: столько-то шагов, локтей, дней, ночей, лун и т. д. Да и другие умозрительно накладываемые на пространство жизни средства и формы его осмысления - линии, образующие прямую, окружность и все другие фигуры, движениями глаз «рисуемые» на реальном пространстве, исправно служили целесообразной и произвольной деятельности людей, обеспечивающей само их существование.
Но только продуктивная деятельность управления превратила все эти меры в особый предмет творческого преображения для понимания и более эффективного использования11. В касте правителей и близких к ним участников планирования будущих работ выделяется группа людей, вначале незаметная своей особостью. Выделяется именно тем, что для них собственные свойства количественных и качественных мер мыслимого мира становятся предметом познающего преобразования. Само это дело оказалось объективно необходимым и
11 Так дальше все и шло. От самых простых мер: это не то, что другое, не то его качество, не то количество, это дление всего сущего (время), его простирание (пространство), оно мыслится по его сущности, что отлично от осознания ее выявлений, это Бытие и Небытие и т. д. И так до самых современных и сложных мер мыслимости Бытия: интел- Ч лигибельность и феноменальность осмысливаемого бытия, динамичное тождество интерсубъективности и интрасубъективности аффективно мыслимого и т. д.
ф ■е-
я
а с!
Ф
"О"
т
&
I
весьма продуктивным в практическом смысле. Планирование военных действий, работа на громадных земельных пространствах, ориентация в море вдали от берегов и т. п. приобретало важнейший практический смысл и значительную интенсивность, что и потребовало познания и совершенствования средств их меры.
Предметом пытливого преображения для понимания не случайно стали средства измерения пространства и времени, позволяющие продуктивной мысли быстро и точно руководить, планировать, творить правила и государственные законы, убеждать в необходимости их вольного и подневольного исполнения, отправлять религиозные культы и т. д. Чему поспособствовало изобретение относительно легко создаваемых и умножаемых средств письменности. (Считаю при этом необходимым обратить особое внимание на поистине революционную роль в формировании и развитии эпохальных культур фундаментально новых средств фиксации словесной, музыкальной и изобразительной речи - от наскальной живописи и письменности, до электронной глобальной сети личностного общения.)
Появление столь необычного предмета целесообразного преображения для понимания и было первым, но и во все века работающим революционным шагом в истории человечества. Появилась особая деятельность со своим особым предметом -деятельность теоретическая!
Именно та продуктивная практика мысли, которая историей своего развития через разветвление своей предметности станет называться философией, математикой, искусством, богословием, науками о природе, человеке и обществе и т. п. со всеми их «подразделениями» и отдельными формами. И, кстати сказать, только с появлением этой особой деятельности возникли, а затем и предельно обострились противоречия в осмыслении динамичного тождества реального и идеального. Таким образом, история науки -это история творческого преображения для понимания интеллигибельных средств осмысливания реальности бытия.
Здесь трудно обойтись без разговора о роли развитых наук, изучающих данный период жизни человека, и о философском осмыслении их предмета, методов и результатов. В пику тем, кто начинает курс истории науки с математики и естествознания, в данном случае важно показать, что в этом курсе приходится начинать с обращения к так называемым гуманитарным наукам, поскольку в их предмет включается проблема происхождения теории. В том числе и проблема предмета и логики естествознания, исторически и много позже сформировавшего себя в отдельную отрасль познания.
Известен тезис И. Канта: наука настолько наука, насколько она овладела математикой. XX век непререкаемо подтвердил этот его тезис. Ведь именно фундаментальные естественные
прощай, философия!
науки радикально изменили экономическое и социальное основание современных цивилизаций благодаря промышленному применению в индустрии открытых ими формул законов бытия природы. Открыли они их, радикально математизировав наличный арсенал средств осмысления своих предметов, совершив в результате подлинные революции в видении и понимании глубинных и противоречивых природных процессов. В эм-пиристской науке о науке это называется «математическим моделированием» наличных и предполагаемых объективных событий в изучаемых природных явлениях.
Подлинным же началом этой революции было радикальное преображение математиками самой математики - ее фундаментальных постулатов. Тем самым логики математики и математической логики. Что для эмпири-сгского мышления факт исключительный и необъяснимый. Объясняет его история математики и механики, астрономии и алхимии, а основанием понимания их «объяснений» служит история логики и... философии.
Математика (теория чисел и геометрия), классическая механика и, казалось бы, в наблюдениях и обобщениях рождавшаяся небулярная механика начинались как исследовательское преображение свойств, изна-
чально присущих интеллигибельным, традиционно-эмпи-рическим мерам простирания и дления (пространства-времени) осмысливаемого единого бытия природы и людей, для нужд человеческих целесообразно и произвольно преобразуемого.
В природе нет ни величин, ни чисел, ни геометрических линий, плоскостей и фигур, а тем самым - и параллелей, меридианов, параллаксов, угловых градусов и механических средств и способов, созданных на их основе. «Бесконечно малые» - это не только дифференциальное и интегральное исчисление, но, задолго до него - апории Зенона, открывшего, что ' ^ между двумя ближайшими точ- > ,, ками на прямой или кривой ли-нии можно вместить бесконеч- ' ное количество точек. Не умно- ||| жая примеров (их можно найти |||| в моей упомянугой уже книжке || «Самоопределение культуры»), I скажу сразу: не далеко бы мы |!| ушли от неолита, если бы еги- | петские жрецы и древние муд- ||| репы Античности не занялись 1 всерьез этой чисто умственной || || «игрой в бисер». Человечество й
до сих пор считало бы Землю I I плоской, морские просторы ели- I вались бы с краями опрокинутого на нее твердого купола неба, а каждый народ продолжал бы I считать себя избранным и един- I 1 ственным носителем благодати I
и истины12. цщ
Правда, неолитическое самосознание большинства современных человеческих общностей изменилось не столь радикально, как теоретическое осознание природы. То ли потому, что логика человековедения не пронизана математикой, но вернее то, что философское преображение смысловых мер смыслотворчества в мышлении, познающем историю людей, тотально ограничено идеологией.
а ч
ф
-е-
(О
л
^ Гг Ф. Т. МИХАЙЛОВ
а ч
ф -0-
ю
Дело логиков истории теоретической деятельности (не только «естественной») - восстанавливать шаг за шагом рождение в каждой науке новых интеллигибельных мер мыслимого бытия в ключевых точках преображения старых. Математика первой подает нам пример разрешения логических противоречий, скрывавшихся в ее постулатах, принятых ранее как непогрешимых. Но и современная механика ведет себя точно так же, как и при Архимеде, как при Кеплере и Галилее. Что ищет она в космологии, превратив ее в астрофизику? Органичную часть своей фундаментальности. Чего она добивается своими захватывающими дух экспериментами в реальном Космосе? В космических лабораториях'3, непрерывно зондирующих объекты расширяющейся Вселенной, на миллиарды световых лет удаленных от Земли, современная механика ищет подтверждения своим чисто математическим преобразованиям новоклассических противоречивых уравнений. Генетика, рожденная не на огородных грядках Менделя, а на кончике его пера, химия, расчетом рождающая вещества, невозможные для стихийных преобразований природы...
Да, они радикально изменили наш Мир, но не менее убедительно и радикально доказали Человеку, что изобретенные им в страшно далеком прошлом средства, способы и для всех обязательные формы осмысли-
вания Мира - главная, ведущая, все остальное определяющая сила его жизни. Сила его, Человека (человечества). Что, тем самым, любое дело его, любой его научный эксперимент есть не что иное, как мыслимое дело и мыслимый эксперимент. Независимо от того, продуктивное, успешное ли это дело, удачной или неудачной оказалась эта мысль. И опыт не предшествует пытливой мысли ученого, но и ученая мысль не отвлечена от всего чувственного опыта человечества и профессионального опыта науки. Идеальное есть реальность плана, реальность цели и желанной перспективы осуществления в бытии, а реальное бытие всех форм практической жизни людей есть удачное или неудачное осуществление (реализация) цели как мыслимого идеала.
Поэтому не чужды ученым-фундаменталистам и проблемы, волнующие все остальное, хотя и не столь умудренное человечество. Не чужды настолько, что и они забывают о математике и квантовой механике, следя за конструкторскими решениями средств космического зондирования, за их полетами на Марс и за пределы Солнечной системы. «Эй, ну что там, на Марсе?!» -разве это не крик и их души?
И все же не он вдохновлял их на решение чисто математических задач, от чего зависела смысловая, качественная интерпретация мер физической реальности, мыслимой пока еще
На их создание работает вся индустрия планеты.
со всеми ее неразрешимыми противоречиями. Не до Марса и Космоса было им тогда, когда на их глазах рушилась мыслимая Вселенная: свет оборачивался то волновым колебанием невозможной сверхплотной среды, заполнившей мироздание, то потоком частиц-корпускул, несводимых ни к атомам, ни, тем более, к молекулам. И тот же свет, мыслимый как математическая проблема, в результате интерпретации преобразований тех и других уравнений оказывался кентавром, сочетающим в себе несочетаемое - и волновую природу и корпускулярную.
Вот как определил свое дело ученый, сделавший не одно поистине фундаментальное открытие в теоретической физике. Мне посчастливилось познакомиться с ним в 1960 г.14 «Откровенно говоря, - сказал он, - я мало, что понимаю в физике, так сказать, натуральной. Почти ничего - в устройстве приборов, ловящих потоки протонов и прочих микрочастиц. Принцип их работы, естественно, знаю: мне его объясняют физики-экспериментаторы. За математикой моей, пока я ею занят, я не вижу физических сил и явлений. Они начинают проступать в моем сознании, когда я подставляю моим условным знакам их ранее и не мной принятое значение: скорость, время, путь, заряд и т. п. С другой стороны, когда я в математическом угаре
осознаю нелепость физической интерпретации полученной формулы (реальную или мнимую -это покажут новые преобразования), то ищу возможность более радикальных преобразований моих уравнений».
Нет, милостивые государи и милостивые государыни! Нет в науках о природе лоскутного одеяла идей, подсказанных опытом и экспериментом. Нет и поэтажной стратификации теории, опыта (эксперимента) и практики. Научная теория - это продуктивная работа логики преображения всех интеллигибельных средств, с помощью которых задаются постулаты теории, рождаются из них теоремы и схолии, разрешаются время от времени скрытые в них противоречия. Что, в свою очередь, приводит к расширению и преобразованию ее постулатов, позволяющих сформулировать новые теоремы и вытекающие из них умозрительные гипотезы. Она же требует для себя и порождает мысленные эксперименты над гипотетическими идеями, продолжающиеся в том же качестве мысленности в материале лабораторного опыта и технического - конструкторского и промышленного использования формул теории. Ее продуктивность (идеальность), реализуемая в реальной, репродуктивной и продуктивной (инженерные изобретения!) работе, образует нерасчлененное един-
щ
1Ш
Он давно уже ушел из жизни и не может подтвердить верность моей памяти нашему долгому разговору в санатории «Узкое». Потому и не называю имени, известного всем физикам мира сего.
а
г
€■ л
и
7 Зак. 939
т
«ЙЬ
т*
II
«V
I «.(!
РИ'
& i *р>
№
I !
f it
а ч
ф ■&
ю
&
ство самой основы человеческого бытия. Основы бытия Человека в мире и бытия Мира в человеке.
Это-то и следует доказать во Введении к новому учебному предмету, коль скоро он непродуманно введен в программы подготовки аспирантов к кандидатским экзаменам. Но в этом случае - как аподиктически необходимое продолжение логики Введения - ее Начало и реализация в самоопределении Теории должны раскрываться на примере изучения истории логики идей ведущего в вузе учебного предмета. Иными словами, на истории, начавшейся с превращения качественных и количественных мер Бытия в предмет особой деятельности, а именно - теоретической. Первый и главный, истинно философский вопрос курса: как возможна теория вообще, а тем самым и особо - теоретическая база данного предмета?
Или, чуть иначе: как теоретическая деятельность стала исторически возможной в качестве обособившейся, требующей специальной подготовки и особых способностей от своих субъектов? Но отнюдь не вопрос: что есть теория вообще? Ибо, как правило (сегодня - как закон), под теорией подразумевается компендиум наличных, устойчиво работающих способов и средств поискового преобразования сложившихся структур и функций готовой теории каждой особенной сферы Бытия, практикой выделенной для осмысления. Этот бесперспективный для
подлинной «науки о науке» ответ на наш вопрос - типичный образчик эмпиристского мышления, рожденный убеждением, что сущность любого фрагмента Бытия, таким способом осмысливаемого, открывается описанием его наличного «устройства». При этом время развития интересующих теоретика процессов проецируется на мыслимое пространство их свершившихся превращений. И ответ на вопрос «как сами эти события оказались возможны?» замещается констатацией их смены, причина которой внутри них: предшествующее событие порождает последовавшее за ней. Так и при обращении к истории торжествует тот же эмпирист-ский каузализм, который в ней и искали.
Школьников (да и студентов) знакомят под видом начала истории наук с древними текстами, в которых запечатлены знания полулегендарных мудрецов о мерах пространства и времени, а с их помощью они узнают и о причинах естественных событий. Это ли не Начала и Предмет возникавшей естественной науки! Вот и тех, кого принято считать первыми философами античной Греции, - Фа-леса, Анаксимандра, Анаксиме-на, а вслед за ними и Гераклита, и Эмпедокла с Анаксагором упрямо называют натурфилософами. Философами - потому, что они искали materia prima - пер-воматерию в качестве Начала всей телесности Бытия, разнообразные лики которой образуют весь видимый нами Мир.
Натуралистами - потому, что все субъективно страстное, мыслящее и волящее они вроде бы старались вывести из натурально зримых природных начал: из воды, воздуха, огня, земли и даже из нечто совершенно неопределенного (апейрон Анаксимандра). Но на самом деле в этих определениях древних мыслителей нет ни грана истории - только проекция логики гораздо более позднего научного эмпиризма на дошедшие до нас сведения о ней.
И далее. В популярной литературе принято считать, что ученые мужи ХУ1-ХУП и всех более поздних веков, прошедшие великую школу объяснения Бытия в понятиях божественного творения, оставив, наконец, богу богово, а философам - труднейшие проблемы логики познания, наконец-то занялись своим делом. Делом достижения объективного знания о веществах и силах тела природы. И, как им самим тогда казалось, начинать это дело можно и должно только с испытания природы. Иными словами, с экспериментов над ее веществами, добиваясь открытия закона их каузального взаимодействия в пространстве и времени. Недаром в Средние века их предшественники называли себя «Инквизиторами Природы». Но страстотерпец позитивного знания Френсис Бэкон вошел в историю создателем такого интеллигибельного «инструмента» познания, как... логика! Логика, правда, индуктивная и, как ему хотелось, способная обеспечить
обобщение фактов опыта и эксперимента, соответствующее законам природы. Но в то же время, по его глубочайшему убеждению, смыслы основополагающих понятий и правила их взаимоопределения предшествуют опыту, направляя его. Ибо опыт слеп, если не руководствуется логикой пытливой мысли и всеобщими мерами (универсалиями) мыслимого.
Но ведь не так уж и трудно заметить, что даже самые древние «натурфилософы», не говоря уже о Сократе, Платоне и Аристотеле, не выходили за пределы обсуждения потаенных от обыденного сознания всеоб- ' << щих смыслов количественных и
I !и
качественных мер мыслимого. '¡¡|| Как, например, понять единый ''"'! смысл слова «Космос», уже тем самым собирающий в упорядо- ! 5 ченное единство все бесконеч-ное многообразие сущего? I Должно же быть во всем его | разнообразии нечто единое, нечто изначальное. Философы- ] врачи, философы-ссгеоретики му- ' зыки», философы права и политики, философы-логики, фило-софы-натуралисты - все, кого принято называть философами древности, во-первых, сами себя не различали по этим «специальностям». Во-вторых, во всем -в болезнях, в музыке, в политике и праве, в логике и в природе искали и находили проявления всеобщего порядка бытия р",' (Космоса). Искали и находили подчинение всех его многооб- 41 разных проявлений... законам р математики и общей логике ю смысла тех всеобщих мер ре- ^
1
РМ
нШШ
й
Ф т
ально мыслимого, которые пребывают равно во всем, что подлежит их осмыслению. Они были теоретиками, они создали целый компендиум интеллигибельных средств и открыли ряд фундаментальных законов их взаимопорождения в единой логике теоретической рефлексии на все предметно мыслимое. Естественно, что при этом ими открытые всеобщие смыслы качественных и количественных мер Бытия революционизировали саму способность преображать для понимания реальные свойства вещей. Так рождалась основа фундаментальной теории - истинного начала большой Науки.
Так, например, рождались теоретические постулаты механики... И первые же попытки с их помощью объяснить плавание тяжелых предметов в воде, причины действия рычага и многих других, хорошо за тысячелетия практически и без всякой теории освоенных свойств веществ и сил природы. Так они приобретали форму априорных законов телесности матушки-природы.
А теперь не менее важный вопрос: как оказалась возможной современная наука и ее рационалистическая (она же - эм-пиристская) рефлексия на себя самое, слишком часто выдаваемая за так называемую философию (или логику) науки?
Воспроизводство людьми
своей исторической общности обеспечивается органичной целостностью всех видов, средств и способов продуктивной работы. Вырвать ту же науку из нее нельзя без невосполнимых потерь в понимании причин ее саморазвития. А, тем самым, и в понимании самого ее содержания, в котором, прежде всего, представлена историческая осо-бость всей целостности форм, способов и средств воспроизводства общечеловеческой общности людей. Отсюда нам следует отдать предпочтение тем историкам науки, которые вплетают научную деятельность ученых всех специализаций в эпохальною целостность культуры .
И тогда окажется, что, по крайней мере, с XVI в. в проблематике фундаментальных противоречий в априорных постулатах математики, механики, астрономии готовилась недавняя победа технологического уклона решаемых наукой задач над бескорыстными исследованиями собственно фундаментальных противоречий в постулатах научной теории. Его корни прорастали чуть ли не именно с XVI в.
Хотя и в этом веке поразительные открытия «чистой» теории как бы сами по себе подводили теоретиков и практиков к мысли о возможности их практического использования и при ориентации в пространствах
" Я бы, в частности, выделил из общего ряда наших ученых наиболее мне близких: М. М. Бахтина, Г. Г. Шпета, П. П. Гайденко, А. П. Огурцо-ва, а из зарубежных авторов - С. Тулмина, И. Лакатоса, Л. Мамфорда.
Земли поднебесной, и при необходимом совершенствовании механизмов и приборов, и во зсех практически важных рас-ютах. Но все изменилось с новым типом и способом коопе-зации труда, возникшей в рампах и в интересах новой экономической и социокультурной общности. Она объединила да-теких от науки влиятельных <упцов, владельцев мануфактур, эостовщиков, домохозяев и всех гных на прибыль от чужого груда рассчитывающих горожан. Сохранение и развитие этой новой экономической и социокультурной общности, в свою очередь, оказались в нема-гюй зависимости от развития научных исследований, способных непосредственно работать на усовершенствование и создание новых машин, но, что еще важнее, систем машин. Что в далеком от того времени XX в. и привело к не менее прямой зависимости продуктивности научного поиска от интересов частного, а затем и корпоративного и огосударствившего себя капитала. Как правило, напрямую - от финансирования им фундаментальных научных поисков. Немудрено, что разра-5отка технологических способов использования готовых формул цпя промышленной их утилизации (прежде всего, увы, в военной технике) превратилась чуть пи не в ведущую цель теоретической работы большинства научно-исследовательских институтов и университетов.
Так рождалась техногенная цивилизация, и теперь технолог
- самая потребная и престижная профессия. Обучение секретам технологического освоения итогов труда замкнутых на себя «цехов» науки и образования начинается сегодня со школьной скамьи с прицелом на профессиональное образование в специализированных высших учебных заведениях. При этом от самой науки требуются и фундаментальное творчество, и разработка технологий (дела это разные и делаются они разными людьми). Но главная цель - детальная разработка технологий. Чему подчинена и социальная индустрия образования. Ведь все социальные формы образовательной работы органично вплетены во всеобщую социокультурную историю человеческих цивилизаций. Так и утилитаризм всеобщих мыслительных форм техногенной цивилизации (особенно в наши дни) определяет практику и теории образования, что и приводит их, мягко говоря, к невосприимчивости не только высокой философской культуры, но и духовной культуры в целом. Именно этот исторический факт особо значим для моей темы.
Все это - и технологический «уклон» мирового общественного сознания в целом, науки, в частности, и, мягко говоря, слабое развитие гражданских инициатив, активно формирующих не исполнителей, а культурные §., потребности и творческие спо-собности индивидуальности, со- С£ ответственно отразилось и на X содержании мировой педагогической теории. И ее первой за-
ботой и узко профессиональным credo стала разработка принципов и правил технологии обучения и воспитания. Что и привело к обособлению педагогики (включая науку истории тако-| вой) от проблем высокой теории f. вообще, философской - прежде ! всего.
; В итоге, и учебные програм-
: мы, по которым школьники, студенты и аспиранты изучают : «основы наук», и отдельные на-
; учные дисциплины давно уже ориентированы на утилитарно-прикладные, репродуктивные формы и способы будущей про-
II фессии. Продуктивная «часть» I (сущность!) научной теории fj достается при этом единицам, Щ обнаружившим в себе «творче-\ ский дар» и безоглядно бро->« сающимся в трудно решаемые проблемы содержательной ло-гики научного знания. Но твор-,< • ческий дар - не каприз генетики, j Можно, конечно же, «научно 11, обоснованным воспитанием» I*! погасить в детях их увлечен-и ность игрой с ее всплесками от-i>' чаянной радости от собственной |j выдумки. Можно их же убить J властным обеспечением фор-| мального, для всего класса обя-I зательного послушания и требованием запоминания на отметку шедевров поэзии и прозы, иностранных слов и выражений, математических формул и вербальных, удручающе безликих 'Л j определений. Можно и дальше -в вузе, в аспирантуре добиваться от будущего «специалиста» £ твердых, не ищущих сомнения в щ себе знаний, умений и навыков. W«i< А потом все свалить на генети-
ку: редко кто рождается творчески одаренным человеком!
Так что дело не только в учебном предмете «История и философия науки». Культурной трагедией грозит не само по себе его содержание, хотя и оно внесет немалый вклад в неоптимистическую трагедию российского образования. Либо оно окончательно подтвердит неизбежность для нашего высшего образования репродуктивности учебного труда, настраивающего преподавателей и учащихся на исполнение установок как «научных», так и начальственных. Либо это будет иной, на философию ориентированный курс, способный утвердить в нашем общественном сознании простую истину: высшее образование тогда только высшее, когда оно историей и фундаментальной теорией культуры людей (тем самым и науки) формирует творческое начало личности каждого преподавателя, каждого студента и аспиранта.
Высшее образование только тогда окажется способным включить в себя в качестве своего основания ориентацию на теоретическую подготовку студентов и аспирантов, а тем самым сможет показать себя способным к практическим и технологическим приложениям современной фундаментальной науки, когда станет логическим продолжением общего, культурно и исторически фундированного, неформального среднего образования.
Только в этом случае не будет иметь основания обеспоко-
енность чиновных властителей педагогических дум возможной вакханалией авторских программ при малейшем ослаблении государственного определения типового содержания и предписанных сверху методов образования и контроля над исполнением таковых. Только в этом, увы, почти невозможном для нас случае.
Кстати, почему-то никого не смущает тот факт, что учебные программы для школ и вузов, подготовленные «специалиста-ми-предметниками», утвержденные министерством, изначально и абсолютно произвольны. И это притом, что, как правило, они воспроизводят стиль и дидактику старых стандартных учебных программ, рассчитанных на запоминание, мягко говоря, весьма спорных «формулировок». Наиболее показательный пример такого произвола - раздел «Философские вопросы меди-
цины» в стандарте курса «История и философия науки», подготовленном к насильственному внедрению во всех медицинских вузах страны. В центре его «теория отражения» и все прочие прелести вульгарного материализма, сводящего духовную жизнь человека и человечества к физиологическим процессам в коре головного мозга. Да и рекомендуемая при этом литература откровенно «первобытная» - издания 60-х гг. прошлого века. Это ли не произвол!
Напротив, верность истории саморазвития фундаментальной теории и духовной культуры исторических практик исключа- '; ет заведомый произвол тех, кто собирается учить учителей и учащихся по-своему - т. е. так, как и сам учился: на оценку за ! '
способность помнить псевдона- И, !
' 1
учные, русской культуре, ее языку несвойственные формулировки дешевых истин.
