CC BY
66
УДК 821.531 М. В. Солдатова
кандидат филологических наук, доцент кафедры восточных языков МГЛУ, e-maiL: maria_soLdatova@hotmaiL.com
ПРОБЛЕМЫ ПОПУЛЯРИЗАЦИИ КОРЕЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В МИРЕ: К ВОПРОСУ О СПЕЦИФИЧНОСТИ НАЦИОНАЛЬНОГО КУЛЬТУРНОГО КОДА
Республика Корея давно является серьезным игроком на мировом экономическом поле, при этом оставаясь относительно мало представленной в глобальном пространстве элитарной культуры, в частности литературы. В статье анализируются причины такого состояния дел и перспективы его изменения; уделяется внимание политике организаций, отвечающих за популяризацию корейской культуры за рубежом, а также особенностям современной корейской литературы, ряд которых рассматривается в рамках вопроса о специфичности национального культурного кода.
Ключевые слова: корейская литература; культурный код; популяризация национальной литературы.
Soldatova M. V.
PhD in Philology, Associate Professor of Oriental Languages Department of MSLU; e-mail: maria_soldatova@hotmail.com
PROBLEMS OF POPULARIZATION OF KOREAN LITERATURE IN THE WORLD: TO THE SPECIFICITY OF NATIONAL CULTURAL
CODE
For quite a long time, the Republic of Korea has been a serious player on the internationaL economic fieLd, whiLe remaining reLativeLy LittLe represented in the global elite culture, literature in particular. The article analyzes the reasons for this state of affairs and prospects for its change, pays attention to the policies of organizations that are responsible for the popularization of Korean culture abroad, as weU as to the peculiarities of modern Korean literature, some of which are considered in relation with the specificity of national cultural code.
Key words: Korean literature; cultural code; popularization of national literature.
С рубежа XX-XXI вв. Республика Корея предпринимает действительно серьезные усилия, нацеленные на то, чтобы сделать узнаваемой в мире свою не только материальную, но и культурную продукцию, а в общем смысле - на формирование имиджа нации. Специальные фонды поддерживают разного рода проекты, связанные с популяризацией корейской культуры за рубежом. С 2001 г.
осуществляет деятельность государственный Корейский институт художественных переводов. В качестве одной из мета-целей популяризации корейской литературы в мире полуофициально выступает получение одним из корейских авторов Нобелевской премии по литературе. При этом не секрет, что относительными серьезными успехами (пусть даже с учетом проблемы их монетизации) пока может похвастаться только современная корейская поп-музыка, а также кино, в первую очередь сериалы. Корейская литература остается практически неизвестной зарубежным читателям.
Начнем с шансов на получение корейским автором Нобелевской премии, которые не напрямую связаны с ростом популярности в мире корейской литературы в целом и отдельных поэтов и писателей, в частности. Выбор Нобелевского комитета часто кажется мировой общественности неоправданным. Существуют разные конспирологические теории, касающиеся принципов присуждения премии, в том числе географическая.
Шведская академия в своем выборе ограничена не только рамками устава Нобелевского фонда (награжденная работа должна принести благо всему человечеству), но и замечанием Альфреда Нобеля, что литературное произведение должно быть «идеалистической направленности». Оба критерия являются достаточно туманными, особенно второй, вызывающий немало споров. Проследить историю того, как менялась интерпретация завещания Нобеля Шведской академией, очень сложно, потому что, согласно уставу фонда, документация и переписка любого года должны храниться в секрете 50 лет.
Современная интерпретация завещания предполагает, что Нобель подразумевал, скорее, не идеалистическое направление в литературе, а идеальное исполнение, язык и стиль произведения (Русская служба BBC, 7.10.2015). Нельзя забывать и о том, что Нобель скончался в эпоху торжества натурализма в западной литературе.
Чтобы постараться понять, что имел в виду А. Нобель (18331896), можно почитать, что писали об идеализме его современники, например российский критик А. А. Григорьев (1822-1864) в 1861 г.: «Повсеместное господство так называемого реализма в искусстве и литературе вообще и в нашей литературе особенно -факт почти что общепризнанный. Но что такое реализм, равно как и что такое противополагаемый ему идеализм, мы или не знаем
вовсе ... или знаем очень смутно». И далее: «В чем заключались сущность, сила и обаяние ... идеализма - противополагаемого реализму современных нам писателей, мы не определили, да, может быть, даже полагаем, что и определять не стоит. В лиризме ли, то есть в некоторой сверхобычности (чтобы не сказать сверхъестественности) взгляда на жизнь (миросозерцания) и строя чувствований - в способе ли изображения жизни чертами более широкими, чем подробными, и более синтетическими, чем аналитическими, -в протесте ли, наконец, и тревожном недовольстве действительно-стию - неизвестно» [Григорьев 1990].
Как ни печально, корейским писателям иногда не достает именно этой «широты черт», способности использовать специфический национальный материал для выражения идей, имеющих дополнительное общечеловеческое измерение. Ради интереса можно сравнить два романа, написанных на одну и ту же тему: «Отцы и дети» И. С. Тургенева и «Три поколения» Ём Сансопа. И в том, и в другом романе семейный конфликт является метафорой исторического перелома. Можно сказать, что метафора в произведении Ём Сансопа, действие которого происходит в период перехода Кореи на капиталистический путь развития, исторически более точна, поскольку консервативный дед представляет уходящую феодальную эпоху, внук, который хочет жить по современным стандартам, - новую эпоху, а беспутный сын, не находящий себя в меняющемся социуме, - переломное время. Так оно и случается в действительности: люди среднего возраста труднее, чем молодые, приспосабливаются к переменам, но вынуждены это делать, поскольку не имеют возможности устраниться от участия в жизни общества, в том числе экономической. В аналогичную ситуацию, например, попали представители среднего класса в период распада СССР. В романе Тургенева конфликтуют два поколения, но именно в таком виде метафора теряет жесткую привязку к конкретной исторической и географической ситуации и приобретает упомянутое общечеловеческое измерение, отражая, говоря словами П. Вайля и А. Гени-са, «столкновение цивилизаторского порыва с порядком культуры» [Вайль, Генис 1991].
Есть, конечно же, в Корее писатели, в творчестве которых метафизическая, концептуальная составляющая налицо. Это, например, И Мунёль. Но И Мунёль порой слишком циничен, да и его
презрительное отношение к идее равноправия полов вряд ли пришлось бы по душе Нобелевскому комитету.
Наоборот, понятная широкому кругу читателей метафора, отражающая «правильное» гуманистическое мировоззрение (поощрение которого и является, в конечном итоге, главной целью вручения ряда крупнейших премий и призов в области культуры и искусства) лежит в основе получившего в 2016 г. Букеровскую премию романа Хан Ган «Вегетарианка», в котором вегетарианство и постепенный переход героини из мира людей в мир растений являют собой некую форму протеста против насилия любого рода. По замыслу, весьма существенно «отшлифованному» переводчицей книги на английский язык дабы стать понятным западным читателям, жестокий мир людей (животных) противопоставляется таким образом миру растений. Акцентируя внимание отнюдь не на художественной, а на идейной значимости (правильности, полезности) книги «The Guardian» в декабре 2016 г. писала: «First published in South Korea in 2007 and translated into English in 2015, The Vegetarian by Han Kang remains urgently relevant, almost 10 years after it was first picked up by readers. Constant relevance is perhaps both a mark of great literature and a demonstration of why it matters so much; our societies, our norms, our expectations change at such a glacial pace that we need books to keep us aware and to foment change, however slowly» [Masad 2016].
Таким образом, чтобы получить премию, нужно писать не только оригинально и красиво, но и правильно. А придумать что-то новое и при этом заведомо правильное - задача не из простых.
В имеющейся ситуации корейцы долго возлагали основные надежды на поэтов, в первую очередь на Ко Ына, чье творчество имеет ярко выраженную философскую (идеалистическую) направленность.
В 2016 г. букмекеры принимали ставки на Ко Ына из расчета 1:14, а на Боба Дилана - 1:50 [Акимов 2016]. Однако результат всем известен. В 2017 г. Ко Ыну опять не повезло. А теперь, когда 84-летний поэт оказался в рамках движения #MeToo обвинен в былых домогательствах, сограждане думать забыли о его перспективах как нобелевского лауреата и даже предлагают исключить его произведения из учебников [Канъ Сонъвон 2018].
Отдельный вопрос: как западные читатели воспринимают тексты восточных авторов, в частности поэтические. Правда, к сожалению, в том, что читатели, сознательно ищущие выходы через иное к тайнам Вселенной, часто наделяют эти тексты отсутствующим в них сакральным смыслом, не видя смыслов реально заложенных. Тут хочется вспомнить крайне эмоциональную, почти истерическую, декламацию народной корейской песни «Тон-дон» в переводе Анны Ахматовой на вечере встречи с корейскими поэтами в Литературном институте, состоявшемся 3 апреля 2015 г. Невероятно, но факт - представление русской актрисы-декламатора о личности Ахматовой определило ее восприятие корейского текста. Случается, читателей кидает из крайности в крайность. Не понимая сначала ничего, они, получив некий намек на истинный смысл текста, не могут остановиться на «глубине его залегания» и «выкапывают с избытком пустую породу».
Серьезнейшей проблемой является «умножение сущностей» ввиду неслаженности действий востоковедов - специалистов по культуре отдельных стран Востока или, точнее, нехватки специалистов широкой эрудиции, охватывающей весь Восток. Кроме того, узкие специалисты склонны в ходе анализа текстов не отделять национальные явления от региональных и глобальных (речь, в частности, о так называемых бинарных оппозициях, через которые в российском корееведении принято анализировать / толковать корейские классические и современные литературные тексты). Не способствует решению проблемы и традиция в каждой стране Дальнего Востока читать на свой лад одни и те же китайские иероглифы. Рядовым западным читателям невозможно догадаться, что китайская Гуаньинь - это корейская Кваным. Вопрос: нужно ли эту Бодхисаттву называть всегда одинаково, не так-то прост, учитывая, что в Корее она при переходе из мира литературы в мир живописи умудрилась сменить пол. Но ведь Гуаньинь по-корейски - все равно Кваным. Появление же различных не существующих на российских картах географических объектов ввиду прочтения иероглифов согласно правилам не той страны, на территории которой располагаются упомянутые объекты, остается исключительно на совести переводчиков. В итоге читатели получают искаженное представление о множестве объектов восточного культурного поля.
Следует, наконец, признать, что между культурами Запада и Востока - пропасть, и реально быть понятыми за пределами национального «культурного поля» могут авторы, которые хотят быть поняты максимальным количеством читателей и предпринимающие для этого усилия, т.е. сознательно играющие на глобальном «культурном поле». В статье «Поле литературы» Пьер Бурдьё пишет: «Входящий в поле культуры овладевает специфическим кодом поведения и выражения и обнаруживает конечную вселенную ограниченных свобод и объективных потенций: планов, ожидающих осуществления, проблем, ожидающих разрешения, стилистических и тематических возможностей, ожидающих воплощения и даже революционных разрывов, ждущих своего часа.
Для того чтобы кто-нибудь смог замыслить самую смелую инновацию или революционный эксперимент, необходимо, чтобы они существовали в виде потенций внутри системы уже реализованных возможностей: как структурные лакуны, ожидающие и требующие заполнения; как потенциальные направления развития, возможные пути экспериментирования. Более того, должна существовать вероятность того, что они будут приняты, то есть восприняты и признаны как «имеющие смысл», в среде по крайней мере немногих -тех, кому могли бы прийти в голову такие же идеи» [Бурдьё 2000]. Корейская же сторона настойчиво продвигает на Западе очень «корейские» вещи, предназначенные в первую очередь для «внутреннего» потребления, трудно дешифруемые иностранцами, не воспринимаемые ими всерьез. И как бы прекрасно не перевел эти вещи самый квалифицированный из специалистов, простые читатели не воспримут их так, как корейской стороне хотелось бы.
Проблема генерирования и дешифровки смыслов непосредственно связана с проблемой культурного кода, который автор статьи предлагает толковать как многоуровневую динамическую систему, позволяющую воспринимать и интерпретировать (переводить) смысл, заложенный в сообщении, адресованном носителю такого кода. В качестве уровней, доступных для освоения неносителями «кода», автор, оставляя список открытым, выделяет:
1) знания об окружающем мире, включая объекты природы и объекты культуры;
2) менталитет как способ восприятия окружающего мира и себя в нем на основе, в том числе, неких ценностей;
3) языковую картину мира, подразумевающую сформирован-ность определенных концептов;
4) вовлеченность носителей «кода» в разного рода дискурсы;
5) коллективную память и прочее, в частности;
6) систему художественных символов.
Можно предположить, что выявление составляющих культурного кода как такового и анализ конкретного южнокорейского культурного кода могли бы способствовать повышению качества российско-корейской межкультурной коммуникации.
Зимой 1998 г. на поэтической вывеске на площади Кванхвамун появилась в очень простом оформлении такая строфа Ко Ына [Д.
^^^ [Объединившись, мы становимся лесом].
[Становимся лесом, ни
одного дерева не убивая].
^^^ [В эпоху леса возвращаемся].
А летом 2015 г. на той же вывеске можно было увидеть строки из стихотворения Чон Хисона ] «^» [«Лес»] на фоне ярко-
зеленых древесных крон: ^
^ [Деревья, что по одиночке растут, лес
составляют, почему не лес мы с тобой?]».
В обеих строфах используется один и тот же символ «^» [«лес»].
В западной культуре лес как элемент природы может противопоставляться городу (но в Корее эту роль, прежде всего в традиционной литературе, играет «другой» «лес» «^» [«лес / гора»]). Тем не менее объяснить суть этого символа европейцам совсем не трудно. С детства мы видим в книжках различные вариации истории про отца, который объясняет сыновьям важность единения, предлагая сначала сломать пучок веточек, а потом легко ломая веточки по одной. Трудно адекватно перевести конкретное слово. Устойчивый символ корейской культуры желательно всегда переводить одинаково, чтобы он стал узнаваемым. Но в русском языке существительное «лес», как и прочие существительные, имеет грамматический род и в стихотворении, написанном женщиной, может выглядеть немного странно. Взглянем на стихотворение Мун Чонхи ] ^71» [«Январский дневник»]:
И большее, на что способна я сейчас,
Стать рощей, где витает легкий ветер,
Тревожа охладевшие сердца.
Грамматическое число этого существительного тоже представляет проблему: слово «лес» в единственном числе в большинстве контекстов воспринимается носителями русского языка как неис-числяемое существительное с тем же значением, что и его форма множественного числа «леса». В произведении И. Мунёля [й1 («Песня для двоих») видим такую строку о разъединении людей: ^ ^^ ЛНЧ
^^ [Рощи отдалялись от рощ (или леса от ле-
сов?), деревья от деревьев]». Таким образом, для перевода корейского слова «^» в ряде случаев лучше использовать слово «роща», которое, однако, в русском языке имеет несильные романтические, лирические коннотации, ни в каком виде не присутствующие в вышеприведенных оригинальных корейских пассажах.
К сожалению, корейские писатели, в отличие от многих европейских, не стремятся работать вместе с переводчиками над решением вышеупомянутых проблем, считая ценным только свой оригинальный текст. А ведь такая совместная работа могла бы на порядок улучшить качество переводов.
В результате окружным путем приходим к довольно банальному выводу, коммуникация - это путь навстречу друг другу. Вспоминается расхожий афоризм, которым мы, к сожалению, как профессиональные переводчики не имеем ни права, ни возможности руководствоваться: «Если между вами 10 шагов, а ты прошел свои 5 и никого не встретил - разворачивайся и уходи».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Акимов И. «Нобель» по литературе: на кого ставят букмекеры: Кто получит Нобелевскую премию по литературе за 2016 год // Gazeta. 11.10.2016. URL: www.gazeta.ru/culture/2016/10/11/a_10241447.shtml
Бурдьё П. Поле литературы / пер. с фр. М. Гронаса // Новое литературное обозрение. №45. 2000. С. 22-87. URL: gtmarket.ru/laboratory/ expertize/3042
Вайль П., Генис А. Родная речь: уроки изящной словесности. М., 1991.
Григорьев А. Реализм и идеализм в нашей литературе (По поводу нового издания сочинений Писемского и Тургенева) // Аполлон Григорьев. Соч.: в 2 т.. Т. 2. Статьи. Письма. М. : Художественная литература, 1990. URL: az.lib.ru/g/grigorxew_a_a/text_0420.shtml
Литвинова Я. Нобелевская премия по литературе: история и статистика // Русская служба Би-би-си, Лондон. 7.10.2015.
Masad I. The vegetarian by Han Kang tells a dangerously defiant story // The Guardian. 23.12.2016. URL: www.theguardian.com/books/booksblog/ 2016/dec/23/the-vegetarian-by-han-kang-tells-a-dangerously-defiant-story
[Канъ Сонъвон]. ^ 10^ ^ 7^ "^ 4
[7 из 10 южных корейцев за «исключение произведений поэта Ко Ына из учебников»] // "Ч^М ^^ [Мидио оныль]. 26.02.2018. URL: www.mediatoday.co.kr/?mod=news&act=articleView&idxno=141 467#csidx7430e66c8afa11a86a80128d600ab74
