ПРОМЫШЛЕННАЯ ПОЛИТИКА КИТАЯ: НА ПЕРЕКРЕСТКЕ МНЕНИЙ Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

МОЗИАС П.М.* ПРОМЫШЛЕННАЯ ПОЛИТИКА КИТАЯ: НА ПЕРЕКРЕСТКЕ МНЕНИЙ

Аннотация. Главное отличие современного китайского хозяйства от экономик развитых стран заключается не в большей социальной ориентации, а в более активном проведении промышленной политики. Инструментарий ее в Китае обширный и многомерный. Он включает в себя и преференциальные кредиты для компаний приоритетных отраслей, и налоговые льготы, и финансирование из государственных венчурных фондов, и меры внешнеторгового протекционизма, и многое другое. Однако в экономической литературе нет консенсуса ни по поводу эффективности промышленной политики, ни в отношении самой оправданности ее существования. Многие неоклассические экономисты отрицают ее как таковую. Те же, кто обосновывает ее необходимость ссылками на «провалы рынка», часто не могут выстроить непротиворечивую концепцию. Выходом из ситуации, по-видимому, может стать создание целостной теории, которая показала бы, какие роли играют рыночные механизмы и государственное вмешательство на разных стадиях экономического развития.

Ключевые слова: Китай; промышленная политика; «провалы рынка»; экстерналии; конкуренция.

MOZIAS P.M. The Chinese Industrial Policy Debate

Abstract. The main difference between the modern Chinese economy and the economies of developed countries is not a greater social orientation, but, rather, a more active implementation of

*

Мозиас Петр Михайлович - кандидат экономических наук, ведущий научный сотрудник Отдела Азии и Африки Института научной информации по общественным наукам РАН, доцент департамента мировой экономики НИУ ВШЭ.

industrial policy. Its tools in China are extensive and multidimensional. It includes preferential loans for companies in priority industries, tax breaks, financing from public venture funds, foreign trade protectionism measures, and much more. However, in the economic literature there is no consensus either on the effectiveness of industrial policy or on the very justification for its existence. Many neoclassical economists deny it as such. Those who justify its necessity by reference to market failures often fail to build a consistent concept. The way out of the situation, apparently, could be the creation of a holistic theory that would show what roles market mechanisms and government interventions play at various stages of economic development.

Keywords: China; industrial policy; market failures; externalities; competition.

Для цитирования: Мозиас П.М. Промышленная политика Китая: на перекрестке мнений // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 9: Востоковедение и африканистика. - 2024. - № 4. - С. 92-129. - DOI: 10.31249/rva/2024.04.06

Период рыночных реформ стал временем не только быстрого роста китайской экономики, но и кардинальных сдвигов в ее отраслевой структуре. Правда, попытки создать диверсифицированную промышленную базу предпринимались еще при Мао Цзэ-дуне. Но и в конце 1970-х годов, по прошествии трех десятилетий командно-административной индустриализации, более 80% китайского населения оставались деревенскими жителями и работали в сельском хозяйстве, а экспорт страны был преимущественно аграрным и сырьевым. Теперь же, после 45 лет реформ, Китай превратился в «фабрику мира», на международных рынках он выступает как поставщик широкого круга товаров обрабатывающей промышленности, в том числе высокотехнологичных, 2/3 его граждан проживают в городах и поселках, в структуре занятости постепенно увеличивается доля сферы услуг.

Китайские идеологи еще в начале 1990-х годов перестали называть свою экономику «плановой», а с середины 2010-х годов в пропагандистском обороте укоренился тезис о том, что решающую роль в распределении ресурсов в китайском хозяйстве играет рынок. Но утверждается, что экономика КНР - это «социалистическая рыночная экономика», которой присуще сильное макрорегу-

лирование рыночных процессов, в институциональном плане ведущую роль в ней играет госсектор, при многообразии форм получаемых доходов доминирует распределение по труду. Уязвимые места такой аргументации в том, что макроэкономическая политика (управление совокупным спросом и хозяйственной динамикой с помощью фискальных и монетарных инструментов), вообще-то говоря, является атрибутом любой современной экономики; доли государственных предприятий (ГП) в объемных показателях народного хозяйства Китая уже давно относительно скромные; удельные веса труда и капитала при распределении национального дохода соотносятся как 40 : 60 (в западных странах соотношение примерно обратное).

И если все же определять, чем китайская экономическая модель отличается от тех, что свойственны развитым рыночным экономикам Запада, то главный специфический момент - это, пожалуй, более масштабное, чем в развитых странах, воздействие государства на структурные параметры экономики, поддержка тех отраслей, которые правительство считает на данный момент приоритетными, т.е. проведение активной промышленной политики (ПП)1.

Казалось бы, именно эта характеристика китайского опыта должна стать прежде всего объектом изучения специалистами. Но на деле исследовательских работ на эту тему относительно немного, отстаиваемые их авторами концепции разноречивы, а приводимый в них материал ограничен по объемам, выводы на его основе нередко делаются поверхностные. Как представляется, такое положение вещей обусловлено как объективными, так и субъективными причинами.

С одной стороны, собрать данные комплексного характера о китайской ПП трудно потому, что такая политика многообразна, она проводится на разных уровнях системы власти. Особые слож-

1 Русскоязычный термин «промышленная политика» - это калька с английского понятия «industrial policy». В английском языке у слова «industry» два смысла: 1) промышленность; 2) отрасль. Когда говорят о ПП, то имеют в виду второе значение: ПП - это меры государства, которые могут осуществляться в отношении не только промышленных отраслей, но и отдельных частей других секторов экономики. Если в структуре сельского хозяйства правительство поддерживает животноводство, а не растениеводство, а внутри сферы услуг - отрасль телекоммуникаций, а не розничную торговлю, то это тоже ПП.

ности это создает для зарубежных, некитайских исследователей. Многие пласты информации о происходящем за фасадом китайской экономической бюрократии для них вообще недоступны, т.е. о том, как это все работает в реальности, они могут судить лишь очень приблизительно.

С другой стороны, проблематика ПП остается остродискуссионной, недостаточно проработанной и на теоретическом уровне. Мнения о желательности ПП как таковой среди экономистов очень разные. Некоторые рыночные фундаменталисты из числа экономистов неоклассического направления вообще относятся к ней отрицательно, считают, что она порождает искажения в функционировании рынков, диспропорции и потери общественного благосостояния, провоцирует коррупцию. Не только экономический рост, но и прогрессивные структурные сдвиги, по мнению неоклассиков, могут быть обеспечены спонтанной игрой рыночных сил, так что путь к успешному развитию - это либерализация экономики.

Те же, кто за ПП, в большинстве своем обосновывают такую позицию абстрактными рассуждениями о наличии «провалов рынка» (market failures) - ситуаций, когда рыночные механизмы, предоставленные сами себе, не могут обеспечить Парето-эффективное распределение ресурсов. Иначе говоря, государственные интервенции оправданны там, где рынок не справляется. Несложно заметить, что в подобных построениях ПП предстает как нечто, обусловленное уникальными, специфическими причинами, отклонениями от общего правила. Может быть, такая логика и подходит для объяснения, почему ПП все же проводится в развитых экономиках с их зрелыми, давно сложившимися рыночными механизмами. Но она вряд ли годится для развивающихся и постсоциалистических стран, где рыночные институты только формируются, а роль государства в экономическом развитии обычно очень велика. Как бы то ни было, в экономической литературе до сих пор нет ни общепринятого определения ПП, ни более или менее устоявшегося перечня используемых государством мер, которые следует относить именно к ПП. Это касается и работ, непосредственно посвященных практике ПП в Китае.

Так, Д. Родрик (школа государственного управления имени Дж.Ф. Кеннеди Гарвардского университета, США) [13], один из наиболее последовательных адептов «государственнического» на-

правления в теории экономического развития, утверждает, что сами процессы индустриализации - это питательная почва для проявления «провалов рынка». Вложения капитала в новые отрасли не могут осуществляться только за счет средств самих компаний, нужно и внешнее финансирование. Но кредитным рынкам всегда свойственна асимметрия информационного обмена. Банкам трудно просчитать перспективы отдачи от инвестиций в новые, рискованные сферы. Ведь банковские менеджеры - это финансисты, а не специалисты по вопросам производства. К тому же в развивающихся экономиках у фирм, которые в качестве пионеров осваивают новые отраслевые направления бизнеса, еще нет устоявшихся кредитных историй. Поэтому без специального государственного воздействия на частные банки или наличия государственных банков, следующих приоритетам ПП, реальный сектор будет недофинансироваться и норма накопления в экономике будет меньше оптимальной и потенциально возможной.

Новым производствам нужны также поставки товаров производственного назначения в определенном объеме и должного качества. Но способные обеспечить их предприятия будут построены и появятся на рынке только тогда, когда фирмы, предъявляющие спрос на такую продукцию, сами достигнут больших объемов выпуска. Иначе вложения в производство товаров инвестиционного спроса не будут окупаться, компании в соответствующих отраслях не смогут реализовать эффект экономии на масштабах.

Поэтому если государство не будет координировать развитие отраслей-смежников, то их вертикальная интеграция сама собой, под воздействием только рыночного саморегулирования, не сложится. Рыночные цены будут не в состоянии выполнять информационную функцию по той простой причине, что они не могут отражать рентабельность таких производств, которых еще не существует. Не имея четких информационных сигналов о намерениях потенциальных партнеров, предприятия «верхних» и «нижних» звеньев производственных цепочек будут воздерживаться от инвестиций и тем самым тормозить увеличение производства друг у друга.

Важно и то, что персонал, подготовленный фирмами-пионерами, может быть переманен их последователями и имитаторами. Иначе говоря, процесс «обучения на практике» (learning-by-doing)

чреват возникновением позитивных внешних эффектов (экстерна-лий). Компания, первой потратившаяся на обретение работниками профессиональной квалификации, не будет получать адекватную отдачу на свои затраты, часть выгод достанется другим компаниям. Это ослабляет стимулы к обучению работников за счет корпоративного сектора. Не может этот вопрос решаться и преимущественно усилиями самих работников. Деньги, достаточные для получения образования, есть далеко не у всех, а образовательные кредиты получить трудно, так как асимметрия информации в данном случае усугубляется еще и тем, что человеческий капитал, в отличие от физического, не может быть использован в качестве залога по кредиту. Если государство не будет специально заниматься подготовкой кадров для новых отраслей промышленности и сферы услуг, то и темпы накопления человеческого капитала в экономике будут ниже рациональных [13, р. 4-5, 24].

Экономисты-«государственники» подключают к обоснованию необходимости 1111 также и аргументы, касающиеся внешнеэкономической сферы. Дж. Стиглиц (экономический факультет Стэнфордского университета, США) [14] считает «близорукими» неоклассические представления о том, что отраслевая структура экономики эволюционирует просто под воздействием рыночных ценовых сигналов вслед за изменением сравнительных преимуществ страны (они определяются тем, какими факторами производства страна на данный момент обладает в избытке, - в отраслях, где задействуются эти ресурсы, издержки производства ниже, чем в других).

Дж. Стиглиц отмечает, что даже в тех секторах экономики, которым набор имеющихся ресурсов, вроде бы, обеспечивает потенциальную ценовую конкурентоспособность, еще должно произойти «обучение на практике», требующее времени. Иными словами, сравнительные преимущества не реализуются сами по себе: люди еще должны реально научиться, как изготавливать товары, используя наличные ресурсы. А пока будет происходить такое накопление знаний, оправданна господдержка новых отраслей, в том числе и протекционистская политика импортзамещения (последняя нужна, дабы ростки новых производств не были подавлены конкуренцией со стороны ввозимых из-за рубежа товаров).

Но и когда новые отрасли в национальной экономике сформируются и дозреют до выхода на международные рынки, их переход к экспортной ориентации тоже не обеспечивается спонтанно, только рыночными сигналами. Дело тут тоже в наличии экстерналий. Результатами деятельности компаний, вышедших на экспортные рынки первыми и создавших благоприятный имидж продукции своей страны, могут воспользоваться другие фирмы, не прилагавшие столь же весомых усилий и не понесшие столь же значительных транзакционных издержек. Поэтому если государство не будет субсидировать экспортных пионеров, то мало кто из представителей корпоративного сектора захочет налаживать товарный вывоз.

Впрочем, Дж. Стиглиц распространяет эту логику и на процесс диверсификации отраслевой структуры экономики через освоение предприятиями внутреннего рынка страны. И здесь тоже из-за несовершенств информационного обмена компании не могут оценить масштабы имеющегося спроса, потенциальные потребители не уверены в качестве продукции вновь выходящих на рынок национальных производителей. А плодами усилий компаний, которые освоили рынок раньше других и накопили соответствующие компетенции, могут воспользоваться те, кто придет потом и кому такие знания, как публичные блага, достанутся почти бесплатно [14, р. 198-201].

Линь Ифу (Центр исследований китайской экономики Пекинского университета) [8] претендует на то, что он создал научную школу «нового структурализма», свободную от крайностей и неоклассики, и этатизма. Он настаивает на том, что оптимальный путь развития экономики - это следование сравнительному преимуществу, а оно меняется со временем, по мере того, как происходят сдвиги в наборе факторов производства, которыми располагает страна. Успешно развивающейся может быть только «открытая» экономика: доходы, полученные благодаря рациональной экспортной специализации, позволяют стране импортировать нужные ей технологии и знания. Но внешнеэкономическую либерализацию нужно проводить не быстро, а поэтапно, постепенно адаптируя к «открытости» отрасли, созданные благодаря политике импортза-мещения.

Для адекватного выражения редкости ресурсов и определения тем самым отраслей, по которым имеются сравнительные преимущества, нужны цены, формируемые конкурентными рынками. Но направляющая роль рынка в структурной трансформации, утверждает Линь Ифу, должна дополняться ПП государства, задачи которой - это, во-первых, компенсация информационных экстер-налий, связанных с деятельностью фирм-пионеров, а, во-вторых, преодоление «проблемы координации» (но ее Линь Ифу сводит к возможным дисбалансам в развитии промышленности, с одной стороны, инфраструктуры, образования и финансового сектора - с другой) [8, p. 25, 35-37, 94, 114-115].

В общем, через компенсацию «провалов рынка» государство помогает частному сектору реализовать имеющиеся у страны возможности специализации. Иными словами, ПП как раз и нужна для того, чтобы обеспечить ход индустриализации в соответствии со сравнительными преимуществами. Государство, подчеркивает Линь Ифу, должно быть «акушеркой» при рождении на свет отраслей с новыми сравнительными преимуществами, а не «медсестрой», ухаживающей за «молодыми отраслями» (infant industries), для развития которых в стране нет нужных условий [8, p. 114, 118].

Однако для ортодоксальных неоклассиков и позиция Линь Ифу слишком оппортунистическая. Г. Пак (экономический факультет Пенсильванского университета, Филадельфия, США) и К. Сагги (экономический факультет Южного методистского университета, США) [11] систематизировали неоклассические возражения против проведения ПП. Они отмечают, что доводы в пользу защиты «молодых отраслей», высказывавшиеся еще меркантилистами и германской «исторической школой», а ныне переосмысленные в духе теории человеческого капитала с ее акцентом на «обучение на практике», могут быть легко оспорены адресацией к возможностям современных глобализированных рынков.

Банки и другие финансовые инвесторы в развивающихся странах действительно не уверены в прибыльности новых производств и избегают вложений в них. Но почему бы тогда не получить зарубежное финансирование, а не внутреннее - из тех стран, где соответствующие производства уже освоены и судить о перспективах рентабельности вполне возможно? Да и субститутом «обучения на производстве», на время которого вроде как нужна

господдержка новых отраслей, может быть зарубежное технологическое влияние, в частности со стороны иностранных инвесторов.

Проблему информационных экстерналий торговый протекционизм вообще не решает. Сторонники ПП доказывают, что тут нужно государственное субсидирование фирм-пионеров. Но это неявно предполагает, что государство обладает способностью прогнозировать, какие именно новые идеи и технологии будут востребованными, социально значимыми. На деле же информация, которой оперирует государство, заведомо несовершенна, а потому высока вероятность ошибок и создания благодаря господдержке неконкурентоспособных производств. Может быть, 1111 и добьется определенного результата, но это совсем не обязательно будет наилучший результат, а выяснить, как было бы при отсутствии ПП, т.е. если бы накопление знаний осуществлялось только под воздействием рыночных сил, просто невозможно [11, р. 269-274].

Вызывает сомнения и то, что государство может эффективно заниматься координацией развития взаимосвязанных отраслей. Как власти смогут наладить обмен информацией между предприятиями-смежниками, если они сами не обладают полным знанием о том, что происходит на уровне фирм? «Проблему координации», считают Г. Пак и К. Сагги, вполне можно решать чисто рыночными средствами: за счет импорта товаров производственного назначения, заключения долгосрочных контрактов между компаниями -участницами кооперационных цепочек, привлечения иностранных инвестиций для расшивки «узких мест» в структуре экономики. Так что процедуры 1111 слишком сложны и рискованны, резюмируют Г. Пак и К. Сагги, они предполагают обработку таких больших объемов информации, что это заведомо не под силу ни государственным чиновникам, ни кому-то еще [11, р. 274-276, 281282, 293].

С. Хейлманн и Л. Ши (Трирский университет, Германия) [5], авторы статьи о генезисе ПП в Китае, дали ей вполне тривиальное толкование. Они определили ПП как меры государства, направленные на изменение структуры экономики посредством направления ресурсов в приоритетные отрасли при сохранении среды рыночной конкуренции и автономии фирм поддерживаемых государством отраслей в принятии решений [5, р. 1]. Близко к этому и определение, данное другим экономистом-китаеведом Б. Науто-

ном (факультет международной политики и стратегии Калифорнийского университета, Сан-Диего, США) [10]: ПП - это координация государством развития приоритетных отраслей, предполагающая опору на рыночные механизмы. С такой точки зрения осуществление индустриализации в период плановой экономики не может рассматриваться как ПП. О ПП имеет смысл говорить, только если в ходе государственных интервенций в функционирование рынков задействуются реальные ресурсы и при этом используются инструменты политики, способные создавать стимулы для того, чтобы экономические агенты принимали решения, отличные от тех, что имели бы место в отсутствие ПП. Просто же выдвижение структурных ориентиров развития или, тем более, количественных целей по экономическому росту ПП не является.

Но Б. Наутон признает, что правомерны и более широкие определения ПП, когда под ней понимается вся совокупность мер фискальной, монетарной и научно-технической политики, направленных на поддержание высоких темпов прироста ВВП и качественное совершенствование экономики. Однако такие определения неизбежно порождают дискуссию о том, что все-таки стоит, а что не стоит подводить под рубрику ПП [10, p. 18-20].

Оговорка вполне резонная в свете того, что, скажем, К. Фор-ла (Маастрихтский университет, Нидерланды) [4], обобщив наработки, содержащиеся в литературе начала ХХ1 в.1, подразделила меры ПП на две категории: «секторальные» (pro-business) и «про-рыночные» (pro-market). Первые направлены на поддержку уже так или иначе существующих отраслей и действующих в них предприятий, а вторые призваны стимулировать конкуренцию, создавать условия для входа на рынки новых «игроков», защищать интересы потребителей [4, p. 258, 261]. Если рассматривать классификацию К. Форлы как вполне допустимую рабочую гипотезу, то как ее можно применить к тем инструментам ПП, которые фактически используются в Китае?

1 Acemoglu D., Aghion Ph., Zilibotti F. Distance to Frontier, Selection, and Economic Growth // Journal of European Economic Association. - 2006. - Vol. 4, N 1. - P. 37-74; Rodrik D., Subramanian S. From Hindu Growth to Productivity Surge: The Mystery of the Indian Growth Transition // IMF Staff Papers. - 2005. - Vol. 52, N 2.

Очевидно, к классу «секторальных» мер можно с уверенностью отнести обнародуемые властями перечни приоритетных отраслей. Они могут включаться в пятилетние планы экономического развития, другие возможные варианты - это принятие специальных государственных программ или издание «индустриальных каталогов», в которых отрасли национальной экономики подразделяются на «поощряемые», «допускаемые», «ограничиваемые» и «запретные» для новых капиталовложений. Для контроля за тем, как исполняют указания «сверху» руководители на местах, используется система оценки их деятельности по определенным количественным параметрам (в том числе по числу реализованных инвестиционных проектов).

«Секторальные» инструменты ПП - это и кредитование предприятий в приоритетных отраслях под пониженные процентные ставки «политическими» банками (так в Китае называют «банки развития») и вообще банками, остающимися под госконтролем. Это и система налоговых льгот для инвесторов (с 2008 г. льготы по корпоративному подоходному налогу перестали предоставляться по институциональному принципу, т. е. для предприятий определенных форм собственности, но они и сейчас действуют для избранных отраслей и регионов, а также для малого бизнеса). Это и наличие многочисленных свободных экономических зон различной функциональной направленности и других кластерных образований, перед которыми ставятся задачи культивирования определенных отраслей. Это и различные методы воздействия на поведение иностранных инвесторов, в том числе побуждение их к передаче технологий китайским партнерам и к закупкам нужных им комплектующих и оборудования на внутреннем рынке Китая.

Это и система поддержки экспорта с дифференциацией нормативов возмещения НДС экспортерам по отраслям в зависимости от их значимости. Это и импортный протекционизм, который сейчас, в условиях членства Китая в ВТО, осуществляется не столько через тарифные и нетарифные ограничения, сколько через предпочтения в распределении госзаказов в пользу китайских предприятий.

Это и непосредственное создание ГП за счет бюджетных средств в тех отраслях, которые правительство считает «стратегическими», но куда частный капитал идет неохотно. Это и разнооб-

разные механизмы государственно-частного партнерства в инфраструктурных отраслях - как упорядоченные нормативно-правовыми актами общенационального уровня (различные виды концессионных соглашений), так и остающиеся в «серой» зоне («инвестиционные платформы», создаваемые по инициативе местных правительств, но формально независимые от них). Это и реализуемые в отдельных отраслях административные меры по выводу из оборота избыточных производственных мощностей, сокращению излишков товарного предложения, реструктуризации неэффективных, неплатежеспособных предприятий (компаний-«зомби»).

Некоторые из этих институтов 1111 сложились еще в 1980-е годы (например, система льгот для иностранных инвесторов и требований к их операционной деятельности), другие возникли в 1990-е годы (как «политические» банки, «индустриальные каталоги» и др.), так что на втором десятилетии китайских реформ это была уже целостная система. Но исследователи справедливо отмечают, что структурные сдвиги в китайской экономике, по крайней мере в 1980-1990-е годы, достигались в значительной степени и просто благодаря ее маркетизации.

Так, Б. Наутон указывает на то, что изменения в ходе индустриализации на раннем этапе реформ, когда стали ускоренно развиваться отрасли легкой промышленности, произошли благодаря появлению возможностей для создания негосударственных предприятий (в том числе «волостных и поселковых предприятий», возникавших не в городах, а в сельской местности). Деколлективи-зация, внедрение рыночных механизмов в сельском хозяйстве и смягчение режима прописки создали условия для перехода части работников из аграрного в индустриальный сектор; так и были еще в 1980-е годы задействованы сравнительные преимущества Китая по трудоемким промышленным отраслям. Тогда же допущение частного бизнеса преобразило городскую сферу услуг. А новый подъем в тяжелой промышленности на рубеже веков был подстегнут произошедшими в конце 1990-х годов реструктуризацией и частичной приватизацией ГП [10, р. 38-42]. Если оставаться в рамках подхода К. Форлы, то все это, по-видимому, и может считаться «прорыночными» составляющими ПП.

Отдельные специалисты по-разному оценивают вклады селективных и либерализационных мер в процесс структурной пере-

стройки. Д. Ло и У Мэй (школа востоковедных и африканских исследований Лондонского университета, Великобритания) [9] в качестве примеров ПП, проводившейся еще с середины 1980-х годов, приводят госпрограммы развития автомобильной промышленности и электроники, но утверждают, что те были неудачными. Для генерации структурных сдвигов вплоть до конца 1990-х годов собственно рыночные реформы и расширение потребительского спроса были гораздо важнее, чем 1111 [9, р. 314-316].

С. Хейлманн и Л. Ши признают, что департамент ПП был создан в китайском Госплане еще в 1988 г. Но для ее успешного проведения не хватало многих условий: ГП оставались «запертыми» в пределах ведомственной подчиненности, а в Госплане недоставало специалистов, готовых управлять структурными сдвигами не директивами, а косвенными методами. Предпосылки для более осмысленного проведения ПП стали складываться в годы премьерства Чжу Жунцзи (1998-2003), когда были ликвидированы почти все отраслевые министерства, а ГП стали более свободны в своих действиях. Но по-настоящему поворот к ПП произошел где-то около 2004 г. Как полагают С. Хейлманн и Л. Ши, решающим обстоятельством послужило то, что к этому времени ключевых позиций в экономической бюрократии достигли выходцы из академической среды, которые в 1980-е годы, занимаясь наукой, испытали значительное влияние японского опыта ПП, а потом стали чиновниками и советниками и полтора десятилетия постепенно поднимались по уровням управленческой иерархии [5, р. 10-12, 16-18].

Б. Наутон и вовсе утверждает, что до 2006 г., до принятия Государственной программы научно-технологического развития на средне- и долгосрочную перспективу (2006-2020), ПП у Китая просто не было. Прежние плановые методы управления отраслями постепенно сошли на нет, а в бытность Чжу Жунцзи премьером государственное вмешательство в экономику стало почти минимальным. Власти в 1978-2005 гг. думали в основном о том, как заменить дисфункциональные механизмы командной экономики рыночными, для осуществления ПП еще не было адекватной институциональной среды. Быстрее других тогда развивались те сектора экономики, которые были раньше «оживлены» рыночными реформами. Так что, согласно Б. Наутону, ПП появилась только в

2006 г., а после 2010 г. она стала реализовываться в беспрецедентных масштабах [10, p. 12-14, 20, 30, 43]1.

Д. Ло и У Мэй уточняют: активизации IIII (по их версии - с конца 1990-х годов) способствовало то, что макроэкономическая политика создавала для этого условия на стороне спроса. Государство генерировало дополнительный инвестиционный спрос на товары машиностроения, металлургии и других отраслей тяжелой промышленности своими массированными капиталовложениями в инфраструктуру, а потребительский спрос на технологически «продвинутые» товары длительного пользования - раздачей домо-хозяйствам кредитов, купонов и т.д. По логике Д. Ло и У Мэй, это тоже составная часть IIII [9, p. 311, 317]. Но Б. Наутон с этим не согласен. Отталкиваясь от своего базового определения, он настаивает, что IIII - это только «вертикальные» меры, ориентированные на поддержку ограниченного круга отраслей, к ней не относятся «горизонтальные» меры экономической политики, поощряющие хозяйственную динамику без конкретной их отраслевой привязки. !оэтому Б. Наутон исключает из арсенала IIII:

1) государственные инвестиции в инфраструктуру. Они, безусловно, играют важную роль в поддержании высокой нормы накопления. Но за физическую инфраструктуру государство отвечает всегда, это составная часть его обязанностей по обеспечению общества публичными благами. Если государство не занимается строительством инфраструктуры, то это не государство, воздерживающееся от IIII, а просто «несостоявшееся государство» (failed state);

2) государственные вложения в образование и науку. Они носят «горизонтальный» характер, не привязаны к каким-то определенным отраслям;

3) предпринимательскую деятельность, которую ведут провинциальные, городские и уездные правительства. Это, пишет Б. Наутон, конечно, тоже селективное воздействие государства на экономику, но таких местных администраций в Китае десятки ты-

1 Правда, в некоторых местах своей книги Б. Наутон все-таки оговаривается, что ПП проводилась и в 1980-1990-е годы, но только в отношении узкого круга товаров и услуг (автомобили, интегральные схемы, программное обеспечение) и в основном косвенными методами, а не посредством вложения государственных инвестиций [10, р. 44-45].

сяч, и они конкурируют друг с другом больше как фирмы, максимизирующие доходы, чем как органы власти. Цены на рынках в ходе этой конкуренции не подвергаются заметным искажениям, а потому не приходится говорить, что они отклоняются от равновесия в результате осуществления 1111 [10, р. 23-26].

Нетрудно заметить, что разногласия между исследователями по поводу определения ПП и ее инструментария тоже в конечном счете являются продолжением дискуссии по поводу того, не наносит ли 1111 ущерб рыночной конкуренции. Впрочем, Ф. Агийон (экономический факультет Гарвардского университета, США), Цай Цзин (экономический факультет Мичиганского университета, Анн-Арбор, США), М. Деватрипонт (Брюссельский вольный университет, Бельгия), Ду Лоша (Банк развития Китая), Э. Харрисон (Национальное бюро экономического анализа, США) и П. Легрос (Брюссельский вольный университет, Бельгия) [7] утверждают, что одно с другим не просто сочетается, а, более того, ПП тогда и является эффективной, когда она формирует конкурентную среду.

Без ПП (т. е. при режиме свободного рынка) крупные фирмы, способные к серьезным технологическим инновациям, будут прибегать к избыточной отраслевой диверсификации («горизонтальной дифференциации»): избегая конкуренции друг с другом, они разойдутся по разным отраслям. В каждой из отраслей будет свой выраженный технологический лидер, а это само по себе будет угнетать инновации из-за возникновения монопольных эффектов.

Но если государство с помощью мер ПП будет побуждать фирмы работать в одной и той же отрасли, то уровень концентрации производства там понизится. Под давлением конкурентной угрозы фирмы будут искать возможности для внутриотраслевых («вертикальных») инноваций. Интенсивность инновационной деятельности будет выше, чем при специализации каждой фирмы на своей отрасли, и это поспособствует повышению производительности.

Ф. Агийон и его соавторы подчеркивают, что если традиционная аргументация о ПП, как о защите «молодых отраслей», призывает ограничивать конкуренцию (с импортными товарами), то их концепция признает, что конкуренция (в том числе и с иностранными поставщиками) всегда благоприятна для экономического роста. Соответственно, 1111 не должна быть ориентирована

на какую-то одну компанию, она должна быть устроена так, чтобы увеличивать число «игроков» в отрасли. Так можно избежать произвольного «назначения победителей» (picking winners) правительством, в котором неоклассические оппоненты обычно упрекают ПП [7, р. 1-6].

Эти теоретические выкладки проверяются авторами с помощью информации по всем крупным и средним предприятиям китайской обрабатывающей промышленности за 1998-2007 гг., включенным в соответствующую базу данных Госстатуправления КНР. В отношении них в тот период использовался широкий спектр инструментов ПП: защита импортными таможенными тарифами, льготные кредиты, «налоговые каникулы», прямое субсидирование инвестиций в приоритетных отраслях. По отдельным отраслевым направлениям наблюдалась сильная вариация мер господдержки. Так, ставка импортного тарифа по табачным изделиям превышала 52%, а по лекарствам она была чуть выше 6%. Эффективная процентная ставка по кредитам для производителей вычислительной техники и телекоммуникационного оборудования составляла 1,8%, а для производителей прохладительных напитков -4,4%. По отдельным отраслям разным был и охват налоговыми льготами и субсидиями [7, p. 2, 6, 8].

Для оценки уровня конкуренции в отрасли авторы использовали индекс Лернера, который сопоставляет «ценовую накидку» (mark-up) компании, т. е. разницу между ее отпускной ценой и предельными издержками, с величиной добавленной стоимости компании. Процесс инноваций на предприятиях авторы характеризуют с помощью показателя совокупной факторной производительности (СФП): он отслеживает, как изменяются (снижаются) издержки производства вследствие улучшения технологии. Оценить же интенсивность инноваций просто по числу разрабатываемых новых продуктов затруднительно, так как в данном случае неизбежно возникнут проблемы измерения, да и далеко не все предприятия разрабатывают принципиально новые товары.

Расчеты по построенной авторами эконометрической модели с использованием данных по предприятиям всех форм собственности показали, что компании, получавшие госсубсидии, отличались более высокой СФП, чем у тех, кто субсидий не имел. Была обнаружена позитивная корреляция между предоставлением субсидий

и внедрением новых продуктов. На инновационную деятельность предприятий также позитивно влияли и налоговые льготы. А вот защита производителей с помощью высоких импортных пошлин стимулирующего воздействия на СФП не оказывала, и это неудивительно, отметили Ф. Агийон со товарищи: торговый протекционизм как раз угнетает конкуренцию [7, р. 10]. Не было выявлено и позитивного влияния льготных кредитов на инновационную деятельность.

Расчеты в разбивке по предприятиям отдельных форм собственности подтвердили и так известные вещи: ГП часто выделяют субсидии и кредиты, предоставляют тарифную защиту, а вот налоговые преференции они получают относительно редко. Но само наличие госсобственности неблагоприятно для СФП: корреляция между этими показателями негативная, что подтверждает распространенное мнение о низкой эффективности и слабой конкурентоспособности ГП.

Предприятия с иностранными инвестициями (ПСИИ) чаще, чем все другие типы предприятий, получали поддержку от государства всех четырех видов. Расчеты выявили позитивную корреляцию между наличием у предприятий иностранных инвесторов и динамикой СФП, т.е. присутствие иностранных собственников само по себе повышает вероятность прогрессивных изменений на предприятии.

Для того чтобы исключить эти два крайних варианта, авторы провели дополнительные расчеты только по предприятиям, где иностранных инвестиций не было, а государственная собственность если и присутствовала, то только как миноритарная. Авторы выясняли, были ли меры ПП в определенной административной единице (городе) Китая ориентированы на более конкурентные отрасли (отрасли с относительно низкими «ценовыми накидками») и приводило ли это к улучшению операционных показателей предприятий (увеличению СФП).

Расчеты показали, что чем более дисперсным было распределение госсубсидий внутри отрасли, тем больше был в ней прирост СФП. Аналогичным образом, чем больше был охват предприятий налоговыми преференциями и льготными кредитами, тем более существенным было увеличение СФП. Причем во всех трех случаях позитивное влияние мер ПП на СФП было тем сильнее,

чем острее была конкуренция в отрасли. Все это, считают Ф. Агийон и его соавторы, и доказывает, что распределение мер господдержки между большим числом компаний побуждает многие из них заниматься инновационной деятельностью [7, р. 14].

Правда, альтернативная методика расчетов, привязанная не к уровню городской экономики в целом, а к уровню отдельных предприятий, позволила уточнить, что не только внешнеторговый протекционизм, но и льготные кредиты мало способствуют росту СФП. Впрочем, это тоже вполне соответствует эмпирическим наблюдениям: в Китае льготные кредиты предоставляются обычно на индивидуальной основе, а не распространяются по отрасли диффузно. Объектами такой поддержки обычно являются предприятия с низкой производительностью, их тем самым просто удерживают на плаву [7, р. 16-17, 23].

В целом, таким образом, исследование Ф. Агийона и его коллег подтвердило, что если меры ПП предназначены для достаточно широкого круга предприятий и они дополнительно стимулируют конкуренцию между предприятиями, то такая ПП оказывает ощутимое позитивное влияние на СФП. Но авторы особо оговорились: это вовсе не означает, что китайские власти изначально, сознательно руководствовались такой логикой. Они совсем не обязательно предоставляли большие льготы именно более конкурентным отраслям. Но фактически получилось так, что позитивное воздействие на СФП оказывалось именно там, где налоговые льготы и фискальные субсидии вызывали усиление конкуренции - не сразу, а со временем [7, р. 17-18].

Остается вопрос, как защитить механизмы ПП от разлагающего влияния групповых интересов, т. е. от «погони за рентой» и коррупции. Ф. Агийон и соавторы считают, что дисперсное и ориентированное на поощрение конкуренции распределение господдержки само по себе будет способствовать тому, что меньше компаний будет осуществлять лоббистскую деятельность, так как они не будут воспринимать субсидии и другие меры ПП как источники возможной сверхприбыли. Однако такой механизм поощрения конкуренции с помощью ПП достаточно легко представить себе применительно к крупной стране типа Китая, где на рынках достаточно места для того, чтобы многие фирмы реализовали эффект масштаба. А в малых экономиках рыночное пространство заведо-

мо недостаточно для того, чтобы в одной отрасли было много производителей и все они могли добиться рационального снижения издержек за счет наращивания выпуска продукции.

Выходом из положения, полагают Ф. Агийон и его коллеги, может быть побуждение фирм государством участвовать в международной конкуренции, т. е. наращивать экспорт. Именно так в свое время делали в Южной Корее и других новых индустриальных странах Восточной Азии: господдержка предоставлялась на условии освоения компаниями внешних рынков. Компании в результате преодолевали ограниченность внутреннего спроса и реа-лизовывали эффект масштаба, а экономики в целом испытывали позитивное воздействие конкуренции, приводившее к росту производительности [7, р. 24].

Работа Ф. Агийона и его сподвижников опровергает некоторые утверждения, высказанные Б. Наутоном и близкими ему по духу специалистами. Она свидетельствует, что разнообразные институты ПП существовали в КНР еще в 1990-е годы, если не раньше, причем не только на общенациональном, но и на региональном и муниципальном уровнях. И вообще, она укладывается в некую общую тенденцию: до сих пор эмпирические исследования китайской ПП велись, как правило, применительно к отдельным регионам или секторам экономики. Помимо всего прочего, для таких работ по сравнительно узким темам проще собрать столь малодоступную информацию.

Хань Юнхуэй (Институт международных стратегий Гуан-дунского университета иностранных языков и внешней торговли), Хуан Лянсюн (факультет экономики и торговли Хуананьского технологического университета) и Ван Сяньбинь (экономический факультет Цзинаньского университета) [2] специально задались вопросом, насколько действенна ПП, проводимая властями отдельных китайских провинций. Они отмечают, что в научной литературе количественных методик оценки эффективности ПП немного. Обычно исследователи выясняют, как сказывается применение таких мер, как налоговые льготы, госсубсидии, льготные кредиты и т.п., на динамике отраслевой структуры экономики и СФП. Но по сути все это инструменты фискальной и монетарной политики, а не 1111. Мало помогает и отслеживание того, как выполняются в Китае задания пятилетних планов по развитию тех

или иных отраслей в провинциях: пятилетки ставят, как правило, цели на отдаленное будущее, а используемые при этом формулировки носят слишком абстрактный характер.

На деле в КНР содержание 1111 определяется не столько в законах, сколько в нормативно-правовых актах, в том числе принимаемых на региональном и отраслевом (министерском) уровнях. Поэтому для количественной оценки эффективности 1111 можно просто использовать данные о числе соответствующих нормативных актов. На конец 2014 г. относились к ПП 9442 из 894 383 законов и нормативно-правовых актов, упоминавшихся в соответствующей общекитайской базе данных [2, с. 37]. Из этого массива при составлении своей выборки авторы исключили международные соглашения, разъяснения тех или иных норм Верховным народным судом, обобщающие документы центрального правительства и документы отраслевых органов управления, так как эти нормативные акты действуют по всей стране, а не в каких-то отдельных провинциях. Выведено было из рассмотрения и большинство нормативных документов, изданных городскими правительствами, так как объект исследования в статье ограничен ПП на уровне административных единиц провинциального уровня.

В итоге в выборке остались законодательные и нормативно-правовые акты, принятые провинциальными Собраниями народных представителей (СНП), правительствами, канцеляриями правительств; комитетами по реформам и развитию, департаментами промышленности и информатики, входящими в структуры провинциальных правительств. Хань Юнхуэй, Хуан Лянсюн и Ван Сяньбинь отмечают, что среди законодательных актов, принятых СНП, преобладают документы обобщающего характера, т.е. речь в них идет о «горизонтальной» ПП («прорыночных» мерах). А вот среди документов, изданных органами исполнительной власти, большая часть приходится на такие, которые касаются определенных отраслевых блоков, т.е. местные правительства реализуют в основном «вертикальную» ПП («секторальные» меры) [2, с. 39].

Эффективность ПП авторы оценивают с помощью эконо-метрической модели, в которой объясняемая переменная - это индекс прогрессивных сдвигов в отраслевой структуре провинциальной экономики. Он рассчитывается на основе двух составляющих:

- индекса рационализации отраслевой структуры, который измеряет, насколько сбалансировано и скоординировано развитие различных отраслей. Исчисляется он путем сопоставления доли производственных ресурсов, использованной в определенной отрасли, в их общем объеме и удельного веса этой отрасли в совокупном выпуске. Чем меньше значение этого индекса, тем дальше отраслевая структура экономики от равновесного, рационального уровня;

- индекса развития отраслевой структуры. Он характеризует скорость, с которой более технологически передовые отрасли повышают свою долю в экономике, а менее «продвинутые» отрасли свой удельный вес утрачивают. При расчете этого индекса предполагается, что последовательность прогрессивных структурных сдвигов в экономике - это движение от сырьевых и трудоемких к капиталоемким и далее к наукоемким отраслям. Индекс рассчитывается путем сопоставления данных о динамике долей трех основных отраслевых секторов (сельского хозяйства и добывающей промышленности, обрабатывающей промышленности и строительства, сферы услуг) в валовом выпуске экономики в течение определенного периода времени, с одной стороны, и о динамике производительности труда в этих секторах - с другой. Причем фактическая производительность труда в некий момент времени сравнивается с ее предполагаемым нормативным значением на время окончания индустриализации. Чем выше в валовом выпуске удельный вес отраслей с высокой производительностью труда, тем более развитой считается структура экономики.

В качестве объясняющих переменных в модели выступают:

- число принятых в провинции законодательных и нормативно-правовых актов по поводу 1111;

- степень маркетизации экономики провинции (она определяется по удельному весу негосударственных предприятий в совокупных капиталовложениях в основные фонды в регионе);

- уровень накопленного в провинции человеческого капитала (определяется сопоставлением численности людей, получивших высшее образование, и общей численности населения провинции);

- влияние внешнеэкономических факторов (его характеризует удельный вес прямых иностранных инвестиций (ПИИ) в валовом региональном продукте);

- состояние совокупного спроса в регионе (оценивается по показателям розничного товарооборота, расходов местного правительства и экспорта из провинции) [2, с. 39-40].

Расчеты по модели выявили наличие позитивной корреляции между изданием на местах законодательных и нормативно-правовых актов по проблематике ПП и улучшением отраслевой структуры провинциальных экономик. Вслед за увеличением числа таких документов растут и индекс рационализации, и индекс развития отраслевой структуры. При этом оказалось, что предельное стимулирующее воздействие со стороны законодательных актов о ПП более сильное, чем эффект от принятия нормативно-правовых актов. Очевидно, это связано с тем, что нормативно-правовые акты реализуются чисто административными средствами, им не хватает той фундированности, которой обладают законы, а потому выполняются они хозяйственными субъектами избирательно.

Была также обнаружена позитивная корреляция между прогрессивными структурными сдвигами и увеличением расходов регионального правительства, что лишний раз указывает на важную роль экономической политики в стимулировании структурных изменений. Выявилось также и позитивное воздействие маркетиза-ции экономики на отраслевую структуру хозяйства [2, с. 41-43].

Но авторы построили и отдельную модель для сравнения того влияния на структурные сдвиги, которое оказывают рыночные силы, с одной стороны, и ПП - с другой. По итогам вычислений выяснилось, что комбинированное стимулирующее воздействие обоих этих факторов на структурные изменения сильно. А вот когда эти факторы были рассмотрены по отдельности, то оказалось, что влияние рыночных сил на структурные сдвиги очень сильно и устойчиво, а влияние 1111 склонно к затуханию.

Однако при более детальном рассмотрении выясняется, что ситуация очень дифференцированна по провинциям: рыночные силы оказывают определяющее влияние на структурные сдвиги не везде, а в тех провинциях, где уже высока степень маркетизации экономики. А отсюда вытекает важный концептуальный вывод: рыночные механизмы важны для прогрессивных изменений в отраслевой структуре экономики в любом случае, а стимулирующее влияние ПП проявляется только при определенных условиях. ПП

тогда эффективна, когда она опирается на рыночные механизмы; дополняет распределение ресурсов, которое складывается благодаря функционированию рынков. Теоретически, если рассматривать ПП как компенсацию неразвитости рыночных механизмов, то особая необходимость в ней ощущается в наиболее отсталых провинциях КНР, где степень маркетизации хозяйства невелика. Однако в реальной жизни получается так, что более действенная ПП проводится как раз в более развитых регионах, где рыночные реформы зашли далеко, и это тоже вполне логично: именно там ПП в большей мере может опираться на рыночные силы [2, с. 43-44].

Насколько эффективно выполняют свои функции такие институты 1111, как свободные экономические зоны (СЭЗ)? Ху Хао-жань (экономический факультет Нанькайского университета, Тяньцзинь) [3] ищет ответ на этот вопрос, исследуя деятельность предприятий, расположенных в «зонах экспортной обработки» (ЗЭО). Это один из существующих в Китае типов СЭЗ, участники внешнеэкономической деятельности могут воспользоваться в ЗЭО налоговыми льготами, созданной государством инфраструктурой, упрощенным порядком регистрации компаний. Первая ЗЭО появилась в Китае в 1992 г., в 2000 г. было основано еще 15 таких зон, в 2001 г. - три, в 2002 г. - восемь, в 2003 г. - 13, в 2005 г. - 18 [3, с. 29].

Ху Хаожань оценивает, как влияют меры ПП, применяемые в ЗЭО, на производительность и величину экспорта предприятий. Выборка для исследования была сформирована наложением друг на друга двух баз данных о предприятиях, действующих в ЗЭО: базы, где содержится информация об участниках экспортно-импортных операций, и базы о промышленных предприятиях. Был использован массив данных за 2000-2006 гг., выбор такого временного интервала связан с тем, что начиная с 2007 г. в китайской таможенной статистике перестали специально выделяться данные по «обычной торговле», т.е. внешнеторговым сделкам, отличным от «поручительских операций» (ввоза в Китай сырья и материалов с последующим экспортом продуктов их обработки). К тому же мировой финансовый кризис 2007-2009 гг. привел не просто к временному шоковому сокращению китайской внешней торговли, но и к уменьшению удельного веса поручительских операций в ее структуре, что обусловило несопоставимость данных по до- и по-слекризисному периодам.

Всю совокупность внешнеторговых операций Ху Хаожань подразделил на обычную торговлю, поручительскую торговлю и прочую торговлю. Предприятий, осуществляющих операции третьего типа, относительно мало, и автор не включил их в выборку. В категорию предприятий, занимающихся поручительской торговлей, он объединил и тех, кто осуществляет поручительскую обработку сырья и материалов, и тех, кто специализируется на сборке продукции из компонентов и узлов, ввозимых по импорту. Ху Хаожань специально выделил и «смешанные» предприятия, совмещающие обычную торговлю с поручительской.

В выборку не включались предприятия с числом занятых менее восьми человек; с совокупными активами меньшими, чем величина чистых основных фондов; с накопленными амортизационными отчислениями, уступающими по величине текущим амортизационным отчислениям [3, с. 28-30].

Для устранения проблемы эндогенности, т.е. для того, чтобы избежать умозаключений типа «ПП могла вызвать прогрессивные структурные изменения, но и спонтанные структурные сдвиги могли создать иллюзию успеха 1111», автор использовал метод DID (Difference in Difference). Тот предполагает, что определенное изменение экономической политики рассматривается как водораздел и проводится сопоставление, как развивались события на самом деле и как выглядела бы динамика операционных показателей предприятий до и после этой временной отсечки, если бы «политического шока» не произошло. В данном случае в качестве такого поворотного пункта рассматривается 2003 г., когда число вновь созданных ЗЭО снова стало двузначным. Проводится сопоставление предприятий, находящихся в ЗЭО (фокусная группа), и предприятий, расположенных в провинциях, где нет ни одной ЗЭО (контрольная группа).

В построенной автором эконометрической модели два уравнения. В одном из них объясняемой переменной является СФП предприятия, а в другом - средняя величина экспорта по предприятиям данного уезда (именно такой показатель использован потому, что в течение рассмотренного временного периода какие-то предприятия создавались заново, а какие-то ликвидировались; состав выборки менялся и в фокусной, и в контрольной группах). Объясняющие переменные в уравнениях отражают то, к какой из

групп (фокусной или контрольной) относятся предприятия, а также идет ли речь о периоде до 2003 г. или после 2003 г.

Расчеты по модели показали, что сразу после 2003 г. СФП резко снизилась и в фокусной, и в контрольной группах. Но затем у предприятий фокусной группы (т.е. у находящихся в ЗЭО) она стала расти, хотя и медленным темпом, а у предприятий контрольной группы (внезональных) она продолжала снижаться. Средние показатели экспортных продаж у предприятий фокусной группы после 2003 г. резко пошли вверх, а у предприятий контрольной группы они росли гораздо медленнее, после 2005 г. они даже стали уменьшаться.

Итак, в целом динамика производительности и экспортной деятельности у предприятий, действовавших в ЗЭО, была гораздо лучше, чем у предприятий, не испытывавших на себе воздействие ПП, проводимой в зонах. Но при этом ПП практически сразу оказала заметное стимулирующее влияние на экспорт зональных предприятий, а ее воздействие на СФП там поначалу было негативным. Объяснить быстрый рост экспорта можно тем, что предоставление предприятиям в ЗЭО налоговых преференций и удобной инфраструктуры способствовало снижению издержек производства и обращения у компаний. Сосредоточение предприятий в одном месте создало эффект межпроизводственной синергии. Все это и привело к росту выпуска продукции и увеличению экспорта зональных предприятий.

Но в то же время условием регистрации предприятия в ЗЭО обычно является его специализация на поручительской торговле. А тогда вполне логично то, что в зонах концентрируются преимущественно предприятия трудоемких отраслей промышленности, у которых СФП относительно невысока. Иначе говоря, сама политика срабатывает так, что средний уровень производительности у предприятий в ЗЭО заведомо будет сравнительно низким.

Однако из этого отнюдь не следует, что пользу от функционирования ЗЭО не могут получить предприятия, занимающиеся обычной внешней торговлей и расположенные за пределами зон. Они действительно не могут воспользоваться налоговыми льготами в таких зонах, но зато они могут перенимать навыки производства экспортных товаров у зональных предприятий, занимающихся поручительскими операциями, устанавливать с теми кооперацион-

ные связи. Это способствует увеличению сбыта на внешних рынках и у предприятий, специализирующихся на обычной торговле, и тем более у предприятий со смешанным профилем деятельности, считает Ху Хаожань [3, с. 31-34].

По-другому расставляет акценты Э. Хоувелл (факультет государственного управления Аризонского государственного университета, Феникс, США) [6]. Он полагает, что в выборе конкретных направлений господдержки китайские власти склонны отдавать предпочтение не более, а менее производительным и малоприбыльным предприятиям, а также отсталым регионам (не восточным, приморским, а глубинным, материковым провинциям). В центральном и западном макрорегионах более, чем на Востоке, распространены и налоговые возмещения, и прямые субсидии предприятиям, и льготы по арендной плате за землю и инфраструктурным тарифам.

Такой региональный перекос имеет очевидные негативные последствия. Благодаря госсубсидиям строятся и расширяются города, население которых недостаточно для реализации эффекта масштаба. Расположение промышленных предприятий по стране отличается избыточной дисперсностью, часто не удается сформировать индустриальные кластеры, обеспечивающие полный набор выгод от концентрации производств в одном месте. А в результате и общий уровень благосостояния в стране ниже потенциально возможного [6, р. 1028-1029].

Э. Хоувелл построил регрессионную модель, в которой объясняемая переменная - это СФП предприятий, а объясняющие -это индикаторы, характеризующие интенсивность ПП, в их числе:

1) интенсивность прямого субсидирования предприятий, которая оценивается как доля субсидий в совокупных продажах предприятий;

2) экономия доходов, которую предприятия получают благодаря налоговым льготам, она рассчитывается как разница между номинальными налоговыми назначениями и реальными платежами;

3) экономия предприятий на процентных ставках по кредитам, она представляет собой разницу между средней эффективной рыночной ставкой для предприятий данной отрасли и реальной ставкой, уплачиваемой предприятиями.

На основе этих трех показателей Э. Хоувелл построил комбинированный индекс поддержки предприятий мерами 1111. В модель включены и контрольные переменные: структура собственности предприятия, его размер, длительность существования, капиталоемкость, интенсивность НИОКР в соответствующей отрасли, частота входа в нее новых «игроков», индекс концентрации производства в отрасли; масштабы города, где находится предприятие; плотность населения в нем.

В расчетах по модели были использованы данные из ведущейся Госстатуправлением КНР базы по предприятиям обрабатывающей промышленности. Исследовался период 1998-2007 гг. Из выборки были исключены предприятия, по которым статистическая информация неполная, а также предприятия, не присутствовавшие на рынке в течение двух и больше лет подряд внутри рассматриваемого периода. Всего в выборке осталось около 300 тыс. предприятий, действовавших в 270 городах уездного уровня [6, р. 1029-1034].

По данным Э. Хоувелла, комбинированный индекс поддержки в целом по стране рос с 1998 по 2000 г., а затем он стал снижаться. Автор оценил и пространственное распределение мер господдержки предприятий, взвесив каждый из индикаторов ПП по среднему размеру компаний в каждом из городов выборки. Подтвердилось, что большинство местных правительств оказывает помощь прежде всего предприятиям, расположенным за пределами провинциальных центров, и что интенсивность поддержки выше во внутренних, а не в приморских регионах [6, р. 1031-1032].

Вычисления по модели показали, что с увеличением комбинированного индекса господдержки у наименее производительных предприятий СФП дополнительно уменьшается, у самых производительных она еще больше увеличивается, а у «средних» предприятий она изменяется мало. При этом динамика контрольных переменных подтвердила, что частные предприятия (ЧП) обычно более производительны, чем ГП. У крупных предприятий СФП выше, чем у малых. Расположение предприятий в крупных городах оказывает на СФП противоречивое влияние: в среднем они выигрывают от этого в производительности (вероятно, благодаря эффектам распространения знаний и совместного пользования инфраструктурой), но у предприятий с низкой производительностью корреляция

ее с масштабами городской агломерации отрицательная (очевидно, потому, что в крупных городах выше арендная плата за землю и недвижимость, а также острее конкуренция).

Если говорить более детально, то расчеты выявили, что применение прямых государственных субсидий оказывает угнетающее воздействие на СФП по всей выборке предприятий. Налоговые льготы и преференциальные процентные ставки по кредитам негативно влияют на СФП низкопроизводительных предприятий. Но воздействие «налоговых каникул» становится позитивным, когда речь заходит о предприятиях со средним уровнем СФП, а льготные кредиты способствуют росту СФП у и без того самых производительных предприятий.

Отсюда, вообще говоря, следует, что наиболее эффективный инструмент 1111 - это налоговые льготы. Объясняется это, по-видимому, тем, что налоговые послабления стимулируют предприятия к инвестициям через воздействие на ожидания по поводу доходности, тогда как прямые субсидии и льготные кредиты формируют у предприятий привычку к зависимости от государства, т.е. усугубляют синдром «мягких бюджетных ограничений» [6, р. 1035-1039].

Так что исследование Э. Хоувелла, скорее, подтверждает доводы неоклассических критиков 1111: получается, что интенсивная 1111 угнетает конкуренцию; создает искажения в действии рыночных механизмов, ухудшающие распределение ресурсов, а это в конечном счете приводит к снижению производительности предприятий, общее воздействие ПП на благосостояние отрицательное. Но сам автор проверяет эти выводы, конструируя гипотетическое альтернативное распределение предприятий по уровню СФП, которое существовало бы, если бы меры 1111 не имели отчетливой региональной привязки. Расчеты показали, что при проведении такой «нейтральной» ПП можно было бы получить увеличение СФП на 14-16% в среднем по выборке [6, р. 1040-1041].

Стало быть, потери благосостояния, вызванные той ПП, которая фактически проводится в Китае, объясняются как раз угнетением СФП предприятий, а оно проистекает из ложных сигналов по поводу размещения производств, которые подает ПП компаниям. Она ориентирует их перебазироваться во внутриматериковые отсталые провинции, где выше издержки, меньше естественных

преимуществ, рынки более узкие и т.д. Как следствие, распределение ресурсов ухудшается: отток их из приморских городов ослабляет позитивные экстерналии от размещения производств, а активизация хозяйственной деятельности во внутренних регионах не компенсирует в полной мере утраченное, результатом и являются чистые потери благосостояния.

«Нейтральная» в пространственном отношении 1111 способствовала бы повышению экономической эффективности, но межрегиональное неравенство при этом усилилось бы. Пока власти склонны жертвовать эффективностью ради сглаживания межпровинциальных разрывов - только так можно объяснить, почему 1111 в действительности проводится в этой, а не другой форме, резюмирует Э. Хоувелл [6, р. 1040-1041].

Можно не соглашаться с декларациями Б. Наутона о том, что 1111 в Китае появилась только после 2006 г., но во всяком случае его периодизация так или иначе отражает действительно радикальные изменения, произошедшие в конце первого десятилетия XXI в. Уже упоминавшаяся Госпрограмма 2006 г. была, по словам Б. Наутона, документом самого общего характера, причем посвящена она была не ПП, а научно-технологической политике, там был сформулирован курс на придание инновационности всей экономике КНР [10, р. 50-51].

Но принципиально важно то, что в ее развитие в 2008-2010 гг. были заявлены 16 мегапроектов, которые предусматривали в большей степени прикладные, а не фундаментальные НИОКР. Из них девять были сугубо гражданскими (речь шла о разработках технологий базовой электроники, широкополосной мобильной связи нового поколения, высокоточного машиностроения, контроля за загрязнениями и очистки воды и т.д.), а семь - «двойного» назначения (это были, в частности, разработки технологий производства водных и высокотемпературных реакторов для АЭС, создание системы наблюдения за поверхностью Земли, проекты освоения космоса и экспедиции на Луну и др.).

Отвечало за их реализацию Министерство науки и технологий, но конкретными мегапроектами занималось то или иное отраслевое министерство (например, проектом по фармацевтике -Министерство здравоохранения, проектом по предотвращению загрязнений воды - Государственная администрация охраны ок-

ружающей среды). Два мегапроекта были организованы не как министерские, а как бизнес-проекты, под которые создавались отдельные госкомпании, это были проект разработки широкофюзеляжного пассажирского самолета С919 и проект создания нового поколения реакторов для АЭС. Причем в первом случае Китайская корпорация гражданской авиации была учреждена как акционерное общество, держателями долей в котором стали многие другие ГП, центральные экономические ведомства и местные правительства. Это стало прообразом того, как будет осуществляться ПП в последующие 15 лет - через создание совместных компаний с участием целого ряда госструктур и согласование тем самым их интересов при реализации проектов [10, р. 54-58].

Логическим продолжением мегапроектов стала утвержденная Госсоветом КНР в октябре 2010 г. программа развития «новых стратегических отраслей». Технологии по целому ряду из них разрабатывались еще в рамках мегапроектов. Но «Новые стратегические отрасли» - это уже была собственно 1111, тогда как мегапро-екты изначально были научными начинаниями, и только потом они стали 1111. Если мегапроекты изначально осуществлялись преимущественно за счет бюджетного финансирования, то в поддержке отдельных «стратегических отраслей» доля бюджетных средств варьировалась в диапазоне от 5 до 15%, а упор делался на кредиты госбанков, эмиссию акций и облигаций, задействование венчурных фондов, налоговые льготы. К реализации программы подключились и местные правительства, они стали поощрять развитие соответствующих отраслей на своих территориях.

«Новые стратегические отрасли» - это 20 отраслей, сгруппированных в семь направлений (энергосбережение и охрана окружающей среды, информационные технологии нового поколения, биотехнологии, высокоточное машиностроение, возобновляемые источники энергии, новые материалы, автомобили на новых источниках энергии). К примеру, направление «Биотехнологии» включает в себя четыре отрасли (биофармацевтика, биоинжиниринг, биоагросфера, использование биотехнологий в обрабатывающей промышленности) и корреспондирует с тремя мегапроек-тами («Новые медицинские препараты», «Вакцинация и лечение от инфекционных болезней» и «Трансгенная инженерия и выращивание новых растений») [10, р. 59-64].

Следующая «волна» институциональных новинок в ПП стала подниматься начиная с 2015 г., когда были приняты программы «Сделано в Китае 2025» и «Интернет плюс», нацеленные на распространение информационных технологий в традиционных отраслях обрабатывающей промышленности и сферы услуг. А в мае 2016 г. ЦК КПК и Госсовет КНР приняли Программу инновационного развития, под «зонтик» которой были взяты и две только что упомянутые программы, и «Новые стратегические отрасли». Но дело не только в формальной иерархии. По сути за десять лет приоритеты китайской ПП претерпели качественные изменения.

Мегапроекты, заявленные в соответствии с Программой 2006 г., лежали еще в русле «догоняющего» развития: это была попытка воспроизвести те отраслевые направления, которые уже существовали в передовых странах (наглядный пример - это разработка собственного гражданского авиалайнера). Программа «новых стратегических отраслей» означала отход от этой парадигмы: она делала упор на такие сферы, которые были инновационными по общемировым меркам и в которых еще не сложился устойчивый круг лидеров (ни страновых, ни корпоративных). Иначе говоря, речь шла уже не о том, чтобы догнать, а о том, чтобы перегнать других и скачкообразно перейти к глобальному доминированию. Но при этом сами выбранные в качестве «стратегических» отрасли не всегда были связаны друг с другом.

На таком фоне Программа 2016 г. отличалась тем, что она делала ставку на новую «волну» технического прогресса в целом. Предполагалось развивать новые технологии широкого спектра применения (технологии телекоммуникаций, искусственного интеллекта и больших данных), которые могут «пронизать» собой все сектора экономики - не только промышленность, но и сельское хозяйство и сферу услуг, стать основой для новых сравнительных преимуществ китайской экономики взамен исчерпавшей себя специализации на трудоемких производствах.

С теоретической точки зрения, отмечает Б. Наутон, в данном случае применение инструментов ПП выглядит очень даже оправданным. Скажем, внедрение искусственного интеллекта (ИИ) выглядит как редко возникающий прецедент, когда появляется технология общего пользования, которая революционизирует производство и обеспечивает устойчивый рост СФП по крайней

мере при жизни одного поколения (так это было в свое время с электричеством). Иными словами, на основе распространения новых знаний возникают столь сильные позитивные экстерналии, что выгоды от применения технологии заведомо не может аккумулировать какой-либо частный «игрок»-инноватор, внедрение такой технологии должно субсидироваться государством. Во всяком случае сами китайские стратеги IIII расценивают возможность выйти в лидеры по ИИ как «шанс, который бывает раз в жизни», именно он открывает перед Китаем перспективы дальнейшего экономического и геополитического усиления [10, p. 61, 72, 94, 97].

Изменения происходят и в наборе инструментов II . В последние 15 лет значительное распространение и на центральном, и на местном уровнях получили «госфонды поддержки приоритетных отраслей» (ГППО, government industrial guidance funds). Пань Фэнхуа (географический факультет Пекинского педагогического университета), Чжан Фанчжу и У Фулун (факультет планирования Лондонского университетского колледжа, Великобритания) [12] отмечают, что ГППО - это аналоги того, что в развитых странах называют «фондами прямых инвестиций» и «венчурными фондами»: они участвуют на долевой основе в инвестиционных проектах, поддерживая тем самым инициативы корпоративного сектора.

ГППО создаются усилиями центральных властей, местных правительств и ГП, изначально их капиталы формируются за счет бюджетных средств, а уж затем к делу могут подключаться частные акционеры и партнеры. Даже если фонды по структуре собственности полностью принадлежат к госсектору, они формально контролируются не правительствами, а управляющими компаниями. Хотя попытки создания ГППО предпринимались еще в конце 1990-х годов, но первый соответствующий нормативный документ Госсовета КНР появился только в 2008 г., начиная с 2010 г. создавалось все больше таких фондов для поддержки «новых стратегических отраслей», а с 2014 г. - для развития инфраструктуры. Если в 2007 г. в Китае существовало всего восемь ГППО, то в 2008 г. -уже 27, в 2014 г. - 106, а в 2021 г. насчитывалось 1369 таких фондов, из них 1334 были учреждены местными правительствами различных уровней [12, p. 754, 761, 763].

Считается, что главный ориентир для деятельности ГППО -это не рентабельность, а решение задач ПП. Но это в известной

мере отпугивает частный капитал от вложений в такие фонды. Пока в качестве источников внешнего финансирования ГППО удается привлекать в основном ГП, включая госбанки и «инвестиционные платформы» местных правительств. Причем в фонды с выраженной направленностью на определенные отрасли промышленности обычно привлекаются в качестве инвесторов крупные ГП именно данных отраслей, а в инфраструктурных фондах особенно значима роль государственных банков, так как капиталовложения в соответствующие отрасли очень масштабны [12, р. 766].

О ГППО подробно пишет и Б. Наутон. Он отмечает, что к середине 2020 г. фонды вложили в различные проекты средства на общую сумму, эквивалентную 1,6 трлн долл., это беспрецедентное, крупнейшее в мировой истории выделение ресурсов на реализацию целей 1111 [10, р. 80, 82]. ГППО создаются или как ограниченные партнерства, где ведущие участники - это ГП или определенные государственные ведомства, а остальные партнеры лишь предоставляют капитал, но не участвуют в управлении фондом, или как непубличные акционерные общества. Многие ГППО устроены как «фонды фондов», т.е. инвестиционные решения там перепоручаются дочерним подразделениям. Другой вариант - это когда ГППО выступают как бизнес-ангелы или как венчурные фонды, инвестирующие только в стартапы.

По оценке Б. Наутона, ГППО призваны стимулировать инновации не только через посыл информационных сигналов потенциальным инвесторам и облегчение доступа предприятиям к ресурсам рынка капитала, но и через собственно субсидирование капиталовложений по следующим каналам:

- государство непосредственно выступает как первоначальный инвестор фондов и предоставляет деньги на таких условиях, что быстрый их возврат не предполагается, а рентабельность может быть и нулевой, т.е. такое финансирование выступает как беспроцентные кредиты;

- правительственная опека помогает проектам привлекать дешевые кредиты госбанков;

-- государство предоставляет явные и скрытые гарантии по инвестициям (например, оно резервирует средства для выплат дивидендов по привилегированным акциям ГППО); оно может просто списать средства, пошедшие на вложения в неудачные проек-

ты, ему это сделать легче, чем частным инвесторам [10, р. 105-106, 118, 121-122].

Б. Наутон признает, что преобладание государственных акционеров и партнеров, да и сама неслыханная финансовая щедрость, с которой реализуются через ГППО нынешние установки ПП, создают риски коррупции, нецелевого использования средств, появления множества фондов, дублирующих функции друг друга. Но все это, по его мнению, не означает, что ГППО изначально неэффективны: просто за осуществление ПП приходится платить возможными негативными побочными следствиями, а ничего идеального в экономике не бывает [10, р. 131].

Пэн Юйчао (факультет бюджетно-налоговой политики и финансов Народного университета Китая, Пекин) и Фан И (финансовый факультет Центрального университета экономики и финансов, Пекин) [1] отмечают, что в 2010-е годы, в условиях общего ослабления хозяйственной динамики в Китае, Народному банку Китая (Центральному банку страны) стало вменяться в обязанности не только поддержание низкой инфляции и достаточных темпов экономического роста, но и способствование структурной перестройке экономики. Использовать в этих целях конвенциональные инструменты монетарного регулирования затруднительно, поэтому НБК разработал инструментарий специальной структурной денежной политики (СДП). Он включает в себя снижение нормы обязательных резервов (НОР) и рефинансирование под залог для тех коммерческих банков, которые выступают как проводники структурных приоритетов.

Пэн Юйчао и Фан И задействовали методологию построения моделей динамико-стохастического общего равновесия (Б80Е) и построили двухсекторную модель экономики: в одном секторе генерируются внешние эффекты (как позитивные, так и отрицательные), в другом экстернальных эффектов не возникает. Предполагается, что СДП поддерживает отрасли и предприятия, выступающие источниками позитивных экстерналий, и ограничивает экспансию таких секторов и производств, откуда проистекают негативные внешние эффекты.

Считается, что интенсивность экстерналий возрастает с увеличением объема выпуска продукции в первом секторе, причем внешние эффекты оказывают непосредственное влияние на по-

требление домохозяйств: позитивные экстерналии увеличивают потребление, негативные - уменьшают. Например, экологические загрязнения создают угрозы здоровью населения, а значит, сокращают его благосостояние. Банки тоже подразделяются на две группы: одна кредитует первый отраслевой сектор, другая - второй [1, с. 30, 33-34].

На основе этой теоретической модели авторами построена модель эконометрическая, в которой основные параметры - это реальный ВВП, денежный агрегат М2, индекс потребительских цен и объем выбросов углекислого газа, который количественно характеризует негативные внешние эффекты. В расчетах по модели были использованы данные за 1996-2015 гг.

Вычисления показали, что применение мер СДП действительно способствовало уменьшению негативных экстерналий. Логика этого процесса выглядит следующим образом: увеличиваются НОР и процентные ставки по рефинансированию коммерческих банков, кредитующих соответствующие отрасли, уменьшаются количественные объемы рефинансирования - растут издержки банковской деятельности - увеличиваются процентные ставки по банковским кредитам - растут издержки мобилизации финансовых средств предприятиями первого сектора - сжимается спрос на кредит - в экономике происходят структурные сдвиги.

Но если ради стимулирования экономического роста Центробанк осуществляет общее смягчение монетарной политики, то, по логике модели, по мере роста выпуска должны увеличиваться и негативные экстерналии. Тогда СДП должна, по идее, заниматься минимизацией таких отрицательных последствий общего монетарного ослабления. Но не скажется ли это на макроэкономической стабильности, для поддержания которой и предпринималось монетарное смягчение?

Проведенные Пэн Юйчао и Фан И расчеты позволили установить, что СДП не только способствует структурным сдвигам, но и позволяет сглаживать конъюнктурные колебания, возникающие в результате проведения общей стимулирующей денежной политики. Но если в дело вмешиваются какие-либо внешние шоки и они вызывают сокращение выпуска, а с ним и негативных экстер-налий, то СДП такие функции сглаживания не выполняет [1, с. 37, 39].

В общем, и здесь все неоднозначно. А Б. Наутон, утверждающий ни много ни мало, что в 2010-2020-е годы ПП стала в Китае фронтальной, всепроникающей, определяющей современный ландшафт национальной экономики [10, р. 92], в то же самое время признает, что успех данной попытке скачкообразно выйти в лидеры в новейших по мировым меркам отраслях отнюдь не гарантирован. При этом он воспроизводит традиционные неоклассические аргументы о том, что господдержка приоритетных отраслей, может быть, и срабатывает в условиях «догоняющего» развития, но она малоперспективна в ситуации, когда страна уже близка к мировому технологическому фронтиру, - потому что здесь степень неопределенности слишком высока. Предсказать, какие отрасли и производства окажутся на гребне новой мировой технологической «волны», практически невозможно, их можно только угадать, а значит, при осуществлении ПП очень высока вероятность ошибок и напрасных затрат ресурсов.

И вообще, считает Б. Наутон, китайская политика эволюционировала за последние 15 лет в сторону, противоположную той, куда двигаются Япония, Южная Корея и другие новые индустриальные страны. В тех экономиках государство в свое время действительно «подстегивало» ускоренную индустриализацию, но сейчас эти страны, будучи уже близкими к фронтиру, все больше полагаются в генерации технологий на частные компании, тогда как в Китае, наоборот, усиливается роль государства [10, р. 15-16, 95-96]. Но так положение дел выглядит, если исходить из периодизации самого Б. Наутона, согласно которой в первые 25 лет реформ ПП в Китае вообще не существовало.

Если же смотреть на вещи более реалистично, то надо признать, что и по отраслевой направленности, и по применяемым инструментам китайская 1111 в XXI в. действительно качественно изменилась, а это связано не только с выходом отраслевой структуры экономики на новый уровень, но и с достижением более высокой зрелости рыночных институтов в стране. В этом смысле для истолкования нынешней китайской ПП, по-видимому, в большей степени, чем раньше, подходит теоретическая модель, толкующая 1111 как компенсацию «провалов рынка», т.е. как дополнение к уже относительно эффективным рыночным механизмам.

А вот применительно к более ранним стадиям хозяйственной эволюции Китая и других развивающихся стран такая логика вряд ли релевантна. Рынки в тех условиях еще только складываются, а значит, государственный активизм выступает не как реакция на их «провалы», а как субститут рынков как таковых, как дополнительный механизм перераспределения ресурсов в отрасли -лидеры индустриализации, который нужен в течение достаточно долгого периода времени, когда институты частного предпринимательства и рыночного саморегулирования еще только формируются.

Д. Родрик, расписавший, какие бывают «провалы рынка» исходя из общетеоретических соображений, признает, что они свойственны всем экономикам, но в развивающихся странах такие проблемы особенно остры потому, что рынки там вообще работают плохо. ПП в развивающихся странах и можно определить как компенсацию несовершенств рынков [13, р. 24]. Нельзя сказать, что утверждения Д. Родрика неверны, но они отчасти тавтологичны, а отчасти статичны: если признавать, что ПП особенно нужна тогда, когда рынки еще неразвиты, то от характеристики «провалов рынка» как неких отклонений от нормы нужно двигаться вглубь - к пониманию того, как именно рынки развиваются и становятся более зрелыми, а вследствие этого ПП или становится менее актуальной, или модифицируется. Пока такой теории стадийной эволюции и отраслевой, и институциональной структуры экономики в науке не возникнет, дискуссии о ПП, по-видимому, и дальше будут сводиться к перебору ее достоинств и недостатков, так что у каждой из сторон будет своя правда.

Список литературы

1. Пэн Юйчао, Фан И. Структурная денежная политика, совершенствование отраслевой структуры экономики и экономическая стабильность = Цзегоусин хоби чжэнцэ, чанье цзегоу шэнцзи юй цзинцзи вэньдин // Цзинцзи яньцзю. -2016. - № 7. - С. 29-42. - Кит. яз.

2. Хань Юнхуэй, Хуан Лянсюн, Ван Сяньбинь. Способствует ли промышленная политика улучшению отраслевой структуры региональных экономик? Теоретические объяснения и эмпирическая проверка на основе опыта местных правительств, проводящих политику развития = Чанье чжэнцэ туйдун дифан чанье цзегоу шэнцзи лэ ма? - Цзиюй фачжаньсин дифан чжэнфу дэ лилунь

цзеши юй шичжэн цзяньянь // Цзинцзи яньцзю. - 2017. - № 8. - С. 33-48. -Кит. яз.

3. Ху Хаожань. Каким образом промышленная политика влияет на показатели деятельности экспортных предприятий: естественный эксперимент, поставленный на выборке, куда были включены предприятия, действующие в зонах экспортной обработки = Чанье чжэнцэ жухэ инсян чукоу цие цзисяо - Цзиюй чукоу цзягунцюй цие янбэнь дэ чжуньцзыжань шиянь // Гоцзи маои вэньти. -2018. - № 12. - С. 27-38. - Кит. яз.

4. Forla K. Industrial Policy for Growth // Journal of Industry, Competition and Trade. -2015. - Vol. 15, N 3. - P. 257-282.

5. Heilmann S., Shih L. The Rise of Industrial Policy in China, 1978-2012 // China Analysis. - 2013. - N 100. - P. 1-25.

6. Howell A. Picking 'Winners' in Space: Impact of Spatial Targeting on Firm Performance in China // Journal of Regional Science. - 2020. - Vol. 60, N 5. -P. 1025-1046.

7. Industrial Policy and Competition / Aghion Ph., Cai Jing, Dewatripont M., Du Luosha, Harrison A., Legros P. // American Economic Journal: Macroeconomics. -2015. - Vol. 7, N 4. - P. 1-32.

8. Lin Yifu. New Structural Economics: A Framework for Rethinking Development. -Washington, DC: International Bank for Reconstruction and Development/International Development Association of the World Bank, 2012.-372 p.

9. Lo D., Wu Mei. The State and Industrial Policy in Chinese Economic Development // Transforming Economies: Making Industrial Policy Work for Growth, Jobs and Development / Salazar-Xirinachs J.M., Nubler I., Kozul-Wright R. (eds.). - Geneva: ILO, 2014. - P. 307-326.

10. Naughton B. The Rise of China's Industrial Policy, 1978 to 2020. - Mexico: Universidad Nacional Autonoma de Mexico, 2021. - 156 p.

11. Pack H., Saggi K. Is There a Case for Industrial Policy? A Critical Survey // The World Bank Research Observer. - 2006. - Vol. 21, N 2. - P. 267-297.

12. Pan Fenghua, Zhang Fangzhu, Wu Fulong. State-led Financialization in China: The Case of the Government-guided Investment Fund // China Quartely. - 2021. -N 247. - P. 749-772.

13. Rodrik D. Industrial Policy: Don't Ask Why, Ask How // Middle East Development Journal. - 2008. - Vol. 1, N 1. - P. 1-29.

14. Stiglitz J. Markets, Market Failures, and Development // American Economic Review. Papers and Proceedings. - 1989. - Vol. 79, N 2. - P. 197-203.