CC BY
37
Л. П. Лаптева (Москва)
Профессор Юрьевского университета Е. В. Петухов
как славист
Евгений Вячеславович Петухов прожил большую жизнь, из которой более 50 лет приходятся на дореволюционный период истории России. Из них он проработал 23 года в Юрьевском университете. Остальное время его жизни прошло при советской власти. Юрьевский период его деятельности был особенно плодотлорен. Именно в это время ученый создал весьма значительные для русской культуры труды. Однако его смерть в 1948 г. не вызвала, видимо, никаких откликов в печати, во всяком случае, автору этих строк не удалось разыскать ни одного некролога. Такое явление объяснимо. В то время в Советском Союзе не только не ценилось, но и просто отторгалось культурное наследие дореволюционной России. Буржуазная наука с господством в ней множества мнений и самостоятельных взглядов на предметы изучения мешала укреплению и развитию единой для всего общества идеологии, «марксистского метода исследования». Поэтому достижения русских дореволюционных гуманитарных наук замалчивались. Эти науки были объявлены находившимися в состоянии «кризиса» и враждебными новой методологии. Впрочем, подобные характеристики не мешали ученым послереволюционного поколения использовать труды своих «буржуазных» предшественников, не ссылаясь на них, а подчас и выдавая их за собственные произведения.
О судьбе русских ученых гуманитарного профиля, в том числе и славистов, в советское время имеется довольно значительная литература1. Большинство из них гибли из-за репрессий, от голода и лишений, другие уехали или были высланы за границу, а оставшиеся доживать свой век в России чаще всего были забыты. Е. В. Петухову повезло больше, чем другим. Он не был репрессирован, дожил до преклонного возраста и практически до конца жизни имел возможность заниматься профессиональной деятельностью. О нем сохранились некоторые архивные документы, а в 1927 г. отмечалось 40-летие его научной деятельности, и на эту тему была опубликована статья 2. Эти материалы имеют высокую степень достоверности. Сведения о Петухове имеются также во многих словарях и энциклопедиях дореволюционного периода, как правило, со списками его трудов \ В основном они написаны самим Петуховым — по просьбе редакций соответствующих изданий. В советское время об ученом упоминали «Краткая литературная энциклопедия»4.
словарь «Славяноведение в дореволюционной России»- и некоторые другие издания. Профессор, по трудам которого о русской литературе и русском языке училось несколько поколений студентов высших учебных заведений и учащихся средних школ как до революции, так и в советское время, мог бы рассчитывать на более широкое признание.
Во всяком случае, он в большей мере заслуживает памяти потомков, чем это имеет место; его деятельность могла бы отразиться, например, в оценке его вклада в русскую культуру в виде специальной работы. Но такой работы нет.
Настоящая статья не претендует на исчерпывающее освещение творчества Е. В. Петухова; более того, она посвящена лишь краткой характеристике его жизненного пути и его сочинений прежде всего по славяноведению, которое отнюдь не являлось предметом исключительного интереса ученого, Основные труды Е. В. Петухова касаются русской литературы начиная с ее древнего периода и вплоть до середины XIX в. Но работы, написанные на славянские сюжеты, носят подчас уникальный характер, поэтому есть основания остановиться на них специально.
Евгений Вячеславович Петухов родился в 1863 г. в Томске, окончил там классическую гимназию с золотой медалью, а в 1881 г. поступил в Петербургский университет на историко-филологический факультет6. Петербургский университет находился в это время в состоянии расцвета, в нем наблюдалось большое оживление научно-учебной работы. Петухов с увлечением слушал крупнейшего исследователя русского народного эпоса профессора О. Ф. Миллера. А профессор М. И. Сухомлинов направил студента Петухова на изучение древней русской письменности. К изучению Византии и западноевропейского средневековья привлекал студентов профессор В. Г. Васильевский. Курс славяноведения Петухов прослушал у профессора В. И. Ламанского, призывавшего ко всестороннему изучению славянского мира.
Эта научная среда, участие в научно-литературном обществе, возглавлявшемся О. Ф. Миллером, и в кружке, объединившемся вокруг В. И. Ламанского, развивали историко-литературные интересы Петухова и формировали его художественно-литературные вкусы.
В 1885 г. В. В. Петухов окончил университет со степенью кандидата. По рекомендации профессора М. И. Сухомлинова он был оставлен при университете для приготовления к профессорскому званию по кафедре русской литературы7. С этого времени молодой ученый стал вести преподавательскую работу в средних учебных заведениях Петербурга по русскому языку и словесности. С января 1887 г. он работал по заданию Отделения русского языка - и словесности Академии наук (ОРЯС) по подготовке нового издания
академического словаря русского языка. В 1888—1889 гг. Петухов стал преподавать русский язык и словесность в Мариинском женском институте. В то же время он читал историю русского языка на Бестужевских женских курсах, а в 1889 г. был принят приват-доцен-том на историко-филологический факультет Петербургского университета, где читал специальные курсы «Переводная литература Древней Руси» и «Слово о полку Игореве».
Первый свой труд Б. В. Петухов посвятил древнерусской литературе, опубликовав его под названием «Древние поучения на воскресные дни великого поста»8. В 1887 г. молодой ученый попытался разобраться в довольно запутанной проблеме древней письменности «об авторстве Кириллов» и посвятил ей статью «К вопросу о Кириллах-авторах в древнерусской литературе»9. А в 1888 г. Петухов защитил в Петербургском университете диссертацию «Серапион Владимирский, русский проповедник XIII в.» и получил степень магистра русской словесности Работа вызвала отклик в журналах. Так, рецензент из «Вестника Европы»" указывает, что издание поучений проповедника осуществлено «с большим вниманием», в нем рассматривается состав поучений Серапиона, учитываются разные редакции и отношение их содержания к событиям времени. Но, как далее замечает рецензент, автор статьи «искал сличений, где их нечего было и искать»; нужно было «поискать аргументы в литературе Византии», а в представленном виде «половина книги оказывается совершенно ненужной».
В другой рецензии говорится, что В. В. Петухов принялся за выяснение историко-культурного значения проповеднической деятельности Серапиона, за выяснение связи выраженного исследованными памятниками литературного явления с древнерусской жизнью XIII в. С точки зрения рецензента, выполнение этой задачи нельзя признать вполне удовлетворительным, так как автор игнорировал в данном случав этнографическую сторону проблемы, а чтобы судить об известном явлении древнерусской жизни, необходимо учитывать этнографию той местности, среди которой возникли упомянутые произведения епископа Серапиона, «необходимо представить генетическое развитие тех суеверий древнерусского народа, против коих восставал в своих проповедях епископ Серапион... Кроме того язык этих древнерусских поучений не обследован»12. Однако, несмотря на сдержанные отзывы рецензентов магистерская диссертация Петухова была существенным вкладом в изучение древнерусской литературы.
В 1889 г. Петухов назначается экстраординарным профессором историко-филологического института кн. Безбородко в Нежине по кафедре русской словесности 13. Здесь он читал лекции, вел и другие занятия по русской литературе и славистическим предметам. Условия
для научной работы были в Нежине благоприятны: тихая жизнь маленького городка, богатая научная библиотека института, живые академические традиции. Ведь в Нежинском институте кн. Безбо-родко, как правило, преподавали и вели научную работу молодые абсольвенты столичных российских университетов, готовившие магистерские или докторские диссертации, а после их зашиты занимавшие кафедры в университетах России. Так, из славистов здесь работали ставшие впоследствии известными деятели — филолог А. С. Будилович, историк русского языка Н. А. Лавровский, исследователь древнерусской письменности, будущий академик М. Н. Сперанский. Работая в Нежине, Е. В. Петухов подготовил докторскую диссертацию — «Очерки из литературной истории Синодика» (СПб., 1895) и, защитив ее в Петербургском университете в 1895 г., получил степень доктора русской словесности.
Диссертация свидетельствует о глубоком изучении Петуховым древней русской письменности. В 1895 г. он был назначен ординарным профессором Императорского Юрьевского университета «по кафедре русского языка в особенности и славянского языкознания вообще»14. Так началась плодотворная педагогическая и научная деятельность Е. В. Петухова в этом университете; она продолжалась здесь вплоть до его перемещения в Воронеж.
Вступительную лекцию профессор прочитал на тему «О главнейших направлениях в русской литературе в XVI11 — первой половине XIX в.»13.
В Юрьевском университете царила своеобразная научная обстановка, обусловленная близким соседством с германской высшей школой и сильным влиянием ее традиций. Славистические темы не привлекали учащихся, профессор Петухов не был загружен педагогическими обязанностями, и он развил широкую научную и общественную деятельность. Профессор часто выезжал в научные командировки за границу, с 1889 по 1912 г. работал в архивах Праги, Вены, Парижа, Берлина, Белграда посещал Болгарию, Черногорию и другие славянские земли. Дважды (в 1905 и 1915 гг.) он избирался деканом историко-филологического факультета, заведовал Юрьевскими педагогическими курсами по подготовке учителей средних учебных заведений. В 1911 г. Петухов был избран директором Высших женских курсов в Юрьеве |7, выполнял он и ряд других функций подобного характера. Кроме того Е. В. Петухов поддерживал тесный контакт с учеными Петербурга и Москвы, являлся с 1896 г. членом Московского Археологического общества 18 и в том же году участвовал с докладом в работе X Археологического съезда49. С 1898 г. он состоял членом Общества любителей российской словесности (ОЛРС)20 и активно в нем работал. В 1902 г. был командирован в Москву для участия в публичных собраниях ОЛРС,
посвященных юбилеям Н. В. Гоголя и В. А. Жуковского21, на заседании 6 апреля 1902 г. выступил с докладом «Жуковский вДерпте»22, а в 1909 г. специально прибыл в Москву на открытие памятника Н. В. Гоголю2"'.
В творчестве Петухова можно выделить несколько самостоятельных тем. Это исследование русской литературы; изучение истории науки и высших школ; славянская проблематика. Большое место занимает также публикация документов как по указанным темам, так и по другим вопросам. Работая в Юрьевском университете, Е. В. Петухов постепенно переходил от изучения древнерусской литературы к исследованиям по более поздним периодам времени. Он писал о сатирических стихотворениях М. В. Ломоносова, публиковал статьи по истории русской литературы XVIII в. Постепенно его труды стали охватывать и ряд характерных моментов истории новой русской литературы. Эту группу его сочинений составляют работы о А. С. Грибоедове, И. А. Крылове, Н. В. Гоголе, В. А. Жуковском, А. С. Пушкине, И. С. Тургеневе, М. Ю. Лермонтове, Ф. И. Тютчеве и других русских писателях. Охватив в своих исследованиях ряд эпох развития русской литературы, Петухов создает капитальное произведение общего характера под названием «Русская литература. Исторический обзор главнейших литературных явлений древнего и нового периода»24.
Первый том (древний период) выдержал три издания и получил премию Академии наук25. Эта обширная работа отличается серьезными достоинствами: стройностью плана изложения, глубокой эрудицией автора.
Труд этот занял видное место в ряду крупных общих обзоров истории русской литературы. Из богатейшего материала автор выделил все наиболее самостоятельное по происхождению и самое существенное для исторического изучения русской литературной мысли от зарождения письменности до последней четверти XVIII в. Ряд поколений студентов различных гуманитарных высших школ «пользовались и пользуются этим трудом при прохождении курсов истории русской литературы в качестве пособия», — такая оценка названного труда содержится в одном неопубликованном документе 1928 г.26
Исследуя материалы о деятелях русской литературы, Е. В. Петухов основывался на новых, еще неизвестных науке данных, разысканных им в архивах во время многочисленных научных командировок. Некоторые из найденных документов были им напечатаны. В качестве примера можно указать на статью «Из истории одного литературного общества», которая представляет собой публикацию писем членов Санкт-Петербургского Вольного общества любителей словесности, наук и художеств. Это письма на имя секретаря
и председателя Общества от Карамзина, Жуковского, Капниста и других с выражением благодарности за избрание в состав названной организации. На ранее необработанных, а часто и вообще неизвестных материалах написана работа Е. В. Петухова об истории науки и высших учебных заведений России. Так, он нашел «несколько новых данных о научной деятельности А. X. Востокова» и опубликовал их в 1890 г.28 А. X. Востоков был всегда известен прежде всего как великий русский филолог, а вот его творчество в области «изяшней литературы» не обращало на себя должного внимания. На основании архивных документов Е. В. Петухов заполняет этот пробел. Он публикует неизданные материалы Вольного Общества любителей словесности, наук и художеств, созданного группой российских интеллектуалов в 1801 г. и просуществовавшего до 1824 г. А. X. Востоков яаадлся активным членом этого содружества с 1802 г., он принимал непосредственное участие в его изданиях, рецензировал статьи по литературе, публиковал собственные стихотворения.
Е. В. Петухов в своей публикации предлагает ознакомиться с документами Общества, «...написанными рукой Востокова и носящими следы его личной литературной деятельности». Это отзывы ученого о различных сочинениях, о переводах (прозаических и стихотворных), «записки» для докладов в заседаниях Общества, рецензии и т. д. Так, в заседании 25 февраля 1811 г. Востоков высказал свое мнение о сочинениях, предназначенных для публикации в «Периодическом издании Общества». Имелись в виду материалы: «О происхождении славян — извлечение из Шлёцерова Нестора с замечаниями Добровского»; «О славянском Евангелии в Реймсе»; «О славянах в долине Резни, с кратким словорасписанием»; «Отче наш по-кроатски, по-виндски и по-сербски». Об этих работах А. X. Востоков сказал, что «...первые две преимущественно заслуживают быть помещены в издании нашем — по своему историческому содержанию, любопытному наипаче для русских; 3-я и 4-я содержат в себе отрывки собственно грамматические, и притом касающиеся до диалектов, весьма далеких от русского: написаны не столько для публики, сколько для ученых, таковыми изысканиями занимающимися, почему и полагаю я, что им приличнее место в какой-нибудь особой книге»24...
Весьма интересен также документ, которой озаглавлен Петухо-вым как «Письмо А. X. Востокова Д. И. Языкову». «Предложение Ваше, — пишет Востоков, — о препоручении мне перевода Богемской и Виндской грамматики принимаю я с величайшей охотою, как я уже о том отозвался Вам; и буду по силам моим стараться о исправнейшем выполнении оного, дабы оправдать доверенность Общества и Ваше доброхотно обещанное мне ходатайство у министра
о одобрении сего предприятия. Но я думаю, что в исходатайствова-нии того успех будет еше надежнее, да и само предприятие гораздо полезнее и соответственнее с потребностью русской публики, ежели дать оному большую обширность, распространив все главные диалекты словенские, а именно ежели сочинить общий грамматический курс словенских диалектов для российского юношества и притом начать сперва с ближайших к России по географическому положению и по политическим связям народов, коих языки нам знать нужно. Таковы суть, например, польский и сербский. За оными уже по порядку можно проходить дальнейшие от нас диалекты — богемский, кроатский и прочие. Весь этот курс составит томов 5 или 6 посредственной толщины, кои содержать в себе будут столько же особых грамматик и могут продаваться вместе или в розницу». «В рассуждении источников, — продолжает Востоков, — откуда почерпать для составления сих грамматик, на первый случай не будет, кажется, недостатку. Новейшие и лучшие учебные книги для польского языка можно выписать прямо из Виленского университета; для иллирийских же языков — из Венгрии, Сербии, Булгарии и пр. особенно теперь, когда войска наши стоят там, и когда можно комиссию сию возложить на знакомых, буде только есть оные в армии у кого-нибудь из господ сочленов наших».
Е. В. Петухов отмечает, что письмо это не датировано, но все равно свидетельствует о том, что Востокова давно занимала мысль о создании словаря всех славянских наречий. Подчеркнем также, что автор статьи о письме Востокова перечисляет библиографические данные о творчестве ученого, биографические очерки о нем и отклики на кончину Востокова в 1864 г. Таким образом, работа Петухова дополняет сведения о творчестве русского филолога и показывает, что в соответствующих кругах русских ученых проявлялся определенный интерес к славянским языкам уже в начале XIX в.
Ценные документы извлечены Е. В. Петуховым из различных архивов для создания очерка биографии его учителя М. И. Сухомлинова31. Академик Сухомлинов являлся специалистом по русской литературе и по культурной истории России, но еше в студенческие годы слушал в Харькове лекции слависта И. И. Срезневского и предполагал изучать славянскую филологию. Его диссертация, написанная по окончании Харьковского университета в 1848 г., называлась «О значении эпохи Гуса и его последователей в истории европейской цивилизации»52. Однако в дальнейшем он стал профессором русской словесности в Петербургском университете. Е. В. Петухов в названной работе опубликовал в основном не напечатанные ранее материалы о Сухомлинове, хранившиеся в архиве Петербургского университета, снабдив их множеством комментариев, дополнений и пояснений.
Остановимся здесь лишь на тех материалах из документов о Сухомлинове, которые касаются славянства. Во время заграничных командировок с ученой целью М. И. Сухомлинов посещал и славянские страны, оставив о них интересные сведения. Так, обосновывая смысл своей первой командировки в 1858 г., Сухомлинов подчеркивает, что глубокое знание русского языка невозможно без изучения также и славянских наречий; что центром «славянской учености» является Прага, а в ней — П. Й. Шафарик В донесении в историко-филологический факультет Петербургского университета от 4 сентября — 23 августа 1859 г. из Праги Сухомлинов пишет, что начал свое путешествие именно с этого города; что ученые там изучают «не только чешский язык и литературу, но вообще литературу и языки славянские»; отмечается, что в Пражском университете преподаются на чешском языке история чешской литературы и «отчасти политическая история»; что профессор Гаттала читает лекции об образовании слов в чешском и славянском (скорее всего, имеется в виду старославянский. — Л. Л.) языках, о формах церковнославянского языка и разбирает Л юбушин Суд; «Томек читает по-чешски историю Австрии от Вестфальского мира до периода Семилетней войны, а по-немецки — древнейшую историю Чехии по источникам, как упражнение в исторической критике». Из ученых, не читающих лекций в университете, особенным влиянием пользуется, как указывает Сухомлинов, Шафарик и Эрбен; последний занимается народной словесностью, издает собрание исторических памятников Чехии. Из Праги, доносит далее ученый, он ездил «во внутренность Чехии», а затем отправился в Польшу, Галицию, Венгрию, в Белград, Загреб, Княжество Хорватию, в Лужицы (Будишин), Краков, Львов.
В Венском университете, констатирует автор донесения, славянскую филологию преподает профессор Миклошич, который приводит филологическое объяснение текста Нестеровой летописи, проводит палеографические упражнения по сербским рукописям древней редакции; Шембера читает историю новой чешской литературы и «упражняет» слушателей в переводах на чешский язык; библиотека Венского университета богата рукописями, но многие из них ныне недоступны, так как находятся у профессора Микло-шича, составляющего церковнославянский словарь.
Во Львовском университете, пишет далее русский ученый, профессор Головацкий читал фонетику русского языка в сравнении с чешским и польским, говорил о развитии языка русинского, давал объяснение Остромирова Евангелия; профессор Малецкий читал церковнославянский язык, историю польской литературы, проводил эстетический разбор произведений польских драматических поэтов.
Затем М. И. Сухомлинов пишет, что в университете «Песта» (т. е. Пешта, столицы Венгрии. — Л. Л.) профессор Ференц преподает славянские наречия, что он владеет 13-ю языками, свободно объясняется по-русски и знакомит учащихся с произведениями русских писателей. Далее Сухомлинов упоминает лиц, с которыми вел ученые беседы, и тех, кто сопровождал его по землям южных славян. Последней из славянских земель, посещенных русским путешественником, была Лужица. О лужицких сербах автор донесения сообщает сведения, уже известные тогда русским славистам, тем более, что в период его пребывания в Будишине «глава современных писателей лужицких» Я. А. Смолер находился в России и, надо полагать, осведомлял интересующихся лиц о положении лужицких сербов.
Пребывание М. И. Сухомлинова в Праге совпало с развитием полемики по поводу подлинности известной подделки — Крале-дворской рукописи. Он и об этом пишет в своем донесении. В Праге он застал «в самом разгаре спор о Краледворской рукописи», причем «самое резкое и подробное мнение contra выражено Бюдин-гером в историческом журнале, издаваемом Зибелем; самое лучшее опровержение представлено Палацким в том же журнале. Полемика опирается преимущественно на исторические доказательства. И с той, и с другой стороны указывается на необходимость филологических доказательств, к которым призывают Миклошича. Миклошич еще не высказал своего мнения печатно, но, судя по устной беседе с ним, он принадлежит к сомневающимся в подлинности РК, и сомнение свое основывает на том, что форма языка не принадлежит XIII в., что склад песен чересчур нов и ненароден, что мифологический элемент не соответствует мифическим представлениям, господствовавшим в то время у чехов». «Я был свидетелем суда между Ганкою и Ку, — пишет далее М. И. Сухомлинов, — редактор газеты, обвинивший Ганку в подлоге, оправдывался тем, что он оказал Ганке честь, назвав его поддельщиком Краледворской рукописи, потому что в то же самое время самую рукопись назвал высоким поэтическим произведением, а высокое произведение может написать только талант! Суд признал обвинителя в подлоге неправым и присудил его к двухмесячному аресту и к штрафу в 100 гульденов»14.
Об обсуждении проблемы рукописей в чешском обществе Сухомлинов говорит и в письме к И. И. Срезневскому от 6 февраля 1859 г., а именно: «4 февраля/23 января было археологическое заседание в Чешском музее. Дело шло о знаменитом „Суде Любуши". Только третьего дня открылось, кем и у кого найдена драгоценная рукопись. Причина, почему до сих пор это не было известно, весьма проста: автор письма, читанного в заседании, — житель отдаленного края, и не подозревал, что история рукописи неизвестна. Он даже
не имел случая видеть „Älteste Denkmäler der Böhmischen Spracht", изданные Шафариком и Палацким еще в 1840 году».
«В заседании 4 февраля 1859 года, — пишет дапее Сухомлинов, — профессор Томек читал письмо к нему церковника Варжишка, который сообщал, что Иосиф Коварж, приказчик Зеленогорского поместья князя Иеронима Колоредо-Мансфельда, нашел в склепе (sklepS, т. е. погребе. — Л. Л.) в 1817 г. рукопись на четырех листах и отдал ее декану Непомуцкому Франциску Бубеле (Boubel). который мог с трудом ее читать, но взял ее как курьезную вещь. Он счел ее за какую-то чешскую песню проЛюбушу, да про распрю в Штаглаве... Узнав, что все старые песни стали посылаться в Прагу, в Музеум. Коварж запросил Бубеле отослать туда и Любушин Суд в 1818 году. Все дело осталось без огласки, потому что иначе Коварж мог бы лишиться своего места: Мансфельд был крутого нрава и ослушникам спуску не давал... Коварж был человек простой, не видел ни литературных, ни патриотических тенденций, и потому до крайности смешно обвинять его в подлоге, как делают это некоторые газеты, не зная, кто нашел рукопись».
Сухомлинов заключает свое сообщение тем. что эти сведения будут помещены в «Люмире», а сверх того «„Общество" немедленно войдет в сношение с лицами, видевшими рукопись».
О том, какова точка зрения самого Сухомлинова на проблему рукописей, судить трудно. Тогда это дело еще не вполне прояснилось, но есть ощущение, что сочувствие молодого ученого было на стороне приверженцев подлинности РКЗ. Приведенный материал показывает, что заинтересованные русские слависты, к которым в первую очередь относится И. И. Срезневский, знали о спорах в Чехии из первых рук.
Весьма любопытны оценки, которые дает М. И. Сухомлинов чешским ученым. В письме к И. И. Срезневскому от 18/30 января он замечает: «Корифеи славизма (имеются в виду чешские ученые. — Л. Л.) не только не ниже, а даже выше своей славы. Беседа с Шафариком так поучительна, что несколько часов, проведенных с ним, скорее наведут на мысли, плодотворные для науки, чем несколько месяцев самого усидчивого чтения. А какой светлый ум у Палацкого!». «Но, — продолжает автор письма, — молодое поколение во многом расходится с прежним. Как общую черту можно заметить, что молодое поколение проникнуто глубоким уважением к Палацкому и решительно не сочувствует Шафарику. Причины Вам понятны»36.
Е. В. Петухов продолжал обнародование документов о рус-ско-чешских ученых связях в первой половине XIX в. В 1895 г. в архиве Национального музея в Праге он обнаружил в сборнике писем к В. Ганке корреспонденции русских ученых, а в 1896 г. напечатал
13 писем и один отрывок письма О. М. Бодянского к Ганке, по одному письму А. С. Хомякова и С. М. Соловьева и два письма Н. И. Греча17. Бодянский просил чешского ученого организовать копирование различных славянских памятников и других материалов. Например, в письме от 28 апреля 1841 г. выражается просьба «...дать списать Сербскую повесть об Александре», «списать жизнеописание Жижки, Гуса, Иеронима», а также прислать некоторые книги по чешской истории ,х. В письме от 4 июня 1843 г. из Москвы Бодянский осуждает статью серболужицкого деятеля Я. П. Йордана «Рап51ау15ти$», напечатанную в издававшемся им же в Лейпциге журнале. Е. В. Петухов публикует на немецком языке выдержки из статьи Йордана, вызвавшей недовольство Бодянскрго3<).
Что касается материалов из бумаг Шафарика, то Петухов разыскал в них данные, относящиеся к русскому языку и литературе. Обнародование указанных документов было важно как дополнение к сведениям о чешском национальном возрождении и, главное, о чешско-русских ученых связях, особенно если иметь в виду, что основные публикации источников об этих связях появились значительно позже, в том числе и в XX в. Все публикации источников осуществлены Петуховым квалифицированно, на уровне научных требований XX в.
Обнародовав архивные документы о контактах М. И. Сухомлинова со славянскими учеными, корреспонденцию О. М. Бодянского к В. Ганке и другие материалы, Е. В. Петухов внес существенный вклад в русское славяноведение, предоставив исследователям достоверный материал о характере русско-чешских научных связей в дореформенный период истории России. Наряду с публикациями юрьевский профессор издал ряд самостоятельных исследований об истории научных учреждений и творчестве отдельных ученых. Так, он написал историю кафедры русского языка и литературы Юрьевского университета. В обширной статье, посвященной этой институции40, автор характеризует деятельность всех ученых, занимавших когда-либо эту кафедру, а именно Г. А. Глинки, А. С. Кайсарова, А. Ф. Воейкова, А. А. Котляревского, П. А. Висковатова и всех остальных, изложив их биографии и приведя список их трудов. Тот же материал об этих лицах с некоторыми корректировками он поместил в «Биографическом словаре Юрьевского университета». Данные об этих, а также и о других, уже скончавшихся к началу XX в. ученых Е. В. Петухов извлек из архива Юрьевского (Дерпт-ского) университета.
Сам словарь41 представляет собой серьезное научное исследование по истории науки и просвещения. Отметим, что Е. В. Петухов интересовался состоянием высшего образования в Дерпте и в период, предшествующий созданию здесь университета нового времени.
Так, в статье «Латино-шведский университет в Дерпте и Пернове в XVII и начале XVIII века»42 автор познакомил читателя с историческими событиями, с тем, что во время военных столкновений соседних государств Дерпт оказывался под господством различных держав по меньшей мере четыре раза. Несмотря на это, здесь с XVII в. уже существовал университет. В XVII в. преподавателями были преимущественно немцы, а среди слушателей преобладали шведы. В XVIII в. восстановленный университет был уже шведским по профессорскому составу и немецким по составу студентов: местный элемент в этом университете не прослеживается ни в каком качестве. Об истории Юрьевского (Дерптского) университета Е. В. Петухов создал два фундаментальных труда, точнее — один в двух томах. Первый из них называется: «Имп. Юрьевский, бывший Дерптский, университет за сто лет его существования (1802—1902). Т. I; Первый и второй периоды (1802—1865)»; второй: «Имп. Юрьевский бывший Дерптский университет в последний период своего столетнего существования (1865—1902)»41. Этот труд до сих пор является самым основательным и содержательным освещением истории Тартуского университета XIX в. Он основан на архивном материале, самостоятельно разработанном Е. В. Петуховым в результате разысканий во многих хранилищах. Эти книги и до настоящего времени являются самой цитируемой работой по истории названного университета. В свое время он получил премию Академии наук44.
Интерес Е. В. Петухова к истории высших учебных заведений выразился также в издании очерка «Гимназия высших наук князя Безбородко в Нежине»4\ Как известно, эта гимназия позднее обрела статус института, а Петухов проработал в нем 6 лет и стал его историком-летописцем. Он изучал также рукописный отдел библиотеки института и обнародовал весьма интересные сведения о его составе. Оказалось, что здесь хранились рукописи XVI—XIX вв. различного содержания и числом более сотни — на старославянском, русском, греческом, латинском, немецком и некоторых восточных языках. Основой собрания была коллекция московского профессора С. П. Шевырева, приобретенная институтом в 1876 г. Петухов в своем очерке перечислил рукописи, дал описание некоторых из них и опубликовал часть еще не напечатанных текстов. Важным моментом описания является справка автора статьи о том, где и когда использовалась та или иная рукопись. В целом нежинское собрание рукописей состояло из случайных пожертвований, но исследователь ряда сюжетов может найти в них интересный материал, ставший доступным благодаря публикации профессора Е. В. Петухова 46.
Специальных работ Е. В. Петухова о славянах не очень много, но занятия его славянскими сюжетами не были случайными. Прежде
всего самую тесную связь с южнославянской письменностью имеет, как известно, древнерусская литература, т. е. предмет профессионального интереса Е. В. Петухова. Во время своих заграничных командировок он исследовал книгохранилища и архивы Сербии, Боснии, Герцеговины, Болгарии, Хорватии. Словении47. Изучая Синодик XVII—XVII [ вв.. Петухов должен был выяснить ряд обстоятельств возникновения первой русской редакции чина православия. Для этого ученому было необходимо, как пишет он сам, «обратиться к литературе болгарской, наследством которой в древности пользовались русские переводчики, чтобы довести до русского народа греческую богослужебную и не-богослужебную литературу. Болгарский чин православия изучается по двум спискам Синодика царя Бориса. Один список находится в сборнике XIV в. среднеболгар-ской редакции. Рукопись принадлежит С. Н. Палаузову... Теперь эта рукопись в Народной библиотеке в Софии... Другой список рукописи, принадлежащий проф. Дринову, является частью той рукописи, которая находится в сборнике Софийском, рукопись писана около половины XVI в. с последовательным сербским правописанием и с примесью болгаризмов, указывающих на происхождение ее из западных областей. Сличение отрывков из чина православия по рукописи Дринова с соответствующими местами из чина православия по рукописи Московской Синодальной библиотеки приводит к заключению, что болгарский перевод, несомненно, сделан с той же редакции греческого Синодика, с какой и русские»49. Таким образом, в изучении древнерусской литературы Петухов не мог обойтись без славянских рукописей — болгарских, сербских и других.
Выдающиеся знания древней болгарской литературы проявил Е. В. Петухов в статье «Болгарские литературные деятели древней эпохи на русской почве»м). Автор констатирует, что в Болгарии в период правления царя Симеона возникла богатая литература. Она содержала определенную сумму фактов, из которой обильно черпали свое просвещение другие славянские народы — сербы и особенно русские. В этом отношении заслуга болгар очень велика. Далее автор останавливается на значении болгарских древних писателей — Климента, Иоанна Экзарха и Константина. Первый создал «Поучительные слова» и «Похвалы» Богу и святым. В России найдено несколько таких произведений Климента, епископа Велич-ского, но на основании рукописных данных к творчеству Климента можно отнести всего 12 «Поучений». Почти все они русского происхождения. По мнению автора статьи, литературная деятельность Климента была гораздо шире, чем свидетельствуют о том известные его произведения ''2.
Затем Петухов говорит о другом литературном деятеле эпохи царя Симеона — Иоанне Экзархе, известном переводом богословского
сочинения Иоанна Дамаскина «О православной вере». Этот труд также был распространен в древней русской письменности — как целиком, так и в отрывках. Но самым замечательным сочинением является, по мнению Петухова, «Шестоднев» Иоанна Экзарха, представляющий собой философско-богословское толкование шестидневного творения мира Богом. Указав на материал, использованный Иоанном Экзархом в качестве источников этого сочинения, а также на то, что древнейший список от 1263 г. — сербский (который в XVII в. перешел в Московскую Синодальную библиотеку), автор статьи перечисляет целые «Шестодневы» русской редакции и отрывки из этого произведения Что касается третьего сподвижника царя Симеона на поприще духовного просвещения болгарского народа — епископа болгарского Константина, то он составил «Учительное Евангелие», состоящее из 51 поучения; эти поучения предназначались для церковной беседы в воскресные дни. Названный труд Константина, как и другие его сочинения, не пользовались на Руси успехом, поскольку их содержание было слишком специфично и не отвечало потребностям русской церкви я.
Ценной стороной статьи Е. В. Петухова является указание на то, как изучалась деятельность трех древнеболгарских авторов в литературе.
Из сделанных заключений видна большая роль русской науки XIX в. в исследовании этих вопросов.
Болгарская литература была и предметом университетских чтений профессора Петухова. В его архиве сохранилась рукопись под названием «Южнославянские литературы. Болгарская литература до второй половины XIX в.»". Текст лекций относится к 1920 г., когда Петухов уже не преподавал в Юрьевском университете, но надо полагать, что большая часть материала была наработана профессором еще в дореволюционный период и читалась именно студентам Юрьевского университета. Текст содержит конспективное изложение истории болгарской литературы с древнейших времен до второй половины XIX в.
Е. В. Петухов был прекрасно осведомлен обо всех памятниках древнеславянекой литературы как за границей, так и в России. Разумеется, не составляла исключения и библиотека Юрьевского университета. В архиве ученого имеется рукопись под названием «Заметки о славянских рукописях библиотеки Юрьевского университета»5'1. О публикации этого текста нам ничего неизвестно.
В процессе университетского преподавания Петухов читал лекции по всем славянским литературам, в том числе и по чешской. Это обстоятельство находит подтверждение в его архиве, где имеется рукопись, представляющая собой подробное изложение истории чешской литературы с древнейших времен до второй половины
XIX в. Текст в 148 листов датирован 1920 г., но нет сомнения, что в его основе лежит материал, подготовленный значительно раньше ^ С чешскими учеными он был в контакте. В 1947 г. Петухов вспоминал о своей поездке в Прагу в 1889 г., когда установил «научные и дружественные» отношения с пражской интеллигенцией. В 1895 г. он вновь побывал в Чехии, посещал эту страну и позднее. Состоял он в переписке и со словацким поэтом и национальным деятелем Светозаром Гурбаном-Ваянским, письма которого сохранились в архиве русского ученого (ИРЛИ. Ф. 669. № 267).
Во время заграничной командировки 1897 г. Е. В. Петухов, как уже упомянуто, посетил Лужицы. По возвращении в Россию он напечатал содержательный очерк «Лужицкие сербы»59. Сам автор считал, что его очерк носит «этнографический и туристический характер»60.
Однако это была не просто фиксация впечатлений от путешествия. Очерк представляет собой определенный вклад в очень немногочисленную русскую литературу того времени о лужицких сербах, в рамках которой он занял почетное — если не сказать уникальное для своего времени —место. Лужицкие сербы были известны в России лишь узкому кругу славистов, которые, проезжая из России через Германию в другие страны и возвращаясь из них в Россию, иногда заглядывали и в район Восточной Саксонии, где обитали в небольшом числе потомки полабско-балтийских славян. Сохранив своеобразный славянский язык и некоторые архаические особенности славянского быта, лужцикие сербы вызывали интерес отдельных славистов. Но прочая образованная публика России о них мало что знала61.
Заметим, что в основном очерк Петухова написан на основании существовавшей тогда литературы (не только русской, но и иностранной). Однако в нем много также и самостоятельных наблюдений и оценок. Прежде всего Петухов указал в своей работе на территорию расселения лужицких сербов, на факт разделения Лужиц на «Верхние» и «Нижние», на численность серболужицкого населения — 170 тыс. человек, на конфессиональные различия внутри него: все, за исключением 10 тысяч лужицких сербов Верхней Лужицы, относились к протестантскому вероисповеданию. Автор перечисляет города и деревни, где живут сербы-лужичане, а центром «теперешней серболужиикой интеллигенции и литературной жизни» называет Будишин. Затем Петухов излагает нелегкую историю народа, территория расселения которого начиная со средних веков переходила от одного владельца к другому, а после Тридцатилетней войны была разделена между Саксонией и Пруссией (с некоторыми изменениями по решению Венского конгресса 1815 г.).
Как отмечает Петухов, получивши христианство не от самих славянских первоучителей (хотя есть предание, что Кирилл-Константин
сам приходил в окрестности Сгорельиа |Герлииа|), а через поляков и чехов, и находясь в IX в. в связях с Великоморавской державой, лужицкие сербы еше в XIII в. сохраняли народный язык в богослужении и в суде. Однако этот тезис не находит подтверждения ни в чем, кроме позиции славянофильской русской литературы, которая основывала свою концепцию истории славян в частности на постулате единой христианской православной религии для всех славян. Е. В. Петухов определенно не был славянофильствующим ученым, он просто заимствовал вышеприведенное утверждение из соответствующей русской литературы. Сам факт занесения к лужицким сербам христианства славянскими апостолами едва ли мог иметь место. Изучение истории Великой Моравии в новейшее время показывает, что и после миссии Константина и Мефодия страна была в значительной мере языческой (что, разумеется, все же не исключает культурной деятельности славянской церкви Великой Моравии и ее значения для распространения славянской письменности и языка богослужения среди южных и восточных славян).
Затем Петухов характеризует в своем очерке старейшие памятники серболужицкого языка (от XVI в.), а также деятельность по разработке орфографии серболужицкого языка и созданию церков-но-поучительных книг Михаилом Бранцелем (Френцелем) и его сыном Авраамом в XVII в. К периоду после Семилетней войны, как повествует далее Петухов, относятся первые труды ученого характера, в которых вопрос о сохранении серболужицкого языка и об изучении серболужицкого народного творчества поставлен на серьезную и сознательную почву. Такой поворот Петухов объясняет общим влиянием пробудившегося во второй половине XVIII в. теоретического интереса к народности. Это заключение Петухова также отличается от соображений некоторых русских славистов, объяснявших подобные явления зарождением славянского национального самосознания и ссылавшихся на труды К. Г. фон Антона, хотя работы последнего о славянах писались то на немецком языке, то по-ла-тыни, а сам фон Антон был немцем.
Далее Петухов констатирует, что в XIX в. возрастает интерес к серболужицкой народности и появляются литературные и общественные деятели в среде самих лужицких сербов. Стимулов этого процесса Петухов не называет. Самыми замечательными представителями новейшего серболужицкого возрождения автор статьи считает Яна Эрнеста Смолера и Михаила Горника, которые «с необыкновенной энергией» работали в продолжение всей своей жизни над собиранием и изданием памятников народной серболужицкой жизни и быта, ревностно изучали историю и современное положение своего народа, основывали литературные общества и руководили ими «в народном духе», написали много научных и популярных
книг и принимали деятельное участие в серболужицкой журналистике, о чем и сообщает автор очерка. Затем Петухов перечисляет также других серболужииких деятелей и констатирует, что эти патриоты находили себе сочувствие и деятельную поддержку у представителей других славянских народностей.
Остановившись и на прочих вопросах серболужицкой национальной жизни, уже освещавшихся в литературе, Петухов излагает далее результаты своих наблюдений. Он считает, что в Нижней Лужице жители сохранили много исконно славянских черт в формах своего бытия, и описывает жизнь в Шпреевальде, где население занимается огородничеством. Садоводство на илистой и влажной почве — явление редкое, хлеб также сеется нечасто; важной основой хозяйства являются луга — лужицкие сербы разводят овец, а наряду с этим занимаются рыболовством. Основным средством передвижения в Шпреевальде была, по словам Петухова, продолговатая плоскодонная лодка. Ввиду обилия воды большая часть домов — деревянные и на сваях, тщательно и весьма искусно укрепляемых. Затем ученый приводит этнографические сведения об обычаях и суевериях (с. 12-15), о музыкальной народной культуре (с. 15-17), о природе и быте (с. 8-12). Отмечено, что Нижняя Лужица представляет особый интерес по остаткам чисто славянской народности в простых сельских формах ее жизни, мало тронутых городской цивилизацией. Верхняя же (а именно Саксония) привлекательна существованием в ней центра умственной жизни сербов-лужичан в г. Будишин: описывается Будишин, его местоположение, смешанное население, составляющее 25 тыс. человек, которые говорят на двух языках.
Ныне эти сведения представляются чрезвычайно любопытными, так как спустя сто лет население Будишина увеличилось раз в десять, а на серболужицком языке говорят разве только сотрудники Серболужицкого института и общественной организации «Домовина». Во всяком случае, автору этих строк во время многократных посещений Будишина начиная с 60-х гг. XX в. не приходилось слышать, чтобы в народе и я городе кто-нибудь говорил на серболужицком языке, кроме сотрудников указанных учреждений.
Что касается Е. В. Петухова, то он затем рассказывает о Сербской Матице, серболужииких проповеднических обществах, Будишин-ской гимназии, литературном обществе «Сербовка». Далее говорится об изданиях Матицы, приводятся цифры, касающиеся этих изданий за 50 лет, и отмечается, что Я. Э. Смолер собирал в России средства для работы Матицы и других серболужииких культурных учреждений62.
Многие факты из истории лужицких сербов, из их борьбы за свой язык и свою народность были известны и до поездки Петухова
в Лужицу. Более того, он и сам упоминает некоторых русских ученых, внесших существенный вклад в изучение прошлого и современности малого народа. Однако несмотря на повторение некоторых сведений очерк отличается трезвым взглядом на будущее национальное существование лужицких сербов. Автору оно не представлялось в позитивных красках, но работа имеет ценность как по фактическому материалу, так и благодаря выраженной в ней справедливой мысли, что сербам-лужичанам предстоит неизбежная германизация.
К серболужицкой теме Петухов обращался и в своих университетских лекциях, озаглавленных «Введение в славяноведение, исто-рико-статистическое обозрение южного и западного славянства с древнейших времен до начала мировой войны 1914 года»65. Вероятно, и эти лекции читались в Юрьевском университете, однако в архиве, где хранится их рукопись, указан год 1920-й.
Характеризуя в этих лекциях славян в целом, автор упоминает об исчезнувшем полабском славянстве и констатирует, что вымирание его «явилось результатом натиска со стороны более сильных народностей — норманнов, датчан, немцев, и это вымирание наблюдается и в наши дни: незначительная по численности серболу-жйцкая народность погибает под натиском германизации» (Л. 5). Петухов считает, что к концу 1906 г. количество сербов-лужичан составляло 157 тыс. человек.
В лекциях студентам сообщалось также, что лужицкие сербы (лужичане) представляют собой остаток некогда существовавшего полабского (т. е. жившего на Лабе — Эльбе) славянства, подобно тому как «тоже небольшой народец кашубы» является остатком славянства приморского. И далее: «В настоящее время лужицкие сербы (имя «сербов» есть общее — в противоположность частному имени сербов южной ветви славянства — и равнозначно имени «славян», а лужицкими они называются от имени Лужицы, указывающем на озерный характер обитаемой ими местности) живут в пределах бывшей Германской империи, а именно: одна часть их, большая, так наз. нижние лужичане, по нижнему течению Спревы-Шпрее, живут в Пруссии, в округе Бранденбургском, а другая — верхние лужичане — в Саксонии, по верхнему течению реки Спревы; немцы называли их венедами» — так информирует профессор своих студентов64. И далее: «В настоящее время это — самая маленькая отрасль славянства, несомненно, вымирающая с каждым годом и под натиском окружающего ее со всех сторон германского мира с его мировой культурой».
Далее Петухов приводит цифры, показывающие уменьшение числа лужицких сербов. Указано, что, несмотря на их малое число, лужицкие сербы не представляют собой единства даже в языке: он
разделен на два наречия — нижнелужицкое и верхнелужицкое, это разделение настолько явственно, что простой народ из того и другого края иногда не понимает друг друга (Л. 82). Петухов полагает, что так и не происшедшее объединение языков свидетельствует о «присущей славянам тенденции к разъединению». Лужицкие сербы подобно словинцам и словакам не смогли в прошлом «создать себе политической самостоятельности». Далее в лекциях говорится о борьбе балтийских славян с датчанами, а с X в. — лужицких сербов с немецкой колонизацией; о том, что в XII—XIV вв. лужицкие сербы подчинялись то польским, то чешским князьям, а по Пражскому миру 1635 г. оказались во владениях маркграфов Бранден-бургских (именно сербы нижнелужицкие). Разумеется, чешское и немецкое владычество «было не одно и то же», но и то, и другое представляло собой политическое подчинение, лишавшее лужичан свободы жить своей культурной жизнью. Отмечено, что с 1635 г. верхнелужицкие сербы стали политически принадлежать Саксонии. Таким образом, попав в круг немецкого влияния, они пошли по пути «национального уничтожения», не будучи в состоянии, «как маленький славянский островок», бороться с окружающим его «немецким морем». Тем не менее, констатирует лектор, имели место стремления сохранить свою народность. Но они только замедляли и до известной степени смягчали неизбежный процесс национального уничтожения. И далее В курсе лекций излагается ход борьбы народа за сохранение национального языка. Говорится о развитии литературы, создании словаря, о серболужицкой семинарии в Чехии, о попытке основать в начале XIX в. журнал на серболужишшм языке. Затем рассказывается о характере борьбы лужицких сербов за национальное существование в XIX в. и называется ряд имен и мероприятий в их жизни, о которых автор говорил и в своем очерке и которые хорошо известны по литературе. Подводя итоги своему изложению, профессор выражает мысль, что все усилия лужицких сербов не могли прочно поставить на ноги национальное дело лужичан; что главным препятствием этому являются малочисленность народа, условия его политической жизни, германизирующая роль школы и оттого крайняя малочисленность интеллигентных сил; воспитание и обучение молодежи в немецкой школе невольно втягивают ее в круг немецких интересов и затем отрывают навсегда от своего народа. Конечно, в серболужицкой печати «звучат еще иногда нотки патриотического энтузиазма, порывов и стремлений к лучшему национальному будущему», но неизменный исторический закон «руководит ходом неизбежных событий». Сербы-лужи-чане вовлекаются в область человеческих идей и интересов; любовь к народности становится «чем-то интимным или почти музейным», и таким образом, «жизнь берет свое» (Л. 86).
Еще раз Е. В. Петухов обратился к сюжету о лужицких сербах на склоне жизни, в 1947 г. В докладе о своей научной деятельности0'' он вспоминал о.своей поездке в Лужицу, когда тамошние сербы теряли «последние остатки своего национального существования». Племя, тогда умиравшее, но еше сохранявшее не только свои этнографические признаки, но и остатки своего интереса и симпатии к России, «может быть, теперь уже окончательно вымерло». Очевидно, профессор Петухов не имел информации о том, что лужицкие сербы выжили, а после Второй мировой войны наступил небывалый ранее расцвет их национальной культуры. Но, как известно, с 90-х гг. XX в. вновь начался период упадка, и похоже, что все же сбудется предположение о том, что лужицкие сербы превратятся в «народ музейный». По последним данным в Германии ныне насчитывается их уже всего 60 тысяч, и все они двуязычные.
К числу этнографических описаний славянства относится еше статья Е. В. Петухова «По берегам Адриатики», помещенная в газете «Рижский вестник» в 1898 г.ь6 Кроме того, к славистическим работам Петухова относятся и те, которые он написал об отдельных славистах. В «Биографическом словаре Императорского Юрьевского университета» имеется несколько таких заметок, но наиболее интересна из них характеристика творчества А. А. Котляревского. Этот ученый занимал славистическую кафедру в Дерптском университете в 60-х—начале 70-х гг. XIX в., т. е. за 80 лет до проф. Е. В. Петухова. Последний не ограничился словарной статьей о Котляревеком67 — еще до издания словаря он посвятил ему специальную статью"*. В библиотеке Нежинского историко-филологического института Петухов обнаружил рукопись студенческой работы Котляревского на тему «Опыт характеристики народа по памятникам народной словесности». Петухов предположил, что эта работа написана по инициативе проф. О. М. Бодянского, у которого Котляревский проходил в Московском университете курс славяноведения. Весьма любопытной представляется характеристика мотивов Котляревского, которые, по мнению автора статьи, стали руководством для занятий студента избранной темой: «Его занимала история, а в истории на первом плане он видел народ с его верованиями, думами и обычаями. Как уроженец Малороссии, даровитый студент взял для сочинения своему профессору — малороссу же — такую тему, в которой его рано пробудившееся сочувствие к этнографическому элементу в истории нашло себе приложение в сфере интересов, близких не только его уму, но и сердцу; исторические судьбы -малорусского народа, его письменная и устная словесность, его современное состояние были предметом постоянного внимания А. А. Котляревского, который... являлся... одним из лучших знатоков южнорусской народной словесности и сочувственно следил за
разработкой ее». Изложин далее содержание работы А. А. Котля-ревского и указав на литературу, которую использовал последний, Петухов резюмирует: «Несмотря на компилятивность студенческой работы Котляревского, она указывает на серьезность занятий любимым предметом уже на 2-м курсе, а приведенные примеры могут служить свидетельством того, что живость изложения, сделавшаяся впоследствии одной из отличительных особенностей ученых работ Котляревского, проявляется уже и в его студенческом опыте, обличая талант, много способствовавший позднее влиянию Котляревского на своих слушателей и читателей и в живом слове, и в печатных произведениях»7".
В отзыве на издание первого тома сочинений Котляревского71 Петухов опеннвает его уже как зрелого исследователя. Он в обших чертах характеризует Котляревского как ученого-критика. Автор статьи отмечает: «С особой строгостью относился Котляревский к тем сочинениям, которые обнаруживают недостаточную полноту сведений их авторов поданному вопросу и несовременность, отсталость методов научного исследования; мистицизм и туманность в научных работах, пристрастная точка зрения на предмет, партийность в суждениях и взглядах, скороспелость и преждевременность выводов — находят в критике судью сурового и очень часто резкого. Вообще струя живого отношения к делу науки и научным вопросам очень ярко сквозит в рецензиях Котляревского и придает им особый интерес даже в настоящее время».
На наш взгляд. Петухов дал исчерпывающую характеристику творчеству Котляревского, характеристику объективную, с которой нельзя не согласиться. Кроме того, Петухов отмечает, что лучшим путем для достижения удовлетворительных результатов в исследовании старины Котляревский считал сравнительно-исторический метод. По мнению рецензента, это иногда доводило критика Котляревского «до таких странностей, как отрицание эстетики». Обратив внимание на симпатии Котляревского к западной науке и цивилизации, рецензент первого тома его сочинений отмечает, что они видны у него почти на каждой странице, и прямым выводом из этих симпатий являются отрицательное отношение его к мнениям славянофильского кружка и самостоятельные суждения.
Вообще же в отношении понятий и взглядов литературно-общественных и научных Котляревский представляется, по оценке Пету-хова, личностью вполне ясно очерченной и определенной, которой никто не откажет в убежденности и солидной научной подготовке. Библиографические познания «составили Котляревскому специальную известность — превосходного, образцового библиографа».
Следует заметить, что характеристика Петуховым особенностей творчества и мировоззрения крупнейшего русского слависта
A. А. Котляревского вполне согласуется с теми представлениями, которые возникли при изучении творчества этого ученого в целом. Е. В. Петухов глубоко понимал значение Котляревского в истории славяноведения и по праву высоко оценил его вклад в науку.
Ка славистические темы Петухов писал также рецензии и заметки о трудах своих коллег, в том числе и зарубежных ученых. Он обладал высокой славистической эрудицией, великолепно владел чешским, немецким и французским языками, знал и английский. Словом, юрьевский профессор принадлежал к первоклассным русским ученым, создавшим ряд важнейших трудов — преимущественно по русской литературе; но и славистические его работы представляют собой весомый вклад в разработку истории и культуры славян.
Творчество юрьевского профессора было по достоинству оценено современной ему научной общественностью: в 1916 г. он был избран членом-корреспондентом Академии наук по ОРЯС72 и в том же году утвержден в звании заслуженного профессора
В связи с Первой мировой войной встал вопрос о переводе Юрьевского университета в центральную Россию. 5 октября 1917 г. декан историко-филологического факультета Е. В. Петухов был командирован в Петроград для обсуждения вопроса об организации в г. Воронеже «Отделения Юрьевского университета»74. Весной весь личный состав Юрьевского университета был переведен в штат Воронежского университета75. Так закончился юрьевский период жизни профессора Е. В. Петухова, когда он написал свои главные сочинения, внеся большой вклад в изучение русской литературы, в ее пропаганду, в распространение русского языка в Прибалтике. Воспитал он и ряд учеников, ставших в свою очередь профессорами высших школ. Это — Л. К. Ильинский, Н. К. Пиксанов, А. М. Путинцев,
B. 3. Кунцевич76. Как ученый, Петухов принадлежал к числу тех исследователей, которые за основу своих выводов брали источник (документ или памятник письменности), подвергали его анализу сравнительно-историческим методом, учитывали достижения предшественников в изучении вопроса и стремились к объективному, беспристрастному освещению проблем. В мировоззренческом отношении Е. В. Петухов был человеком либеральным, но лояльным к властям, как и большинство профессоров; существующего режима он открыто никогда не осуждал. Правительство доверяло ему высокие должности в университете и вообще в сфере образования в России.
После революции все существование Петухова резко изменилось. В Воронеже жизнь его не сложилась. 11 мая 1919 г. в письме к А. И. Соболевскому из Воронежа Петухов пишет о тяжелом квартирном, продовольственном и топливном положении, о том, что в университете занятия идут, но сам он даже не знает, что следует
преподавать слушателям, а будут ли они еще и в следующем году, сказать трудно. Сообщает он также об отъезде профессоров, о незамещении должностей в университете, о смерти многих, о том, что все заняты лишь добыванием хлеба насущного, а научная жизнь почти совсем замерла77. О том, как тяжело ему жилось в Воронеже, Петухов писал Соболевскому и через несколько лет после переезда в Крым, что произошло в конце того же 1919 или в самом начале 1920 г. 5 декабря 1922 г. он сообщал: «Получил из Воронежа корзинку с некоторыми моими бумагами, уцелевшими от разгрома — ведь меня лишили начисто в Воронеже всех моих вещей — одежды, белья и проч.... Удивительно, как я еще остался жив»78.
1 октября 1919 г. Е. В. Петухов был избран профессором Таврического университета, где стал преподавать славянскую филологию и русскую литературу. В 1925 г. Таврический университет был преобразован в Крымский педагогический институт. Здесь Петухов занимал некоторые академические должности, а также преподавал на Симферопольском рабфаке, в драматической студии и других местах. Институт отметил 40-летие его научной деятельности статьей в своих «Известиях», различные учреждения и лица прислали поздравительные письма и адреса7Ч, а Совнарком РСФСР назначил ему персональную пенсию в размере 150 рублей. В качестве профессора Е. В. Петухов читал лекции по славяноведению. Его вступительная лекция в Таврическом университете Симферополя, прочитанная 24 января 1920 г., называлась «Об изучении славянства в России». В дальнейшем он читал лекции по славянским литературам, однако публикаций на эту тему не обнаружено. Вообше Петухов в советское время свернул свою научную деятельность, хотя работал и в архивах, а с 1 января 1933 г. по май 1937 г. служил старшим научным сотрудником Крымского Центрального Архивного управления. Там он отыскал письма А. Н. Карамзина 1847—1848 гг. и опубликовал их как материалы по истории французской революции 1848 г.", сопроводив их вступительной статьей. Весьма скрупулезно обследовал Петухов также материалы, связанные с пребыванием в Крыму русских писателей
Профессором по кафедре русской литературы Петухов работал в Симферополе до начала Великой Отечественной войны. О периоде 1941-1944 г. он писан уже после окончания войны: «Не имея возможности отправиться в эвакуацию на Кавказ по преклонному возрасту и по болезни и полной слепоте жены, жил в Симферополе во время оккупации Крыма, работая по своей специальности (русская литература) в городской управе (секция литература и литературно-худо-жественного радиовещания). С возвращением Советской власти в Крым снова стан работать в Крымском пединституте профессором русской литературы и заведующим кафедрой литературы»83.
Профессор Е. В. Петухов закончил свой земной путь ровно через год после написанных (или продиктованных?) слов — 2 ноября 1948 г., оставив потомству более 90 печатных работ, среди которых имеются и многотомные издания по русской литературе и истории высшего образования в России. Надо надеяться, что нынешнее поколение воздаст должное трудам этого талантливого русского ученого.
П Р И М С Ч А Н И Я
' См.. напр.: Ашнин Ф. Д. Алпатов В. М. «Дело славистов». 30-е годы. М , 1994. 2 Лукышенко А. М Очерк научной и педагогической деятельности проф. Е. В. Петухова к моменту ее сорокалетня (1887—1927) // Известия Крымскою Педагогического института им. М. В. Фрунзе Симферополь, 1927. Кн. 1. С. 145-147. ' См.: Историко-филологический институт князя Безборолко в Нежине. 1875-1900. Нежнн, 1900. С. 51-53; Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Петербургского университета. 1869-1894. СПб., 1808. Т. 1. С. 142-144; Биофафическнй словарь профессоров и преподавателей Императорскою Юрьевскою университета за 100 лет его существования. 1808-1902. Юрьев. 1903. С. 363—364: Словарь членов Общества Любителей Российской Словесности при Московском университете. 1911. С. 237-2.39; Императорское Московское Археологическое общесию н первое 50-летие ею существования (1864-1914). М., 1915. Т. 2. С. 296.
Крат кап литературная энциклопедия. М.. 1968. Т. 5. С. 732-733.
5 Славяноведение в дореволюционной России. Глюбибднографический словарь. М„ 1979. С. 270.
6 Биография С. В. Петухова освещается в настоящей статье преимущественно по архивным данным, так как основная литература о нем относится к дореволюционному периоду и. естественно, содержит сведения о его жизни до 1917 г.. а статьи, опубликованные в советское время, основаны на згой же литературе (за не-которы м и и с кл юче н ия м и).
7 ИРЛИ. Ф. 669 (Е. В. Петухов). № 1. Л. 154. Послужной список Е В. Петухова, датированный 4 марта 1918 г., Юрьев.
8 Сборник Отделит я Русскою языка и Словесности РАН. Т. Х1_. 1886. Второе издание этой работы помешено в издании А. М. Пономарева «Памятники древнерусской нерковно-учитсльной литературы». 1897. Вып. 3.
9 Сборник ОРЯС. Т. 42. 1887.
10 Указанный послужной список 1918 г.
" |Без автора. Реп. на кн.:| Ссранион Владимирский, русский проповедник XIII века. Исследование с прибавлением «Поучений Серапиона Владимирского» по древнейшим их спискам Евгения Петухова. СПб.. 1888 // Вестник Европы. 1888. Кн. 9. С. 103-105.
13 Серапион епископ Владимирский, русский проповедник XIII века / Исследование Е. Петухова. С прибавлением его [Серапиона] «Поучений» по древнейшим спискам. [Рецензия без указания имени автора] // Славянский вестник. Казань, 1889. Кн. 3. С. 140.
" Некоторые даты, приведенные в биофафических статьях о Е. В. Петухове, а также в упомянутом послужном списке 1918 г.. не совпадают между собой. Это объясняется
тем, что в послужной список вносилась дата утверждения приказа или представления, тогда как дата их написания проставлялась раньше. Например, между датой защиты диссертации и утверждением результата диспута прошло около полугода.
14 Указанный послужной список 1918 г. — таково официальное название кафедры. В литературе же она часто именуется * кафедра русской словесности», «кафедра русского языка и словесности» и т. п.
15 Текст см.: РГАЛИ. Ф. 449 (Соболевские). Оп. I. Д. 34. Л. 99а.
10 ИРЛИ. Ф. 669 (Е. В. Петухов). № 154. Л. 24 об. Трудовой список Е. В. Петухова, 1938 г.
17 Послужной список 1918 г.
11 См.; Императорское Московское Археологическое общество в первое 50-летие его существования (1864-1914). М., 1915. Т. 2. С. 296.
" Петухов Е. В. О некоторых литературных фактах, связанных с именем Успенского Псково-Печерского монастыря в XVI—XVI[I ст. // Труды X Археологического съезда в Риге (1896). 3 г. Рига, 1899-1900. Словарь членов Общества Любителей Российской словесности при Московском университете. М., 1911. С. 237-239. Послужной список 1918 т.
22 См. об этом: Клейменова Р. II. Общество любителей российской словесности (1811-1931). М„ 2002. С. 370. Послужной список 1918 г.
24 Петухов Е. В. Русская литература. Исторический обзор главнейших литературных явлении древнею и нового периода. Т. I. Древний период Юрьев, 1911 (3-е изд. — Пг., 1916); Новый период. Юрьев, 1914
ь РГАЛИ. Ф. 449 (Соболевские). Оп. 1. Д. 34. Л. 99а.
20 Там же. Документ именуется: «Дело: Библиографические и биографические сведения о кандидатах в действительные члены Академии наук с приложением предварительного письма к ним от 29 сентября 1928 г.». На Л. Ч9а содержится характеристика Е. В. Петухова.
27 Исторический Вестник. 1889. № 7. С. 213-215.
24 Петухов Е. В. Несколько новых данных из научной и литературной деятельности А. X. Восюкова // ЖМНП. Ч. CCLXV111. 1890. № 3. С. 56-118.
2,1 Там же. С. 105.
10 Там же. С. 118.
" Петухов /:. В. Материалы для биографии М. И. Сухомлинова // Известия ОРЯС 1911. Т. 16. Кн. 3. С. 182-247 (отд. оттиск).
12 Там же. С. 5. Там же. С. 14. Там же. С. 22-26.
15 Там же. С. 37-38. Там же. С. 36.
17 Петухов Е. В. Из бумаг П. И. Шафарика и В. В. Ганки. К истории русско-чешских ученых и литературных сношений в первой половине XIX века. Юрьев, 1896. Там же. С. 11. Там же. С. 18-21.
40 Петухов Е. В. Кафедра русского языка и словесности в Юрьевском (Деритском) университете. Юрьев, 1900. 31 стр.
41 Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Юрьевского бывшего Дерптского университета ja 100 лет его существования (1802-1902). Юрьев, 1903.
42 Петухов Е В. Латиио-шведскмй университет в Дерите и Пернове в XVII и начале XVIII века // ЖМНП. Ч. CCCXXXV. 1901. N° 5. С. 120-149.
4? Петухов Е. В. Императорский Юрьевский, бивший Дсрптский. университет ¡а сто лет ею существования (1802-1902). Т. I. Первый и второй периоды (1802-1865). Исторический очерк. Юрьев, 1902 (620 стр.); Он же. Императорский Юрьевский, бывший Дерптский, университет в последний период своего столетнего существования (1865-1902). Исторический очерк. СПб., 1906. 211 стр.
44 РГАЛ И. Ф. 449 (Соболевские). Оп. I. Д. 34. Л. 99а.
Петухов Е. Гимназия высших наук князя Безбородко. СПб.. 1895.
46 Петухов Е. В. Заметки о некоторых рукописях, хранящихся в библиотеке Исюрн-ко-филологического института кн. Безбородко. Киев, 1895. 56 eip.
47 ИРЛИ. Ф. 669. № 230. — Текст доклада о научной деятельности Е. И. Петухова (1947 г.).
45 О понятии «Синодик» см.: Петухов Е. В. Очерки из литературной истории Синодика. СПб., 1895. С. IV.
49 Там же. С. 51-53.
50 Петухов /Г. В. Болгарские литературные деятели древней эпохи на русской почве // ЖМНП. 1893. № 4. С. 298-322.
51 Там же. С. 298.
" Там же. С. 300-310. Там же. С. 313-317.
54 Там же. С. 318-320.
4 ИРЛИ. Ф. 669 (Е. В. Петухов). № 12.
16 Там же. № 36: Петухов Е. В. Заметки о славянских и русских рукописях библиотеки Юрьевского университета (1907, 32 листа).
" Там же. № 10: Петухов [■'. В. Чешская литература до второй половины XIX в. Лекции. 148 листов. 1920 г.
38 Там же. № 230: Текст доклада о научной деятельности Е. В. Петухова (1947 г.)
,9 Петухов Е. В. Лужицкие сербы (лужичане). Из путевых заметок летом 1897 г. Юрьев, 1898. 26 стр.
ИРЛИ. Ф. 669. N?230. Текст докладао научной деятельности Е, В. Петухова (1947 г.).
61 Сведения об изучении в России лужицких сербов см. в кн.: Лаптева Л. П. Рус-ско-ссрболужицкие научные и культурные связи с начала XIX в. до Первой мировой войны (1914 года). М.. 2000. Кроме того, краткие сведения о Е. В. Петухове как исследователе лужицких сербов имеются в кн.: Лаптева J1. П. Российская сорабистика XIX-XX веков в очерках жизни и творчества ее представителей: Справочник. М., 1997. С. 63—64.
63 Подробно о пребывании Я. Л. (Я. Э.) Смолсра в России см.: Лаптева Л. П. Рус-ско-ссрболужицкие научные и культурные связи (по указателю).
64 ИРЛИ. Ф. 69. № 11. Лекции 1920 г. (135 листов). Здесь - Л. 81-86.
64 Там же. Л. 81.
65 ИРЛИ. Ф. 669 (Е. В. Петухов). № 230.
66 Петухов Е. В. По берегам Адриатики. I. Приморская Хорватия и Далмация. II. Черногория. Путевые впечатления // Рижский вестник. 1898. № 98, 100, 103, 105, 106, ПО, 113, 115, 116, 119.
" Петухов /:'. В. А. А. Коыяренекий // Биографический словарь профессоров и преподавателем Императорского Юрьевского, бывшего Дерптскою, университета за 100 лет его существования (1802-1902). Юрьев. 1903. С. 357-358. м Петухов Е. В. К биографии Л. Л. Котляревского // Киевская старина. 1894. № 4.
С. 165-169. и Там же. С. 165-166. ™ Там же. С. 179.
11 Е. П. [Петухов Е. В./ [Рец. на кн.:] Сочинения А. А. Котляревского. Т. 1. СПб.. 1881 //Исторический Вестник. 1899. Июль. Разд. Критика и библиография. С. 182-185.
72 ИРЛИ. Ф. 669 (Е. В. Петухов). № 157. — Диплом об избрании Е. В. Петухова членом-корреспондентом Академии наук по ОРЯС. 5 декабря 1916 г. " ИРЛИ. Ф. 669. № 154 Послужной список 1918 г.
74 Там же. Л. 24 об: Трудовой список Е. В. Петухова, 1938 г.
75 РГАЛИ Ф. 449 (Соболевские) Оп. 1. Д. 34. Л. 99а.
76 Там же.
77 РГАЛИ. Ф. 449 (Соболевские). Оп. 1. Д. 295. - Письма Е. В. Петухова А. И. Соболевскому.
Там же.
79 ИРЛИ. Ф. 669 (Е. В. Петухов) № 161-188: Поздравительные письма и адреса
в связи с 40-летием научной деятельности Е. В. Петухова (1927 г.) м Там же. № 9: Петухов Е. В, Об изучении славянства в России. 43 листа. Рукопись. 1920 г.
51 Письма А. Н. Карамзина 1847-1848 гг. Материалы по истории французской революции 1848 г. По документам Крымского центрального архивного управления / Вступительная статья С. Петухова. М.:Л., 1965. "2 Петухов Е. В. Крым и русская литература (историко-литературный обзор) // Известия Крымскою педагогического института им. М. В. Фрунзе. Симферополь, 1927. Кн. 1. С. 48-68.
ИРЛИ. Ф. 669 (Е. В. Петухов). № 154. Л. 44. Датировано, ноябрь 1947 г.
