CC BY
1601ИНСТИТУТЫ
«Продажная любовь» в Советской России (1920-е годы) *
Станислав Панин
Как и в бывшей Российской империи, в советской России 20-х годов XX века продажные женщины оставались неотъемлемой частью повседневной жизни горожан. Специфика периода выразилась поначалу в натурализации платы за сексуальные услуги и некотором сокращении масштабов проституции, затем, с введением НЭПа, — в новом расцвете проституции и ее своеобразном социальном «усреднении» (значительном сокращении прослоек самых дорогих и самых дешевых проституток). Чистые «профессионалки» составляли меньшинство, для большинства проституировавших женщин торговля собственным телом была средством приработка. В жизнедеятельности проституток было немало присущего ей во все времена: тесная связь с другими формами девиантного поведения (пьянством, наркоманией, преступностью, самоубийствами) и определенными фоновыми явлениями (венерическими болезнями). Добровольно или по принуждению проститутки работали с массой людей, получавших от них основной или дополнительный доход: с сутенерами, содержателями притонов, извозчиками, метрдотелями, официантами, банщиками и т. д. Клиентами их были люди из разных социальных групп, но главными потребителями являлись молодые рабочие.
Позиция новой власти по отношению к «продажной любви» довольно долго оставалась неопределенной и во многом проистекала из иллюзорных взглядов большевиков на эту проблему, что хорошо видно на анализе правоприменительной практики в отношении продажных женщин, лиц, способствовавших организации сексуальной коммерции, и других компонентов советской модели социального контроля за проституцией. В конечном счете официально принятый принцип «Борьба с проституцией, а не с проституткой» не выдержал испытания практикой и был отброшен после изменения общей ситуации в стране, с переходом от «нэповской демократии»
Станислав Евгеньевич Панин, старший преподаватель кафедры отечественной истории и методики преподавания истории исторического факультета Пензенского государственного педагогического университета им. В. Г. Белинского, Пенза.
* Статья подготовлена в рамках проекта, поддержанного Фондом Джона Д. и Кэтрин Т. Макартуров, грант 04-81327-GSS.
к «сталинской диктатуре». Отныне борьба с проституцией сводилась к репрессиям, а сам факт наличия проституции «в стране победивщего социализма» решительно отрицался.
Проституция — одна из наиболее устойчивых и традиционных форм девиантного поведения. Ее изучение позволяет реконструировать морально-нравственные представления общества, выявить стереотипы отношения к женщине, лучше понять проблемы сексуальности и духовной культуры, социальные нормы и отклонения, «милосердие» и «терпимость» и т. д.
Однако в отечественной историографии тема проституции на протяжении многих десятилетий оставалась табуированной. Сейчас положение меняется, стало ясно, что исследование этого вида отклоняющегося поведения и методов социального контроля за ним в прошлом, в частности в 20-е годы XX века, для меняющегося российского общества представляет несомненный научный и практический интерес 1.
I
В ходе событий 1917 года была уничтожена скомпрометировавшая себя система «полицеизма»: упразднен Врачебно-полицейский комитет, отменена регистрация проституток. Бывшие «легальные», так называемые бланковые и билетные, проститутки оказались на одинаковом положении с «нелегальными». Деятельность продажных женщин перестала рассматриваться государством как профессия. В то же время занятие проституцией более не преследовалось в уголовном порядке.
В период военного коммунизма число проституток в столичных городах и крупных промышленных центрах заметно сократилось. Современники находили тому несколько объяснений. Прежде всего, главные города страны испытали в то время катастрофическую убыль населения. Так, в Петрограде к 1920 году оно уменьшилось более чем в три раза: с 2 415 700 до 722 229 человек2. Далее, в чрезвычайных условиях падших женщин судили не по закону, а по «революционной совести», приравнивали к «враждебным революции лицам» и даже к «классовым врагам». В. И. Ленин в письме от 9 августа 1918 года к председателю Нижегородского губернского Совета
Г. Ф. Федорову рекомендовал «...расстрелять и вывезти сотни проституток»3. Затем, разруха и дикая инфляция снизили роль денег во всех договорных отношениях, в том числе и в отношениях полов. Денежный расчет чаще всего стал заменяться натуральным. «Эти технические трудности, — отмечал известный юрист и социолог того времени П. Люблинский, — невольно суживали границы проституции»4. Важно и то, что экономический кризис перекрыл деревенский канал мобильности проституток: деревня жила сытнее города, в городах же больше не нуждались ни в рабочей силе для промышленности, ни в прислуге. Вдобавок мировая война, революции, гражданская война сопровождались недоеданием, болезнями и постоянными стрессовыми ситуациями, что привело к ослаблению полового чувства и сексуальной активности. Именно так объяснял спад проституции известный исследователь проблемы И. Гельман. Еще одной причиной спада, по его мнению, была замена контактов с проститутками онанизмом, превратившимся тогда в массовое явление 5.
Вместе с тем в провинциальных городах снижение численности проституирующих женщин было не столь заметным, а в некоторых, например в Пензе, она даже увеличилась6. Происходило это параллельно с ростом населения: до Первой мировой войны в городе насчитывалось 82 тыс. жителей, после 1917 года их число доходило до 102 тыс.7 Город оказался переполнен военными — активными потребителями «продажной любви» — и испытывавшими крайнюю нужду беженцами. Вот как описывали быт беженцев пензенские врачи Сперанский и Сюзюмов, 21 октября 1919 года осматривавшие бараки при станции Пенза-2: «Оба барака очень густо заселены семьями беженцев, в некоторых отделениях так, что не остается свободного пространства для движения. Некоторые семьи совершенно раздеты, не имеют верхнего платья и им нечем одеться нано-го»8. Из среды беженцев и поставлялись без перебоев проститутки, причем они, выстраивая стратегию выживания, в отличие от горожанок стремились плату за свои услуги получать натурой — вещами и продуктами.
Война, разруха и деструктивная деятельность новой власти вызвали кризис семейных отношений, распад многих семей, привели к распущенности нравов в сфере половых отношений, к их упрощению до примитивного уровня. Это способствовало сохранению проституции и в крупных, и в небольших городах, на что прямо указывала С. Н. Равич в своей статье, опубликованной в 1920 году
в журнале «Коммунистка»: «Старые, гнилые устои семьи и брака рушатся и идут к полному уничтожению с каждым днем. Но нет никаких руководящих начал для создания новых, красивых, здоровых отношений. Идет невообразимая вакханалия. Свободная любовь лучшими людьми понимается как свободный разврат. Самые ответственные политические люди, вожди революции, сами в этой области до очевидности бессильны и явно не связывают концов с концами»9.
Как бы то ни было, мужчины и женщины продолжали вступать в обезличенные половые контакты. «Любовь» нередко служила своеобразным вознаграждением — ею можно было расплатиться за продуктовые карточки более высокой категории, за ордер на жилплощадь, за место в вагоне, а иногда и за жизнь близкого человека. Американская анархистка Э. Голдман, приехавшая в Петроград в начале 1920 года, записала в своих воспоминаниях: «Проходя по Невскому. около Литейного. я наткнулась на группу женщин, прижимавшихся друг к другу, чтобы защититься от холода. Их окружали солдаты, которые о чем-то говорили и жестикулировали. Как я узнала, эти женщины были проститутками, которые продавали себя за фунт хлеба, кусок мыла или шоколадку»10. Рабочий, участвовавший в операциях ЧК в Петрограде, рассказывал, что, когда он в составе конвоя сопровождал к месту расстрела группу офицеров, жена одного из приговоренных «следовала за отрядом и предлагала каждому пойти с ней, чтобы мужа отпустили. Я отошел с ней в сторону, совершил акт пролетарской справедливости, но мужа все равно расстрелял»11.
Хотя в период утверждения советской власти в России масштабы «продажного секса» и сократились, они все равно оставались значительными. В 1920 году в Петрограде насчитывалось приблизительно 17 тыс. проституток и около 300 притонов12. С началом же новой экономической политики у сексуальной коммерции открылось «второе дыхание». Катализаторами эскалации проституции послужили также неурожаи и голод в 1920—1922 годах. Угроза смерти от истощения вынуждала сотни девушек и девочек торговать своим телом. Один из исследователей проблемы проституции в голодном Приуралье наблюдал, как «девушка—полуребенок со слезами и мольбой предлагает себя буквально за кусок хлеба»13.
Введение НЭПа и рыночных отношений, повышение курса рубля, резкое обострение экономической и профессиональной конкуренции, «сексуальная революция» и кризис советской семьи,
Таблица 1
Распределение опрошенных проституток по времени начала занятий проституцией
Начало занятий проституцией: Человек %
до революции 29 4,7
в период военного коммунизма 5 0,8
с началом НЭПа 588 94,5
Итого 622 100,0
Составлено по: Ирвинг А. Возрастной и национальный состав проституток // Рабочий суд, 1925. № 5-6. С. 209-210.
беспризорность, неналаженность всех сторон народного хозяйства и быта, незавершенное реформирование системы школьного образования и воспитания — все это воскресило проституцию в ее самых одиозных формах. Но сильнее всего способствовал расцвету «продажной любви» рост женской безработицы. К примеру, среди московских проституток 60,5 % были из числа безработных14. Москвич, вращавшийся в этой среде, даже задавался вопросом: «Не все ли у нас женщины перешли в проституцию?»15.
Связь между экономической политикой большевиков и галопирующей проституцией подтверждают данные анкетного обследования московских проституток в 1924 году. Конечно, результаты опроса нельзя признать полностью репрезентативными, однако они достаточно ярко отражают существовавшие тенденции (табл. 1)16.
Расцвет проституции в годы НЭПа отмечен и в столичных, и в провинциальных городах. В Петрограде всего за два года количество проституток, по данным милиции, практически удвоилось: в 1922 году их было выявлено уже 32 тыс.17 Оренбургская милиция только за июль — ноябрь 1921 года обнаружила 58 «притонов разврата» (почти в 4 раза больше, чем было публичных домов накануне мировой войны), зарегистрировала 137 профессиональных прости-туток18. В Пензе в 1924 году уголовый розыск насчитал 128 профессиональных проституток, тогда как в 1914 году их во всех городах губернии было 7419. Но то были результаты внутреннего милицейского учета, официальная же статистика «проглядела» колоссальный прирост этой категории женщин. Городская перепись
1923 года выявила в Европейской России всего 117 женщин, считавших себя проститутками, 60 из них — в возрасте до 25 лет20.
Из-за отсутствия официальной статистики и отмены регистрации трудно проследить динамику проституции. Приблизительная оценка может быть получена с помощью сведений вендиспансеров: в 1924 году в масштабах всей России половой акт с проституткой явился причиной заражения венерическими болезнями в 40,3 % всех зарегистрированных случаев заражения, в 1925 году — в 24,9 % случаев, а в 1926 — в 25,7 %21. Во Владимирском вендиспансере в 1925 году заражение венерическими болезнями через проституцию было зафиксировано в 30 % случаев22. По сведениям Пензенского вендиспансера, со второй половины 1927 года по первую половину
1929 года половой акт с проституткой стал источником заражения мужчин гонореей в 15 % случаев, сифилисом — в 35,6 %23. Таким образом, если судить по косвенным данным, можно предположить, что к концу изучаемого периода наметилась тенденция к стабилизации или даже к уменьшению числа проституток.
Тем не менее в Советской России проститутки были неотъемлемым элементом повседневной жизни городов. «Работали» они в привычных с дореволюционных времен местах «промысла»: в Ленинграде — на Лиговке, в районе Чубарова переулка; в Москве — в районе Хитрова рынка, Цветного переулка, Сандуновских и Центральных бань; в Ростове — на улице Ф. Энгельса и на Таганрогском проспекте; в Пензе — на улице Московской. Излюбленными местами были также пивные и бани в рабочих кварталах, гостиницы и рестораны — в центральных. Обилие проституирующих женщин в увеселительных заведениях и на улицах городов сразу бросалось в глаза. Так, Н. Громов, русский эмигрант, побывавший в советской России и оставивший воспоминания о своей поездке, писал: «Петербург. На углу Невского и Михайловского частный бар. Публики очень много. Стиля у нее нет. Невероятно много дам. Нетрудно определить их социальное положение. Исключительно дамы легкого поведения... В других барах, то же самое. А на улицах, будь то Невский, Литейный или Садовая, та же картина, то же поражающее обилие женщин, пристающих к мужчинам»24. А вот что творилось на родине Ленина, в Симбирске: «.Они повсюду: на улице, на бульваре, на базаре в толпе, на станции, вечером — в садах “Завъялов-ский”, “Колючий”, “Владимирский”, на Венце. Обычная картина шпиц-пивной “Волги”: из темноты комнаты выныривает толпа голодных, оборванных проституток. Рвут захмелевших мужчин.
Темным вечером возле “Баварии” даже на лестнице, ведущей в кабак, девушки 15-16 лет предлагают свое тело.»25.
Постепенно в городах обозначились районы, где промышляли «приличные» проститутки. В Москве их «приютом» стал Петровский пассаж, где концентрировались дорогие магазины. Здесь «подрабатывали» жены мужей, получавших 200-300 рублей в месяц, матери семейств, женщины, занимавшие не последнее положение в обществе. Они медленно бродили вдоль витрин, разглядывая дорогие красивые вещи, а когда мимо них проходили солидные мужчины, тихо и ласково шептали: «Я живу недалеко»26. Конечно, во многом их поведение определялось поиском сексуальных приключений; однако и приобретение предметов роскоши играло не последнюю роль в их выходе «на панель».
Проститутки становятся излюбленными героинями городского фольклора.
.Вот дамочки гуляют Пленяют всех они,
За ними все шагают И ждут от них любви,
Но если нет червонцев,
Услышите в ответ,
Что лавочка закрыта,
Кредита больше нет.
Или:
А как ночка наступает,
Улица тут оживает.
Вылетает стая птиц,
Размалеванных девиц.
Шепчут страстно в тишине:
Гражданин, пойдем ко мне.27
II
Что же представляли собой жрицы любви того времени? Летом 1924 года специально созданная Научно-исследовательская комиссия по изучению факторов и быта проституции провела в Москве комплексное обследование 642 проституток, большинство из которых (82,5 %) вышли «на панель» в период НЭПа. В результатах работы комиссии отразилась специфика столичной проституции, но «многие выявленные факторы» были «типичны и для других регионов страны» (табл. 2)28.
Таблица 2
Социальные, возрастные, этнические характеристики московских проституток, опрошенных в 1924 году N = 642)
Происхождение % Возраст % Национальность %
Из рабочих: 58,2 До 16 лет 5,0 Русские (украинки, белоруски, русские) 50,0
Бывшая прислуга 36,6 16-19 8,9 Еврейки 15,3
Работницы нарпита 19,8 20-24 16,8 Польки 6,1
Работницы фабрик 15,0 25-29 35,5 Латышки 5,0
Продавщицы 13,7 30-34 23,0 Немки 2,6
Медперсонал 8,8 35-40 3,7 Эстонки 1,9
Другие профессии 6,1 41-45 2,5 Другие 4,5
Из мелкой буржуазии 25,0 Старше 45 1,4 Не ответили или ответили неправильно 14,6
Из аристократии 5,0 Не ответили 3,2
Из интеллигенции 4,8
Из средней буржуазии 4,0
Не ответили 3,0
Составлено по: Меликсетян А. С. Проституция в 20-е годы // Социологические исследования, 1989. № 3. С. 72.
К концу первого десятилетия большевистской власти социальный состав проституток несколько изменился (табл. 3), однако подавляющее большинство их рекрутировалось из наименее обеспеченных слоев населения. Поэтому нелепым выглядит заявление члена Президиума ЦИК СССР В. А. Майровой, сделанное ею в 1931 году на встрече с иностранными рабочими: «В то время как за границей проституция комплектуется главным образом из работниц и дочерей рабочих, из менее обеспеченных слоев, у нас этого сейчас нет. Если сейчас у нас и имеются проститутки, то это исключительно из деклассированных слоев: дочерей бывшей буржуазии, дворянства»29.
Как и в царской России, в 1920-е годы в сексуальную коммерцию прежде всего вовлекались женщины определенного психологического склада: болезненно неуравновешенные, с отклонениями в интимно-нравственной сфере. В пользу этого вывода говорят результаты еще одного опроса, охватившего в 1924 году 618 московских проституток. Из них 170 признались, что лишились девственности до наступления совершеннолетия: две — в возрасте до 8 лет, 16 — в возрасте от 8 до 10 лет, 20 — в возрасте от 10 до 11 лет, 31 — в возрасте от 11 до 12 лет, 35 — в возрасте от 12 до 13 лет, 39 — от 13 до 14 лет и 27 — после 14 лет. Причем из 170 женщин только 24 имели первое половое сношение с лицами, не жившими с ними в одной квартире! А 45 девочек были лишены невинности хозяевами или сыновьями хозяев, у которых они были в услужении, 27 из них — в результате изнасилования. Из оставшихся 101 у двух первым мужчиной был отец, у трех — отчим, у 16 — родной брат, у 33 — дальние родственники, у 21 — не выяснено кто; изнасилованию подверглись только 26 девочек, остальные, по собственному признанию, согласились на половой акт «добровольно»30.
Психоневрологический диспансер Народного комиссариата здравоохранения (НКЗ) и Государственный венерологический институт провели в 1920-е годы комплексное обследование 30 проституток. Оно включало клиническое обследование, ассоциативный эксперимент по методу Юнга и исследование формальных способностей по Руссолимо. Нормальное половое влечение было выявлено у 14 женщин, повышенное — у четырех, пониженное — у девяти. Лишь трое из обследованных женщин начали проституировать из-за повышенной сексуальности. В 15 случаях были обнаружены дегенеративные признаки, в 11 — явления физического инфантилизма, в восьми — повышенная возбудимость, в шести — страхи, в шести же — тоскливость, в девяти — кошмарные сновидения, 13 женщинам слышалось, что кто-то их окликает. У девяти женщин были обнаружены истерические и невротические симптомы, у трех — органическое поражение мозга, еще три были квалифицированы как «примитивные личности». У всех была установлена повышенная внушаемость31.
Какие бы физиологические отклонения ни способствовали выходу «на панель», главные причины были социальными, а среди них — бедность. Об этом красноречиво свидетельствуют ответы еще 622 опрошенных в те годы московских проституток: крайнюю материальнюю нужду как причину занятий проституцией указали 51 % женщин, изнасилование — 25 %, принуждение — 10 %, жажду
Таблица 3
Социальный и возрастной состав проституток Москвы в 1928 году и проституток Ленинграда в 1929 году (%)
Происхо- ждение из: Город Возраст Город
Москва Ленинград Москва Ленинград
крестьян 29,9 53,0 до 16 лет 1,9 —
рабочих 21,8 31,0 16-20 44,4 30,0
служащих 22,6 9,0 21-25 29,8 44,0
кустарей — 1,0 26-30 16,8 21,0
прислуги 25,7 — старше 30 лет 7,1 5,0
прочих — 6,0
Составлено по: Гернет М. Н. К статистике проституции // Статистическое обозрение, 1927. № 7. С. 88; Ласс Д. И. По пути к ликвидации проституции. М., НКСО, 1931. С. 5-6.
наслаждений — 6 %, другое — 8 %32. Лейтмотив бедности хорошо прослеживается и в песнях того времени:
Я тело тряпьем прикрывая,
Объята ужасной тоской,
Пришла рассказать не скрывая,
Как дошла я до жизни такой.
Семнадцать лет мне настало,
Соблазнена одним подонком,
С ним ночкой темной бежала,
Забыв про родительский дом.
Оставил с одной лишь подушкой,
С ребенком грудным на руках.
А сколько невзгод и мучений Пришлось мне тогда испытать.
И ради спасения ребенка Начала я собой торговать.
Но судьба надо мной насмеялась,
Спасти мне его не дала,
И вся в слезах заливаясь,
Ребенка земле предала.
А потом я пошла в мир разврата,
Не стесняясь торгуя собой.
Друзья, моя повесть такая,
'"р ^ 33
1ак дошла я до жизни такой .
Из 622 женщин, отвечавших на вопрос о причинах занятий проституцией, только 16 % не стремились расстаться со своим промыслом. Остальные пытались его бросить, но безуспешно34. Эти цифры лишний раз свидетельствует о том, насколько «легко» жилось представительницам древнейшей профессии. Они изнашивались душой и телом, на самоубийство покушалась каждая четвертая. Исследователи того времени полагали, что «в среднем проститутка занимается ремеслом 5—7, редко 10 лет и почти никогда больше»35. Но вовсе не потому, что добровольно уходит «с панели» (как видим, получалось это у них плохо).
В 1920-е годы несколько усреднилась иерархия проституток: почти исчезли венчавшие ее дамы полусвета, «камелии»; сократилось и основание в виде совсем уж опустившихся «низов». На это указывает, в частности, анализ жилищных условий проституток. С одной стороны, из 442 обследованных московских проституток всего четыре занимали две комнаты, еще 57 — одну; с другой — лишь 11 проституток обитали в ночлежках и 21 — в разных случайных местах. Большинство же жили в одной комнате с жильцами: либо с другой проституткой (271), либо с подругой не проституткой (12), либо с семьей (66)36. Вместе с тем появилась и, видимо, росла пограничная группа молодых женщин, о которых на конкретном примере рассказала писательница В. Кетлинская. Работница Н. в 16 лет полюбила одного парня, он обещал жениться, но, когда девушка пошла навстречу его притязаниям, сказал: «Ты потаскуха, раз отдалась без сопротивления». И не женился. Теперь она «просто смотрит на вещи». Молодая женщина отрицательно относится к проституции, наверное, даже возмутилась бы, если бы ей предложили деньги. Но «кавалеры» преподносят ей подарки, и она не отказывается их принимать, приглашают в театр и в кино, что, по ее словам, при ее доходах было для нее недоступно37.
В целом проституток того времени можно условно разделить на две группы. Подавляющее большинство занимались проституцией как подсобным промыслом, в надежде улучшить свое тяжелое материальное положение. Вторую, четко очерченную, группу составляли «профессионалки», сделавшие торговлю своим телом основным источником дохода. И первые (реже), и вторые (чаще) были тесно связаны с преступными элементами. Об этом свидетельствует исключительное многообразие терминов, которыми обозначалась проститутка в блатном жаргоне 1920-х годов. В «Словаре блатной музыки», изданном в 1927 году для внутреннего пользования сотрудников
НКВД38, удалось обнаружить 31 название: алюра, баруля, бедка, бикса, бланкета, блатная кошка, гарандесса, дежурка, купчиха, курва, ласточка, лярва, мара, маруха, марухан клева, марушка, млеха, молявка, прокурсетка, рунни-лобно, скважина, стуколка, суфлера, флюра, хипесница, целка, чеканка, чувиха, шваба, шкура, шмара. Многие названия использовались и для обозначения подруги, любовницы или жены уголовника, чем лишний раз подтверждается близость проституток к преступному миру. О том же говорят и сведения правоохранительных органов. Например, по данным пензенского уголовного розыска, в 1928 году в областном центре из 57 зафиксированных профессиональных проституток имели связь с преступным миром 19, а в Нижнем Ломове вообще большинство — 14 из 19 39. Проститутки участвовали в «хипесе»40 и сами совершали кражи.
Неизбежными спутниками проституции были алкоголизм и наркомания (табл. 4, 5). «Работа» «ласточки» требовала искусственного возбуждения, временного отказа от собственного «я» на потребу любым желаниям клиента, алкоголь и наркотики были самыми подходящими для этого средствами. Специальное анкетное обследование, проведенное среди проституток Москвы в 1924 году, выявило тесную связь между этими проявлениями девиантного пове-дения41: из 548 опрошенных 473 были пьющими, 410 сознались в пристрастии к наркотикам.
Проститутки не только употребляли наркотики, но и занимались их распространением. Один из исследователей проблем проституции С. Вислоух писал в 1925 году: «Торговля марафетом, и иными средствами самозабвения почти целиком находится в руках проституток». Ученый также отмечал, что, «вопреки господствующему мнению, большинство бывших проституток попадает в психиатрическую больницу не вследствие прогрессивного паралича (как результат бывшего сифилиса), а вследствие злоупотребления наркотиками, доводящими наркоманку подчас до полного безумия»42 .
И конечно же, как и в бывшей Российской империи, «продажную любовь» советских лет неотвратимо сопровождали всевозможные венерические болезни. Известный исследователь венеризма и проституции профессор В. В. Иванов полагал, что «всякая женщина, имевшая в своей жизни сношение с несколькими мужчинами, редко когда избегает заражения и очень часто носит в себе заразу, сама не подозревая о своей болезни»43. Что же говорить о тех, для кого ежедневные сношения с разными мужчинами стали нормой! Вот исповедь некой Х.: «Выхожу на улицу со слезами: надо содержать
Таблица 4
Распределение опрошенных пьющих проституток по отношению к алкоголю до проституции, при первом акте проституции и по причинам алкоголизма N = 473)
Пили до занятия проституцией: % Состояние при первом акте проституции: % Причины алкоголизма: %
много 12,7 в трезвом состоянии 13,7 привычка 27,9
умеренно 38,7 немного выпивши 40,6 потребность забыться 26,6
редко 36,1 будучи пьяной 15,4 угощение «гостей» 17,2
не пили 9,5 не помнят 2,5 требование «хозяев» 13,3
неизвестно 3,0 неизвестно 27,8 неизвестно 15,0
Составлено по: Вислоух С. Проституция и алкоголизм // Рабочий суд, 1925. № 7-8. С. 323-324.
дочь и уберечь ее от той же участи. Была замужем. Муж бросил в 1922 г.» А вот комментарий к исповеди: «В том же году она начала жить проституцией и была заражена сифилисом. Лечение еще не закончено. Но она ходит в баню и в неделю принимает до четырех человек»44. В Пензе 1920-х годов до 60 % проституток были заражены венерическими болезнями. Многие врачи считали, что уже через два года после вступления на путь проституции почти все продажные женщины заболевают гонореей и 3/4 — сифилисом. Еще проститутки особенно часто болели туберкулезом. Так, по данным уголовного розыска, до 20 % проституток Пензы были больны туберкулезом разной степени тяжести 45. К этому располагали санитарно-гигиенические условия их жизни, да и среди клиентов было немало больных открытой формой туберкулеза.
В таких условиях половой акт с проституткой напоминал игру в русскую рулетку. Но играли в нее очень многие и с большой охотой. Боязнь заразиться почти отсутствовала. Фабрично-заводская молодежь полагала, что пользоваться услугами проституток и болеть венерическими болезнями — дело вполне обычное, своего рода молодечество46.
Таблица 5
Распределение проституток-наркоманок по категориям, началу и причинам наркомании N = 410)
Начало наркомании % Причины наркомании %
До начала занятий проституцией 9,0 Поиск забвения, избавления от нравственных страданий 47,1
После начала проституирования 69,3 Искусственное возбуждение 20,0
Неизвестно 21,7 Из подражания другим 10,7
Понуждение «гостями» 9,5
Физическая боль 2,9
Другие причины 8,3
Неизвестно 1,5
Составлено по: Вислоух С. Проституция и наркомания // Рабочий суд, 1925. № 7-8. С. 317-322.
Рабочие были основными потребителями «продажной любви». До революции они рассматривали контакты с проститутками как вид досуга, годы НЭПа реанимировали традиционные практики сексуальной жизни. В 1923 году услугами проституток пользовались 61 % мужчин, трудившихся на фабриках и заводах, и 50 %, занятых в иных сферах экономики. Анонимное анкетирование, проведенное в 1925 году среди московских рабочих, позволило установить, что услугами проституток пользовались 27 % рабо-чих-текстильщиков, 31,6 % — швейников, 42,3 % — металлистов и 78 % — печатников. Фактически, чем больше был средний заработок той или иной группы рабочих, тем чаще они контактировали с проститутками 47. С ними же значительное число рабочих начинали свою половую жизнь. По опросам, в 1921 году первое сношение с женщиной было сношением с публичной женщиной у 28,4 % московских рабочих, в 1928 — у 21,4 %48.
Не отставали от рабочих и студенты. В 1922 году у 28,4 % из опрошенных московских студентов первой в жизни женщиной была проститутка, 37,5 % вступали в половые отношения с проститутками49. Типичной была ситуация, когда студенты, проживавшие в общежитиях, пригласив проституток, передавали их из комнаты
в комнату, то есть фактически брали на коллективное содержание50. Вместе с тем следует заметить, что большинство продажных женщин искренне боялись молодых клиентов, в особенности же старались уклоняться от «деловых» предложений со стороны «рабочего класса». Вот мнения самих путан. Гр. Б., 16 лет, свидетельствовала, что предпочитает клиентов в возрасте 30—35 лет, так как «молодые озорничают и не платят». Другая тоже сказала о нежелании иметь клиентуру из молодых: «Возьмет за три рубля и приведет к себе на квартиру, а там их пять человек»51.
III
С первых лет существования советская власть уделяла проституции большое внимание. Официальное отношение к этому явлению было декларировано в «Тезисах по борьбе с проституцией», разработанных и опубликованных в конце 1921 года межведомственной комиссией при Наркомате социального обеспечения (НКСО). Тезисы гласили следующее 52.
«1. Проституция тесно связана с основами капиталистической формы хозяйства и наемным трудом. 2. Без утверждения коммунистических основ хозяйства и общежития исчезновение проституции неосуществимо. Коммунизм — могила проституции. 3. Борьба с проституцией — это борьба с причинами, ее порождающими, т. е. с капиталом, частной собственностью и делением общества на классы. 4. В Советской рабоче-крестьянской республике проституция представляет собой прямое наследие буржуазно-капиталистического уклада жизни».
Сущность уголовного законодательства 1920-х годов в области борьбы с проституцией четко сформулировал известный венеролог В. М. Броннер. «Основное положение, из которого мы исходим при построении нашей работы, — заявлял он, — это то, что борьба с проституцией не должна быть заменена борьбой с проституткой. Проститутки — это только жертвы или определенных условий, или тех мерзавцев, которые их в это дело втягивают»53. Само занятие проституцией, согласно действовавшему в то время законодательству, не являлось ни преступлением, ни правонарушением. Уголовный кодекс РСФСР 1922 года содержал две статьи, устанавливавших уголовную ответственность за деятельность в сфере сексуальной коммерции. Ст. 170 определяла в качестве наказания за «принуждение
из корыстных или иных личных видов к занятию проституцией, совершенное посредством физического или психического воздействия», лишение свободы на срок не менее трех лет; ст. 171 предусматривала такое же наказание за «сводничество, содержание притонов разврата, а также вербовку женщин для проституции». Что подразумевается под понятием «проституция», не пояснялось. Эта категориальная неопределенность сохранялась в уголовном законодательстве на протяжении всего изучаемого периода. Видимо, власть считала обыденные представления достаточными для правоприменительной практики. Уголовный кодекс редакции 1926 года содержал лишь одну статью — 155, предусматривавшую лишение свободы на срок до пяти лет с конфискацией всего или части имущества за «принуждение к занятию проституцией, сводничество, содержание притонов разврата, а также вербовку женщин для проституции»54.
Внутренние инструкции Наркомата внутренних дел (НКВД) от
1924 года соответствовали конституционной норме: сотрудникам милиции и уголовного розыска разрешалось привлекать проституток лишь как свидетелей, относиться к ним предписывалось корректно и уважительно 55 . Реальная практика зачастую была далека от этих предписаний. Милиция и уголовный розыск использовали проституток в розыскной работе, способствовали открытию притонов разврата и являлись активными потребителями «продажной» любви56. Некоторые представители правоохранительных органов под видом борьбы с проституцией преследовали женщин совсем иных занятий. Так, милиционеры 24-го отделения милиции Москвы в 1925 году неоднократно приходили в Ермаковский ночлежный дом, заходили в комнаты, где спали женщины, поднимали одеяла, выбирали молодых и симпатичных, забирали их как якобы наркоманок, а по дороге заводили в подъезд и насиловали. В ноябре 1926 года участковый 42-го отделения милиции Москвы Павлов и агент МУРа Морозов пришли днем в общежитие Нарпита в Гончарном переулке и задержали, обвинив в проституции, Садошкину и Терентьеву, живших там со своими детьми. Милиционеры привезли женщин в дежурную камеру и, угрожая высылкой, заставили вступить в сексуальные отношения 57.
Судьи тоже не гнушались услуг проституток. Так, в конце 1920-х годов в Сызрани супруги Поповы содержали в Парфеновском переулке притон разврата, пользуясь покровительством юридической элиты города. Среди его постоянных посетителей, наряду со старшим следователем Левиным, начальником гормилиции Андреевым
и инспекторами уголовного розыска Григорьевым, Дзюбой, Кли-мановым и Пяткиным, были нарсудьи Кузнецов, Губанов, Лушин и Изотов58. В середине 20-х народный судья Наровчата Клейменов, любивший в подпитии кричать: «Я наместник Наровчата! Что хочу, то и делаю!» — открыто покровительствовал притону разврата и любил, выпив, прогуливаться по городу под руку с двумя проститутками, некими Ломжаровой и Поповой59.
Сводничество и притоносодержательство тесным образом переплетались между собой. Притоны существовали во всех крупных и во многих уездных городах. Большинство из них были весьма непрезентабельны: этакая поточная линия из клиентов и проституток. В апреле 1926 года работники МУРа раскрыли притон даже на Пятницком кладбище. Он располагался в маленьком, бедно обставленном домике, который арендовал некий Акимов, торговавший вдобавок спиртным. Когда сотрудники милиции зашли в притон, то застали там семь занимавшихся сексом пар 60. Правда, организовывались притоны и для избранной публики, во многом копировавшие престижные бордели дооктябрьской эпохи. В середине десятилетия такой притон действовал в Москве в квартире генеральши Обуховой в доме № 8 по Благовещенскому переулку. Благородная хозяйка, хорошая мебель, культурная обстановка делали заведение привлекательным для состоятельной публики. Работало оно с 11 до 5, и за это время там бывало нередко до 30 посетителей. В случае непредвиденных обстоятельств притон покидали через соседнюю квартиру, которую занимал дьякон 61.
Устроители притонов были людьми неординарными. Вот как их описывали исследователи тех лет: «Мы наталкиваемся на людей с весьма солидным умственным багажом, людей с сильно развитой коммерческой жилкой, людей, для которых достижение ранее намеченной цели оправдывает все средства. Будучи, в большинстве случаев, распущенными в половом отношении, эти лица ни перед чем не останавливаются в своей преступной деятельности; обычно начиная свою карьеру с предоставления помещений для целей разврата, они очень быстро доходят до посредничества в проституции и даже до вербовки подходящих женщин»62. Большинство организаторов были в возрасте от 30 до 40 (29,6 %) и от 40 до 50 (36,84 %) лет. Для 56 % из них притоносодержательство являлось основным источником дохода. Около 60 % состояли в браке, 35 % были грамот-ными63. По данным за 1925 год, более половины сводников были в возрасте от 30 до 39 лет, '/3 — старше 40 лет; 14 % были холостыми,
37 % — разведенными и вдовыми, прочие состояли в браке. Большинство сводников имели детей. Примерно каждый десятый принимал наркотики, каждый второй злоупотреблял алкоголем; 3/4 составляли русские, затем шли латыши, эстонцы, евреи, поляки 64. Более 90 % притоносодержателей и сводников промышляло в городах.
Правоприменительная практика по этому разряду преступлений была довольно противоречивой. По официальной статистике НКВД, в 1924 году в РСФСР (без Дальневосточного края и автономных республик) было возбуждено 2256 уголовных дел по фактам сводничества и организации притонов, в 1925 — 2987 дел, в 1926 — 2365. Заметный прирост возбужденных дел в 1925 году объясняется «ударной кампанией» по борьбе с данным видом преступлений. Вместе с тем, согласно судебной статистике, только небольшая часть дел заканчивалась осуждением обвиняемых. За неимением достоверных данных по РСФСР автор вынужден использовать цифровой материал по Советскому Союзу (к сожалению, с пробелами по Грузии и Украине); но большая его масштабность лишь подтверждает сделанный выше вывод. К примеру, в 1924 году общее число осужденных за сводничество и притоносодержание составило в СССР 618 человек, в 1925 — 813. По преимуществу то были женские преступления: в 1924 году за них были осуждены 224 мужчины и 394 женщины, а в 1925 — 291 мужчина и 522 женщины. Большинство осужденных были приговорены к лишению свободы на разные сроки, но значительная доля привлеченных к уголовной ответственности осуждалась условно: в 1925 году таковых было 26,9 %, в 1926 — 21,2 %. Высоким был уровень рецидива: в 1926 году среди осужденных за сводничество он равнялся 23,1 %65.
IV
С 1917 года в России начинает складываться особая модель социального контроля за проституцией. Она отличалась значительной внутренней противоречивостью. Основу ее составил частично реализовавшийся на практике принцип аболиционизма (от лат. abolitio — упразднение), то есть отмены правового регулирования проституции как в форме запрета на занятия ею, так и в форме упорядочивающего проституцию надзора. Но присутствовали также элементы прогибиционизма (prohibitio — удерживание, здесь: запрет проституции и преследование лиц, ею занимающихся) и регламентации, или правового регулирования проституции.
В годы военного коммунизма со стороны властных органов, особенно губернского и более низкого уровней, неоднократно предпринимались попытки к возрождению регламентации. Так, распоряжение Петроградского районного совета предписывало «женщинам и девушкам, вовлеченным в проституцию» с 5 октября 1918 года «в кратчайший срок, не позднее недели со дня распубликования сего, зарегистрироваться в порайонных комендатурах революционной охраны и исправно являться на медицинские осмотры, о времени и месте которых будет сообщено при регистрации». 18 ноября 1918 года Совет Пешехонского отдела здравоохранения постановил просить Управление уездной милиции провести точную регистрацию проституток, проживающих в Пешехонье, которые бы регулярно, раз в неделю, по субботам являлись для осмотра в Советскую больницу. А Орловский губернский исполком 12 декабря 1918 года решил ввести регистрационные карточки для осмотра проституток, поручив Губернскому управлению милиции следить за их явкой и задерживать не исполняющих это распоряжение 66.
В некоторых городах проституток приравнивали к преступникам и дезертирам трудового фронта, помещали в концентрационные лагеря. Подобная ситуация сложилась в Москве, Пензе, Петрограде. Облавы и высылка проституток в первые годы советской власти были распространенным явлением 67. Таким образом, налицо были и признаки прогибиционизма.
Аболиционисты осуждали регистрации, облавы, высылки по этапу и концентрационные лагеря. В 1918 году известные петроградские врачи-венерологи профессора С. Я. Кульнев и Ф. А. Вали-тер создали «Совещание по борьбе с проституцией», которое разработало целый комплекс мер социальной помощи проституткам. На аболиционистских позициях стояло и большинство членов Межведомственной комиссии по борьбе с проституцией, возникшей в 1919 году при НКСО68.
Однако не следует думать, что сторонники репрессивных мер борьбы с проституцией прекратили свои действия. Летом 1922 года НКВД, сильно встревоженный тем, что поток голодающих беженок в больших городах придал дополнительную остроту проблеме, разработал и опубликовал проект организации особой «милиции нравов». Проект спровоцировал волну возмущения, с обличительной статьей в «Московских известиях» выступила Клара Цеткин. Как отмечали специалисты, «угроза нравственного одичания, неимоверный рост проституции и венерических болезней, которые вызвали к жизни
проект “милиции нравов”, не могли все же преодолеть ужаса и отвращения к той системе кажущейся борьбы, какой была регламентация. Но идея этой меры имеет немало тайных приверженцев в нашем обществе»69. В итоге проект не был осуществлен.
Работу по контролю за проституцией, начатую Межведомственной комиссией, продолжила Венерологическая секция Народного комиссариата здравоохранения. Она выработала положение «О мерах борьбы с проституцией», которое было циркулярно направлено во все отделы Губернских исполнительных комитетов (ГИКов) и Губернским профессиональным советам. Вслед за циркуляром, в 1922 году, появился Центральный Совет по борьбе с проституцией. Его возглавил народный комиссар здравоохранения Н. А. Семашко, заместителем стал уже упоминавшийся профессор В. М. Броннер, секретариат Совета входил в аппарат НКЗ. Первой задачей Центрального Совета мыслилось создание периферийных органов по борьбе с проституцией. В условиях, когда перестали функционировать общественные организации, до революции осуществлявшие «призрение» падших женщин, именно Центральный Совет и его местные органы, в составе которых преобладали сторонники гуманных методов, стали проводниками «призрения по-советски».
К 1924 году по всей России были учреждены губернские, краевые и областные Советы по борьбе с проституцией. В их состав входили представители Губернского отдела здравоохранения (ГЗО), Губернского совета профессиональных союзов, Женотдела, ГИКа, председателем чаще всего становился председатель ГЗО. В 21 губернии появились и уездные Советы. Цель своей деятельности они видели в консолидации усилий заинтересованных учреждений по борьбе с проституцией. Однако ни центральная, ни местная власти не желали финансировать программы, предлагаемые Советами, так что все они без исключения испытывали острую нехватку денежных средств. Единственным источником финансирования для них становились гонорары за лекции и сборы, получавшиеся в ходе проведения двухнедельников помощи безработным женщинам. В результате деятельность Советов в значительной мере свелась к попыткам ресоциализации занимавшихся проституцией женщин. Организовывались мастерские, артели, общежития и столовые для безработных и беспризорных женщин, предпринимались попытки защитить работающих от сокращения. Например, Вятский совет в 1924 году открыл в городе и уездах швейные и пошивочные мастерские,
организовал артель кружевниц, школу кройки и шитья, питание в столовой для зарегистрированных на бирже труда женщин; Куба-но-Черноморский совет основал специальный «Дом помощи трудящимся женщинам», при котором предполагалось завести производственные мастерские; Смоленский — смог получить несколько комнат для одиночек, порвавших с проституцией, открыл ясли для детей беспризорных женщин и ряд мастерских и артелей, финансировал столовую на 50 человек70. Советы занимались и не требовавшей больших затрат просветительской деятельностью. Большую популярность в это время приобрели вечера коллективного чтения литературных произведений о судьбах проституток в царской России, прежде всего «Ямы» А. Куприна и «Тьмы» Л. Андреева.
В середине 1920-х годов помощь проституткам стали оказывать и венерические диспансеры (ВД)71, сотрудники которых обычно стояли на аболиционистских позициях. Именно эти учреждения стали для многих местных советов организационными центрами по борьбе с венерическими заболеваниями и проституцией. Тут явно сказалось влияние выработанного Показательным Венерологическим Диспансером НКЗ положения о задачах ВД; оно подчеркивало ведущую роль ВД в деле борьбы с проституцией и было разослано периферийным ВД и Советам в качестве руководства к действию.
«1. ВД, являясь органом активной борьбы с венерическими болезнями, уделяет особое внимание борьбе с проституцией, как первостепенным фактором в распространении венерических болезней. 2. .Диспансер проводит исследовательскую, просветительную и санитарную работу по борьбе с проституцией. 3. ВД устанавливает тесный контакт с органами милиции, инструктирует ее в деле борьбе с проституцией, знакомя милиционеров посредством бесед, лекций и инструкций о методах борьбы с проституцией,
72
которые должна проводить милиция.» .
Середина 20-х годов оказалась рубежной не только потому, что в это время происходила реорганизация работы Советов разных уровней. Тогда же начали меняться подходы к проституции административных органов. По мере улучшения социально-экономического положения в стране острота проблемы, казалось бы, должна была спадать, но этого не происходило. В то же время принятый принцип борьбы с проституцией, а не с проституткой ограничивал возможности силового воздействия административных органов на «жриц любви». Как следствие, распространяется представление о профессиональных проститутках как о социально-паразитическом
элементе. По мнению советского начальства, проститутки по самой своей социальной природе не были способны к исправлению, поэтому к ним следовало применять нетрадиционные методы воздействия.
Первой ласточкой здесь стал проект, разработанный НКВД в 1926 году. Суть его заключалась в вовлечении профессиональных проституток в трудовую среду посредством принудительной изоляции без решения суда. Для этого в Сибири и юго-восточных районах страны следовало сформировать колонии неквалифицированного принудительного труда; располагаться они должны были вдали от населенных пунктов — дабы не развращать местное население, функционировать — по принципу самоокупаемости. Планировалось создать 80 таких учреждений с ориентировочной пропускной способностью в 5 тыс. человек в год73. И хотя проект не был реализован, он позволил выяснить реакцию органов высшей власти на радикально-насильственное решение проблемы проституции.
Местные административные органы не отставали от центральных, а иногда, почуяв веяния времени, даже их опережали. Так, в декабре 1925 года начальник административного отдела пензенского ГИКа Горгаев обнародовал план мероприятий, которые, по его мнению, должны были активизировать борьбу с проституцией. Он содержал следующие положения.
«1. Проституток, связанных с преступным миром, выслать административно, как социально-опасный элемент; 2. Обязать всех домоуполномоченных и домовладельцев доносить о лицах, занимающихся проституцией; 3. Притоносодержателей и сводников привлекать по ст. 170 и 171 УК, но желательно применять к ним административную высылку; 4. Отдельные кабинеты в ресторанах и пивных уничтожить; 5. Обязать всех владельцев гостиниц, номеров и постоялых дворов не сдавать под ночлег отдельные помещения гражданам, проживающим в этом городе, и в случае невыполнения ими настоящего распоряжения, привлекать их по ст. 171 УК».
Президиум и юристы пензенского ГИКа не поддержали большинство предложений Горгаева, но приветствовали пункт об административной высылке проституток, благо законодательство это по-зволяло74. Наверное не случайно, отвечая на вопрос анкеты о лучшем методе борьбы с проституцией, начальник второго отделения милиции Пензы написал: «Отправка в Архангельскую губернию»75.
Наиболее убедительно об изменении позиции административных органов свидетельствуют два факта: тайная регистрация проституток
и заведение на некоторых из них специальных досье, составленных из агентурных сведений. Они вполне корреспондируют с вышеописанными попытками НКВД утвердить новые формы и методы борьбы с проституцией. Еще в 1924 году НКВД рекомендовал местным административным органам начать регистрацию профессиональных проституток. И 1 декабря 1924 года отзывчивый Горгаев издал приказ, по которому во всех отделениях милиции следовало завести специальные книги для регистрации профессиональных проституток по следующей форме: ФИО; место рождения; социально-бывшее происхождение; адрес; семейное положение; возраст; профессия; место работы и занимаемая должность. А 23 сентября 1925 года Центральное административное управление НКВД разослало секретный циркуляр, содержавший следующие положения.
«На сегодняшний день в городах сосредоточился социально-паразитический элемент, упорно не желающий заниматься общественно-полезным трудом и подчиняться установленному правопорядку. К нему относятся профессиональные проститутки, проститутки, связанные с преступным миром, содержатели притонов. Предпринимаемые до сих пор меры судебного и административного характера не достигли реальных результатов. необходим поиск новых, эффективных методов воздействия.»76.
Обязательным условием такого поиска должно было стать создание учетной карточки на каждую профессиональную проститутку. Необходимые сведения предполагалось собирать негласно. И снова административное рвение в провинции превысило планку, установленную столичным начальством. В циркуляре речь шла только о профессиональных проститутках — на местах диапазон надзора расширяли по своему усмотрению. Например, в уездном Городище до того увлеклись, что в 1926 году взяли на всякий случай под тайное наблюдение милиции всех вообще вдов и девиц легкого поведения77.
Вторая половина 1920-х годов ознаменована болезненными сбоями в системе «призрения по-советски». Во-первых, с началом сталинской ускоренной модернизации страны нехватка финансовых средств на «гуманитарные» проекты стала еще более ощутимой.
Во-вторых, ослабла связь между органами НКВД и Советами по борьбе с проституцией. Это хорошо иллюстрирует ситуация в Пензенской губернии. С 1925, но особенно заметно с 1927 года, органы, подведомственные административному отделу ГИКа, начинают игнорировать заседания Совета, дают неполную информацию, не допускают привлекаемых Советом сестер социальной помощи к работе
в притонах и с малолетними проститутками. Свое поведение «силовики» оправдывали ссылками на задачи оперативной работы78.
В-третьих, идеализированное понимание проституции как исключительно такого антиобщественного поведения, которое навязано индивиду внешней средой (без всякого учета сексуально-психологических факторов), неизбежно оборачивалось завышенными ожиданиями, предъявлявшимися к гуманным методам социального контроля, и, как следствие, — разочарованием в них при неудачах. В первую очередь это относится к усилиям по трудоустройству продажных женщин. Как констатировала секретарь пензенского Совета по борьбе с венеризмом и проституцией Тарашкевич, «трудно проститутку перевоспитать, а на работу их устраивать вообще невозможно». Дело в том, что часть направленных на работу проституток очень быстро ее оставляла. Например, в конце декабря 1927 года Тарашкевич устроила на работу пять женщин, а уже к 13 января 1928 года одна из них сбежала79. Занятие проституцией в течение длительного времени деформировало морально-психологические установки женщины. Как писал известный в 1920-е годы специалист по проблеме проституции Л. М. Василевский, «торгуя в течение нескольких лет своим телом, женщина превращается в паразита, то есть в существо, живущее за счет других, за счет чужого труда»80. Две проститутки, с трудом устроенные на производство членом пензенского Губотде-ла работниц и крестьянок Народецкой, ушли с работы, заявив, что «им неинтересно, и они мало получают, а проституцией получали значительно больше»81. Да и безработные выказывали недовольство по поводу устройства проституток на работу, часто вне очереди. Трудно проходил и процесс адаптации проституток в трудовых коллективах. В сознании рабочих сохранялся стереотип отношения к ним как к людям второго сорта. В циркуляре Центрального совета от 9 августа 1928 года отмечалось, что порой приходящие на производство по направлению вендиспансеров попадают в «атмосферу недоверия, травли, издевки, приставания охотников до женского пола». Иногда они сами давали повод к недовольству — часть проституток, устроенная на работу через Советы, так и не бросила свое занятие. Острая ситуация с безработицей, сохранявшаяся в конце 1920-х годов, лишь осложняла положение. В феврале 1928 года в пакетной мастерской, организованной для безработных, сократили нескольких женщин, присланных пензенским Советом. Мнение трудового коллектива выразил мастер Уланов: «Нам нужно сократить в первую очередь проституток, так как они и без нас проживут!»82.
В-четвертых, не все активные члены Советов были профессионально и психологически готовы к трудностям работы с проститутками. На этой почве тоже возникали сомнения в правильности выбранной линии. Они отразились в выступлениях на пленуме Секции здравоохранения Пензенского горсовета, посвященных борьбе с проституцией. Так, д-р Беликов прямо заявил, что «борьба с проституцией совсем не ведется, нет даже точного определения, что такое проституция, а значит, с чем боремся?» А доктор Архипов, подводя итог одной из дискуссий, сказал: «Несколько лет назад мы говорили о том же. Но экономический базис не дает возможность победить такое зло, как проституция...»83. Усталость и разочарование распространились среди «борцов» с проституцией. Часть из них покинула занимаемые посты. В 1928 году, не выдержав трудностей и неудач, сдала дела Тарашкевич84, деятельность на этом поприще жены С. М. Кирова М. Л. Маркус кончилась для нее нервным срывом85.
В-пятых, к концу 1920-х годов была реализована абсурдная по своей сути идея, витавшая в воздухе еще с начала десятилетия: многие компоненты социального контроля за проституцией были переданы в ведение общественности. В некоторых фабрично-заводских комсомольских организациях крупных городов начали работу комиссии содействия борьбе с проституцией. Фабрика «Дукат» взяла шефство над одним из московских профилакториев для проституток. На промышленных предприятиях создавались общественные ячейки по борьбе с проституцией, куда записывали на основе коллективного членства, что способствовало попаданию в систему учреждений, осуществлявших воздействие на падших женщин, случайных людей, без знаний, опыта и желания работать, а иногда — и явно криминальных личностей. Именно на этой волне в профилакторий, руководимый М. Л. Маркус, пришли некие Грушевский и Васильев. Впоследствии их уволили за взятки, укрывательство дорогих проституток и устройство в ресторане «Бар», после его официального закрытия на ночь, «афинских оргий»86.
Все вышеперечисленное привело к тому, что в конце изучаемого периода в области борьбы с проституцией ярко проявились две тенденции. Первая выразилась в попытках жестко воздействать на потребителей продажной любви. Власть нередко пыталась переложить на них ответственность за вовлечение «невинных» жертв в сексуальный бизнес. В начале 1925 года «Рабочая газета» открыла целую дискуссию на эту тему. Редакция предложила применять к клиентам,
в зависимости от частоты их обращения к проституткам, следующие меры: товарищеское порицание или выговор, предание огласке, общественный открытый суд. А члены Центрального совета по борьбе с проституцией требовали даже лишать мужчин, обращавшихся к проституткам, избирательных прав 87. Деятельность Пензенского Совета повернула в то же русло. Так, в 1928 году на одном из заседаний обсуждался вопрос о проведении судебных процессов с целью наказания потребителей продажного секса. По мнению члена женотдела пензенского ГИКа Фалькуновой, нужно было прежде всего думать о наказании мужчин, так как «не будет предложено, если не будет спроса». Правда, от судов пришлось отказаться, но, в соответствии с рекомендацией НКВД, приняли решение публиковать в газете имена и фамилии мужчин, уличенных в связях с проститутками 88. Делались даже попытки уравнять в общественном сознании половой акт с проституткой с контрреволюционным поступком. К примеру, вот что писал в 1931 году известный социолог Д. И. Ласс: «Надо вскрывать лицемеров, которые под прикрытием громких революционных фраз совершают контрреволюционные поступки, прибегая к услугам проституции»89.
Вторая тенденция заявила о себе стремлением к радикальной смене акцентов: от борьбы с проституцией — к борьбе с проституткой. 29 июня 1929 года ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление «О мерах по борьбе с проституцией». Оно констатировало недоработки в этой области и нацеливало на организацию в 1929—
1930 годах учреждений трудового перевоспитания (профилакториев, трудовых колоний и т. д.). Что же должно было произойти с теми, кто не перевоспитался? Вот какой ответ предлагался В. М. Броннером, ранее зарекомендовавшим себя сторонником гуманного отношения к падшим женщинам 90 .
«В случае ухода с производства или из профилактория в проституцию. сохранения связи с преступным миром, неподчинения трудовому режиму профилактория, проститутка должна быть помещена уже в воспитательную колонию закрытого типа (предпочтительно загородную), после которой производится вторичное направление на производство. Если происходит новый уход на путь проституции, то ее следует рассматривать как социально вредный элемент с применением в отношении ее существующих мер воздействия».
Основной мерой в конце стала административная высылка. Еще осенью 1927 года по предложению Наркома юстиции РСФСР
Белобородова была осуществлена «очистка» Москвы: 400 проституток в принудительном порядке были отправлены на Соловки. Туда же в конце десятилетия были высланы 80 проституток из Ленинграда91. Изменение по отношению к себе заметили и сами представительницы древней профессии. Специально занимавшийся проблемой проституции А. Учеватов описал в 1928 году такую сцену. Одна проститутка, высланная из Москвы в Тулу, появилась в столице вновь. Ее задержали, и на вопрос, знает ли она, чем это ей грозит, она ответила: «Знаю. Соловками, должно быть...»92. Так закончилась эра советского милосердия и наступила эра советского террора.
* *
*
На протяжении 1920-х годов проституция оставалась в советской России актуальной и трудноразрешимой проблемой. С момента возращения к мирной жизни масштабы продажного секса сначала сравнялись с довоенными, затем превысили их. Проституция была неотъемлемым элементом повседневного быта горожан, в первую очередь рабочих, во многом определяла их сексуальную жизнь, нашла отражение в городском фольклоре периода НЭПа.
Специфика изучаемого периода наложила свой отпечаток на социокультурные характеристики самих проституирующих женщин. В особенности это проявилось в начале первого советского десятилетия. Впрочем, в жизнедеятельности проституток было немало такого, что присуще ей во все времена: тесная связь проституции с другими формами девиантного поведения (пьянством, наркоманией, преступностью, самоубийствами) и определенными фоновыми явлениями (венерическими болезнями). Падшие женщины не вели бизнес в одиночку, а работали, добровольно или насильственно, с массой людей, получавших от них основной или дополнительный доход: с сутенерами, содержателями притонов, извозчиками, метрдотелями, официантами, банщиками и т. д. Позиция новой власти по отношению к «продажной любви» была неопределенной, во многом проистекала из иллюзорных взглядов большевиков на эту проблему. Именно в этот период в России складывается особый тип социального контроля за проституцией, условно его можно назвать советским. Провозглашенный властью лозунг «Борьба с проституцией, а не с проституткой» не выдержал испытания реалиями жизни. Изменение общей ситуации в стране, переход от «нэповской
демократии» к «сталинской диктатуре» сказались и на борьбе с проституцией: она свелась к репрессиям, к отрицанию самого факта наличия проституции «в стране победившего социализма».
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Подробнее о возрождении интереса отечественных историков к проституции в России см.: Панин С. Е. Проблемы девиантного поведения в советском городе в 1920-е годы в отечественной историографии конца 1980—1990-х годов // Исторические записки. Пенза, ПГПУ, 2000. Вып. 4.
2 Петроград на переломе эпох: город и его жители в годы революции и гражданской войны. СПб., Дмитрий Буланин, 2000. С. 61.
3 Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 50. С. 142.
4 Люблинский П. И. Преступления в области сексуальных отношений. М.—Л., Изд. Л. Д. Френкеля, 1925. С. 175.
5 Гельман И. Половая жизнь современной молодежи. Опыт социально-биологического обследования. М.—Пг., ГИЗ, 1923. С. 28, 125.
6 См. подробнее: Панин С. Е. Жизнь городов в первой половине 1920-х годов: проституция и борьба с ней (на примере Пензенской губернии) // Исторические записки. Пенза, ПГПУ, 2001. Вып. 5.
7 Государственный архив Пензенской области (ГАПО). Ф. Р 2. Оп. 1. Д. 3058. Л. 1-2.
8 Там же. Ф. Р 85. Оп. 1. Д. 131. Л. 2.
9 Равич С. Н. Борьба с проституцией в Петрограде // Коммунистка, 1920. № 1-2. С. 23.
10 Цит. по: Мусаев В. И. Преступность в Петрограде в 1917-1921 гг. и борьба с ней. СПб., Дмитрий Буланин, 2001. С. 184.
11 Цит. по: Лебина Н. Б., Шкаровский М. В. Деталь ночного пейзажа. Кое-что из мира проституток Санкт-Петербурга и Ленинграда // Родина, 1994. №1. С. 62.
12 Петроград на переломе эпох. С. 94.
13 Цит. по: Голосенко И. А. Социология проституции в советской России 20-х — начала 30-х годов // Социология и социальная антропология. СПб., Алетейя, 1997. С. 223.
14 Броннер В. М., Елистратов А. И. Проституция в России. М., НКЗ РСФСР, 1927. С. 65.
15 Голос народа. Письма и отклики советских граждан о событиях 1918— 1932 гг. М., РОССПЭН, 1998. С. 178.
16 Ирвинг А. Возрастной и национальный состав проституток // Рабочий суд, 1925. № 5-6. С. 209-210.
17 Лебина Н. Б. Теневые стороны жизни советского города 20-30-х годов // Вопросы истории, 1994. № 2. С. 38.
18 Нарский И. В. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917—1922 гг. М., РОССПЭН, 2001. С. 489.
19 ГАПО. Ф. Р 85. Оп. 1. Д. 748. Л. 59; Проституция по обследованию 1 августа 1889 года. СПб., ЦСК МВД, 1890. Табл 1.
20 Итоги Всероссийской городской переписи населения 1923 г. М., ЦСУ РСФСР, 1926. Ч. III. Вып. 1. С. 67.
21 Гернет М. Н. К статистике проституции // Статистическое обозрение, 1927. № 7. С. 88.
22 Танков В. Е. Социальные болезни во Владимирской губернии и борьба с ними. Владимир, КИПС, 1926. С. 7.
23 ГАПО. Ф. Р 2. Оп. 1. Д. 2081. Л. 107.
24 Громов Н. Перед рассветом. Путевые очерки современной Советской России. Берлин, Медный всадник, 1927. С. 25—26.
25 Цит. по: Кочепасова Т. Ю. Экономическое поведение советской женщины в период нэпа // Рыночная психология в контексте русской ментальности. Ульяновск, УлГУ, 2000. С. 147.
26 Андреевский Г. В. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1920—1930-е годы. М., Молодая гвардия, 2003. С. 135.
27 Цит. по: Кочепасова Т. Ю. «Песни улицы»: образы нэпа в городской эстраде Симбирска (1921-1925). Ульяновск, УлГУ, 2001. С. 23, 40.
28 Меликсетян А. С. Проституция в 20-е годы // Социологические исследования, 1989. № 3. С. 72.
29 Цит. по: Лебина Н. Б., Шкаровский М. В. Проституция в Петербурге. 40-е гг. XIX — 40-е гг. XX вв. М., Прогресс-Академия, 1994. С. 91-92.
30 Ольгинский О. Проституция и жилищный вопрос // Рабочий суд, 1925. № 5-6. С. 205-206.
31 Броннер В. М., Елистратов А. И. Проституция в России. С. 64.
32 Дубошинский Н. Социальный состав проституции // Рабочий суд, 1925. №3-4. С. 128.
33 Цит. по: Кочепасова Т. Ю. Экономическое поведение. С. 148.
34 Дубошинский Н. Указ. соч. С. 128.
35 Василевский Л. М., Василевская Л. А. Проституция и новая Россия. Тверь, Октябрь, 1923. С. 41.
36 Ольгинский О. Указ. соч. С. 206.
37 Кетлинская В., Слепков В. Жизнь без контроля (половая жизнь и семья рабочей молодежи). М. — Л., Молодая гвардия, 1929. С. 52.
38 Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. А 353. Оп. 16. Д. 5. Л. 35; Словарь жаргона преступников: Блатная музыка. Сост. С. М. Потапов. Для внутреннего пользования. М., НКВД, 1927. Репр. изд. М., ТХО МАЛМ, 1990.
39 ГАПО. Ф. Р 342. Оп. 1. Д. 229. Л. 112.
40 Хипес — вид воровства с участием проститутки. С помощью алкоголя или наркотиков она доводила до бессознательного состояния клиента, которого потом обирал ее сообщник.
41 Вислоух С. Проституция и наркомания // Рабочий суд, 1925. № 7-8. С. 317-322; Он же. Проституция и алкоголизм // Там же. С. 323-324.
42 Там же. С. 322.
43 ГАРФ. Ф. А 482. Оп. 19. Д. 4. Л. 61.
44 Учеватов А. Из быта проституции наших дней // Право и жизнь, 1928. Кн. 1. С. 55.
45 ГАПО. Ф. Р 85. Оп. 1. Д. 748. Л. 59.
46 Василевский Л. М. Проституция и рабочая молодежь. М., Новая Москва, 1924. С. 41.
47 Голосовкер С. Я. Итоги половой анкеты // Молодая гвардия, 1923. № 4-5. С. 153; Броннер В. М., Елистратов А. И. Проституция в России. С. 106.
48 Коган Б. Б., Лебединский М. С. Быт рабочей молодежи. М., Мосздравот-дел, 1929. С. 101.
49 Голосенко И. А. Социология проституции. С. 225.
50 Андреевский Г. В. Повседневная жизнь Москвы. С. 510.
51 Учеватов А. Указ. соч. С. 54, 56.
52 Материалы межведомственной комиссии по борьбе с проституцией. М., ГИЗ, 1921. Вып. 1. С. 7.
53 Рабочая газета, 1924, 9 января.
54 См: Уголовный кодекс РСФСР. М., НКЮ, 1922; Уголовный кодекс РСФСР. М., НКЮ, 1927.
55 ГАРФ. Ф. 393. Оп. 44. Д. 27. Л. 10-11.
56 Барышев. Такой подход уголовного розыска в борьбе с преступностью недопустим II Административный вестник, 1929. № 2. С. 28.
57 Андреевский Г. В. Указ. соч. С. 139.
58 Раскрытие этого притона имело столь большой резонанс в губернии, что было передано для рассмотрения в Пензенский губернский суд. См. подробнее: ГАПО. Ф. Р 402. Оп. 1. Д. 1674-1675.
59 ГАПО. Ф. П 36. Оп. 1. Д. 1025. Л. 272.
60 Андреевский Г. В. Указ. соч. С. 138-139.
61 Там же.
62 Гедеонов Н. Содержатели притонов разврата II Проблемы преступности. М., ГИЗ, 1926. Вып. 1. С. 149.
63 Меньшагин В. Д. Притоносодержательство II Правонарушения в области сексуальных отношений. М., Мосздравотдел, 1927. С. 163, 165, 168, 172.
64 Лебина Н. Б., Шкаровский М. В. Проституция. С. 65.
65 Гернет М. Н. К статистике проституции II Статистическое обозрение, 1927. № 7. С. 86-87; Девиантность и социальный контроль в России (XIX-XX вв.): тенденции и социологическое осмысление. СПб., Алетейя, 2000. С. 343; Утевский Б. Рецидив и профессиональная преступность II Проблемы преступности. М., НКВД РСФСР, 1928. Вып. 3. С. 97.
66 Лебина Н. Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920-1930 годы. СПб., Летний сад, 1999. С. 83; ГАРФ. Ф. А 482. Оп. 19. Д. 24. Л. 8; Д. 28. Л. 42.
67 Андреевский Г. В. Указ. соч. С. 133-134; Мусаев В. И. Преступность в Петрограде. С. 184-187; ГАПО. Ф. Р 2. Оп. 1. Д. 847. Л. 6-8.
68 Лебина Н. Б. Повседневная жизнь советского города. С. 83.
69 Цит. по: Василевский Л. М.; Василевская Л. А. Проституция и новая Россия. С. 96.
70 ГАРФ. Ф. 393. Оп. 44. Д. 27. Л. 4-9.
71 Венерические диспансеры возникли в советской России значительно раньше. Например, в Пензе такой диспансер появился в 1922 году. См.: ГАПО. Ф. Р 2. Оп. 1. Д. 1586. Л. 5; Ф. Р 85. Оп. 1. Д. 844. Л. 2.
72 Броннер В. М., Елистратов А. И. Указ. соч. С. 50-51.
73 ГАРФ. Ф. 393. Оп. 65. Д. 32. Л. 2-3.
74 ГАПО. Ф. Р 2. Оп. 4. Д. 223. Л. 82.
75 ГАПО. Ф. Р 342. Оп. 1. Д. 93. Л. 6.
76 Бюллетень Центрального Административного Управления НКВД, 1926. № 5. С. 30; ГАПО. Ф. Р 342. Оп. 4. Д. 27. Л. 176; Ф. Р 503. Оп. 2. Д. 4. Л. 13; Ф. Р2108. Оп. Д. 1. Л. 9-10.
77 ГАПО. Ф. Р 342. Оп. 4. Д. 42. Л. 92.
78 ГАПО. Ф. Р 85. Оп. 1. Д. 873. Л. 55, 67; Оп. 1а. Д. 96. Л. 28; Ф. Р 453.
Оп. 1. Д. 232. Л. 27.; Д. 236. Л. 33.
79 ГАПО. Ф. П 36. Оп. 1. Д. 577. Л. 55-56; Д. 1170. Л. 109.
80 Василевский Л. М. Проституция и молодежь: Социально-гигиенический
очерк. 2-е изд. М., Новая Москва, 1926. С. 56.
81 ГАПО. Ф. П 36. Оп. 1. Д. 1170. Л. 104.
82 Там же.
83 ГАПО. Ф. Р 453. Оп. 1. Д. 234. Л. 27-28, 38, 45, 88; Д. 236. Л. 32-35.
84 ГАПО. Ф. П 36. Оп. 1. Д. 577. Л. 55.
85 См. подробнее: Лебина Н. Б. Повседневность 1920— 1930-х годов: «борьба с пережитками прошлого» II Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал. М., РГГУ, 1997. Т. 1. С. 264-265.
86 Лебина Н. Б., Шкаровский М. В. Проституция в Петербурге. С. 150-151.
87 Там же. С. 139.
88 ГАПО. Ф. П 36. Оп. 1. Д. 577. Л. 56.
89 Ласс Д. И. По пути к ликвидации проституции. М., НКСО, 1931. С. 31.
90 Броннер В. М. Проституция и пути ее ликвидации. Л., ГМИ, 1931. С. 42-43.
91 Царевская Т. В. Преступление и наказание: парадоксы 20-х годов II Революция и человек: быт, нравы, поведение, мораль. М., ИРИ РАН, 1997. С. 220; Шка-ровский М. В. Ленинградская проституция и борьба с ней в 1920-е годы II Невский архив, 1997. Вып. 1. С. 407.
92 Учеватов А. Из быта проституции. С. 60.
