Промышленная политика основа перехода к новой модели экономического роста Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

ПРОБЛЕМЫ МОДЕРНИЗАЦИИ И ПЕРЕХОДА К ИННОВАЦИОННОЙ ЭКОНОМИКЕ

ПРОМЫШЛЕННАЯ ПОЛИТИКА - ОСНОВА ПЕРЕХОДА К НОВОЙ МОДЕЛИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА

Л.С. Бляхман,

главный научный сотрудник Санкт-Петербургского государственного университета, доктор экономических наук, заслуженный деятель науки РФ

[email protected]

В статье показано, что Россия, как и многие другие страны, исчерпала возможности роста на базе действующей экономической модели. Переход к новой модели требует радикального преобразования промышленной политики. Исследование е3 роли в трансформации рентно-долгового капитализма в инновационный — важнейшая задача новой политэкономии. В статье рассматривается сущность новой модели экономического роста, принципы и инструменты современной промышленной политики, е3 основные направления в России.

Ключевые слова: рентно-долговой и инновационный капитализм, модель роста экономики, промышленная политика, новая индустриализация

ББК У30(2Р)+У9(2)-18(2Р)

Проблемам перехода к новой модели экономического роста и теории промышленной политики в посткризисные годы (20102012 гг.) посвящены фундаментальные исследования ведущих университетов мира (Гарвард, Оксфорд, Кембридж, Принстон и др.). В России эту тему разрабатывали Л. Абалкин, А. Акаев, С. Глазьев, Р. Гринберг, В. Иноземцев, В. Мау, Л. Нигматуллин, В. Полтерович, Ф. Рыбаков, В. Якунин и другие экономисты. Однако реальная политика до сих пор базируется на сочетании рыночного фундаментализма с жёстким административно-силовым воздействием на бизнес. Это блокирует модернизацию экономики. Новая политэкономия призвана обосновать содержание и роль новой модели развития и перехода от рентно-долгового к инновационному социальному капитализму, изменение субъектов, объекта, принципов и методов промышленной политики, её основные направления в условиях жёстких бюджетных ограничений.

Новая модель роста экономики как база перехода от рентно-долгового к инновационному капитализму

Экономическая модель включает структуру факторов развития экономики и общества в целом, а также систему социальных институтов, стимулов и ограничений, способствующих этому развитию в данной стране и регионе. В индустриальной экономике рост определялся увеличением физического, в основном частного, капитала, численности наёмных работников и производительности их труда. Неоклассические стохастические и динамические модели Солоу-Свана, Касса-Копманса и т.д. отразили этот конкурентный механизм (competitive equilibrium) с помощью уравнений и неравенств. Шумпетер обратил особое внимание на производительность труда, а Кейнс — на инвестиции, в т.ч. государственные [Novales, 2010]. К. Маркс отметил противоречие между потребительской и обменной стоимостью, которая трансформируется в призрак самодвижущегося капитала, растущий вне зависимости от реальных потребностей людей [Zizek, 2012].

Деньги при индустриальной модели в основном выступали как средство обращения (товар-деньги-товар) и инвестиций. Дж. П.Морган, основатель крупнейшего на Уолл-Стрите и в мире банка (активы — 3,3 трлн долл.) финансировал компанию Эдисона, полагая, что электричество преобразит экономику и образ жизни людей. Его дом на Пятой авеню в Нью-Йорке впервые в мире осветило 500 лампочек (генератор располагался в подвале). Он финансировал первую в мире ТЭЦ, давшую свет Манхеттену, купил контрольный пакет конкурента Эдисона компании Тесла-Вестин-

гауз (высоковольтная энергия) и инвестировал сооружение первой крупной ГЭС на Ниагаре. Созданная Морганом «Дженерал Электрик» долгие годы определяла промышленную политику в энергетике в противовес владельцу «Стандарт Ойл» Дж. Рокфеллеру, доказывавшему, что керосиновые лампы надёжнее и безопаснее электрических.

Постиндустриальной экономике посвящено громадное число публикаций. В них доказывается, что рост среднегодовых темпов прироста производительности труда (в США — по данным Всемирного банка с 1,6-1,8% в 1980-1995 гг. до 3,5% в 2000-2007 гг., в т.ч. более чем наполовину — за счёт технологических инноваций и повышения качества труда) приведёт к устойчивому развитию экономики, росту качества жизни, работы, досуга и коммуникаций, национального здоровья на базе замены либеральной рыночной политики научно-промышленной [The good life, 2012].

Экономика многих стран действительно стала постиндустриальной в том смысле, что промышленность перестала быть главной в экономике. США за последние 10 лет вывели 10 млн рабочих мест (в основном по производству стандартных потребительских товаров) в страны с низкой оплатой труда, сохранив у себя лишь высокотехнологичное производство и сопутствующий сервис. Россия пошла гораздо дальше, практически ликвидировав в результате резкого сокращения госзаказа, грабительской приватизации, утраты рынков СЭВ и СНГ, развала системы кооперирования такие базовые научно-производственные комплексы как станкостроение, микроэлектроника, тракторостроение, гражданское авиастроение, лёгкая промышленность. В годы кризиса сохранили высокие темпы роста лишь страны, отказавшиеся от деиндустриализации и догоняющей модели модернизации (Китай, Индия, Индонезия, Вьетнам, Чили, Турция, Тайвань, Малайзия, Сингапур и др.) [Федотова, 2012].

По данным McKinsey Global Institute по добавленной стоимости в мировой индустрии первое место занимает машино- и автостроение, химия (34%), затем следуют металлургия и пищевая промышленность (28%), ТЭК и добыча сырья (22%), компьютеры, чипы и другое высокотехнологичное оборудование (9%), легкая промышленность (7%). Доля промышленности в ВВП составляла в Китае 33%, Ю. Корее — 28%, Индонезии — 25%, ФРГ — 18%, Мексике — 17%, а в Испании и США — лишь 12%, Франции и Англии — 10%, России — 14% за счет добычи сырья. Душевое производство электромоторов, генераторов, трансформаторов в России меньше, чем в США и ФРГ соответственно в 2,6 и 5,2 раза, лекарств — в 66

© ПСЭ, 2013

7

и 30 раз, медтехники — в 29 и 17 раз, мебели в 26 раз. От соседней Финляндии Россия отстает по выпуску энерготехники в 14,6 раза, мебели — в 16 раз, бумажных изделий — в 52 раза [Гурова, Иван-тер, 2012]. Так жить нельзя.

Стихия рынка превратила индустриальный капитализм не в инновационный (общество знаний), а в рентно-долговой. Его отличают три основные черты. Во-первых, изменилась роль денег и банков, резко вырос финансовый оборот и принципиально изменилась его структура. Главную роль ныне играют квазиденьги — деривативы (их сумма достигла перед кризисом почти 500 трлн долл. — в 10 раз больше мирового ВВП), не имеющие никакого материального обеспечения и бесконтрольно выпускаемые частными банками и хеджфондами [Fergusson, 2009].

Активы британских банков в 1900-2012 гг. выросли с 7 до 200% ВВП, а отношение их пассивов к капиталу — с 3-4 до 30. Чем меньше капитал по отношению к пассивам и активам, тем больше не только риск устойчивости банка, но и рентабельность собственного капитала — краткосрочная прибыль, определяющая бонус менеджеров. Пять банков США концентрируют 57% активов. Они зарабатывают не на реальных инвестициях, а на валютных и фондовых спекуляциях по формуле деньги-деньги. Федеральный резервный банк (ФРС) США, по оценке аудиторов, в 2008-2010 гг. выделил 16 трлн долл. (больше чем годовой ВВП) на спасение мировых банков.

Во-вторых, основным источником доходов капиталистов и госбюджета стала рента — стоимость, присваиваемая монопольными владельцами ресурсов и перераспределяемая государством и локальными патрон-клиентскими сетями, а также невиданный рост государственного, корпоративного и семейного долга. Государственные расходы, по данным МВФ (The Economist 31.03.2012) превысили в странах ОЭСР 43% ВВП (во Франции — 56%, Италии и Великобритании — 50%, США — 40%), при этом, по оценке World Economic Forum, госдолг 20 развитых стран в 2007-2014 гг. увеличивается с 78 до 118% ВВП. В 2012 г. он составил, по данным МВФ, в Греции — 132% ВВП, в Италии — 123, Португалии — 112%. В странах БРИКС он существенно ниже (Индия — 68%, Бразилия — 64, ЮАР — 41, Китай — 22, Россия — 11%), но здесь выше корпоративные долги. По абсолютной сумме долга лидируют США (15,5 трлн долл.), Япония (13,5 трлн), Германия (2,95 трлн), Италия (2,6 трлн), Франция (2,1 трлн), Англия (2 трлндолл.). Эти деньги США должны своим пенсионным фондам, ФРС, американским и иностранным инвесторам (Китай, Япония, Бразилия, Россия и др.).

В экономической теории наиболее исследована природная и земельная рента. В условиях глобализации особое значение приобретает конъюнктурная рента — разность мировых и внутренних цен на монополизированный экспорт энергоресурсов, металлов, продовольствия и других фондовых товаров, цены на которые определяются ныне не реальным спросом и предложением, а курсами фьючерсов.

Россия в 2000-х гг., по оценке Мирового энергетического агентства, получила от экспорта углеводородов 1,6 трлн долл. — в 5 раз больше, чем за предшествующие 10 лет. При этом доля России в мировой добыче нефти в 1985-2009 гг. сократилась, по данным

В. Иноземцева (Ведомости, 17.09.2010), с 19,4 до 12,9%, а газа (1990-2009 гг.) — с 35,8 до 17,6%.

Благодаря этой ренте, ВВП России почти удвоился (3% мирового ВВП), среднедушевой доход в валютном исчислении вырос в 2000-2012 гг. в 8 раз (со 100 до более 800 долл. в месяц). По прогнозу МВФ, Россия, а также Азербайджан, Казахстан, Туркменистан в ближайшие 10 лет приблизятся по душевому ВВП (30 тыс. долл.) к ряду стран ЕС, табл.1.

Таблица 1

Рост душевого ВВП по ППС (тыс. долл., данные МВФ)

2002 г. 2012 г. Рост, раз

Азербайджан 2,а 10,7 3,а5

Китай 2,9 9,1 3,17

Туркменистан 2,7 а,5 3,17

Индия 1,7 3,9 2,3

Узбекистан 1,6 3,5 2,27

Казахстан 6,2 13,9 2,23

Вьетнам 1,6 3,5 2,15

Россия а,а 17,7 2,0

Украина 4,0 7,6 1,9

Польша 11,1 21,0 1,9

Однако половина денег (в 2010-2012 гг., по оценке ГУВШЭ, 146 млрд долл.) была выведена за рубеж или разворована, а вторая — потрачена на текущие расходы (в 2011 г. более 18% денежных доходов населения и до 60% расходов бюджета составляли пенсии, пособия и т.д.). Инвестиции и НИОКР остались на прежнем уровне (20% ВВП по сравнению с 30-50% в динамичных странах). По данным ОЭСР (The Economist 14.11.2009, p. 90), Россия резко отстаёт по росту производительности ресурсов (рис.1).

США покрывают свои долги за счёт финансовой ренты — продажи материально не обеспеченных ценных бумаг по доходности (2% в год) намного ниже мировой цены кредитов (6-8%) благодаря высокому доверию кредиторов (США никогда не прибегали к дефолту). Китай также получает финансовую ренту за счёт искусственного занижения курса юаня по отношению к другим валютам.

Рис.1. Среднегодовой прирост производительности труда,

материальных и энергоресурсов в 1990-2008 гг. (%)

Главный доход Китай и ряд других стран получает от глобальной социально-экологической ренты — привлечения массовых трудовых ресурсов при намного меньших по сравнению с мировым уровнем социальных (пенсионных, медицинских и т.д.) и экологических расходах. Технологическая рента при действующей патентной системе означает доход от монополии на высокие технологии, новые лекарства и т.д.

В-третьих, рентно-долговой капитализм отличается возрастанием роли локальных и глобальных патрон-клиентских сетей, перераспределяющих ренту благодаря неявной собственности чиновников, формально не владеющих активами, но контролирующих финансовые потоки и регулирующих поведение бизнеса. Как показано в работах Д. Норта, Д. Уоллинса, Г. Саймона, С. Джевонса, Ф. Найта, Б. Вайнгаста, взимаемая ими административная рента от монополии на принятие управленческих решений по отношению к бизнесу, децентрализованное насилие усиливают страх предпринимателей за свои активы, свободу, социальный статус, жизнь.

Россия и другие государства ограниченного доступа с высокими трансакционными издержками, долей теневой экономики (по оценке Всемирного банка — до 40% по сравнению с 8% в Швеции и 25% в Китае) и низким уровнем доверия не могут механически использовать экономическую модель других стран [Ореховский, 2012]. Страх, в отличие от нормального коммерческого риска, не позволяет оценить ущерб от неблагоприятного исхода бизнеса и организовать рациональную кооперацию. Связанный с административной рентой коррупционный налог и курс на преимущественно денежно-монетарное регулирование стимулирует лишь спекуляции на валютном, долговом и ресурсном рынках. В России с 2013 г. либерализован допуск иностранцев к операциям с ценными бумагами, покупке гособлигаций и т.д.

На глобальном рынке нелегальная торговля, по оценке МВФ, превышает 2 трлн долл. в год. Из благополучного Китая в 2000х гг., по оценке Global Financial Report, вывезено 3,8 трлн долл. В 2000-2011 гг. вывоз с помощью завышения цен по договорам поставки вырос со 172 до 600 млрд долл. Британские Виргинские острова с населением 28 тыс. чел. «инвестировали» в 2010 г. в Китай 214 млрд долл.

В Послании Федеральному собранию (2012 г.) В.В. Путин отметил, что сырьевая модель экономики исчерпана. Ускорение темпов экономического роста с заявленных на 2013-2015 гг. 3,5-3,6% до

а

5-6% требует решительного изменения бизнес-климата в несырьевых отраслях, малом и среднем бизнесе (МСБ), деоффшоризации экономики (ныне до 90% крупных сделок не регулируются российскими законами), реформирования хозяйственного законодательства, которое нередко используется для сведения счетов с конкурентами.

Модель современного капитализма, подчинившая общественные ценности (common good) рыночным, а производство — финансам привела, по мнению экономистов Гарварда [Palley, 2012], к саморазрушению экономики и общества. Посткризисный опыт требует изменения экономической модели [Turner, 2012] и самой методологии экономической науки [Boumans, 2012]. Для Америки это стало настоящим шоком [Ellwood, 2012], требующим новой системной модели развития экономики [Navarro, 2012].

По данным Pew Research Center (2012 г.), верят в действующую модель капитализма менее трети американцев, 16% европейцев и только 7% японцев. Резко снизилось доверие к свободному рынку в Италии (менее 50%), Испании (47%), Греции (44%), Мексике (34%), Польше, Чехии. Выше это доверие в Германии (69%), Бразилии, Турции (57%), Индии, Китае, которые не пытались сделать свою экономику чисто сервисной. На Еврокомиссии представлена концепция смены приоритетов и увеличения к 2020 г. доли промышленности в ВВП с 15 до 20% на основе «третьей промышленной революции» (первой Еврокомиссия считает активное использование паровых машин в середине ХУШ века, а второй — начало массового машинного производства в начале ХХ века).

Главная проблема стран ОЭСР ныне состоит в том, что рентно-долговой капитализм не обеспечивает занятость населения. Безработица в Греции и Испании достигла запредельного уровня 25%, а среди молодёжи — 50%. ЕС платит пособия 14 млн молодых людей, которые не работают и не учатся, 28% молодых безработных никогда не работали, а половина занятых — трудится на временных и случайных работах. В США из 308 млн жителей 107 млн получают государственную помощь, на это уходит 70% расходов бюджета,49,5% американцев не платят подоходный налог. В то же время, по данным Forbes, 400 миллиардеров имеют большее состояние, чем 150 млн жителей со средним доходом. Глава компании в среднем зарабатывает в 350 раз (в 1960-х гг. — в 30 раз) больше, чем его работники.

Большинство компаний стало публичными — их собственность размыта между многочисленными разрозненными акционерами. Высшие менеджеры, освобождённые от пристального контроля и жёсткой ответственности, особенно в ТНК, состоящих из множества псевдонезависимых фирм, получают гигантские бонусы за счёт краткосрочной, часто фиктивной прибыли. Эти компании практически не отличаются от госструктур, где директора относятся к народной собственности как своей. Сбываются предсказания Дж. Кейнса о превращении предпринимательства «в пузырь в водовороте спекуляций», а роста капитала — в «побочный продукт игорного дома» (Н. Николаев, Газета RU, 17.10.2012).

В России безработица невелика благодаря демографическому спаду и бюджетной поддержке фирм с низкой производительностью, где рыночная стоимость продукции нередко ниже, чем сырья. Русские пословицы «Закон, что дышло — куда повернёшь, туда и вышло» и «От трудов праведных не наживёшь палат каменных», к сожалению, определяют поведение многих россиян. По данным уже упомянутого опроса Pew Research, хорошая работа имеет в России наименьшую популярность среди 26 стран: только 35% видят в ней смысл и связывают с ростом благосостояния.

Либерально-рыночный фундаментализм нарушил баланс между свободой и справедливостью, привёл к бюрократическо-олигархическому капитализму [Цаголов, 2012], примитивизации экономики и бюрократизации управления, когда государство вмешивается там, где не надо, и не делает то, что необходимо.

При усилении макроэкономического хаоса и социально-политической конфликтности лоббизм крупнейших ТНК и олигархов позволил им приватизировать прибыль, нередко полученную за счёт «пустотной добавленной стоимости», национализировать убытки и возложить глобальные риски на общество [Якунин, 2012].

По данным Global Wealth Report, личные активы (ценные бумаги, деньги, недвижимость за вычетом долгов) в расчёте на душу населения в России выросли в 2000-2011 гг. в 1,7 раза (до 13,6 тыс. долл.), но составляют только 1% от совокупного богатства мира (США — 31%). Это позволило занять лишь 45-е место по уровню благосостояния (первые четыре места занимают Швейцария, Норвегия, Япония и США). При этом Россия занимает первое место среди крупных стран по неравенству распределения богатства. На

долю 1% самых богатых (более 100 млн долл. без учёта чиновников с их теневыми доходами) приходится 71% личных активов (в мире в среднем 46%, в США — 37%, в Китае и ЕС — 32%, Индии — 49%, Африке — 44%, Японии — 17%). Число ультрабогатых в 2011 г. выросло на 13% — с 607 до 686 (4 место в мире после США, Англии и Германии), им принадлежит 30% движимых активов (в мире в среднем — 2%). В компаниях, принадлежащих 20 олигархам, работает 878 тыс. чел., доходы 15% населения России зависят от О. Дерипаски (у него работает 112 тыс. чел., данные рейтинга РБК Daily). Если люди воспринимают общество как социально несправедливое, они не будут верить тому, что власть делает в экономике. А без этого модернизация останется только лозунгом.

По данным Министерства экономического развития (МЭР), при действующей экономической модели до 2007 г. 3% роста ВВП (из 7-8%) достигалось за счёт экспорта углеводородов. Ненефтегазовый дефицит бюджета, по оценке А. Кудрина, вырос с 3-5 до 11% в 2012 г. — больше, чем в Греции. Другим источником роста было увеличение потребительских расходов за счёт опережающего роста зарплаты (до 2008 г. — на 12-17%, в 2011-2012 гг. — на 7-9% в год) по сравнению с производительностью труда и потребительских кредитов (плата за них в 2012 г. достигла 15-23% в год). Важное значение имеют относительно дешёвые (под 6-7% годовых) зарубежные кредиты (по данным МВФ 47% крупных фирм кредитуется в иностранных и только 13% — в российских банках). Наконец, громадную экономию инвестиций дало использование созданной в советские годы инфраструктуры и технических разработок.

Все эти источники роста исчерпаны. По прогнозу МЭА, цены на нефть стабилизируются на уровне 100 долл./бар., а на газ в Европе — снизятся с 370 до 250 долл. из-за конкуренции сланцевого и сжиженного газа из США, Австралии и т.д., роста добычи в Китае, Канаде, Центральной Азии, а также снижения темпов мирового экономического роста (с 4-5 до 2-3%) и энергоёмкости производства. Это уже не кризис, а новая экономическая реальность. Число занятых в экономике в 2000-2010 гг. выросло на 4%, но с 2012 г. всё более быстро сокращается. Низкая оплата труда уже перестала быть конкурентным преимуществом России. Тарифная защита российского рынка в 2005-2013 гг. сокращается с 12 до 7,4% (в ЕС она составляет 4,6%, в Китае в 2010 г. — 9,8%). Для обновления инфраструктуры необходима национальная система сбережений и инвестиций.

По оценке МЭР, сохранение действующей модели (консервативный сценарий) приведёт к снижению темпов экономического роста до 2-3%, уменьшению доли России на мировом рынке и прекращению роста доходов и качества жизни. Новая экономическая модель (инновационный сценарий) предполагает увеличение нормы накопления в 2012-2020 гг. с 20 до 25-27% ВВП, государственных и частных расходов на науку с 1,1 до 1,6% ВВП, на образование — до 6,5%, здравоохранение — до 7% ВВП, рывок в развитии транспортной инфраструктуры, дорожных, аэродромных и портовых сетей (с 2 до 4% ВВП), авиастроении, производстве редкоземельных металлов, ядерных технологиях, экспорте зерна. При росте ВВП на 4-5% в год это позволит увеличить душевой ВВП по ППС с 57 до 77-86% от уровня еврозоны, а производительность труда — с 32 до 44-50% от уровня США.

В экономической литературе предложены различные варианты перехода к новой модели экономического роста: либеральная «Стратегия 2020» (рук. В.А. Мау и Я.И. Кузьминов), «Инновации-2020» (рук. А.И. Клепач), стратегии модернизации (В.М. Полтерович), опережающего (С.Ю. Глазьев) и сбалансированного развития (Л.И. Нигматуллин), интегрированного инновационно-технологического прорыва [Акаев, 2012]. Международные экономические сопоставления [Кудров, 2012] указывают на отсутствие законов, которые вели бы общество по строго определённому пути (эту идею развивал Д.С. Лихачев). Модели поведения изменяются с изменением институциональных условий.

Так, студенты-теологи несколько лет назад обратились в Ватикан с просьбой разрешить им жениться, чтобы мысли о женщинах не отвлекали их от богослужения. Ватикан отказал, заявив, что его служителей ничто не отвлекает. Какая из этих концепций правильная? Обе, одна — для 20-летних студентов, другая — для 80-летних кардиналов. Впрочем, обилие исков против священников-педофи-лов говорит в пользу первой концепции.

Прежняя модель (вывод производства в страны с дешёвой рабочей силой, бум слабо контролируемого финансового сектора) позволила составителям Оксфордского словаря ввести в английский язык новые слова — omnishambles (рус. — беспредел, полный бардак) и eurogeddon (кризис еврозоны). Новая экономи-

ческая модель США ориентирована на снижение доходности на валютном, фондовом и сырьевом рынке до уровня гособлигаций (2%) и переводе инвестиций в производство. Увеличение добычи и сокращение потребления энергоресурсов (с 2016 г. в США можно выпускать и продавать автомобили только с сокращённым на 40% расходом топлива) вкупе с дотируемой альтернативной энергией позволит развивать энергоёмкие производства и увеличить экспорт дорогостоящих нефтепродуктов. За счёт высоких технологий, инвестиций в образование и науку намечено вдвое увеличить общий экспорт.

Российская модель 1990-х гг. была навязана МВФ. Она включала срочную и массовую приватизацию (путём передачи акций работникам, которые не умели и не обучались ими управлять и продали их за бесценок) и либерализацию — отмену ограничений на экспорт капиталов и снижение роли государства. В России власть получила возможность подрыва конкуренции с помощью административных барьеров, рейдерства и широкого использования труда социально незащищённых иммигрантов. Эта модель привела к созданию двухсекторной псевдорыночной экономики. Экспортёры сырья монополизировали административные, финансовые и кадровые ресурсы, обрабатывающая промышленность была разрушена, госзакупки с псевдоконкурсами стали основой системной коррупции и потери профессионализма. Цены на контролируемые государством услуги (ЖКХ, транспорт, энергосети) растут, а качество падает. Зато в русском языке появились новые слова — откат, распил, халява.

Японская модель догоняющего развития 1950-х гг. и китайская 1980-х гг. базировались на резком росте инвестиций (в Китае — до 50% ВВП) за счёт социально-экологической ренты (в Китае требование однодетной семьи резко сократило прирост населения — до

0,5% в год), стимулирования экспорта при низкой оплате труда, при сохранении крупных госкомпаний (в Китае они пока остаются монополистами в нефтегазовом, телекоммуникационном, морском и железнодорожном сообщении). Частный сектор в Китае (он даёт 70% ВВП) развивался не путём приватизации, а в новых сферах (4 специальных экономических зоны, 14 зон беспошлинной торговли, 53 зоны новых технологий). Финансовые потоки жёстко контролируются, курс национальной валюты занижался.

В Японии эта модель была исчерпана в 1990-х гг., когда резкий рост курса иены и обвал цен на недвижимость прекратили экономический рост, резко увеличив госдолг. «Сони», «Панасоник», «Шарп» с их системой пожизненного найма уже не являются мировыми лидерами и образцами менеджмента.

В Китае выросла доля пожилых горожан (с 39 до 51% в 2000-х гг.) и сократилась доля молодёжи. Из-за неразвитой системы со-цобеспечения семьи сберегают на старость и не тратят 75% своих доходов. Поскольку по закону родителей содержит сын, рождение девочек ограничивалось. Число мужчин в Китае на 70 млн больше чем женщин, а в России почти половина (до 40 млн) женщин (в основном в русских регионах) не замужем или не имеет детей. Соединение китайских женихов и российских невест решило бы проблемы демографии, но это была бы уже другая Россия.

Новая экономическая модель в Китае ориентирована на увеличение внутреннего спроса за счёт снижения порога инвестиций с 50 до 30%, социальной дифференциации (опережающий рост доходов на селе), расширения социального страхования, медленного повышения курса юаня. Диверсификация производства (в 2011 г. 47,5% экспорта составило технологическое и транспортное оборудование и только 17% потребительские товары, сырьё и продукция первого передела) при увеличении расходов на образование (до 4% ВВП), науку, помощь депрессивным регионам, экологию и ресурсосбережение позволит найти новое равновесие в экономике. Отставание от США по среднедушевому доходу сократилось за 20 лет с 60 до 10 раз, а от России — с 10 до 2 раз.

Новую форму экономической организации предлагают страны Северной Европы [Nordic, 2011]. Так, в Норвегии — лидере по качеству жизни и конкурентоспособности экономики преобладают госкомпании, действующие на равноправной конкурентной основе с частным капиталом [Нарышкин, 2012]. Государственный инвестиционный фонд развивает высокие технологии и дотирует пенсии. Высокие (более 40% дохода) налоги обеспечивают бесплатное высшее образование и социальные услуги. Швеция добилась наивысшего темпа роста и самого низкого дефицита бюджета, наивысшей доли возобновляемых энергоресурсов в Европе. Дания за 30 лет удвоила ВВП, вдвое сократив потребление ископаемого топлива, стала мировым лидером по разработке, производству и эксплуатации энергоэффективного оборудования.

Новая российская модель развития (а не только роста) основана на институциональных реформах, создании благоприятного делового климата, новой социальной политике [Бляхман, 2012], синтезе рыночных и перераспределительных механизмов, отказе от квазирынка [Бессонова, 2012]. Основой развития в условиях жёсткой глобальной конкуренции должна стать новая промышленная политика.

Сущность и принципы современной промышленной политики

Сущность промышленной политики состоит в выращивании социальных институтов (хозяйственное законодательство, система правоприменения, организационные формы хозяйствования и управления, деловой, инвестиционный и инновационный климат, экономическая культура), стимулирующих оптимизацию структуры промышленности, повышение её конкурентоспособности, социальной, экологической и экономической эффективности на основе законодательного установления социальных стандартов, технологических и экологических нормативов.

Современная промышленная политика исходит из нового понимания природы экономического развития. Рациональный индивидуальный выбор уже не воспринимается в качестве его адекватной основы. Для новой политэкономии как поведенческой и экспериментальной науки характерен нормативный поворот. Рациональный выбор рассматривается лишь как предписывающая, но не дескриптивная (обязывающая) модель поведения [Хенде, 2012]. Для современной теории устойчивого развития (sustainable development) неприемлема ни фетишизация государства как управляющей системы, регулирующей и контролирующей все сферы жизни общества, ни неолиберальная концепция о недопустимости вмешательства государства в индивидуальную стратегию социально-экономического планирования [Попов, 2012]. К такому же выводу пришли американские [Industrial, 2011], английские [Bianchi,

2011, What’s, 2012] и японские исследователи [Sasada, 2013].

Либеральная теория «экономикс» не признавала промышленную политику, рассчитывая на «невидимую руку рынка» [Бузгалин, 2012]. В проекте «Стратегия-2020» этот термин даже не упоминается. В ряде зарубежных публикаций, анализирующих опыт ЕС, США и Японии [Bisques, 2009], промышленная политика сводится к публичной поддержке и субсидиям, смягчающим провалы рынка и государства (market and government failures). Принципиально иной подход представлен в публикациях журнала «Проблемы современной экономики» о новой политэкономии [Рязанов, 2012] и её связи с концепцией человеческого развития [Дроздов, 2012].

В российских публикациях новая промышленная политика рассматривается как историческая необходимость [Рыбаков, 2012] и связывается с изменением налоговой нагрузки, организации мировой торговли и других элементов рыночного механизма [Евтушенков, 2012], новым сочетанием ценового механизма и иерархии, эволюцией контрактной природы фирмы, вертикальной интеграции, внутрифирменного управления [Дерябина, 2012]. Однако этого недостаточно для характеристики современных правил ведения хозяйства. Теоретические основы этих правил, разработанных в ХХ веке Дж. Бьюкененом, В. Леонтьевым, С. Кузнецом, Д. Нортом, Н. Самуэльсоном, М. Фридманом, Ф. Хайеком, Й. Шумпетером, а в ХХ1 веке Дж. Стиглицем, Э. Фелпсом и др. должны быть дополнены концепцией экономической социодинамики (Р. Гринберг, А. Рубинштейн и др.) и постиндустриального капитализма [Бляхман, 2011].

Следует отметить три новых условия реализации промышленной политики. Во-первых, высокая производительность труда, рентный доход, а в ряде стран — международная помощь позволяет всё большему числу людей жить за счёт пособий или занимать непроизводительные рабочие места, субсидируемые государством. Эти люди в качестве избирателей требуют всё больших социальных благ, которые бюджет не в состоянии предоставить. Промышленная политика призвана учесть интересы не только инновационной элиты, которая подобно жрецам древних цивилизаций обладает монополией на новые знания и технологии, но и массы граждан, которые становятся безработными или иждивенцами.

Во-вторых, ТНК с их сложной и неподконтрольной ни акционерам, ни надзорным органам иерархией перестают определять промышленную политику. Результаты работы фирм во всё большей степени зависят от неподконтрольных им факторов — глобализации [Corporate, 2012], публичной политики [Werner, 2012], общественных производительных сил. Компания «Солиндра» (США) с помощью госкредита (500 млн долл.) организовала производство новых солнечных батарей, но обанкротилась, когда китайская

госкомпания снизила цены на аналогичную продукцию в 3 раза. Находятся на грани банкротства или сокращают персонал такие известные ТНК как Sharp (потеряла к 2013 г. 1/3 своей стоимости), Kodak и т.д.

Как уже отмечалось выше, эти корпорации стали псевдочастными из-за высокого уровня оппортунизма топ-менеджеров, распоряжающихся чужой собственностью, и «преследования личных интересов с помощью коварства» (Уильямсон). Они находят много способов обманывать контрольно-надзорный аппарат, хотя и платят громадные штрафы за нарушение правил честной конкуренции. «Дженерал Электрик» получила в 2010 г. прибыль более 14 млрд долл., но сумела избежать налогов и добиться вычета на 3,2 млрд долл. «Apple» получила за рубежом в 2011-2012 гг. прибыль 37 млрд долл., уплатив с неё в США всего 1,9%. «Дженерал Моторс» избежала банкротства, удвоив выпуск машин за рубежом, где трудятся 131 из 207 тыс. её работников. 100 крупнейших ТНК, по данным В. Иноземцева (МК, 19.11.2012), получают за рубежом более 40% выручки. На финансовом рынке за пределами своих стран работает 1,6 млн чел., причём их оплата в 1,5 раза выше, чем у аналогичных местных специалистов.

От иерархии (вертикального подчинения) фирмы переходят к сетевой организации на базе договора равноправных частных собственников, устанавливающих правила контракта [Жаркова, 2012].

В России крупные компании не могут определять промышленную политику, поскольку их владельцы не являются россиянами по месту нахождения активов, постоянного проживания и совокупности экономических интересов. Движение капиталов определяется стремлением уменьшить страх его потери и монополизировать перераспределение ренты и незакреплённый юридически контроль за активами и денежными потоками (остаточные права собственности).

По оценке партнёрства «Содействие развитию корпоративного законодательства», только 10% компаний зарегистрировано в российской юрисдикции, более 50% договоров и 57-90% контрактов оформлено за рубежом. В 2011 г. 65% российских компаний разместили акции и депозиты на зарубежных площадках (в Китае это делает 8% фирм, в Бразилии — 4%, в Индии — 14%). До 90% крупных частных компаний принадлежат оффшорным холдингам Кипра, Люксембурга, Швейцарии, Карибских островов. По оценке «Деловой России», доля предпринимателей, уклоняющихся от налогов, в 2011 г. выросла с 6 до 10%, однако большинство уходит в оффшорную тень, желая избежать госнадзора, который ведёт к насилию и рейдерству. В итоге капитализация 30 крупнейших российских компаний, включая Газпром, Роснефть, Русгидро, Аэрофлот, Северсталь, Норникель, Сбербанк, Русал, Ростелеком и т.д. в 2012 г. была ниже одной Apple (530 млрд долл.).

В-третьих, промышленная политика во всё большей степени определяется местной культурой, философией экономики, доверием граждан бизнесу, власти и друг другу. Именно культура определяет готовность к риску и инновационное мышление [Газизуллин, 2012]. Исторический спор между капитализмом и социализмом [Запесоцкий, 2012] призван выработать конвергентную культуру, органично сочетающую справедливость и конкуренцию, свободу и законопослушание. При этом только свободный человек, который не боится государства, не боится за свою собственность и жизнь, может построить по-настоящему современную экономику.

Выделяются следующие принципы (руководящие правила) новой промышленной политики.

1. Расширение состава её субъектов. Кроме федеральных и региональных органов власти к ним ныне относятся муниципальные образования (МО), корпорации развития — некоммерческие (публичные) юридические лица, созданные госорганами и МО, имеющие право привлекать кредиты, выпускать инфраструктурные облигации и т.д., профсоюзы и некоммерческие организации (НКО) предпринимателей, профессиональных участников рынка, потребителей, защитников природы и т.д. Это требует децентрализации промышленной политики, коренного изменения системы межбюд-жетных отношений, переноса основных доходов в регионы и МО, перехода от централизованного к распределённому контролю.

Разрешительные, контрольно-надзорные и сертификационные функции должны быть переданы независимым профессиональным, страховым, потребительским организациям. Более 180 контролирующих, лицензирующих, регистрирующих и инспектирующих федеральных структур проверяют не качество и безопасность продукции и услуг, а наличие документов, которые выдаёт за плату связанная с ними служба. По оценке МЭР, 90% нормативных доку-

ментов, на которые жалуется бизнес, — вредительские и приняты благодаря лоббизму крупных компаний, создающих барьеры для конкуренции.

Расходы на содержание власти, по оценке Всемирного банка, составляют в странах ОЭСР 11%, в Латинской Америке — 19%, Африке — 27%, а в России — более 42% госрасходов. Число работников госорганов и МО в расчёте на тысячу жителей выросло в 2000-2011 гг. в 1,5 раза и достигло 108 чел. (в странах ОЭСР — 75, Бразилии

— 45, Ю.Корее — 29, в т.ч. правоохранителей — около 10, в сопоставимых зарубежных странах — 2). При этом 1/3, а в МО — почти половина чиновников не имеет высшего или специального образования, получая относительно высокую оплату (в федеральных органах в 2012 г. — 52 тыс. руб. в месяц). Расходы на управление в России (3,2% ВВП) вдвое выше, чем в странах ОЭСР. Число налоговиков в России в расчёте на 1 тыс. жителей в 4 раза больше чем в США, таможенников — в 2,5 раза, полицейских — в 3,5 раза (7,7 и 2,3 на тысячу жителей) и в 4 раза выше, чем было в СССР (Итоги, 2012. — № 32, данные Юргенса).

В то же время государство не выполняет свои функции по разработке долгосрочной промышленной, агропромышленной, социальной, инвестиционной, антимонопольной и конкурентной внешнеэкономической, жилищно-коммунальной, региональной политики. По оценке Г. Грефа (Ведомости, 13.04.2012), стратегическое лидерство не достигается из-за неучастия креативного класса в выработке политики, отсутствия ясных критериев оценки эффективности власти, прозрачной системы социальных лифтов и подбора кадров. Необходимо не увеличение или уменьшение, а коренное изменение роли государства в экономике.

Переход от патерналистской к партнёрской модели промышленной политики на основе взаимодействия власти, бизнеса и граждан требует ограничения лоббизма олигархов. В США зарегистрировано более 15 тыс. лоббистов (оборот более 3 млрд долл. в год), которые имеют доступ к информации во всех органах власти, готовят расчёты и аргументы в пользу тех или иных управленческих решений, но строго отчитываются об источниках и использовании своих доходов. Управление служебной этики контролирует доходы и расходы не только чиновников, но и членов их семей, им запрещено владеть ценными бумагами подведомственных компаний (наказание — до 30 лет тюрьмы). Однако в США из-за чрезмерной бюрократизации межфирменных связей число юристов больше чем во всех остальных странах мира, растёт доля судебных расходов в хозяйственных издержках.

Современные информационные технологии позволяют не только резко повысить эффективность управленческого труда с помощью электронного документооборота, но и на базе краудсорсинга привлечь миллионы заинтересованных граждан к выбору целей промышленной политики, средств их достижения, контролю результатов и подбору кандидатов на руководящие посты.

2. Ведущим критерием оценки промышленной политики наряду с окупаемостью инвестиций за счёт прибыли становится социальный результат — создание новых рабочих мест, увеличение оплаты труда, внешний эффект (национальное здоровье, образование, культура), улучшение делового климата. Согласно докладу Всемирного банка «Owing Business — 2013», Россия поднялась со 118 на 112 место среди 185 стран благодаря использованию электронных услуг, упрощению некоторых разрешительных и налоговых процедур, но уступает не только Сингапуру (1 место), но и Казахстану (40 место), Беларуси (69), Китаю (90) из-за низкой доступности кредита, слабой защиты инвесторов, всеобщего бюрократизма, негодной транспортной инфраструктуры.

Предстоит устранить «деструктивное предпринимательство» силовых органов [Яковлев, 2012], из-за которого за последние 10 лет уголовному преследованию подверглось 16% предпринимателей, причём 2/3 компаний были ликвидированы или захвачены. Необходимо стимулирование принятия инновационных рисков, связанных с созданием добавленной стоимости для удовлетворения потребностей (в основном внутрироссийских) в новых высококачественных товарах и услугах, развитие антимонопольного регулирования и конкуренции на инновационных рынках [Соколова, 2012]. Чиновники должны получать бонус в зависимости от эффекта, а не числа рассмотренных документов и подчинённых.

Национальная предпринимательская инициатива по улучшению делового климата разработала 12 «дорожных карт» в области таможенного, строительного, энергетического администрирования и поддержки экспорта. Благодаря электронному декларированию, упрощению контрольных, страховых и обеспечительных процедур

срок рассмотрения документов к 2015 г. намечено сократить с 36 до 15 дней.

Политика в области оплаты труда призвана уменьшить межотраслевые и региональные различия. В 2012 г. при средней зарплате 26 тыс. руб. в месяц в нефтегазовом секторе, по данным Росстата, она превышала 60 тыс. руб., в финансовом — 54 тыс. руб., а в обрабатывающей промышленности — только 25 тыс. руб., здравоохранении и социальной сфере — менее 20 тыс. руб., сельском хозяйстве и образовании — 15 тыс., лёгкой промышленности — 13 тыс. руб. В ЯНАО, ХМАО, Тюменской обл., Москве средняя зарплата составляла 45-60 тыс., а в Орловской, Тамбовской, Ульяновской, Курганской, Костромской, Кировской, Ивановской, Брянской областях, на Алтае — всего 15-17 тыс. руб.

Зарплата рабочих, по данным МЭР, различается от 7 до 120 тыс. руб. в месяц. В Брянской обл. 1/3 вакансий предлагает менее 10 тыс. руб., что не позволяет привлечь на работу россиян. Необходима специальная система ипотеки, образовательные и пенсионные программы для специалистов, особенно в условиях, когда оплата руководителей ряда компаний, по оценке Forbes, достигает 15-30 млн долл. в год и превышает оплату в европейских фирмах с гораздо более высокой капитализацией.

По оценке Центра стратегических исследований, за последние 10 лет реальные доходы выросли в 2,6 раза, а число получающих менее 2 долл. в день (уровень нищеты по международному стандарту) сократилось с 6 до 0,05%. Доля среднего класса в крупных городах выросла почти до половины населения. Эти люди предъявляют гораздо более высокие требования к качеству образовательных, медицинских, жилищно-коммунальных и других услуг, готовы платить за это. Вдвое выросло число выезжающих на отдых за рубеж, а число абонентов сотовой связи — в 1,5 раза выше, чем в США, Японии и Франции. По данным Росстата, доход ниже прожиточного минимума (6,2 тыс. руб. в месяц) имеет 6,5% граждан (13,5 млн чел.). Однако в республиках, где это число максимально, зарегистрировано большее удельное число дорогих иномарок и высококомфортных домов. Основные доходы здесь приносит теневой и криминальный бизнес.

Средняя зарплата в Москве (около 50 тыс. руб.), по данным Статкомитета СНГ, была намного выше (в переводе на рубли), чем в Астане (26 тыс.), Баку (19 тыс.), Минске и Киеве (15 тыс.), Кишинёве (12 тыс.), Ереване и Бишкеке (около 10 тыс.) и особенно в Душанбе (6 тыс. руб.). По оценке А. Акаева [Акаев, 2012], Россия как муль-тикультурная цивилизация, которая не была имперской, сможет возродиться в сотрудничестве с народами Евразии.

В России, по данным ФМС, 1,3 млн иностранцев работает легально, а 3,5 млн — нелегально, без налогов. Нельзя допускать создания этнических анклавов и вытеснения из экономики граждан РФ. В то же время без иммигрантов не обойтись: к 2017 г. число трудоспособных в России сократится на 18 млн чел. По прогнозу «Опоры России» и Федеральной миграционной службы, к 2020 г. приток в Россию может составить до 10 млн чел. (более 600 тыс. в год). Для этого необходимо разработать критерии отбора нужных работников, создать в странах СНГ ПТУ по подготовке рабочих, предоставлять гражданство окончившим российские учебные заведения.

В Москве мигранты занимают 1/3 (2,2 из 6,2 млн) рабочих мест. Согласно докладу Всемирного банка в 2012 г. перевод денег из России вырос на 17% (в основном в Узбекистан, Таджикистан, где они составляют 47% ВВП, Украину, Киргизию, Армению, Азербайджан, а также США, Швейцарию и т.д.). По данным Левада-центра, в 2002-2012 гг. число желающих ограничить приток приезжих выросло с 45 до 70%, а относящихся к этому определенно или скорее положительно сократилось с 30 до 11%.

3. Экология — приоритет современной промышленной политики [Пахомова, 2012]. В России по данным Д.А. Медведева (ИТАР ТАСС, 9.06.2011) накоплено 30 млн т опасных отходов. Таяние льдов Гренландии, Лабрадора и российской Арктики (его площадь по сравнению с 2007 г. сократилась на 18%) угрожает затоплением Нью-Йорку (береговая линия — 480 миль), Санкт-Петербургу и другим городам. Загрязнение поверхностных вод угрожает дефицитом многим регионам России, хотя она может сделать экспорт воды важным источником инвестиций.

Необходимо создание единой системы стандартов экологической безопасности, теплоизоляции зданий, энергоэффективности. Космическая информационно-управляющая система позволит не только ликвидировать последствия природных (пожары, наводнения, засухи, землетрясения, экстремальные температуры, астероидная опасность) и технологических ЧП, но прогнозировать

и предупреждать их, формировать культуру безопасности жизнедеятельности. Учёные предупреждают: климатические изменения, изменение полярных струйных течений, становятся фактором промышленной политики (The Economist, 2.11.2012) и требуют введения глобального налога на выбросы (social cost of carbon) с учётом их воздействия на условия жизни (human suffering).

4. Современная промышленная политика из отраслевой (единство сырья, технологии и средств производства) становится кластерной (общий круг конечных потребителей). Это позволяет оценить конечный эффект структурных преобразований, резко сократить межведомственные согласования, устранить излишнюю централизацию, особенно после перевода не только документооборота, но и процесса принятия решений в электронную форму. Кластер — ассоциация компаний, в т.ч. конкурирующих, которые осуществляют и поддерживают определённую цепь поставок и рыночный сегмент, устанавливая правила взаимодействия фирм и особые отношения с государством. Кластеры первого поколения использовали эффект масштаба и горизонтальной интеграции (в отличие от вертикальной в японских и корейских чеболях). Инновационные кластеры базируются на межотраслевом переносе компетенций и нововведений, объединяя, например, автостроение с микроэлектроникой, текстильную отрасль с разработкой новых нетканых материалов.

Однако структура управления до сих пор остаётся отраслевой. Целесообразно включить отраслевые министерства в состав МЭР соединив при этом выработку политики, контроль за службами и оказание услуг. Сейчас за это отвечают агентства, нередко передающие свои функции на платный аутсорсинг. Следует также объединить ФАС и Тарифную службу, а Минсельхоз (МСХ) сделать ответственным за развитие всего АПК [Бляхман, Чернова, ПСЭ. — 2012. — №4].

Сейчас МСХ отчитывается за производство продуктов, которые выпускают не принадлежащие ему агрохолдинги, фермы и личные хозяйства. Между тем, министерство АПК должно решать проблемы, неподконтрольные, но критически важные для хозяйств

— кооперация ферм, транспортировка, склады и логистика, условия жизни на селе (дороги, комфортное жильё, социальные услуги, занятость в лесном и водном хозяйстве, других неаграрных сферах), развитие аграрной науки, страхование урожая и скота, бесплатные метео-, коммерческие и другие прогнозы, ликвидация коррупции в распределении земли, связь агрохолдингов (в основном оффшорных) с российским селом.

5. Главной целью современной промышленной политики является создание к 2020 г. 25 млн рабочих мест, конкурентоспособных на мировом рынке и предоставляющих интересную и хорошо оплачиваемую работу. По расчётам «Деловой России» модернизация одного рабочего места обойдётся в 100 тыс., а создание нового — в 200 тыс. долл. Вся программа требует 2,5-5 трлн долл. В бюджете таких денег нет, а крупные корпорации обременены долгами и не могут окупить инвестиции за счёт дальнейшего повышения тарифов, которые уже достигают уровня ЕС и выше, чем в Канаде и Китае.

Основной формой инвестиций в энергетическую, транспортнодорожную, жилищно-коммунальную, промышленную, социальную инфраструктуру по мировому опыту становится партнёрство — государственно-частное (ГЧП) или, правильнее, общественно-частное (ОЧП), поскольку в нём участвует не только государственный или муниципальный заказчик-инвестор и частный застройщик — оператор, но и НКО, контролирующие тарифы и качество услуг.

Роль ОЧП растёт в условиях приватизации госимущества, включающего ныне по данным Администрации Президента 60 тыс. различных активов, 1166 объектов недвижимости, 443 млн га земли и т.д. Приватизируются пакеты акций таких системообразующих стратегических компаний как Сбербанк, ВТБ, Совкомфлот, Роснефть, Алроса, Аэрофлот, Россельхозбанк, Русгидро, Росагро-лизинг, Транснефть, Зарубежнефть и др. При этом главное — не сокращение доли госсобственности, а превращение этих компаний в конкурентно-рыночные, продажа их непрофильных активов, привлечение частных инвестиций в модернизацию.

Федеральный закон об ОЧП призван дополнить действующие 60 региональных по таким ключевым вопросам как создание местных корпораций развития. В отличие от госорганов они могут вступать с частным капиталом в равноправные договорные отношения, участвовать не только в строительстве, но и в проектировании объектов; компенсировать долгосрочные затраты инвесторов в рамках целевых программ совместно с банками, выпускать инфраструктурные облигации не только после окончания стройки

(revenue bonds), но и на начальном этапе с помощью финансовых гарантий, страхования рисков, залога прав требования в пользу владельцев облигаций. Так был создан автокластер в Калужской обл., где корпорация развития привлекла средства Внешэкономбанка и по соглашению с МЭР, областью и Volkswagen (ФРГ) обеспечила проект инфраструктурой.

Закон разрешает использовать в ОЧП не только концессии (build, operate, transfer), но и другие формы, при которых оператор получает право собственности (включая сдачу в залог и лизинг) на объект до возмещения затрат в установленный срок (например, не только строить дорогу, но содержать и ремонтировать её 20-30 лет).

6. Современная промышленная политика органически связана с кадровой и образовательной. Коренная реформа [Бляхман, Чернова, 2012 Вестник С.-Петерб. ун-та] дошкольного, школьного, профессионального, высшего образования, системы переподготовки и сертификации кадров в течение всей трудоспособной жизни включает переход от пассивного заучивания формул, цифр, фактов и т.д. к воспитанию работников, способных самостоятельно искать, систематизировать и использовать новую информацию для принятия управленческих решений, работать в команде, постоянно обновлять свои знания и навыки. Это требует новых технологий обучения, развития дистанционного образования, перспективного планирования его структуры с учётом меняющихся запросов рынка труда, консолидации учебных заведений на базе объективной оценки качества их услуг.

Образование рассматривается не только как сфера услуг, в т.ч. платных, но, прежде всего, как основа национальной социальногуманитарной культуры, развития социального капитала — взаимодоверия в обществе (оно определяет качество государственного управления и контрактных отношений, средний размер фирм и т.д.), законопослушания и следования желательным для общества нормам поведения.

Первоочередная задача — создание по опыту стран ОЭСР сети коммунальных училищ с 2-х годичной (после средней школы) подготовкой техников по обслуживанию и ремонту оборудования, а также специалистов сферы услуг с правом последующего поступления в вузы. Система независимых организаций должна оценивать соответствие знаний и навыков профессиональным стандартам. Доля рабочих, прошедших обучение и переобучение в последний год, составляет в США — 80%, Китае — 45%, Бразилии — 53%, а в России — лишь 5%. Число средних профучилищ сократилось во много раз (до 1,5 тыс.), они переданы регионам и МО, но не обеспечивают подготовку рабочих даже для обороннопромышленного комплекса (ОПК), где доля молодёжи опустилась до 20%. Престижные колледжи, например, в Москве, где конкурс в 2010-2012 гг. вырос с 1,4 до 2,5, требуют платы за обучение, но не предоставляют льготные кредиты.

7. Национально-региональная промышленная политика стала глобальной, поскольку мир стал полицентричес-ким. Христианская цивилизация, господствовавшая до ХХ1 века, испытывает серьёзный кризис и перестала быть ведущей. Современную безграничную экономику определяет макрорегиональ-ная интеграция, ТНК и международные банки, сети терроризма и наркокартели, массовая миграция и «утечка мозгов» (migrationo-mies), интернациональные цепи поставок, инноваций и создания стоимости [Guest, 2011]. Это требует международного антимонопольного и макроэкономического регулирования и системы правоприменения, не ограничивающей конкуренцию, но защищающей национальные интересы [Авдашева, 2012].

России предстоит ориентировать свою промышленность на рынки не только ЕС (50% оборота в 2012 г.), но и АТР (около 40% населения мира, 47% международной торговли, 57% ВВП). Следует учесть, что наивысшие темпы роста в ближайшие годы покажет не Китай, а Индия, Вьетнам, Индонезия, Малайзия, Бангладеш, куда перемещаются производства даже из Китая. Для инновационного развития восточных регионов РФ особое значение имеет кооперация с Японией, Ю.Кореей, США, Сингапуром.

По прогнозу Всемирного банка в ближайшие годы выпуск стандартных товаров широкого потребления в странах ОЭСР, включая Японию, Ю.Корею и Австралию, прекратится. Экспорт готовых потребительских товаров из Китая, Бразилии, Турции и Мексики вырос в 2004-2012 гг. на 1,7 трлн долл.

8.Новая модель долгосрочного развития требует создания системы поддержки экспорта, включающей страхование рисков, помощь в развитии логистики, инфраструктуры и новых технологических платформ, специальные финансовые инстру-

менты. Необходимо завершить переход всех фирм на учет МСФО, позволяющий оценить эффективность инвестиций и отдачу на капитал. Это особенно важно для России, где доля экспорта в ВВП (27%) выше, чем в США (17%) и Китае (9%).

Россия занимает девятое место в мире по общему объёму экспорта (нефть, газ, уголь, лес, металлы, минеральные удобрения), но лишь 35 место по экспорту конечной продукции — втрое меньше, чем из Швейцарии и меньше, чем из Ирландии с населением 4,5 млнчел. (данные В. Иноземцева, МК 9.07.2012). К 2020 г. товарооборот с АТР должен стать больше, чем с ЕС, за счёт развития на востоке авиа-, авто- и судостроения, лесопромышленного комплекса, АПК, промышленной и транспортной инфраструктуры, логистики, туризма, ТЭК и альтернативной энергетики. Этому мешают высокие цены на электроэнергию, бензин, транспортные услуги, отвод земли. Целесообразна покупка иностранных компаний с высоким технологическим потенциалом, эффективной системой логистики и сбыта, известным брендом, многие из которых в условиях рецессии находятся в трудном положении.

Инструменты и основные направления промышленной политики

Инструменты (средства реализации промышленной политики) весьма многообразны. На первое место следует поставить систему долгосрочного прогнозирования, планирования и целевого программирования, определяющую выбор стратегических целей на консенсусной основе, последовательность институциональных преобразований, индикаторы социально-экономического развития [Аузан, 2012], этапы создания национальной инновационной системы [Смелова, 2012]. Рыночное планирование базируется на стратегическом маркетинге и бенчмаркинге, его ведёт не госплан, а владельцы активов и четырехсторонние (инвесторы, государство, работники, потребители) договороспособные центры. Оно носит не административный (обязательные задания), а ориентационный характер. Здесь многому можно поучиться у Китая (его пятилетние планы, в отличие от советских, выполнены), Японии, Тайваня, Ю.Кореи.

Первостепенное значение имеют общественные полномочия по ведению промышленной политики (public procurement), в т.ч. поддержке ОЧП (public-private collaboration), раскрутке инноваций (technological spillovers), коммерционализации технологий, увеличению спроса на инновации, интеграции военных и коммерческих разработок, борьбе с коррупцией [Eliasson, 2010].

Коррупция — неизбежное следствие рентно-долгового капитализма, а не специфически российское явление. На ХVШ съезде компартии Китая (2012 г.) отмечалось, что без активной борьбы с коррупцией и социальным расслоением, без перевода экономики на научные рельсы Китай ожидает коллапс. Доля китайцев, считающих коррупцию главной бедой государства, в 2008-2012 гг. выросла с 39 до 50%. Это подтверждает анализ типов коррупции и динамики её рынков в России [Левин, 2012]. Её высокий уровень (143 место, рядом с Нигером и Угандой по сравнению с 73-м у Бразилии, 75-м у Китая, 61-м — у Турции) обусловлен вмешательством государства в бизнес, неэффективной системой госзакупок и менеджмента в госкорпорациях, отсутствием целевых агентств с полномочиями правоохранительных органов, а также НКО по разработке и контролю антикоррупционной политики.

Государственные, иностранные и частные российские инвестиции — финансовая основа промышленной политики. По оценке «Стратегии-2020» новая индустриализация обойдётся в 43 трлн руб. Модели Харроса-Донара указывают на прямую зависимость производства от инвестиций. В 1998-2012 гг. сбор налогов в России вырос более чем в 6 раз (с 367 млрд до 11,8 трлн руб.). В 2008-2012 гг. доходы бюджета увеличились в 1,3 раза, однако расходы, прямо не связанные с промышленной политикой — ещё больше: оборонные — на 93% (в России — 4%, в США — 4,8%, в Китае — 2%, в ЕС — 1,7% ВВП), правоохранительные — в 2,35 раза (в сумме — на 2 трлн руб.), на пенсии и пособия — с 16,4 % (1991 г.) до 18,2% доходов населения. Бюджет до сих пор не увязывал финансирование с достижением программных целей. В 2013-2015 гг. госрасходы на оборону, безопасность и социальную политику продолжают расти, но сокращаются на национальную экономику (с 13,8 до 11.6% расходов бюджета), образование, здравоохранение (по оценке Минздрава и ВОЗ с 9% в 2008 г. и 8% в 2010 г. до 3,4% — в 2013 г., 3,0% — в 2015 г. и 2,5% ВВП в 2020 г.), культуру и науку.

Вместо институциональной реализуется денежно-кредитная модель финансирования новой индустриализации [Бляхман, Чернова, 2012 — ПСЭ. — № 2], при которой дефицит покрывается за счёт сокращения инвестиций и ликвидности, повышения тари-

фов и налогов на законопослушный бизнес, коммерционализа-ции образования и медицины, передачи финансирования (но не источников доходов) на региональный уровень. Деньги ищут там, где светло, а не там, где их много. Это вынуждает бизнес уходить в тень и увеличивает риск инвестиций.

В угоду олигархам Россия выступает против решения 11 стран ЕС ввести налог на финансовые трансакции (биржевые спекуляции). В 2010-2011 гг., по данным МЭР, выросла с 54,7 до 56,2% доля скрытой зарплаты «в конвертах». До 80% покупок в интернет-торговле проводится за наличные, без уплаты налогов. Не платят налоги 500 тыс. «целителей», магов и колдунов, в т. ч. 100 тыс. в Москве (Ж. Итоги, 2010, № 28), арендодатели жилья, нелегальные таксисты. Для получения трудовой пенсии достаточно сдать справку о 5-летнем стаже в липовом ООО, которое никогда не платило в Пенсионный фонд. Серой зоной стала покупка зарубежных футболистов, тренеров и т.д. США, где нет министерства спорта и его бюджетного финансирования, а университетские и школьные команды содержатся самим учебным заведением, спонсорами и телевидением, намного превосходят Россию по развитию массового спорта и олимпийским результатам.

Инфляция в современных условиях определяется не денежной, а структурной политикой. Весьма спорна эффективность снижения монетизации российской экономики в 1990-2011 г. с 70,8 до 12,3% (в США по данным Всемирного банка она составляла 66%, в Японии

— 112%). Ставка рефинансирования ВБ в 2012 г. выросла до 8,25% (США, Англия, ЕС — 0-0,75%), что снижает инвестиции. Наличные платежи составляют в еврозоне 9%, в США — 7%, в Швеции — 3%, а в России — более 25% денежного оборота, причём 40-50%, по данным Росфинмониторинга, составляют «грязные деньги». При таких инвестиционных дырах недопустимо переложение на граждан 3,5 трлн руб., нужных для капремонта многоквартирных домов или увеличение тарифов (в 2013 г. на электроэнергию и газ на 12-15%). Цены приближаются к европейскому уровню, где расходы на ЖКХ составляют до 30% семейного бюджета, но на питание — 12-17%, гораздо меньше чем в России. Рост тарифов монополий снижает платёжеспособный спрос на товары. При этом монополии с их непрозрачными расходами потратили в последние годы 3 трлн руб. на ремонт энергосетей, но снизили потери менее, чем на 1%.

Госинвестиции выдаются преимущественно в форме субсидий РЖД, Росатому, Роснано, ОАК, ОСК, госбанкам в виде взносов в уставный капитал и т.д. Их доля в ВВП по оценке Всемирного банка составляет 4% (Восточная Европа — 1-2,5%, страны ОЭСР — меньше 1%). Использование этих субсидий неконкурентоспособными компаниями непрозрачно, бесконтрольно и неэффективно, как показывают иски к ряду компаний ТЭК, Росатома, Оборонсерви-су, Глонасс и т.д.

По данным UNCTAD, иностранные инвестиции в России к 2012 г. достигли 52,9 млрд долл. (3% ВВП, 7-е место в мире), однако экспорт инвестиций превысил 67 млрд долл. (4-е место в мире). Вложения россиян в зарубежную недвижимость превышают 12 млрд долл. в год. В 2006-2012 гг. с 50 до 38,5% сократилась доля участия инвесторов в капитале российских фирм (вложения за вычетом изъятия, переоценки активов и реинвестирования доходов), Главное место заняла реинвестиция доходов (40,8%), прочие кредиты и портфельные вложения (43,6%), которые подлежат возврату через определённый срок. В итоге 75-80% иностранных инвестиций даются в долг или имеют источником Россию и не приносят с собой новых технологий. Главные инвесторы — Кипр (по данным Росстата 40% накопленных вложений), карибские и другие оффшоры, а не ФРГ, США, Япония и т.д. (их доля не превышает 2-4%). Вложения направляются в добычу сырья, финансовые и другие услуги, торговые сети, а не в обрабатывающую промышленность (её доля — всего 6%).

Кредиты и их госгарантии — важнейшие инструменты промышленной политики. Вклады россиян в российские банки к 2013 г. достигли 14 трлн руб., ещё 6-7 трлн руб. составило госфондирование банковской системы. Необходимо обязать банки информировать надзорные органы об оффшорной деятельности клиентов, запретить оффшорным компаниям владеть российскими активами, пересмотреть соглашения об избежании двойного налогообложения, ограничить право банков на снятие активов с баланса и обратный выкуп ценных бумаг.

Для создания полноценного российского долгового рынка недостаточно жёсткой бюджетной и денежно-кредитной политики, нацеленной на снижение инфляции [Дробышевский, 2012]. Нужен контроль за секьюритизацией активов, ведущей к росту совокупной задолженности, финансового рычага и «разбуханию»

банковской системы [Смирнов, 2012]. Необходимо улучшить регулирование финансового рынка с помощью единого депозитария, ограничить спекулятивное движение капиталов и оффшорные операции, ввести внутренний и внешний аудит, оценку устойчивости инвестиционных фондов, особенно на рынке срочных сделок и маржинальных кредитов. Банки не должны владеть хеджфондами. Современный банкинг позволяет создать замкнутый цикл оборота наличности, включая инкассо и переводы, при максимальной доступности счёта. Нужно ограничить кредитование граждан, которые тратят на их обслуживание более 15-20% своих доходов (средняя цифра к 2013г. достигла 10% — Ж. Итоги, 2012 — № 17). В упорядочении нуждается деятельность более 2000 микрофинан-совых организаций, которые, не будучи банками, выдают ссуды под высокие проценты.

Современная промышленная политика требует дифференциации налогообложения в зависимости от источника доходов (максимум — посредничество, минимум — высокотехнологичное производство), их использования (максимум — вывоз в оффшоры, минимум — инвестиции в производство) и вида бизнеса (максимум

— монополии, минимум — малый и средний инновационный бизнес). По оценке КРМв (2012 г.), налоговая нагрузка в России составляет 71,7% от уровня США, что выше, чем в Индии (50%), Канаде (59), Китае (около 60), Мексике (64), но ниже чем в Японии, Италии, Франции, где налог на прибыль крупных корпораций превышает 50% (в России — 20%). В России, в отличие от ЕС, нет налога на прирост капитала, но налог на транспортные средства на порядок выше, чем в Канаде. Совокупная налоговая нагрузка в России выросла в 2008-2012 гг. с 35 до 40% ВВП, причём взимается в основном с производства, а не с неэффективного потребления и ренты.

Введены льготы для некоторых высокотехнологических секторов, при покупке нового оборудования, компенсации выпадающих доходов при снижении взносов по пенсионному, медицинскому и социальному страхованию. Однако налоговая система в целом остаётся фискальной, но не стимулирующей и социальной. Главная проблема — не уровень налогов, а отсутствие их дифференциации, нестабильность, сложность администрирования. Из-за НДС, взимаемого на каждой фазе цепи поставок, экспорт сырой нефти и мазута выгоднее, чем нефтепродуктов, нагрузка на обрабатывающую индустрию в 3-4 раза больше, чем на сырьевую.

По данным Счётной палаты, плоская шкала подоходного налога (13%) при массовом уходе средств за рубеж по фиктивным контрактам не вывела доходы из тени. При этом богатые тратят деньги в основном за рубежом. Во всех странах БРИКС, кроме России, действует прогрессивный налог. В США подоходный налог (при доходе ниже 19 тыс. долл. в год — 1%, а более 250 тыс. долл. — до 40%) составляет половину (в России — 20%) поступлений бюджета. В России увеличение налогов для 200 тыс. семей с доходом более 30 млн руб. в год до 30% принесло бы в казну 3 трлн руб. Постоянно откладывается введение налога на элитную недвижимость.

Важную роль в промышленной политике играют особые экономические зоны (ОЭЗ). В пригороде Казани создаётся ОЭЗ «Ин-нополис», где земля предоставляется на льготных условиях, налог на прибыль снижается до 13,5%, а социальный — с 30-34 до 14%. Однако многие ОЭЗ не дали результата, т.к. там регистрировались фирмы, не занятые высокотехнологичным производством в данном регионе. В Китае в ОЭЗ за счёт субсидирования резко снижена цена инфраструктурных услуг. За добычу сланцевого газа доплачивается 14 долл. на 1.000 куб.м.

Система социальных стандартов, технологических и экологических нормативов формирует законодательные рамки промышленной политики.

При выборе направлений промышленной политики необходимо учитывать назначение промышленного комплекса, регион и форму организации бизнеса, имея целью увеличение добавленной стоимости при глубокой переработке сырья и мультипликационный эффект с учётом ситуации на мировом рынке. Разработаны программы развития авиа-, судо- и автостроения, энергетики, транспорта, медицины и фармацевтики, ОПК, строительства жилья, сельского хозяйства. На развитие транспортной системы до 2020 г. намечено потратить 12.5 трлн руб., в т.ч. более 7 трлн руб. из бюджета и Дорожного фонда. Это позволит в 1,5 раза увеличить подвижность населения, вдвое — экспорт транспортных услуг, снизить долю транспортных расходов в общих издержках до 16%.

Однако до сих пор отсутствует программа возрождения станкостроения и выпускатехнологического оборудования, без которой промышленная политика остаётся фрагментарной. Из 300 станкостроительных заводов осталось только несколько ремонтных

предприятий, прекращён выпуск комплектующих — электроники, гидравлики, спецэлектротехники. Между тем, страны, экспортирующие готовую продукцию и полуфабрикаты, увеличили, по данным Е. Ясина (Эхо Москвы, 19.11.2012) свою долю на мировом рынке за последние полвека с 48 до 72%, а вывозящие сырьё, топливо и продовольствие — сократили с 51 до 28%.

Финансирование высокотехнологичных медицинских центров в 2000-х гг. выросло в 8 раз, но всё оборудование и материалы — импортные. СП ВСМПО-АВИСМА и Боинга, производство современных тепловозов в Екатеринбурге совместно с «Сименс» остаются немногими примерами успешного сотрудничества по разработке новых продуктов и технологий. По расходам на космос Россия занимает 4 место в мире после США, Китая и ЕС, но её доля на мировом космическом рынке (около 300 млрд долл.) составляет всего 2%.

Наша страна наряду с США и Японией была лидером в микроэлектронике, включая производство чистых материалов, высокоточного оборудования, подготовку кадров и т.д. Приватизация и неэффективная конверсия привели к банкротству ряда НИИ и заводов точного машиностроения и переходу к массовому импорту электроники, в т.ч. для космоса и т.д. Для восстановления отрасли нужно развитие внутреннего рынка, консолидация фирм, экономические преференции.

На ОПК, где занято 2 млн чел., отрицательно сказалось разрушение тракторного, телевизионного (страна производила около 10 млн, а сейчас импортирует 17 млн телевизоров в год) и подшипникового производства, переход к отвёрточной (в основном из зарубежных узлов и деталей) сборке авто-, авиа и электронной техники, сельхозмашин и т.д. При этом, как показал опыт Петербургского автокластера, где Toyota, GM, Nissan, Hyundai, Ford выпускают 20% российских автомобилей, ненужной оказалась российская инженерная наука и школа. Резко сократились штаты авиакомплекса им.

С.В. Ильюшина, ОКБ им.Яковлева (там работает 270 сотрудников, а в Московском центре «Боинга» — 1700), ОКБ им. А.И.Микояна и им. В.М.Мясникова. По данным С.Шойгу (Интерфакс, 23.11.2012), в 2008-2012 гг. цена вертолётов выросла в 3,5, а самолётов — в 2 раза, хотя рентабельность авиапрома составляет всего 6,7%. Однако Россия сохранила второе место в мире по экспорту военной техники, лидерство в производстве жаропрочных сплавов, ракетного топлива, управляющих систем.

На модернизацию ОПК выделено 3 трлн руб., 80% ведущих предприятий, по данным Д.О. Рогозина (Итоги, 2.10.2012) вернулось в госсобственность. Создан фонд перспективных исследований (НИОКР составляют 18-20% гособоронзаказа), коренным образом реформируется механизм госзакупок. Намечено увеличить участие частных компаний в ОПК до 30-40%, расширить и улучшить подготовку кадров, обеспечить защиту от кибератак на систему промышленности, транспорта, энергетики, коммунальных услуг. При этом ОПК должен быть органической частью промышленности, а не автономным неконкурентным комплексом.

Нельзя согласиться с В. Мау (Ж. Итоги, 2012. — № 47), что природные ресурсы — проклятие России и все развитые страны бедны ими. Он приводит в пример Испанию, которая в конце XV — XVI веке превратилась из самой мощной в Европе в нищую страну, т.к. дешёвое золото и серебро из Америки сделало более выгодным покупать всё за рубежом, а не производить в своей стране. Но в этом виновата не Америка, а собственная абсолютная монархия и инквизиция, подавлявшие предпринимательство. Маленькая Голландия благодаря ресурсам своей империи стала финансовоэкономическим лидером Европы. Англия, соединившая свой уголь с колониальным хлопком, стала мастерской мира. Норвегия, все нефтяные доходы которой идут в Национальный фонд, Канада и Австралия по качеству жизни и конкурентоспособности впереди стран, бедных ресурсами.

Новая индустриализация требует нового подхода к развитию традиционных отраслей. Нужно отказаться от «скверной энергополитики» (dirty energy policy) и стимулировать частные и венчурные инвестиции в энергосбережение и возобновляемые источники энергии с учётом изменения климата [Tomsin, 2012]. В России ухудшение естественных условий добычи и сокращение остаточных запасов требует по опыту США новых технологий [Крюков, 2012]. Снижение энергоёмкости ВВП должно достигаться не за счёт деиндустриализации, как это было в России в 1990-2000-х гг., а на базе новых технологий. Иначе энергобезопасность страны будет подорвана [Башмаков, 2012].

ТЭК должен включать не только добычу и транспортировку, но переработку и использование энергоресурсов. Критерий его оцен-

ки — не рост добычи, а снижение энергопотребления на единицу продукции, рост добавленной стоимости в результате глубокой переработки сырья, увеличение коэффициента извлечения нефти (в России он составляет 20%, в США — 30%, в Норвегии — 37%). С учётом внешнего эффекта вложения в энергосбережение намного выгоднее, чем в арктический шельф, а в реконструкцию энергосетей (их средних возраст — около 50 лет) — чем в атомную энергетику. Индивидуальные газовые котлы в многоквартирных зонах и децентрализованное энергоснабжение за счёт отходов лесного, сельского и коммунального хозяйства в малонаселённых и не имеющих своих углеводородов регионах эффективнее, чем прокладка протяжённых теплотрасс и трубопроводов, требующих постоянного ремонта и потому выгодных бизнесу, связанному с местной властью.

Реформа электроэнергетики позволила отделить монопольные сектора (электросети) от конкурентных (генерация и сбыт), привлечь 1 трлн руб. частных инвестиций для ликвидации дефицита энергии в ряде регионов (установленная мощность к 2013 г. достигла 218 ГВт, однако 70% изношено). Однако вместо одной госмонополии появилось множество частных локальных, особенно сетевых. Более 55% установленной мощности принадлежит 4 компаниям, прямо или косвенно контролируемым государством. Не решены вопросы экономики теплоснабжения, перекрёстного субсидирования, тарифообразования, конкурентного выбора поставщиков, независимости потребителей от монопольных энергосистем.

Возобновляемые источники дают в мире уже 20% энергии (в Швеции — 50%, в России по прогнозу 2020 г. — 4,5%). До 40% энергии в доме уходит на отопление улицы. Значительный внешний эффект приносят, как показывает опыт Швеции и ряда других стран, дома с эффективной теплоизоляцией и тепловыми насосами, транспорт на биогазе и этаноле (покупатели автомашин на возобновляемом топливе получают премию, снижение налога и бесплатную парковку). В России необходим перевод на парогазовый цикл с газотурбинными технологиями (КПД — 52-58%) устаревших паросиловых ТЭС (КПД — 35-37%), которые сжигают □ добываемого в России газа.

В Москве и Петербурге уже не воссоздать крупных текстильных, швейных и обувных фабрик типа «Трёхгорной мануфактуры» или «Скорохода», но перспективны центры моделирования, дизайна и логистики, дающие заказы работницам из трудоизбыточных регионов и стран. Текстильные фабрики, неспособные конкурировать в переработке хлопка с Пакистаном и Бангладеш, возродятся при использовании новых нетканых синтетических материалов.

Минеральная вода «Эвиан» экспортируется из одной скважины во Франции в 140 стран и приносит около 11 млрд долл. годового дохода. Байкальская вода не экспортируется, хотя является природным антисептиком, содержит втрое больше кислорода, чем обычная питьевая вода, идеальна по кислотно-щелочному балансу.

Вывоз необработанной древесины, часто браконьерский (особенно в Китай) сопровождается импортом высококачественной бумаги, мебели, стройматериалов. В результате Россия, по оценке Всемирного банка, получает с 1 куб.м древесины 90 долл., а Канада и Финляндия — 500-530, Малайзия — 627. Комплексная программа развития комплекса пока не разработана.

Россия экспортирует в Европу химическое сырье и ввозит изготовленные из него дорогие полимеры. Их доля в дорожном строительстве составляет всего 6% (в США — 65%), в кровельных материалах — 3% (в США — 70%). Выпуск полимеров из попутного нефтяного газа на Тобольском химкомбинате не относится к шестому укладу, но коренным образом повышает эффективность экономики. То же относится к созданию отрасли по переработке мусора, из 85 млн т. которого ежегодно 90% вывозится на свалку, 3% сжигается и только 7% перерабатывается, развитию рыбохозяйственного комплекса, массовому строительству малоэтажного энергоэкономичного жилья, домов для ухода за пожилыми гражданами.

Региональная составляющая промышленной политики была разрушена после отмены бюджетного федерализма, когда все основные налоги были централизованы. Регионы практически не получают доход от разработки сырья на своей территории, рост производства ведёт к сокращению дотаций, которые зависят от воли вышестоящих организаций и выдаются ныне в основном на престижные проекты и для смягчения социальной напряжённости. По оценке агентства «Финмаркет», к 2013 г. более 80% регионов и почти все МО стали дотационными, а 11 из них (Дагестан, Ингушетия, Северная Осетия, Чечня, Тува, Забайкальский край, Чукотка, Вологодская, Мурманская и ряд других областей) испытывают

финансовый кризис. Необходимо взимать налоги по месту производства, а не регистрации офиса, передать на места налоги на имущество, малый бизнес, половину НДПС.

Вызывает возражения отмена НДПС и экспортной пошлины для добычи в восточных регионах и на шельфе, означающая отказ от взимания природной ренты, необходимой для социальной сферы региона, и дотации конкурентоспособным фирмам. Целесообразнее отложить разработку ресурса до освоения новых технологий или передать её по конкурсу на концессию, когда фирма получает фиксированный бонус за каждую единицу добытого сырья, а всё остальное принадлежит собственнику недр. Высокая себестоимость добычи во многом связана с накрутками и разорением малых компаний (в США они дают половину добычи), работавших на малодебитных и обводнённых участках, из-за ограничения их доступа к трубопроводам и необходимости возить автотранспортом нефть до узлов её учёта и первичной подготовки.

По оценке МЭР отмена или снижение пошлин на тысячу видов товаров при вступлении в ВТО уменьшит доходы бюджета в 2013 г. на 188, а в 2014 г. — на 257 млрд руб. Это особенно скажется на безработице в 450 моногородах и регионах со специализацией на животноводстве, лёгкой и пищевой промышленности, сельхозмашиностроении [Каргин, 2012], медицинской технике и фармацевтике.

Централизация финансовых ресурсов за 15 лет снизила долю Сибири в консолидированном бюджете вдвое, хотя там добывается 76% российской нефти и 87% газа (30% мировых запасов), уникальны запасы никеля (21% мировых), молибдена (14%), свинца (9%), платины (7%), угля и т.д. По оценке В. Иноземцева (НГ, 1.11.2012), плотность населения Сибири (2,24 чел. на кв.км) сопоставима с Канадой (3,1) и в 4 раза выше Аляски (0,5). Однако душевой доход в Канаде в 5 раз выше, чем в Сибири (42 и 8,2 тыс. долл.), протяжённость автодорог — в 7 раз, железных дорог — в 4 раза, число аэропортов — в 19 раз. Душевой доход на Аляске (64,4 тыс. долл.) выше, чем в Нью-Йорке и Калифорнии. ВРП Москвы и Московской обл., где платят налоги Газпром, Роснефть, БазЭл, Норникель и т.д. больше, чем во всей зауральской России.

Программа создания в Сибири и на Дальнем Востоке единой системы добычи, транспортировки газа и газоснабжения с учётом его экспорта (одно Бованенковское месторождение с запасами 4,9 трлн куб.м способно добывать 140 млрд куб.м в год — намного больше, чем сланцевого газа в США), а на Дальнем Востоке — ОЭЗ со льготами по налогам на прибыль, землю и имущество (проектируемые инвестиции — 5 трлнруб.) весьма важны, однако они неосуществимы без коренного изменения отношений центра и регионов.

Доля России в перевозках между Европой и Азией составляет всего 0,2%. Положение должна изменить реконструкция БАМа и Транссиба, их соединение с Транскорейской магистралью, строительство железнодорожных веток в Якутии, Амурской обл., Туве, портовых хабов с терминалами и логистическими центрами в Пет-ропавловске-Камчатском, Совгавани, порту Восточный. Необходимы также меридиональные магистрали, связывающие полярный и промышленный Урал, Баренцево море и Индийский океан через Казахстан и страны Центральной Азии. Это позволит совместно осваивать ресурсы Урала, Сибири, большого Тургая.

Промышленная политика включает развитие внутрифирменной и межфирменной кооперации, позволяющей партнёрам создавать совместные исследовательские и инновационные центры, получать и развивать новые технологии, используя в мультиагентских

системах свободное от монополий программное обеспечение. В кооперации участвует и третий (в отличие от частного и публичного) сектор экономики — социальное предпринимательство в ЖКХ, медицине, образовании и т.д. в тесном контакте с местным самоуправлением (new local government network). ТНК становятся центрами глобальных гибких цепей поставок и создания стоимости, где партнёры подбираются на основе жёсткого конкурса.

Много лет ведутся разговоры о пользе малого бизнеса, но его доля в ВВП, по оценке В.В.Путина (ИТАР-ТАСС, 17.11.2012), всё ещё составляет 21-22% по сравнению с 50% в США и более 60% в Китае. На тысячу россиян приходится менее 10 малых предприятий (МП), в ЕС — 45, в Японии — 50, в США — 75. В МП занято 18% работников (в ЕС и США — 45%, в Японии — почти 80%). И дело здесь не только в административных и институциональных барьерах [Золотов, 2012]. Главное — природа малого бизнеса в странах ОЭСР и России совершенно различна. В ОЭСР он органично связан с крупным бизнесом, поставляя ему на конкурентной основе комплектующие изделия и услуги, в России МП — автономный сектор экономики, в значительной степени теневой, действующий в основном в торговле, сфере услуг и аренды недвижимости на базе устаревших технологий. Он не может конкурировать с крупными торговыми сетями и выживает только благодаря клиентским связям с местной властью, уходу от налогов и «чёрного нала».

Целесообразно поддерживать в первую очередь не любой, а высокотехнологичный и инновационный малый бизнес, стимулировать его кооперацию с крупными компаниями, выполнение госзаказов и экспорт. Особое значение имеет средний бизнес, который разрабатывает и готовит для широкого применения инновации во всех сферах. Он базируется на аутсорсинге — специализации на ключевых компетенциях, отказе от операций, которые не могут быть куплены на стороне. Это резко сокращает постоянные издержки, позволяет тесно связать их с ростом или падением продаж, уменьшить число работников, не влияющих на их объём, делегировать специалистам многие неправомерно централизованные в крупных фирмах функции.

В заключение можно сделать следующие выводы:

1. Постиндустриальный капитализм в России и ряде других стран является по сути рентно-долговым, а не инновационным. Это вызвало системный кризис, который в США и ЕС проявляется, прежде всего, в росте хронической безработицы и госдолга, а в России — в недопустимом уровне социальной и межрегиональной дифференциации.

2. Для перехода к реальной инновационной экономике необходима промышленная политика, ориентированная на новую индустриализацию, призванную создать в новых и модернизированных традиционных кластерах устойчивый спрос на нововведения и рабочие места для квалифицированного труда. В статье предложено определение новой промышленной политики и типология её принципов.

3. В России до сих пор сформированы отдельные фрагменты, но не системная стратегическая промышленная политика в машиностроительном и многих других кластерах. Необходимо использовать весь комплекс её инструментов, разработать новую региональную политику и развить внутри- и межфирменную кооперацию, прежде всего, между крупным, средним и малым бизнесом в глобальных цепях поставок и создания стоимости. Особое значение имеет реформа всего социального сектора, включая подготовку кадров и развитие исследований в области интеграции промышленной, инвестиционной и инновационной политики.

Литература

1. Авдашева С., Шаститко А. Международный антитраст: потребности, ограничения и уроки для таможенного союза // Вопр. экономики — 2012. — № 9.

2. Акаев А. Евразийские перспективы возрождения России. — СПб., 2012. — 408 с.

3. Акаев А. О стратегии интегрированной модернизации экономики России до 2025 г. //Вопр. экономики. — 2012. — № 4.

4. Аузан А., Сатаров Г Приоритеты институциональных преобразований в условиях экономической модернизации // Вопр. экономики. — 2012. — № 6.

5. Башмаков И., Мышак А. Факторный анализ эволюции российской энергоэффективности: методология и результаты // Вопр. экономики. — 2012. — № 10.

6. Бессонова О. Институциональная матрица для модернизации России // Вопр. экономики. — 2012. — № 8.

7. Бляхман Л.С. Постиндустриальный капитализм: вызовы модернизации и уроки для России // Вестник СПбГУ. Сер. Экономика. —

2011. — № 3.

8. Бляхман Л.С., Чернова Е.Г. Две модели финансирования новой индустриализации. // Проблемы современной экономики. —

2012. — № 2.

9. Бляхман Л.С. Социальная политика как предмет новой политэкономии // Проблемы современной экономики. — 2012. — № 3.

10. Бляхман Л.С., Чернова Е.Г Образовательная политика при переходе к инновационной экономике. // Вестник СПбГУ, сер. Экономика, 2012. — № 4.

11. Бляхман Л.С., Чернова Е.Г. Агропромышленная политика в инновационной экономике в условиях ВТО // Проблемы современной экономики. — 2012. — № 4.

12. Бузгалин А.В., Колганов А.И. Открытость политэкономии и империализм «эйнстрима»: экономика как прошлое // Проблемы современной экономики. — 2012. — № 2,3.

13. Газизуллин Ф.Г., Газизуллин Н.Ф., Газизуллин Т.Н. Инновационное мышление — непреложное условие модернизации современной экономики России. // Проблемы современной экономики. — 2012. — № 3.

14. Гурова Т., Ивантер А. Мы ничего не производим // Эксперт. — 2012. — № 47.

15. Дерябина М. Институциональные основы организации реального сектора экономики // Вопр. экономики. — 2012. — № 11.

16. Дробышевский С., Синельников-Мурылёв С. Макроэкономические предпосылки реализации новой модели роста // Вопр. экономики. — 2012. — № 9.

17. Дроздов О.А. Концепция человеческого развития и политическая экономия ХХ1 в.: возможности взаимодействия // Проблемы современной экономики. — 2012. — № 3.

18. Евтушенков В., Рудашевский В. Новая промышленная политика: эскиз дорожной карты //Вопр. экономики. — 2012. — № 5.

19. Запесоцкий А. Исторический спор между капитализмом и социализмом как диалог культур // Экон. стратегии. — 2012. — №7.

20. Золотов А., Муханов М. Позитивная реинтеграция как способ развития малого и среднего предпринимательства // Вопр. экономики. — 2012. — № 6.

21. Жаркова В.С. Сети как современная форма интеграции хозяйственных образований и их отличительные свойства: теоретикоэкономический анализ // Проблемы современной экономики. — 2012. — № 3.

22. Каргин Е.С. Воздействие вступления в ВТО на промышленность России по критическим товарным позициям // Проблемы современной экономики. — 2012. — № 4.

23. Крюков В., Павлов Е. Подход к социально-экономической оценке ресурсного режима в нефтегазовом секторе (на примере США) // Вопр. экономики. — 2012. — № 10.

24. Левин М., Сатаров Г. Коррупция в России: классификация и динамика // Вопр. экономики. — 2012. — № 10.

25. Нарышкин А.Л. Опыт функционирования неоконсервативной модели экономики на примере Норвегии // Проблемы современной экономики. — 2012. — № 3.

26. Ореховский П. Право на оспаривание, патрон-клиентские сети и коррупция // Вопр. экономики. — 2012. — № 12.

27. Пахомова Н.В., Рихтер К.К., Малышков Г.Б. Структурные преобразования в условиях доминирования «зелёной» экономики: вызовы для российского государства и бизнеса // Проблемы современной экономики. — 2012. — № 2. — С. 7-15.

28. Попов А.И. Методологический индивидуализм и государственное регулирование в условиях крупномасштабной модернизации // Проблемы современной экономики. — 2012. — № 3.

29. Рыбаков Ф.Ф. Промышленная политика России: история и современность. — СПб.: Наука, 2011. — 189 с.

30. Рязанов В.Т. Политическая экономия: из прошлого в будущее //Проблемы современной экономики. — 2012. — № 2, 3.

31. Смелова О.В. Национальная инновационная система России: проблемы и цели развития // Проблемы современной экономики. — 2012. — № 3.

32. Смирнов А. Финансовый рычаг и нестабильность // Вопр. экономики. — 2012. — № 9.

33. Соколова Е. Конкуренция на инновационных рынках: особенности определения и анализа //Вопр. экономики. — 2012. — № 9.

34. Федотова В. Конец догоняющей модели модернизации и поиски новых путей // Экон. стратегии. — 2012. — № 3.

35. Хэнде У. Нормативная теория национального выбора: прошлое, настоящее и будущее // Вопр. экономики. — 2012. — № 10.

36. Цаголов Г.Н. Почему всё не так. — М., 2012.

37. Яковлев А. Как уменьшить силовое давление на бизнес в России // Вопр. экономики. — 2012. — № 11.

38. Якунин В. Цены вместо ценностей // Эксперт. — 2012. — № 27.

39. Bianchi P. Labor’s Industrial policy after the crisis: seizing the future. Cheltenham, UK, 2011. — 161 p.

40. Boumans M., Davis S. Economic methodology: understating Economics ac a Science. N.Y., 2012.

41. Buigues P.-A., Sekuat K. Industrial policy in Europe, Japan and the USA: amounts, mechanisms and effectiveness. N.Y., 2009. — 232 p.

42. Corporate power and globalization in US foreign policy. Cox K. (ed.). L., 2012. — 213 p.

43. Eliasson G. Advanced public procurement as industrial policy: the aircraft industry as a technical university. N.Y., 2010. — 311 p.

44. Ellwood D. The shock of America: Europe and the challenge of the century. Oxford, 2012. — 592 p.

45. Guest R. Borderless economics: Chinese sea turtles, Indian fridges and the new fruits global capitalism. N.Y., 2011. — 250 p.

46. Fergusson N. The assent of money. N.Y., 2009.

47. Industrial policy for national champions. O.Falck, C.Gollier, L.Woesmann (eds.). Cambridge, Mass., 2011. — 206 p.

48. Navarro A. Global capitalist crisis and the second great Depression: egalitarian systemic models for change. Lanham, 2012. — 408 p.

49. Nordic capitalisms and globalization: new forms of economic organization and welfare institutions. P.Hristensen, K.Lilja (eds.). Oxford, 2011. — 300 p.

50. Novales A., Fernandez E., Ruiz S. Economic growth: theory and numerical solution methods. Berlin, Springer, 2010.

51. Palley N. From financial crisis to stagnation: the destruction of shared prosperity and the role of economics. N.Y., Cambridge University Press, 2012. — 238 p.

52. Sasada Y. The evolution of the Japanese developmental state: institutions blocked in by ideas. L., 2013. — 212 p.

53. The good life in technological age. P.Brey, A.Briggle, E.Spence (eds.). N.Y., 2012. — 358 p.

54. Tomain S. Ending dirty energy policy: prelude to climate change. Cambridge (E), 2011. — 308 p.

55. Turner A. Economics after the crisis: objectives and means. Cambridge, Mass, MIT Press, 2012. — 108 p.

56. Werner T. Public forces and private politics in American big business. Cambridge. 2012. — 195 p.

57. What’s good for business: business and American politics since World War II. K.Phillips-Fein, S.Zelizer (eds.). Oxford, 2012. — 266 p.

58. Wounded Cities: destruction and reconstruction in a globalize world. S.Schneider, I.Susser (eds.). Oxford, 2003. — 317 p.

59. Zizek S. Less than nothing: Hegel and the shadow of dialectical materialism. N.Y., 2012.