Проблемы науки о борьбе с преступностью Текст научной статьи по специальности «Право»

Проблемы науки о борьбе с преступностью

В. В. ЛУНЕЕВ — заведующий сектором уголовного права и криминологии Института государства и права РАН, доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, лауреат государственных премий РФ по науке и технике

Общие положения

В любой научной деятельности есть два взаимосвязанных направления: фундаментальные инновационные исследования и прикладные разработки по практической реализации фундаментальных достижений. Между ними нет «китайской стены», они взаимопроникают друг в друга. При фундаментальных исследованиях может предметно определяться их прикладное применение, а прикладные разработки дают возможность обнаружить основания для новых фундаментальных изысканий и их уточнений.

В юридической науке криминального цикла, включая криминологию, уголовное право, уголовный процесс и исполнительное право, доминирует прикладное направление, ориентированное на точное усвоение и адекватное практическое применение действующих законов, их отдельных норм и положений. Это очень важная и обширная деятельность оперативных сотрудников, следователей, прокуроров, судей, адвокатов, нотариусов и других работников юридических служб. Адекватно, квалифицированно, правильно и со знанием дела применять ту или иную норму права — главное в их работе. На этом держится вся практическая юстиция. Ее служители должны хорошо знать действующее законодательство в своей сфере деятельности, практику его применения, нормативные пробелы и несовершенства. Многие из них видят пути совершенствования того или иного правового регулирования, но это не является их профессиональной обязанностью. Хотя они могут обнародовать свои взгляды в юридической печати, на научно-практических конференциях и «круглых столах». Но закон есть закон. Пока он не изменен или не отменен, он должен точно исполняться.

Толкованием его занимается огромная армия практических юристов, а также преподавателей юридических институтов и факультетов, деятельность которых может охватывать и фундаментальную сферу. На практике разъяснение законов материализуется в издаваемых учебниках, комментариях и практических пособиях. Этой задаче в основе своей посвящена настоящая статья. Но наряду с прикладной уголовно-правовой наукой существует ее фундаментальный аспект, который связан не столько с применением и толкованием действующего законодательства, сколько с его существенным совершенствованием, повышением его эффективности, поиском новых, более адекватных, путей законодательного решения актуальных проблем борьбы с преступностью.

Фундаментальная юридическая наука криминального цикла, изучая правоприменение, главной своей

задачей ставит также изучение не только и не столько самих норм уголовного права, сколько тех фактических реалий, которые складываются на основе действующего законодательства.

Нередко в нашей юридической науке криминального цикла за фундаментальные исследования принимается механическое списывание норм с законодательства так называемых развитых стран под знаменем вестернизации, демократизации, гуманизации и т.п. Подобная деятельность может быть фундаментальной при одном условии: если нормы других стран перенимаются на основе глубокого изучения эффективности действия этих норм «дома», их взаимосвязи со смежными нормами, в том числе и других отраслей права, то есть тогда, когда исследователь получает элементы новых объективных знаний. Переписывание чужих норм по политическим мотивам не является даже прикладным исследованием. Более того, оно может принести вред юридической науке и практике, действующим в своей национальной системе норм, чему не счесть примеров за последние годы. Причем люди, которые «проталкивают» подобные нормы по политическим или политически прикрытым корыстным мотивам, относят себя к общественному и научному авангарду. В реальной жизни они лишь разрушают пускай не очень совершенную, но более или менее устоявшуюся национально-правовую систему страны. Со временем ошибочность использования чужих норм в отрыве от «родной» системы становится очевидной. Ломка национальной системы может продолжиться и в более худшем варианте.

Кроме того, та или иная норма законодательства, хотя и применяется в точном соответствии с ее содержанием, может быть неэффективной, не достигать поставленной цели, трудно реализуемой в российской действительности, может быть не обеспечена организационно, кадрами и финансами или коррупционна и криминогенна. И таких полудействующих и противоправных норм в действующем законодательстве, на основе которого осуществляется борьба с преступностью, огромное количество. Ниже будут приведены показательные примеры такого законотворчества. Принятые в результате демагогии или коррупционного влияния соответствующих политических и экономических групп и кланов, они дискредитируют право, низводят его к фактическому бесправию.

Фундаментальной юридической наукой криминального цикла занимаются ученые юридических вузов, научно-исследовательских ведомственных и академических институтов, а также в меру необ-

ходимости — практические работники Генеральной прокуратуры, МВД, ФСБ, Минюста и т.д. Для научных институтов разработка фундаментальной юридической проблематики является, на мой взгляд, основным направлением деятельности. При обсуждении поправок в закон «О науке и государственной научно-технической политике» в качестве основной была сформулирована цель повышения эффективности фундаментальных научных исследований. В пояснительной записке к закону говорится, что предлагаемые кабинетом министров перемены сделают деятельность государственных академий наук эффективнее и позволят решать «общенациональные задачи, связанные с развитием науки, повышением действенности управления ее развитием в соответствии с современной и прогнозируемой социально-экономической ситуацией».

Фундаментальные проблемы юридической науки криминального цикла являются важным направлением капитальных исследований в области уголовного права, криминологии и уголовного процесса. Недостаточно исследованных фундаментальных проблем криминального цикла очень много. Коснемся некоторых из них.

Первая проблема — убийство. Убийство многие считают самым низколатентным деянием, а значит, и борьба с ним ведется якобы более эффективно. Так ли это? В 2003 г. в стране было зарегистрировано 32 тыс. убийств, или 22,4 убийства на 100 тыс. населения (2006 г. — 27,5 тыс.). В последние годы шел процесс снижения числа учтенных убийств. Причин этому несколько, но их обсуждение выходит за рамки нашей темы. При этом надо иметь в виду, что в России учет убийств осуществляется по фактам, а не по жертвам, как, например, в США, то есть убийство десятков или сотен человек взрывом считается у нас одним преступлением, квалифицируемым по ст. 105 п. «а» и «е» (убийство двух и более лиц, совершенное общественно опасным способом). Например, в том же году был зарегистрирован 561 террористический акт, унесены сотни жизней, а по учету это две статьи — терроризм и убийство двух и более лиц.

Кроме того, в России ежегодно регистрируется до 60 тыс. умышленных причинений тяжкого вреда здоровью, более трети которых заканчивается последующей смертью потерпевшего, но как убийство они не квалифицируются. Около 30 тыс. чел., пропавших без вести, не находятся, и более чем сопоставимое количество обнаруживается неопознанных трупов. Со временем становится очевидным, что их убили, но в статистике их нет. Есть и иные статистически значимые особенности. Если все это сложить, коэффициент убийств возрастет в 4-5 раз, до 80-100 убийств на 100 тыс. населения.

По данным ООН, в мире в среднем совершается 9,8 убийств на 100 тыс. населения; в арабских государствах — 2,4; Западной Европе — 3,5; Южной Азии — 7,2; Северной Америке — 9,0; Африке — 15; Латинской Америке — 21,0. А у нас только по порочному учету — 20-22,4. Таким образом, уровень убийств в России на порядок выше среднемировых показателей, а по сравнению с отдельными регионами — еще больше. Сопоставим: уровень учтенной преступности в России в 4-6 раз ниже, а уровень умышленных убийств более чем в 10 раз выше, чем в Западной Европе. Это результат регулируемой статистики:

все, что можно, прячется, что трудно спрятать, регистрируется 1. Всего же в России не своей смертью от умышленных и неосторожных деяний погибает до 500 тыс. чел. в год. И это мало кого волнует. Хотя эта проблема фундаментального значения. Что делать? Европейские меры нам не подходят. Выход из положения можно найти лишь на основе фундаментальных комплексных исследований.

Вторая проблема. Одной из причин недостаточной эффективности деятельности правоохранительных органов является неспособность системы уголовной юстиции «переварить» хотя бы треть реальной преступности. Если будет регистрироваться хотя бы эта треть, система правоохраны рухнет под тяжестью 6-7 млн дел. Какой выход? Увеличить численность системы уголовной юстиции. Но в нашей стране и так самый высокий уровень численности милиции — 1224 на 100 тыс. населения (это данные на 1994 г. — более поздние найти трудно): во Франции — 349, Англии и Уэльсе — 346, США — 300, Швеции — 281, Японии — 207. Но кроме МВД в России есть и другие силовые ведомства с огромными штатами, выполняющие различные полицейские функции. Более того, после 1994 г. численность милиции и других правоохранительных органов постоянно росла. За последние 10 лет она увеличилась примерно до 1,5 тыс. на 100 тыс. населения. Число прокурорских работников за эти годы возросло на 58%, а судей — в 5,5 раза. Общая же тенденция в Европе изменилась, численность системы уголовной юстиции либо стабилизируется, либо сокращается.

До каких пор увеличивать численность системы правоохраны? В Швеции, например, число полицейских на 100 тыс. населения в 4,5 раза меньше, чем в России, а они «обслуживали» в 6,5 раза больше учтенных преступлений, чем в России (в Швеции регистрировалось около 12 тыс. преступлений на 100 тыс. населения, а в России — в среднем 2 тыс.). Это вторая фундаментальная проблема, которую надо исследовать. Ее предполагается решить путем выделения до 60% уголовных дел небольшой и средней тяжести, передав их расследование в несколько упрощенном порядке в органы дознания, а тяжкие и особо тяжкие преступления будут расследоваться Следственным комитетом. Может быть, это какой-то выход, но выход недостаточный. Поиск оптимального выхода должен быть продолжен на фундаментальном уровне науки.

Третья проблема. Мы не можем обуздать коррупцию, потому что в течение 15-20 лет только сотрясаем воздух заявлениями о борьбе с ней. У нас нет комплексного закона о борьбе с коррупцией, у нас не криминализированы опасные формы высокопоставленной коррупции. На Всероссийском совещании правоохранительных органов в ноябре 2006 г. о ней очень много говорили. Президент РФ В.В. Путин назвал ее повальной 2. Но все эти правильные слова произносились и десять и пятнадцать лет назад. И давно известно, почему она беспрепятственно проникает во все сферы нашей жизни. Коррупция стала нашей конституцией, а безответственность за нее — повседневной практикой. Еще в Верховном Совете РСФСР обсуждался закон о борьбе с коррупцией. Тогда депутат Бир выкрикнул: что вы делаете, вы же против себя закон принимаете. И крик его был услышан, и он актуален до сих пор. С коррупцией сейчас очень трудно справиться. Она сильнее государства. Отдельные предложения об усилении контроля за

коррупционерами не более чем паллиатив. Поскольку до сих пор нет не только закона о борьбе с коррупцией, но и политической стратегии и практической тактики. Их фундаментальная разработка и претворение в жизнь решат многие тяжелые проблемы в стране, если не все.

Четвертая проблема. Сейчас идет процесс непрерывного расширения уголовной ответственности и ее ужесточение, с одной стороны, и ослабление — с другой, если это политически и коррупционно выгодно. Исторически процесс криминализации деяний в 4 раза превышает процесс декриминализации. Многовековая наивность законодателей и народа, считающих, если внести деяние в УК, оно перестанет существовать, жива. Идет поток бессистемного расширения сферы уголовной ответственности, инициированный депутатами, ведомствами и учеными. Нужен комплексный системный анализ действующего УК и криминальных реалий, и лишь на его основе следует оптимизировать уголовную ответственность, перевести незначительные деяния в административную и имущественную ответственность, выделить уголовные проступки с доступным процессуальным режимом. Выборочная ответственность (1:15-1:30) только развращает. Искать оптимальное соотношение уголовной, административной, гражданской, имущественной, дисциплинарной ответственности — это основной вопрос сегодняшнего дня. Он чрезвычайно важен, но неимоверно сложен. Иначе нам не выбраться из криминального капкана. Уровень латентной преступности и сегодня составляет около 70-80% от реальной. Нужен критический пересмотр законов, на основе которых осуществляется борьба с преступностью, нужны новые процедуры и новые инструменты, чтобы безнаказанность правонарушителей, которая на сегодняшний день является одной из серьезных причин преступности и правонарушений, была существенно снижена. Для этого надо укреплять связи между различными отраслями права в целях решения общих задач правопорядка. Но у нас даже между отраслями криминального цикла, как и в самом Уголовном кодексе, нет единых подходов, нет взаимопонимания. Маленькая страна Литва одновременно по единой стратегии разработала уголовное, уголовно-процессуальное, административное и исполнительное законодательство, которое вступило в силу практически одновременно 3. Нам до этого далеко.

Перечень кричащих фундаментальных проблем можно было бы умножить, но они пока не имеют системной разработки, квалифицированных кадров, соответствующего обеспечения. Их нельзя решить на основе догмы уголовного законодательства и практики его применения. Нужны комплексные правовые, криминологические, социально-правовые исследования.

Ведомственные научно-исследовательские институты Генеральной прокуратуры, МВД, ФСБ, Минюста, как правило, специализированны. Каждый институт в своей сфере в той или иной мере занимается «своими» фундаментальными проблемами эффективности борьбы с преступностью, но их главная задача — прикладные исследования совершенствования той или иной формы этой борьбы в конкретном ведомстве. Юридические учебные заведения в настоящее время тоже имеют ту или иную специализацию. Она и предопределяет содержание их приклад-

ной преподавательской деятельности, написания «своих» учебников, учебных и практических пособий и открывает возможности для некоторых фундаментальных исследований.

Предложенное деление научных исследований криминального цикла на фундаментальные и прикладные изыскания и их распределение по научным, учебным и практическим учреждениям является неким идеалом. В действительности соотношение фундаментальных и прикладных разработок, при всей условности их разделения, является более сложным, неопределенным и размытым. Тем не менее это соотношение в своих основных направлениях хорошо различимо и практически необходимо.

Фактическое положение дел

В реальной научной жизни можно наблюдать множество проблем. С одной стороны, наблюдается относительно низкий уровень влияния нашей фундаментальной и прикладной науки криминального цикла на принятие актуальных решений в стране; с другой — недостаточный инновационный уровень развития самой науки, которая, как правило, редко выходит за пределы толкования догматики уголовного права и процесса к проблемам фундаментального характера; кроме того, даже при относительно позитивном разрешении некоторых юридических проблем в научном плане научная юридическая общественность недостаточно участвует в практической реализации своих научных достижений как в силу своей инертности, так и в силу игнорирования ее властями. Рассмотрим эти проблемы по порядку.

Первое. Низкий уровень влияния науки криминального цикла на правовые и криминологические процессы, а следовательно, и на социальные, экономические и политические, стал особенно очевиден в годы осуществления ущербной горбачевской перестройки и криминальных ельцинских реформ. Допущено слишком много стратегически порочных решений. Они продолжались и позже. И в связи с этим можно прямо сказать, как бы ни было это больно, что социальные науки вообще и науки криминального цикла в частности практически не выполнили своего объективного назначения в это трудное для страны время. С подобным выводом многие ученые категорически могут не согласиться. И они в определенной мере будут правы. Написаны горы книг и статей. Приняты жизненно значимые федеральные законы и кодексы. В разработке их принимали участие и ученые, и практики, и сами законодатели. Но я в данном случае оцениваю не изнурительный процесс сочинения «красивых» законов и их доктринерское толкование, а реальные результаты действия принятых законов и отдельных норм. А они, мягко скажем, далеки от желаемых и необходимых. И именно с этой точки зрения юридические науки криминального цикла не выполнили своего назначения или выполнили его неудовлетворительно.

Научные силы раскололись. Большая часть научных сотрудников этого цикла усердно занималась агрессивной апологией политизированных и непро-считанных реформ. Они попали в число «новых революционеров» и «новых большевиков», которые шли в форваторе властных устремлений. К новым «большевикам» я отношу тех, кто бежал к более сильному большинству. Это давний, известный и в какой-то

мере почти генетический факт. Не только человеческий, но и животный мир полон таких тенденций и примеров. Все тянутся к силе. К услугам «политически передовых» и сильных были печать, радио, телевидение. Демократия и свобода слова существовали в «демократических СМИ» только для них. Со временем эти «большевики» получили лейбл «демшизы». Но это уже потом, когда под «революционностью» обнаружилась элементарная разрушительность.

Определенная часть юристов криминального цикла не побежала в «новые большевики». Некоторые из них вынужденно мирились с разрушительными процессами и молчали, хотя и могли сознавать кримино-генность и коррупциогенность принимаемых решений. Они делали то, что было в их силах. Многие из них понимали бесполезность сопротивления агрессии «реформаторов» и в то же время не хотели быть белыми воронами. И только некоторые открыто сопротивлялись разрушительному реформированию, призывая к взвешенному и просчитанному подходу, учитывающему наши исторические и национальные особенности государства и права. На них тут же навешивали ярлыки национал-патриотов, шельмовали и затыкали рты. Ныне почти все прежние крикуны того времени замолчали сами. Им нечего сказать. Их порочная псевдоправовая демагогия стала очевидной, видимо, и для них самих.

Второе. Уровень развития самой науки криминального цикла, не выходящей за пределы догматики уголовного и других отраслей права рассматриваемого цикла, является второй составляющей, которая не давала использовать их возможности для более оптимального решения актуальных проблем борьбы с растущим криминалом. Общеизвестно, что содержание законодательства, на основе которого осуществляется борьба с преступностью, должно отражать криминальные реалии страны. Только в этом случае оно может быть хоть сколько-то эффективным. В. В. Путин как-то констатировал: «Над принятием законов думают сотни и сотни, а над тем, как обойти закон, думают миллионы». И последние побеждают, потому что они скрупулезно и с глубоким знанием своего дела изучают реалии предполагаемой преступной деятельности, то есть практические возможности обхода закона, пути сокрытия преступной деятельности, возможности ее прикрытия и т.д. Криминальные реалии при разработке, изменении и дополнении уголовного, уголовно-процессуального и уголовно-исполнительного законодательства почти не изучаются или изучаются поверхностно и односторонне (лишь в плане реализации своих «красивых» идей).

Таким образом, если законотворцев от науки и практики криминального цикла, а также самих законодателей не интересует фактическая и позитивная эффективность той или иной нормы или кодекса (УК, УПК, УИК) в целом, если при разработке и принятии новых норм не прогнозируются возможные нежелательные результаты их действия, если предлагаемые правовые новеллы рождаются методом «умной головы» на основе неких логических умозаключений и некритичного списывания с законов других стран, которые выставляются ими более цивилизованными, и если основную роль при принятии законов играют продажные лоббисты от криминала, то о каком учете криминальных, криминогенных и коррупциогенных реалий в законодательстве может идти речь. Более того, озвучивание прогнозируемых криминальных

последствий действия предлагаемых порочных законов может парализовать передовое, выгодное, а иногда и доходное предприятие. Его инициаторы, прикрываясь псевдодемократической, псевдогуманной и прозападной демагогией, тут же зачислят своих оппонентов во врагов демократических преобразований, очернителей реформ, ведь страшные факты криминальной действительности могут убить красивые гипотезы «новых революционеров» о самом «передовом» и для кого-то выгодном законодательстве.

В складывающейся ситуации что может предложить ученый, изучающий уголовное, уголовно-процессуальное и исполнительное право на основе логических сравнений тех или иных норм, на основе «писаной» реальности, то есть по кодексам и подзаконным актам. Сравнительный логико-правовой анализ может привести его к некоторым выводам, в том числе и практически важным для правоохранительных органов, судов, адвокатуры. Но не для фундаментальной науки, чем, по сути, должны заниматься многие ученые. При изучении различных отраслей права на основе «самих себя» нельзя получить новые знания по определению. Их можно получить лишь при изучении и прогнозировании реальной криминологической обстановки, которая складывается на основе действующего законодательства, то есть при изучении социологии уголовного права, социологии уголовно-процессуального права, социологии исполнительного права, при изучении криминологических проблем в стране. Но как раз криминологическая, социологическая, статистическая и математическая основа этих наук, как правило, и оставалась, и остается за бортом научных исследований.

Что могли предложить ученые, в совершенстве знающие содержание старых действующих норм права, в совершенно новые, «революционные», периоды перестройки и рыночного реформирования, которые сопровождались серьезной ломкой всех общественных отношений и которые они фундаментально не изучали? Они могли лишь что-то логически предполагать, предугадать или заимствовать некоторые нормы из законодательства других стран и выдавать их за свои новые научные достижения. Но предположения, сделанные на основе логических умозаключений, очень ненадежны, а заимствование законодательных положений других стран без объективного критического анализа этих стран, где свои специфические политические, экономические, правовые, организационные и криминологические условия, которые существенно отличаются от российских, еще менее оправданно. Но каждый слышит и предлагает то, что ему понятно, близко, а иногда и выгодно, а все непонятное отбрасывается.

Надо сказать, что отечественное уголовное законодательство еще в 60-е гг. ХХ в. отказалось от института аналогии (когда человек совершал какое-то деяние, которого не было в уголовном кодексе, но его можно было осудить по аналогии за другое схожее деяние, которое есть в УК), и это было шагом вперед от беззакония. Но ведь вся догматическая часть науки уголовного права продолжала и продолжает опираться на логические законы аналогии. Конечно, эта аналогия несколько иная, и она имеет определенную познавательную ценность. Но получаемые таким путем знания очень относительны и даже сомнительны. Они требуют проверки другими, более адекватными,

методами. Но этого-то как раз обычно и не происходит — трудно, дорого, непривычно и хлопотно.

Третье. При оценке действенности наук криминального цикла в последние 15-20 лет надо иметь в виду и то, что «новые революционеры» от политики, экономики и права ни в каких действительно научных истинах и не нуждались. Они жаждали лишь апологии их субъективных политических целей, которые они где-то слышали, вычитали и декларировали как созидательные, хотя объективно, для нас, они были разрушительными и криминогенными. Поэтому, если бы на основе фактических и надежных результатов наук криминального цикла и предлагалось что-то научно обоснованное, но расходящееся с политическими установками новых вождей, то это было бы, во-первых, не принято, а во-вторых, эти исследователи могли стать персонами, нежелательными для властей. И это предопределяло следующий недостаток научной юридической мысли — нашу робость, пассивность и осознание бесполезности и невостребованности.

Приведу пример. После троекратного провала в 90-е гг. Президентом России принятых Госдумой и Советом Федерации проектов законов о борьбе со все разъедающей коррупцией, о которой сейчас заговорили как будто о вновь появившейся проблеме, Администрация Президента в феврале-марте 1998 г. подготовила свой проект закона, который поступил на экспертизу в наш институт и, естественно, в сектор уголовного права и криминологии. В нем полностью были проигнорированы более чем десятилетняя работа отечественных ученых, практиков и законодателей, а также содержание важнейших международных конвенций и положительный опыт других стран. Проект администрации был направлен на защиту коррупционных интересов чиновников. В нем на нескольких страницах перечислялись условия, при которых должностные лица, их жены и дети могли получать подарки и т.д. Мы долго работали над проектом и дали крайне отрицательный отзыв, предложив испытанные в мире нормы борьбы с коррупцией, которые вполне могли быть реализованы в России. Тем не менее через несколько дней проект поступил в Думу с указанием, что проект прошел экспертизу во многих учреждениях, в том числе назывался и наш институт. Я ознакомился с уже представленным проектом. В нем не были исправлены даже грамматические ошибки, на которые мы обратили внимание. Я уже не говорю об учете наших предложений. Было очевидно, что в наших знаниях и исследованиях власти не нуждались и не нуждаются. Там даже не читали нашего отзыва. Мы, имеющие свое обоснованное представление о предмете, были не нужны такой власти, коль это не отвечало интересам ее чиновничества. И даже такой великий писатель и ученый с мировым именем, как А.И. Солженицын, который имел свое собственное мнение о ельцинских реформах в России, был затерт, задвинут, оболган и почти забыт в результате активных действий могучих сил беспардонных «революционных» разрушителей 4.

Два десятка лет мы говорим о необходимости борьбы с коррупцией. Проведены сотни исследований, международных и российских научно-практических конференций, а также думских слушаний. Мы подписали и ратифицировали две международные конвенции, европейскую и ооновскую, о борьбе с коррупцией. Но рекомендуемые ими нормы мы не имплементировали. Коррупция поразила все обще-

ственные отношения и постоянно расширяется, а воз и ныне там. До сих пор в плане действующего законодательства под коррупцией мы понимаем пакет с деньгами и еще некоторые примитивные формы. У нас не криминализированы наиболее опасные коррупционные формы.

В условиях рыночной экономики и свободной торговли коррупция не сводится к примитивным видам взяточничества и элементарных злоупотреблений. Поэтому Уголовный кодекс РФ, подготовленный без какого-либо анализа реалий и их прогноза на ближайшее будущее, не охватывает многих форм и видов социально опасной и реальной коррупции. Он не предусматривает ответственности:

— за коррупционный лоббизм;

— коррупционный фаворитизм;

— коррупционный протекционизм;

— непотизм (кумовство, покровительство родственникам);

— тайные взносы на политические цели;

— взносы на выборы с последующей расплатой государственными должностями или лоббированием интересов взносодателя;

— келейное проведение приватизации, акционирования и залоговых аукционов;

— предоставление налоговых и таможенных льгот;

— переход государственных должностных лиц (сразу после отставки) на должности президентов «подкормленных» банков и корпораций;

— коррупцию за рубежом при заключении внешнеэкономических контрактов;

— совмещение государственной службы с коммерческой деятельностью и т.д.

Все эти формы коррупции широко распространены в России, министерствах, Правительстве, Государственной Думе, Совете Федерации и даже в президентском окружении («семья Б.Н. Ельцина»), а также во властных структурах субъектов федерации. Они распространены и в мире. Но если в других странах названные формы коррупции криминализированы и с ними ведется непримиримая (или определенная) борьба, то в России о них иногда только говорится в некоторых СМИ, да и то без должного осуждения. Коррупционные деяния нередко преподносятся как умение продажного должностного лица «делать деньги в рамках действующих законов». А в действующем уголовном законодательстве о них нет даже упоминания. Только на пути правового контроля рыночных коррупционных технологий можно разорвать порочные криминальные круги: «деньги — власть — деньги», «собственность — власть — собственность». Об этом написаны сотни научно обоснованных книг и статей, но их никто не читает и не учитывает 5. Я привел, хотя и важный, но частный пример. В реальности с первых дней ельцинских реформ действовала антинародная и антигосударственная система выборки только апологических предложений и проектов.

Конкретные факты бессилия нашей науки

Для того чтобы не быть голословным, приведу некоторые факты, свидетельствующие как о прямом игнорировании некоторых позитивных научных результатов, так и о методологической слабости и даже порочности самой юридической науки.

Первый. Начнем с самого важного федерального закона, на основе которого осуществляется основ-

ная борьба с преступностью. Разработка УК РФ в середине 90-х гг. не имела необходимой социологической и криминологической базы, криминологического и уголовно-правового прогноза, системного общего и конкретного прогноза возможных позитивных и негативных последствий действия нового УК. Это означает, что собрались специалисты уголовного права и писали статьи УК исходя из соображений «как бы лучше», «как бы поевропеистее», «как бы "антиподнее"» апробированному прошлому», не оценивая реальные возможности России, ее традиции, складывающуюся криминологическую обстановку и ее возможное развитие в ближайшем будущем. Не было анализа, прогноза и расчета. В нашем УК много негатива, связанного с методом «умной головы» и игнорированием социологии уголовного права, криминологических реалий, другими его пробелами и пороками.

За 10 лет действия УК РФ 1996 г. было принято более 47 федеральных законов по изменению и дополнению Уголовного кодекса. В среднем принималось по пять законов в год. В текст УК было внесено более 700 изменений и дополнений, то есть в среднем по 80-90 изменений и дополнений ежегодно и по две корректировки в каждую статью кодекса. Фактически же в некоторые статьи вносилось до 10 и более поправок, иногда неоднократно (внесенные изменения и дополнения второй или третий раз вновь изменялись и дополнялись). В числе изменений и дополнений также значится исключение из УК 4 статей и введение 27 новых. Прежняя тенденция доминирования процесса криминализации над декриминализацией, которая была выявлена еще во время действия предыдущих уголовных кодексов России 6, не только сохранилась, но и усилилась.

Прежний УК РСФСР, который действовал более 36 лет, и имел тоже около 700 конкретных изменений и дополнений, причем абсолютное большинство этих поправок были приняты во второй половине 80-х и в первой половине 90-х гг., то есть когда происходила основная ломка общественных отношений во время горбачевской перестройки и ельцинских рыночных реформ. Даже с учетом этих чрезвычайных обстоятельств, криминализация в УК РСФСР лишь в два раза превышала декриминализацию, тогда как в УК РФ всего за восемь лет относительно спокойного политического и экономического развития она увеличилась в 7 раз.

Приведенные данные убедительно доказывают, что уголовная политика за последние 10 лет была ситуационной, неустойчивой, не имеющей сколько-нибудь внятной стратегии и научно-прогностического обоснования. Изменения и дополнения в УК носили лоскутный, рефлексирующий, коррупционный или «пожарный» характер. Причем, как мы увидим ниже, за пожар принималась активная политическая демагогия, осуществляемая определенными инициативными политическими кланами, которых мало заботила реальная криминологическая обстановка в стране. Они преследовали свои корыстно-политические цели. При таком подходе мало оставалось места для фундаментальной юридической науки криминального цикла.

Анализ статистики показывает, что массовые изменения и дополнения УК мало влияли на уровень, динамику и структуру учтенной преступности. А там, где это влияние было заметным, оно, как правило,

носило негативный, а не позитивный характер. Большинство новелл было обусловлено политическими соображениями и коррупционным лоббизмом. В связи с подобными последствиями невольно возникает вопрос: а чего пытались добиться законодатели? Эффективности уголовно-правовой борьбы с преступностью не регистрировалось. Снижения уровня преступности не наблюдалось. Реальная преступность росла. Вместе с этим увеличивалась общественная опасность совершаемых деяний. Более того, результаты такой борьбы мало интересовали законодателей. Как правило, они не вникали и в объективные возможности практической реализации придуманных ими трудно выполнимых норм.

Подготовка законопроектов рабочими группами ученых и депутатов Госдумы ведется стихийно и неорганизованно по принципу «кому бог чего на душу положит». Очень часто в работе находится до 10-15 готовящихся уголовно-правовых законопроектов, противоречащих друг другу и никак не связанных между собой. Никакой интеграционной и координационной законотворческой работы не ведется. Все эти законы обсуждаются порознь, значительное большинство из них отбрасываются как непригодные, на что тратятся огромные усилия комитетов и Думы в целом. В 2003 г., например, Дума обсуждала 642 законопроекта, из которых 451 законопроект (70%), созданный с огромными затратами времени и сил, был выброшен в корзину. Нет плановой исследовательской и законотворческой работы, нет стратегии совершенствования уголовного законодательства в России. Всюду господствует стихия и рефлексия. Это ненаучно и непродуктивно.

Следует отказаться от разработки проектов уголовных законов без фундаментального анализа криминологической обстановки, ее прогноза на ближайшие годы, а также прогноза возможных социальных последствий применения предлагаемых норм. Для этих целей при Государственной Думе следовало бы создать аналитико-прогностический центр. Но та аналитическая служба, которая там была, наоборот, упразднена. Может быть, и правильно, поскольку глубокими научными исследованиями она не занималась, а кое-как выполняла «пожарные» поручения.

Есть другой путь — возложить эти функции на действующие научно-исследовательские учреждения. Такие попытки были. 3 декабря 1994 г. был издан Указ Президента РФ № 2147 «О мерах по совершенствованию юридического обеспечения деятельности Президента РФ». В 1995 и 2004 гг. соответствующими указами Президента РФ в него были внесены существенные позитивные изменения и дополнения. Во всяком случае основная идея научного обеспечения президентской деятельности не только осталась в новых указах, но и усилилась. В п. 5 указа говорится: «Возложить функции аналитического центра по правовой политике Президента РФ на Институт государства и права РАН». Этим же указом было утверждено Положение об обеспечении деятельности Института государства и права РАН в качестве аналитического центра по правовой политике Президента РФ. В положении расписаны все необходимые условия работы института в качестве аналитического центра7. С тех пор прошло 12 лет — институт не получил ни копейки денег, не были выполнены обущанные условия. В этом положении не было даже намека на необходимость изучать не только догматическую часть юриспруден-

ции, но и реалии, которые складываются на основе действующего законодательства, и разрабатывать прогнозы последствий действия принимаемых законов. Напоминание об этих указах и предложения Института государства и права о своих аналитических и прогностических возможностях привело к тому, что все эти указы были отменены.

Второй. Если углубиться в конкретные нормы УК, то можно увидеть абсолютно безответственное законотворчество и ученых, и практиков, и законодателей. Проиллюстрируем это на частных примерах.

1. В 1996 г. крупные специалисты уголовного права методом «умной демократической головы» разработали красивую систему 13 видов уголовного наказания. С тех пор прошло более 10 лет, и за все это время действуют фактически только два вида уголовного наказания: лишение свободы и штраф. Их «страхует» условное осуждение, которое видом уголовного наказания не является. Остальные виды в большинстве своем не реализуются, поскольку в России для них нет необходимых условий. Подобный «правовой» абсурд лишь подорвал эффективность борьбы с преступностью. В числе видов наказаний значится, например, арест как альтернатива лишению свободы. Но сейчас выясняется, что арест — прошлый, «каменный» век. Осужденные к аресту должны содержаться в запираемых камерах, они могут быть лишены свиданий, возможностей работы, получения передач и т.д. Для реализации этого вида наказания при прогнозируемых 60-70 тыс. арестованных в год надо построить 140 арестных домов, что обошлось бы государству в 75 млрд руб. И это только одно строительство. А арестные дома надо еще содержать и обслуживать. Говорят: никакой целесообразности. Обсуждается вопрос об исключении его из видов наказания. Но ведь подобный арифметический анализ мог произвести и четырехклассник в течение одного дня еще в 1996 г., а «умные ученые и законодательные головы» этого сделать не сумели. Их интересовала красивая система, как «города солнца» утописта Кампанеллы. А насколько это реализуемо их, как и итальянского философа, не интересовало.

2. Другой пример законотворческой несообразности. В советское время монополизм был невозможен, и в УК РСФСР не было уголовной ответственности за антимонопольные преступления. Статья 175-1 о нарушении антимонопольного законодательства была впервые введена в 1992 г. Нарушением считалось неисполнение законных предписаний Антимонопольного комитета, совершенное должностным лицом, которое в течение года подвергалось административному взысканию за те же действия. Состав материальный. Судя по статистике, норма худо-бедно действовала.

При разработке нового УК 1996 г. на основе порочной идеологии, а не реалий, административную преюдицию выбросили, но не по научным или практическим основаниям, а по политкорректным: так на Западе. Хотя там, например в США, существуют не только преюдиционные административные правонарушения, но преюдиционные преступления. На них построена уголовная ответственность за отмывание «грязных» денег. Без административной преюдиции антимонопольный состав преступления, предусмотренный ст. 178 УК РФ, стал формальным, безбрежным, дающим широкие дискреционные полномочия

контролирующим и правоохранительным органам по любым нарушениям антимонопольного законодательства. Борьба с крупными деяниями коррумпировалась и свелась для отчета к мелочным нарушениям.

В 2003 г., чтобы отойти от этого и сократить дискреционные полномочия, состав материализовали, введя в него следующий признак: «если эти деяния повлекли причинение крупного ущерба». А как этот ущерб найти, никто не подумал и не просчитал. Борьба была парализована, так как доказать ущерб, распределенный среди неограниченного числа граждан и предприятий, во времени и пространстве, практически невозможно. Дела до суда не доходили, разваливались. После необходимого криминологического и социально-правового анализа и прогноза, которые по предложению Федеральной антимонопольной службы были проведены автором данной статьи и профессором С. В. Максимовым, были предложены материальные признаки: получение сверхдохода, который установить намного легче, он регистрируется и подсчитывается. Предложены были и неправомерное достижение допустимой законом доли доминирования на рынке и др. Новелла получила поддержку. К слову сказать, административная и даже гражданско-правовая преюдиция в подобных нарушениях, образующая целостную и системную ответственность, была бы крайне необходима. Но, увы! Ее выбросили из УК современные уголовно-правовые кампанеллы по идеологическим и корыстным мотивам.

А как на все это реагирует наука? Известный специалист традиционного уголовного права без особых размышлений, перечисляя различные формы монополистических действий, напоминает: «если эти действия повлекли причинение крупного ущерба». В другом месте он уточняет, что «крупным ущербом признается ущерб, сумма которого превышает один миллион рублей». Так сказано и в УК. Больше к этому признаку автор не возвращается, хотя статья расписывается почти на пяти страницах широкоформатного текста. А ведь этот признак материальный и ключевой. Если нет ущерба, то любые монополистические действия не образуют состава преступления. А где этот ущерб искать, автор не задумывается. Не ему же его искать 8. Если бы он обратился к реалиям, в том числе и к несовершенной и нелюбимой уголовной статистике после введения этого признака в 2003 г., то он бы увидел, что с введением этой новеллы в стране регистрировались единичные деяния, квалифицируемые по ст. 178, и ни одно из них не дошло до суда. Автор для формы обращается к статистике. Но приводит ее только до 2001 г. Тогда, когда уголовно-правовая норма еще позволяла доказывание деяния, регистрировалось до 70 деяний в год. Существенное изменение статьи, которое я называю порочным, было осуществлено в 2003 г., книга же вышла годом позже. Требовалось проникновение в суть изменений и в реалии. Но за письменным столом это сделать трудно. А в итоге непрофессиональный анализ статьи. И таких примеров в нашей уголовно-правовой литературе можно найти множество.

3. При создании действующего УК «умные головы» отказались от институтов освобождения от уголовной ответственности путем передачи на поруки или в товарищеские суды. На каком основании? Нет на Западе. Существенно изменились производственные отношения, и в связи с этим вроде бы рухнуло

понятие «трудовой коллектив». А он остался, не погиб и профсоюз, хотя и несколько трансформировался. Никто не соизволил изучить эффективность выброшенных институтов. А она была выше, чем лишение свободы. Присяжные заседатели заменить роль общественности не могут. А она была устранена из системы правосудия и борьбы с преступностью. Аргумент: этого нет в так называемых цивилизованных странах. Разве в этих условиях можно найти место для серьезной науки? Даже В. Н. Кудрявцев, написавший книгу «Стратегии борьбы с преступностью», в которой рассматриваются различные аспекты контроля и предупреждения преступности, видимо, под влиянием отрицательного отношения к роли общественности российских юристов уделяет этой важной проблеме семь строчек 9. Ныне обсуждается вопрос о многих возможных формах привлечения общественности к контролю преступлений. Значима была роль народных дружин, к которым сейчас вынуждены возвращаться. И это правильный путь.

Джон Грэхэм и Тревор Беннет в серьезной книге «Стратегии предупреждения преступности в Европе и Северной Америке» выделили целую главу о предупреждении преступности с опорой на общественность, где, исследуя роль общественности в разных странах, в позитивном плане представили советский и российский опыт привлечения общественности для контроля преступности и ее предупреждения 10. В этой книге подробно рассматриваются общественные организации, общественная защита, патрулирование с участием граждан, полицейская работа с участием общественности и даже соседское наблюдение 11 и т.д. Если бы последнюю форму (соседское наблюдение), которая относительно широко распространена на Западе, предложили у нас, то такого инициатора тут же бы обвинили в том, что он призывает к доносительству 1937 г. А в США существуют государственные программы соседского наблюдения 12. И они дают хорошие результаты. Я не ратаю за эту форму в наших исторических условиях. Мне хотелось лишь подчеркнуть, что отстранение общественности от системы контроля преступности под лозунгами новых революционеров было теоретически не оправданным, а практически не просчитанным и вредным.

4. Наше уголовное законодательство до сих пор развивается не на основе науки, а на основе рефлексии властей. Политика продолжает подминать право, а надо наоборот. Некоторые новеллы обусловлены ложными политическими соображениями и коррупционным лоббизмом. Принципы и критерии криминализации деяний, разработанные В.Н.Кудрявцевым 13, были проигнорированы. Примером могут служить скороспелые ст. 282, 282-1, 282-2, когда наряду с религиозной, расовой и национальной мотивацией криминализировали политические и социальные побуждения. Переводя на русский язык: бедный обворованный человек не должен ненавидеть многомиллионного мошенника и жулика. Это преступно. Поэтому политизировали хулиганство, вандализм, повреждение памятников и т.д. (чего не было даже в сталинские времена) в целях нагнетания обстановки якобы растущего в стране экстремизма. Кому-то очень выгодно прокричать на Запад: в России фашизм. За хулиганство, вандализм и другие подобные деяния всегда существовала серьезная уголовная ответственность. Ныне ее политизировали и соответствующие люди работают над ее ужесточением 14. А ведь проблема-то эта не столько уголов-

но-правовая, сколько социальная, воспитательная и криминологическая. Но ее сделали политической. Надо было хотя бы сравнить эти нормы с нормами стран ЕС, где эти проблемы намного актуальнее. Достаточно обратиться к разрешению подобных дел в США, Великобритании, Франции и т.д. Там не фашизм культивируют, а обеспечение неприкаянной молодежи и подростков работой и учебой. А мы, выбросив на произвол судьбы миллионы преступно униженных высокочтимым «мигрантским» жульем подростков, выращиваем из них политических преступников экстремистского и даже террористического толка.

5. Следующий поразительный факт. Какими научными данными руководствовалась Администрация Президента, когда под флагом демократизации и гуманизации уголовной ответственности практически в тайне от широкой общественности и с молчаливого согласия некоторых специалистов по уголовному праву внесла законопроект об исключении из УК РФ конфискации имущества? Никто не знает. И он был принят Законодательным Собранием и подписан Президентом РФ 8 декабря 2003 г. Сделано это было быстро, на исходе работы прошлого состава Госдумы.

Три действительных члена РАН в главе с академиком В. Н. Кудрявцевым и восемь профессоров уголовного права и криминологии, а также другие группы ученых юристов три года упорно добивались возвращения этой меры уголовного наказания в УК. Еще до принятия закона мы писали первым лицам различных ветвей власти: «Мы, специалисты в области уголовного права, криминологии и государс-твоведения, выражаем крайнее беспокойство по поводу возможного принятия Государственной Думой Федерального закона "Об изменении и дополнении УК РФ", где предусматривается исключение из перечня уголовных наказаний конфискации имущества. Убеждены, что таким решением будут защищены многомиллионные преступные доходы, что будет способствовать лишь дальнейшему безнаказанному ограблению страны. Это усилит социальную напряженность в обществе и еще более подорвет доверие населения к власти...

Конфискация имущества является наиболее гуманной и эффективной мерой уголовного наказания в отношении экономических преступников, особенно, в современных российских условиях. Указанная мера наказания успешно применяется во всех демократических странах.

К тому же Россия подписала и ратифицировала ряд международных и европейских конвенций, в которых предусмотрена конфискация имущества за совершение соответствующих преступлений. Настойчиво призываем вас прислушаться к нашему мнению и отклонить указанное положение законопроекта».

Ответа не последовало. Реакция была отрицательной. Федеральный закон был принят сразу в трех чтениях, когда депутаты мало о чем думали, кроме наступающих выборов и своей избираемости, и, не читая текста проекта закона, сразу проголосовали в трех чтениях. В нем говорилось: «Ст. 52 утратила силу». Кто из депутатов знает, что означает ст. 52 УК РФ, предусматривающая конфискацию имущества, если среди них юристов было около 3%, а среди юристов специалистов по уголовному праву 1-2 чел.

Новый закон вступил в силу. Все старания юридической научной общественности самого высокого ранга были проигнорированы, но она продолжала добиваться поставленной цели. Вышло множество публикаций, в том числе и автора этой статьи 15. И только через три года (27 июля 2006 г.), когда цели лоббистов были достигнуты, крупные преступники были осуждены, не потеряв своего состояния, конфискация была возвращена в УК, но не как мера уголовного наказания, а как иная мера уголовно-правового характера. Согласно прежней ст. 52 конфискация устанавливалась «за тяжкие и особо тяжкие преступления, совершенные из корыстных побуждений». В новой ст. 104 (конфискация имущества) дан перечень из 45 статей, за которые может быть назначена конфискация, но в нем практически нет корыстных преступлений, совершенных в сфере экономики, а также против порядка управления, где около 40 видов преступного поведения корыстной мотивации. В их числе: отмывание денежных средств или иного имущества, незаконное предпринимательство, незаконная банковская деятельность, незаконный оборот драгметаллов, фиктивное банкротство, злоупотребление полномочиями, превышение должностных полномочий, незаконное участие в предпринимательской деятельности, служебный подлог и т.д., то есть наиболее доходные опасные преступные деяния. И в то же время конфискация возможна при призывах к терроризму, оправданиях его и при совершении других некорыстных деяний. Никакого научного анализа и прогноза при подготовке этого закона не было, но зато очевидны чиновничьи корыстные интересы16. Появляются предложения о возвращении в УК института конфискации как вида уголовного наказания, назначаемого за совершение тяжких и особо тяжких корыстных преступлений.

6. В горбачевские времена была начата, хотя и крайне необходимая, но научно не проработанная кавалерийская атака на пьянство и алкоголизм. Вырубали виноградники, разрушали винные и ликеро-водочные заводы, расширяли уголовную и административную ответственность и т.д. Но поскольку многовековую потребность к алкоголю в условиях жалкого человеческого существования лобовыми мерами не искоренишь, она спровоцировала подпольное производство вредоносного зелья. Страна потеряла огромные доходы, что усилило нищету, разрослась теневая экономика, поднялись на ноги водочные воротилы, травившие до смерти тысячи людей вредными подделками. Через два года власть сдалась — кампания против пьянства была признана порочной. Хотя в ней были и позитивные результаты, которые рвущиеся к власти псевдодемократы не захотели замечать: произошло заметное снижение «пьяной», насильственной, корыстно-насильственной, корыстной и неосторожной преступности, уменьшилось число самоубийств, производственного травматизма, психических расстройств, разводов, беспризорных детей и т.д. Но это все не было должным образом оценено, только опошлено. А все эти раны кровоточат до сих пор и все в большем количестве.

Причина провала лежала не в невозможности «окультурить» или умерить пьянство и связанные с ним криминологические и психические проблемы, а в порочной реализации этой важной идеи. Научные данные о вреде безмерного пьянства были использованы лишь как повод для тотальной лобовой борьбы

с ним, а не для разработки комплексного, постепенного и последовательного воздействия на причины пьянства и алкоголизма.

В ельцинские времена уроки порочной борьбы с пьянством были использованы в идеологических, политических и коррупционных целях. В начале 90-х гг. широкое распространение получило незаконное предпринимательство, особенно по изготовлению вино-водочных изделий, до 70 % которых не отвечали требованиям безопасности. В 1992 г. государство (не без помощи корыстно заинтересованных лиц) совсем отказалось от монополии на оборот этилового спирта, частично поручив это дело близким преступным организациям, которые криминализировали оборотом алкоголя важные организации, например спортивные. Была окончательно разрушена государственная монополия на алкоголь. Государство потеряло огромные средства и подарило их криминалу. Порочность этого решения вскоре стала очевидной. Но возможности возврата государственной монополии были утрачены. Было принято около сотни различных правительственных постановлений по контролю алкогольной продукции. Тщетно.

Попытки государства усилить контроль на этом криминально-доходном поле привели к производству алкогольной отравы, и ныне тысячи людей в десятках субъектов федерации госпитализированы с тяжкими отравлениями и сотни из них погибли. Давно вносятся предложения о введении государственной монополии на оборот этилового спирта. За это выступают министр сельского хозяйства А. Гордеев, Председатель Госдумы Б. Грызлов, Председатель Совета Федерации С. Миронов. Против — одно коррумпированное чиновничество в правительстве 17. А статистика печальна. Количество смертей в России от отравления некачественным алкоголем даже в более спокойные времена составляла около 40 тыс. чел. в год 18. С момента отмены винной монополии от паленой водки, выработанной незаконными предпринимателями, погибло около 500-600 тыс. чел., и, как правило, молодого возраста. Все это плачевные итоги являются результатом игнорирования властями аналитических и прогностических возможностей науки, социальной, юридической, управленческой и медицинской. Все это легко прогнозировалось и в 90-е гг. прошлого столетия.

7. Некоторые отечественные криминалисты, игнорирующие реалии и обосновывающие свои логические умозаключения частоколом различных норм, предлагают декриминализировать ст. 171 УК (незаконное предпринимательство), поскольку «такой нормы нет в США» (но, как там борются с подобными деяниями, так как они не остаются безнаказанными, они не поясняют). В наших условиях с этим деянием предлагается бороться путем применения норм о налоговых деяниях, незаконного использования товарного знака и подделку документов 19. Авторы не утруждают себя тем, что это не только осложнит борьбу с этим опасным и широко распространенным деянием, но и парализует ее. Но это, по их мнению, уже выходит за рамки догмы права, а значит, и не заслуживает его высокого внимания. К слову сказать, в уголовном законодательстве США нет понятия причинения различных форм вреда здоровью, а в целом нет более сотни составов преступлений, которые есть у нас, но это не означает, что опасные деяния там остаются безнаказанными. При оперировании

нормами других стран было бы желательно не замыкаться только на нормах, а исходить из общей практики уголовно-правового контроля, общей системы законодательства, но для этого надо тоже вникать в фактические, да еще чужие, реалии.

8. В советское время, в 1968 г., в связи с распространившимся пьянством за рулем в УК РСФСР была введена ст. 211-1, устанавливающая уголовную ответственность за управление транспортными средствами в состоянии опьянения, которая через два года была еще больше усилена. Однако в период сплошного беззакония в стране в 1992 г. под знаменем демократизации и свободы она была исключена из кодекса. И если криминализация этого деяния имела под собой научную и фактическую основу, то при ее декриминализации было лишь стремление снизить преступность на бумаге и развязать руки служителям ГАИ и реализовать иные далекие от правопорядка интересы.

Во многих странах существует уголовная ответственность за управление автотранспортом в состоянии опьянения с мерой наказания до 5 лет лишения свободы, например в Германии (ст. 315с и 316), хотя статистика автотранспортных преступлений в этой стране не включается в общую криминальную статистику. В России это административное правонарушение (ст. 12.8), которое может быть наказано штрафом или лишением права управления транспортным средством на один год. Расширение дискреционных полномочий дорожной инспекции способствовало лишь увеличению безнаказанности, коррупции и заметному разрушению правопорядка на дорогах.

В последние годы состояние безопасности на автомобильных дорогах в России в 8-10 раз больше, чем во многих европейских странах и США (см. таблицу). И это результат бездумного либерализма в уголовно-правовой и административно-правовой законодательной сфере, беспредельная коррупция, сочетаемая со слабым контролем на дорогах.

Состояние безопасности на автомобильных

дорогах в России и других странах мира 20

№ п/п Страны Число погибших на автодорогах на 10 тыс. автомашин

1 Великобритания 1,2

2 Норвегия 1,3

3 Швеция 1,3

4 Германия 1,4

5 Финляндия 1,7

6 Италия 1,7

7 Дания 1,8

8 США 1,8

9 Австрия 2,0

10 Португалия 2,0

11 Франция 2,2

12 Испания 2,3

13 Болгария 3,9

14 Венгрия 4,2

15 Польша 4,4

16 Румыния 6,6

17 Россия, 2001 9,6

18 Россия, 2002 10,1

19 Россия, 2003 10,7

20 Россия, 2004 10,3

Этому способствовало также исключение из признаков преступлений, предусмотренных ст. 263 и 264, причинения вреда здоровью средней тяжести. Все эти криминогенные последствия также легко прогнозировались и просчитывались, но не этим были озабочены законодатели. И лишь в 2006 г. Государственная Дума начала «думать» об усилении административной и уголовной ответственности за совершение дорожно-транспортных преступлений.

9. Особую функцию в борьбе с преступностью выполняет уголовно-процессуальное законодательство. Для иллюстрации этого положения я иногда привожу условный, но показательный пример. Предположим, что в какой-то аудитории совершена кража ценного предмета. Для его нахождения есть два пути. Первый: всех обыскать, найти предмет и виновного. Путь скорый, эффективный, дешевый, но в данном случае незаконный. Второй: после проведения мероприятия более или менее полно установить фамилии всех присутствующих, всех допросить и передопросить, подозревая каждого, провести очные ставки в целях устранения противоречий, провести множество других действий, расследовать дело в течение многих месяцев и даже лет и ничего не найти. Путь очень долгий, дорогой, малоэффективный, но абсолютно законный. Он точно соответствует формальному и порочному девизу императора Священной Римской империи Фердинанда I «Pereat mundus et fiat justitia» (Пусть погибнет мир, но свершится правосудие). Но в данном случае даже и правосудия нет. Есть лишь его некоторые признаки. Где выход из этого тупикового положения? Вот где наука могла бы проявить себя для того, чтобы найти эффективный и демократический путь установления истины по уголовным делам. Однако процессуалисты не озабочены этими актуальными проблемами.

Речь не идет о попрании важнейших и выстраданных принципов уголовного правосудия и неотъемлемых прав человека. Речь идет об острой необходимости нахождения выхода из сложной и опасной криминологической ситуации, и не только в нашей стране. Поле поиска лежит между двумя обозначенными позициями в сфере выработки эффективной и законной процедуры. Давно известно, что процедура всемогуща. Она может способствовать решению самых сложных проблем или загубить поиск даже очевидной истины. Но как бы ни относились мы к процессуальным проблемам, процедура никогда не может и не должна быть выше искомой истины по делу. Известная сентенция «главное не истина, а процесс ее поиска» непригодна для правосудия. Оно перестает быть нужным и превращается в шоу. Такое шоу слишком дорого обходится людям, обществу, государству. Но в новом УПК 2001 г. о поиске истины ничего не говорится. А некоторые его авторы вообще считают поиск истины в правосудии — химерой 21. При таком подходе оно перестает быть правосудием, а превращается в спортивно-говорильное сражение, где любая частность может сыграть главную роль.

Наши процессуалисты забыли учение о «материальной» истине великого М.С. Строговича 22. Уже

в 1994 г. в честь столетия со дня его рождения так о нем писал его ученик и последователь В. М. Савицкий: «М. С. Строговича всегда чрезвычайно заботило создание условий, обеспечивающих эффективность уголовной политики, в частности вынесение справедливых приговоров. Всякая судебная ошибка — будь то осуждение невиновного или необоснованное оправдание преступника — ослабляет режим законности, препятствует выполнению задач, стоящих перед правосудием. Как избежать судебных ошибок, как добиться, чтобы каждый приговор содержал истину и ничего, кроме истины, — этому ученый посвятил немало статей и специальную монографию» 23. Все это ныне забыто. Строговича помнят «местами», но лишь теми, что сегодня кому-то выгодно. Но именно его книга о материальной истине чаще всего в наше время и забывается. Видимо, не соответствует она современной процессуальной моде. Справедливо борясь с установлением истины в правосудии «любой ценой», «продвинутые» процессуалисты подменяют ее «победой в состязательном процессе», нередко тоже «любой ценой».

А. А. Тарасов сделал важную попытку разобраться в том, что творится в умах «современно ориентированных» процессуалистов по поводу истины в уголовном судопроизводстве, которые никак не могут внятно связать состязательность и другие принципы УПК с поиском объективной истины в правосудии. Он обоснованно приходит к выводу: истина является целью доказывания 24. Но реалии, к сожалению, иные. И под них разрабатывается новая правовая теория. Она особо выгодна многим современным адвокатам, получающим высокие гонорары от опасных и богатых преступников, которых они сумели «отмыть». По этой теории истиной считается лишь то, чего «добиваются» они.

Проблема подготовки нового УПК РФ решалась практически «советским» закрытым способом. Независимо мыслящие специалисты из комиссии по разработке проекта были удалены. Он готовился в Комитете по законодательству Государственной Думы. Вот что сказал на одном из заседаний Комиссии Государственной Думы по противодействию коррупции В. С. Овчинский: «По поводу УПК я как бы причас-тен к обсуждению... Могу сказать на сто процентов: Генеральная прокуратура, МВД России, Таможенный комитет, Институт государства и права, НИИ МВД России, Академия управления МВД России — все дали категорические отрицательные отзывы на проект УПК. Последний вариант проекта УПК, который был подготовлен группой Козака вместе с Мизулиной и профессором Вициным, держался в секрете, его даже не выдавали экспертам, потом сразу вынесли на первое, второе, третье голосование и не учли никакие замечания ни одного из ведомств, ни одного из научных центров. Нет в России ни одного ученого, кроме этой узкой группы лиц, причастных к разработке УПК, который бы этот УПК поддерживал» 25.

Многие новеллы отбросили позитивные традиции отечественного правосудия, фактически парализовали деятельность предварительного расследования и даже суда. В связи с чем кодекс получил отрицательную оценку юридической общественности. В печати был опубликован ряд статей с серьезной критикой кодекса. Одна из них в «Известиях» знаково называлась: «Такое впечатление, что новый УПК писали преступники и их адвокаты» 26.

Однако, несмотря на отрицательное мнение юридической общественности и вынужденное принятие в течение только первого года действия УПК 13 законов, которыми было внесено более 300 изменений и дополнений, в том числе и существенных, изменения и дополнения продолжались и в последующие годы. УПК РФ подписан 18 декабря 2001 г. За четыре года, с 29 мая 2002 г. по 27 июля 2006 г., было принято 22 федеральных закона о его изменениях и дополнениях. Кроме этого, Конституционный Суд принял несколько важных постановлений, которыми признал не соответствующими Конституции РФ ряд статей кодекса. Всего же было внесено только в текст УПК (исключая приложения к нему) около 500 изменений и дополнений. Это свидетельствовало об ущербности кодекса, но инициаторы и составители келейного варианта разрушительного УПК до сих пор упорно не замечают этого. Они не понесли никакой ответственности за причиненный вред правосудию и продемонстрировали свою научно-профессиональную непригодность.

С введением в действие нового УПК с середины 2002 г. положение с реальной эффективностью борьбы с преступностью серьезно осложнилось. В целом за этот год (хотя кодекс действовал только полгода) учтенная преступность сократилась на 15 %, тяжкая и особо тяжкая — на 24 %, причинившая крупный (значительный) ущерб — тоже на 24 %, мошенничество — на 12,5 %, незаконный оборот оружия — на 14,7 %, угроза убийством — на 15,1 %, краж — на 27 %, и т.д. Известно, что уровень преступности и ее структурные соотношения очень инерционны, поэтому серьезные изменения в них в течение полугода могут быть только искусственными. И эта искусственность продолжается до сих пор. Видимо, она устраивает власть. На этом фоне безнаказанность, как одна из серьезных причин преступности, существенно увеличилась. Она отрицательно скажется и уже сказывается на преступности ближайших лет.

10. В настоящее время самым серьезным стал вопрос о борьбе с наркоманией, которая распространяется по стране с невиданной быстротой. В настоящее время в России нет мест, где бы не употребляли наркотики. Ежегодно в стране от употребления наркотиков гибнут до 800 тыс. чел. Продолжительность жизни лица, начавшего употреблять тяжелые наркотики, в среднем 5-7 лет. Принудительное лечение наркоманов, которое в УК РСФСР было предусмотрено ст. 62, отменено. По собственному желанию наркоманы, особенно в молодом возрасте, не лечатся. Директор Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков В. Черкесов предлагает отправлять наркоманов без их согласия в специализированные лечебные центры. «Это, — полагает он, — спасение человека, когда невозможно с ним рядом жить, невозможно смотреть, как он погибает и ждать, когда он возьмется за нож» В стране доминирует иное мнение: из-под палки наркомана не вылечишь. И на каком основании больного наркоманией насильно лишать свободы в специализированном лечебном центре? Идеологические штампы в данном случае непродуктивны. Оптимальное решение можно принять лишь при самом глубоком конкретном медицинском, социологическом, криминологическом и правовом комплексном исследовании реалий.

Обращение к реалиям в конце концов происходит, когда закон вступает в силу и причиняет вред нередко

больший, чем до его принятия. Закон приходится лос-кутно и долго изменять и дополнять. Но это очень дорогие эксперименты, проводимые в массовом масштабе на живых людях и живых общественных отношениях. Авторы криминогенных и коррупциогенных законов решают не вопросы науки, эффективности социально-правового контроля преступности, защиты прав граждан от преступлений, а политические, партийные и идеологические вопросы неоправданного либерализма.

Для криминологии и социологии права, на основе которых должна организовываться борьба с преступностью, более важны не идеологические догмы, а фактические криминальные реалии. С этой точки зрения общество нуждается в непрерывном системном изучении этих реалий, их тенденций и закономерностей, которые складываются на основе существующего пробельного или криминогенного законодательства. А этого, к сожалению, пока нет.

Перечень абсурдных и преступных решений различных ветвей власти можно продолжать и продолжать, и не только в сфере уголовно-правовых отраслей права, но и цивилистических. Вспомним пресловутый Федеральный закон № 122, готовя который, чиновники ошиблись в подсчете на 2 млн инвалидов и стариков. Обратимся к трижды кроенному Федеральному закону о банкротстве, который позволил ловким бизнесменам и чиновникам преступным путем неоднократно перераспределить собственность в России с использованием прорех этого закона, коррумпированных судей, судебных исполнителей и представителей других правоохранительных органов. Именно они породили рейдерство.

Вышеприведенные примеры научно не обоснованного криминогенного и коррупциогенного законотворчества свидетельствуют, с одной стороны, о том, что высшие органы власти не нуждаются в объективных исследованиях наук криминального цикла, с другой — сама фундаментальная юридическая наука криминального цикла пока не совсем готова к разработке теории современного демократичного и эффективного контроля растущей преступности. Некоторые законотворцы с юридическим образованием, продемонстрировавшие профессиональную непригодность, а то и умышленные злоупотребления и коррупционность, даже не были отстранены от законотворческой «кормушки». А многолетние обсуждения юридической общественностью вопроса о введении криминологической экспертизы законопроектов в систему законотворческого процесса с разработкой проекта закона о ней до сих пор не реализованы 27.

Необходим критический анализ науки криминального цикла

Разработка права, особенно уголовного, — искусство. И это искусство, особенно в фундаментальной юридической науке криминального цикла, базируется на данных социологии, статистики и математики, анализе криминологически значимых реалий, политических, социальных, экономических, социально-психологических и уголовно-правовых. А этого-то до сих пор нет и не предвидится, хотя определенная научная, статистическая, социологическая и правовая база для этого уже существует.

Если бы государственные органы были заинтересованы в качественных, неидеологизированных,

эффективных и демократических законах борьбы с преступностью и всякий раз требовали бы от исследовательских юридических институтов и их подразделений конкурсной фундаментальной разработки необходимых материалов, глубокого научного обоснования и практической проверки предлагаемых проектов законов с соответствующей оплатой труда научных сотрудников и если бы эти органы также были заинтересованы в ответственности исследователей за плохо выполненную работу, то фундаментальная юридическая наука криминального цикла давно бы вышла на относительно достойные рубежи своего развития. В ее основе давно бы осуществлялись конкретные полные и выборочные исследования криминогенных и социально-правовых реалий в регионах и в стране в целом, анализ мировой практики, экспериментально проверенные выводы и вероятностные прогнозы возможных последствий предлагаемых законопроектов.

Однако реального спроса на подобные законопроекты нет. Оплаты исследовательских работ (а для глубокого изучения реалий, сбора информации, ее анализа, проведения экспериментов и выработки прогнозов нужно время и средства) со стороны законодательных органов вообще никогда в нашей стране не существовало. Некоторые сдвиги произошли лишь в последнее время. Зарплата главного научного сотрудника НИИ РАН совсем недавно составляла пятую часть оклада московского дворника 28. В настоящее время имеются позитивные изменения в оплате научно-исследовательской работы. Но в остальном все остается по-прежнему. Имена реальных разработчиков законопроектов остаются в тени. А если разработчик попытается узнать, что стало с законопроектом, в разработке которого он принимал участие, ему по сути ничего не ответят. Депутаты, получив законопроекты от разработчиков, начинают их дорабатывать в соответствии со своими интересами, запросами богатых лоббистов, к чему, естественно, первичных разработчиков не приглашают.

Исследователи нередко осознают, что их труд никто не оценит и их не пригласят для уточнения позиций. Это не стимулирует исследователей и снижает уровень научных разработок. В таких условиях разумные чиновники теряют веру в науку, а достойные научные сотрудники осознают бесполезность сотрудничества с властями. Круг замыкается. Чиновничество творит, что хочет, а наука деградирует.

Преступность растет количественно и изощряется качественно. Уровень учтенной преступности в развитых демократических странах составляет 8-12 тыс. деяний на 100 тыс. населения. У нас уровень учтенной (но не реальной) преступности намного ниже 29. Но если мы идем тем же путем, то к этому надо заблаговременно готовиться. Между растущей преступностью и ее социально-правовым контролем непрерывно растут «ножницы», и это пространство практически нечем заполнить. Как жестокость уголовного наказания, так и его либеральность непродуктивны. Требуются новые подходы, в том числе и в нашей стране, которые не разрабатываются и на них нет государственного заказа. Эффективность борьбы с преступностью остается на самом низком уровне.

Нравится нам это или нет, но мир в целом и наша страна в еще большей мере уже находятся в криминальном капкане, а достойного выхода из него не

видно. Он образуется за счет перманентного увеличения «ножниц» между углубляющими криминальными реалиями и вдохновляющими политические партии желанными «идеалами». Эти ножницы указывают на масштабы и тенденции нового идеологического и правового лицемерия. Вот этими противоречиями и должна заниматься фундаментальная наука криминального цикла. Но она этим практически не занимается.

В итоге что может предложить ученый, изучающий уголовное, уголовно-процессуальное и исполнительное право на основе логических сравнений тех или иных норм, на основе «писаной» реальности, изучая кодексы и подзаконные акты? Сравнительный правовой анализ может привести к некоторым выводам, в том числе и практически важным для правоохранительных органов, судов, адвокатуры. Но не для фундаментальной науки. При изучении рассматриваемых отраслей права на основе «самих себя» нельзя получить новых знаний по определению. Их можно получить лишь при изучении реальной криминологической обстановки, которая складывается на основе действующего законодательства, то есть при изучении социологии уголовного права, социологии уголовно-процессуального права, социологии исполнительного права. Но как раз социологическая, статистическая и математическая основа этих наук, как правило, и оставалась, и остается за бортом научных исследований.

У нас нет даже подготовленных специалистов, которые могли бы выйти за рамки метода «умной головы», которые владеют опытом уголовно-правовой борьбы с преступностью в мировом масштабе, знакомы с отечественным уголовным правом, социологией уголовного права, криминологией, статистикой, математическими методами анализа и прогноза, фу-торологией. В юридических вузах эти дисциплины в основе своей изучаются, но реальных специалистов нет. В прошлом юридические вузы не могли готовить студентов по социологии вообще, а по социологии уголовного права в особенности. Развитие уголовно-правовой науки более восьмидесяти лет осуществлялось на основе действующего закона и правоприменительной практики.

Приведу показательный пример. Всем известный крупнейший специалист по уголовному праву А. А. Пионтковский много работал над проблемой «преступление» и связанными с ней институтами. Основываясь на УК 1926 г., в 40-60-е гг. он многократно писал, беспощадно критикуя Б. С. Утевского за его теорию вины, утверждал, что СССР не знает объективного вменения. В эти годы статистика была за семью замками, и за ее разглашение жестоко карали. В такой ситуации он мог не знать (?) действительного положения дел или мог бояться раскрыть реальное положение дел. Но то же самое он пишет и в 70-е гг., когда всем было известно о миллионах безвинно расстрелянных. Однако ему реалии, видимо, были безразличны. Он базировался на букве фальшивого закона. Норма для него была выше реалий. И как догматик (в лучшем понимании этого термина), он был прав. Но можно ли назвать это наукой и нужно ли продолжать эту тенденцию?

Для разработки фундаментальных проблем наук криминального цикла мало знать только само уголовное право и уголовный процесс. Кроме того, никто не

изымал из различных отраслей права, в том числе и уголовного, их социологию. А социология является неотъемлемой составной частью любой отрасли права. Дальновидный А. А. Герцензон при втором рождении криминологии в 60-е гг. прошлого века писал: «Нельзя отделять уголовное право от криминологии и социологии, одно замкнется на догматике, а другие оторвутся от права» 30. Его не послушали. Процесс суверенизации везде опасен. В реальной жизни все взаимосвязано. Известно, многие «уголовники» не терпят криминологии и социологии, поскольку они требуют более широкого подхода. Но ведь социология уголовного права — это часть самого уголовного права. Между догматической и социологической позициями нет китайских стен. Объект исследования один. Частные задачи несколько разнятся, а конечные — полностью совпадают. Методы существенно различаются. Но специализация одна.

Вольтер полагал, что математическая истина остается на вечные времена, а метафизические признаки проходят, как бред больных. Но как раз социологическая, статистическая и математическая основа правовых наук и является их самой слабой стороной. Можно привести десятки высказываний знаменитых людей, которые научные достижения связывали с математически выраженными реалиями 31.

Надо было уметь объективно изучать правовые потребности общества, эффективность действия принятых норм, причины и условия криминализации и декриминализации и, наконец, тенденции и закономерности самой преступности и ее отдельных видов не только на уровне логических умозаключений. Изучение этих проблем нуждалось в использовании социально-правовых, криминологических, социологических, социометрических, статистических, математических, информационных и иных эмпирических методов, которыми специалисты с чисто юридической подготовкой владеют слабо или не владеют совсем.

Чтобы не быть голословным, приведу конкретные примеры.

Первый. Покойный профессор С.В. Бородин предложил подготовить инновационную работу по социологии уголовного права. С тем, что социология уголовного права является неотъемлемой частью уголовно-правовой науки, практически все согласились. Предложение Бородина включало в себя изучение уголовно-правовых реалий, которые складывались на основе действующего законодательства. Со временем, когда отдельные сотрудники столкнулись с реальными исследованиями, идея была торпедирована, и мы практически создали сугубо уголовно-правовую работу. Эксперимент приобщения сотрудников к социологии уголовного права оказался неудачным.

Второй. Самый убедительный эксперимент — это пятилетняя работа Московского центра по проблемам организованной преступности и коррупции при институте, который выдал около 80 исследовательских грантов до 1,5 тыс. долларов США, но среди их получателей кроме отдельных лиц практически не было сотрудников академического института. Но зато появились молодые исследователи в различных городах России, которые побеждали на конкурсах и предлагали глубокие исследования. Творческая ана-

литическая мысль в глубинке России не погасла, она развивается. И это отрадно.

Третий. В 2004 г. мы запланировали четырехтомное издание курса уголовного права. На книжном рынке имелось огромное количество уголовно-правовых изданий: комментариев, учебников и курсов по уголовному праву. Повторять их нет никакой необходимости. Договорились, что новый курс будет существенно обновленным, историчным, с широким использованием судебной практики по уголовным делам, социологичным (с опорой на статистические и иные социологические данные о преступности и ее отдельных видах), компаративистским (будет присутствовать сравнительный анализ уголовного законодательства России и других стран). Мы продолжаем работать над последними томами, но по-настоящему социологически обоснованного курса не получается, хотя некие цифры в текстах появились. Но не в цифрах дело, а в выявлении реальных тенденций и закономерностей.

Основная проблема в том, что у некоторых нет желания осознать научную ценность социологических и статистических данных. Речь идет о том, что статистика нужна не для украшения нетленных идей прошлых веков, а для непрерывного анализа очень неблагоприятных криминальных тенденций. В наш прагматический и интенсивно меняющийся век любая деятельность, если она претендует на успешность, должна опираться на объективную и динамичную информацию, профессиональный анализ реальных тенденций, прогноз их развития на ближайшее будущее.

О том же писал В. Кудрявцев, отмечая, что уголовное право «крайне нуждается в глубоком анализе демографии, статистики (не только судебной), а также в социологических и психологических исследованиях, сравнительном правоведении и, разумеется, прогностике, основанной на понимании тенденций социально-экономического и культурного развития страны» 32.

Сектор уголовного права и криминологии систематически получает задания, касающиеся анализа криминальных явлений в стране. За 18 лет работы в секторе мне приходилось сталкиваться с единичными поручениями (заданиями) о сугубо уголовно-правовых проблемах. Доминировали социологические и криминологические задания. В октябре 2005 г., например, я получил из дирекции письмо вице-президента РАН, в котором он писал: «Совет безопасности РФ в целях подготовки ежегодного доклада Президенту РФ "О состоянии национальной безопасности РФ в 2005 г. и мерах по ее укреплению" поручил РАН разработать информционно-аналитические материалы по основным тематическим блокам доклада...» Приложение к этому письму называлось «Обобщенная ситуация по сферам жизнедеятельности России». Срок исполнения был определен в 5 дней.

Задания касались борьбы с терроризмом — вопросов совершенствования нормативной базы противодействия, в том числе закрытия каналов финансирования террористической деятельности, и борьбы с преступностью и коррупцией (состояние общественной безопасности, законности и правопорядка, криминальной обстановки в стране). Нужна была также оценка эффективности борьбы с организован-

ной преступностью, коррупцией, незаконным оборотом наркотических средств, оружия, взрывчатых веществ, незаконной миграцией. Требовалось изучение взаимодействия и координации деятельности правоохранительных органов, в том числе на международном уровне. Возникает гора вопросов. Можно ли решить эти задачи на основе логико-догматических суждений? Что может сделать институт, если он не получает статистическую и иную фактическую информацию по данным проблемам, не имеет возможности сам добывать необходимую социологическую информацию, которой нет в официальных источниках? Как можно за 5 дней подготовить качественный ответ, если институт таких исследований не планировал и не имел для этого объективных возможностей? Что можно научно обоснованного сказать по этим проблемам на 2-5 страницах, кроме общеизвестных представлений?

Таким образом, проблема социологизирования уголовного права, что, на мой взгляд, является жизненной необходимостью в современных условиях, в существующих условиях оказалась неразрешимой, хотя жизнь этого настойчиво требует. Ее можно и нужно решать. Для молодых эти задачи могут быть посильными, если они это осознают.

В учебном плане юридических вузов сегодня значатся: математика (высшая), информатика, статистика, социология, а в некоторых вузах с экономическим уклоном — эконометрика. Все эти предметы методологического и методического характера. Овладев ими, можно решать многие аналитические и прогностические задачи фундаментальной науки уголовного права и криминологии. Но это на бумаге.

Во-первых, абсолютное число студентов, особенно частных юридических вузов, ориентировано на цивилистические специальности, предпринимательское, банковское, налоговое и финансовое право, адвокатскую деятельность, то есть на высокооплачиваемую работу в коммерческих структурах. Анализировать преступность и бороться с ней практически никто не желает. Поэтому рассчитывать на молодые кадры необходимо, но найти среди них склонных к криминологическим и социологическим уголовно-правовым исследованиям не так просто.

Необходимо наряду с традиционными для юридической науки исследованиями «писаной реальности» последовательно переходить к системному анализу «фактической реальности», которая складывается на основе действующего законодательства или его пробелов. Демократическое прагматическое общество, которое так или иначе формируется в нашей стране, нуждается не в апологии (об этом написано сотни книг), а в постоянном анализе реалий, складывающихся тенденций и закономерностей, то есть в получении новых знаний о нем.

Если вышесказанное приемлемо, то научные исследования должны опираться на организационно оформленную и постоянно пополняемую эмпирическую информационную базу. В стране собирается огромная масса дорогостоящей статистической информации, имеющей отношение ко всем отраслям права и юридической науке в целом (только в криминологической, уголовно-правовой и уголовно-процессуальной сферах на электронных носителях собирается около двух десятков млн единиц сопоставимой ин-

формации), но она чаще всего остается в железных сундуках и в компьютерных файлах и лишь частично и спорадически используется в юридической науке. Институт должен в бумажном или электронном варианте официально получать ее (а не на основе личных контактов отдельных сотрудников) и в меру своих сил перерабатывать. Огромные возможности по сбору мировых и отечественных данных предоставляет Интернет. Наряду с официальной статистической информацией научно-исследовательским учреждениям желательно было бы иметь возможности для сбора собственных эмпирических данных (не отраженных в официальной статистике) по социологии основных отраслей права. Кроме того, они должны иметь свой небольшой информационно-вычислительный центр, где научные сотрудники могут получать и обрабатывать необходимую информацию, постепенно овладевать компьютерными технологиями и использовать информационные возможности Интернета. Социологические и экономические институты РАН к этим технологиям давно приобщились.

Век идеологических обществ заканчивается. Прагматические государственные образования не нуждаются в апологии «голых» начальственных идей, они нуждаются в решении реальных проблем, реальной борьбы с коррупцией, организованной преступностью, терроризмом, наркотизмом и другими опасными преступлениями современности. А реалистические решения могут быть выработаны только на основе объективной и системной информации, которую можно получить лишь статистическим, социологическим, эконометрическим и иным эмпирическим путем при обработке современными методами. И к решению этих проблем мы уже должны быть готовы, а если такой готовности нет, то надо незамедлительно и целенаправленно в этом отношении работать. Я полагаю, база для этого в России есть. И, конечно, юридические исследования должны занять достойное место в системе принятия решений. Власти многое запрашивают, но мало на эти аналитические материалы обращают внимания. И этому есть свои причины. И, наконец, мы должны окончательно освободиться от идеологической ангажированности. Раньше мы окаймляли свои исследования лозунгами КПСС, ныне лозунгами вестернизации. Под святым знаменем демократии, свободы и прав человека стали решаться, как и прежде, не реальные проблемы, а узкопартийные и своекорыстные задачи.

■ ПРИМЕЧАНИЯ:

1 Статистическое мошенничество «выглядеть лучше, чем есть» — историческая проблема нашей страны. Р.В. Скоморохов и

B.Н. Шиханов установили, что уголовная статистика имплицитно включена в процессы управления правоохранительными органами. Поэтому, чтобы решать проблемы обеспечения достоверности уголовной статистики, нужно исследовать и нейтрализовать те факторы в деятельности правоохранительных органов, которые обусловливают их вмешательство в процессы формирования статистической отчетности, делают их заинтересованными в содержании отчетности вопреки реальному положению дел (См.: Скоморохов Р. В., Шиханов В. Н. Уголовная статистика: обеспечение достоверности. М., 2006. С. IV).

См.: Путин В. В. Ничего у них не выйдет // Российская газета.

2007. 22 нояб. С. 3.

3

См.: Общая характеристика уголовного кодекса Литовской Республики // Уголовный кодекс Литовской Республики. СПб., 2002.

C. 13.

4 Величие, мудрость и мужество А. И. Солженицына никто в мире не может поставить под сомнение. Когда он вернулся в 1994 г. в Россию, власти радушно встречали его, желая на этом нажить свой

политический капитал и обелить себя в глазах истерзанного народа. В 1998 г. в связи с 80-летием писателя Б. Н. Ельцин наградил его орденом Святого апостола Андрея Первозванного. Но Солженицын к этому времени объехал всю страну в целях изучения фактических реалий, сформировал свое собственное мнение о ельцинизме и издал книгу «Россия в обвале». Он отказался принять награду «от верховной власти, доведшей Россию до нынешнего гибельного состояния». После этого пророк нашего времени оказался ненужным власти и ее преступным олигархам. Его не только забыли, но и пытались опорочить, особенно после выхода его фундаментального двухтомника «Двести лет вместе» о евреях в российской революции и русско-еврейских отношениях, анализ которых был и остается актуальным и в настоящее криминальное время. Объективное исследование Солженицына было встречено крайне отрицательно, хотя в нем нет и немека на антисемитизм. Наоборот, обнародование правды, добытой Солженицыным на основе огромного фактического материала из мировых источников, оказалось для определенных могущественных кланов разоблачительным и нежелательным. Их представитель Войнович писал, что после этой книги он относится к Солженицыну с неуважением и считает его недостаточно умным человеком (Подробнее см.: Лунеев В. В. Преступность ХХ века. Мировые, региональные и российские тенденции. 2 изд., перераб. и доп. М., 2005. С. 694).

5

См., напр.: Коррупция: политические, экономические, организационные и правовые проблемы: Сб. материалов междунар. науч.-практ. конф. / Под ред. В. В. Лунеева. М., 2001. С. 17-38 и др.

6 См.: Лунеев В. В. Тенденции современной преступности и борьбы с ней в России // Государство и право. 2004. № 1. С. 9.

7 В положении говорится, что финансирование института осуществляется ежемесячно за счет средств НИР, предусмотренных сметой расходов Администрации Президента из расчета не менее 10% годового размера указанных средств, а сотрудники института обеспечиваются пропусками в служебные помещения Администрации Президента, выполнением машинописных и копировально-множительных работ, правительственной связью, подключением к эталонному банку нормативных актов Государственно-правового управления, компьютерной техникой и т.д. Если бы это было осуществлено, то Институт государства и права РАН мог на высоком теоретическом и фактическом уровне выполнять поставленные задачи. Но все осталось на бумаге.

8 См.: Наумов А. В. Российское уголовное право: Курс лекций. Т. 2. М., 2004. С. 299-303.

9 См.: Кудрявцев В. Н. Стратегии борьбы с преступностью. М., 2003. С. 272.

10 Graham John, Bennett Trevor. Crime Prevention Strategies in Europe and North America. HEUNI Publication No. 28 Helsinki, 1995. P. 71-96.

11 Ibid. Суть наблюдения заключается в том, чтобы призывать граждан стать «глазами и ушами» полиции для наблюдения и информирования органов о подозрительных фактах в своем районе (См.: Graham John, Bennett Trevor. Crime Prevention Strategies in Europe and North America. HEUNI Publication No. 28 Helsinki, 1995. Р. 91).

12 См.: Garofalo, J. and McLeod. M. Improving the use and effectiviness of Neighbourhood Watch programs. US Department of Justice, 1988.

13

См.: Кудрявцев В. Н. Правовое поведение: норма и патология. М., 1982. С. 267-274.

14 См.: Депутаты ужесточат наказание за экстремистски окрашенные преступления // Российская газета. 2007. 2 марта.

15

См.: Лунеев В. В. Коррупция без конфискации // Лит. газета. 2005. 25-31 мая; Его же: Эпопея с конфискацией // Финансы, экономика, безопасность. 2006. № 2. С. 37-39; № 3. С. 31-33; Его же: Конфискация имущества из УК РФ незаконно исключена: что дальше? // Государство и право. 2006. № 4. С. 5-10.

16 См.: Кудрявцев В. Н., Кузнецова Н. Ф., Комиссаров В. С., Лунеев В. В. Конституция — это закон для Государственной Думы // Государство и право. 2007. № 5. С. 13-16.

17 См., напр.: http://www.rian.ru/society/20061031/55264350-print.html и др. материалы.

18 Эпидемия алкогольных отравлений в России — новости // http:www.bestrong.ru/?nid=204568

19 См., напр.: Наумов А. В. Указ. соч. С. 267-269.

20

По данным Минтранса России // Российская газета. 2006. 21 нояб.

21

Е. Мизулина, бывший депутат Госдумы прошлого созыва, руководившая группой разработчиков УПК, в прямом эфире «Пресс-клуба» (12.07.2002) так и сказала: «Поиск истины в правосудии — химера».

22 См.: Строгович М. С. Материальная истина и судебные доказательства. М., 1955.

23 Опередивший время. К столетию со дня рождения М. С. Стро-говича. М., 1994. С. 27.

24

См.: Тарасов А. А. Еще раз об истине в уголовном судопроизводстве // Новый УПК России в действии. М., 2004. С. 71-78.

25

Стенограмма заседания Комиссии Государственной Думы по противодействию коррупции. Здание Государственной Думы. Зал № 830. 8 июля 2004 года. 14 часов. С. 35-36.

26 См.: Известия. 2003. 23 мая. См. также: Лит. газета. 2002. 6 марта и др. И эта тема не перестает освещаться в СМИ. Министр внутренних дел РФ Рашид Нургалиев предлагает принудительно лечить алкоголиков и наркоманов и контролировать бывших осужденных (См.: Российская газета. 2007. 27 июня).

27

См.: Бородин С.В., Лунеев В.В. О криминологической экспертизе законов и нормативных актов // Государство и право. 2002. № 6. С. 40-45.

28 Даже тогда, когда было принято решение о дополнительной оплате ученым, имеющим степени кандидата или доктора наук (по 3000 и 7000 руб.), оно вначале распространялось только на профессорско-преподавательский состав высших учебных заведений, хотя аналогичные ученые степени имеет абсолютное большинство сотрудников научно-исследовательских учреждений.

29

По разным оценкам и подсчетам у нас реально совершается более 15 млн преступлений ежегодно, а по обоснованным подсчетам ВНИИ МВД (К. К. Горяинов) — 22-25. Регистрируется около 3 млн деяний, выявляется около 1,2 млн правонарушителей и осуждается около 800 тыс. чел. Примерная результативность 1:15; 1:30. Ежегодно до 7 млн реальных потерпевших не получают никакой правовой помощи. Но и с этим усеченным уровнем преступности система уголовной юстиции не справляется. Помогают мошенническая регистрация, прекращение дел и оправдательные приговоры, а также ежегодные массовые амнистии.

30 Герцензон А. А. Введение в советскую криминологию. М., 1965. С. 32.

31 Приведем несколько примеров: «Только со смертью догмы начинается наука» (Галилео Галилей); «Бич человека — это воображаемое знание», «Книжная ученость — украшение, а не фундамент» (Мишель де Монтень); «Мудрый законодатель начинает не с издания законов, а с изучения их пригодности для данного общества» (Жан Жак Руссо); «В каждой. науке заключено столько истины, сколько в ней есть математики» (Иммануил Кант); «.Нам следовало бы стре-

миться познавать факты, а не мнения, и, напротив, находить место этим фактам в системе наших мнений» (Георг Кристоф Лихтенберг); «Математика — единственный совершенный метод, позволяющий провести самого себя за нос» (Альберт Эйнштейн); «Только та наука достигнет совершенства, которой удасться пользоватся математикой» (Карл Маркс). О. Конт в курсе позитивной философии (1838) указывал, что существующие социальные науки не могут считаться таковыми, пока и поскольку они метафизичны, носят умозрительный характер, не основываются на методах естественных наук — измерении, наблюдении, эксперименте и т.п. Наука должна основываться на фактах, а не на догмах, воображение должно быть подчинено наблюдению. «Теологическое и метафизическое состояние какой-либо науки отличаются одной общей чертой: господством воображения над наблюдением. Чтобы сделать. науку позитивной, нужно установить в ней. преобладание наблюдения над воображением». Не обошел своим вниманием математику и великий Михайло Ломоносов. Он полагал, что «математику уже затем учить следует, что она ум в порядок приводит». Я привел эти известные высказывания с одной целью: показать, что идеи математизации и социологизации правовых наук — не бредовые идеи современности. Им многие столетия. Догматика в нашей стране утвердилась в советское идеологизированное время, когда реалии были за семью замками, и юристы вынужденно привыкли все научные вопросы решать на уровне отдельных примеров и логических умозаключений. Время идеологизированной догматики прошло, но прежняя инерция господствует. Инерция. Преодоление ее требует осознания и времени. Поэтому попытки вернуть науку в лоно социологических и статистических реалий учеными с привычными прежними методологическими представлениями встречаются в штыки. В то же время появились глубокие исследования, использующие все методические возможности: социологические, статистические, математические (См.: Юзиханова Э. Г. Техника криминологического исследования / Под ред В. В. Лунеева. Тюмень, 2005; Ее же. Моделирование криминогенных процессов в субъектах Российской Федерации. Тюмень, 2005; Ольков С. Г. Математическое моделирование в юриспруденции, этике и девиантологии. Тюмень, 2006; Его же. Аналитическая криминология: Курс лекций. Казань, 2007 и др.).

32

Кудрявцев В. Науку уголовного права пора модернизировать // Уголовное право. 2006. № 5. С. 130. н