Научная статья на тему 'Проблемы современной житийной литературы: агиографический кич, визионерство, мифологизация'

Проблемы современной житийной литературы: агиографический кич, визионерство, мифологизация Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
278
65
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Лоевская М. М.

The research deals with the distortions of Christian hagiography in some modern Russian "lives of saints" which are identified as kitschy, visionary, and mythical. The typological analysis of the material is done in its reference to the theological and literary traditions in the field as well as to religious popular culture.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Проблемы современной житийной литературы: агиографический кич, визионерство, мифологизация»

38 Буланова O.K. Роман декабриста. M., 1933. С. 113.

39 Там же. С. 118.

40 Там же. С. 119-120.

41 Там же. С. 134.

42 Там же. С. 144.

43 Там же. С. 205.

44 Там же. С. 360.

45 Ф. 112. Кн. 5779. Ед. 4а. Л. 15. 29 августа 1840.

46 Буланова-Трубникова O.K. Три поколения. С. 16.

47 Там же. С. 55-56.

48 Там же. С. 26-27.

49 Ф. 112. Кн. 5779. Ед. 4а. Л. 15. 24 марта 1839.

50 Там же. Л. 36. 1 августа 1839.

51 Там же. Л. 31. 5 июня 1839.

52 Там же. Л. 36. 1 августа 1839.

53 Там же. Ед. 46. Л. 11. 4 июля 1840.

54 Там же. Л. 17. 6 апреля 1839.

55 Там же. Л. 31. 5 июня 1839.

56 Там же. Л. 32. 5 июня 1839.

57 Там же. Л. 32. 5 июня 1839.

58 См.: Пилявская С.С. Грустная книга. М., 2001. С. 281.

59 Ф. 112. Кн. 5779. Ед. 4а. Л. 9. 26 января 1839.

60 Там же. Л. 59. 24 ноября 1839.

61 Там же. Л. 32. 5 июня 1839.

62 Там же. Л. 36. 1 августа 1839.

63 Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 20.

64 Ф. 112. Кн. 5779. Ед. 46. Л. 20. 1 ноября 1840.

Résumé

The article is devoted to Vasily Ivashev and Camille Le-Dantu love drama. Love story is considered from the point of view of the personages psychology. The main idea of the article is the Ivashev's noble family private life, intensive development of a personality formed a new mentality and Russian stratum later termed "intelligentsia".

Вестник МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2005. № 1

М.М. Лоевская

ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОЙ ЖИТИЙНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ: АГИОГРАФИЧЕСКИЙ КИЧ, ВИЗИОНЕРСТВО, МИФОЛОГИЗАЦИЯ

В свое время еп. Игнатий Брянчанинов предупреждал, что "нужна осторожность для читателей повести, которая предположена к духовному созерцанию и назиданию", что жития святых надо читать с разумением, в противном случае это может привести "к повреждению себя"1. Что под этим подразумевал святитель?

Начиная с XVI в. на Руси стали появляться так называемые "неполезные повести", т.е. те, которые содействовали "смехо-творству", имели определенную идеологическую направленность или являлись апокрифическими. К последним можно отнести житие Панкратия, занесенное в ряд апокрифических произведений и запрещенное для внесения в Минеи2. "Неполезные" произведения вызывали резкую критику и осуждение церковных властей. По поводу житий XVI в. еп. Макарий писал: "...не мало искажены многословием, преувеличениями, даже несообразностями историческими и противоречиями"3.

В дореволюционной России книжные лавки изобиловали дешевенькими брошюрками с плохим переложением житий того или иного святого. Крестьяне охотно покупали "лубочные" жития у коробейников по очень низким ценам (поэтому они назывались "народными"). Образованные люди литературу подобного рода, естественно, не читали, а по поводу популярности этих изданий лишь недоуменно разводили руками. Действительно, поздние (XIX в.) жития святых часто были неудачными. А. Яхонтов объясняет это тем, что «в самом изложении их нет того именно, что так характерно отличает старинные жития святых, — не видно в их авторах той глубоко-проникновенной веры в повествуемое, которой отличались старинные составители, не чувствуется той набожности и той душевной настроенности, в которой они писали их. О многочисленных мелких "народных" изданиях житий святых в новейшей литературе и тем более нечего уже и говорить»4.

Митрополит Филарет (Гумилевский), делая обзор русской духовной литературы, еще в 1865 г. обратил внимание на жития отдельных горе-агиографов, к коим он отнес, например, некоего Василия (в иночестве Варлаама), перу которого принадлежали многие жития новгородских и псковских святых (Ефросина Псковского, Саввы Крыпецкого, Арсения Коневского, Варлаама Псковитянина и многих других). Интересно то, что сам Василий не раз называл свою литературную манеру "плетением похвалы", видимо, из желания подражать "плетению словес" Епифания Премудрого. Однако его жития и стиль вызвали веские и меткие, но в некоторой степени язвительные замечания преосвященного Филарета: "Сочинения Васильевы большею частию бесполезны для истории. Смелость клирика в вымыслах, оскорбляющих историю, хронологию, здравый смысл и святую веру, изумительна. По всему видно, что Василий был охотник поговорить, но был человек ограниченный в смысле и скудный в познаниях, и притом человек, дозволявший себе говорить всякую ложь, лишь бы освятить любимую мысль"5.

Нельзя забывать, что в древних житиях святых, особенно пре-подобнических, много неточностей, хронологических несоответствий. Зачастую монастырская традиция "удревняла" историю

своей обители, порой возникало искажение в несколько лет или десятилетий. "Так, мы не знаем, даже приблизительно, с точностью до века, времени жизни и подвигов преподобных Авраамия Ростовского или Сергия и Германа, легендарных основателей Валаамской обители"6. Скудость сведений о святом часто восполнялась текстуальными "заимствованиями" из других жизнеописаний, известных агиографу, иногда использовались народные предания, что в какой-то степени искажало образ святого. Таков, например, образ княгини Ольги, яркий и запоминающийся, в позднем ее житии, но неизвестно насколько соответствующий действительности (подлинных исторических данных о происхождении и других фактов ее биографии было столь мало, что агиограф использует предания о знакомстве ее с князем Игорем, жестокой мести древлянам за убийство мужа, о сватовстве византийского императора Константина Багрянородного). Конечно, древнее житие не претендует на историческую достоверность, как не претендует на портретное сходство икона святого, однако жития XX в., претендующие на историчность и достоверность, тоже приобретают черты дурно выполненной парсуны. Разница в древних житиях между реальным и идеализированным образами бывает существенной и несомненной (например, житие св. Григория Богослова, составленное в VI в., расходится с его автобиографическими сочинениями7). "Нередко написанное житие даже противоречит той информации о жизни святого, которую мы имеем из более достоверных источников"8. Из этого не следует, что житиям не стоит доверять, верить в их истинность. Житие в первую очередь говорит о значимости святого для Церкви, рисует его духовный облик. «Что же касается исторического облика святого, то в некоторых случаях он остается как бы "за кадром"»9.

Патериковой литературе Нового времени также свойственны недостатки. Многие сборники житий святых конца XIX в. имели описательный характер; особый, возвышенный язык и стиль, столь характерный для древнего агиографического произведения, стал исчезать. Например, особая сухость и нецерковный тон повествования отличают Тверской патерик. Ничего общего не имеет с древними патериками Пермский патерик (М., 1904), содержащий стихотворения о жизни святых Пермского края10. В связи с этим в периодике появлялись резкие критические статьи, утверждавшие, что «чтение житий святых не только не воспитывает, не развивает человека, но даже совсем наоборот "одуряет" его»11. Те же проблемы характерны и для XX в.

Сегодня современная житийная литература нуждается в серьезном осмыслении. С одной стороны, не забыты богатые традиции отечественной агиографии, с другой — в ущерб житийной ясности и простоте стали преобладать дешевые художественные эффекты и визионерство. К сожалению, в наше время публикуется

множество различной псевдодуховной литературы. Недостатки, которые имеют современные издания, посвященные как подвижникам, так и "псевдоподвижникам", опасны и чреваты уже тем, что ведут к измельчанию и обесцениванию высокого жанра агиографии. Такое чтение искажает понимание эйдоса святости, не дает никакого понятия о подвиге духовном, но, напротив, предлагает сусальные картины и образы. Феномен необычайной популярности этого рода литературы побуждает обратиться к анализу отдельных произведений.

Публикация "агиографических бестселлеров" вызвала в конце XX в. безосновательную и нездоровую экзальтацию вокруг личностей, среди которых порой очень непросто определить, кто действительно является праведником, а кто — псевдосвятым (подобная проблема возникла еще в XVII в. в связи с появлением большого числа лжеюродивых). «Не дожидаясь мнения священноначалия, игнорируя порой авторитетный голос Церкви, наличие множества прославленных и великих подвижников, в великом уповании огромная народная масса спешно двинулась за помощью к... "Матренам", "Пелагеюшкам", "Макариям"...»12

Конечно, вторжение в область мистического опыта не позволяет однозначно и точно ответить на вопрос, правда или вымысел представлены в житии; определить, что является "истинной", а что — "мнимой" духовностью. Научный подход в данном случае предполагает анализ современных житийных текстов в свете духовной традиции — библейской, литургической, богословской, агиографической, церковного предания. Неким агиографическим эталоном могут служить жития, уже одобренные, принятые Церковью, канонические.

Итак, есть жития святых, написанные плохо, безграмотно, и есть жития "лжесвятых". Яркой отличительной особенностью первой категории являются "колдунофобия" и демонология, переизбыток "чудес", многочисленные "вещие" сны, встречи с сильными мира сего, что, естественно, вызывает негативную реакцию у многих читателей. «Публикуемые жизнеописания поражают обилием невероятных событий. Вместо истинного пути жизни подвижника, полного невидимых и не понимаемых миром трудов покаяния и внутренней борьбы со страстями, простосердечному читателю предлагаются "православные чудеса в XX веке", напоминающие сказки братьев Гримм и Шарля Перро. <...> Те, кто пытается в своей духовной жизни руководствоваться вышеозначенными "подвигами" и "чудесами", легко впадают в прелесть, другие же, напротив, отходят от Православия, соблазнившись примитивным и поверхностным содержанием прочитанных книг»13.

Следует отметить, что сами издатели предупреждают, что "богословская неосведомленность рассказчиц накладывает свой отпечаток на дух и стиль повествования, порой смущая совре-

менного читателя, внимательного и требовательного", и кое-что "может вызвать у него нежелательные ассоциации"14. Обращение к Богу и Церкви, желание душевного спасения себе и ближним, мир, любовь и радость духовная — все это, по признанию составителей, "недостаточно четко проводится" в жизнеописаниях и воспоминаниях о святых подвижниках. Фактические неточности, которыми изобилуют, например, "жития" блаженных калек, объясняются тем, что, "чем дальше по времени от рассказчика событие, о котором он повествует, тем больше вероятность невольной ошибки"15. Кроме того, у издателей порой нет уверенности в том, что слова и действия праведницы переданы и описаны точно. Поэтому, по их мнению, "не стоит искать в простодушных рассказах не слишком сведущих в богословии людей догматической строгости или святоотеческой глубины"16. Да, этого в житиях современных "блаженных" мы, действительно, не найдем, но также, к сожалению, не найдем там и правдивого изображения святого (или чаще святой) именно потому, что "каждый рассказчик... привносит что-то от себя"17. Из-за этого "что-то" "теряется" образ праведника; ложь и фальшь, даже ради благой цели, в таком деле неуместны и вызывают справедливое возмущение читателей. Таким образом, современные "агиографы" погрешают против завета свт. Димитрия Ростовского "не лгати на святаго". Но парадокс в том, что благодаря этим безвкусным и низкопробным произведениям неверующие порой обращаются к Богу. Таким образом, и в литературе "на потребу дня" может быть своя ценность. Пути Господни неисповедимы! И дурное может обращаться в доброе... Востребованность этой литературы свидетельствует не только об общей душевной потребности людей в вере, но и об их духовной и культурной невежественности.

Впрочем, есть и иная категория читателей (не столь значительная), которая впадает в другую крайность и в силу вышеназванных причин рассматривает житие как "условный жанр", по их мнению, "благочестивая условность" должна хоть как-то соизмеряться с реальностью18.

Следует признать, что неоднозначное отношение вызывают агиографические сочинения, посвященные некоторым, как полагают их авторы, современным подвижникам. Для того чтобы понять, в чем здесь загадка, обратимся к классикам русской литературы, таким "душеведам", как Ф.М. Достоевский и Л.Н. Толстой.

Ф.М. Достоевский, как никто другой, смог постичь тайну человеческой души и свойственное ей противоречивое сочетание двух бездн — добра и зла, любви и разврата. Писатель изображает постоянные психологические колебания от одной крайности к другой. Эта дихотомия Достоевского и "диалектика души" Толстого во многом помогают понять мотивировку и различные типы поведения людей. Но в отличие от Достоевского у Толстого дается

череда психологических состояний героя. По мнению писателя, в человеке есть все: он может быть умным, глупым, добрым, злым, сильным, слабым. Н.С. Лесков, по выражению Н.И. Либана, наиболее "русский" из всех писателей, справедливо отмечал, что положительные качества русского человека порой превращаются в полную противоположность: открытость и широта души оборачиваются жестокостью и бездушием. О крайностях русских говорил М.Е. Салтыков-Щедрин («либо в зубы, либо "позвольте ручку поцеловать"»).

Быть может, эти качества русского человека, на которые обратили внимание наши классики, в какой-то степени объясняют и противоречивое отношение к "убогим"19, "калечкам"20, "выродкам"21, с одной стороны, и их житиям — с другой. У одних они вызывали брезгливость и презрение, граничащее с отвращением (безжалостное и жестокое отношение к немощным и убогим проявляют не только их собственные родители, но даже дети22), у других — благоговейное уважение перед "угодным Богу" человеком. Столь же неоднозначное отношение всегда было к юродивым: для многих их духовный подвиг оставался сокровенным, непостижимым23. Наверное, не случайно блаженные калеки порой принимают на себя подвиг юродства: их пророческие высказывания становятся загадкой, которую нужно разгадать; они совершают нелепые с точки зрения здравого смысла поступки и пр. (однако существенным отличием здесь является то, что в житиях юродивых, как правило, тайный смысл их деяний открывается, становится понятным и очевидным), но главное — это "бескровное мученичество" (св. Иоанн Златоуст).

«По внутреннему смыслу подвига блаженных калек, переносящих болезнь как "бескровное мученичество", как страстотер-пение и страдание "Христа ради", было бы вполне допустимо обозначить их как "святые блаженные христотерпицы"», — пишет свящ. А. Шантаев24. Крайняя аскеза, пренебрежение к плоти, стойкое перенесение физических страданий — свидетельство победы духа над плотью, над силами природы. Так, например, многие калеки-блаженные спали в нетопленых избах, молитвой согревая свое тело. Блаженная Матрона Московская «"всерьез" никогда не укладывалась спать — лишь дремала, лежа на боку, "на кулачке"»25 и то не больше двух часов, еду не брала сутками. Трудно понять подвиг блаженной Евдокии Шиковой, которая тело никогда не мыла, "волосы от юности не давала никому резать и ногтей на ногах... Когда ноготь спадет, она его подберет и тоже положит себе на постель"26. Быть может, это и есть подлинное "презрение к себе ради любви к Богу до ненависти к себе"27, т.е. особая форма смирения и любви. Но этого мало, Дуня также клала на свою постель истлевшую одежду, куски хлеба, спала "на сухарях, в холоде и во вшах. Когда рубашка была худая, хлеб

впивался в тело. Потом из хлеба вырастали целые вороха на постели. Там он зеленел, завелись под конец мыши и черви, в этом во всем она и лежала"28. Одну из хожалок стало смущать, что хлеб копится и гниет, тайком она решила сбежать в Саров и там поговорить с о. Анатолием, но наутро у нее отнялись ноги. Даже близкие подвижнице люди не всегда могли понять духовную суть ее подвига. Старица же ничего не объясняла, но просила не смущаться, обещая, что за добродетели и смирение ее хожалки будут в раю. Но смущение также испытывает современный читатель, которому непонятно, почему около 300 караваев хлеба сгнили на чердаке дома в годы Гражданской войны, когда многие голодали и бедствовали. Вполне понятен испуг Даши, ухаживавшей за Дуней, полагавшей, что за это их могут расстрелять. Видимо, и автору жития — монаху — это также неведомо, и он никак этот момент не комментирует.

Священник А. Шантаев отмечает, что в жизнеописании Дуни "необычна и туманна маркированность действий, которые обязаны совершать послушницы в определенной последовательности", "сакрализация личного обихода", "табуирование и запреты"29. Здесь также следует отметить некоторое противоречие: в келью Дуня не разрешает вносить ничего "нечистого", но в то же время прячет в своей постели (!) "нечистые" деньги довольно сомнительной личности — Илюши. В результате подвижница и мученица напоминает порой Плюшкина или просто испуганного человека ("смирялась" перед пьяницей Илюшей, боясь, что он может донести на нее начальству30), а образ святой в итоге за множеством бытовых, иногда натуралистических подробностей "теряется".

В современных житиях блаженных калек зачастую вместо праведника читателю преподносится "украшенный" образ "чудотворца", "демоноборца", отнюдь не соответствующий внутреннему духовному содержанию подвижника. В этом есть нечто конъюнктурное — на потребу невзыскательной читательской аудитории. Таким образом, православный книжный рынок оказался перенасыщенным дешевой, низкопробной литературой, претендующей называться агиографической. На самом же деле наблюдается так называемый "агиографический кич". Этот термин впервые был использован свящ. А. Шантаевым31, хотя сама проблема не нова.

Выражение "агиографический кич" можно отнести к литературе и XIX и XX вв. На первый взгляд оно представляется оксюмороном: житие и кич — понятия несовместимые. Первое являет собой высокий образец духовной литературы, второе, кич32, — безвкусная массовая продукция, рассчитана на невзыскательный вкус и, как правило, "учитывает современные веяния и соответственно эволюционирует"33. Но многие современные "жития"

(позволим себе взять это слово в кавычки) вряд ли можно отнести к агиографии, и дело здесь не в святом (в этого рода литературе порой действительно описывается жизнь личностей необыкновенных, подвижников и праведников), а в самих "агиографах". Составители современных жизнеописаний святых угодников Бо-жиих часто уходят от поставленной цели — описание духовного пути и подвига святого — и не столько повествуют о святости подвижника, его возвышенной "неотмирности", сколько красочно передают семейные дрязги и склоки и, по сути, представляют "свой болезненный внутренний мир"34. "Не сдерживаемые трезвенной работой разума, благие намерения доказать (а не показать) святость одними порывами эмоций и нагромождением, без рассуждения, всяческих невероятностей — в итоге искажают и губят неповторимый образ подвижника, во имя которого и предпринимался весь труд"35.

Вред от такой литературы несомненен, так как ходульное, лишенное естественности изображение праведника лишает его образ духовной притягательности и красоты, а "страшные" рассказы о колдунах и пророчествах, о конце света лишь "способствуют возникновению суеверий, страхов, необоснованных апокалиптических предчувствий"36. Документально-исторические свидетельства подменяются сомнительными нарративными источниками, повествующими о встречах (или пророчествах), касающихся известных лиц. Примеров здесь можно привести множество. Огромной популярностью пользуются непроверенные рассказы об истинных подвижниках благочестия: блаженной Матронушке, схимонахине Рахили Бородинской, иеросхимонахе Феодосии из Минеральных Вод, старце Ионе Иоанновского Киевского монастыря, владыке Серафиме Соболеве, блаженном Феофиле. В повествование вводятся факты из жизни действительно людей святых, но они зачастую искажаются или являются недостоверными. Часто суггестивный сюжет становится выражением авторской идеи через описание событий в определенном ракурсе, их подбор и последовательность в повествовании.

Вполне понятно, что жизнь любого чем-то знаменитого человека, как правило, обрастает легендами и вымыслами; примером того может служить житие блаженной старицы Матроны, необыкновенно почитаемой москвичами. Во-первых, чрезвычайно удивляют включенные в текст "пророчества" о Гитлере37. Так, Матрона "про Гитлера много рассказывала, говорила, что Гитлер не погибнет, сбежит с Евой и сначала будет скрываться на Украине, а потом сумеет уехать за границу"38. Более чем сомнительны рассказы о встречах блаженной Матроны со Сталиным. Во время войны (1941 г.) Сталин посетил Матрону, она «его приняла и постучала по правому плечу: "Красный петух победит. Победа будет за тобой. Народ победит. Ты один из начальства не покинешь

Москву"»39. "Агиографическое визионерство" в данном случае способствует не "украшению" и возвышению образа, а, напротив, его уничижению, не столько раскрывает духовный мир святой, сколько выявляет авторскую симпатию З.В. Ждановой по отношению к этой одиозной личности и ее попытку "реабилитировать" "друга всех народов" — палача Сталина. Вся вина возводится на сионистов, которые его же и погубили. «Сталин взялся очищать Россию от сионизма, захвата ее, и если бы не это, кто знает, может быть бы его и не убрали. <...> Матушка часто нам показывала, как Сталин пред смертью будет кричать: "Что, что вы!" По одной стороне постели будет стоять Каганович, а по другой стороне сестра его. "Что хотите делать со мной?" А они наложат подушки на него. Это было сказано Матушкой в 1943 году»40.

Ярко выраженную антисемитскую окрашенность имеют некоторые "жития", составленные Данилушкиным, изобилующие такими выражениями, как "враги рода человеческого — жидо-ма-соны в мировой истории"41, "русские люди будут каяться в смертных грехах, что попустили жидовскому нечестию в России"42, "Россия разрушается теориями масонского либерального кага-лата"43, "в Польше была тайная жидовская столица" и "жиды православных теснили со всех сторон", которые вкладываются в уста маститых владык; порой в житие включаются "бытовые сценки" (например, толпа иудеев весело хлопает в ладоши и кричит: "Ура! Хорошо!" — во время похорон священника о. Михаила Новицкого44), поражающие своей наивной фальшивостью.

Следует отметить, что на ежегодном Епархиальном собрании в Москве (25 марта 2003 г.) Патриарх Алексий II прямо заявил о том, что некоторые издатели "популярной" литературы разжигают межнациональную, межконфессиональную и межрелигиозную вражду, за что следует подвергать каноническим прещениям45.

Современные агиографы для авторитетности и "весомости" святых повествуют об их встречах с сильными мира сего. Если Матронушка по-амикошонски хлопает по плечу Верховного главнокомандующего, то старица Мария (Маковкина) почитается Председателем Совета Министров СССР А.Н. Косыгиным. На торжественном обеде в гостинице "Россия" он во всеуслышание заявляет, что она очень помогает ему своими молитвами. Далее А. Ильинская комментирует это следующим образом: «Дело в том, что после блаженной кончины Патриарха Алексия I в высших эшелонах власти ставился вопрос об упразднении патриаршества, что было бы равносильно разгрому Церкви. На заседании Совета Министров все по этому поводу отмалчивались, и лишь А.Н. Косыгин твердо сказал: "Если мы такое сделаем, то сгорим"»46.

Таким образом, отношения с власть предержащими становится в современных житиях "общим местом", причем превалируют

в основном фольклорно-мифологические элементы. В связи с этим уместно обратиться к житию блаженной старицы схимонахини Макарии, в котором упор делается на чудеса. Конечно, чудеса всегда являлись очень важной частью житийного произведения, к их числу также относятся видения. Бесчисленные видения Макарией Божией Матери и святых невольно наводят на мысли о духовной прелести47, т.е. прельщении души — состоянии самообольщения, извращения духовной жизни. Апостолы и святые ощы-аскеты всегда предупреждали о пагубной опасности прелести. "Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире" (1 Ин. 4, 1). При таких, казалось бы, дарах, как прозорливость, исцеления, суровый аскетизм, и их внешнем действии на самом деле происходит глубинное поражение человеческой природы, а самое страшное — души. «Всякое прельщение ведет к внутреннему и часто неосознанному порабощению человека, приобретает "демониакальный характер"»48. Богородица постоянно является Макарии: беседует с ней ("Матерь Божия ведь русская, по-нашему и говорит"49), учит ее молитвам и Пасхальному канону, утверждает в подвиге брать на себя страдания и болезни всех людей, всю боль и скорбь России, но взять к себе отказывается по той причине, что "весь христианский народ прошла, а замены (Макарии) не нашла"50. В утешение Царица Небесная гладит страдалицу по головке и говорит ей: "Терпи"51. Однажды по просьбе схимонахини Пречистая Дева принесла Своего Младенца. Макария сообщает об этом так: "Положила мне на кроватку, а Он курчавенький, Он красивый какой! Я ручки целовала и плакала"52. Также являются ей небожители и учат освящать воду и масло. «..."Святые" идут к Макарии "косяками". "Правда ли, что святые бывают на твоем источнике?" — спрашивает автор старицу. "Они часто служат здесь, — отвечает она, — они знают, что я скорблю без службы церковной, и служат". Далее: "А был ли у тебя, Матушка, Илья Пророк?" — "Они все понемногу бывают" (!) — "А последним кто у тебя, Матушка, был?" — "А Симеон Бо-гоприимец. Говорит: "Какие у тебя ножки плохие". <...> Осмелимся думать, что в случае схимонахини Макарии мы являемся свидетелями ее личной духовной катастрофы, а книга, как верное зеркало, лишь подтверждает это»53, — заключает свящ. А. Шантаев.

Порой у нас нет уверенности в том, что слова и действия святого переданы и описаны вполне точно. Так, некоторые высказывания святого вводят в смущение, вызывают недоумение. Скорее всего это объясняется тем, что каждый рассказчик, может, того и не желая, привносит что-то от себя, стремясь "украсить", сделать образ ярче и выразительнее. Можно предположить, что то же иногда случается и с некоторыми биографиями, записанными со слов того или иного подвижника. Так, ослепший архиепископ

Симферопольский и Крымский Лука (в миру — выдающийся хирург, доктор медицины профессор В.Ф. Войно-Ясенецкий) надиктовывал свои воспоминания своему секретарю Е.П. Лейк-фельд. Несколько неуместным представляется упоминание о "патологической ревности" жены св. Луки в его бытность молодым врачом, также раздражает чрезмерное "самовосхваление" святителя (например, его речи производят "большое впечатление" на Преосвященного Иннокентия (Пустынского); принятие сана диакона "произвело огромную сенсацию в Ташкенте"; толпа народа, не желая отъезда священника из города, легла на рельсы; "приезд в Енисейск произвел очень большую сенсацию, которая достигла апогея" после проведенной операции; почет был так велик, что в "больших собраниях служащих или командиров все встают"; с архиепископа делают портреты, лепят бюсты и т.д. и т.п.54). Вместо евангельской простоты признаки хвастовства (или гордости) не столько самораскрытие, сколько самоутверждение, где не остается места смирению. Архиепископ Лука, человек большого таланта, а главное, высоких духовных качеств, вряд ли был столь нескромен и тщеславен и придавал своей популярности большое значение. Нет сомнения в том, что профессор и святитель Вой-но-Ясенецкий при жизни был окружен почетом и достойным уважением, искренней любовью со стороны как верующих, так и неверующих людей, но упоминание о "триумфах" и прижизненной славе кажутся не всегда уместными и являются преувеличенными. Внук владыки, В.А. Лисичкин, в своей книге "Крестный путь Святителя Луки" признается, что мемуары его деда содержат фактические неточности55. Известный и почитаемый в России старец Серафим (Тяпочкин) был отмечен многими наградами, принимал он их с благодарностью, но особого значения им не придавал. Однажды он сказал своему внуку: «Митенька, Господь давно дал мне священный сан. Это и есть та высшая награда, которой я удостоился до конца своей жизни у Господа. Архимандритство, митра и прочие награды меня мало интересуют. Ведь я "поп-тихо-новец", как было написано в моем уголовном деле, и это настолько для меня драгоценно, что заменяет все награды»56.

Авторы, желая подробнее и рельефнее описать то или иное событие в жизни святого, часто вносят долю субъективизма, используют многочисленные легенды. Жития современных подвижников, как правило, перенасыщены чудесами, описаниями действий колдунов и пр. Стремясь эмоционально воздействовать на читателя, современные "агиографы" и исследователи пренебрегают исторической правдой, рассчитывая на внешний эффект. Так, например, знаменитое "Зоино стояние" описано во многих сборниках с громким и многообещающим названием "Православные чудеса в XX веке"57, но также оно почти полностью вошло в жития старца Серафима (Тяпочкина)58. В них не только подтверждается

факт чуда — окаменение девушки после святотатства, — но и причастность к этому чуду о. Серафима (до его пострига в монашество): именно он взял икону из застывших рук Зои, хотя приглашенные до него священники не могли этого сделать. После молебна и освящения комнаты он предрек, что на Пасху будет знамение, что и случилось (окаменевшие мускулы девушки стали смягчаться и оживать). "На третий день Пасхи Зоя отошла ко Господу, пройдя тяжелый путь — 128 дней стояния перед лицем Господним в искупление своего прегрешения"59. Однако о. Серафим к этому событию не был причастен. Когда оно произошло (в Куйбышеве в январе 1956 г.), он служил в с. Токмак Запорожской области и в течение всего 1956 г. никуда дальше Днепропетровска не выезжал. Кроме того, сам он неоднократно отвергал свое участие в "Зоином стоянии" в присутствии игумена Серафима (Лебедева), архимандрита Зинона и др.60 Как правило, подобные легенды рождаются благодаря людям, знавшим о старце понаслышке и не являющимся его духовными детьми. От них эта версия могла перейти к людям более близким к о. Серафиму, но не знавшим хорошо его биографию61.

Можно привести еще один пример, связанный на сей раз с замечательной личностью Петроградского митрополита Вениамина (Казанского). Часто в разных изданиях мы встречаем рассказ о его аресте, который якобы происходил следующим образом: с пришедшими для обыска и ареста владыки чекистами был о. Александр Введенский. Когда он подошел к владыке под благословение, то услышал от митрополита Вениамина: "Отец Александр, мы же с вами не в Гефсиманском саду"62. Духовная сила и мужество священномученика вызывали уважение даже у судей. И тем не менее все было не совсем так. Сам митрополит рассказал наместнику, посетившему его в заключении, об обстоятельствах ареста. Введенского он видел только мельком, и тот под благословение к владыке не подходил. Вспоминая это, митрополит Вениамин грустно произнес: "Как все это похоже на Гефсиманский сад"63, — подразумевая предательство своего бывшего любимца.

Иной пример "агиографической мифологизации" встречаем в житии блаженной старицы Матроны. Автор представляет ее как преемницу святого Иоанна Кронштадтского, поэтому вводится эпизод о ее паломничестве в Кронштадт. В четырнадцатилетнем возрасте она побывала на его службе (1892), в конце которой он попросил народ расступиться и пропустить к нему слепую девочку: "Расступитесь! Дайте проход! Матренушка, иди, иди ко мне! Вот идет моя смена — восьмой столп России!"64 Поэтому не случайно именно ей будет "открыта" судьба мощей праведного. На протяжении многих лет в Ленинграде бытовали многочисленные легенды о местонахождении мощей св. Иоанна Кронштадтского65. Чтобы убедить читателей и верующих в том, что тело по-прежнему

8 ВМУ, лингвистика, № 1

покоится в крипте монастыря на Карповке, З.В. Жданова включает в житие Матроны рассказ о вскрытии мощей св. прав. Иоанна Кронштадтского: когда вскрыли плиты пола, один из солдат прыгнул на край гробницы. Тогда «Батюшка встал во весь рост в лилово-голубой ризе и полном облачении, как был похоронен, вытянул правую руку и внятно, грозно сказал: "Нечестивцы, потоплю город в крови и уморю голодом!" — и опять лег. Тот, кто прыгнул, был мертв, а двое в ужасе сказали: "Замуровывай обратно, мы скажем, что ничего не нашли"»66.

Иногда "агиографическое визионерство" приобретает явно антисемитский характер. Так, в автобиографических записках инокини Анны (Иговской) упоминается об ожидании ее семьей вызова из Польши от родственницы, без которого (в 1922 г.) невозможно бьшо уехать из Москвы. Как выяснилось, "и по первому, и по второму вызову в Польшу выехали другие люди". И далее старая монахиня со смирением продолжает: "Я не жалею: это было к лучшему, и моя молитва не бьша забыта Богом"67. Но предваряют воспоминания "пояснения" автора, А. Ильинской, в которых она делает акцент на том, что "на эти документы в Польшу выехали из РСФСР две еврейские семьи"68. Странное, на наш взгляд, и ненужное "дополнение" с антисемитским оттенком. Важным здесь является то, что саму Иговскую, по ее выражению, удручал и страшил отъезд из "Совдепии" в католическую Польшу, где "православной церкви поблизости нет". А главное, заключает она, "уехать из России, из стада Патриарха? Да это немыслимо..."69 Ася (мирское имя инокини) предалась "пламенной молитве... просила Всемогущего Бога, Отца Господа нашего Иисуса Христа, разрушить намерение родителей и не допустить... выезда из Святой Руси". И молитва ее не осталась без ответа: "...Божия Матерь нас за границу не пустила"70. Именно из таких высказываний, сомнений и откровений, имеющих подчас глубоко личный характер, складывается портрет исповедницы. К сожалению, авторские "пояснения" часто не только не раскрывают внутренний мир героини, но "отвлекают" читателя ненужными подробностями и собственными "фантазиями".

Массовая печатная продукция (якобы агиографического характера) является малоисследованной и не привлекает внимания ученых в силу того, что эти "жития", как правило, бывают ниже любого уровня критики. Именно поэтому в научной среде не принято полемизировать "с носителями идеологизированного и мифологизированного сознания"71. При всей важности и актуальности проблемы нельзя преуменьшать трудности, которые ждут исследователей на этом пути. Изучение проблем, которых мы коснулись, показывает, что необходимы не только христианское, в традициях вселенского Православия, просвещение, но

и диалог по поводу "спорных" тем, что очень сложно осуществить без воссоздания почвы христианской духовности и без сохранения верности традиции святоотеческой, и агиографической в частности.

Примечания

1 Игнатий (Брянчанинов), еп. Отечник. Т. II. СПб., 1903. С. 434.

2 См.: Веселовский А. Из истории романа и повести. СПб., 1886. С. 113.

3 Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Т. 1. СПб., 1857. С. XV.

4 Яхонтов А. Жития святых как образовательно-воспитательное средство и их значение для русской школы с древнейших времен. Симбирск, 1898. С. 127.

5 Филарет (Гумилевский), митр. Обзор русской духовной литературы. Кн. 1. Харьков, 1859. С. 209.

6 Карпов А. К читателю // Избранные жития русских святых X—XV вв. М., 1992. С. 8.

7 См.: Иларион (Алфеев), игум. Человеческий лик Бога. Проповеди. Клин, 2001. С. 131.

8 Там же.

9 Там же. С. 132.

10 См.: Марк (Лозинский), игум. Из истории Патериков // ЖМП. 1973. № 3. С. 73.

11 Русский вестник. 1891. Сент. Гл. VIII. С. 146.

12 Шантаев А., свящ. Святые блаженные-калеки в современной житийной литературе. М., 2004. С. 8.

13 См. предисловие к кн.: Лука (Войно-Ясенецкий), архиеп. Я полюбил страдание...: Автобиография. М., 1999. С. 7.

14 О жизни и чудесах блаженной Матроны / Сост. Ж.В. Жданова. М., 1998. С. 4. К этому "кое-что" относится, например, освящение воды хоть и праведницей, но мирской женщиной (по своему статусу она не имеет права освящать воду, так как это прерогатива священника), правда, тут же оговаривается (или оправдывается), что жития святых Сергия Радонежского и Серафима Саровского "содержат повествование об освященных ими колодцах и источниках" (О жизни и чудесах блаженной Матроны. С. 6). Однако здесь следует заметить, что в житиях Великих Преподобных говорится не об освящении ими воды, а лишь чудесным образом появившихся источниках.

15 О жизни и чудесах блаженной Матроны. С. 6.

16 Там же.

17 Там же.

18 См.: Алфеева В.А. Паломничество на Синай. М., 1998. С. 99.

19 Убогий — "увечный", "жалкий" (Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. 4-е изд. М., 1998).

20 Калечь (каличь) — "убогий народ" (Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Т. 2. М., 1995).

21 Выродок, по Далю, "выродившийся, уклонившийся по виду от своего отца или матери; негодный, дурной, уродливый телом, душой". В житии св. блаженной Матроны Анемнясевской упоминается о деле, заведенном летом 1935 г. в Белькове, на "попов Правдолюбовых и больного выродка Матрены Беляковой" (курсив мой. — М.Л.).

22 Матрону Анемнясевскую самым безжалостным образом избивала родная мать; над Матроной Никоновой издевались дети: стегали беспомощного ребенка крапивой, сажали в глубокую яму и с жестоким любопытством наблюдали, как она на ощупь с трудом выбиралась оттуда и брела домой.

23 См.: Лоевская М.М. Старообрядческие жития святых в духовной культуре Средневековой Руси. М., 2004. С. 51—55.

24 Шантаев А., свящ. Указ. соч. С. 14.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

25 О жизни и чудесах блаженной Матроны. С. 14, 31.

26 Житие и страдания преподобномученицы Евдокии (Шиковой) и послушниц ее Дарии (Тимолиной), Дарии (Сиушинской) и Марии // Дамаскин (Орловский), иеромон. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви XX столетия. Кн. 1. Тверь, 1992. С. 95.

27 Блаженная старица схимонахиня матушка Ольга (Ложкина Мария Ивановна). М., 1996. С. И.

28 Житие и страдания преподобномученицы Евдокии (Шиковой). С. 99.

29 Шантаев А., свящ. Указ. соч. С. 34, 35.

30 Житие и страдания преподобномученицы Евдокии (Шиковой). С. 111.

31 Шантаев А., свящ. Указ. соч. С. 64.

32 Слово "кич" (китч) появляется в середине XX в. В английском языке слово kitch означает "пренебрежительная оценка" (о литературе — сентиментальщина, дешевка, чтиво; о живописи — мазня); в немецком kitch (от kitchen — "халтурить, создавать низкопробные сочинения") — "пошлость и безвкусица"; в польском Суд — "поделка или подделка под произведение искусства в высоком смысле слова".

33 Эстетика: Словарь. М., 1989. С. 147.

34 Шантаев А., свящ. Указ. соч. С. 24.

35 Там же. С. 31.

36 Из доклада Патриарха Алексия II на ежегодном Епархиальном собрании г. Москвы, 25 марта 2003. Цит. по: Ежегодное Епархиальное собрание г. Москвы // ЖМП. 2003. № 4. С. 40.

37 Из 2-го и 3-го изданий жития редакторы их благоразумно убрали.

38 Сказание о жизни блаженной старицы Матроны / Сост. З.В. Жданова. М., 1993. С. 90-91.

39 Житие и чудеса блаженной старицы Матроны / Сост. З.В. Жданова. М., 1998. С. 60.

40 Там же. С. 59-60.

41 Жития новопрославленных святых Русской Православной Церкви. Т. 1. СПб., 2001. С. 796.

42 Там же. Т. 2. СПб., 2001. С. 617-618.

43 Там же. Т. 1. С. 588.

44 Там же. Т. 2. С. 319-320.

45 Из доклада Патриарха Алексия II на ежегодном Епархиальном собрании г. Москвы, 25 марта 2003. Цит. по: Ежегодное Епархиальное собрание г. Москвы. С. 40.

46 Ильинская А. Духовное наследие преподобного старца Серафима Вырицкого. Блаженная Любушка. Исповедница Анна. М., 2003. С. 156.

47 По В.И. Далю, прелесть — это то, что обольщает в высшей мере.

48 Василенко Л.И. Краткий религиозно-философский словарь. М., 2000. С. 161.

49 Дурасов Т.П. Богом данная. СПб., 1994. С. 99-100.

50 Там же. С. 100.

51 Там же. С. 101.

52 Там же. С. 74.

53 Шантаев А., свящ. Указ. соч. С. 29, 31.

54 Лука (Войно-Ясенецкий), архиеп. Указ. соч. С. 30, 41, 46, 154, 159, 170—171.

55 Лисичкин В.А. Крестный путь Святителя Луки. Подлинные документы из архивов КГБ. М., 2001. С. 6.

56 Жития новопрославленных святых Русской Православной Церкви. Т. 1. С. 412.

57 Православные чудеса в XX веке. Свидетельства очевцдцев. М., 1999. С. 376—381.

58 Старец Серафим (Тяпочкин) // Русь Святая. Календарь на 2001 год с житиями подвижников XX столетия. М., 20001. С. 89—91; Архимандрит Серафим, Белгородский старец // Жития новопрославленных святых Русской Православной Церкви. Т. 1. С. 409—411.

59 Православные чудеса в XX веке. С. 180.

60 Праведник наших дней. Белгородский старец архимандрит Серафим (Тяпоч-кин) / Сост. прот. Николай Германский. Ракитное, 2003. С. 35.

61 Там же.

62 Цыпин В., прот. История Русской Православной Церкви. 1917—1990. М., 1999. С. 50; Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. М., 1996. С. 82.

63 Левитин-Краснов А., Шавров В. Указ. соч. С. 191.

64 Житие и чудеса блаженной старицы Матроны. С. 12.

65 Некоторые, ссылаясь на "достоверные" источники, утверждали, что останки великого подвижника были перезахоронены на Богословском кладбище в Ленинграде, другие настаивали на том, что прах где-то в другом месте. Большинство полагало, что мощи святого по-прежнему пребывают в Иоанновском монастыре на Карповке, в нижней церкви св. Илии и Феодоры. Некоей монахине во сне было "открыто" самим Батюшкой, "который ласково ее успокоил, уверив, что тело его находится здесь, в монастыре, и никуда не переносилось. А что на разные места ходят люди, добавил он, не смущайся: я везде их вижу и слышу" (Вениамин (Федченков), митр. Божьи люди. М., 1997. С. 406).

66 Житие и чудеса блаженной старицы Матроны. С. 79.

67 Ильинская А. Указ. соч. С. 306.

68 Там же. С. 297.

69 Там же. С. 303.

70 Там же. С. 304.

71 См.: Дворкин А. Царь Иван Грозный и современное сектантство // Иван Васильевич: грозный или святой? М., 2004. С. 51.

Résumé

The research deals with the distortions of Christian hagiography in some modern Russian "lives of saints" which are identified as kitschy, visionary, and mythical. The typological analysis of the material is done in its reference to the theological and literary traditions in the field as well as to religious popular culture.

Вестник МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2005. № 1

И.В. Моклецова

ИСПОВЕДЬ В ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ

П.А. ВЯЗЕМСКОГО

В последние годы внимание исследователей вновь привлекает фигура князя Петра Андреевича Вяземского (1792—1878). Неотъемлемой частью художественного наследия князя является ис-поведальность, которая определяет его поэтическое мышление, позволяет раскрыть религиозные и философско-эстетические воззрения художника1.

Большую сложность составляет раскрытие исповедальности Вяземского в вопросах религиозных. Исследователю необходимо обладать той мерой деликатности, которая позволила бы нарисо-

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.