CC BY
37
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2014. № 2
О.А. Мальцева
ПРОФЕТИЧЕСКОЕ НАЧАЛО В ЛИРИКЕ А. АХМАТОВОЙ И Б. ПАСТЕРНАКА: К ПРОБЛЕМЕ МИФОЛОГИЗАЦИИ ЖИЗНЕННОГО ПУТИ ПОЭТА
В данной статье автор обращается к проблеме мифологизации жизненного пути художника в творчестве А. Ахматовой и Б. Пастернака. Профетические мотивы в их лирике признаются знаковыми для восприятия поэтического текста как христианского мифа. Особое внимание уделяется концепции «святого ремесла» поэта в произведениях указанных авторов.
Ключевые слова: А. Ахматова, Б. Пастернак, цикл, миф, профетический образ.
This article considers the problem of mythologization of an artist's life in the works by A. Akhmatova and B. Pasternak. Prophetic motifs in the poems by both Akhmatova and Pasternak are interpreted in the context of the Christian myth. Special attention is paid to the concept of a poet's "sacred craft" in the works of these authors.
Key words: A. Akhmatova, B. Pasternak, cycle, myth, prophetic image.
В литературоведческих исследованиях можно встретить мысль о том, что «целью поэзии модернизма становится изображение жизненного пути, судьбы лирического "я" поэта, приобретшего эпические черты»1. В качестве вершинного воплощения данной тенденции З. Минц называет «трилогию вочеловечения» А. Блока, созданную им в 1911-1912 гг., но включившую и его ранние произведения, «осмысленные теперь как отдельные этапы приобщения личности, лирического "я" к Родине и мировому Целому»2. Однако вообще проблема осмысления творчества поэта-модерниста в качестве единого текста, можно сказать, является недостаточно освоенной. О. Аминова, например, пишет, что «Ахматова свою жизнь и творчество мыслила как своеобразный цикл»3. Но, выделяя такие ступени циклизаци-онного процесса, как мини-цикл, макро-цикл, раздел книги, книга, творчество поэта в целом, исследовательница останавливается только на первых двух. В своей монографии «Библия в художественном
1 Аминова О.Н. Поэтика лирического цикла А.А. Ахматовой: Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Ульяновск, 1997. С. 7.
2 Минц З.Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Минц З.Г. Поэтика русского символизма. СПб., 2004. С. 96.
3 Аминова О.Н. Указ. соч. С. 11.
мире Анны Ахматовой»4 мы попытались рассмотреть совокупность поэтических книг Ахматовой как некий единый текст - метацикл, структурообразующим принципом которого выступает библейский мотив. Последний, на наш взгляд, послужил для автора средством конструирования определенного христианского мифа о себе, о своем земном пути как нелегкой дороге познания духовных истин о любви к Богу и к ближнему, об апостольском служении поэта - дороге, ведущей к нетленности его духа.
В контексте этих исследований особый интерес вызывает творчество Б. Пастернака, которое представляется нам типологически близким лирике А. Ахматовой. По свидетельству биографа, поэта «всегда отличало стремление понять поэтический мир того или иного автора как цельную систему. Пастернак постоянно отказывался анализировать и оценивать отдельные стихотворения, строфы и строки»5, считая, что «отдельные стихотворения не имеют смысла, ценность представляет только книга стихов, создающая особый мир, со своим воздухом, небом и землей»6. «Для него "книга стихов" всегда была (или должна быть) чем-то целым, то есть определенным периодом жизни, выраженным в стихах»7. Кроме того, признание творчества Пастернака неким повествованием о жизненном пути поэта оказывается неразрывно связанным с особым, христианским по своей сути, мифомышлением автора. К. Локс в своих воспоминаниях рассказывает о том, что, восторженно встретив Февральскую революцию&, поэт тотчас задумал роман из времен Великой французской революции, в которой была бы сцена «Ночь, человек сидит за столом и читает Библию»9. По-видимому, происходившие тогда в России события имели в глазах художника родовой характер. В этом плане представляет интерес высказывание Пастернака, сделанное им в более поздний период, - о том, что «Библия есть не столько книга с твердым текстом, сколько записная тетрадь человечества, и что таково всё вековечное. Что оно жизненно не тогда, когда оно обязательно, а когда оно восприимчиво ко всем уподоблениям, которыми на него озираются исходящие от него века»10. Речь идет о декларируемой
4 См.: Троцык О.А. Библия в художественном мире Анны Ахматовой. Полтава,
2001.
5 Пастернак Е.Б. Борис Пастернак: Материалы для биографии. М., 1989. С. 189.
6 Там же. С. 306.
7 Гладков А. Встречи с Пастернаком. Paris, 1973. С. 77.
8 Здесь и далее курсив мой.
9 Локс К. Повесть об одном десятилетии (1907-1917) // Пастернак Б. Полн. собр. соч.: В 11 т. Т. XI: Борис Пастернак в воспоминаниях современников. М., 2005. С. 57.
10 Пастернак Е.Б. Борис Пастернак // Мир Пастернака / Сост. Е.С. Левитин. М., 1989. C. 6.
повторяемости библейской реальности в художественном мире Пастернака, ее способности разворачиваться тут и теперь. О христианском мифомышлении Пастернака-лирика писали неоднократно (А. Жолковский, Е. Тюленева, Л. Горелик, О. Евдокимова и др.), но преимущественно вне контекста его книг стихов как некоего идейно-художественного целого.
В данной статье в рамках поднимаемой проблемы мы намереваемся рассмотреть некоторые общие тенденции в образе лирических героев Ахматовой и Пастернака - тенденции, которые, по нашему мнению, являются знаковыми для восприятия поэтического текста как мифа.
В 1910 г. в своем докладе «О современном состоянии русского символизма» А. Блок писал, что поэт в его понимании является жрецом, пророком, обладателем тайного знания. Этот символистский взгляд на природу художественного творчества, как известно, оказал немалое влияние на следующее поколение поэтов-модернистов. В 1914 г. А. Ахматова в стихотворении «Я пришла к поэту в гости...», посвященном А. Блоку и содержащем в себе образ истинного поэта, соответственно вписывает его в библейскую профетическую традицию. Поэт уподобляется здесь ветхозаветному пророку Моисею, про которого сказано, что «лице его стало сиять лучами от того, что Бог говорил с ним» (Исх. 34:29) и что «сыны Израилевы не могли смотреть на лице Моисеево по причине славы его» (2 Кор. 3:7). Ср.:
У него глаза такие, Что запомнить каждый должен; Мне же лучше, осторожной, В них и вовсе не глядеть11.
С этим образом связаны и мотивы Божьего присутствия, ср.: «И малиновое солнце // Над лохматым сизым дымом <...> //Дымный полдень, воскресенье // В доме сером и высоком» (с. 72) и «Гэра же Синай вся дымилась от того, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи» (Исх. 19:18).
Примечательно, что непосредственно сама героиня ахматовской лирики, также наделенная даром поэтического слова, выступает своего рода преемницей великого поэта, поскольку знает «тайны ремесла», называемого ею «святым» (первоначальный эпиграф к стихотворению «Поэт» (1959) из цикла «Тайны ремесла» взят из произведения К. Павловой и звучит так: «Моя напасть, мое богатство, // Мое святое ремесло» (с. 422)). Причем главная «тайна» связана у Ахматовой с пониманием того, что вдохновение приходит к поэту извне, а именно дано ему свыше. В стихотворении «Я так молилась:
11 АхматоваА.А. Сочинения: В 2 т. / Составление и подготовка текста М.М. Кра-лина. Т. 1. М., 1990. С. 72. Далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием страниц в круглых скобках.
"Утоли...» (1913) лирическая героиня обращается к Богу с мольбой о поэтическом даре:
<...> «Утоли
Глухую жажду песнопенья!» <... >
Так я, Господь, простерта ниц: Коснется ли огонь небесный Моих сомкнувшихся ресниц И немоты моей чудесной? (с. 79).
При этом в образе вдохновенного свыше поэта у Ахматовой явно прослеживается «пророческая» тема творчества ее великих предшественников по «святому ремеслу» (ср. со стихотворением А. Пушкина «Пророк» (1826), в котором имеют место соответствующие образы духовной жажды, отверзшихся зениц, замерших уст, восставшего пророка). Согласно этой тенденции, тема приближения «песни» в стихотворении «Они летят, они еще в дороге.» (1916) раскрывается путем обращения к евангельскому образу крещения Духом. Ср.:
Они летят, они еще в дороге, Слова освобожденья и любви, А я уже в предпесенной тревоге, И холоднее льда уста мои. Не скоро там, где жидкие березы, Прильнувши к окнам, сухо шелестят, -Венцом червонным заплетутся розы, И голоса незримых прозвучат. А дальше - свет невыносимо щедрый, Как красное горячее вино... Уже душистым, раскаленным ветром Сознание мое опалено (с. 78-79) .
«И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились; И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого и начали говорить <...>. А иные насмехаясь говорили: они напились сладкого вина» (Деян. 2:2-4, 13). «Господь есть Дух, а где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3:17).
В стихотворении «Памяти 19 июля 1914» (1916) героиня действительно воплощает уже то творчество, которое продиктовано волей Всевышнего: «Из памяти, как груз отныне лишний, // Исчезли тени песен и страстей. // Ей - опустевшей - приказал Всевышний // Стать страшной книгой грозовых вестей» (с. 106). Известно, что на вопрос, трудно ли писать стихи, Ахматова ответила: «<...> их или кто-то диктует, и тогда совсем легко, а когда не диктует - просто невозможно»12. В связи с этим Г. Крюкова говорит, что «ретранслятор-ство А.Ахматовой не было уникальным, только ей присущим даром <...>. Но, пожалуй, только А.Ахматова создала цельную систему, стройную концепцию из тех творческих компонентов, которые и составляют тайну ремесла поэтов»13. Ссылаясь прежде всего на цикл «Тайны ремесла» (1936-1958), исследовательница, помимо условия
12 Цит. по: Крюкова Г.В. Тайна и ремесло в поэтической концепции Анны Ахматовой // Русский язык и литература в учебных заведениях. 1998. № 2-3. С. 19.
13 Там же.
Божьего дара, называет такие компоненты, как «ночная тишина», «горькие и вещие сны», наполняющиеся «ночной диктовкой» (Вяч. Иванов) будущих стихотворений, а также «внутренняя свобода», которая предполагает «выход поэта за границы обычного мира, установление связи поэта с высшими силами на высших же - сакральных - уровнях бытия»14.
Важным компонентом этой концепции является у Ахматовой, на наш взгляд, идея служения словом. В стихотворении «Нам свежесть слов и чувства простоту.» (1915) звучит пафос повеления идти и расточать «дарованное небесами»: «Иди один и исцеляй слепых, // Чтобы узнать в тяжелый час сомненья // Учеников злорадное глумленье // И равнодушие толпы» (с. 81). Слово поэта превращается в метонимический образ тела Христова, страдающего и исцеляющего: «Осквернили пречистое слово, // Растоптали пречистый глагол» («Все ушли, и никто не вернулся...», с. 245), «<...> унеслась стихов казненных стая» («Ты выдумал меня. Такой на свете нет...», с. 272), «И молитвы пречистое слово // Исцеляет болящую плоть» («В каждом древе распятый Господь...», с. 238).
Своего апофеоза эта тема достигает в стихотворении «Кого когда-то называли люди...» (1945). Истинность ценностей бытия, воплощенных в образах Христа и Его свидетелей, автор испытывает временем. Христос физически «был убит», но время показало, что «вкусили смерть свидетели Христовы», а не Он, оказавшийся «всего прочнее на земле» и «долговечней», так как являл Собой нетленное духовное начало - «Слово». Идея преодоления смерти в Слове была принципиально важной для Ахматовой как поэта, стремившегося отразить в своем творчестве дар «пречистого слова», воплотить в стихах «священный глагол».
Думается, что свою концепцию «святого ремесла» создавал и Б. Пастернак. Более того, нам представляется, что немалую роль в этом сыграло влияние символистских идей. Достаточно вспомнить про ранний доклад Пастернака «Символизм и бессмертие» (1913) и про то, что это «бессмертие» он строил как «кровное свое дело» (О. Фрейденберг) до конца жизни. Мысль о бессмертии оказывается у Пастернака неразрывно связанной с идеей верности поэта своему пророческому долгу. Известно, что, закончив роман «Доктор Живаго» (1945-1955), художник сделал на его обложке надпись из книги «Откровение» (21: 4) «Смерти не будет», а также сказал, что он «окончил роман, исполнил долг, завещанный от Бога»15.
14 Там же. С. 20.
15 Пастернак Б.Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. Т. X: Письма 1954-1960. М., 2005. С. 114.
Образ пророческого служения поэта возникает у Пастернака еще в раннем творчестве. Так, в прозаическом отрывке «Заказ драмы» (1910) особое значение приобретает «говорящая» фамилия учителя молодого героя-музыканта - Шестикрылов, соотносимая и со знаменитым стихотворением Пушкина «Пророк», и с библейским образом шестикрылого серафима (Ис. 6: 2), который явился Исайе, чтобы возложить на него пророческую миссию. В этом, по-видимому, усматривал свое предназначение и Б. Пастернак. Известны его высказывания, согласно которым «надо так работать, чтобы получилось чудо, чтобы вообще не верилось, что это результат работы человека, а казалось чем-то нерукотворным»16; по мнению поэта, сила, давшая книгу «Сестра моя - жизнь», была безмерно больше него17: «<...> иногда я себя чувствую точно не в своей власти, а в творящих руках Господних, Который делает из меня что-то мне неведомое»18 (заметим, что аналогично поэт высказывается и в 1959 г., говоря о том, что для него «нет искусства без присутствия Святого Духа»19). Соответственно в произведениях Пастернака из книги «Сестра моя -жизнь. Лето 1917 года» возникают мотивы Крещения. Знаковой является датировка стихотворения «Подражатели», указывающая на праздник Крещения, - «19 января 1919 г.» В соседнем стихотворении «Балашов» образ дождя как воды живой (он «сеялся на гроб»), имплицирующий тему водного крещения, дополняется образами огня, жара в душе, который, в свою очередь, складывается в совокупный образ крещения Духом (ср. с евангельским образом сошедшего на учеников Духа Святого в виде «языков, как бы огненных» - Деян. 2:3). Немаловажную роль играет здесь образ меди, который в библейском контексте служит характеристике человека пустого, не знающего любви: «Если я любви не имею, то я - медь звенящая, или кимвал звучащий» (1Кор.13:17). В пастернаковском тексте «медник подле вас // Клепал, лудил, паял», то есть перековывал, менял душу лирического героя, «а впрочем - масла подливал // В огонь, как пай к паям»20. Образ перековывания, прохождения через огонь связывается в стихотворении с образом «песни небес», небесного светила - «солнца» и тем самым освящается. Характерно здесь и появление образа
16 Ивинская О.В. Годы с Борисом Пастернаком. В плену времени. М., 1992. С.221.
17 См.: Пастернак Е.Б. Борис Пастернак: Материалы для биографии. С. 308.
18 Там же. С. 616.
19 ПастернакБ.Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. Т. V: Статьи, рецензии, предисловия. Драматические произведения. Литературные и биографические анкеты. Неоконченные наброски. Стенограммы выступлений. М., 2004. С. 274.
20 Пастернак Б.Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. Т. I: Стихотворения и поэмы 19121931. М., 2003. С. 124. Далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием страниц в круглых скобках.
юродивого, речь которого жжется, - аллюзии, с одной стороны, на ветхозаветного пророка, к устам которого приложили горячий уголь, чем беззаконие его было удалено, а грех очищен (Ис. 6: 6-7), с другой стороны, на уже упоминавшийся нами пушкинский образ пророка («Глаголом жги сердца людей»).
Контаминация образа поэта и пророка является характерной чертой книги Пастернака «Темы и вариации. 1916-1922». Стихотворение «Подражательная» воссоздает атмосферу пушкинского вступления к поэме «Медный всадник» - своеобразной оды царю-«камню», возвышающемуся над «побежденною стихией», укротив которую, он сумел утвердить на ней как бы свое подобие - «порфироносный» «град Петров», стоящий «неколебимо, как Россия». Однако образ Петра заменяется в произведении Пастернака образом самого Пушкина, который, будучи вписанным в оригинальные пушкинские строчки, метонимически сливается с ним, образуя некое подтекстовое образно-смысловое единство: царь-камень (Петр)=Пушкин.
В стихотворении имеет место тема противоборства стихий: «стоял он» - «бешен шквал» (с. 172). В образе последнего имеют место демонические мотивы - тьмы («мгла»), хищника («гребень белогривый», «дик»), а в образе самого поэта - черты пророка («В его устах звучало «завтра»»), апостола («рыболов»). Благодаря общности имен в контексте стихотворения актуализируется евангельский образ рыбака-апостола Петра, имя которого в переводе означает «камень». Образы апостола и царя в произведении сливаются, в результате чего утверждается мысль о том, что Россия духовно неколебима, если ее глава, как истинный слуга Божий, «пасет овец Моих» (Ин. 21:15-17), т. е. согласовывает свою государственную политику с духовной миссией пастыря. Действительно, согласно церковной реформе, в ходе которой Петр I взял руководство церковью в свои руки, «помимо заботы о спасении душ путем религиозной проповеди и морального воспитания прихожан, духовенство должно было, по плану Петра, взять на себя роль просветителя народа и носителя культуры»21. Пушкин также уподоблен апостолу Петру - благодаря упоминанию о трости поэта («набалдашник»), ведь в христианской иконографии «древний атрибут Петра - пастырский посох с крестом»22. Иначе говоря, пастырская миссия быть духовным учителем и наставником, по мысли Пастернака, принадлежит теперь не тому, кто стоит во главе народа и собой его олицетворяет, а поэту - одинокому и гонимому боговидцу.
21 БагерХ. Реформы Петра Великого. М., 1985. С. 122-123.
22 Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. / Гл. ред. С.А. Токарев. Т. 2: К-Я. М., 1987. С. 309.
Проблеме взаимоотношений поэта и действительности посвящено стихотворение «Январь 1919 года», в котором революционный
1918 год изображается несущим смерть демоном: слово «выкинься» является библейской аллюзией на речь дьявола, искушающего Христа в пустыне (ср.: «Если Ты Сын Божий, бросься вниз; ибо написано: "Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею"» - Мат. 4:6). Смысловую параллель к этому искушающему слову представляет собой и образ предлагаемого «годом»-демоном яда («дарил стрихнин», «пузырек с цианистым»), так как о Божьем человеке в Библии сказано: «если что смертельное выпьют, не повредит им» (Мар. 16:18). Образ искушаемого лирического героя, оказавшегося в ситуации Христа, проецируется, следовательно, и на евангельский образ Его последователя, каковым в западном искусстве часто изображается Иоанн Богослов. Последнее связано с тем, что, согласно римской легенде, ссылке апостола на о. Патмос предшествовали истязания и попытки умертвить его, в частности - ядом, что, однако, не имело успеха23. То, что именно этот новозаветный персонаж является прообразом лирического героя, следует также из определения последнего как предсказателя («предвижу»), «визьонера», видящего «дивинации» (от лат. «предсказываю», «предчувствую») в предыдущем стихотворении «Кремль в буран 1918 года». Ведь именно Иоанн Богослов, согласно книге Откровения (1:9), имел видения о конечных судьбах мира. Образ лирического героя, таким образом, представляется метафорическим единством «я»=Иоанн Богослов=Христос. А «январь
1919 года», «прогоняющий» демона революции «рождественской сказкой Диккенса», оказывается метафорой апостольского слова художника («Рождественские повести» Диккенса, действительно, были задуманы автором в качестве социальной проповеди в художественной форме).
В стихотворении «Мне в сумерки ты все - пансионеркою.» возникает образ любви, обязанность проповедовать которую возлагается на героя-поэта как Божьего пророка («Увы, любовь! Да, это надо высказать!», с. 182). Образ последнего соответственно уподобляется библейскому Слову Божию, ср.: «Как конский глаз, с подушек, жаркий, искоса // Гляжу, страшась бессонницы огромной» - с. 182) и «<...> вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный <...>. Очи у Него как пламень огненный<...>. Он был облачен в одежду, обагренную кровию. Имя Ему: Слово Божие» (Откр. 19: 11-13). В этом свете примечательным выглядит свидетельство
23 Там же. С. 550.
Е. Пастернака о том, что поэт отчетливо осознавал свое апостольское предназначение: «Он твердо верил в скорый возврат России от современного язычества к христианству и своей задачей видел прямое участие в приближении этого часа»24.
Таким образом, на основании наблюдаемых тенденций нам представляется возможным сделать вывод о том, что Пастернак так же, как и А. Ахматова, разрабатывал свою концепцию «святого ремесла». Ее непременная составляющая - присутствие у Пастернака Святого Духа, что, на наш взгляд, обусловливает наличие таких компонентов, как «очищенная» совесть, любовь, миссия духовного наставничества, непоколебимость в противостоянии злу и т. д. Образ художника, который должен выполнить свой апостольский долг, завещанный ему от Бога, по нашему мнению, свидетельствует о мифологизации жизненного пути героя-поэта. Думается, данное явление типологически сближает художественные системы Ахматовой и Пастернака, в формировании которых, в свою очередь, немалую роль сыграл творческий гений А. Блока.
Список литературы
Аминова О.Н. Поэтика лирического цикла А.А. Ахматовой: Автореф. дисс. ...
канд. филол. наук. Ульяновск, 1997. Ахматова А. А. Сочинения: В 2 т. / Составление и подготовка текста
М.М. Кралина. М., 1990. БагерХ. Реформы Петра Великого. М., 1985. Гладков А. Встречи с Пастернаком. Paris, 1973.
Ивинская О.В. Годы с Борисом Пастернаком. В плену времени. М., 1992. КрюковаГ.В. Тайна и ремесло в поэтической концепции Анны Ахматовой //
Русский язык и литература в учебных заведениях. 1998. № 2-3. Минц З.Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских
символистов// Минц З.Г. Поэтика русского символизма. СПб., 2004. Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. / Гл. ред. С.А. Токарев. М., 1987.
Пастернак Б.Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. М., 2003-2005. Пастернак Е.Б. Борис Пастернак: Материалы для биографии. М., 1989. Пастернак Е. Верность Христу // Русская мысль. 1999. 14-20 янв. Пастернак Е.Б. Борис Пастернак // Мир Пастернака. М., 1989. Троцык О.А. Библия в художественном мире Анны Ахматовой. Полтава, 2001.
Сведения об авторе: Мальцева Оксана Анатольевна, канд. филол. наук, доцент кафедры зарубежной филологии и историко-сравнительного языкознания Балтийского федерального университета им. И. Канта, докторант МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: oa_malts@mail.ru.
24 Пастернак Е. Верность Христу // Русская мысль. 1999. 14-20 янв. С. 16.
