CC BY
5
DOI: 10.25693/SVGV2023.42.1.011 УДК 821.161.1
Проблемы перцепции образа ненецкого народа в Северном тексте русской литературы для детей
А.В. Давыдова rv*
ФГАОУВО «Северный (Арктический) федеральный университет им. М.В. Ломоносова», г. Архангельск, Российская Федерация,
a.davidova@narfu.ru
Аннотация. Статья представляет собой первый опыт систематизации корпуса произведений, относящихся к Северному тексту русской литературы для детей, в которых возникают образы представителей ненецкого народа и поднимается проблема их восприятия сознанием русского человека. Автор впервые на данном материале выявляет художественные приемы воплощения диалога «своего» и «чужого», сквозные мотивы и образы, специфику хронотопа и авторской позиции, которые призваны охарактеризовать изображение образа «другого». Цель работы - рассмотреть особенности перцепции образа ненецкого народа с позиций героев и автора в произведениях Северного текста русской литературы для детей. Задачами исследования являются выявление основных художественно-семантических тенденций решения проблемы перцепции образа ненецкого народа и черт этого образа в произведениях для детей о Севере. С помощью различных видов литературоведческого анализа текста (хронотопического, мотивного, мифопоэти-ческого, системно-семантического) автор рассматривает образ «другого» в произведениях В. Бороздина, А. Мошковского, Е. Коковина, М. Скороходова, М. Барышева. Осуществив комплексный анализ художественного материала, автор приходит к выводу о существовании двух устойчивых тенденций в решении темы взаимоотношений русских и ненцев в произведениях Северного текста русской литературы для детей. Первая проявляет себя в текстах, где образ «другого» подан с точки видения автора или близкого к нему рассказчика и зависит от того, соприкасался ли автор напрямую с жизнью коренного малочисленного народа; вторая реализуется в тех произведениях, где возникает тема дружбы русских и ненецких детей. Писатели, не бывавшие на Крайнем Севере, склонны поэтизировать образ ненцев, воспринимать их как «естественных» людей. Те же, кому довелось соприкоснуться с жизнью коренного народа, проводят четкую мировоззренческую и часто труднопреодолимую границу между русским и ненецким сознанием. Границу, которая выражается в языковом барьере, культуре (сакральное и в то же время прикладное, потребительское, даже жестокое отношение коренного народа к оленям), подчеркнуто настороженном и отстраненном восприятии ненцами чужаков. Тема дружбы между ненецким и русским народами в Северном тексте русской литературы для детей во многом подчиняется решению воспитательных задач: формирование взаимной терпимости, положительного образа «другого», обогащение собственного культурного опыта в процессе познания представителя иной национальности и его мира.
Ключевые слова: Северный текст, детская литература, образ «другого», хронотоп, проблема художественной перцепции
Для цитирования: Давыдова А.В. Проблемы перцепции образа ненецкого народа в Северном тексте русской литературы для детей // Северо-Восточный гуманитарный вестник. 2023. №1 (42). С. 120-133. DOI: 10.25693/SVGV.2023.42.1.011
© Давыдова А.В., 2023
Problems of Perception the Image of the Nenets People in the Northern Text of Russian Literature for Children
A.V Davydova
Federal State Autonomous Educational Institution of Higher Education "Northern (Arctic) Federal University named after M.V. Lomonosov", Arkhangelsk, Russian Federation,
a.davidova@narfu.ru
Abstract. The article represents the first experience of systematizing the corpus of works related to the Northern text of Russian literature for children, in which images of representatives of the Nenets people arise and the problem of their perception by the consciousness of a Russian person rises. For the first time on this material, the author reveals artistic techniques for embodying the dialogue of "one's own" and "someone else's" stable motives and images, the specifics of the chronotope and the author's position, which made it possible to draw conclusions and characterize the image of the "other". The aim of the work is to consider the peculiarities of the perception of the image of the Nenets people from the standpoint of the heroes and the author in the works of the Northern text of Russian literature for children. The tasks of the study are to identify the main artistic and semantic trends in solving the problem of perceptions of the image of indigenous peoples and to analyze the features of this image in works for children about the North. Using various types of literary analysis of the text (chronotopic, motivational, mythopoietic, system-semantic), the author considers the image of the "othef' in the works of V. Borozdin, A. Moshkovsky, E. Kokovin, M. Skorokhodov, M. Baryshev. A comprehensive analysis of the artistic material was carried out, the author comes to the conclusion that there are two stable trends in solving the topic of relations between Russian and Nenets in the works of the Northern text of Russian literature for children. The first manifests itself in the texts, where the image of the "other" is presented from the point of view of the author or the narrator close to him and depends on whether the author came into contact with the life of the indigenous people; the second is realized in those works where the theme of friendship arises between the Russians and the Nenets. Writers who have not been to the Far North poetize the image of the Nenets. Those who happened to come into contact with the life of the indigenous people draw a clear border between the Russian and Nenets consciousness, the border, which is expressed in the language barrier, culture (sacred and at the same time consumer, even cruel attitude towards deer), in the emphasized wary and distant perception by the Nenets of strangers. The topic of friendship between the Nenets and Russian people in the Northern text of Russian literature for children is subordinate to the solution of educational problems: the formation of mutual tolerance, the positive image of the "othef', the enrichment of one's own cultural experience in the process of knowing a representative of another nationality and his world.
Keywords: the northern text, children's literature, the image of the "other", chronotope, the problem of artistic perception
For citation: Davydova A.V. Problems of Perception the Image of the Nenets People in the Northern Text of Russian Literature for Children. In: North-Eastern Journal of Humanities. 2023. №1 (42). Pp.120-133. DOI: 10.25693/ SVGV.2023.42.1.011 (In Russian)
I. Введение. Актуальность исследования связана с тем, что в последние годы заметно возрос интерес ученых-филологов к исследованию локальных сверхтекстов. Их теория много-планова и восходит к трудам В.Н. Топорова, Ю.М. Лотмана, Н.Е. Меднис и др. Сверхтексты способны порождать не только образы городов, но и целых регионов, тогда в них концентрированно выражается национальный менталитет.
Научная новизна работы состоит в том, что последняя является частным этапом изучения Северного текста русской литературы для детей, который на сегодняшний день системно не исследован.
Северный текст русской литературы для детей представляет собой субтекст регионального Северного текста, теория которого только формируется в отечественной филологической нау-
ке в трудах Н.М. Теребихина [Теребихин, 1993; Теребихин, 2004], А.Г. Лошакова [Лошаков, 2017], А.Н. Соловьевой [Соловьева, 2003; Соловьева, 2011], Е.Ш. Галимовой [Галимова, 2011, Галимова, 2017] и др. В понимании Северного текста мы будем руководствоваться более четким, на наш взгляд, определением Е.Ш. Галимовой: «это создававшийся на протяжении длительного времени (вопрос о времени начала его формирования остается открытым и активно исследуется в настоящее время) в творчестве многих русских писателей особый северорусский вариант национальной картины мира (курсив наш - Е.Г.), точнее, мифопоэтиче-ский образ северорусского мира, наделенный наряду с индивидуальными, отражающими своеобразие мировидения каждого из авторов, также и общими, типологическими чертами» [Галимова, 2017: 21].
Территориальные границы пространства, которые описывает Северный текст, Е.Ш. Галимова за вслед за Д.С. Лихачевым и В.Л. Яниным [Лихачев, Янин, 1986: 115] конкретизирует и отмечает, что под Русским Севером понимается «прежде всего территория Архангельской и Вологодской областей, бассейны рек, текущих в Белое море» [Галимова, 2017: 22]. И добавляет: «эта территория - центр гораздо более обширного пространства... Русский Север, северорусская историко-культурная зона - это вся обширная территория к Северу от водораздела Волга - Северная Двина до берегов Ледовитого океана и от границ с Финляндией до Уральских гор» [Там же].
Книги, предназначенные для детского чтения, являются особой и важной частью Северного текста русской литературы. Северный текст русской литературы для детей представляет собой ориентированный на читателя-ребенка корпус произведений, созданных разными авторами ХХ-ХХ1 вв. и воспроизводящих особый вариант северорусской картины мира. Важную роль в нем играет актуальная для региона тема взаимоотношений русских и представителей коренных малочисленных народов, в частности ненцев. Причем раскрывается она в произведениях с позиций писателей обеих групп. Так, особое место в литературе Севера занимает творчество авторов, относящихся к коренным малочисленным народам Крайнего Севера, в
чьих книгах отражен уникальный мифопоэтиче-ский взгляд на мир и человека в нем. Среди таких писателей вспомним имена А.П. Пырерка, П.А. Явтысого, А.И. Пичкова, В.Н. Ледкова, Л.В. Лапцуя, Н.Н. Куратовой, Е.В. Козловой. Большинство из них ясно осознает, что будущее народа - в руках детей, возможно, поэтому почти все яркие литераторы интуитивно выходят к материалу детской литературы. Это тот случай, когда неразделимыми оказываются история, традиции, сила художественного слова и задачи воспитания юношества. Писатели Крайнего Севера часто стремятся к яркой презентации своего народа, делая упор на универсальные обобщения, на создание подробнейшей модели национальной жизни. Это можно объяснить особым типом мировосприятия, основанным на коллективно-мифологическом начале, когда человек мыслится малой частью вселенского мира.
В данной работе особый интерес для нас представляют произведения русских авторов, в которых освещена тема взаимоотношений нашего народа и ненцев. Образы последних в исследуемых текстах рассматриваются с композиционных точек видения как автора, так и героев, что дает возможность выйти к постижению идейного содержания произведений и характеристике персонажей, а также к рассмотрению проблемы национальной идентичности восприятия мира. Автор ставит перед собой не только задачи литературоведческого исследования конкретных малоизученных художественных текстов, но и выявления отдельных типологических художественно-семантических тенденций, характеризующих структуру Северного текста русской прозы для детей.
Теоретическая значимость исследования состоит в апробации методики комплексного анализа произведений Северного текста русской литературы для детей как субтекста Северного текста и репрезентации малоизученного в современной филологической науке художественного материала.
Практическая значимость исследования: полученные результаты могут быть использованы в работах, посвященных изучению Северного текста русской литературы как регионального сверхтекста.
II. Материалы и методы. Специфические содержательные и поэтические черты Северно-
го текста обусловливают особые методологические подходы, которые должны быть интегра-тивными, сочетать методы, восходящие к принципам структурной поэтики, семиотики с системным анализом, хронотопическим, мифопо-этическим, мотивным исследованием текста. Кроме того, методология изучения Северного текста тесно смыкается с принципами геопоэтического подхода. Именно такой путь рассмотрения диктует художественная природа тех произведений Северного текста русской литературы, где возникают образы инонациональных героев. Материалом исследования послужили рассказы В. Бороздина из книги «Большая Хета сердится», А. Мошковского из сборника «Три белоснежных оленя», повести Е. Коковина «Морская школа» и «Полярная гвоздика», М. Скороходова «Тайна острова Ваули», рассказ М. Барышева «Случай в тундре».
III. Результаты. На наш взгляд, можно выделить две устойчивые тенденции решения этих образов: в одних текстах на представителей ненецкого народа, их жизнь, особенности мировоззрения смотрит автор или близкий ему рассказчик, в других - центральной становится тема дружбы ненецких и русских детей. Рассмотрим оба варианта на конкретных примерах.
В основе художественного мира книги для младших школьников В. Бороздина «Большая Хета сердится» два топоса: тундра и море. Это два полюса одного северного мира; их внутренняя взаимосвязь в тексте явлена через сквозные мотивы.
Первым является мотив пути, который развивается на нескольких смысловых уровнях. Во-первых, в бесконечном пути и движении находится природный мир Арктики: движутся ветер, пурга, туман... Сема движения становится элементом приема олицетворения: природа движется, так как живая. Следовательно, возможно и более широкое обратное обобщение: если тундра живая (она «улыбается» - в рассказе «Краснозобая птица»; «шутит» - в рассказе «Как тундра шутки шутит»), значит, она движется. Причем движение здесь не означает непосредственного перемещения в пространстве, но символизирует суть самой жизни.
Поэтому так естественно, что именно путь становится целью и смыслом бытия жителей тундры, не только животных (у Бороздина это
белые медведи и олени), но и человека. Коренные жители тундры ненцы, как и их мир, находятся в вечном движении. Их жизнь, тесно связанная с инстинктивным многовековым кочеванием оленей, подчиняется природным законам, календарному циклу жизни природы. В. Бороздин эту взаимосвязь мира и человека часто подчеркивает с помощью зооморфных сравнений: «Неслышно, как песец, Сохо прошел по меховой подстилке» («Большая Хета сердится») [Бороздин, 1986]; «Олеконе... побежала дальше - легко, по-оленьи, едва касаясь бакариками твердого наста» («Перед дальней дорогой») [Там же].
Для ненцев жить в движении, в пути так же естественно, как дышать. Поэтому неслучайно даже юные герои-ненцы рассказов В. Бороздина комфортнее и привычнее чувствуют себя в тундре во время кочевья, нежели в городе. Так, в рассказе «На оленьей тропе» в сознании Тэне-ко возникает антитеза «город - тундра»: «Почему мы теперь живем в городе? - не Юльке, самому себе сказал Тэнеко. - В тундре-то лучше...» [Там же].
Другим мотивом, создающим смысловое единство мира книге В. Бороздина, становится мотив чуда. Он, мифопоэтический по своей художественной природе, является сквозным в Северном тексте русской литературы для детей. У писателя он тесно связывается с особенностями сознания ребенка, которое как данность воспринимает чудо мира. Однако мотив чуда в рассказах неоднозначен и связан прежде всего с национально-культурными особенностями восприятия юных героев. Так, в рассказах, где главными персонажами являются ненцы, мотив чуда переплетается с национальным фольклорно-мифоло-гическим и сказочным эпосом. Например, как чудо воспринимает Сохо, герой рассказа «Крас-нозобая птица», редкую уже на Севере красавицу-казарку, которая, раненая, ищет у него, человека, защиты от напавшего на нее сапсана. Описание птицы, данное автором, с одной стороны, реалистично, с другой - коррелирует с образом птицы из космогонического мифа о создании вселенной, который существует в культуре многих коренных северных народов.
Как сказку воспринимает окружающий мир и герой рассказа «Назарка - житель тундры». Сын оленевода Назарка, обеспокоенный тем, что долго не кончается полярная ночь, едет на
собачьей упряжке, запряженной верным Пу-шем, один в тундру спасать солнце, которое, как он убежден, заблудилось и не может найти дорогу к их чуму. И, как в древней сказке о богатыре, освободившем солнце и вернувшем его людям, герой, выдерживая испытания пургой и ночью, достигает своей цели.
Интересно, что часто мотив чуда в рассказах о тундре в сборнике В. Бороздина так или иначе связан с архетипическим образом солнца и его вариантами - огнем или зарей. Солнце предстает как символ жизни, света и весны в рассказе «Назарка - житель тундры»; красное, «как заря», оперение казарки, стремящейся в небо, к солнцу («Краснозобая птица»); образы солнца и огня во вставном эпизоде о стланике в рассказе «Перед дальней дорогой». Героиня последнего Олеконе вспоминает рассказ дедушки об умном северном дереве, которое «встало не в срок», отогревшись у людского костра, почувствовав тепло и обманувшись им. Полуреалистичная-полусказочная история об умном, любящем и ждущем солнце стланике используется автором для создания эффекта художественного психологизма: обманувшееся дерево ассоциативно сопоставляется с чувствами Олеконе, переживающей первую влюбленность.
Тундра в художественном мире книги занимает срединную позицию между Ледовитым океаном и тайгой, которая в сборнике называется, но не изображается. Вот как воспринимает это Сохо из рассказа «Краснозобая птица»: «Сохо медведей еще не видел, потому что белые медведи живут на краю их земли, у Ледовитого океана, а бурые медведи - в тайге живут. А Сохо с отцом посередке, между белыми и бурыми мишками» [Там же]. Тундра для ребенка, растущего там, сообразно с древними мифопоэтиче-скими представлениями становится центром мира и часто ощущается как живое существо, которое испытывает его. Так, в рассказе «Назарка - житель тундры» таким испытанием становится пурга, а в рассказе «Перед дальней дорогой» своеобразным испытанием для мальчишек-ненцев становится «тундровая горячка»: друг Олеконе Варчи торопится уехать на летние каникулы с отцом в стойбище, чтобы перегонять оленей к Ледовитому океану.
Герои-ненцы у В. Бороздина очень внимательны к родному миру, поэтому в текстах рас-
сказов так много пейзажных деталей, причем эти детали передают полнокровное восприятие героев, актуализирующее работу всех органов чувств: они видят (стая гусей, «как розовое облако» [Там же]; «вспыхнет в вышине красным, лиловым, изумрудным светом северное сияние» [Там же]), слышат («ветер шумел в дымовом отверстии, посвистывая, играл» [Там же]; «снег похрустывал под ногами» [Там же]), обоняют (запахи весны в рассказе «Краснозобая птица»), осязают тундру («сухие стебли хрустко ломались» [Там же]; «сырой ветер бил по глазам» [Там же]), чувствуют ее движения, ощущают ее простор («В тундре простор: месяц иди - ни одного дома не встретишь» [Там же]). У Бороздина восприятие героев-ненцев часто поэтично, это народ-художник.
Еще один вариант авторского взгляда на ненцев находим в сборнике А. Мошковского «Три белоснежных оленя». Все тексты в книге условно можно разделить на две группы. В первую войдут произведения, в которых повествование ведется от третьего лица, они представляют собой законченные истории, где главными героями выступают дети («Три белоснежных оленя», «Лебединое крыло», «В долине Белой реки»). Ко второй отнесем рассказы, повествование в которых ведется от первого лица - русского человека, со стороны наблюдающего за жизнью, трудом, обычаями ненцев. Локальный сверхтекст существует в дискурсе осознания локальной идентичности, а значит в пространственном, в дискурсе постижения пространства. Обращаясь к миру ненцев, проникая в их внутреннюю жизнь, открывая для себя иную культуру, иное сознание, автор останавливается на тех аспектах, которые помогают ему самому, а вслед за ним и читателю вначале осознать границы миров, а затем увидеть, как эти границы видоизменяются, трансформируются, а то и исчезают. Так, в рассказе с говорящим названием «Граница» он обращает внимание на языковой барьер, возникающий между рассказчиком и оленеводами. Граница исчезает благодаря упорному желанию русского путешественника проникнуть внутрь пространства жизни ненцев, он не остается простым наблюдателем чужого мира со стороны. Такая позиция рассказчика определила и путь постижения Северного локуса.
Образ Крайнего Севера в сборнике А. Мош-ковского создается прежде всего через характеристику героев-ненцев и особенностей их жизни. Пейзажные зарисовки Малоземельской тундры в рассказах писателя лаконичны и точны, однако не лишены поэтизации. Так, яркий символ красоты тундры находим в рассказе «В долине Белой реки». Санко настолько поражен красотой места, где было их становище, что готов пойти на конфликт с любимым отцом, лишь бы остаться у Белой реки навсегда. При этом, с одной стороны, он пренебрегает законом предков - кочевого народа, подчиненного ритмам жизни оленей, а с другой - проявляет упрямство избалованного единственного сына.
Мошковский в центр сюжетной ситуации ставит психологический и нравственный конфликт личности и рода. Побеждает последний: Санко в итоге отказывается от бунта, ощущая себя частью семьи и рода. В тундре для ненца домом становится не конкретное постоянное место, а чум его семьи. Меняя место стойбища, оленеводы забирают с собой все имущество и прежде всего свой дом (чум). Интересно, как сопрягаются в сознании ненцев два пространства: тундры и чума. Бескрайние просторы осознаются своим домом так же, как замкнутое пространство чума. Маленький ребенок ориентируется в тундре, не задумываясь, подчиняясь какому-то внутреннему голосу. Васька, герой рассказа «Три белоснежных оленя», смело отправляется в одиночку ловить белых оленей. Тундра для него такое же внутреннее пространство своего мира, как и пространство чума. При этом он, сравнивая жизнь своей семьи с жизнью семьи тети Насти, определяет родовые связи как свой чум и соседский. Образ семьи сливается в сознании мальчика с образом чума.
Любовь к Белой реке в контексте рассказа «В долине Белой реки» противостоит любви к оленям. Федор, принимая решение оставить сына, говорит: «Две тысячи оленей не ждут одного глупого мальчишку» [Мошковский, 1960]. Позже в разговоре с женой, размышляя о конфликте с семилетним Санко, отец использует иносказание, где законы родовых отношений ненцев сопоставлены с оленьей упряжкой: «Ты кто, ненка или нет! Не знаешь: если в упряжке один бык мешает другим и дерется, ему рога топором обрубают. Не сделаешь сейчас - поздно будет.»
[Там же]. Жизнь человека тундры, по А. Мош-ковскому, в единстве родовых связей, в следовании древним национальным культурным, хозяйственным традициям; это обусловлено не только законами выживания в суровых условиях Арктики (мать боится, как бы Санко не умер от голода или не подвергся нападению волков), но и стремлением к сохранению этнической самобытности ненецкого народа (риторический вопрос Федора, обращенный к жене: «Ты кто: ненка или нет?» [Там же]).
Изображению столкновения истинного и ложного посвящен рассказ «Три белоснежных оленя», давший название всему сборнику. В нем шестилетний Васька, желая сделать подарок матери на день рождения, рискуя собственным здоровьем, сам отлавливает в стаде и запрягает в нарту трех белых оленей. По традиции, ненцы делают это только для любимых женщин. В рассказе противопоставлены образы Васьки и его отца - пастуха Иванко, грубого, неласкового, которого в финале о многом заставляет задуматься поступок мальчика. От отца, проводящего жизнь в работе, а после нее - в игре в домино, ускользает, по мнению автора, самое главное -искренняя близость со своей семьей. Поэтому как горькую и незаслуженную награду воспринимает он слова жены: «Иванко, - сказала мама отцу, и голос ее дрогнул, - давно на таких не ездила! Никогда не забуду этого!» [Мошков-ский: 1975].
Если в рассказах, написанных от третьего лица, соотношение истинного и ложного в жизни ненцев определяется либо общечеловеческими, либо национальными критериями, то в текстах, написанных от первого лица («Третий пе-лей»), возникает более сложное взаимодействие представителей разных культур. Особое значение для характеристики Крайнего Севера здесь имеет образ рассказчика. Это герой, близкий к автору, приехавший в Малоземельскую тундру для знакомства с жизнью, обычаями и языком ненцев, живущий в чуме бригадира оленеводов Ардеева. Он хороший аналитик, внимательный наблюдатель, тонкий психолог, чувствующий людей, художник, способный воспринимать красоту окружающего мира. Рассказчик любопытен, его притягивает жизнь ненцев, так не похожая на его собственную, она кажется ему какой-то первозданной. Он чувствует внутрен-
нюю близость к этим людям и тундре: «Я жил в чуме бригадира Ардеева, и с каждым днем все ближе становилась мне тундра и люди, веками кочующие по ней» [Мошковский: 1960].
Однако отношения рассказчика с тундрой и ее жителями можно определить как драматичную неразделенность и неслиянность. Практически в каждом рассказе, где речь ведется от лица героя, подчеркивается невозможность полного понимания и принятия друг друга ненцами и русским. В рассказе «Граница» герой чувствует себя в ненецком стойбище иностранцем, живущим «среди людей другого языка» [Там же]. Он сокрушается не только потому, что не знает ненецкого, но и потому, что ненцы, демонстративно разговаривая при нем на родном языке, намеренно возводят между собой и ним незримую границу недоверия.
Для рассказчика преодоление этой границы - возможность выхода в другой мир, в мир жизни Крайнего Севера и ненецкого народа. Такой дверью становится действие, а не слово; для ненцев показателем искренней заинтересованности героя, его желания понять их становится помощь, которую рассказчик пытается оказывать хозяйке чума, жене Ардеева (приносит хворост для очага). Символичным образом единства людей - представителей разных народов -становится образ горящей печки, расположенной посреди чума, в которой горит хворост, принесенный рассказчиком.
Однако говорить о том, что рассказчик окончательно преодолевает границу, разделяющую его и жителей Крайнего Севера, нельзя. Это видно на примере рассказов, которые в сборнике следуют один за другим и противопоставляются в смысловом отношении, - «Третий пелей» и «Работа». Оба произведения посвящены взаимоотношениям ненцев и оленей. Первый текст -своеобразная лирическая зарисовка о любви ненцев к северному оленю. По дороге в стадо Ардеев рассказывает герою о каждом из оленей, запряженных в его нарту. И в его истории рассказчик находит не только любопытные для себя как исследователя факты, но и постигает через общение с бригадиром особенности национального ненецкого характера: «В нем жила мудрость его народа, малого по числу, но великого по упорству и трудолюбию, - мудрость, переданная ему отцом, дедом, прадедом. Может, мудрость
десяти поколений спрессовалась и отстоялась в нем, смешливом и коренастом ненце с веселым нравом и крепкой душой» [Там же].
Национальной чертой видится рассказчику и «сдержанная» любовь ненцев к оленям: «Олень неприхотлив и по-северному скромен. Он никогда не напомнит о себе и редко издает какие-нибудь звуки. Шесть дней может он стоять без корма и не погибнет. Двадцать километров может пробежать он, тяжело дыша. и с ним, как говорят, ничего не случится.» [Там же]. Из всех своих оленей особенно выделяет Ардеев третьего пелея. Он дает ему определения «редкий», «не сильный», «дурной»: «Не жалеет себя этот олень. Не считается ни с чем. Ни со своими силами, ни с погодой, ни с местом, по которому гонят. Тянет и тянет. Он просто слишком доверчив и серьезен, чтоб обманывать. И слишком знает себе цену, чтобы дешевить. Ему кажется, что товарищам трудней, чем ему. Вот от и старается работать так, чтоб больше ему это не казалось. Такие долго не живут» [Там же]. Для Ардеева, рассказчика и автора олени -не просто животные, это существа, наделенные индивидуальными чертами, характерами. Во многих рассказах сборника они подспудно ассоциируются с человеком. Вот и рассказчик в финале, видя собственное отражение в глазах третьего пелея, явно чувствует свою близость с ним: «Я тронул его за теплую холку, и он посмотрел на меня огромными измученными глазами с белой каемкой белка. Глаза у него были темно-карие и странно, не по-звериному глубокие, преданно печальные. Иногда их закрывали веки, и мне казалось, что олень хочет чем-то поделиться со мной.
В его глазах, выпуклых и блестящих, отражалось неяркое солнце, жидкая белизна первого снежка. В них я видел самого себя в длинной ненецкой малице, смешного и уменьшившегося в десятки раз» [Там же]. Оленьи глаза, в которых отражается мир и человек Крайнего Севера, становятся яркой метафорой в сборнике рассказов А. Мошковского. Это «концентрированный» образ удивительной жизни тундры. В нем есть что-то мистическое, неслучайно рассказчику кажется, что глаза оленя «не по-звериному глубокие»: «Ведь и мы, люди... тоже немножко олени и такие же непохожие друг на друга, такие же разные.» [Там же].
Это ощущение внутренней близости с северным оленем становится залогом острого переживания рассказчиком трагедии в новелле «Работа». Автор подробно и натуралистично повествует о том, как ненцы в стаде забивают телят, чтобы впоследствии из их шкур изготовить одежду и обувь, как едят сырое оленье мясо и пьют горячую кровь животных. Рассказчик описывает все это детально, нарочито спокойно и отстраненно; его разум и душа при этом как бы отделены друг от друга. Разум понимает, что оленеводство для ненцев - работа, а душа не желает мириться с насилием, жестокостью и варварством. В момент, когда он отказывается от предложенного ему старым Тайбареем кровавого угощения, герой понимает, что незримую границу между собой и ненцами он так и не преодолел.
Герой понимает, что, для того чтобы войти в мир ненцев, он должен переступить через себя, через нравственный порог, привычный для европейца. Увиденная бойня воспринимается рассказчиком как абсурд; она контрастирует в восприятии героя с красотой и гармонией мира, символом которой в этом эпизоде становится музыка Чайковского, звуки которой доносятся из чума: «Легкие, прозрачные звуки плыли над озерами и кустиками березок, над красными тушами телят, от которых еще струился пар, над этими жующими и сосредоточенно работающими людьми и уплывали к далеким сопкам, тающим в синеватом тумане» [Там же]. Автор намеренно избегает лексемы «убийство», заменяя ее словом «работа», словно боясь нарушить тонкое равновесие, которое с таким трудом ему удалось установить между собой и ненцами. Но именно значение первого слова прочитывается в контексте рассказа и поддерживается пейзажными зарисовками, данными в восприятии главного героя: «Опускался вечер, и пронзительно красный закат охватил небо, точно его исполосовали ножами и из него брызнула кровь» [Там же].
Другой вариант перцепции образа представителей ненецкого народа находим в тех произведениях Северного текста русской литературы для детей, в которых устойчиво возникает тема дружбы ненцев и русских.
Важной эта дружба становится для Женьки -героя рассказа А. Мошковского «Лебединое крыло». Ему открывает чудо его родной тундры
приехавшая из Архангельска через Нарьян-Мар Лена. В произведении четко обозначены смысловые оппозиции: море - тундра/земля; город -стойбище, Ленка - Женька. Для последнего девочка, приехавшая по морю из города, кажется необычным созданием: она купается в холодном Гусином озере; играет в мальчишеские игры и видит в обыденных для него вещах чудеса и красоту. Так, Ленка восторженно удивляется тундровым цветам и необыкновенной синеве неба; тундру сравнивает с морем: «Как ударит волна, как качнет, как подбросит вверх, а потом вниз - голова кружится и болит. А здесь вместо волн - кочки» [Мошковский, 1975].
Горизонты восприятия Лены шире, чем у главного героя; то, что для Женьки оппозиции, для нее - антиномии. Однако общение с ней пробуждает в ненецком мальчике тягу к путешествиям. Пример тому - сон о море, который видит герой.
Важным символом преображения героя в рассказе становится образ лебединого крыла, которым мать Женьки подметает в чуме и которое для Ленки, а потом и для главного героя, сливается с образом живой прекрасной птицы.
В лирическом финале рассказа автор использует прием образного повтора, создающий кольцевую композицию: вновь возникают пейзажные образы, соотносящиеся на этот раз с восприятием главного героя, которому после отъезда подруга оставила «пахучие тундровые цветы, ликующе-синее звонкое небо над стойбищем и глубокие задумчивые глаза озер - красоту и величие мира» [Там же].
Тема дружбы ненцев и русских возникает в целом ряде произведений Е.С. Коковина. Так, во второй части его трилогии «Детство в Со-ломбале», которая называется «Морская школа» (1951 г.), возникает образ ненецкого мальчика Илько, спасенного русским моряком и живущего у лесника Григория. Илько - прирожденный художник. В тундре его учил изобразительному мастерству ссыльный русский Петр Петрыч. В его своеобразных работах возникает образ далекого Крайнего Севера, который поначалу волнует воображение его русских друзей-мальчишек: «Вначале на холсте ничего нельзя было разобрать. Потом в густых мазках белил начинали проступать тени, снег чуть синел, небо оживало и становилось похожим на настоящее.
Каждый мазок усиливал впечатление. Расплывчатые, неопределенные фигурки на холсте постепенно превращались в оленей, тоже словно живых, настоящих. Наблюдая за работой художника, Илько волновался. Он уже ощущал радость творчества, хотя ни разу не брал в руки кисть. Он чувствовал, что краски, цвета, оттенки, свет и тени - все это будет подчиняться и его желаниям, его рукам» [Коковин, 1970].
Однако не только рисунки Илько воспроизводят непонятный и необычный для русских детей образ Крайнего Севера, но и его песня; национальное своеобразие ненецкого народа выражается у Е. Коковина через особенности творчества и культуры: «Его песня была необычная, совсем не похожая на те, которые пели в Соломбале. Илько пел обо всем, что видел перед собой, обо всем, о чем думал и мечтал. Он пел, не глядя на нас и нисколько не смущаясь, о большом стойбище, где в деревянных чумах живут русские люди, о высоких деревьях, каких нет в тундре, о хорошем русском человеке Григории, который спас и приютил маленького ненца. Илько пел, чуть прикрыв глаза и раскачиваясь, и, вероятно, ему казалось, что он едет по бескрайней тундре на легких нартах, увлекаемых упряжкой быстроногих оленей. Он пел о птицах, пролетающих на северо-восток и зовущих его лететь вместе с ними, о большом пароходе, на котором он поплывет на Печору, о большом доме с тремя рядами окон, в котором он, Илько, будет учиться и станет хорошим художником, таким, как Петр Петрыч» [Там же]. Мотив пения на образно-символическом уровне сближает людей разных национальностей - русских и ненцев, таких непохожих жителей одной северной земли.
По-особому, в контексте соцреалистического метода интерпретируется тема дружбы русских и ненцев в повести Е. Коковина «Полярная гвоздика» (1972). Автор, не давая в повести четкой соотнесенности героев, событий и пространства с реальными фактами, создает возможность для широких художественных обобщений. Этой цели, например, служат введенные в текст сюжеты ненецких легенд и сказаний. По дороге на остров Новый архангельский художник и сказочник Поморцев (прототип - С. Г. Пи-сахов) рассказывает пассажирам судна и главной героине Наташе, отправляющейся на кани-
кулы в Арктику, ненецкую легенду о русском богатыре, сказание «об отважном вожде тундровиков Ваули Ненянге» и легенду о «волшебном цветке полярной гвоздике». Важно, что героиня слышит эти фольклорные повествования по дороге на остров; они словно подготавливают восприятие Наташи, становятся своеобразной метафизической границей, за которой лежит совсем иной культурный и природный космос. Кроме того важно, что слышит их ребенок от русского человека, которого ненцы называли «Тохолкода», «Юре», «Нинека», что означает: «Учитель», «Друг», «Старший брат».
Таким образом, в повести приводятся два типа восприятия, соответствующих, с одной стороны, русским, а с другой - ненцам. То, что обычно для ненцев, удивительно и непривычно для русских, более того у Коковина русскими поэтизируется. Происходит это во многом благодаря образу художника и сказочника Помор-цева, способного видеть ценность и прелесть чужой культуры, уникальность ненецкого национального взгляда на мир, удивительную красоту Заполярного острова и передавать это видение своим соотечественникам.
Эта русская «поэтизация» реальной истории острова Новый и ненецкого народа, живущего на нем, рождает аллегорическую художественную ситуацию в повести: ненецкая древняя легенда о русском богатыре, освободившем солнце и спасшем ненцев, и сказание о народном герое-повстанце Ваули Ненянге, трагически погибшем за счастье бедняков, русскими героями повести воспринимаются как иносказательные образы советской власти, преобразовавшей жизнь ненцев.
С другой стороны, эти фольклорные произведения передают и особенности древнего поэтического сознания ненцев, без понимания специфики которого сколько-нибудь адекватное восприятие их жизни представителем другого народа невозможно. Так, ненецкая легенда о русском богатыре строится на гиперболах и антитезах. Положительное и отрицательное для ненцев в своих проявлениях в жизни максимальны: «Очень давно-предавно хорошо жилось ненцам на своей тундровой земле. Много было оленей. Несметно водились в тундре белый песец и голубой песец, рыжая и чернобурая лисицы и горностаи, в море-океане тюлень, нер-
па и морж, рыба всякая» [Коковин, 1972]. Верховный бог Нум, гневаясь на благополучие ненцев, пытаясь восстановить на земле гармонию радости и горя, самым страшным наказанием для людей назначает «подряд семь полярных ночей» [Там же]. А за быстрой упряжкой избавителя русского богатыря не могут угнаться «даже самые быстрые ветры» [Там же].
С другой стороны, это первобытное восприятие мира строится на четких оппозициях: жизнь - смерть, радость - горе, день - ночь, бог - человек, богатые - бедные. По Коковину, для ненцев современная история вписывается в прошлое, вплоть до древнего мифа, поэтому так просто соотнести русского богатыря, который бросил вызов богу Нуму, с Лениным.
Еще более очевидна эта связь в сказании о Ваули Ненянге, где центральной смысловой оппозицией является социальное противостояние бедных и богатых ненцев, несправедливой русской царской власти и революционеров. Центральный образ Ваули Ненянга - вариант образа благородного мстителя, освободителя бедняков, который встречается в фольклоре разных народов. Он дерзкий, смелый, самоотверженный; его положительный образ становится символом надежды на свободу, неслучайно «ненцы передавали слухи, что казненный Ваули бессмертен, что он воскрес и скоро вернется в тундру»; черты Ненянга они видят в представителях новой советской власти (образ председателя Ивана Хатанзея).
Еще одним мифопоэтическим образом, воплощающим идеалы ненецкого народа, становится хаерад-цветок - полярная гвоздика. Этот «солнечный цветок, приносящий земле тепло», который почти недоступен для взгляда простого человека, таинственен и сакрален, тесно связан с календарной мифологией ненцев, с образом солнца и мотивом пробуждения жизни. Этот цветок, по преданию, носил на груди Ваули Не-нянг; его ненцы подарили богатырю Ленину. Красный хаерад-цветок революции - символ счастья. Две семы - «революционность» и «тепло» - в образе полярной гвоздики позволили внесценическому персонажу ненцу Филиппу Андрееву, подготовившему проект отопления заполярного острова Новый, назвать свою работу «Хаерад-цветок». Взрослое поколение ненцев, сформировавшееся личностно при совет-
ской власти, видит в полярной гвоздике не воплощенное в реальности чудо, а национальный символ, и только сознанию стариков и детей свойственна вера в чудо.
Восприятие полярной гвоздики русскими героями метафорично: в финале повести поначалу увлеченная поисками конкретного хаерад-цветка Наташа понимает, что на острове она обрела свою полярную гвоздику: «Я нашла. я многое увидела, пока жила здесь, в Заполярье, на острове, у вас. Теперь мне не нужно волшебного цветка, я будто его уже нашла, потому что жила у вас и многое узнала. Это и есть моя полярная гвоздика» [Там же].
Е. Коковин, развивая в повести тему дружбы ненцев и русских, постоянно сравнивает эти два мира. Так, например, Поморцев сопоставляет «русский» кипрей - иван-чай - и «ненецкую» полярную гвоздику: и то, и другое растение обладают уникальным свойством «излучать теплоту, обогревать вокруг себя воздух и почву».
Если для Наташи символами природной жизни тундры становятся цветы и птицы, то для ненцев - солнце, связанное с образом оленя. Описанию праздника оленеводов в повести предшествует авторское лирическое отступление о значении оленя в жизни ненца: «Северный олень! Сколько песен спето о нем благодарными ненцами! Сколько сказок и легенд сложено и рассказано об олене, гордом, трудолюбивом, благородном животном!.. Для ненцев олень - самое дорогое, самое красивое животное. Северный олень - это жизнь тундры, и ненец говорит: "Нет оленя - нет жизни"» [Там же].
В контексте повести с этими символами жизни связан мотив пения. Ненецкая песня, абсолютно адекватная внутренней и внешней жизни, рождается из пути на оленьей упряжке по тундре. В этой песне, часто посвященной оленю, заключена природа кочевого народа, привыкшего жить всегда в движении, настолько слитого с миром вокруг, что ему оказываются не нужными привычные для Большой земли дороги, народа, инстинктивно, первобытно чувствующего свой путь.
Особенная жизнь ненцев на острове Новый рождена окружающим их природным космосом. При характеристике своеобразия ненецкой культуры Коковин отказывается от принципа системного этнографического очерка. О том, ка-
кова жизнь ненецкого народа, читатель узнает либо от конкретных героев, либо на примере судеб персонажей. Отсюда некоторая фрагментарность описания жителей острова, с одной стороны, и эмоциональность, внимание к ярким деталям - с другой. В центре изображения история семьи Илюши (Илько) Валея, его матери Любы - Манэвы и отца охотника Ефима Валея. На примере их судеб Е. Коковин показывает как преемственность национальных традиций у ненцев, так и мощные изменения, произошедшие в жизни ненецкого народа за последние несколько десятилетий, его скачок от родоплемен-ного строя, шаманизма и языческих верований до жизни в условиях «советской цивилизации». Писатель, работая в рамках соцреалистического метода, далек от критического взгляда на эти изменения, который характерен для некоторых современных писателей-представителей малых коренных народов, констатирующих гибель первозданной, в том числе ненецкой, культуры, начавшейся в советское время и ставшей реальностью сегодня. Для автора «Полярной гвоздики» наличие у ненцев зоны оседлости, школы-интерната, электричества, домов, а не чумов -еще не черты национальной трагедии, но положительные символы победившей цивилизации, которые свидетельствуют о полнокровном участии ненцев в истории советской России.
Возможно, именно эта, оправданная соцреализмом установка на изображение того, что идеологический и бытовой разрыв между ненцами и русскими успешно преодолен благодаря советской власти, определила специфику образа острова у Коковина. Подробно описывая своеобразие жизни природы и человека на острове Новом, автор все же не делает акценты на его абсолютной отстраненности от большой земли, отдельности от остального мира. У Коковина остров Новый - неотъемлемая часть советской России, он пережил трудности борьбы с белогвардейцами и богачами, трагедию Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., он соединяет представителей разных культур и дает им обоюдную возможность почувствовать уникальность друг друга и окружающего мира.
На материале островного локуса решается тема дружбы русских и ненцев и в повести М.Е. Скороходова «Тайна острова Ваули», вошедшая в сборник «Северные робинзоны»
[Скороходов, 1965]. Это единственное произведение в книге писателя, созданное в форме записей героев-детей. Петя, Ланко Тайбарей и его сестра рассказывают о своем путешествии на исчезающий (море разрушает его) остров Ваули и чудесной старинной находке - бивне мамонта с непонятными для героев надписями. Дети теряют его: древний артефакт поглощает море, Север не позволяет человеку окончательно разгадать его тайны.
Своеобразное решение получает тема дружбы русских и ненцев в рассказе М.И. Барышева «Случай в тундре», включенном в сборник «Маленькие поморы». Конфликт рассказа не столько национальный, сколько нравственный. Героями-антагонистами выступают русский мальчик Петька, неудачливый рыбак, который, чтобы не возвращаться домой без добычи, решает проверить чужие ловушки для рыбы, и ненец Федя Вылко, преподающий нравственный урок главному герою.
В разрешении конфликта важную роль играет северный пейзаж. Центральным образом становится тундровое болото, путь через которое напрямик к поселку выбирает легкомысленный Петька. Оно, чуть не поглотившее героя, ассоциативно связано с мотивами смерти и опасности в рассказе. Создавая кульминационный эпизод, М. Барышев вводит в него фольклорный мотив запрета: путь через болото - «плохой путь. Олень не пройдет. Грязь.» [Барышев, 1958: 14]. Эту народную вековую мудрость олицетворяет ненец Федя Вылко, который замечает: «Олень свою дорогу знает, песец знает. Ты к чужим ловушкам дорогу знаешь?.. В тундре ходишь - все надо помнить.» [Там же: 14-15]. Реплика юного ненца указывает на то, что образ болота может быть рассмотрен и в связи с мифо-поэтическим мотивом греха и наказания. Петька Воронов, пытавшийся украсть рыбу Феди, выбирает «плохой» путь, и, как следствие, чуть не погибает. Природный мир Севера у М. Барыше-ва не прощает человеку подлости; чтобы выжить на этой земле, нужно быть хорошим человеком. Это понимание, по мнению писателя, с детства закладывается в северянине самой жизнью.
IV. Обсуждение. В современной филологической науке актуальным является исследование художественной перцептивности. Этому вопросу посвящен целый ряд лингвистических ра-
бот: «Говорящий как наблюдатель: лингвоаксио-логический аспект» С.Ю. Лавровой (2017), «Лингвосенсорика как перспективное направление современных лингвистических исследований: аналитический обзор» А.В. Нагорной (2017), «Лингвосенсорика. Фундаментальные и прикладные аспекты» В.К. Харченко (2012) и др. Нам же близка позиция А.В. Бондарко, изложенная в статье «К вопросу о перцепции» (2004), где вводится понятие «образно-поэтической перцепции», которая «характеризуется тем, что элементы наблюдаемости обладают образной конкретностью» [Бондарко, 2004: 277-279], «она связана с поэтическим временем, пространством и образом рецептора, восприятием мира и выражением его чувств и мыслей» [Там же].
Целым полем для исследований в современном литературоведении являются и тема перцепции «инонационального» в русской литературе, интерес к проблеме «другого», диалог культур (работы Л.Н. Сарбаш, В.А. Горбатько, Н.Ю. Даниловой, Д.В. Абашевой, З.Р. Саитовой, А.В. Кузьмина, Г.С. Умаровой и др.). Особо следует выделить работы по истории ненецкой литературы, которые могут уточнить вопросы восприятия «другого» и в Северном тексте русской литературы (монографии А.С. Жулевой «Мифо-поэтическая модель мира в ненецкой литературе» (2019) и «Три мира народов Севера. Лите-ратрные образы» (2020), статья А.А. Арзамазова «Пути развития миноритарной литературы: поэзия ненца Прокопия Явтысого» (2019) и др.)
Представленная в статье проблема перцепции образа ненецкого народа в Северном тексте русской литературы для детей на данном материале ранее не была системно осмыслена. Автор статьи в ряде работ обращался к анализу рассмотренных произведений в аспекте геопоэтического изучения образа Севера, однако этот труд является одним из первых и открывает перспективы для исследования проблемы перцепции образа «другого» в различных сверхтекстовых структурах.
V. Заключение. Перцепция образа ненецкого народа в Северном тексте русской литературы для детей подчинена, с одной стороны, особенностям точки видения, с которой ведется повествование, а с другой - решению устойчивой темы дружеских взаимоотношений русских и ненцев. При этом авторы, не бывавшие на Край-
нем Севере (В. Бороздин), склонны поэтизировать образ ненцев, воспринимая их как «естественных» людей, близких к природному космосу, способных тонко чувствовать красоту родного мира, обладающих уникальным мифо-поэтическим мышлением, основанным на древней родовой памяти и самобытном национальном опыте. Те же писатели, кому довелось непосредственно соприкоснуться с жизнью коренного малочисленного народа (А. Мошковский), менее условны и более реалистичны в оценках: для них очевидна мировоззренческая граница между сознанием людей разных народов, «суровый и трезвый» мир тундровиков не всегда понятен и приемлем для русского сознания. Последнее давно чувствует себя самостоятельным, освободившимся от древней родовой памяти, в отличие от сознания ненцев, которое невидимыми нитями прочно связано с историей и культурой малого народа.
Решение темы дружбы между ненецким и русским народом в Северном тексте русской литературы для детей во многом подчиняется воспитательным задачам. Обращая внимание на различия в восприятии мира (часто русские герои поэтизируют и считают чудесным то, на что не обращают внимание в привычном им космосе ненцы), писатели тем не менее указывают на то, что стремление понять и принять своеобразие другого человека расширяет твои собственные горизонты. Постижение Севера для русских героев часто становится и постижением коренного малочисленного народа, причем образ последнего в Севером тексте русской литературы для детей подается почти всегда в положительном ключе: это талантливый и самобытный народ-художник, четко следующий не только родовым и национальным, но и общечеловеческим нравственным нормам, менее сложный, чем русские, но оттого и более органично вписывающийся в окружающий его космос, помнящий и хранящий свою культуру.
Список литературы:
Барышев М.И. Маленькие поморы. М.: Детгиз, 1958. 88 с.
Бондарко А.В. К вопросу о перцепции // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 276-282.
Бороздин В.П. Большая Хета сердится. М.: Детская литература, 1986. URL: https://www.litmir.me/ br/?b=226257 (дата обращения: 07.10.22).
Галимова Е.Ш. Северный текст русской литературы как региональный сверхтекст // Геокультурное пространство Европейского Севера: генезис, структура, семантика: сборник научных статей. Материалы V и VI Поморских чтений по семиотике культуры [Под ред. Н.М. Теребихина]. Архангельск: САФУ, 2011. С. 403-412.
Галимова Е.Ш. Северный текст русской литературы: методология исследования // Северный текст как логосная форма бытия Русского Севера. Сост., отв. ред. Е.Ш. Галимова, А.Г. Лошаков. Т. 1. Архангельск: ИМИДЖ-ПРЕСС, 2017. С. 9-26.
Коковин Е.С. Морская школа // Детство в Солом-бале. Архангельск: Северо-западное книжное издательство, 1970. С. 109-209. URL: https://www.litmir. me/br/?b=14562 (дата обращения: 07.10.22).
Коковин Е.С. Полярная гвоздика // Корабли моего детства. М.: Детская литература, 1972. URL: http:// royanib.ru/read/kokovin_evgeniv-gvozdika. html#225280 (дата обращения: 07.10.22).
Лихачев Д.С., Янин В.Л. Русский Север как памятник отечественной и мировой культуры // Коммунист. 1986. № 1. С. 115.
Лошаков А.Г. Северный текст русской литературы // Северный текст как логосная форма бытия Русского Севера. Сост., отв. Ред. Е.Ш. Галимова, А.Г. Лошаков. Т. 1. Архангельск: ИМИДЖ-ПРЕСС, 2017. С. 26-57.
Мошковский А.И. В долине Белой реки. Третий пелей. Граница. Работа // Три белоснежных оленя. М: Детгиз, 1960. 192 с. URL: https://fantlab.ru/ edition130952 (дата обращения: 09.10.2022).
Мошковский А.И. Лебединое крыло. Три белоснежных оленя // Три белоснежных оленя. М.: Детская литература, 1975. 32 с. URL: http://www.barius. ru/biblioteka/book/5995 (дата обращения: 02.02.2023).
Скороходов М.Е. Северные робинзоны. Приключенческие повести. Архангельск: Северо-Западное книжное издательство, 1965. 124 с.
Соловьева А.Н. «Русский Север»: смысловые горизонты этничности в культурном пространстве // Геокультурное пространство Европейского Севера: генезис, структура, семантика: сб. науч. ст. Архангельск, 2011. С. 213-223.
Соловьева А.Н. Метатекст субкультуры Русского Севера в контексте модернизационных процессов // Северный текст в русской культуре: Материалы междунар. конф. Северодвинск, 25-27 июня 2003 г. Архангельск, 2003. С. 179-189.
Теребихин Н.М. Метафизика Севера. Архангельск: Поморский университет, 2004. 272 с.
Теребихин Н.М. Сакральная география Русского Севера: Религиозно-мифологическое пространство севернорусской культуры. Архангельск: Поморский междунар. пед. ун-т им. М.В. Ломоносова, 1993. 220 с.
References:
Baryshev M.I. Malen'kie pomory [Little Pomors]. Moscow: Detgiz Publ., 1958. 88 p. (In Russian)
Bondarko A.V. K voprosu o percepcii [To the question of perception]. Sokrovennye smysly: Slovo. Tekst. Kul'tura [Innermost meanings: Word. Text. Culture]. Moscow: Languages of Slavic culture Publ., 2004. Pp. 276-282. (In Russian)
Borozdin V.P. Bol'shaja Heta serditsja [Bolshaya Kheta is angry]. Moscow: "Children's literature" Publ., 1986. URL: https://www.litmir.me/ br/?b=226257 (accessed on 07.10.22). (In Russian)
Galimova E.Sh. Severnyj tekst russkoj literatury kak regional'nyj sverhtekst [Northern text of Russian literature as a regional supertext]. Geokul 'turnoe prostranstvo Evropejskogo Severa: genezis, struktu-ra, semantika: sbornik nauchnyh statej. Materialy V i VI Pomorskih chtenij po semiotike kul 'tury [Geo-cultural space of the European North: genesis, structure, semantics: a collection of scientific articles. Materials of the V and VI Pomeranian readings on the semiotics of culture. Ed. N.M. Terebikhin]. Arkhangelsk: Northern Arctic Federal University Publ., 2011. Pp.403-412. (In Russian).
Galimova E.Sh. Severnyj tekst russkoj literatury: metodologija issledovanija [Northern text of Russian literature: research methodology]. Severnyj tekst kak logosnaja forma bytija Russkogo Severa [Northern text as a logos form of being in the Russian North]. Comp., ed. E.Sh. Galimova, A.G. Loshakov. Vol. 1. Arkhangelsk: IMAGE-PRESS Publ., 2017. Pp. 9-26. (In Russian)
Kokovin E.S. Morskaja shkola [Maritime School]. Detstvo v Solombale [Childhood in Solombal]. Arkhangelsk: North-West Book Publ., 1970. Pр. 109-209. URL: https://www.litmir.me/br/?b=14562 (accessed on 07.10.22). (In Russian)
Kokovin E.S. Poljarnaja gvozdika [Polar carnation]. Korabli moego detstva [Ships of my childhood]. Moscow: "Children's literature" Publ., 1972. URL: http:// royallib.ru/read/kokovin_evgeniy-gvozdika . html#225280 (accessed on 07.10.2022). (In Russian)
Likhachev D.S, Yanin V.L. Russkij Sever kak pamjatnik otechestvennoj i mirovoj kul'tury [Russian Northas a monument of domestic and world culture]. Communist. 1986. № 1. Pp. 115. (In Russian)
Loshakov A.G. Sevemyj tekst russkoj literatury [Northern text of Russian literature]. Sevemyj tekst kaklogosnaja forma bytija Russkogo Severa [Northern text as a logos form of being of the Russian North]. Comp., ed. E.Sh. Galimova, A.G. Loshakov. Vol. 1. Arkhangelsk: IMAGE-PRESS Publ., 2017. Pp. 26-57. (In Russian)
Moshkovsky A.I. V doline Beloj reki. Tretij pelej. Granica. Rabota. [In the valley of the White River. The third chant. Border. Work]. Tri belosnezhnyh olenja [Three snow-white deer]. Moscow: Detgiz Publ., 1960. URL: https://fantlab.ru/edition130952 (accessed: 9.10.2022). (In Russian)
Moshkovsky A.I. Lebedinoe krylo. Tri belosnezhnyh olenja [Swan Wing. Three snow-white deer]. Tri be-los-nezhnyh olenja [Three snow-white deer]. Moscow: "Children's literature" Publ., 1975. 32 p. URL: www. litmir/co/br/?b=242683&p=1/ (accessed: 3.07.2017). (In Russian)
Skorokhodov M.E. Severnye robinzony. Prikljuchencheskie povesti [Northern Robinsons. Adventure stories]. Arkhangelsk: North-West Book Publ.,1965. 124 p. (In Russian)
Solovyova A.N. "Russkij Sever": smyslovye gori-zonty jetnichnosti v kul'turnom prostranstve ["Russian
North": semantic horizons of ethnicity in the cultural space]. Geokul'turnoe prostranstvo Evropejskogo Severa: genezis, struktura, semantika: sb. nauch. st. [Geocultural space of the European North: genesis, structure, semantics: collection of scientific articles]. Arkhangelsk: 2011. Pp. 213-223. (In Russian)
Solovyova A.N. Metatekst subkul'tury Russkogo Severa v kontekste modernizacionnyh processov [Metatext subculture of the Russian North in the context of modernization processes]. Severnyj tekst v russkoj kul 'ture: Materialy mezhdunar. konf., Severodvinsk, 25-27 ijunja 2003 [Northern text in Russian culture: Materials international conf., Severodvinsk]. Arkhangelsk, 2003. Pp. 179-189. (In Russian)
Terebikhin N.M. Sakral'naja geografija Russkogo Severa: Religiozno-mifologicheskoe prostranstvo severnorusskoj kul'tury. [Sacred geography of the Russian North: Religious and mythological space of North Russian culture]. Arkhangelsk: Pomeranian Intern. ped. unt. M.V. Lomonosov, 1993. 220 p. (In Russian)
Terebikhin N.M. Metafizika Severa [Metaphysics of the North]. Arkhangelsk: Pomeranian University, 2004. 272 p. (In Russian)
Сведения об авторе:
Давыдова Алёна Владимировна - к.филол.н., доцент кафедры литературы Высшей школы социально-гуманитарных наук и международной коммуникации Северного (Арктического) федерального университета им. М.В. Ломоносова, г. Архангельск, Российская Федерация;
https://orcid.org/0000-0003-1702-0019;
a.davidova@narfu.ru.
Information about the author:
Davydova Alyona Vladimirovna - Cand. Sci. (Philology), Associate Professor of the Department of Literature of the Higher School of Socio-Humanitarian Sciences and International Communication of the Northern (Arctic) Federal University named after M.V. Lomonosov; Moscow, Russian Federation;
https://orcid.org/0000-0003-1702-0019; a.davidova@narfu.ru.
