CC BY
11П О Л И Т И Ч Е С К И Е Н А У К И
УДК 327.5+327.8
М. М. Кухтин
(к. полит. наук, доцент) Донецкий национальный университет (г. Донецк, Донецкая Народная Республика) Email: mikhail-kukhtin@yandex. ru
ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ РОССИЙСКО-НЕМЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ: ВЗГЛЯД ЮРГЕНА ХАБЕРМАСА
Аннотация. Юрген Хабермас сделал большой вклад в теорию демократии, социологию позднего капитализма и критический анализ общественных норм и институтов. Описанные им формы угнетения имеют, в конечном счете, глобальные масштабы, что дает возможность связать его социологические построения с теорией международных отношений и исследованиями мировой политики. Его идеи практического дискурса и социальной идентичности могут пригодиться на всех уровнях политического процесса, особенно там, где настоятельно необходимо разоблачение недобросовестной пропаганды и архаичных представлений. Политические убеждения Юргена Хабермаса в целом не выходят за «красные линии» современного западного мейнстрима, однако отличаются своеобразной расстановкой акцентов, придающей им неявный подрывной потенциал.
Текущие российско-немецкие противоречия в итоге объясняются социальным отчуждением. На всех уровнях общественной жизни, от глобального до локального, сегодня за редким исключением так или иначе господствуют властные механизмы, неподконтрольные широким массам и непрозрачные для них. Проблему разрешения международных конфликтов нельзя сводить к традиционным задачам дипломатии и стратегии, речь здесь идет о конструировании новой социальной реальности. И критическая теория общества предлагает хорошие «дорожные карты», указывающие путь к цели.
Ключевые слова: Юрген Хабермас, критическая теория общества, украинский кризис, российско-немецкие отношения, практический дискурс, социальная идентичность.
Специальная военная операция стала важным водоразделом в отношениях России с западными странами. Соответствующие кризисные процессы не только создали новые геополитические риски, но и подчеркнули достигнутый уровень глобализации, требующий сохранения и расширения международного сотрудничества при любых всемирно-исторических сдвигах. Тем выше спрос на компетентное социологическое осмысление новых реалий, предполагающее сплав объяснительных моделей с политическим анализом и прогнозированием.
Продуктивный вклад в решение данных проблем внесла, среди прочих, критическая теория общества. Данная школа возникла во многом как реакция на кризис неопозитивистской методологии в общественных науках. Кроме того, ее идеи стали ответом на выхолащивание некоторых традиционных социологических подходов, включая классическую либеральную мысль и брежневский диамат. Новое
научное направление генетически тесно связано с марксизмом, однако отличается от него расстановкой приоритетов и акцентов, пониманием социальной эмансипации. Согласно К. Марксу и Ф. Энгельсу, поскольку характер любого общества определяется его классовой структурой, все формы угнетения в конечном счете имеют экономические корни. Соответственно, категории гендера, расы, этноса, нации, религии вторичны по отношению к классовой борьбе, которая, в свою очередь, дает социально-политическое выражение диалектике производительных сил и производственных отношений.
Критическая теория общества не выделяет одну из форм угнетения как онтологически первичную и скептически относится к «большим нарративам», претендующим на всеохватность объяснительных моделей. Она рассматривает такого рода мировоззрения не столько в плане их предметной истинности, сколько в терминах борьбы за власть, что отчасти роднит ее с постмодернизмом. Также для нее весьма важен тезис о принципиальной ангажированности (не исключающей, впрочем, объективности) гуманитарного знания. Интересно, что в западной научной традиции встречается причисление Г. Маркузе и Ю. Хабермаса к конструктивистам [1]. Впрочем, это неудивительно, поскольку продуктивная социальная критика не может не вскрывать конкретно-историческую обусловленность (по сути, непрерывное конструирование и реконструирование) тех общественных норм и институтов, которые правящие элиты стремятся возвести к «неизменным законам человеческой природы». Анализ наличных форм угнетения, механизмов их генезиса и воспроизводства - важнейший шаг в борьбе с ними.
Объектом исследования являются общественно-политические взгляды Ю. Ха-бермаса, предметом - его оценки российско-немецких отношений в свете украинского кризиса и в других релевантных контекстах. Хронологические рамки статьи охватывают 2014-2022 гг., географические - Центральную и Восточную Европу.
Недавно Ю. Хабермас сделал политические заявления, которые можно охарактеризовать как своеобразный манифест умеренного атлантизма [2]. Обсуждаемый текст, вероятно, выполняет две функции - помогает западным элитам выработать новый консенсус и облегчает дипломатическое «прощупывание почвы» в их российской политике. Философ призвал официальный Берлин продолжать поддерживать Украину, последовательно избегая прямого столкновения с Россией и, тем более, ядерной эскалации. При этом он похвалил взвешенный подход правительства О. Шольца, раскритиковал украинское руководство и немецких «ястребов», а также призвал к переговорам. По его мнению, Россия под давлением внутренних проблем отчасти пойдет навстречу Западу [2]. Анализ современной социологической мысли нередко затрудняется тем обстоятельством, что соответствующие работы легко (причем в обе стороны) переходят грань между собственно научным исследованием и скрытой политической игрой. Те или иные группы интересов могут озвучивать свою позицию непрямо, например, по академическим каналам, что-
бы в случае неудачи было легко дезавуировать рискованную политическую инициативу.
Ю. Хабермас известен как один из крупнейших специалистов по «европейскому проекту», включая весь спектр релевантных проблем - от технических вопросов региональной интеграции до культуры и идеологии. Следовательно, его оценку современных российско-немецких отношений следует рассмотреть в более широком контексте. Современные российские исследователи В. Л. Черноперов и С. М. Усманов отмечают: «Создается впечатление, что для Хабермаса всякое серьезное сближение Европы с современной Россией, которая не может быть интегрирована в общеевропейское пространство, мало желательно или даже опасно. Правда, такое отношение к нашей стране Хабермас четко не артикулирует. Вероятно, потому, что для него подобная тематика находится далеко от главных научных и общественных интересов» [3].
Данная оценка (не претендующая, впрочем, на окончательность) проливает свет на вышеприведенные заявления философа. Он рассматривает Объединенную Европу как пространство уникальных социальных практик, которые во многом отражают магистральное направление всемирно-исторического процесса. Российские жизненные форматы существенно отличаются от западных, как бы то и другое ни понималось различными исследователями, и, судя по всему, такое положение ве-
и р\ и и и
щей сохранится надолго. В предлагаемой логике, российско-европейское сближение не только не приведет к культурной ассимиляции «восточного соседа», но и откроет путь для проникновения на Запад нежелательных социально-политических паттернов.
Парадоксальным образом, данная точка зрения напоминает некоторые высказывания российского консервативного мыслителя К. Н. Леонтьева. Последний считал, что Россия рискует утратить свои византийские устои, если сблизится с западными и южными славянами, уже многое перенявшими у Европы [4, с. 66-67]. То есть, с одной стороны, предлагается некий универсальный посыл (христианский или либерально-гуманистический), с другой, констатируется, по крайней мере, временная неспособность отдельно взятой страны или группы стран идти по «единственно правильному» пути. Парадоксальным образом, универсализм способствует апологии эксклюзивности, которая во многих других формах является излюбленным объектом критики Ю. Хабермаса. Далее, не «вестернизированные» чехи и болгары привели русский византизм к краху в 1917 г., а конкретно-исторические причины, которые гораздо удобнее изучать в политэкономическом, чем в цивилизационном ключе.
Аналогичным образом, острые проблемы современной Европы преимущественно обусловлены тем, что неолиберальная модель общественного устройства не соответствует ключевым задачам текущего всемирно-исторического этапа. «Рыночный фундаментализм» рано или поздно зашел бы в тупик и без (подогреваемого самой Европой) украинского кризиса. Последний, как и, например, миграционные
вызовы, выступает только катализатором невыгодных европейским элитам перемен.
Симпатии Ю. Хабермаса весьма красноречиво отражены в следующей характеристике США: «это счастливый случай в мировой истории, что единственная сверхдержава является одновременно и старейшей демократией в мире» [5, с. 100]. Однако это не отменяет полезных уроков, которые можно извлечь из его произве-
и и и р\ и
дений для развития российской политической культуры. В статье, написанной после падения Берлинской стены, он отмечает, что за невиданным патриотическим подъемом последовало отрезвление. Встал вопрос расстановки приоритетов. Что было главным в новых политических реалиях - стремление к подлинной демократии или к единому национальному государству, политико-правовые соображения или исторические и этнокультурные маркеры? Ситуация еще больше осложнялась тем, что тенденциозно истолкованная патриотическая повестка активно использовалась западногерманским крупным капиталом, стремившимся втянуть ГДР в свою орбиту [6, с. 86, 90, 92]. Новейшая история ФРГ во многом подтвердила опасения философа.
Сегодня официальный Берлин достаточно терпимо относится к проявлениям национализма. Популярность «Альтернативы для Германии» растет, немецкие правые (отчасти включая и крайнюю часть спектра) сегодня имеют широкие возможности для административной и военной карьеры, демократические механизмы ограничены рамками атлантистской политкорректной повестки, формируемой неолиберальными элитами. Иными словами, немцы после «холодной войны» действительно выбрали неоптимальный путь социального развития.
Одной из причин был подъем националистического дискурса: радость от вновь обретенного единства перевесила заботу о политической культуре и основополагающих ценностях общества. В принципе, данная дилемма возникает во всех случаях ирреденты. Желание привести политические границы в соответствие с этнокультурными легко оттесняет на второй план важнейший вопрос: какой общественный строй в наибольшей степени соответствует народным интересам здесь и сейчас? Нетрудно увидеть, что и сам Запад не сумел удовлетворительно решить данную проблему, но его социально-политическая мысль хотя бы четко ее сформулировала. В других же регионах мира консолидация политической нации современного типа нередко осложняется, среди прочего, и некоторыми пробелами в релевантном научном дискурсе.
Далее, текущие международно-политические события только заострили проблему практического дискурса, поставленную Ю. Хабермасом еще в годы «холодной войны». Философ указывает, что легитимные социальные нормы устанавливаются и видоизменяются через диалог рациональных и автономных субъектов, соблюдающих некий минимальный набор правил, который обеспечивает саму возможность их коммуникации [7, с. 342-344]. В реальности же почти любое государ-
ство прибегает к односторонним действиям по отношению к своим гражданам гораздо чаще, чем этого требует общественное благо.
Интересно, что к аналогичной критике угнетения пришел и американский футуролог Э. Тоффлер, опиравшийся на другие методологические и мировоззренческие посылки. По его мнению, если государство стремится присвоить себе больший объем власти, чем необходимо для нормального функционирования гражданского общества, оно действует аморально и подрывает собственную легитимность [8, с. 577-578]. Иными словами, искусственное поддержание «избыточного порядка» рано или поздно заводит общество в тупик.
При этом дипломатия стран мира отражает как их внутреннее устройство, так и структуру международной системы в целом. Для обоих уровней, за редкими исключениями, характерно господство непрозрачных властных механизмов, нацеленных на защиту привилегий одних социальных групп в ущерб другим. Таким образом, даже идеи «социального партнерства» и «круглого стола» в их современном понимании весьма далеки от критериев практического дискурса по Ю. Хабермасу. Это отчасти проливает свет на деградацию российско-немецкого диалога, имевшую место в последние годы.
Богатейшее философское наследие Хабермаса навряд ли когда-нибудь получит однозначную оценку. С его политической позицией дело обстоит несколько проще, хотя одно, конечно же, нельзя отделять от другого. «...Ю. Хабермас является ярким образцом независимого интеллектуала в современной Европе, реальная независимость которого все больше и больше сужается по мере его движения в социально-политическом процессе последних десятилетий» [3, с. 51].
Мыслитель артикулирует интересы той части западной элиты, которая не желает полностью подчинять европейский проект сугубо евроатлантической логике. Наличие трений между Брюсселем и Вашингтоном дает российской дипломатии дополнительное пространство для маневра, хотя и нельзя с уверенностью предсказать, какой из двух полюсов в перспективе будет вести более умеренную «восточную политику». С другой стороны, социальная концепция Ю. Хабермаса помогает объяснить общую логику современных российско-немецких отношений. В двух странах по-разному трактуются проблемы политической культуры и национальной идентичности, а также общественные цели и задачи философии. При этом обсуждаемые идеологические установки и породившие их жизненные уклады весьма далеки от идей Франкфуртской школы. Можно по-разному отвечать на вопрос, насколько сегодня актуальна ее положительная программа и насколько конкретно-исторически оправданны современные попытки ее осуществления. Однако важнейшее достижение критической теории общества состоит в том, что она пробле-матизирует многие привычные общественные процессы, помогает видеть альтернативы там, где многие принимают наличные обстоятельства как неизбежную данность. Поиски выхода начинаются с трезвой оценки ситуации. Это относится и к международной политике в целом, и к современным российско-немецким отноше-
ниям, и к внутренним задачам, которые кризис поставил перед Москвой и Берлином.
Перспективы дальнейшего исследования заявленной темы могут быть связаны с более глубоким осмыслением предложенной Хабермасом «реконструкции исторического материализма». Существенно отличаясь от классического марксистского подхода, она, тем не менее, точно схватывает многие недостатки и противоречия позднего капитализма и учит рефлексивному отношению к ним и к возможным путям их преодоления.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. McClelland C. International relations. Recent perspectives. Constructivism / C. McClelland, R. Pfaltzgraff et al. // Britannica. - Chicago, 2019. - Режим доступа: https://www.britannica.com/topic/international-relations/Structures-institutions-and-levels-of-analysis#ref247579 (дата обращения: 16.11.2022).
2. Jürgen Habermas unterstützt abwägende Haltung des Bundeskanzlers // Der Spiegel. - Режим доступа: https://www.spiegel.de/kultur/juergen-habermas-zum-krieg-in-der-ukraine-unterstuetzung-fuer-olaf-scholz-abwaegende-haltung-a-dfbf818f-ea53-4938-9669-000b3b9b27fd (дата обращения: 09.11.2022).
3. Черноперов В. Л. Европа между прошлым и будущим: поиски и надежды Юргена Ха-бермаса / В. Л. Черноперов, С. М. Усманов // Лабиринт. - 2016. - № 1-2. - С. 46-54.
4. Леонтьев К. Н. Византизм и славянство / К. Н. Леонтьев // Храм и церковь. - М.: АСТ, 2003. - С. 8-136.
5. Хабермас Ю. Расколотый Запад. - М.: Весь Мир, 2008. - 192 с.
6. Хабермас Ю. Час национального восприятия. Республиканские убеждения или национальное сознание? / Ю. Хабермас // В поисках национальной идентичности. Философские и политические статьи. - Донецк: Донбасс, 1999. - С. 86-92.
7. Habermas J. Zwei Bemerkungen zum praktischen Diskurs / J. Habermas // Zur Rekonstruktion des Historischen Materialismus. - 6. Auflage. - Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1995. -S. 338-346.
8. Тоффлер Э. Метаморфозы власти / Э. Тоффлер // Philosophy. - М.: АСТ, 2004. - 669, [3] с.
M. M. Kukhtin
(candidate of political sciences, Associate Professor) Donetsk National University (Donetsk, Donetsk People's Republic) Email: mikhail-kukhtin@yandex.ru
PROBLEMS AND PROSPECTS OF RUSSIAN-GERMAN RELATIONS: THE VIEW OF JÜRGEN HABERMAS
Annotation. Jürgen Habermas made major contributions to the theory of democracy, the sociology of late capitalism, and the critical analysis of social norms and institutions. The forms of oppression he describes are ultimately global in scope, which makes it possible to link his sociological constructions with the theory of international relations and studies of world politics. His ideas of practical discourse and social identity can be useful at all levels of the political process, especially where the exposure of unscrupulous propaganda and archaic ideas is urgently needed. Jürgen Habermas's political convictions generally do not go beyond the "red lines" of the modern Western mainstream, but they are distinguished by peculiar accentuations that give them an implicit subversive potential.
The current Russian-German contradictions are ultimately explained by social alienation. With very rare exceptions, power mechanisms which are not controlled by the broad masses and are not transparent to them dominate all levels of contemporary public life, from the global to the local, in one way or another. The problem of resolving international conflicts cannot be reduced to the traditional tasks of diplomacy and strategy; we are here talking about constructing a new social reality. And the critical theory of society offers good road maps that point the way to the goal.
Key words: Jürgen Habermas, the critical theory of society, the Ukrainian crisis, Russian-German relations, practical discourse, social identity.
