CC BY
108
А. Г. Лаврова
ПРОЕКТИВНОСТЬ УТОПИИ
В статье поставлена проблема проективности утопии.
Через соотношение с понятиями «идеал», «наука», «идеология»,
которым имманентна проективность, доказывается, что
проективность имманентна утопии.
В XXI веке человечество входит в новую фазу своего развития. Рубеж тысячелетий был описан современными теоретиками как конец идеологии (Д. Белл), утопии (Маркузе), истории (Ф. Фукуяма) и подвел черту под эпохой Модерна.
Время актуализировало интерес к культурологическому рассмотрению наличной ситуации на разных уровнях существования как социума, так и отдельной личности. Это связано не только с усилением роли личности в социальном пространстве, но и с повышением динамизма социальных процессов, возникновением новых, не существовавших ранее тенденций и переориентированием всей культуры.
Культура, по мнению Д. Белла, развивается даже более динамично, нежели техника. Общество уже не просто пассивно воспринимает новое, но создает всеобъемлющий рынок, на котором каждый человек имеет возможность заниматься творчеством и быть признанным. В связи с развитием информационных технологий культура становится интернациональной и массовой, но, к сожалению, вместе с тем уменьшается значение как личного общения, так и роли текста как проводника культуры. Меняются скорости и способы передачи информации, что делает возможным радикальную децентрализацию любых процессов, включая производство, управление, образование и т. д. Вместо сложных, но четких иерархических систем возникают коммуникационные сети, легко трансформирующиеся в зависимости от динамики задач и функций.
Вместе с тем, культура XXI века ориентирована более всего в будущее. Общество в целом строит сценарий будущего, правительства планируют роли своих стран, промышленные компании-гиганты пытаются прогнозировать неизбежные изменения рынка в будущем. Общество вынуждает человека менять свой менталитет. Изменения в обществе заставляют его структурировать свои реакции, развивать склонность ловить новизну, «чувствовать время», подчинять настоящее соображениям будущего.
На уровне отдельных стран попытки устройства нового мира реализуются в поиске оптимальных моделей вхождения в интегрирующийся мир, в поисках путей и способов органического развития. На глобальном, международном уровне это вызывает поиск механизмов взаимодействия различных стран и регионов, консолидации мирового сообщества. В этой ситуации растет значимость не только прогнозов будущего развития, но и создания образов лучшего общества -задачи, которая исторически реализовывалась, в частности в форме утопии.
Английский историк общественной мысли И. Берлин справедливо отмечал, что с этой точки зрения «утопии имеют <...> ценность - ничто так замечательно не расширяет воображаемые горизонты человеческих возможностей»1. Утопия всегда была не только средством критической оценки реальности, но и способом
моделирования другой точки зрения, с помощью которой можно было сконструировать образ лучшего общества. К сожалению, похоже, что техногенная цивилизация пришла к глобальному социокультурному кризису, который может быть решен только путем поисков дальнейшего исторического развития и качественно иных ценностных ориентаций. Именно поэтому, на наш взгляд, интерес к утопии, открывающей для человека новые возможности духовных исканий, так усилился в наши дни.
Трудно согласиться с мнением Г. Маркузе, объявившего «конец утопии»2. Это понятие обычно связывают с падением тоталитарных режимов и исчезновением с карты мира социалистических держав. Однако исчезновение коммунистических утопий не привело к деутопизации культурного пространства нынешней России. Утопии явно или неявно, но присутствуют в большинстве программ, предлагающих реформы России: от «перестройки» реального
социализма в «социализм с человеческим лицом», проекта «500 дней», неолиберального «рыночного общества» - до национальных проектов последних лет.
В то же время страны Западной Европы и Северной Америки представляют нам целый спектр образцов утопического мышления. Пространство проникновения утопий простирается здесь от различных контркультурных молодежных и коммунитарных движений до неолиберальных антиутопий саморегулируемого рынка и проектов глобализации (Ф. Хинкеламмерт). На двух полюсах утопического мышления находятся проекты глобализации и движения антиглобалистов.
В современных условиях социальной нестабильности роль утопии возрастает. Поэтому, на наш взгляд, серьезного осмысления требует вопрос о причинах постоянного возникновения и воспроизводства утопии в социуме, ведь исторические условия изменяются, а утопии, оставаясь существенным компонентом сознания, продолжают свою жизнь в культуре. Культура в современности обретает особую роль, потому что, как уже говорилось, направлена в будущее и участвует в формировании реалий нового, неизвестного еще сегодня общества (Д. Белл). В свою очередь утопия, являясь важнейшей из конструктивных фантазий человечества, всегда была связана с продуцированием общественного идеала. Эти обстоятельства превращают утопию в важнейшее условие и движущую силу культуры, которая, как отмечал Й. Хейзинга, должна быть метафизически ориентирована.
С позиции культуры представляет интерес вопрос о проективности утопии. Для выяснения этого обратимся к выявлению ее соотношения с другими близкими ей категориями. Для нас особенно важно, что всем им присуща проективность.
Одна из функций утопии связана с тем, что она выступает как «инструмент», «форма» разработки, проектирования идеала. В культуре много фактов такого использования утопии. Для нас важно то, что идеал обладает значительной побудительной силой. Характеризуя противоречие между тем, что человек хотел бы иметь и что он имеет реально, идеал «запускает» активность личности и социума в определенном направлении, дает вектор развития того или иного явления культуры. По замечанию Б. Рассела, всякая утопия воплощает в себе идеалы своего творца3, близко к этому И. В. Фролова констатирует, что утопия содержит в себе социальный идеал, выступая в то же время одной из его форм4. Как отмечает В. А. Лекторский, характеризуя проективность утопии, если
утопия ориентируется именно на абсолютный идеал, если происходит превращение идеала в практическую цель, абсолютный идеал становится «проектом»5. Л. Саржент отмечает, говоря о современных утопиях, что большинство из них - «не модели совершенства, а альтернативы известному, с высоты которого оно судится, и попытки представить себе реализованными последствия определенных теорий, проектов, моделей»6. Тем самым в работах разных авторов просматривается связь утопии с идеалом и наличие проективности у утопии.
Утопия связана с мифом, между ними много общего. Как отмечал
А. Ф. Лосев, миф есть «трансцендентально-необходимая категория мысли и жизни, и в нем нет ровно ничего случайного, ненужного, произвольного, выдуманного или фантастического. Это подлинная и максимально конкретная реальность»7. В данном контексте приобретает значение трансцендентальность мифа и утопии, так как это прямой выход на творчество, а оно предполагает наличие проективности.
Разводя проблемное поле утопии и науки, А. Фойгт называл утопиями идеальные образы других социальных миров, в возможность существования которых можно лишь верить, так как научно она не доказана8. Такое противопоставление утопии и науки вполне оправдано, тем не менее, оба эти социокультурные феномена чрезвычайно сложны и относительны. Исторически наука как социокультурный феномен претерпевает изменения, исследователи выделяют классическую, неклассическую, постнеклассическую науку. В процессе развития наука не раз демонстрировала свою утопичность. Исследователи в науковедении неоднократно отмечали, что следы утопического мышления могут быть найдены практически во всех сферах науки. Наука рациональна, логична, а утопия представляет собой сплав логического и эстетического, рационального и чувственного, то есть в ней наука и искусство присутствуют в единстве. В связи с этим И. И. Кравченко отмечает, что проблема утопии - это не только проблема рациональности / иррациональности, действия, предвидения его результатов и их проектирования. Это проблема функционального времени - исторического, социального и политического; утопия - это борьба со временем, ускользающим, состоящим из убегающих в прошлое мгновений, из ожидания следующих мгновений, вероятностного времени, назревающего и несущего нечто желательное и предполагаемое9. Тем самым наука и искусство проективны по своей сущности, поэтому и с этой точки зрения можно говорить о проективности утопии.
Много общего у утопии с игрой, рассматриваемой с позиции культуры как свободное социальное творчество. Так, по мнению голландского философа Й. Хейзинги, она есть свободная деятельность. Благодаря свободному характеру игра близка утопии, так же выходящей за рамки социальной предопределенности. Й. Хейзинга писал, что игра не есть «обыденная» жизнь и жизнь как таковая; она скорее выход из рамок этой жизни во временную сферу деятельности, имеющую собственную направленность10. Известно, что игра имеет незаинтересованный характер, то же можно сказать и об утопии, которая не ориентирована на «получение власти», не имеет оснований власти, порождающих неравновестность отношений. Игра обособляется от «обыденной» жизни местом действия и продолжительностью, она «разыгрывается» в определенных рамках пространства и времени. Этот признак игры характеризует ее проективность и роднит с утопией, в конкретных проявлениях которой заданы рамки пространства и
времени. Проективность игры проявляется и в правилах - требованиях к играющим, которые образуют ее каркас и без которых она существовать не может. Утопия рождается, исходя из определенных правил, норм, установок, но в игре они искусственны, и все понимают это, а утопия, опираясь на некоторый «каркас», свободна в своем полете мысли.
Подытоживая, можно отметить, что утопия несет в себе игровой компонент, находится за рамками процесса непосредственного удовлетворения потребностей и, по меткому замечанию И. В. Фроловой, украшает жизнь, дополняет ее и вследствие этого становится необходимой, как средство против апатии и депрессии. В несовершенном мире и сумбурной жизни она создает временное, ограниченное совершенство11.
В западной философии и социологии сложилась традиция анализа утопии
вместе с идеологией. Идеологию обычно рассматривают как систему идей,
представлений, понятий, выраженных в разных формах общественного сознания
и отражающих коренные интересы классов, социальных групп. С этой позиции
идеология упорядочивает, «узаконивает» социальное пространство, защищает его,
служит общим руководством к действию. П. Бергер и Т. Лукман называют
процессы узаконивания и легитимации оформлением «символических
универсумов». До тех пор, пока представления «органически» входят в
символический универсум, соответствующий данной стадии исторического
12
развития, они выступают как идеологии, легитимирующие ее . К. Мангейм полагает, что идеологиями следует называть те трансцендентные бытию представления, которые de facto никогда не достигают реализации своего содержания, то есть, по сути дела, носят формальный, декларативный характер, преследуют властный интерес (связанный как со стремлением обрести власть, так и со стратегиями ее удержать)13.
В исторической перспективе преобразующий потенциал идеологии и утопии достаточно высок, но утопия характеризует те представления людей, осуществление которых, с их точки зрения, принципиально невозможно. Как отмечает К. Мангейм, с этим связано наиболее распространенное толкование термина «утопическое» как «в принципе нереализуемого». Однако отсутствие трансцендентности, то есть выхода за пределы данного социального порядка, данного символического универсума обрекает развитие общества, поэтому утопическое всегда конкретно, всегда связано с определенной стадией в развитии бытия. В соответствии с этим то, что было утопией сегодня, может стать действительностью завтра. Проблема проективности становится проблемой определения того, что в конкретный период на данной стадии бытия следует считать идеологией, а что утопией. К. Мангейм отмечает, что в современной социальной истории крайне трудно определить, что следует рассматривать как подлинные (то есть осуществимые в будущем) утопии, а что следует отнести к идеологии господствующих (а также поднимающихся) классов. Однако применительно к прошлому есть достаточно достоверный критерий для определения того, что следует считать идеологией и что утопией; этот критерий -реализация, точнее, возможность прообразовывать социальное бытие или
14
социальное сознание .
Определяя границы проблемного поля утопии, К. Мангейм писал, что мифы, сказки, блаженство потустороннего мира, гуманистические фантазии, романы о путешествиях не были противоборствующими с действительностью, разрушающими ее утопиями, а могли выступать в роли своеобразной
«социальной терапии», сублимирующей социальную энергию недовольных в ее безопасную форму15. Определить, где идеология и утопия разделяются, можно по той условной точке отсчета, когда трансцендентность, проективность этих социально-культурных феноменов превращается в деятельность по преобразованию действительности.
Исследователи утопии достаточно конкретно указывают на ее проективность. Так, характеризуя соотношение цивилизации и утопии, И. Н. Ионов отмечает, что утопия - особый феномен большого (городского) общества и достаточно секуляризированной культуры. Созданная при ее помощи версия истории помещена в морально-этическое пространство и снабжена вектором, составляющим ее стержень. Ее смысл - в культурно-историческом оправдании универсального проекта, порожденного данной цивилизацией16.
17
Е. Л. Черткова предлагает выделять «утопии-идеалы» и «утопии-проекты» .
В. А. Чаликова подчеркивает многообразие форм, в которых могут воплощаться утопические идеи, упоминая трактат, пророчество, экономический проект, политический манифест, научный труд, романтическое послание18.
Таким образом, на основании изложенного мы приходим к выводу о том, что проективность имманентна утопии.
Примечания
1 Берлин, И. Стремление к идеалу / И. Берлин // Вопр. философии. - 2000. -№ 5. - С. 58.
2 См.: Маркузе, Г. Одномерный человек / Г. Маркузе. - М., 1994.
3 См.: Рассел, Б. История западной философии: в 3 кн. / Б. Рассел ; пер. с
англ. - СПб., 2001.
4 См.: Фролова, И. В. Оправдание утопии: опыт социально-философской реконструкции / И. В. Фролова ; Башк. гос. ун-т. - Уфа, 2004. - C. 52.
5 См.: Идеал, утопия и критическая рефлексия. - М., 1996. - С. 4-6.
6 Sargent, L. Introduction / L. Sargent // British and American Utopian Literature, 1516-1978. - Boston (Mass.), 1979. - P. IX-XXII.
7 Лосев, А. Ф. Философия. Мифология. Культура / А. Ф. Лосев. - М., 1991. -С. 24.
8 См.: Фойгт, А. Социальные утопии / А. Фойгт ; пер. с нем. - М., 1906.
9 См.: Кравченко, И. И. Бытие политики / И. И. Кравченко. - М., 2001.
10 См.: Хейзинга, И. Homo ludens : В тени завтрашнего дня / Й. Хейзинга ;
пер. с нидерл. - М., 1992.
11 См.: Фролова, И. В. Оправдание утопии: опыт социально-философской
реконструкции / И. В. Фролова. - Уфа, 2004.
12
См.: Бергер, П. Социальное конструирование реальности : трактат по социологии знания / П. Бергер, Т. Лукман. - М., 1995.
13 См.: Мангейм, К. Идеология и утопия / К. Мангейм. - М., 1994. - С. 113115.
14 См.: Там же. С. 116-117.
15 Там же. С. 123-124.
16 См.: Ионов, И. Н. Цивилизация и утопия / И. Н. Ионов // Вестн. РОИИ (Российское общество интеллектуальной истории). - Вып. 2 (6). - М., 2003.
17 См.: Черткова, Е. Л. Метаморфозы утопического сознания (от утопии к утопизму) / Е. Л. Черткова // Вопр. философии. - 2001. - № 7.
18 См.: Чаликова, В. А. Утопия и культура : эссе разных лет / В. А. Чаликова // ИНИОН ; Лаб.теории и истории культуры. - Т. 1. - М., 1992.
