CC BY
62
депрессию. Наркотики, террор, насилие — суть следствия кризиса, образовавшиеся ввиду невозможности удовлетворить новый вид желания, возникающего в нас.
Это тяготение к некоему источнику, из которого мы произошли, откуда низошли в этот мир, только оно нами еще не осознанно. Мы пока не понимаем, на что оно направлено, а лишь видим, что в нашем мире ничем уже не можем наполниться. Смысл моего желания — припасть к тому источнику наслаждения, которого в нашем мире нет. Отсюда происходят все человеческие проблемы и кризисы. И это видно на примере развитых, богатых стран, где уровни первых четырех ступеней эгоизма удовлетворены. Уровень наркотизации, самоубийств в Европе, особенно в скандинавских странах не просто один из самых высоких, а самый высокий. И под «наркотизацией» я подразумеваю, в том числе, легализованные в этих странах наркотические вещества. Достаточно лишь упомянуть район «Христиания» в Копенгагене, просто посетив который, можно войти в состояние «измененного сознания».
Уровень бытового насилия в этих странах не велик, ибо сдерживается силами социальных служб и правопорядка. И это приводит к единичным, но зато чудовищным по жестокости проявлениям насилия отдельными индивидуумами, деяния которых с лихвой «окупают» низкий уровень «мелкой» преступности. Брей-вик, массовые расстрелы в школах, жестокая сексуальная преступность...
Вслед за предлагаемым «делением» уровней эгоизма и способами удовлетворения желаний, можно было бы и девиантное поведение, а так же преступления разделить на соответствующие категории. Отмечу, что разделение условно, отражает СУБЪЕКТИВНУЮ, то есть МОТИВАЦИОННУЮ сторону преступления и «научную» терминологию для подобного рода спекуляций еще не придумали.
«Неживые преступления» - преступлениям мотивационной основе которых лежат удовлетворение примитивных, базовых желаний тела. Например, сексуальные преступления с целью самонасладиться (то есть не для того, чтобы унизить жертву или по иным мотивам), кража ради еды и так далее.
«Растительные преступления» - преступления финансового и иного материального характера, направленные на обеспечение собственной уверенности «в завтрашнем дне», поддержки себя, своей финансовой независимости и мощи.
«Животные преступления» - преступления, призванные возвыситься над окружающими, приобрести власть и построить иерархические отношения. Часто это государственные преступ-леники, зачинщики переворотов и революций, различного рода плагиат, клевета и даже убийства с целью занять более выгодный пост или показать свою значимость.
«Человеческие преступления» - преступления в сфере интеллекта и знаний, информационных технологий, хищение научной собственности. Не с вышеуказанными мотивами, характерными для более «низших» преступлений, а именно с целью «знаний ради знаний».
«Духовные преступления» - самые чудовищные по сути, отраженные в вышесказанном, включающие в себя истинный фанатизм, стремление занять «лучшее место у Престола Славы Творца».
Именно «духовные преступления» унесли наибольшее количество жизней в истории человечества.
В Библии, в Книге Бытия рассказывается о первом преступлении, совершенном человеком против человека. Это всем известное убийство Авеля его братом Каином.
(Бытие, глава 4)
3. И было по прошествии дней, и принес Каин от плодов земли дар Господу. 4. И Эвель, принес также и он от первородных стада своего и от их туков. И призрел Господь на Эвеля и на его дар. 5. А на Каина и на его дар не призрел. И досадно стало Каину очень, и поникло его лицо. 6. И сказал Господь Каину: Почему досадно тебе и почему поникло твое лицо? 7. Ведь если будешь добро творить, простится (тебе), а если не будешь творить добро, при входе грех лежит, и к тебе его влечение, — ты же властвуй над ним! 8. И сказал Каин Эвелю, брату своему... И было, когда они были в поле, и восстал Каин на Эвеля, брата своего, и убил его...
В этом отрывке, в самом начале Библии мы встречаемся с высшим уровнем духовного эгоизма. Учитывая теологическую концепцию инволюции, Библия повествует о «высшем к низшему» и потом обратно - от низшего к высшему (по моему мнению, смерть Моисея, описанная в последних главах Пятикнижия так же является следствием проявления духовного эгоизма, но куда более высокого порядка).
Наиболее полно отражена эта концепция в книге Екклезиаста. Царь Соломон, «наимудрейший» из людей, в последовательности указывал на каждый из уровней, которым он овладевал и признавал его «суетой сует». Концовка книги Екклезиаста подводит итог:
(Екклезиаст 12:14)
«Послушаем всему заключенье: Бога бойся и соблюдай Его заветы, потому что в этом - вся (суть) человека».
Современная наука уже не столь категорично негативно относится к существованию некоей Творящей Силы. Открытия в области квантовой физики поставили под сомнение множество «незыблемых» истин, антирелигиозных догматов и показали, что не все так однозначно в нашем мире, где нет ничего нового под Солнцем. И основоположник психоанализа Зигмунд Фрейд, и основатель телесно-ориентированной терапии, психиатр Вильгельм Райх, и многие другие ученые с мировыми именами признавали и признают нечто, что объединяет нас всех. Можно называть это Богом, а можно и альтруизмом. И находится это «над Солнцем». В ядре того самого ядра эгоизма.
Человечество до сих пор не смогло придумать некий эквивалент старым «добрым» десяти Библейским заповедям. А посему, призыв Екклезиаста актуален и поныне.
Вышеизложенное являет собой лишь крохотную часть, верхушку айсберга масштабных исследований в области такой, «новой» и, одновременно, «древней» девиантологии, подхода, основанного на принципах эгоизма-альтруизма. Огромное количество законов и закономерностей еще предстоит заново «открыть», описать научным языком с применением современной терминологии, разработать методы подхода к девиантным личностям в рамках представленной модели. Предстоит раскрыть и подтвердить корни эгоизма, по моему мнению, являющегося необходимым условием бытия. Ибо эгоизм и есть сама суть сотворенного. Предстоит решить вопрос, в какой именно момент «заполнения сосуда желания» возникает девиантное поведение личности, в каких случаях криминальная мотивация продиктована внутренним стыдом, осознанием различий между своей сущностью и заложенным в «ядре ядра» совершенным альтруизмом. В каких случаях человек сам может остановить себя от совершения преступления и сознательно оградить себя от выгоды и наслаждения, доставляемого преступлением?
Это долгий и кропотливый труд, который, однако, вполне оправдает себя и в плане более глубинного понимания психических и духовных процессов в человеке, и в плане профилактики и лечения девиантных лиц, новых подходов в психотерапии и педагогике.
Библиографический список
1. Чернышевский, Н.Г. Антропологический принцип в философии // Современник. - 1860. - № 4.
Bibliography
1. Chernihshevskiyj, N.G. Antropologicheskiyj princip v filosofii // Sovremennik. - 1860. - № 4.
Статья поступила в редакцию 30.01.13
УДК 159
Stoyuchina N. Yu. PROBLEMS OF STUDYING HISTORY «PROVINCIAL PSYCHOLOGY». The author investigates a poorly studied cultural phenomenon of Russian regional psychology, its history and major problems.
Key words: the history of Russian psychology, regional psychology.
Н.Ю. Стоюхина, канд. психол. наук, доц., Нижегородский гос. университет им. Н.И. Лобачевского, г. Нижний Новгород, E-mail: Natast0@rambler.ru
ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ИСТОРИИ «ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ»
Автор обращается к малоизученному явлению культуры - истории провинциальной психологии, очерчивая круг значимых проблем.
Ключевые слова: история российской психологии, провинциальная психология.
Возрастающее внимание к истории психологии в последние два десятилетия открывает множество новых возможностей для исследователей. В первую очередь, это связано с открытием забытых имен в отечественной психологии [1-29]. Пришло время, когда российская психологическая классика стала нуждаться не в комплиментах, а в монографическом анализе своего подлинного многообразия, и тогда история российской психологии будет историей голосов, откликающихся в гулком мировом пространстве отечественной науки, и памяти, не привязанной намертво к своему ландшафту.
Вышедшие в печать «Антология российской истории»
А.Н. Ждан [24], словарь «История психологии в лицах» [11], материалы международных конференций по истории психологии -«Московские встречи.» [9; 10], материалы семинара по истории психологии в Арзамасе Нижегородской области [1; 3] - эти и другие историко-психологические работы, носящие характер итоговых, заставляют внимательного читателя обратить внимание на тот факт, что в понятие «российская психология» скромно входят: а) психологи, работавшие и жившие в провинции и никогда не работавшие в столицах; б) психологи русского зарубежья. Если по истории психологии русского зарубежья уже проводятся целостные исследования [25; 26], то по истории провинциальной психологии, где был бы осмыслен этот культурный и научный феномен, ничего не издано. Отдельные исследования о В.М. Экземплярском [2], И.В. Страхове [5], С.М. Василей-ском [13], А.А. Гайворовском [28], М.М. Рубинштейне [20] и других ученых-психологах, работавших в разное время своей жизни в провинциальных вузах, - всего лишь исключения из общего правила. В центре массового изучения по-прежнему являются немногочисленные фигуры психологического советского «столичного генералитета»: Л.С. Выготского, А.Р. Лурия, А.Н. Леонтьева, С.Л. Рубинштейна и пр. Представление о так называемой российской провинциальной психологии, как отдельной теме для изучения, только наметилось В.А. Кольцовой [14].
Что касается историко-психологического знания в курсе изучения истории психологии на психологических факультетах, то ни в одном учебнике и учебном пособии по истории психологии нет даже упоминания об этом научном и культурном феномене, присущем только нашей, российской истории1. Преподаватели курса истории психологии (из них же зачастую формируется немногочисленный отряд российских историков психологии) немного занимаются исследованием истории психологии «на местах». Попробуем разобраться, с чем это связано.
Известно, что одним из методов историко-научного исследования является изучение биографий тех ученых, чей вклад в науку оказал влияние на ее развитие. Как пишет Б.З. Докторов, традиционно «биографические исследования трактуются лишь как дополнение к последним, иллюстрация к ним. Подобная практика, с одной стороны, не стимулирует расширение разработок собственно биографической направленности, с другой - обедняет взгляд на прошлое анализируемой области деятельности: по существу, из нее оказываются убранными ее создатели. Таких «безлюдных» картин прошлого-настоящего множество» [8, с. 18]. Однако, история науки, показанная через биографию конкретного ученого, позволяет показать историю как непрерывно развивающиеся идеи, созданные конкретными людьми.
1 Возникают определенные трудности с переводом понятия на английский язык, ведь, например, в США нет такого понятия, как «провинциальная наука». Если у нас Москва и Санкт-Петербург - столицы, а все остальное - провинция, то Вашингтон - административная столица, но не более. Наука развивается в университетах различных штатов страны, будь то небольшая Айова или огромные штаты Калифорния и Техас. Как объяснить иностранным коллегам, что наука в провинции - это, в первую очередь, материальные трудности, традиционно испытываемые отдаленными от столицы научными работниками, распространяющиеся на оборудование, командировки, печать. Мы нашли только одно словосочетание - Іоса^сіепСТ^^оо^.
Жизнеописания провинциальных ученых - яркие, но при этом - типичные случаи, раскрывающие типы ментальностей эпохи как серьёзный фактор истории науки, что очень важно для психологии, находящейся в состоянии смены парадигм, переживающей серьезные внутринаучные конфликты.
Провинциальных психологов прошлого трудно отнести к «героям» отечественной истории психологии, о которых пишут статьи, ведется изучение их жизненного пути и творчества. Исследователю трудно отказаться от привычных и удобных штампов-представлений об ученых - «больших» и «не очень», - так велика привычка, подкрепляемая эффектом узнавания. История психологии построена как история психологических «генералов», и это часто определяет в наших умах конфигурации психологического процесса, лишая нас альтернативных, может быть, не всегда бесспорных построений. Любой историк психологии может получить упрек в ревизионизме и вкусовщине, но у всех схожие задачи: проанализировать динамику исследовательского приоритета в науке, проследить рецепцию научных идей. Классика психологии была создана учеными и мыслителями, многие из которых до сих пор не обрели своего адекватного места в истории психологии. Новые, революционные научные идеи не возникают ниоткуда, они возникают как ответы на вызовы своего времени, где живут, думают и действуют многие-многие ученые, в том числе - почти незаметные.
В научном психологическом сообществе отсутствует адекватное представление о роли и месте в истории науки провинциальных психологов, что, на наш взгляд, связано с тем, что их судьбы остаются не обозначенным и не осмысленным явлением в истории психологии. До сих пор провинциальная психология не осознается как равноправная часть российской психологической науки. Образ провинциальной психологии в России, в той немногочисленной части опубликованных материалов, состоит из редких фрагментов, осколков некоторых биографий и описаний достижений отдельных ученых-психологов, хотя историком психологии В.А. Кольцовой признается бесспорность интеллектуального потенциала и роль российской провинции, проявившейся «в становлении ключевых процессов в психологической жизни» начала ХХ в. [14].
К проблеме изучения провинциальной российской культуры еще в начале 1920-х гг. привлек внимание российский ученый-литературовед Н.К. Пиксанов, введя понятие «культурного гнезда» - «тесного единения, органического слияния культурных явлений и деятелей» (на основе литературного кружка, театра, гимназии) [22], в связи с появлением общего интереса к областному принципу в культуроведении. «Та централизация,
— писал Н.К. Пиксанов, — которая так заметна в политической русской истории, сказалась и на истории русского искусства и русской литературы, больше того, она обнаружилась и в русской исторической мысли. Подчиняясь централистским тенденциям, наша историческая мысль под новой русской культурой и литературой разумеет собственно культуру и литературу столичную, не учитывая, просто забывая, областную. В движениях и поворотах “русской”, т.е. общерусской, столичной литературы мы многого не поймем, если не изучим областных культурных гнезд» [22]. По его представлению, именно в областях есть свой пласт культуры, в частности «литературные гнезда», изучение которых необходимо для последующего использования в описании истории науки и культуры в целом. Он различал три группы русских писателей: усадебные, столичные и провинциальные, но «возможны переходные и смешанные формы» [22]. «Провинция глубоко вдвинулась в столицу и всюду воздвигала в ней свои форпосты» [22]. Ввиду глубокой ассимиляции этих двух культурных явлений он предлагал изучать «сплошное» культурное наследие «без нарочитого отбора. Через отдельные экземпли-фикации мы должны подняться к общему важному вопросу: о взаимодействии областной и центральной культур» [22]. Их нельзя разделять, т.к. «существует непрерывный обмен, два постоянных встречных тока, сплошное массовое движение между центром и периферией, столицей и провинцией» [21]. Так в
1920-х гг. была поставлена проблема целостного изучения провинциального культурного наследия.
Выделим особенности и трудности исследования этой малоизученной составляющей российской психологии - провинциальной психологии: что называть термином «провинциальная психология»; поиск источников для изучения; периодизация культурного феномена «провинциальная психология»; стремление к объективному изображению картины прошлого.
Понятийная неоднозначность термина «провинциальная психология», кого мы можем считать «провинциальным психологом». Институциализация психологического знания в России произошла на рубеже Х1Х-ХХ вв., в то время ее границы только начинали формироваться. То, что далеко не во всех провинциальных городах были психофизиологические лаборатории и лаборатории по экспериментальной психологии (Казань, Харьков, Киев, Львов, Одесса, Тарту), никак не сказывалась на характере психологических исследований. К категории психологов российской провинции, работавших на ниве психологии с конца Х1Х в., относятся богословы, педагоги, врачи.
Так, например, участниками Первого Всероссийского съезда по педагогической психологии (Санкт-Петербург, 1906 г.) от Нижнего Новгорода были преподаватель коммерческого училища (В.В. Мурашев) и преподавательница женской гимназии (М.П. Подсосова), на Втором Всероссийском съезде по педагогической психологии (Санкт-Петербург, 1909) присутствовали директор Арзамасской учительской семинарии (В.В. Логинов) и преподаватель коммерческого училища (Мурашев В.В., Н. Новгород). Нижегородская губерния на Втором Всероссийском съезде по экспериментальной педагогике (Санкт-Петербург, 1913) была представлена несколькими заинтересованными в психологии лицами: школьным врачом (Д.В. Акифьов), преподавателями мужской гимназии и кадетского корпуса (В.В. Бабкин и В.П. Вицинский), преподавателем Ветлужской мужской гимназии (Б.А. Зерчанинов), начальницей епархиального училища (В.В. Кубинцева), школьный врач (С.Н. Мицкевич).
В начале ХХ в. преподавали учебную дисциплину психологию в мужской гимназии директор И.С. Баранов, преподаватели В.В. Бабкин и Б.В. Лавров, выпускники историко-филологических факультетов столичных императорских университетов. Последнему принадлежит авторство учебника по психологии для гимназий [17]. Тогда же, в Н. Новгороде, начал свою деятельность психолога религиозно-богословского направления богослов и священнослужитель Н.Н. Боголюбов [27].
1920-30-е гг. провинциальная психология обогатилась трудом учителей, врачей и инженеров, пополнивших ряды педологов и психотехников, например, в Нижегородском краевом институте по изучению профзаболеваний, Нижегородском Психоневрологическом институте, в психофизиологической лаборатории Нижегородского автомобильного завода им. Молотова. Собственно психотехников и психологов было мало. Судьбы многих участников и деятелей психотехнического и педологического движения после Постановления «О педологических извращениях.» (1936 г.) трудно проследить.
Итак, в начале ХХ в. врачи-гигиенисты, психиатры, богословы, литераторы, педагоги, врачи уделяли много внимания психологическим проблемам в своих трудах, поэтому нам кажется справедливым, говоря о провинциальной психологии, учитывать разнообразных специалистов, работавших на ниве российской психологии.
Понятие «российская провинциальная психология» объединяет всю совокупность всех специалистов, имевших печатные труды и принимавших участие в деятельности российского психологического сообщества.
Следующая проблема - «определение соотношения между закономерностями роста культуры в целом и внутренней логикой развития психологического знания. Вплоть до недавнего времени культура изучалась по отраслевому принципу, т.е. как некие параллельные линии исследовались отдельно искусство, религия, философия, наука, образование и т.д.» [15], в результате раздельно осмыслялись культурный процесс и эмпирическое описание его составляющих. Пытаясь ответить на эти вопросы, психолог в качестве источников использует как традиционные, так и нетрадиционные виды источников. Куда же обращаться за материалом, и что там может ждать исследователя?
1. На бывшее место работы, каким чаще всего является кафедра психологии в областном педагогическом вузе. Как представлены ключевые фигуры истории «местной» психологии «на местах» - в учебных заведениях, где аккумулировалась научная жизнь в провинции? Зачастую о предшественниках нынешних ученых можно прочесть скудную справочную информацию только в юбилейных сборниках, посвященных круглой дате со-
здания вуза областного значения [6; 23]. Даже там, где продолжают работать кафедра, основанная известным когда-то ученым, обычно мало знают о его научном творчестве, даже не описана его библиография, не говоря о биографии.
2. В архив. Увы, немногие историки психологии работают в архивах, гораздо удобнее остановится и ограничиться на изучении и пересказе ранее изданных работ, пренебрегая изучением биографических данных. Почему? - не любят? считают трудоемким делом? лишним? Действительно, надежды, что будет ждать папка с надписью «Имярек - психолог/педолог/психотехник» нет, сведения буквально рассыпаны по разным фондам, порой их нахождение неожиданно.
3. В библиотеку. К сожалению, приходится говорить о неудовлетворительном состоянии наших библиотек, где так трудно порой бывает найти тексты - они не сохранились, а порой до сих пор что-то хранится в спецфондах. О технических возможностях отечественных библиотек вообще говорить не приходится. Следует отметить, что все самые интересные историкопсихологические исследования - малотиражные, они, как правило, есть в библиотеках тех городов, где изданы. Систематической информации о них нет, она случайная [19; 20].
4. В вузовскую библиотеку, где хранятся издания, выпущенные к юбилейным датам вуза, где обычно упоминаются фамилии психологов, работавших здесь.
5. К родственникам (если таковые известны). Приходится отметить из собственного опыта трудность поиска таковых. Даже если потомки найдены, они: могут иметь самое приблизительное представление о своем предке, не сохранили никаких материалов, кроме нескольких фото; могут с неохотой и непониманием говорить о своем родственнике; могут не хотеть общаться.
6. Книги по педагогике, истории, науке региона [например, 4; 18] Наше невнимание, порой откровенное игнорирование исторических исследований, которые, казалось бы, не связаны напрямую с психологией. Например, в Самаре издали книгу о земском деятеле второй половины Х|Х в. - враче В.О. Португа-лове [12]. Кроме того, что он заслуживает самого уважительного отношения, в его большой семье среди шести детей был хорошо известный в Самаре в 1920-е гг. психиатр, психолог, педолог Ю.В. Португалов (1876-1936), о ком упоминает в своей работе «Исторический смысл психологического кризиса» Л.С. Выготский.
Говоря об историческом контексте психологии, исследователи нуждаются в периодизации. На сегодняшний день В.А. Кольцова предлагает периодизацию в развитии интеллектуального потенциала российской провинции, основанной на отношении «власть - наука». Отмечая, что «провинция играет ключевую роль в развитии русской культуры и русский духовности и именно с ней связаны перспективы поступательного развития нашей страны», В.А. Кольцова намечает три периода. Первый период (конец Х1Х-начало ХХ вв.) - провинциальная психологическая жизнь превосходит столичную, чему «в большей степени способствовала протекционистская научная политика государства, экономическая поддержка им научных исследовательских проектов, расширение системы подготовки психологических кадров, а также отсутствие жесткой централизации в управлении наукой. В определении научных ориентаций ученых, выделении лидеров научных школ и в их последующем развитии в это время господствовала... сила научного авторитета» [14], что способствовало самобытному развитию разных регионов как центров психологической мысли. Тут вряд ли стоит говорить о противостоянии столицы и провинции, имело место выражение «оригинальных направлений развития психологического знания в разных регионах как равнозначных в смысле интеллектуального, исследовательского потенциала со столичными центрами» [14].
Второй период (советский) характеризуется противоречивыми тенденциями: объективная заинтересованность государства в психологических научных данных, экономическая поддержка науки и жесткий идеологический контроль за научными разработками, вмешательство в организационные и содержательные составляющие психологической науки. «Сила научного авторитета сменяется .силой власти» [14]. Именно в это время «возникает тенденция стягивания лучших кадров в столицу, «под свое крыло», что на фоне происходящей унификации в идеологической и методологической сферах организационно ослабляет региональные центры и объективно низводит их до уровня научной провинции» [14].
Именно на этот период приходится множество передвижений научной интеллигенции, порой не по своей воле, когда а) ученые меняли место работы, перемещаясь по провинциальным вузам (С.М. Василейский: Самара - Витебск - Минск - Нижний Новгород - Киров - Нижний Новгород; А.А. Гаворовский:
Самара - Минск - Краснодар - Ростов-на-Дону - Куйбышев; Я.Г. Ильон: Пермь - Харьков - Нижний Новгород; А.Н. Жукова-Бек: Чита - Иркутск - Томск - Новосибирск и т.п.); б) ученые выезжали из провинции в столицы и оставались там (А.Р Лурия - из Казани, Л.С. Выготский - из Гомеля и т.п.); в) столичные ученые, оказываясь в провинции не по своей воле, продолжали свою научную деятельность (С.Н. Беляева-Экземплярская, В.М. Экземплярский, А.П. Нечаев).
Третий период, начавшийся с перестройкой, выравнивает столичную и региональную науки отсутствием финансовой поддержки государства, но лишает столичную науку фундаментальной ориентированности, координирующей функции и научноорганизационного воздействия.
Есть проблема в обозначении мест пребывания ученых психологов, например,
- провинциальные города временного, но вынужденного пребывания (так, во время эвакуации из столичных вузов множество психологов оказались в российской глубинке. Как пишут
В.А. Кольцова и Ю.Н. Олейник, «благодаря деятельности эвакуированных научных и учебных психологических учреждений в переферийных и провинциальных центрах Советского Союза, в послевоенное время отмечается бурный рост региональных психологических лабораторий, учебных кафедр и формирование психологического сообщества в регионах, где до войны психология не была развита» [16, с. 144]; или ученые, попавшие из столицы в ссылку, как, например, В.Н. Эземплярский (Челябинский государственный педагогический институт), А.П. Нечаев (Семипалатинский государственный педагогический институт));
- провинциальные города постоянного пребывания российских психологов, которые стали местом жительства и реализацией научного потенциала, культурной средой с имеющейся в них образовательной инфраструктурой, научной периодической печатью.
Следующую трудность обозначила РМ. Фрумкина: «Ученый, которого современные историки и писатели представляют как культурного героя нашего времени, редко изучается как герой своего времени» [29]. Сложно нарисовать корректную картину психологических воззрений отдельного ученого на фоне внешней истории с учетом его личной истории, даже бытовой истории. Российский лингвист и литературовед. Г.О. Винокур писал в 1924 г.: «вся биография вообще - только внешнее выражение внутреннего» [7], т.е. любой социально-исторический факт может стать содержанием личной жизни, если переживается личностью и получает биографический смысл. Множество исторических ситуаций, например, в 1930-е гг. ХХ веке (индустриализация страны, компания по ликвидации неграмотности, «павловская сессия» и пр.) сплетаются в сложнейший узор фона, который активно проецирует свое содержание на собственно психологический ряд, отражающийся в понятиях, теориях. Нельзя не учитывать культурный контекст, а это область то ли социологии культуры, то ли исторической культурологии, на которых расположилась история психологии как конгломерат безусловных проблем культуры на материале психологических контекстов.
Существует объективная сложность изучения научного творчества ученых, которые сейчас стали «зарубежными» (из ближнего зарубежья). На затрудненность контактов с коллегами из бывших союзных республик влияет тот факт, что вместе с территорией ученый автоматически стал чьим-то национальным
Библиографический список
достоянием, да и мы быстро перестроились, автоматически стали воспринимать стереотип: «Такой-то - жил и работал там-то (например, на Украине), значит, украинец..» (так незаметно утратился интерес к харьковскому профессору П.Э. Лейкфель-ду, философу и психологу, к профессору Н.Ю. Войтонису из Симферополя, специалисту по предыстории интеллекта, к тар-тусскому профессору К.А. Рамулю и пр.).
Еще сложнее обстоит дело с изучением наследия психологов русского зарубежья, тех, которые до отъезда работали в провинции.
Кроме проблем, отмеченных М.Ю. Сорокиной, - «на протяжении всего советского периода российской истории покинувшие страну ученые на официальном уровне именовались «предателями» и «отщепенцами», а изучение феномена «научной миграции» было табуировано, и как следствие — подлинные количественные масштабы, формы и соотношения естественной, вынужденной и насильственной миграций российских ученых в Х1Х-ХХ вв. до сих пор остаются неизвестными даже в академическом науковедении» [26] и носят характер вероятностной экспертной оценки - следует отметить в первую очередь неосознаваемую и строгую самоцензуру, царящую в провинциальном сознании относительно таких исторических персонажей. Во вторую очередь, чтобы осознать российское научное зарубежье «как своеобычный, самодостаточный, многомерный, исторический и/или актуальный социокультурный мир со своей собственной структурой разнообразных отношений, интересов и мотиваций, оказывавший и продолжающий оказывать огромное воздействие на развитие науки и цивилизации, а также на формирование образа России в инокультурных пространствах» (там же), может быть, нужно, как минимум, знать иностранные языки?
Знакомясь с биографическим и научным историко-психологическим материалом провинции (даже на примере Нижегородской области), возвращая незаслуженно забытые имена психологов, живших в губернских и областных городах, мы разрушаем образ российской провинции как второстепенной составляющей российской науки. Позиционируя себя как активную часть психологического сообщества, сложного по структуре, с нечеткими границами (из-за перемещений из столицы на периферию и обратно), объединенного внутренними профессиональными связями, психологи из губернских городов распространяли и пропагандировали достижения науки психологии, формировали ее образ.
Неоформленность научной проблемы, которую мы условно называем «провинциальная психология», для учебного курса «История психологии» показывает «белое пятно» в истории и методологии отечественной психологии, сказывается на отсутствии мотивации к изучению истории психологии студентами, на снижении интереса к развитию науки в родном вузе («В Москву! В Москву! В Москву!» - с такой же тоской, как три сестры у А.П. Чехова, говорят нынешние студенты, и часто эта фраза остается характеристикой бесплодных мечтаний), т.к. перед их глазами нет достойных исторических образцов.
Перечисленные нами трудности, безусловно, носят характер собственных размышлений в работе по поиску материалов о нижегородских психологах. Историки психологии, наверное, могут поделиться своими.
1. Актуальные проблемы истории психологии: материалы Всероссийского методологического семинара / отв. ред. А.Л. Журавлев, В.А. Кольцова, Е.С. Минькова, Э.В. Тихонова; под общ. Ред. Е.П. Титкова. - Арзамас, 2009.
2. Альманах Научного архива Психологического института: Челпановские чтения - 2009. - М., 2009. - Вып. 3.
3. Арзамасские чтения - 2. Основные направления развития отечественной и зарубежной психологии: материалы Всероссийского методологического семинара / отв. ред. Е.С. Минькова. - Арзамас, 2012.
4. Берельковский, И.В. Власть и научно-педагогическая интеллигенция: идеологический диктат в СССР конца 1920-х - начала 1950-х гг. (По материалам Нижегородской губернии - Горьковской области). - М.; Н.Новгород, 2006.
5. Богданчиков, С.А. О ранних работах И.В. Страхова (К 90-летию со дня рождения) // Вопросы психологии. - 1995. - № 5.
6. Век на педагогической ниве. К 100-летнему юбилею НГПУ: монография / под общ. ред. Л.Е. Шапошникова. - Н.Новгород, 2011.
7. Винокур, Г.О. Биография и культура. - М., 2007.
8. Докторов, Б.З. Реклама и опросы общественного мнения в США. История зарождения. Судьбы творцов. - М., 2008.
9. История отечественной и мировой психологической мысли: ценить прошлое, любить настоящее, верить в будущее: материалы международной конф. по истории психологии «IV Московские встречи» / отв. ред. А.Л. Журавлев, В.А. Кольцова, Ю.Н. Олейник. -М., 2006.
10. История отечественной и мировой психологической мысли: ценить прошлое, любить настоящее, верить в будущее: материалы международной конф. по истории психологии «V Московские встречи» / отв. ред. А.Л. Журавлев, В.А. Кольцова, Ю.Н. Олейник. - М., 2010.
11. История психологии в лицах. Персоналии // Психологический лексикон. Энциклопедический словарь: в 6 т. / ред.-сост. Л.А. Карпенко; под общ. ред. А.В. Петровского. - М., 2005.
12. Кабытов. П. Земский врач Вениамин Осипович Португалов (1835-1896 гг.) / П. Кабытов, С. Стегунин, В. Кузьмин. - Самара, 2006.
13. Кандыбович, Л.А. Психотехники Беларуси: имена и судьбы (20-30-е гг. ХХ ст.): монография / Л.А. Кандыбович, Н.Ю. Стоюхина. -Минск, 2009.
14. Кольцова, В.А. Интеллектуальный ресурс провинциальной психологии: историко-психологический экскурс // История отечественной и мировой психологической мысли. Постигая прошлое, помнить настоящее, предвидеть будущее: материалы международной конф. по истории психологии «IV Московские встречи» / отв. ред. А.Л. Журавлев, В.А. Кольцова, Ю.Н. Олейник. - М., 2006.
15. Кольцова. В.А. Об изучении истории психологии в системе культуры / В.А. Кольцова, А.М. Медведев // Психологический журнал. -1992. - № 5. - Т. 13.
16. Кольцова, В.А. Советская психологическая наука в годы Великой Отечественной войны (1941-1945) / В.А. Кольцова, Ю.Н. Олейник. -М., 2006.
17. Лавров, Б.В. Курс психологии (для гимназий и самообразования). - Н.Новгород, 1912.
18. Образование - Наука - Идеология (опыт отечественной истории): монография / А.А. Касьян, А.В. Грехов, С.Л. Ивашевский [и др.]; под ред. А.А. Касьян. - Н.Новгород, 2012.
19. Общее дело. Жизнь и деятельность известных врачей Забайкалья Е.В. и А.Н. Бек / авт.-сост. Е.А. Андрусевич; предисловие Б.И. Тучин. - Новосибирск, 1996.
20. Первый ректор Иркутского государственного университета: к 130-летию со дня рождения М.М. Рубинштейна (1880-1953) / сост. В.К. Пешкова; авт. вступ. ст.: А.И. Смирнов, Н.С. Коноплев, Н.А. Камышин, РВ. Подгайченко; редкол.: Н.С. Коноплев, РВ. Подгайченко, И.П. Белоус. - Иркутск, 2010.
21. Пиксанов, Н.К. Областной принцип в русском культуроведении. - М., 1923 [Э/р]. - Р/д: http://kray.ucoz.ru/index/0-20
22. Пиксанов, Н.К. Областные культурные гнезда. - М., 1928.
23. Профессора ЯГПУ. 1918-2008: биографические очерки / сост. А.В. Еремин; под ред. д-ра истор. наук, проф. М.В. Новикова. - Ярославль, 2008.
24. Российская психология: антология / авт.-сост. А.Н. Ждан. - М., 2009.
25. Российское научное зарубежье: материалы для библиографического словаря. Психологические науки: XIX - первая половина ХХ в. / под ред. Н.Ю. Масоликовой, М.Ю. Сорокиной. - М., 2010. - Вып. 2.
26. Сорокина, М.Ю. Российское научное зарубежье versus русская научная эмиграция: к определению объема и содержания понятия «российское научное зарубежье» // Ежегодник Дома русского зарубежья им. А. Солженицына. - М., 2010.
27. Стоюхина, Н.Ю. Богослов и психолог Н.М. Боголюбов: судьба и творчество // Арзамасские чтения - 2. Основные направления развития отечественной и зарубежной психологии: материалы Всероссийского методологического семинара / отв. ред. Е.С. Минькова. -Арзамас, 2012.
28. Стоюхина, Н.Ю. Страницы биографии А.А. Гайворовского (к 110-летию со дня рождения) // Вестник Поволжской государственной социально-гуманитарной академии. Факультет психологии. - Самара, 2009.
29. Фрумкина, РМ. Культурно-историческая психология Выготского-Лурия // Человек. - 1999. - №. 3 [Э/р]. - Р/д: http://vivovoco.rsl.ru/VV/ PAPERS/MEN/LURIA.HTM
Bibliography
1. Aktualjnihe problemih istorii psikhologii: materialih Vserossiyjskogo metodologicheskogo seminara / otv. red. A.L. Zhuravlev, V.A. Koljcova, E.S. Minjkova, Eh.V. Tikhonova; pod obth. Red. E.P Titkova. - Arzamas, 2009.
2. Aljmanakh Nauchnogo arkhiva Psikhologicheskogo instituta: Chelpanovskie chteniya - 2009. - M., 2009. - Vihp. 3.
3. Arzamasskie chteniya - 2. Osnovnihe napravleniya razvitiya otechestvennoyj i zarubezhnoyj psikhologii: materialih Vserossiyjskogo
metodologicheskogo seminara / otv. red. E.S. Minjkova. - Arzamas, 2012.
4. Bereljkovskiyj, I.V. Vlastj i nauchno-pedagogicheskaya intelligenciya: ideologicheskiyj diktat v SSSR konca 1920-kh - nachala 1950-kh gg. (Po materialam Nizhegorodskoyj gubernii - Gorjkovskoyj oblasti). - M.; N.Novgorod, 2006.
5. Bogdanchikov, S.A. O rannikh rabotakh I.V. Strakhova (K 90-letiyu so dnya rozhdeniya) // Voprosih psikhologii. - 1995. - № 5.
6. Vek na pedagogicheskoyj nive. K 100-letnemu yubileyu NGPU: monografiya / pod obth. red. L.E. Shaposhnikova. - N.Novgorod, 2011.
7. Vinokur, G.O. Biografiya i kuljtura. - M., 2007.
8. Doktorov, B.Z. Reklama i oprosih obthestvennogo mneniya v SShA. Istoriya zarozhdeniya. Sudjbih tvorcov. - M., 2008.
9. Istoriya otechestvennoyj i mirovoyj psikhologicheskoyj mihsli: cenitj proshloe, lyubitj nastoyathee, veritj v buduthee: materialih mezhdunarodnoyj
konf. po istorii psikhologii «IV Moskovskie vstrechi» / otv. red. A.L. Zhuravlev, V.A. Koljcova, Yu.N. Oleyjnik. - M., 2006.
10. Istoriya otechestvennoyj i mirovoyj psikhologicheskoyj mihsli: cenitj proshloe, lyubitj nastoyathee, veritj v buduthee: materialih mezhdunarodnoyj
konf. po istorii psikhologii «V Moskovskie vstrechi» / otv. red. A.L. Zhuravlev, V.A. Koljcova, Yu.N. Oleyjnik. - M., 2010.
11. Istoriya psikhologii v licakh. Personalii // Psikhologicheskiyj leksikon. Ehnciklopedicheskiyj slovarj: v 6 t. / red.-sost. L.A. Karpenko; pod obth. red. A.V. Petrovskogo. - M., 2005.
12. Kabihtov. P. Zemskiyj vrach Veniamin Osipovich Portugalov (1835-1896 gg.) / P. Kabihtov, S. Stegunin, V. Kuzjmin. - Samara, 2006.
13. Kandihbovich, L.A. Psikhotekhniki Belarusi: imena i sudjbih (20-30-e gg. KhKh st.): monografiya / L.A. Kandihbovich, N.Yu. Stoyukhina. -Minsk, 2009.
14. Koljcova, V.A. Intellektualjnihyj resurs provincialjnoyj psikhologii: istoriko-psikhologicheskiyj ehkskurs // Istoriya otechestvennoyj i mirovoyj psikhologicheskoyj mihsli. Postigaya proshloe, pomnitj nastoyathee, predvidetj buduthee: materialih mezhdunarodnoyj konf. po istorii psikhologii «IV Moskovskie vstrechi» / otv. red. A.L. Zhuravlev, V.A. Koljcova, Yu.N. Oleyjnik. - M., 2006.
15. Koljcova. V.A. Ob izuchenii istorii psikhologii v sisteme kuljturih / V.A. Koljcova, A.M. Medvedev // Psikhologicheskiyj zhurnal. - 1992. - № 5. - T. 13.
16. Koljcova, V.A. Sovetskaya psikhologicheskaya nauka v godih Velikoyj Otechestvennoyj voyjnih (1941-1945) / V.A. Koljcova, Yu.N. Oleyjnik. -M., 2006.
17. Lavrov, B.V. Kurs psikhologii (dlya gimnaziyj i samoobrazovaniya). - N.Novgorod, 1912.
18. Obrazovanie - Nauka - Ideologiya (opiht otechestvennoyj istorii): monografiya / A.A. Kasjyan, A.V. Grekhov, S.L. Ivashevskiyj [i dr.]; pod red. A.A. Kasjyan. - N.Novgorod, 2012.
19. Obthee delo. Zhiznj i deyateljnostj izvestnihkh vracheyj Zabayjkaljya E.V. i A.N. Bek / avt.-sost. E.A. Andrusevich; predislovie B.I. Tuchin. -Novosibirsk, 1996.
20. Pervihyj rektor Irkutskogo gosudarstvennogo universiteta: k 130-letiyu so dnya rozhdeniya M.M. Rubinshteyjna (1880-1953) / sost. V.K. Peshkova; avt. vstup. st.: A.I. Smirnov, N.S. Konoplev, N.A. Kamihshin, R.V. Podgayjchenko; redkol.: N.S. Konoplev, R.V. Podgayjchenko, I.P Belous. - Irkutsk, 2010.
21. Piksanov, N.K. Oblastnoyj princip v russkom kuljturovedenii. - M., 1923 [Eh/r]. - R/d: http://kray.ucoz.ru/index/0-20
22. Piksanov, N.K. Oblastnihe kuljturnihe gnezda. - M., 1928.
23. Professora YaGPU. 1918-2008: biograficheskie ocherki / sost. A.V. Eremin; pod red. d-ra istor. nauk, prof. M.V. Novikova. - Yaroslavlj, 2008.
24. Rossiyjskaya psikhologiya: antologiya / avt.-sost. A.N. Zhdan. - M., 2009.
25. Rossiyjskoe nauchnoe zarubezhje: materialih dlya bibliograficheskogo slovarya. Psikhologicheskie nauki: KhIKh - pervaya polovina KhKh v. / pod red. N.Yu. Masolikovoyj, M.Yu. Sorokinoyj. - M., 2010. - Vihp. 2.
26. Sorokina, M.Yu. Rossiyjskoe nauchnoe zarubezhje versus russkaya nauchnaya ehmigraciya: k opredeleniyu objhema i soderzhaniya ponyatiya «rossiyjskoe nauchnoe zarubezhje» // Ezhegodnik Doma russkogo zarubezhjya im. A. Solzhenicihna. - M., 2010.
27. Stoyukhina, N.Yu. Bogoslov i psikholog N.M. Bogolyubov: sudjba i tvorchestvo // Arzamasskie chteniya - 2. Osnovnihe napravleniya razvitiya otechestvennoyj i zarubezhnoyj psikhologii: materialih Vserossiyjskogo metodologicheskogo seminara / otv. red. E.S. Minjkova. - Arzamas, 2012.
28. Stoyukhina, N.Yu. Stranicih biografii A.A. Gayjvorovskogo (k 110-letiyu so dnya rozhdeniya) // Vestnik Povolzhskoyj gosudarstvennoyj socialjno-gumanitarnoyj akademii. Fakuljtet psikhologii. - Samara, 2009.
29. Frumkina, R.M. Kuljturno-istoricheskaya psikhologiya Vihgotskogo-Luriya // Chelovek. - 1999. - №. 3 [Eh/r]. - R/d: http://vivovoco.rsl.ru/VV/ PAPERS/MEN/LURIA.HTM
Статья поступила в редакцию 30.01.13
