CC BY
39
МУЗЕИ В СИСТЕМЕ СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНОГО ВОСПИТАНИЯ
ПРОГРЕСС КАК ФАКТОР УТРАТЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ
Леонид Васильевич БЕЛОВИНСКИй,
доктор исторических наук, профессор, заслуженный работник культуры Российской Федерации, профессор кафедры истории, истории культуры и музееведения социально-гуманитарного факультета Московского государственного института культуры e-mail: trofi-91@mail.ru
В статье на основе многолетнего педагогического опыта в области подготовки и переподготовки музейных работников автор анализирует ситуацию в сфере профессионального сохранения исторической памяти. Представлены типичные ошибки музейных работников в области интерпретации материального культурного наследия. В статье это объясняется объективными причинами. Перемены в социальных отношениях, политических и промышленных технологиях ускоряют процесс отмирания прежних отношений и технологий. В связи с этим отмирают и понятия о сущности, внутреннем содержании явлений и процессов, о назначении и использовании вещей и т. д. Например, музейные работники нередко демонстрируют случаи непонимания реалий прошлого. В связи с этим ставится вопрос о сущности образовательного процесса при подготовке специалистов в области охраны, экспертизы и популяризации культурного наследия. Для многих гуманитарных специальностей важны не только полидисциплинарные знания (технологии обработки древесины, технологии металлов, технологии крашения тканей и т. п.), но и понимание самих явлений, с глобальным научно-техническим, социальным, политическим прогрессом ушедших в прошлое.
Ключевые слова: историческая память, музей, музейный специалист, наследие, понимание реалий прошлого, коллективный опыт.
PROGRESS AS A FACTOR OF HISTORICAL MEMORY LOSS
L.V. Balavensky, Full Doctor of History, Professor of Department of history, history of culture and museology of social-humanitarian faculty of Moscow state Institute of culture, Honored worker of culture of the Russian Federation e-mail: trofi-91@mail.ru
The article is based on years of teaching experience in the field of training and re-training of museum specialists of the author analyzes the situation in the professional field of preservation of historical memory. Presents a typical error of museum specialists in the area of interpretation
of material cultural heritage. In the article it is explained by objective reasons. The changes in social relations, political and industrial technologies accelerate the death of former relations and technology. Historical time is accelerated. In this regard, concepts about the essence, the essence of phenomena and processes on the meaning and use items die. For example, a museum often demonstrate the lack of understanding of the realities of the past. In this regard, the question of the essence of the educational process in the preparation of specialists in the field of security, examination and promotion of cultural heritage. For many humanities are important not only multi-disciplinary knowledge (technology of processing of wood, metal technology, technology of dyeing fabrics, etc.), but also the understanding of the essence of phenomena with global scientific, technical, social, political progress going in the past.
Key words: historical memory, museum, museum specialist, heritage, understanding the realities of the past, collective experience.
Небольшая часть любого человеческого сообщества профессионально занимается сохранением исторической памяти, то есть сохранением и осмыслением коллективного опыта общества, «коллективного воспоминания». Немецкий культуролог Ян Ассман полагал, что «сорок лет - рубеж эпох в коллективном воспоминании: срок, по истечении которого живое воспоминание оказывается под угрозой исчезновения, и насущной проблемой становятся формы культурной памяти о прошлом» [1]. Однако думается, что предложенные Ассманом в качестве предела сорок лет, то есть время осознанной и активной жизни одного поколения, еще не есть тот период, когда можно полагаться на «коллективное воспоминание»: ведь этот коллективный опыт не только простирается в глубь веков. Дело еще и в его существовании в ограниченном социокультурном пространстве, в возможной ограниченности опыта тех или иных социокультурных страт. Профессиональные хранители исторической памяти - историки всех направлений и оттенков (историки литературы и историки искусства, музейные работники и «просто» историки-исследователи), то есть гуманитарии и горожане по месту жительства, и, преимущественно, по происхождению, в массе люди молодые или среднего возраста, обладают ограниченным опытом. Перемены в социальных отношениях, политических и промышленных технологиях все ускоряются в связи с ускорением исторического времени. Прежние отношения и технологии быстро отмирают, а в связи с этим отмирают и понятия о сущности, внутреннем содержании явлений и процессов, о назначении и использовании вещей и т. д. Например, музейные работники имеют дело с предметами, вышедшими из употребления; они знают (к сожалению, не всегда) их названия, знают их назначение, но уже не понимают, как этими предметами пользовались. Большой опыт работы с музейщиками, и не только молодыми и еще недостаточно квалифицированными, но и с теми, кто уже проработал в музее не один год, а иной раз и не один десяток лет, позволяет судить об этом. Так, в Академии переподготовки работников искусства, культуры и туризма слушателями-сотрудниками одного подмосковного историко-краевед-ческого музея недавно был задан вопрос, как пользовались рубелём - предметом для «выкатывания», глажения тканей: «Посетители спрашивают, как им работали, а мы не можем объяснить». И правильно: пользование рубелём лежит вне опыта уже целого поколения, он вышел из употребления, по крайней мере, в первые послевоенные годы. И это непонимание процессов свойственно не только музейным работникам. На радио «Эхо Москвы» в популярной программе «Говорим по-русски» специалист-филолог, говоря о том же рубеле, во-первых, неправильно по-
ставила ударение, что, конечно, непростительно, а во-вторых, пытаясь объяснить принцип работы, запуталась и сказала глупость, что, в принципе, простительно, поскольку, где же современной москвичке среднего возраста знать технологические тонкости работы давно вышедшим из употребления предметом.
Точно так же музейные сотрудники не понимают, как работали цепом для молотьбы хлеба, серпом или косой при его уборке («срезали колосья» и не знаешь, возмущаться ли непрофессионализму, или плакать в умилении от такой наивности), как пекли хлебы в русской печи... Да что там - хлебы, не понимают, что такое
- «русская печь»: ведь обычный ответ - «Печь с лежанкой». А в итоге в Музее хлеба стоит макет русской печи высотой по пояс, с крохотным устьем, возле которого хозяйка должна была бы работать, стоя на коленях, да еще и с дверцей поддувала под шестком! К тому же устье расположено не вдоль печи, а поперек. Да и как же быть, если и заказчики макета, и его изготовители видели русскую печь только на картинке в детской книжке про Емелю, либо в мультфильме про него же!
Случаи непонимания реалий прошлого бывают иногда просто смешные. Еще понятно, когда в одном небольшом ведомственном музее молодой научный сотрудник при создании фрагмента деревенской корчмы решил устроить соломенную кровлю, естественно, с использованием соломы из-под современного комбайна, перепутанной и переломанной. Ну, что ж: молодой москвич не только соломенной кровли не видел, но и солома вообще для него предмет абсолютно чуждый. Но когда в проекте музеефикации избы реального крестьянина, оставившего дневники, сотрудница предложила бросить под коник пару резиновых сапог («Он же записал, что купил на рынке две пары подошв для сапог!»), это могло вызвать только смех. А, с другой стороны, в нынешней деревне, пожалуй, только резиновые сапоги и носят: увидеть даже кирзовые сапоги почти невозможно, не говоря о яловых.
Иногда порожденные непониманием ошибки становятся прямо-таки классическими. Не в одном и не в двух наших музеях представлены светцы для лучины. И почти повсюду вместо тонкой колотой лучины (лучше - осиновой: осина дает чистое высокое пламя без копоти) случайная короткая, обструганная ножом палка толщиной с большой палец мужской руки, да еще и торчащая обожженным концом вверх! И вестимо: нынче уже и спичками пользуются все реже.
А ведь одна из важнейших задач музея - работа с посетителем. Для этого разрабатываются разнообразные воспитательно-образовательные и образовательно-познавательные программы, которые реализуются в работе с самым массовым посетителем музея - с детьми. Но если сотрудник музея не умеет объяснить (не говорю уже - показать), как пользовались тем или иным предметом, то это
- мертвый предмет и мертвая история, не интересная ребенку, чуждая ему.
Но то же самое можно сказать не только о музейных предметах и о музейных сотрудниках. Филологам, литературоведам известны слова и явления, перешедшие в разряд «устаревш.», но непонятно, какое же содержание скрывается за ними. Далеко ходить не будем. Заранее приношу извинение за слишком длинные цитаты, но они необходимы.
«Но между тем необходимо сказать что-нибудь о Ковалеве, чтобы читатель мог видеть, какого рода это был коллежский асессор. Коллежских асессоров, которые получают это звание с помощию ученых аттестатов, никак нельзя сравнивать с теми коллежскими асессорами, которые делались на Кавказе. Это два совершен-
но особенные рода... Ковалев был кавказский коллежский асессор. Он два года только еще состоял в этом звании и потому ни на минуту не мог его забыть; а чтобы более придать себе благородства и веса, он никогда не называл себя коллежским асессором, но всегда майором. «Послушай, голубушка, - говорил он обыкновенно, встретивши на улице бабу, продававшую манишки, - ты приходи ко мне на дом; квартира моя в Садовой; спроси только: здесь ли живет майор Ковалев? - тебе всякий покажет». Если же встречал какую-нибудь смазливенькую, то давал ей сверх того секретное приказание, прибавляя: «Ты спроси, душенька, квартиру майора Ковалева». Майор Ковалев носил множество печаток сердоликовых, и с гербами, и таких, на которых было вырезано: среда, четверг, понедельник и проч. Майор Ковалев приехал в Петербург по надобности, а именно искать приличного своему званию места: если удастся, то вице-губернаторского, а не то - экзекутор-ского в каком-нибудь видном департаменте».
Читатель, верно, узнал начало гоголевской повести «Нос». Но вряд ли он заглядывал в комментарии к ней. А если бы заглянул, то узнал бы, что (цитирую максимально точно) «Кавказский коллежский асессор - чиновник 8-го класса, равный майору в военной табели о рангах. Приобретение этого чина на Кавказе облегчалось произволом и злоупотреблениями местной администрации».
Я не называю здесь имен вполне почтенных литературоведов, под чьей редакцией вышло цитируемое мною издание: если сами они уже ушли в мир иной, то у них остались дети. Да полноте, господа-товарищи. Да где же в России получение чего-либо не облегчалось произволом и злоупотреблениями? Нет, Н.В. Гоголь недаром подчеркнул кавказское происхождение чина Ковалева, сравнив его с теми коллежскими асессорами, которые «получают это звание с помощию ученых аттестатов». А просто в 1809 г. вышел указ, по которому для получения чина коллежского асессора следовало предъявить университетский диплом либо сдать экзамен из полутора десятков дисциплин комиссии профессоров. Между тем, чин этот для разночинцев был вожделенным: он давал право на потомственное дворянство. Вообще-то в первой половине XIX в. право на государственную службу принадлежало почти исключительно дворянам, а для немногих разночинцев, принимавшихся на нее, как получение первого классного чина, так и особенно получение чина 8-го класса обуславливалось более длительными сроками чинопроизводства. Но Кавказ, где еще шла бесконечная война с горцами, лишь только осваивался в административном отношении, и немного было охотников служить здесь, когда ночами под окнами выли шакалы, а в соседних кустах мог притаиться абрек с арканом и кинжалом. Поэтому здесь принимали на службу всех, кроме крепостных, сроки чинопроизводства сокращались вдвое, а для получения чина коллежского асессора не требовался «ученый аттестат». Авторы комментария к «Носу» слегка перепутали Кавказ начала его освоения россией с Кавказом советских времен: здесь пока еще некому было вершить произвол и злоупотребления. А Ковалев. Его высокий чин не был облагорожен ни происхождением, ни университетским дипломом, ни длительной службой.
Далее. Действительно, и военный чин майора, и гражданский чин коллежского асессора находились в 8-м классе Табели о рангах. Но военные чины числились классом выше гражданских: майор, переходя в гражданскую службу, автоматически получал следующий чин 7-го класса, надворного советника. Так что, называя себя майором, Ковалев как бы намекает на следующий ему более высокий чин.
И перед кем же он чинится? Кто это торговал манишками и прочими предметами мужского туалета, позволявшими свободно посещать квартиры холостых мужчин? Да просто незарегистрированные уличные проститутки. Вот кому Ковалев втирает очки своим чином!
Ковалев явился в столицу искать места: если получится, то вице-губернаторского. Но в ту пору существовало соответствие чинов должностям, и вице-губернатор должен был иметь чин если не 5-го, то хотя бы 6-го класса, но уж никак не 8-го, подобающего лишь столоначальнику. А вот место экзекутора, то есть, по-нашему, по-современному, завхоза, ему как раз впору. Место не особенно высокое, зато доходное: можно вместо березовых дров купить дешевые осиновые, припорошив их снежком и подкинув немного бересты, а разницу в цене положить в карман, и на мебели подзаработать, да и мало ли где умный человек найдет лазейку. Так что наш, вернее, гоголевский герой - рвач и выжига, ему все впору.
И еще одна его черта: он носит множество сердоликовых печаток «с гербами», следовательно, с чужими гербами. У человека комильфо на часовой цепочке был один брелок для припечатывания писем, с собственным гербом, и, как правило, вырезанным на дорогом камне, а не на дешевом сердолике. Кстати, Ковалев носит дешевые манишки, тогда как человек, что называется, комильфо, носил все же не манишки, а сорочки тонкого полотна. Ковалев - мало того, что рвач, выжига и пошлый хвастун, но вообще дешевка, не знающая приличий. И последняя деталь: среди его печаток такие, на которых вырезаны дни недели. Когда-то такими печатями припечатывали на таможнях свертки с товарами. Не служил ли Ковалев на таможне, где мог и деньгу сгоношить на пропуске контрабанды, и немаловажный чин без больших проблем схватить? Ковалев - это то, что один из исследователей творчества Гоголя назвал тенью Невского проспекта: пуф, пустышка, прохвост, гнилостный пузырь николаевского болота. Так почему же бы его носу не быть столь же значимым, как и его хозяин?
Вот сколько важных, говорящих деталей пропустили комментаторы гоголевского «Носа». Пропустили даже не по незнанию, а по непониманию.
Подобного рода непонимание важных говорящих деталей можно отметить в советских изданиях Лермонтова, Гончарова, Боборыкина, Толстого. Да хотя бы вот: «Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Феодоровны... Анна Павловна кашляла несколько дней, у нее был грипп, как она говорила. В записочках, разосланных утром с красным лакеем, было написано без различия во всех..». Я нарочито выделил жирным шрифтом этого красного лакея. Любой посетитель Ясной Поляны может убедиться, сколь тщательно работал над «Войной и миром» Л. Н. Толстой и сколько раз бедная Софья Андреевна переписывала от руки этот грандиозный роман. Но красный лакей здесь остался. Очевидно, он остался здесь не случайно. Заглянем в седьмой том стандартного двадцатитомника сочинений Толстого, где помещены комментарии к «Войне и миру». Вы думаете, мы там найдем «красного лакея»? Как бы не так! Здесь будут объяснения, что такое - Генуя и Лукка, кто такой Новосильцев - все, что можно найти в любом учебнике истории. Но «красного лакея» нет. Между тем, он играет важную смысловую роль. Как фрейлина двора вдовствующей императрицы, Анна Павловна могла пользоваться придворными лакеями, которые носили красные ливреи, то есть, в просторечии, красными лакеями. Конечно, у нее были свои лакеи, в ливреях ее гербовых цветов. Сидя по
болезни дома, почему бы не разослать записочки с ними? Но нет: она воспользовалась придворным лакеем, чтобы еще раз подчеркнуть свою близость ко Двору - и это людям, которые и без того знали, кто она такая.
что поделаешь: литературоведы, даже обремененные высокими учеными степенями и научными званиями, знают историю столько же, как и любой образованный человек. И понимают ее тонкости настолько же. Между тем, подобного рода профессии требуют полидисциплинарного, междисциплинарного знания, порождающего профессиональное понимание прошлого.
Не будем бросать камни только в бедных литературоведов. Среди искусствоведов популярна идея, что торцы бревен, из которых складывались срубы дошедших до нас построек XVII - начала XVIII вв., затесывались топором, чтобы замять капилляры древесины, не допустив их гниения. Правда, они упускают из виду, что выгнивают бревна не с собственно торца, а в «чашках», которые как раз вырубаются топором. И воспрепятствовать гниению торцов можно гораздо проще: промазав их жидко разведенной глиной, заполняющей капилляры, а еще лучше - покрыв известью, на худой же конец - нашив на торцы тесину. А вот в конце XVIII - XIX вв. торцы опиливали пилой. Почему? Утратили русские плотники мастерство? Да нет, ларчик открывается, как нельзя, просто. Не было двуручных поперечных пил. Вот небольшие ножовки известны археологам со времен Киевской руси, а большие двуручные поперечные пилы - нет. Потому что сравнительно короткую и узкую ножовку можно изготовить методом единственно известной тогда свободной ручной ковки. А для большого полотна двуручной пилы нужен стальной лист равномерной толщины, который можно получить только методом проката стали в вальцах. Конечно, эта технология использовалась едва ли не с античных времен. Но - только ювелирами при обработке мягких золота и серебра в маленьких ручных вальцах. А для стали, даже раскаленной добела, нужны тяжелые большие вальцы с мощным приводом от паровой машины или хотя бы от водяного колеса. Появились механизмы привода вальцов - появилась технология проката. Появилась технология проката - появились большие поперечные и продольные пилы, прекратили затесывать торцы бревен топором и им же тесать доски. Но. технологии металла - предмет, далекий от искусствоведов, которые все больше о прекрасном пекутся. Вот и приходится высасывать доводы из пальца. Да ведь, в конце концов, храмы эти строили обычные артели плотников, для которых было важнее всего - быстро заработать на жизнь. Тут не до изысков. Не было пил - тесали топором. Появились пилы - стали пилить. И точка.
Равным образом иногда утверждают, что преобладание красного цвета в народном костюме, особенно в головных уборах, символично. Вот, мол: то, что выше пояса - от стремления к свету, к солнцу. А то, что ниже, например, синие и черные поневы, от близости к земле, даже к преисподней, потому - греховно. Все бы хорошо, но, например, статистическое изучение поневы, проведенное Ф. М. Пармоном [2], показало, что примерно четверть понев - красные. А в андараках, тоже поясной одежде, красный цвет преобладает. А вот, например, зеленого цвета, символизирующего жизнь, вообще в народном костюме нет, за исключением редких северных сарафанов из китайского штофа и атласа. Почему? Да очень просто. Ткани окрашивались растительными красками. И нет нигде в России растения, дающего при окрашивании зеленый цвет: хлорофилл дает
цвет грязно-бурый. Такое растение есть только в Китае. А вот красный, точнее, краповый цвет давал корень марены - сорного растения, росшего чуть ли не в каждом огороде. И - никакой символики, а просто технологии крашения тканей.
Для очень многих гуманитарных специальностей важны полидисциплинарные знания, в том числе и такие, далекие от гуманитарии, как технологии обработки древесины, технологии металлов, технологии крашения тканей и т. п. А важнее всего - не только знание, но и понимание сущности явлений, с глобальным научно-техническим, социальным, политическим прогрессом ушедших в прошлое. Огромное количество самых разнообразных явлений, правил, законов функционировало в строго определенной, даже ограниченной социокультурной среде. Конечно, об указе 1809 г. или о цвете ливреи придворного камер-лакея можно вычитать в любой специальной книжке. Но понимания их функционирования вычитать нельзя. Социально-политический прогресс привел к исчезновению и кавказских коллежских асессоров, и фрейлин, и камер-лакеев. И понять внутреннюю сущность их былого бытования трудно. Для понимания требуется вжиться в повседневную жизнь прошлых эпох, а это возможно только при длительной и полной отдаче себя своей профессии. На понимании и следует сосредотачиваться при изучении истории материальной культуры, истории повседневности и «просто» истории; знания же - дело наживное. Иначе мы будем иметь дело с мертвыми музейными экспозициями, с мертвыми текстами классической литературы, с мертвым языком, с мертвой историей, с утратой живой исторической памяти.
Литература
1. Ассман Я. Культурная память. М., 2004. С. 11.
2. Пармон Ф.М. Русский народный костюм как источник для конструирования
одежды. М., 1995.
