Проблемы федерализма в идейных исканиях мыслителей русского Зарубежья Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ИДЕИ, КОНЦЕПЦИИ, ПОЛИТИКА

В.И. Коваленко, А.В. Федякин

ПРОБЛЕМЫ ФЕДЕРАЛИЗМА В ИДЕЙНЫХ ИСКАНИЯХ МЫСЛИТЕЛЕЙ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ

Распад российской государственности переживался русскими мыслителями-эмигрантами не менее болезненно, чем смена политической системы. Вполне естественно, что в их трактовках причин крушения монархического строя в России, определения их отношения к Октябрьской революции и Советской власти, альтернатив политического развития страны как немаловажные аспекты выступали и оценки оснований государственного устройства, причин краха великой империи. Тем самым они концептуализировали новые подходы к осмыслению так и не решенной к моменту национальной катастрофы дилеммы, что является органичным для России: федерализм или унитаризм? В этих подходах нашли отражение и традиционные для отечественной интеллектуальной традиции споры, сопровождавшие развитие политической мысли страны в более чем вековой период, и различная оценка имперского пути истории, равно как и государственного строительства новой властью, и те идейно-политические разногласия в самой эмиграции, которые так бурно проявили себя в 20-е - 30-е годы.

Политическая централизация, определявшая пружины российской государственности, не способствовала развитию идей федерализма на отечественной почве. В течение веков доминирующим был в то же время и не унитаристский, но, скорее, имперский принцип, подразумевающий многообразие вер, культур, народов и способов управления и позволяющий тем самым укреплять государственную целостность. Другое дело, что реализация этого принципа всегда испытывала на себе жесткое влияние Москвы, и со временем тенденции унификации социальной, политической и культурной жизни стали получать все более полное воплощение в исторической практике.

КОВАЛЕНКО Валерий Иванович, доктор

философских наук, профессор МГУ,

ФЕДЯКИН

Алексей

Владимирович,

кандидат

политических

наук,

доцент МГУ

Говоря о типологической характеристике Российской империи, можно отметить, что это была традиционная империя, причем в ее имперской доктрине смешивались идеи, свойственные и западной, и восточной традициям, однако при явном доминировании византийского культурного (в том числе государственно-политического) наследия. Модернизация империи, начавшаяся с «вестернизации» России Петром I, ликвидировать традиционные институты не смогла. В принципе предпосылки для эффективной государственной реформы в стране, хотя и стали проявлять себя уже с начала Х1Х века (что нашло отражение в замыслах правительства Александра I), сколько-нибудь заметного воплощения в практической сфере не нашли. Идеологический компонент имперской системы - монархия, тем более в ее абсолютистском выражении, препятствовал развитию начал федерализма в стране; более того, национализация имперской идеологии, ставшая особенно заметной при Александре III, при полиэт-ничном характере территориального комплекса породила тенденцию к колониализму в классическом (западном) его понимании, ибо шла на разрыв с традициями колонизации (по В.О.Ключе-вскому, основной пружины государственного развития Руси-России) с ее прагматично патерналистской позицией по отношению к местной элите, утверждая жесткую унификацию административных и правовых норм и особенно языка и религии.

Примечательно, что вначале федералистские идеи были достаточно амбивалентными с точки зрения их политических следствий и оценок, их могли разделять представители различных политических взглядов - от убежденного сторонника монархической государственности, видного государственного деятеля графа Н.Н.Новосильцева до Н.И.Костомарова -противника самодержавного принципа и административной централизации. Вспомним, что и два крупнейших представителя

декабризма - П.И.Пестель и Н.М.Муравьев резко противоположно выразили свое отношение к началам и возможностям федерализма.

Со временем, однако, с нарастанием унификации, осуществляемой как государственная политика, федералистские проекты стали формулироваться в оппозиционном ключе. Для радикальной общественности идеи федерализма стали синонимом децентрализации, федеративное устройство противопоставлялось не только самодержавию, но и любой сильной центральной власти. Влиятельные в революционной среде последователи М.А.Бакунина и П.А.Кропоткина не различали федерализм и безгосударствен-ность.

В этих условиях официальные структуры, публицисты консервативно-националистического направления, как, к примеру, ведущий автор суворинской газеты «Новое время» М.О.Меньшиков неизменно заявляли, что русским народом «федерация уже была испытана и повела к татарскому игу»1. Даже академическая наука, начавшая уделять внимание федералистским сюжетам, к мысли о перестройке российской государственности на основаниях федерализма относилась достаточно негативно. Так, А.С.Ященко2, осуществивший уже в предреволюционный период действительно фундаментальную разработку теоретических аспектов федерализма, полагал, что для России федерализация - это раздробление уже существующей единой верховной власти, то есть путь ее развала.

И хотя в обществе того времени наблюдалось своего рода согласие различных социально-политических направлений - панславистов, сторонников самодержавия и великой России, революционных социалистов - в стремлении связать федерализм с решением национального вопроса, когда идеал виделся в федерации народов, при этом суть федеративных

отношений и механизм этой федерации не раскрывались.

Между тем к началу XX века Россия вошла в состояние системного кризиса, поразившего не только социально-экономическую сферу, но и механизмы собственно имперской политики. По словам М.Хильдермайера, «Слишком велик был разрыв между центром и периферией. Процессы, протекавшие в провинции, практически не находили продолжения в центре империи, и, когда «крыша» рассыпалась вслед за крушением монархии в феврале 1917 г., страну охватили хаос и гражданская война. В России не существовало федералистской традиции, которая бы обеспечивала механизм равновесия между различными регионами» .

Проблема обострялась тем, что она включала в себя этнические изменения. Показательно, что последняя попытка политического класса монархической России осуществить комплексную реформу, направленную на расширение децентрализации государственного управления и связанную с именем П.А.Столыпина, не только осталась незаконченной, но и привела к накоплению взрывных начал в обществе. Переплетенная с аграрной реформой, составной частью которой была политика переселения за Урал значительных сегментов сельского населения (по преимуществу славянского), она обостряла социальную напряженность в Сибири и на Дальнем Востоке, не в последнюю очередь, выражая себя и в межнациональных отношениях.

Причины краха имперской России не могли остаться единственной темой Русского Зарубежья. Не менее, а, может быть, и более напряженный интерес (а многие из мыслителей, находящихся в центре наших размышлений, были видными деятелями «февральской республики») вызывали уроки недолгих преобразований буржуазно-демократического периода.

Для подавляющего большинства политических партий России того времени

был предпочтителен республиканский строй4. Еще в марте 1917 г. об этом говорилось на VII съезде кадетской партии, и тогда же Всероссийский торгово-промышленный съезд, выражавший настроения буржуазии, подчеркнул, что "формой управления, наиболее отвечающей государственным интересам и развитию промышленности и торговли, является республика при условии обеспечения политического единства России и при условии широкого развития местного самоуправления, с распространением его на все области России сообразно с их особенностями»5.

Среди влиятельных общероссийских партий партия "Народной свободы" была единственной, кто выступал против федеративного устройства России, ибо кадеты считали, что это неминуемо приведет к распаду страны или, в лучшем случае, к образованию неопределенной слабой конфедерации.

Один из лидеров партии юрист Ф.Ф.Кокошкин в обстоятельном труде "Автономия и федерация" исходил из классического положения, согласно которому федеративное устройство предполагает соизмеримость его субъектов. Он пытался доказать, что федерирование России но национальному признаку нецелесообразно и практически невозможно как из-за серьезных диспропорций в численности ее народов, так и в силу неопределенности территории, которую они населяют.

Кокошкин полагал невозможным одновременно удовлетворять надежды больших и малых народов, что для него означало невозможность строгого определения пределов компетенции членов федерации. Преобразование России по национальному принципу, федерация народов неизбежно должны были привести к трениям, спорам и вооруженным столкновениям. В согласии с партийной программой он предусматривал терри-

ториальную автономию лишь для Польши и Финляндии6.

Точка зрения Кокошкина не встретила поддержки даже у представителей нерусских организаций кадетской партии, которые высказывались за федерацию, понимаемую как предоставление территориальной автономии Украине, Белоруссии, Литве и другим национальным окраинам. В этом они смыкались с национально-либеральными партиями и общественными движениями, которые после Февраля склонялись к идее федеративного устройства России, подчеркивая при этом, что они не рассматривают субъектов будущей российской федерации народов в качестве суверенных.

В сентябре в Киеве прошел Конгресс народов России, в котором участвовало 93 делегации, представлявшие все основные народы и национальные движения России, за исключением поляков и финнов. Участники Конгресса единодушно высказывались за преобразование России в демократическую федеративную республику. Тогда же глава Временного правительства А.Ф.Керенский заявил, что свободная Россия должна быть децентрализованной, т. е. федеративной, но провозгласить ее таковой вправе лишь Учредительное собрание7.

Высказывания о возможности переустройства России в условиях мировой войны на началах добровольного федеративного союза равноправных народов имели отчасти демагогический характер, ибо противоречили провозглашенной самим Временным правительством задаче сохранения границ по принципу "единства и неделимости" России. Вместе с тем, еще в марте 1917 г. был издан "Акт об утверждении конституции Великого княжества Финляндского" и о применении ее в полном объеме, тогда же было признано право поляков на создание независимого государства.

В июне Временное правительство,

демонстрируя не только политическую слабость, но и пренебрежение основными принципами государственно-правового устройства России, признало украинскую Центральную раду и ее генеральный секретариат как официальное представительство украинской нации. Тем самым впервые в своей истории центральное российское правительство передало часть своей власти национальному образованию и признало национальный принцип как основу административного устройства страны. Для кадетов эта уступка была неприемлемой, и они отозвали своих представителей из Временного правительства8.

Тогда же деятелями "февральской демократии" поднимался вопрос об автономии Латвии, Эстонии и Литвы (последняя была оккупирована немцами), дебатировалось право наций на самоопределение вплоть до отделения. Все это разрушало в общественном сознании представление о целостности России как фундаментальной основы ее исторического существования.

Наиболее последовательными в проведении принципа федерации были эсеры, для которых федерализм стал программной установкой еще в годы первой русской революции. Обличая государственный централизм социал-демократов, лидер партии В.М. Чернов прямо апеллировал к интернационализму Бакунина, "выразившего вековую, заветную идею нашего социализма - идею федеративного переустройства исторически сложившихся государств-левиафанов внутри, идею федерирования между собою нынешних государств вовне, идею федеративной общечеловеческой кооперации равноправных народностей, автономному культурному развитию которых должны быть обеспечены гибкие и свободные политические формы".

Противники "заветной идеи нашего социализма", по Чернову, попадали в "избитую, торную колею тех самых

рассуждений, которые, в своей наиболее логически последовательной форме представляют типически-империалистическую аргументацию"9.

Отстаивая права "великих" и "малых" народов, Чернов никак не определял государственно-правовые основы будущей федерации народов России и даже смешивал ее со славянской федерацией. В какой-то степени этот пробел партийной платформы должна была восполнить статья И.Окулича "Россия - союз областей", опубликованная в эсеровской газете "Дело народа". Развивая положения партийной программы и во многом следуя представлениям А.П.Щапова, автор предлагал будущему Учредительному собранию превратить Россию в "союз областей" - Малороссии, Грузии, Сибири, Туркестана и проч. Иными словами, Россия должна была стать федеративным государством, образцом для которого Окулич назвал США.

Области этой федерации передавали под общее управление вооруженные силы, внешнюю политику, денежную систему и верховный суд, сохраняя в своей компетенции остальные сферы управления, что, как считал автор, гарантировало бы им внутренний суверенитет. В строгом смысле слова, Окулич не предполагал создание федерации народов, но и выделяемые им "области", и последовательное игнорирование Вели-короссии дают основание видеть в его проекте разновидность национальной федерации.

Тем не менее, ни временное правительство, ни входившие в правительственную коалицию партии не успели и не сумели разработать отчетливых представлений о будущем федерации в России (как и о формах государственного устройства страны в целом), урегулировать обостряющийся кризис и сохранить страну не смогли, и логикой поли-

тического процесса были вытеснены с политической сцены большевиками.

Драматизм государственного строительства в советской России, самые споры среди лидеров новой власти не могли не приковывать пристального внимания российской эмиграции. Безусловно осуждая принципы и механизмы большевистской диктатуры, обреченные на изгнание люди напряженно осмысливали причины победы большевизма. Их оценки по необходимости не могли иметь однозначно негативного характера. Наряду с обличительными нотами во взглядах русских эмигрантов стали появляться со временем более сдержанные («сменовеховство» и пр.) определения. Одних впечатляло воссоздание «рассыпавшейся» страны, других привлекали идеи формально декларируемого федерализма. Как бы то ни было, проблемы судеб России, будущих форм ее государственного устройства заняли важное место в интеллектуальных и политических исканиях российской эмиграции.

Одним из центральных мотивов в работах наиболее ярких представителей Русского Зарубежья выступало признание необходимости сохранения единства российского политического и социокультурного пространства, утверждение, несмотря на перипетии первых десятилетий ХХ в., особой роли России на евразийском континенте и в мире. При этом речь , как правило, отнюдь не шла о сохранении «единой и неделимой» России с практиковавшимися в имперскую эпоху подходами к административно-террито-риаль-ной организации государственного пространства и решению национального вопроса. Напротив, акцентировался вопрос об актуальности поиска новых подходов в данной сфере государственной политики, учете всего этнокультурного и конфессионального многообразия народов, населяющих территорию страны.

В то же время, наряду с общими моментами, во взглядах мыслителей-

эмигрантов на оптимальные формы территориального устройства вообще и России в частности наблюдаются и некоторые особенные черты. Во многих своих аспектах эти черты встраивались в систему «федерализм - децентрализованный унитаризм», которая, как показывает анализ опубликованных трудов, стала одной из системообразующих линий в научно-публицистических и общественно-политических дискуссиях эмигрантских кругов тех лет.

Так, о необходимости и неизбежности перехода к «функциональному федерализму» всех современных государств в ходе постепенной деволюции (англ. devolution - передача полномочий центральными органами власти на нижестоящие уровни), писал известный русский философ и правовед, идеолог правового социализма С.И.Гессен (1887-1950).

В своих работах он подчеркивал, что государство, когда оно осуществляло свою задачу и тем самым приближалось к своей идее, всегда представляло «цело-купный и единый интерес всего общества». Последний есть не что иное, как средний и одинаковый интерес предполагаемых равными граждан, а это, как считал Гессен, относится уже не к существу государства, а к его умалению. На путях данной умаленной формы государства восстановить идею самого государства уже не представляется возможным. «В действительности, однако, деволюция государства путем функциональной организации общества ведет не к умалению государства, а к его возвышению. Она снимает его нынешнюю умаленость и приближает его к его идее. Это значит, что государство есть именно координирующая организация общества и что функция его заключается не в том, чтобы представлять безразличное среднее ничто атомизированной личности, а в том, чтобы представлять полноту взаимносопря-женных деятельностей функционально расчлененного общества. Отсюда следует,

что даже при дошедшей до своего предела деволюции, при полном расчленении нынешней универсальной всекомпетентно-сти государства на отдельные функции и распределении последних между самоуправляющимися ассоциациями негосударственного типа, государство в каком-то особом смысле сохранит и свою универсальность, и свою все-компетент-ность»10. Преобразование государства в организацию, координирующую активность самоуправляющихся на основании порождаемого ими социального права общественных корпораций, полагал Гес-сен, есть не что иное, как «до своего логического конца идущее пронизание государства правом. Совершенно не верно считать, что государство таким образом умаляется в своей активности и даже в своей всеобщности. И та и другая только меняют свое качество»11.

Особое внимание в своей концепции Гессен уделял проблеме четкого разграничения функций центральных органов власти и институциональных образований на местах, необходимости последовательной отработки и налаживания механизмов взаимодействия «функциональных объединений» между собой и с «координирующей организацией» в лице федерального центра. Это, по его мнению, является необходимым условием предупреждения возможных конфликтов, серьезным препятствием дезинтеграции, возможности возникновения и развития центробежных тенденций. «В самом деле, невмешательство постороннего органа в дела, относящиеся к функции соответствующего функционального объединения, предполагает не только отграничение этой функции от других, с нею смежных, но и всегда активно-напряженное, в постоянном процессе находящееся отношение этой функции, как целого к целостности всех общественных функций вообще. Координирующая организация должна «блюсти интерес» этой никогда не готовой и данной, а всегда созидаемой и заданной цело-

стности, и уже по тому одному она необходимо должна быть не просто судебной инстанцией, выносящей приговор на основании данного закона, а федеральной организацией, размежевывающей компетенции, предупреждающей конфликты, разрешающей их своим приговором, ставящей отдельным функциональным объединениям общие задачи их деятельности, поскольку они вытекают из целостного интереса всего функционально-расчлененного общества»12.

При всем этом Гессен не умалял роли государственного центра, оставляя за ним достаточно широкий спектр полномочий. И чем сильнее будет активность отдельных функциональных объединений, полагал он, тем больше будет ставиться подобных вопросов и, следовательно, большей будет активность «координирующей организации»: «Ведь все своеобразие личной и общественной активности, которым именно она и отличается от простой физической энергии, в том и состоит, что она не умаляется, а напротив, возрастает от распределения ее между многими центрами. Поскольку, например, общее понятие обязательной школы, страхования от безработицы и т.п. затрагивает не только культурно-просветительную или хозяйственную «власть» в обществе, но и все другие функциональные объединения и, значит, все общество в целом, государство устанавливает те задачи, которые соответственные функциональные объединения имеют разрешить. Оно устанавливает как бы известный уровень общественно-корпоративной активности, ее качество или форму, которая специфицируется и наполняется определенным содержанием уже подлежащими функциональными организациями. В этих же пределах оно сохраняет за собой и контроль над автономными функциональными «властями», препятствуя тем самым последним выродиться в игнорирующие интересы целого привилегированного сословия»13.

За государственным центром, полагал Гессен, остается универсальность и всеобщность, но не содержания, а качества: всекомпетентность принимает характер сверхкомпетентности, предписываемый же извне образец действия заменяется устанавливаемым уровнем требуемой активности. «Конечно, так понятое государство не всефункционально, но оно и не безфункционально, а сверхфункционально, то есть в упомянутых пределах установления задач и уровня их разрешения, поскольку они вырастают из целокупного интереса всего общества, оно разрешает вопросы, относящиеся ко всем разнообразным функциям общественного цело-го»14. Подобного рода система взаимоотношений, считал Гессен, и есть «отношение федерального государства к государствам - членам федерации. Как в союзном государстве точная определенность компетенции союзных органов обеспечивает сохранение государствами-членами их относительной независимости и дает пример всеобщности, не являющейся тем самым всекомпетентностью, точно так же и в функциональном государстве всеобщность последнего не означает беспредельности государственной власти и ее материальной всекомпетентности. Постольку, к будущему государству вполне применим термин функционального федерализма, отнюдь не исключающего, конечно, и федерализма территориального»15.

Впрочем, Гессен делал оговорку, что все это - лишь перспективы развития государств. Постепенность процесса деволю-ции современного государства говорит о том, полагал он, что путь к функциональному федерализму будет лежать через этап своего рода функциональной автономии, т. е. выделения государством различным функциональным объединениям относительно самостоятельной области действия с определенной компетенцией.

Сторонником федерализма, в том числе развития его основ в России, был и историк, философ и публицист Ф.А.Степун.

В своей статье «Чаемая Россия» он подчеркивал, что в условиях российской по-лиэтничности и многоконфессионально-сти единственно возможным способом организации сосуществования различных наций и народностей может быть «государственно-правовая форма», связывающая «великодержавность и федерализм»: «Самая значительная черта русской государственной плоти - многоплеменность и многоязычность России, представляющей собою не нацию, а целую семью наций. Сворачивать в тупик великорусски-славянофильского обрусительного шовинизма эпохи Александра III, малочувствительной, как к петровскому окну в Европу, блистательному Петербургу, так и к экзотическому образу сказочной персидской княжны, значит проявлять величайшую нечувствительность к облику и гению России. Из этого никак, конечно, не следует, чтобы гений русского патриотизма был обязан предоставлять всем населяющим Россию народностям не только право на самоопределение, но и право на отделение. Вести русское государство может, конечно, лишь русское, точнее, великорусское племя. В этом водительстве должна твердо звучать тема имперской 16

великодержавности» .

Мысль о федеративной основе будущей российской государственности звучит во многих других статьях Степуна. Так, в статье «Родина, отечество и чужбина» он размышляет о контурах «государства Российского, мыслимого в будущем, конечно, лишь в образе свободной феде-рации»17, а в статье «О будущем возрождении России» констатирует, что «Федеративное начало все же настолько развилось и осозналось в Советской России, что односторонне великорусская диктатура невозможна»18.

Позитивную в целом оценку советскому опыту национально-государственного строительства дал в своих работах П.А.Сорокин (1889-1968), ставший впоследствии одним из ведущих социологов

ХХ века. В частности, к числу заслуг советской власти он относил тот факт, что «нерусские национальности Советского Союза образовали национальные республики или автономные группы, вполне равные в отношении самоуправления, прав и привилегий Российской, Украинской и Белорусской республикам»19.

Сорокин испытывал давний интерес к проблемам федерализма. Будучи связан с партией эсеров, еще в 1917 г. он опубликовал сразу три статьи, в которых определились контуры его политико-правовой утопии «единого мирового государства на федеративных началах» («Основы будущего мира», «Грядущая вселенская федерация», «Проблема социального равенства»). Программа Сорокина по ряду пунктов напоминала «программу мира» К. Гиюсманса и К. Каутского. Последовательное решение национального вопроса, утверждение федерализма Сорокин связывал с изменением политического строя государств, с полным правовым равенством личности, с демократизацией народного представительства, с передачей ведения международной политики в руки самого народа и др. Эти перемены со временем должны привести к созданию ряда международных учреждений (к примеру, международного третейского суда, решения которого подкреплялись бы действиями всего мирового сообщества), а затем и передачи части суверенитета надго-сударственному органу - сначала союзу государств Европы, а впоследствии и всего мира.

Концепция Сорокина, затрагивавшая вопросы территориальной организации государства, развивалась далее в русле его работы «Автономия национальностей и единство государства», изданной в Петрограде между 1920 и 1922 гг. Основной

принцип государственного строительства, отстаиваемый Сорокиным - «единство в многообразии». По его мнению, данный принцип не только является неотъемлемой составляющей отечественного социо-

политического опыта, но и демонстрирует свою эффективность в других «мультина-циональных» государствах: «С момента возникновения русской нации ее единство в киевский, московский, новгородский, имперский и советский периоды всегда основывалось и расовом и этническом разнообразии ее населения. Еще до основания Киевского государства восточные славяне представляли собой смешение различных индоевропейских и арийских расовых линий с ощутимым добавлением урало-алтайских ветвей монгольских, тюркских и финских народов. С тех пор расовое, этническое и другое разнообразие русских народов еще более возросло. Дореволюционная и Советская Россия включает в свой состав более сотни этнических групп и разные расовые группы. «Единство в многообразии» уходит своими корнями в историю русской нации и ее государства. Поскольку вместо того, чтобы вести ее к погибели, оно сопровождало замечательный рост русской нации, мы должны заключить, что русский народ успешно применял этот принцип в своей жизни и что единство обширной социальной группы, без сомнения, должно строиться на принципе многообразия, реализуемом честно и мудро. Исторический опыт других «мульти-национальных» государств, таких, как Соединенные Штаты,

Швейцария и Бельгия, также подтвержда-

20

ет этот вывод» .

Одна из основных предпосылок успеха политики «единства в многообразии», полагал Сорокин, состоит в юридическом и фактическом равенстве разнообразных расовых и этнических групп населения империй, наций, а также любых обществ. Это условие, по его убеждению, во многом было реализовано в истории русской нации.

Предметно идеи федерализма в годы его эмиграции Сорокиным не развивались, но в своей подразумеваемой форме они вошли в концепции, сделавшие его знаменитым. Это и оригинальная концеп-

ция исторического развития культуры («Социальная и культурная динамика», 1937-1941), и идея конвергенции капитализма и коммунизма в некую новую цивилизацию («Россия и Соединенные Штаты», 1944; «Основные тенденции нашего времени», 1964), и программа спасения человечества на основе творческого альтруизма - как гарантии прочного мира и гармонии между людьми («Восстановление гуманности», 1948; «Альтруистская любовь...», 1950), и др.

Весьма оригинальные для своего времени идеи в сфере национально-государственного строительства, в том числе в России, высказывались философом, историком и публицистом Г.П.Федотовым (1886-1951). В контексте проблематики федерализма представляют интерес как минимум два принципиальных момента, встречающихся в его трудах автора эмигрантского периода.

Во-первых, это развиваемая Федотовым мысль о причинах дезинтеграции единого Российского государства. Характеризуя протекавшие в XIX в. процессы в сфере российской национальной политики как «отлив сил, материальных и духовных, от великорусского центра на окраины Империи», автор констатирует следующие, весьма закономерные, с его точки зрения, итоги этих процессов: «За XIX век росли и богатели, наполнялись пришлым населением Новороссия, Кавказ, Сибирь. И вместе с тем крестьянство центральных губерний разорялось, вырождалось духовно и заставляло экономистов говорить об «оскудении центра». Великороссия хирела, отдавая свою кровь окраинам, которые воображают теперь, что она их эксплуатировала. Самое тревожное заключалось в том, что параллельно с хозяйственным процессом шел отлив и духовных сил от старых центров русской жизни»21.

Последовавшие за этим революционные потрясения, с точки зрения Федотова, усилили проявившиеся ранее дезинтегра-

ционные тенденции, а также послужили причиной для возникновения новых - как внутри, - так и внешнеполитического свойства: «За одиннадцать лет революции зародились, развились, окрепли десятки национальных сознаний в ее расслабевшем теле. Иные из них приобрели уже грозную силу. Каждый маленький народец, вчера полудикий, выделяет кадры полуинтеллигенции, которая уже гонит от себя своих русских учителей. Под покровом интернационального коммунизма, в рядах самой коммунистической партии складываются кадры националистов, стремящихся разнести в куски историческое тело России. Казанским татарам, конечно, уйти некуда. Они могут лишь мечтать о Казани как столице Евразии. Но Украина, Грузия (в лице их интеллигенции) рвутся к независимости. Азербайджан и Казахстан тяготеют к азиатским центрам ислама.

С Дальнего востока наступает Япония, вскоре начнет наступать Китай. И тут мы с ужасом узнаем, что сибиряки, чистокровные великороссы-сибиряки, тоже имеют зуб против России, тоже мечтают о Сибирской Республике - легкой добыче Японии. Революция укрепила национальное самосознание всех народов, объявила контрреволюционными лишь национальные чувства господствовавшей вчера народности. Многие с удивлением узнают сейчас, что великороссов в СССР числится всего 54%. И это слабое большинство сейчас же становится меньшинством, когда мы мысленно прилагаем к России оторвавшиеся от нее западные области. Мы как-то проморгали тот факт, что величайшая империя Европы и Азии строилась национальным меньшинством, которое свою культуру и спою государственную волю налагало на целый этнографический материк. Мы говорим со справедливою гордостью, что эта гегемония России почти для всех (только не западных) ее народов была счастливой судьбой, что она дала им возможность приобщиться к

всечеловеческой культуре, какой являлась культура русская. Но подрастающие дети, усыновленные нами, не хотят знать вскормившей их школы и тянутся кто куда - к западу и к востоку, к Польше, Турции или к интернациональному геометрическому месту - т.е. к духовному небы-22

тию» .

Второй принципиальный момент в рассуждениях Федотова - мысль о возможности сохранения в современных условиях империи, понимаемой не в качестве разновидности монархической формы правления, а как способа организации больших, населенных различными народностями пространств. Основу целостности такой империи должно составлять сочетание принципа социокультурной общности и политической практики децентрализованного унитаризма: «Россия не Австрия и не старая Турция, где малая численно народность командовала над чужеродным большинством. И если Россия, с культурным ростом малых народностей, не может быть национальным монолитом, подобным Франции или Германии, то у великорусской народности есть гораздо более мощный этнический базис, чем у австрийских немцев; „.эта народность не только не уступает культурно другим, подвластным (случай Турции), но является носительницей единственной великой культуры на территории государства. Остальные культуры, переживающие сейчас эру шовинистического угара - говоря совершенно объективно, - являются явлениями провинциального порядка, в большинстве случаев и вызванными к жизни оплодотворяющим воздействием культуры русской... Россия не Русь, но союз народов, объединившихся вокруг Руси. И народы эти уже не безгласны, но стремятся заглушить друг друга гулом нестройных голосов. Для многих из нас это все еще непривычно, мы с этим не можем примириться. Если не примиримся - т.е. с мно-гословностью, а не с нестройностью, то и останемся в одной Великороссии, т. е.

России существовать не будет. Мы должны показать миру (после крушения стольких империй), что задача империи, т.е. сверхнационального государства - разрешима. Более того - когда мир, устав от кровавого хаоса мелко-племенной чересполосицы, встоскует об единстве как предпосылке великой культуры, Россия должна дать образец, форму мирного сотрудничества народов, не под гнетом, а под водительством великой нации. Задача политиков - найти гибкие, но твердые формы этой связи, обеспечивающей каждой народности свободу развития и меру сил зрелости. Задача культурных работников, каждого русского в том, чтобы расширить свое русское сознание (без ущерба для его «русскости») в сознание российское. Это значит воскресить в нем в какой-то мере духовный облик всех народов России»23.

К децентрализованному унитаризму как способу решения проблем в сфере национально-государственного строительства склонялся и видный деятель кадетской партии, философ и правовед П. И. Новгородцев. В положительном ключе (как и Федотов) оценивая интегратив-ный потенциал социокультурной общности, наряду с этим, он выдвигал тезис о предоставлении народам, входящим в состав единого государства, широкой культурной автономии: «. все, живущие в России, выросшие к колыбели русской культуры и под сенью русского государства, и могут, и должны объединяться и еще одним высшим началом, прочнее всего связывающим, а именно - преданностью русской культуре и русскому народу. В идеальном смысле своем это и есть именно высшая духовная связь. Она отнюдь не означает отрицания национальных и культурных особенностей отдельных групп населения, пусть каждая из них чтит и развивает свою культуру, но чтит и развивает ее на почве уважения и преданности великим сокровищам русской культуры. Это не угнетение, а приобщение к

высшему единству, к единству и общению не только формально-юридическому, но и

духовному»24.

Идея необходимости децентрализации России, прежде всего, в духовной и культурной сфере, развивается в трудах известного философа и публициста Н.А.Бердяева(1874-1948), созданных в эмигрантский период его научной деятельности. Децентрализацию, по его мнению, не следует понимать при этом как чисто внешнее пространственное движение от столичных центров к глухим провинциям. Она, прежде всего, представляет собой внутреннее движение, повышение сознания и энергии в каждом человеке, живущем в России. Основную опасность целостности Отечества Бердяев усматривал, с одной стороны, в чрезмерном сосредоточении всей жизни в столичных центрах, с другой стороны, в провинциа-лизации, оскудении и опустошении России - как материальном, так и духовном.

По существу, мы можем говорить о разработке (или, по крайней мере, попытке разработки) Бердяевым концептуально нового подхода к организации системы взаимоотношений «Центр - регионы» в этнически и конфессионально неоднородном государстве, каким являлась современная ему Россия и какой она по-прежнему остается в наши дни. Суть этого подхода - в проведении государством активной региональной политики, направленной на перераспределение основных ресурсов между различными территориями страны с целью обеспечения равномерности их развития, недопущения процветания одних на фоне стагнации других.

В виду особой актуальности разрабатывавшихся Бердяевым в прошлом столетии идей для современной России приведем соответствующий фрагмент работы ученого целиком: «Незрелость глухой провинции и гнилость государственного центра - вот полюсы русской жизни. И русская общественная жизнь слишком

оттеснена к этим полюсам. А жизнь передовых кругов Петрограда и Москвы и жизнь глухих уголков далекой русской провинции принадлежит к разным историческим эпохам. Исторический строй русской государственности централизовал государственно-общественную жизнь, отравил бюрократизмом и задавил провинциальную общественную и культурную жизнь. В России произошла централизация культуры, опасная для будущего такой огромной страны. Вся наша культурная жизнь стягивается к Петрограду, к Москве, отчасти лишь к Киеву. Русская культурная энергия не хочет распространяться по необъятным пространствам России, боится потонуть во тьме глухих провинций, старается охранить себя в центрах. Есть какой-то испуг перед темными и поглощающими недрами России. Явление это - болезненное и угрожающее. Россия - не Франция. И во Франции исключительное сосредоточение культуры в Париже порождает непомерную разницу возраста Парижа и французской провинции и делает непрочными и поверхностными политические перевороты. В России же такая централизация совсем уже болезненна и удерживает Россию на низших стадиях развития. В России существенно необходима духовно-культурная децентрализация и духовно-культурный подъем самих недр русской народной жизни. И это совсем не народничество. Одинаково должны быть преодолены и ложный столичный централизм, духовный бюрократизм и ложное народничество, духовный провинциализм. Одинаково неверна и столичная ориентировка жизни, и ориентировка провинциальная.

Если бюрократически-абсолютистская централизация и централизация революционно-якобинская вообще опасны для здорового народного развития, то еще более опасны они в такой колоссальной и таинственной стране, как Россия. Централизм реакционный и централизм революционный могут быть в одинаковом несо-

ответствии с тем, что совершается в глубине России, в недрах народной жизни. И да не будет так, чтобы старое бюрократическое насилие над народной жизнью сменилось новым якобинским насилием! Пусть жизнь народная развивается изнутри, в соответствии с реальным бытием нашим! Петроградский бюрократизм заражал и наше либеральное и революционное движение. Бюрократизм есть особая метафизика жизни, и она глубоко проникает в жизнь. Но провинциализм есть другая метафизика жизни. Крайний централистический бюрократизм и крайний провинциализм - соотносительны и взаимно обусловливают друг друга. Россия погибает от централистического бюрократизма с одной стороны и темного провинциализма с другой. Децентрализация русской культуры означает не торжество провинциализма, а преодоление и провинциализма и бюрократического централизма, духовный подъем всей нации и каждой личности. В России повсеместно должна начаться разработка ее недр, как духовных, так и материальных. А это предполагает уменьшение различия между центрами и провинцией, между верхним и нижним слоем русской жизни, предполагает уважение к тем жизненным процессам, которые происходят в неведомой глубине и дали народной жизни. Нельзя предписать свободу из центра - должна быть воля к свободе в народной жизни, уходящей корнями своими в недра земли»25.

Идеи федерализма в Российском Зарубежье невозможно представить без евразийства, тем более что последнее как идейное течение и общественно-политическое движение возникло именно в эмиграции. Среди ее видных представителей были такие известные в рядах Зарубежья интеллектуалы, как П.Н.Савицкий, Н.С.Трубецкой, Н.Н.Алексеев, Г.В.Фло-ровский, Л.Н.Карсавин, Г.В.Вернадский и др. В нашу задачу не входит полный анализ этой довольно-таки противоречивой доктрины, которая со временем и была

взорвана в силу заметных разногласий между ее основателями. В интересующем нас аспекте следует отметить только, что основой евразийского учения стала мысль об особом историческом пути России. Однако в отличие от своих предшественников - славянофилов евразийцы утверждали, что русская национальность не может быть сведена к славянскому этносу, она включает в себя также туранский и угро-финский элементы, представляя по существу многонациональную нацию евразийцев. Эту нацию объединяет общность исторических судеб, общее «месторазви-тие», единство национального самосознания. Идеал евразийства способен, по мысли его идеологов, реализовать единство и ценность религии, культуры, личности.

В своем историческом развитии евразийское пространство испытывает на себе организующее значение различных элементов. Так, Вернадский в генезисе и воспроизводстве государственных образований выделял здесь четыре периода -скифский, гуннский, монгольский и российский. Видный советский историк Л.Н.Гумилев, существенно дополнивший построения евразийцев трудами по истории кочевников, Степи, считал, что после гуннов и монголов объединитилем евразийского пространства стал русский «суперэтнос».

Идеологи евразийства полагали, что основания федерализма в стране должны определяться интересами тех народов и социальных групп, которые исторически связаны совместной жизнью «на географических пространствах материка, именуемого Россией». С этих позиций они, как правило, достаточно высоко оценивали романтизированный ими опыт строительства федерализма советского типа, поскольку, с их точки зрения, он в основном соответствовал христианским идеалам русского народа - «защите угнетенных и эксплуатируемых». Советскую модель они (в частности, Алексеев) ставили выше буржуазного типа федерализма,

полагая, что межнациональные отношения в частнособственническом обществе уродуются стихией рыночной экономики, формальной демократией, позволяющей насильственное навязывание воли «больших» наций «малым» и др. Они, впрочем, обращали, как мы увидим, внимание и на издержки советского «принципа федерирования» (господство монопольно правящей коммунистической партии, превалирование социально-классового подхода) и заявляли, что именно идеалы евразийства и могут создать надежную основу для гармонизации межнациональных отношений, проложить дорогу к утверждению в стране «нового» федерализма.

В творческом наследии евразийства особо можно выделить работы историка, философа и государствоведа Н.Н.Алексеева. Центральным мотивом его размышлений о федерализме являются, наряду с общими вопросами, анализ и оценка национально-государственного строительства и развития федеративных отношений в Советской России и СССР.

При этом, в качестве своего рода теоретико-методологической предпосылки его размышлений на данную тему, может выступать его отношение к независимости как к не являющейся, подобно суверенитету, неотъемлемым признаком государства. Напротив, писал Алексеев, можно говорить о существовании зависимых и независимых государств, но нельзя говорить о существовании государств, в которых нет суверенного носителя власти. Последнее означает, что в том объеме вопросов, который подлежит самостоятельному решению носителей суверенитета, могут быть различные разграничения и зависимости, возникающие вследствие возможности вторжения воли одного государства в волю другого. Ярким примером такого рода политических субъектов выступают отдельные члены союзного государства, которые обладают способностью принятия решений лишь в отдельных сферах жизни, в то время как целый

ряд вопросов решается на уровне союзного центра. Тем самым отдельные государства становятся зависимыми от него. Невзирая на это, в них должен существовать верховный носитель власти, поскольку они не стали простыми провинциями и не утратили природы государства26.

Характеризуя советскую федерацию, Алексеев полагал, что ее отдельные члены обладают суверенитетом, поскольку в них имеются верховные - как официальные, так и неофициальные - носители власти, наделенные «правом последних решений в пределах отведенной им области ведения». Этими носителями выступают съезды Советов республик, обладающие той или иной долей свободной компетенции и решающие ряд вопросов самостоятельно и независимо от воли союзного целого. В свою очередь, суверенным является и верховный союзный орган - Съезд Советов Союза. Суверенитет, таким образом, разделен между частями и целым. Однако, считал Алексеев, никак нельзя утверждать, что члены советской федерации, обладая суверенитетом, в то же время являются государствами независимыми, самостоятельными. Именно включение в союзное целое лишает их этой самостоятельности, прикрепляет к целому и связывает в целом ряде решений: в объявлении войны и мира, во внешних сношениях и т.п. Данное обстоятельство, по мнению Алексеева, дает серьезные основания для постановки вопроса о соответствии реалиям положения Конституции СССР о праве свободного выхода из состава Союза, отсутствии декларативности в этом норме. Ведь правом выхода из свободных объединений, размышлял Алексеев, могут обладать только самостоятельные государства, образовавшие из себя союз государств, например, Лигу Наций и т. п. международные организации. Советская федерация не может считаться таким международным объединением, однако у нее присутствуют признаки союзного государства, в котором

27

члены зависимы, но суверенны .

По мнению Алексеева, следует считать ошибочным, опирающимся на поверхностные аргументы, вывод ряда исследователей о том, что Советское государство является политическим целым, живущим на основании широкой административной и политической автономии: «В советском праве имеется постоянно повторяющаяся норма, согласно которой каждый совет и каждый съезд советов являются в пределах предоставленной ему компетенции высшей властью на соответствующей территории села, волости, уезда, губернии, области, республики и т. д. Получается впечатление, что каждый элемент советского государства обладает полным правом самоопределения. Самоопределяются и самоуправляются села, города, волости, уезды, губернии и республики»28. На самом же деле, полагал Алексеев, в советском государстве имеется не самоуправление, а децентрализация, причем децентрализация чисто административная, которая, вместе с тем, не только не исключает своеобразного централизма, но и предполагает связь с центром, без которой действие единого административного аппарата не представляется возможным.

Уяснению данных особенностей, по его мнению, может способствовать анализ природы советской политической системы, которая принципиально отрицает всякое разделение властей и всякую специализацию функций. «Если каждая часть советского государства является в пределах своей компетенции высшей властью в своей территории, то в то же время у каждой части нет ровно никакой твердо определенной и гарантированной компетенции. На самом деле, если начать сверху, с характеристики компетенции самого союза, то достаточно прочесть текст статьи 1 союзной конституции, чтобы убедиться, что нет такого вопроса государственной жизни, в котором не был бы компетентен союз. Международные отношения, изменение границ союза и входящих в него республик, объявление войны и заключе-

ние мира, заключение займов как союзом, так и союзными республиками, ратификация международных договоров, руководство внешней и внутренней торговлей, установление общего плана всего народного хозяйства, руководство транспортным и почтово-телеграфным делом, организация вооруженных сил, утверждение единого бюджета, установление налогов не только союзных, но и разрешение налогов на образование бюджетов союзных республик, установление денежной системы, установление общих начал землеустройства и землепользования, установление основ судоустройства и судопроизводства, а также гражданское и уголовное законодательство, установление основных законов о труде, установление общих начал в области народного просвещения, установление общих мер в области народного здравоохранения, установление мер и весов, организация статистики, законодательство в отношении прав иностранцев, права амнистии, разрешение спорных вопросов, возникающих между союзными республиками, — такова широчайшая компетенция Союза. Можно спросить: да что же не входит в область ведения Союза? И приходится ответить: все входит, нет такого государственного вопроса, в котором бы в порядке законодательства и в порядке управления не были компетентны верховные органы Союза»29.

Таким образом, заключает Алексеев, в основе советской федерации лежит не принцип разделения предметов ведения между союзными республиками и автономиями, с одной стороны, и союзным центром, с другой, а принцип сосредоточения всех полномочий у Союза. В советской федерации, внешне похожей на построенную на основе широкого самоуправления и автономии, на самом деле нет никаких самоуправления и автономии.

В то же время, по мнению Алексеева, можно говорить о наличии в СССР административной децентрализации. Сравнивая современную ему Россию с Россией

царской, он делает вывод о достижении весьма заметной степени децентрализации правительственного аппарата: «. государство управляется не из столицы, но созданы мощные центры власти на местах. Раньше в каждом уезде существовали малосамостоятельные представители центральной власти и наряду с ними местное земское самоуправление, носившее сословный характер и находившееся под сильным контролем губернских властей. Также и в губернии существовало губернское земство, подконтрольное губернатору и другим губернским учреждениям - отделам петербургских ведомств. Нити управления сходились в конце концов в министерствах, в Петербурге. Теперь нет никакого самоуправления, зато в каждом уезде имеется весьма сильная власть, носителями которой являются местные органы советов. Еще более сильная власть имеется и в каждой губернии. Достаточно сказать, что губернский исполнительный комитет может в некоторых случаях объявить губернию на военном положении. Он имеет право пользоваться помощью вооруженной силы - армии и милиции. Он имеет право производить аресты, налагать штрафы, издавать обязательные постановления и т. п. Права его более широки, чем права президента Германской республики, предоставленные ему ст. 48 Веймарской конституции. Права уездных органов советов не так широки, как губернских, но все же чрезвычайно значительны. Таким образом, в каждом губернском и уездном городе имеются мощные центры власти в лице местных органов. Но существуют еще многочисленные республиканские власти - органы автономных и союзных республик, также чрезвычайно мощные»30.

Тем самым, подчеркивал Н.Н.Алексеев, власть в Советском государстве «де-концентрирована». В нем проведена система административной децентрализации, когда центры власти находятся под надзором центральных органов, в частности, под надзором самого Союза, верховные

органы которого не ограничены в пределах своей компетенции. «Децентрализация совмещается, таким образом, с централизмом, как это всегда бывает, когда мы имеем дело не с системой автономии, но с правительственным, отчасти бюрократическим децентрализмом. Последний не может существовать без связи с центром, которая разрывается только тогда, когда административная децентрализация переходит в автономию, в систему свободного самоуправления, которой в современной России нет»31.

Весьма неоднозначно Алексеев оценивал итоги и дальнейшие перспективы политики Советского государства в национальной сфере. С одной стороны, он признавал, что большевистское правительство пошло в этом вопросе путем приспособления, которое, однако, не означало полного отказа от единства России: «Напротив того, право самоопределения большевики обставили довольно тяжким условием - принятием со стороны самоопределяющихся коммунистической программы и советского государственного строя. Причем и здесь большевики поступили не только как коммунистические завоеватели, но и как ловкие политики. В каждом народе, получающем самоопределение, они создали национальную группу приверженных Москве коммунистов. Они вводили советский строй не только силой штыков, но и симпатиями народов к их социальному идеалу. Ведь до сих пор они владеют, например, Кавказом, при помощи кавказских коммунистов, а не единственно военной оккупацией. Но так дело обстоит и в других частях СССР. И в результате получилось, собственно говоря, положение довольно простое, иногда неясное самим представителям советской власти: получилось так, что только те народы, которые служат нынешней московской правде, получают самоопределение и вступают в союз с Москвой. Принцип такого объединения есть принцип совершенно правильный и единственно воз-

можный... В нашу эпоху, когда и восточные народы стали жить самосознанием и уже не дремлют в старом блаженном сне, нельзя объединить государство иначе, как обращаясь к сознательности, ища в душах народных того стремления, которое способно создать солидарность, послужить основой для объединения. Союз народов, хотим сказать мы, можно сковать только на почве веры в общие идеалы»32.

С другой стороны, Алексеев отмечал, что в советской национальной политике содержится серьезное внутреннее противоречие, которое заключается в несовместимости идеи союза равноправных национальностей и марксизма, не признающего нации как самостоятельной ценности и постулирующего пролетарский национализм. «Идея союза народов искусственно пришита большевиками к марксизму, из которого она никак не вытекает и не выводится. Оттого национальная политика большевиков таит в себе внутренний обман, который рано или поздно должен обнаружиться. Коммунисты, в конечном счете, хотят обезличить все народы, лишить их всех индивидуальности; но так как они люди практические и так как они понимают всю силу национальных лозунгов, то они ими и пользуются, чтобы привлечь народы, дать им временное самоопределение, а потом остричь их под одну интернациональную скобку»33.

Еще один негативный момент советской национальной политики, по мнению Алексеева, заключается в широком использовании большевиками принципа национального самоопределения в агитационных целях, в качестве пропагандистской уловки. Он предвидел негативные последствия такого рода политической практики, и многие его предположения, как показал последующий ход исторического развития, оказались пророчествами: «Так и созданы были большевиками многочисленные национальные республики среди народов, которые сами до этого ни о какой автономии и не думали. Над Рос-

сией витают теперь созданные советской политикой национальные духи, и парение их грозит советскому интернационализму, с которым они рано или поздно должны вступить в борьбу. Коммунистическая политика словно всеми силами стремится сделать реальною ту невероятную возможность, что в результате этой борьбы, отдельные, входящие в состав России народы разрушат и Россию и интернационализм и, так как они сами едва ли способны к самостоятельному государственному бытию, то придет некто третий, не русский и не интернационалист, который и превратит их землю в свою колонию»34.

Говоря о будущем России, перспективных вариантах ее национально-государственного устройства, Алексеев подчеркивал необходимость развития страны на началах широкой автономии входящих в ее состав земель и народов, считал внедрение принципа автономизма «старой русской проблемой», которой занималось и русское правительство, начиная с Александра I, и общественное мнение, начиная с декабристов. При этом, полагал ученый, мероприятия, проводимые советским правительством в сфере государственного строительства, — реализация принципа самоопределения национальностей и организация нового областного деления России - суть необходимый и неизбежный политический курс для любой партии, которая ни находилась бы у власти. Вместе с тем, многое, что уже было сделано в национально-государственной сфере России, подлежит постепенному исправлению в постбольшевистский период, наступление которого предвидел Алексеев. «При этих исправлениях надо иметь в виду: 1) те части России, которые пережили период собственного, самостоятельного государственного существования, как-то Украина, Кавказские республики и т.д., 2) те части России, из которых большевики искусственно образовали самостоятельные национальные республики; 3) новые территориально-админи-

стративные единицы, возникшие в процессе перерайонирования России. Первые должны остаться в качестве самостоятельных земель, входящих в Российское целое на началах широкой автономии и, быть может, федерализма. Вторые как чисто тепличный продукт, или умрут естественной смертью, или подвергнутся новому районированию. Что касается третьих, то они должны быть в принципе приняты каждым будущим правительством и положены в основу будущего Российского государства»35.

Вообще, Алексеев считал внедрение эффективной системы районирования -по принципу больших хозяйственно-географических областей - важнейшей задачей региональной политики России. По его мнению, «великое тело России должно быть построено из частей, обнаруживающих сознательный интерес к естественному взаимному сцеплению и ощущающих, что без такого сцепления смерть грозит и целому и каждому отдельному члену. Россия должна стать в смысле ее административно-политического деления истинным хозяйственно-географическим организмом, и тогда будущее ее можно предохранить от возможности того распада, который пережила империя после револю-

36 т

ции» . Тот, кто решит данную задачу, полагал Алексеев, будет владеть судьбами будущей России.

Наконец, еще одна мысль, им проводимая, - мысль о геополитическом смысле советской формы федерации (которую автор вслед за большевистскими лидерами называет эластичной), о ее интеграционном потенциале. Исходя из того, что Советский Союз демонстрирует различные типы отношений между частями и целым, равно как и отличается большим разнообразием входящих в него частей, можно говорить о наличии в нем большого выбора вариантов, типов федерирования. Данное обстоятельство, полагал Алексеев, дает возможность различным государствам на весьма разнообразных и

свободных началах вступать в Советский Союз в качестве самостоятельного члена при условии принятия советской государственной системы. «Советское государство означенным своим принципом обнаруживает ту силу, которой лишены весьма замкнутые в себя западные государства: именно силу притяжения. И в то же время обнаруживает другую силу: силу влияния. Было бы большим заблуждением думать, что будущая Россия должна утратить обе эти силы. Мощь ее, конечно, обнаружится тогда, когда она будет к себе привлекать другие народы, причем давать этим народам свой русский политический идеал и свою русскую политическую систему. Россия должна сохранить роль центра, около которого собирается Союз Народов, поставивший своей целью борьбу с насилием и эксплуатацией, защиты угнетенных и слабых»37.

Проблематика федерализма широко и весьма разносторонне рассматривалась русским философом и общественно-политическим мыслителем И. А. Ильиным (1883-1954). Его разработки в данной области в целом могут быть объединены в два основных предметно-тематических блока: во-первых, размышления о природе, сущностных чертах, предпосылках возникновения, исторических и современных формах федерализма; во-вторых, при обосновании тезиса о наличии в далеком прошлом России предрасположенности к федерализации (которая, однако, не стала исторической неизбежностью), прогнозирование негативных последствий современной Ильину практики советского федерализма и национально-государственного строительства, а также разработка проекта будущего административно-территориального устройства России на унитаристских началах.

Общее учение Ильина о федерализме содержится в ряде его работ, наибольший интерес из которых представляет цикл из двухтомника «Наши задачи. Статьи 19481954 гг.» (Париж, 1956). Так, в статье «Что такое федерация» (16 сентября

1949 г.) Ильин писал: «Латинское слово «фёдус» означает договор и союз, и, далее, - порядок и закон. В науке государственного права федерацией называется союз государств, основанный на договоре и учреждающий их законное, упорядоченное единение. Значит, федерация возможна только там, где имеется налицо несколько самостоятельных государств, стремящихся к объединению. Федерация отправляется от множества (или, по крайней мере, от двоицы) и идет к единению и единству. Это есть процесс отнюдь не центробежный, а центростремительный. Федерация не расчленяет (не дифференцирует, не разделяет, не дробит), а сочленяет (интегрирует, единит, сращивает)»38.

По мнению Ильина, исторически возникновению федерации предшествовало существование нескольких уже оформившихся политически и пытавшихся вести самостоятельную жизнь малых по своей территории государств, которые на определенном этапе осознавали необходимость объединения друг с другом перед лицом внешних опасностей и внутренних трудностей. В результате ими заключался договор, определявший основания для объединения и регламентировавший его осуществление.

Ильин приводит несколько примеров таких федеративных объединений. Одним из них является Швейцария, где в борьбе с сильными соседями сначала в 1291 г. стратегически объединились малые государства (кантоны) Ури, Швиц, Нидваль-ден и Обвальден, подписав «союзную грамоту». Затем к их федерации присоединились: в 1332 г. - кантон Люцерн, в 1352 г. - Цюрих, Гларус и Цуг, в 1353 г. -Берн. В 1415 г. швейцарцами был отвоеван у Австрии и присоединен кантон Аар-гау. С этого момента «швейцарское клят-во-товарищество» начало свои ежегодные федеральные съезды.

Другой пример - Соединенные Штаты Америки. Сначала на их месте было 13 английских колоний, каждая из кото-

рых обладала самостоятельностью, имела свой собственный опыт политического и нормотворческого развития. В 1775 г. произошло их стратегическое объединение с целью борьбы с Англией, а к 1787 г. эти штаты выработали свою федеральную конституцию, т. е. объединились уже и государственно. Впоследствии к ним присоединились купленная у французов Луизиана, у России - Аляска, а также отвоеванные у Мексики территории, у Испании - Антильские острова.

В 1867 г. в «единую и независимую державу, под именем Канады» объединились три английских провинции Северной Америки - (Канада, Новая Шотландия и Новый Брауншвейг).

В 1885-1886 гг. под английским суверенитетом федеративно объединились в государство «Австралазию» шесть австралийских колоний, Новая Зеландия и острова Фиджи.

Таково, делает вывод Ильин, типичное возникновение классического федеративного государства: снизу - вверх, от малого - к большому, от множества - к единству: «это есть процесс политического срастания, т.е. целесообразное движение от разрозненности ко взаимопитающему единению. При этом федеральные конституции устанавливают, в чем именно поли-тически-срастающиеся малые государства сохранят свою «самостоятельность» и в чем они ее утратят; обычно самостоятельность предоставляется им во всем, что касается каждого из них в отдельности и что не опасно для единства. И вот, если впоследствии союзное государство начинает превышать свою компетенцию и вмешиваться в местные дела, сторонники местной самостоятельности ссылаются на федеральную конституцию и говорят: «Мы федералисты! У нас не унитарное государство, а федеративное! Да здравствует законно признанная местная само-

I 39

стоятельность!»» .

Отсюда, полагает Ильин, идея федерализма, помимо своего главного, объеди-

няющего значения, получает и «обратный оттенок»: неугасшей самобытности частей, их самостоятельности в законных пределах, их органической самодеятельности в рамках государственного союза. По Ильину, этот «обратный оттенок» имеет не юридический, а политический смысл, т. к. он касается не конституционной нормы, а ее практического применения.

В статье «Жизненные основы федерации», датированной 7 октября 1949 г., Ильин выделят основы, неотъемлемые черты федеративного строя, без которых этот строй не только перестает действовать на практике, но и может превратить государство в «псевдо-федерацию», вызывать бесконечные внутренние противоречия, гражданские войны и смуты, а тем самым привести это государство к гибели.

Первой существенной чертой федеративного строя, с точки зрения Ильина, выступает наличие двух и более самостоятельных государств, которые впоследствии договариваются друг с другом об объединении в «одно большое политическое тело». Он особо подчеркивает важность наличия у объединяющихся государств политической самостоятельности, суверенитета: «Каждое из них должно быть или совсем самостоятельным, как это было в Германии, или они должны провозгласить свою независимость и начать борьбу за нее, как это было в Швейцарии и в Соединенных Штатах; или же они должны, в качестве колоний, лояльно испросить согласия у своей метрополии, как это было с австралазийскими колониями Англии. Но каждое из них должно быть консолидированной государственной общиной, успешно создавшей у себя власть, единство и правопорядок. Политические амебы, кочевые пустыни, фиктивные «якобы-государства», вечно мятущиеся и политически-взрывающиеся общины (соответствующие невменяемым сумасшедшим) - не могут федерироваться: это величины бесформенные, безот-

ветственные, невменяемые, неспособные ни заключить государственный договор, ни соблюсти его. Заключать с ними договор было бы нелепым делом: они подлежат не федерации, а культурной оккупации и государственному упорядочению. Такова и бывает их историческая судь-ба»40.

Вторым неотъемлемым условием возникновения и развития федерации, по Ильину, выступает относительно небольшой размер объединяющихся в союз государств - «настолько, чтобы единое, из них вновь возникающее государство имело жизненно-политический смысл». Из известных миру федераций легче всего было маленькой по площади Швейцарии, труднее всего - Соединенным Штатам. Иными словами, возможность возникновения федеративных государств напрямую связывается Ильиным с пространственно-территориальным фактором: «Есть территориальные, этнические и хозяйственные размеры, при которых федеративная форма совсем не «рентируется»: она становится не облегчением порядка, безопасности жизни и хозяйства, а нелепым затруднением. Чем больше территория, чем многочисленнее население, чем разнообразнее составляющие его народы, чем сложнее и крупнее державные задачи -тем труднее осуществить федеративную форму государства, тем выше и крепче должно быть правосознание в стране. И потому есть условия, при которых требование федерации равносильно началу антифедеративного расчленения»41.

Третья существенная компонента федеративного строя, как полагал Ильин, -наличие у объединяющихся государств стратегической, хозяйственной и политической потребности в данном объединении, а тем самым - друг в друге. Подчеркивая органический характер возникновения федераций - т. е. на основе реальных потребностей, а не отвлеченных идеалов, он в то же время отмечает недостаточность только лишь факторов «взаимной

нужды и пользы»: «нужно, чтобы народы поняли эту нужду, признали эту пользу и захотели этого единения»42. Ильин приводит ряд примеров из истории, когда малые государства не могли существовать друг без друга, но не хотели признавать этого, не умели объединяться и гибли - от гражданских войн (Пелопонесская война) или от завоевания (Русь в период феодальной раздробленности). «Там, где центробежные силы превышают центростремительные и где малые государства неспособны к объединению, там ищут спасения не в федеративной, а в унитарной форме!»43, -заключает Ильин.

Четвертое основание федерации - высокий уровень правосознания ее граждан, в отличие от «примитивного, наивного и шаткого». Федерация, по Ильину, возможна «Только там, где в народе воспитано чувство долга, где ему присущи свободная лояльность, верность обязательствам и договорам, чувство собственного достоинства и чести, и способность к общинному и государственному самоуправ-лению»44. При этом федеративный союз государств заключается «на верность и навеки: он не признает ни «свободного выхода», ни измены; он скрепляется клятвой; он ненарушим; он не может состоять из интригующих предателей и подкупных полупредателей; он невозможен между мелкими народами, болеющими политическим тщеславием, манией величия и ненавистью. Такой союз государств будет эфемерным: он или будет заменен унитарной формой, или же погубит всех своих участников и погибнет сам»45.

Пятым существенным условием существования федеративной формы государственного устройства является наличие у граждан навыков достижения политического компромисса. Всякая повышенная склонность к разногласиям, отсутствие критической саморефлексии, излишние тщеславие и самолюбие, заносчивость и властолюбие, полагал Ильин, неблагоприятны для федерации. «Чем сильнее ду-

шевная, религиозная, хозяйственная и национальная дифференциация (много-различие в стране), тем безнадежнее обстоит дело с федеративной формой. Искусство соглашения - требует волевой дисциплины и патриотической преданности общему делу. Дар политического компромисса, - способность «отодвинуть» несущественное и объединиться на главном, - воспитывается веками. Нет их -и все будет завершаться «драками новгородского веча»: «уличанскими», «кончан-скими» и «общими» (или же соответственно - гражданскими войнами)»46.

Как видно, Ильин считал возможным становление и развитие федерализма лишь при наличии определенных условий. Более того, во многих своих работах он подчеркивал, что «единого мерила, единого образцового строя для всех народов и государств нет и быть не может»47. В связи с этим, кстати, Ильин предписывал политикам, организующим государство, считаться, прежде всего, с наличным в данной стране и в данную эпоху уровнем народного правосознания и условиями жизни, в числе которых он называл: территорию и ее размеры (чем они больше, тем сильнее должна быть власть); плотность населения (чем она больше, тем легче организация страны), «державные задачи» государства (чем они грандиознее, тем меньшему числу граждан они доступны и тем выше должен быть уровень правосознания), хозяйственные задачи страны (чем примитивнее хозяйство, тем больше предпосылок для самоуправления), национальный состав (чем он однороднее, тем легче народу самоуправляться), религиозная принадлежность народа (однородная религиозность масс облегчает управление, разнородная - затрудняет; обилие «противогосударственных сект» может стать прямой опасностью для государства и т.д.), социальный состав населения (чем он проще, тем легче дается народу солидарность и тем проще управление), культурный уровень

народа (чем он ниже, тем необходимее властная опека), уклад народного характера (чем больше в нем духовности, тем больше склонность к самоуправлению)48.

Другим подтверждением тезиса о том, что Ильина, несмотря на повышенный интерес к рассматриваемой проблематике, никак нельзя числить в рядах сторонников федерализма, могут служить его размышления из уже упоминавшейся статьи «Что такое федерация?», согласно которым «федерация совсем не есть ни единственный, ни важнейший способ срастания малых государств друг с другом. История показывает, что малые государства нередко сливались в единое большое - не на основе федерации, а на основе поглощения и полного сращения в унитарную державу»49. Вспоминая, как из десятков раздробленных и враждовавших между собой герцогств, графств, княжеств, королевств и т.п. в итоге - путем «срастания политических швов» возникли единые Великобритания, Италия, Испания, Франция и другие европейские государства, Ильин подчеркивает, что во всех этих случаях малые государства объединялись, но не путем федерирования, а путем поглощения одним из них или слияния с ним. В ходе исторического процесса нации ассимилировались, период политической дифференциации и конфликтов подходил к концу, и в итоге устанавливалась унитарная форма государственного устройства. «Глупо и смешно говорить, -пишет. Ильин, - что унитарная форма государства уходит в прошлое. Нелепо утверждать, что все современные «империи» распадаются: ибо одни распадаются, другие возникают. Так всегда и было: вспомним хотя бы историю Испании, Португалии, Голландии, Англии, Германии, Турции и Италии»50.

Критически воспринимал Ильин имевшие место попытки ряда государств обрести федеративное начало, особенно если это делалось не органическим путем, а «искусственно и подражательно» наса-

ждалось сверху. В качестве примеров такого рода «псевдо-федераций» он называл некоторые государства Центральной и Южной Америки, освобождавшиеся от испанского или португальского колониального господства и пытавшиеся подражать Соединенным Штатам. В американской конституции, полагали политики этих стран, «дан, якобы, идеальный образец для всех времен и народов, обеспечивающий всякой стране государственную мощь и хозяйственный расцвет. На самом деле это подражание новой моде приводило или к длительному и кровавому разложению политической и национальной жизни, или же к унитарному государству с автономными провинциями»51. В целом, федералистские попытки были сделаны в Аргентине, Боливии, Бразилии, Венесуэле, Доминиканской республике, Колумбии, Коста-Рике, Мексике и Чили, тогда как политические предпосылки для установления федеративного строя, по словам Ильина, имелись лишь в Аргентине и Бразилии. «Созерцая судьбу этих псевдофедераций, приходишь к двум главным выводам: 1. Федеративный строй имеет свои необходимые государственные и духовные предпосылки; 2. Где этих жизненных предпосылок нет, там введение федерации неминуемо вызывает вечные беспорядки, слепую провинциальную вражду, гражданские войны, слабость и

52

культурную отсталость народа» .

Рассматривая возможности и перспективы становления и развития федерализма в России, Ильин отмечал, что исторически наша страна пережила как минимум четыре эпохи, во время которых для установления федеративного строя налицо были все предпосылки: в Киевский период, до татарского нашествия (1000-1240 гг.); в Суздальско-Московский период, под татарским игом (1240-1480 гг.), в эпоху Смуты (1605-1613 гг.), в 1917 г. в период февральской революции. Однако в первый период «договорное начало оказалось не по силам Руси, в федерации нет спасения,

надо искать спасения в единодержавии (унитарном начале)»53. Во второй период «Россия была спасена от татарского ига, объединена, замирена и возвеличена не федеративной, а унитарной и авторитарной государственностью. Договорное единство вторично не удалось русским»54. В третий период Смута была преодолена за счет восстановления «авторитарной и унитарной монархии». В четвертый же период власть «была захвачена революционной диктатурой, которая и водворила постепенно в стране - «единство», но единство антинациональное и противогосударственное, единство без Родины, вне права, вне свободы, единство террора и рабства, с тем, чтобы наименовать эту унитарную тиранию - «федеративным» государством и тем самым надругаться сразу и над федеративной и над унитарной формой государственности»55. «Надо быть совсем близоруким и политически наивным человеком, - заключает Ильин, -для того, чтобы воображать, будто эта исторически доказанная тысячелетняя неспособность русского народа к федерации сменилась ныне в результате долгих унижений и глубокой деморализации -искусством строить малые государства, лояльно повиноваться законам, блюсти вечные договоры и преодолевать политические разномыслия во имя общего блага. На самом деле имеются все основания для того, чтобы предвидеть обратное»56.

Развернутое обоснование Ильиным невозможности возникновения федерализма в России, его несовместимости с отечественным социополитическим опытом, а также предупреждение об опасности отторжения договорных начал в сфере национально-государственного строительства содержатся в работе «О русской культуре». Как полагает автор, объяснением того, что федеративная система в России не прижилась и не функционировала, могут служить ряд обстоятельств:

«I. Чем больше государство в плане численности населения и территории, тем

труднее дается ему неавторитарное объединение и образование федеративной демократии. (Государство с 160 млн. населения и площадью в 21 млн. кв. км, каким была Россия к началу первой мировой войны 1914 года, должно было преодолеть немалые трудности, чтобы встать на путь федерализма и демократии.)

II. Чем пестрее национальный состав страны, чем она многоязычнее, чем дифференцированнее в религии, обычаях, добывании хлеба, климате, тем труднее создать федеративное государство и исключить авторитарный элемент. (Россия по своему национальному составу одно из самых дифференцированных государств мира.)

III. Чем чаще государство бывает исторически вынуждено вести длительные и тяжкие воины, тем существеннее становится в процессе его созидания элемент авторитарности... надо только запомнить, что армия как таковая вообще требует авторитарной дисциплины и что подготовка к войне и ведение войны авторитарно; демократический Древний Рим, например, в случае войны назначал на воен-

57

ное время диктатора» .

Следовательно, размышляет Ильин, если принять во внимание особенности и условия, в которых происходил генезис российской государственности - пространственную протяженность, равнинный характер местности, большую отдаленность населенных пунктов друг от друга, национальную и культурную дифференциацию, постоянную необходимость вести войны, татарское иго, индивидуалистический характер славян и т.д., то «сразу же бросается в глаза, что у русских были достаточно веские основания оставить в стороне дальнейшие федеративные эксперименты и прибегнуть к цен-тралистски-объединительной авторитарной форме, преодолеть тем самым все попытки и трудности, связанные с учреждением вечной диктатуры, и насколько возможно, придерживаться на пути своем

легитимной монархии»58. Однако, как пишет ученый, опыт первых столетий отечественной истории был чреват тяжелыми последствиями и довольно впечатляющ, чтобы его так просто отвергнуть. Ведь по существу федеративная система предполагает развитие таких свойств и таких способностей, которых русскому человеку недостает. При этом, по Ильину, речь идет «не только о своеобычности, своеобразии, праве думать за себя, но и о возможности повелевать своими собственными пристрастиями; нецелесообразно определять компетенцию союза, лояльно соблюдать координацию и субординацию; защищать посредством сплоченности самостоятельность членов и сплоченность защищать посредством самостоятельности членов. Это целое искусство, которое не каждому народу по силам. По крайней мере, русскому оно не подходит»59.

Если же, заключает Ильин, «вообще обозреть историю народов, то приходишь к такому основному выводу: без дисциплины не может быть никакого сообщества, никакого правопорядка, никакого государства; есть народы, которым нужная дисциплина удается в автономной форме, но есть и другие, которым нужная дисциплина удается только в гетерономной, т. е. авторитарной, форме; первые могут следовать федерализму без разложения и смут и строить демократию без риска поддаться демагогии, узурпации, тирании, другие этого не могут; нам неизвестно -уже не могут или еще не могут, это покажет история»60.

Каким же виделся Ильину идеал будущего государственного устройства России? В статье «О сильной власти» (31 января 1951 г.) он писал: «Государственный строй новой России должен быть по форме унитарным, а по духу федеративным. Единство державы и центральной власти не может зависеть от согласия многих отдельных самостоятельных государств (областных или национальных); это развалит Россию. Но единая и сильная цен-

тральная власть должна выделить из сферы областной и национальной самостоятельности и насытить всенародное единение духом братской солидарности»61.

При этом Ильин отнюдь не отрицал необходимость введения широкой культурной автономии, развития принципов самоуправления: «Автономия национальных областей в смысле культурном должна быть утверждена принципиально и проведена на деле», «Принципу самоуправления должно быть уделено место всюду, где это осуществимо без особого вреда; в особенности же в сфере бытовой, культурной, религиозной и благотвори-тельной»62.

Наиболее же завершенный вид концепция будущего государственно-территориального устройства России Ильина находит в его «Проекте Основного Закона Российской Империи». Так, в статье 3 автор пишет: «Российское Государство едино и нераздельно. Оно имеет единый состав граждан, определенный законом; единую, законом очерченную территорию; единую государственную власть, строение коей устанавливается Основным Законом; единый свод законов. в который включаются и все местные своды.

Всякое произвольное выхождение граждан из состава государства, всякое произвольное расчленение территории, всякое образование самостоятельной или новой государственной власти, всякое произвольное создание новых, основных или обычных законов объявляется заранее недействительным и наказуется по всей строгости уголовного закона как измена или предательство»63.

Вместе с тем, Ильин видит Россию многонациональным государством, предполагающим равенство всех народностей и сохранение их культурной самобытности: «В Российское Государство входят граждане различных и многих народностей. Каждая из этих народностей имеет право на культурную самобытность и обязана России верностью. Российское Госу-

дарство не знает бесправных наций в своем составе и требует от каждой народности братского единения с другими. Национальная вражда и ненависть объявляются разрушительными и преступны-

64

ми» .

Также Ильин настаивает на развитии в стране самоуправления: «. все проявления народной жизни и все потребности и нужды русского народа, которые могут быть без вреда для народа и Государства удовлетворены самодеятельностью и самоуправлением населения, - должны быть предоставлены этому самоуправлению»65.

А вот каким видится Ильину переход от советской, весьма негативной с его точки зрения, практики национально-государственного строительства, к более оптимальной: «Административное деление Российского Государства на «области», «автономные республики», округа и т. д., остающееся в наследство от револю-ционно-коммунической эпохи, временно сохраняется. Все такие административные деления переименовываются в Наместничества и объявляются все одинаково неотделимыми частями единой России рав-ноподчиненными Российской Государственной Власти»66.

Важность развития России именно на основе унитарной модели неоднократно подчеркивалась Ильиным, причем не только во внутриполитическом плане. Особое значение государственное единство России, по его мнению, представляет для других, прежде всего, соседних стран и народов. «. Россия есть не случайное нагромождение территорий и племен, и не искусственно слаженный «механизм» «областей», но живой, исторически выросший и культурно оправдавшийся ОРГАНИЗМ, не подлежащий произвольному расчленению. Этот организм. есть географическое единство, части которого связаны хозяйственным взаимопитанием; этот организм есть духовное, языковое и культурное единство, исторически связавшее русский народ с его национально-

младшими братьями - духовным взаимопитанием; он есть государственное и стратегическое единство, доказавшее миру свою волю и свою способность к самообороне; он есть сущий оплот европейско-азиатского, а потому и вселенского мира и равновесия... Расчленение его явилось бы невиданной еще в истории политической авантюрой, гибельные последствия которой человечество понесло бы на долгие

времена»67.

***

Оценивая теоретическое наследие Русского Зарубежья, нельзя не согласиться с тем, что вопрос, вынесенный в название книги князя Д.П. Святополка - Мирского «Чем объяснить наше прошлое?», вопрос, бывший одним из самых мучительных для первого поколения русских эмигрантов, стал остро драматическим и для нынешнего поколения. Распад Советского Союза, который в глазах многих эмигрантов и был собственно Россией, долго сохраняющаяся, уже в рамках Российской Федерации, инерция этого распада, с трудом преодолеваемая в самые последние годы, -все это заставляет нас вновь и вновь обращаться к осмыслению не только оснований российской государственности, но и сами пружин нашего исторического бытия.

«Родина, - писал русский эмигрант В.Вейдле, - это не территория плюс народонаселение, и даже не просто семья и родной дом. Россия, это духовное, умо-

постигаемое целое, меняющееся во времени, да и окрашенное для каждого слегка по иному, но все же очерченное с достаточной ясностью и пребывающее не в прошлом только, но и в связи будущего с прошлым. Связь требуется восстановить. Восстановление преемственности невозможно без пересмотра тех нелепых оценок, которыми так долго заграждался путь этому близкому нашему прошлому, без тщательного ознакомления с тем, что было им сделано, как и с тем, что было сделано в русском Зарубежьи, по мере сил продолжавшим его. Преемственность не состоит в повторении пройденного. Искать надо в прошлом не образцов для подражанья и не мыслей, с которыми заранее согласен, а «пищи для ума», и тут, в нашем и недавнем, легче ее будет найти, чем где бы то ни было. Через это близкое ведет путь и к пониманию более далекого. Преемственность восстановима только в выборе, в борьбе, только путем усвоения одного и отбрасыванья другого. Нельзя утвердить ее, продлить, передать будущему, не прибавив к старому ничего нового. Но чтобы прибавить, надо знать, к чему прибавлять».68 И, безусловно, напряженные размышления мыслителей Российского Зарубежья о природе и основаниях отечественной государственности не могут быть нами проигнорированы в непростом деле совершенствования и развития федеративных отношений в современной России.

Примечания:

1 Быть ли России великой? // Новое время. 1911. 26 февр.

2 А.С. Ященко в дореволюционной научной литературе дал наиболее развернутое концептуальное обобщение федерализма в неразрывной связи его теоретических и исторических начал. С 1918 г. он оказался в эмиграции и предметной разработкой федерализма уже не занимался, поэтому его взгляды в настоящей работе анализироваться не будут. После же переезда в Литву в 1924 г. он отошел от эмигрантской литературной и общественной жизни, ограничившись преподавательской деятельностью.

3 Хильдермаер М. Российский «долгий XIX век»: «особый путь» европейской модернизации? // АЬ 1шрегю.2002. № 1. С. 93.

4 Более подробно о проектах государственного устройства России после февраля 1917 г. см.: Федерализм: теория и история развития (сравнительно-правовой анализ). М., 2000. стр. 302-316.

5 Цит. по: Власть и реформы. От самодержавия к советской России. СПб; 1996. С. 648-649.

6 См.: Кокошкин Ф.Ф. Автономия и федерация. Пг., 1917

7 См.:Карр1ег A. russland als Yielyoelkerreich. Munchen,1992. S. 290-291; Несостоявшийся юбилей. М., 1992. С. 7-9.

8 См.: KapplerA. Op. cit. S. 291-292.

9 Чернов В.М. марксизм и славянство (К вопросу о внешней политике социализма). Пг., 1917. С. 97.

10 Гессен С.И. Правовое государство и социализм // Гессен С.И. Избранные сочинения. М.: РОССПЭН, 1998. С. 393-394.

11 Там же. С. 394.

12 Там же. С. 395.

13 Там же. С. 396-397.

14 Там же. С. 397.

15 Там же.

16 Степун Ф.А. Чаемая Россия // Степун Ф.А. Чаемая Россия / Сост. и послесловие А.А.Ерми-чева. СПб.: РХГИ, 1999. С. 246.

17 Степун Ф.А. Родина, отечество и чужбина // Там же. С. 289-290.

18 Степун Ф.А. О будущем возрождении России // Там же. С. 421.

19 Сорокин П.А. Основные черты русской нации в двадцатом столетии // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья: Н.А.Бердяев, Б.П.Вышеславцев, В.В.Зеньковский, П.А.Сорокин, Г.П.Федотов, Г.В.Флоровский / Сост. М.А.Маслин. М.: Наука, 1990. С. 487.

20 Там же. С. 479.

21 Федотов Г.П. Будет ли существовать Россия? // Федотов Г.П. Собрание сочинений в 12 т. Т. 2: Статьи 1920 - 30-х гг. из журналов «Путь», «Православная мысль» и «Вестник РХСД» / Сост., примеч. С.С. Бычков. М.: Мартис, 1998. С. 130.

22 Там же. С. 128.

23 Там же. С. 131, 136-137.

24 Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М.: Пресса, 1991. С. 574.

25 Бердяев Н.А. Судьба России // Бердяев Н.А. Русская идея. Судьба России. М., 1997. С. 287288.

26 См.: Алексеев Н.Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи // Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М.: Аграф, 1998. С. 541.

27 Там же. С. 542.

28 Там же. С. 330-331.

29 Там же. С. 331-332.

30 Там же. С. 334.

31 Там же. С. 334-335.

32 Там же. С. 366-367.

33 Там же. С. 368.

34 Там же.

35 Там же. С. 369.

36 Там же.

37 Там же. С. 370.

38 Ильин И.А. Что такое федерация? // Ильин И.А. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 2. Кн. 1 / Сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы. М.: Русская книга, 1993. С. 206.

39 Там же. С. 207-208.

40 Ильин И.А. Жизненные основы федерации // Ильин И.А. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 2. Кн. 1 / Сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы. М.: Русская книга, 1993. С. 218-219.

41 Там же. С. 219.

42 Там же. С. 219.

43 Там же. С. 220.

44 Там же. С. 220.

45 Там же. С. 221-222.

46 Там же. С. 221.

47 Ильин И.А. Что есть государство - корпорация или учреждение? // Ильин И.А. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 2. Кн. 1 / Сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы. М.: Русская книга, 1993. С. 103-104.

48 Там же. С. 103.

49 Ильин И.А. Что такое федерация? // Ильин И.А. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 2. Кн. 1 / Сост. и коммент. Ю.Т.Лисицы. М.: Русская книга, 1993. С. 208.

50 Там же. С. 209.

51 Там же. С. 210.

52 Там же. С. 213.

53 Ильин И.А. Федерация в истории России // Ильин И.А. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 2. Кн. 1 / Сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы. М.: Русская книга, 1993. С. 247.

54 Там же. С. 248.

55 Там же. С. 250.

56 Там же.

57 Ильин И.А. О русской культуре // Ильин И.А. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 6. Кн. II / Сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы. М.: Русская книга, 1996. С. 576.

58 Там же.

59 Там же. С. 577.

60 Там же.

61 Ильин И.А. О сильной власти // Ильин И.А. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 2. Кн. 1 / Сост. и коммент. Ю.Т.Лисицы. М.: Русская книга, 1993. С. 417.

62 Ильин И.А. Творческая идея нашего будущего // Ильин И.А. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 7 / Сост. и коммент. Ю.Т.Лисицы. М.: Русская книга, 1998. С. 497.

63 Ильин И.А. Творческая идея нашего будущего // Ильин И.А. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 7 / Сост. и коммент. Ю.Т.Лисицы. М.: Русская книга, 1998. С. 510.

64 Там же. С. 512.

65 Там же. С. 567.

66 Там же. С. 568.

67 Ильин И.А. Что сулит миру расчленение России // Ильин И.А. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 2. Кн. 1 / Сост. и коммент. Ю.Т.Лисицы. М.: Русская книга, 1993. С. 326-327.

68 В.Вейдле. Безымянная страна. Paris. YMCA-PRESS.1968.